Главная » Книги

Маяковский Владимир Владимирович - Письма, заявления, записки, телеграммы, доверенности, Страница 2

Маяковский Владимир Владимирович - Письма, заявления, записки, телеграммы, доверенности


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

  Дорогой Давид Давидович. Седьмого вечер. Выезжайте обязательно Симферополь, Долгоруковская, семнадцать, Сидоров. Перевожу пятьдесят. Устроим турне. Телеграфируйте.

Маяковский.

  

23

О. В. МАЯКОВСКОЙ

  

[Москва, первые числа февраля 1914 г.]

  

Дорогая Оличка!

   Мне пришлось сегодня экстренно выехать на лекцию в Екатеринослав (перенесли число), даже не успел заехать домой. Ужасное свинство! Дня через три-четыре буду опять в Москве.
   Целую крепко маму и тебя и Людочку.

Володя.

  

24

МОСКОВСКОМУ ГРАДОНАЧАЛЬНИКУ

  

[Москва, 24 октября 1914 г.]

  

Господину московскому градоначальнику

  

Дворянина

Владимира Владимировича

Маяковского

  

Прошение

  
   Покорнейше прошу выдать мне свидетельство о благонадежности для поступления добровольцем в действующую армию. При сем прилагаю свидетельство, выданное мне из 3-го участка Пресненской части за No 4170.

Владимир Владимирович Маяковский.

   24 октября 1914 года.
  
   Жительство имею: Б. Пресня, д. No 36, кв. 24.
  

25

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  
   [Петроград, первая половика 1915 г. (?)]
  

Дорогие мамочка, Людочка, Оличка!

   Спасибо за письма. Я живу ничего. Пью, ем, сплю, одет и обут. Что же касается моих дел, то пока я сам об этом ничего не знаю. Во всяком случае, пока все говорит за то, что я устроюсь хорошо. Приеду ли скоро в Москву, не знаю: как сложатся обстоятельства. Обо всем важном, конечно, немедленно же напишу вам. Вы меня не забывайте, пожалуйста.
   Я ничего не пишу оттого, что у меня характер гнусный, письма же от вас жду с нетерпением.
   Целую вас всех крепко.

Ваш Володя.

  

26

А. А., О. В., Л. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, 21 августа 1915 г.]

  

Дорогие мамочка, Оличка и Людочка!

   Здоров я ужасно. Живу в Петрограде. Стараюсь пока что наладить к зиме какую-нибудь денежную комбинацию. Не сердитесь на меня, я похорошел страшно.

Целую всех.

Ваш Володя.

  

27

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, не ранее 8 октября 1915 г.]

Дорогие мамочка, Людочка и Оличка!

   Только сейчас окончились мои мытарства по призыву, спешу вам написать и успокоить.
   Я призван и взят в Петроградскую автомобильную школу, где меня определили в чертежную, как умелого и опытного чертежника.
   Беспокоиться обо мне совершенно не следует. После работы в школе я могу вести все те занятия, какие вел и раньше.
   Адрес мой остается прежний. Напишите о себе. Как у вас?

Целую вас всех крепко.

Володя.

  
   Пришлю свою "военную" карточку.
  

28

Л. В. МАЯКОВСКОЙ

  

[Петроград, 20 октября 1915 г.]

Дорогая Людочка!

   Большое тебе спасибо за доброе и нежное письмо.
   Я обмундировываюсь и устраиваюсь. На это уходит много времени и нервов. Устал порядочно.
   Милая Люда, ты в письме спрашивала меня, не нужны ли мне деньги. К сожалению, сейчас нужны и очень. Мне сейчас себе -приходится покупать форменную одежду, делаю я это на свои деньги. Так нужно. Поэтому пока что запутался изрядно.
   Исходя из оного, обращаюсь к тебе с громадной просьбой: пришли мне рублей 25-30. Если такую сумму тебе трудно, то сколько можешь. Извиняюсь за просьбу страшно, но ничего не поделаешь. В дальнейшем, очевидно, будет хорошо.
   Адрес мой прежний: Пале-Рояль.
   Деньги прошу, если можно, прислать поскорее.
   Новостей пока нет никаких.
   Я послал вам мою новую книгу.
   Целую всех вас крепко.

Ваш Володя.

  
   Не забывайте.
   20-го.
  

29

А. А. МАЯКОВСКОЙ

  

[Петроград, 9 ноября 1915 г.]

Дорогая мамочка.

   Здоров я по-прежнему хорошо. Работаю тоже по-прежнему. Переехал из Пале-Рояля. Так что пишите мне сейчас по такому адресу: ул. Жуковского, д. No 7, кв. No 42, кварт<ира> Брик, для Маяковского. Дорогая мамочка, у меня к Вам большущая просьба. Выкупите и пришлите мне зимнее пальто и, если можно, одну смену теплого белья и несколько платков. Если это Вам не очень трудно, то, пожалуйста, сделайте. Пишите, мамочка, обязательно.
   Целую Людочку и Оличку. Целую вас всех крепко.

Ваш Володя.

  

30

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, 24 апреля 1916 г.]

Дорогие мои мамочка, Людочка и Оличка!

   Спасибо за память: посылку получил и очень доволен. Мои дела по-прежнему. Разница только та, что сейчас приходится очень много работать (часов девять - десять). Но это пустяки, только на пользу, т. к. я здоров и настроение у меня очень хорошее.
   Как Людочка проводит свой отпуск? Попросите ее мне написать. Оличка тоже: ругает меня за короткие письма, а сама пишет открыточки.
   Пишите мне все и больше.

Целую вас крепко.

Ваш Володя.

  

24

31 А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, 29 июня 1916 г.]

Милые и дорогие мои мамочка, Людочка и Оличка!

   Доехал я в Петроград шикарно. До сего времени здоров, молод, красив и весел.
   Много работаю: работать теперь трудно, вчера было 32R жары. Не забывайте меня. Пишите чаще и больше.
   Целую вас всех крепко.

Ваш Володя.

32

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, сентябрь 1916 г. (?)]

Дорогие мамочка, Людочка, Оличка!

   Целую вас всех крепко. Я здоров. Живу не хуже остальных, а это уже не так плохо. Спасибо за посылку, съел замечательно.
   Не читайте, по возможности, глупых газет и вырезок не присылайте. Пирожки куда вкуснее и остроумнее.
   Я получил отпуск до середины октября. Приеду позднее в Москву. Сначала попробую немножко одеться.
   Как проездила Оличка и как Людочкины дела?
   Работаю много.
   Не ругайте меня мерзавцем за то, что редко пишу. Ей-богу же, я, в сущности, очень милый человек.
   Я переехал в другую комнату. Пока пишите по старому адресу на Жуковскую, Брик.

Целую всех крепко.

Володя.

  

33

Э. Ю. ТРИОЛЕ

  

[Петроград, 12 октября 1916 г.]

Милый Элик!

   И рад бы не ответить на твое письмо, да разве на такое нежное не ответишь?
   Очень жалею, что не могу в ближайшем будущем приехать в Москву,- приходится на время отложить свое непреклонное желание повесить тебя за твою мрачность. Единственное, что тебя может спасти, это скорее приехать самой и лично вымолить у меня прощение.
   Элик, правда, собирайся скорее!
   Я курю.
   Этим исчерпывается моя общественная и частная деятельность.
   Прости за несколько застенчивый тон письма, ведь это первое в моей двадцатитрехлетней жизни лирическое послание.
   Отвечай сразу и даже, если можешь, несколькими письмами: я разлакомился.
   Целую тебя раза два-три, любящий тебя всегда

дядя Володя.

  
   Рад, что ты поставила над твоим И точку.
  

34

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, декабрь 1916 г.]

Дорогие мамочка, Людочка и Оличка!

   Поздравляю вас всех с праздниками. Мне очень хочется в Москву.
   В первых числах января мне разрешают на недельку отпуск. Приеду к вам.
   Выкройте (если можно) мне клочок места спать.
   Целую всех.
   До скорого свидания.

Любящий Володя.

  

35

Э. Ю. ТРИОЛЕ

  

[Петроград, 5 февраля 1917 г.]

Там дом в проулке весь в окошках;

Он Пятницкой направо от.

И гадость там на курьих ножках

Живет и писем мне не шлет.

А. С. Пушкин

Милый и дорогой Элик!

   Что с тобой? Пиши. Скучаю без тебя.

Целую много,

дядя Володя.

  

36

Л. Ю., О. М. БРИК

  

[Москва, 25 сентября 1917 г.]

Дорогая Личика, дорогой Оська!

   Целую вас в самом начале письма, а не в конце, как полагается: не терпится! Что у вас? Счастливые люди, побывавшие в этой сказочной стране, называемой "у вас", отделываются, мерзавцы, классической фразой: "Лиля как Лиля".
   Вчера читал. Был полный сбор, только, к сожалению, не денег, а хороших знакомых. Доклад можно было спокойно начать не с холодного "граждане", а с нежного "дорогие Абрам Васильевич, Эльза и Лева!"
   Живу на Пресне. Кормят и ходят на цыпочках.
   Первое - хорошо, второе - хуже. Семейный гений. Чуточку Аверченко.
   Удастся ли сфантазировать что-нибудь с поездкой в деревню, не знаю.
   Первый друг мой тут Ника.
   Детки, милые, напишите!
   Целую.                                         Ваш полнеющий Володя.
   25/IX.

Всем! Всем! Всем!

Привет.

Афишу б. Как "Война и мир"?

  

37

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, 30 октября - начало ноября 1917 г.]

Дорогие мамочка, Людочка и Оличка!

   Ужасно рад, что все вы целы и здоровы. Все остальное по сравнению с этим ерунда. Я уже писал вам (передавал письмо через знакомого). Теперь опять передаю через знакомого москвича; почте не очень сейчас доверяю.
   Я здоров. У меня большая и хорошая новость: меня совершенно освободили от военной службы, так что я опять вольный человек. Месяца 2-3 пребуду в Петрограде. Буду работать и лечить зубы и нос. Потом заеду е Москву, а после думаю ехать на юг для окончательного ремонта.
   Целую вас всех крепко.

Ваш Володя.

   Пишите!
  

38 Л. Ю., О. М. БРИК

  

[Москва, середина декабря 1917 г.]

  

Дорогой, дорогой Лилик! Милый, милый Осик!

"Где ты, желанная,

где, отзовися".

  
   Вложив всю скорбь молодой души в эпиграф, перешел к фактам.
   Москва, как говорится, представляет из себя сочный, налившийся плод(ы), который Додя, Каменский и я ревностно обрываем. Главное место обрывания -"Кафе поэтов".
   Кафе пока очень милое и веселое учреждение. ("Собака" первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы (теперь я - Додя и Вася до рожд<ества> уехали. Хужее.) Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и все.
   Футуризм в большом фаворе.
   Выступлений масса. На рожд<естве> будет "Елка футур<истов>". Потом "Выбор трех триумфаторов поэзии". Веду разговор о чтении в Политехническом "Человека".
   Всё заверте.
   Масса забавного, но, к сожалению, мимического ввиду бессловесности персонажей. Представьте себе, напр<имер>, Высоцкого, Маранца и Шатилова (банки-то ведь закрыты!), слушающих внимательнейше Додичкино "Он любил ужасно мух, у которых жирный зад".
   Миллион новых людей. Толкучей бездумно. Окруженный материнской заботливостью Левы, южный фонд безмятежно и тихо растет. На юг еще трудно.
   Как Лиличкина комната, АСИС, Академия и другие важнейшие вещи? Прочел в "Новой жизни" дышащее благородством Оськино письмо. Хотел бы получить такое же.
   Я живу: Москва, Петровка, Салтыковский пер., "Сан Ремо", к. No 2. В. В. Маяковский.
   Буду часто выходить за околицу и, грустный, закрывая исхудавшею ладонью косые лучи заходящего солнца, глядеть вдаль, не появится ли в клубах пыли знакомая фигура почтальона. Не доводите меня до этого!
   Целую Лилиньку.
   Целую Оську.

Ваш Володя.

   Пасе и Шуре мои овации.
   Привет Поле и Нюше.
  

39 Л. Ю., О. М. БРИК

  

[Москва, середина января 1918 г. ]

  

Дорогой, дорогой, дорогой Лилик.

Милый, милый, милый Осюха.

   До 7-го я вас ждал (умница, еще на вокзал не ходил). Значит, не будете. Лева получил от вас грустное. Что с вами, милые? Пишите, пожалуйста! А то я тоже человек.
   У меня по-старому. Живу как цыганский романс: днем валяюсь, ночью ласкаю ухо. Кафе омерзело мне. Мелкий клоповничек. Эренбург и Вера Инбер слегка еще походят на поэтов, но и об их деятельности правильно заметил Кайранский:
  
   Дико воет Эренбург,
   Одобряет Инбер дичь его.
  
   Я развыступался. Была "Елка футуристов" в Политехническом. Народищу было, как на советской демонстрации. К началу вечера выяснилось, что из 4-х объявленных на афише не будет Бурлюка, Каменского, а Гольцшмит отказывается. Вертел ручку сам. Жутко вспомнить. Читал в цирке. Странно. Освистали Хенкина с его анекдотами, а меня слушали, и как! В конце января читаю в Политехническом "Человека".
   Бойко торгую книгами. "Облако в штанах" - 10 р., "Флейта" - 5 р. Пущенная с аукциона "Война и мир" - 140 р. Принимая в соображение цены на вино, за гостиницу не хватает.
   Все женщины меня любят. Все мужчины меня уважают. Все женщины липкие и скушные. Все мужчины прохвосты. Лева, конечно, не мужчина и не женщина.
   На Юг-г-г-г-г!
   Пишите!
   Как Личикино колено?
   Целую всех вас сто раз.

Ваш Володя.

  
   Рвусь издать "Человека" и Облачко дополненное. Кажется, выйдет. Письмо ваше получил 4 января.
  

40 Л. Ю. БРИК

  

[Москва, до 15 марта 1918 г.]

  

Дорогой, любимый, зверски милый Лилик!

   Отныне меня никто не сможет упрекнуть в том, что я мало читаю,- я все время читаю твое письмо.
   Не знаю, буду ли я от этого образованный, но веселый я уже.
   Если рассматривать меня как твоего щененка, то скажу тебе прямо - я тебе не завидую, щененок у тебя неважный: ребро наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально, чтоб смахивать слезу, длинное облезшее ухо.
   Естествоиспытатели утверждают, что щененки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие нелюбящие руки.
   Не бываю нигде.
   От женщин отсаживаюсь стула на три, на четыре - не надышали б чего вредного.
   Спасаюсь изданием. С девяти в типографии. Сейчас издаем "Газету футуристов".
   Спасибо за книжечку. Кстати: я скомбинировался с Додей относительно пейзажа, взятого тобой, так что я его тебе дарю.
   Сразу в книжечку твою написал два стихотвор<ения>. Большое пришлю в газете (которое тебе нравилось) - "Наш марш", а вот маленькое:
  
   Весна
  
   Город зимнее снял.
   Снега распустили слюнки.
   Опять пришла весна,
   глупа и болтлива как юнкер.
  
   В. Маяковский.
  
   Это, конечно, разбег.
   Больше всего на свете хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, будешь плохая. Пиши, детанька. Будь здоров, милый мой Лучик! Целую тебя, милый, добрый, хороший.

Твой Володя.

  
   В этом больше никого не целую и никому не кланяюсь - это из цикла "тебе, Лиля". Как рад был поставить на "Человеке" "тебе, Лиля"!
  

41

Л. Ю. БРИК

  

[Москва, конец марта 1918 г.]

Дорогой и необыкновенный Лиленок!

   Не болей ты, христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел "лехкия") куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы.
   Впрочем, фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои, нервы и здоровье будут идти так же, то твой щененок свалится под забором животом вверх и, слабо подрыгав ножками, отдаст богу свою незлобивую душу.
   Если же случится чудо, то недели через две буду у тебя!
   Картину кинемо кончаю. Еду сейчас примерять в павильоне фрейлиховские штаны. В последнем акте я денди.
   Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувствованное про лошадь.
   На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий.
   Этот план я разовью по приезде. Почему-то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя, солнышко мое милое и теплое.
   Целую Оську.
   Обнимаю тебя до хруста костей.

Твой Володя.

  
   P. S. (Красиво, а?) Прости, что пишу на такой изысканной бумаге. Она из "Питореска", а им без изысканности нельзя никак.
   Хорошо еще, что у них в уборной кубизма не развели, а то б намучился.
  

42

О. В. МАЯКОВСКОЙ

  

[Левашова, 15 июля 1918 г.]

  

Милая и дорогая Оличка!

   Дуешься ты зря. Дело в следующем. Я живу не в Питере, а в деревне, за 50 верст. Когда я получил твое первое письмо, я потелефонил бриковской прислуге, чтоб она немедленно отослала тебе деньги, зная, что это к спеху, а значит, и не мог сам написать ничего на переводе при всем своем желании. При первой же оказии хотел послать вам письмо, но теперь от нас в город никто не ездит, не езжу и я, потому что в Питере холера страшная. Сегодня случайно получил твое письмо (приехали ко мне на именины) и отвечаю сейчас же. Из всего из этого можно умозаключить, что свинья ты, а не я, потому что злишься ты.
   Поздравляю тебя, киса, с рождением и ангелом. Желаю вам пожить на даче и отдохнуть.
   Я живу хорошо.
   Пишите про себя.
   Страшно целую мамочку, Людочку и тебя.

Ваш Володя.

   15 июля 1918 г. Левашово
  
   Пишите на прежний адрес Брикам. Сюда письма совсем не доходят.
   Меня до того тут опаивают молоком (стаканов шесть ежедневно), что если у меня вырастет вымя, скажи маме, чтоб не удивлялась.
  

43

ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ ПО УСТРОЙСТВУ ОКТЯБРЬСКИХ ТОРЖЕСТВ

  

[Москва, 10-12 октября 1918 г.]

Центральной комиссии по устройству Октябрьских торжеств

  
   Краткое изложение моей "Мистерии-буфф" и мотивов, требующих ее постановки в дни Октябрьских торжеств.
  
   Предисловие.
   Некая дама просила Льва Толстого объяснить ей, что, собственно, он хотел сказать своей "Войной и миром". "Для этого,- отвечал находчивый Толстой,- пришлось бы второй раз написать ее, и если некоторые излагают мои вещи вкратце, то поздравляю их,- они талантливее меня. Если бы я мог вместить в несколько строк то, о чем говорю томами, то я бы сделал это раньше".
   Наше положение приблизительно одинаково. Выйти из него - способ один: прослушать всю вещь, но времени у вас нет, и я, исполняя ваше требование, товарищи, излагаю вкратце мою "Мистерию".
   1 д<ействие>. Вся вселенная залита потопом революций. К последней еще сухой точке, к полюсу, карабкаются семь пар запуганных чистых. И турецкий паша, и русский купец, и богдыхан, и поп, и проч<ие> и проч<ие> белые представители всех пяти частей света. А за ними, запуганными и ноющими, подымаются семь пар нечистых - пролетариев, у которых нечему тонуть в этой буре. Весело и спокойно слушают они косноязычное собрание чистых, в ужасе спорящих: что же это, наконец, светопреставление, что ли. И когда, нагоняя бегущих от бунта, и сквозь полюс начинает бить та же кровавая струя, чистые хватаются за последнюю соломинку: "Давайте, давайте построим ковчег!" Одни спасемся. Без этих издевающихся нечистых. Насмешливый голос плотника: "А ты умеешь пилить и строгать?" - сволакивает почтенных с облаков - и униженно просят "господа чистые" "товарищей нечистых" заняться стройкой. "Ехать так ехать",- холодно соглашается плотник.
   2 д<ействие>. Под плач чистых и смех нечистых грохнулась в волны земля. Нечистые, напевая, спускаются в трюм. Чего им бояться, еда - дело их рук. Распустив слюнки, слушают чистые веселые песни, и у голодных возникает план подложить нечистым свинью, выбрать им царя. "Затем, что царь издаст манифест - все кушанья мне, мол, должны быть отданы. Царь ест, и мы едим, его верноподданные". Номер прошел. Но когда чистые возвращаются к царю, которому сволакивали отобранную у нечистых еду, перед царем сияло пустое блюдо. Ночью разгорелся голод. Ночь мокра. И каждый чистый почувствовал, что он как будто немножко демократ. За самодержавием - демократическая республика. Но "раньше обжирал один рот, а теперь обжирают ротой. Республика-то оказалась тот же царь, да только сторотый". Под могучими кулаками нечистых задами к борту теснятся чистые и вот уже сверкают пятки сваливаемых в воду белых. С этого места веселое подтрунивание над нестрашными нам какими-то самодержавиями и республиками сменяются пафосом грозовой борьбы пролетариата. Реют по палубе железные слова: "Пусть нас бури бьют, пусть изжарит жара, голод пусть, посмотрим в глаза его. Будем пену одну морскую жрать, мы зато здесь всего хозяева". В бреде об Арарате, изнеможенные, сломленные голодом,-ведь республика и самодержавие съели последнее,- все начинают видеть сияющую гору. Тогда по волнам, как посуху, идет на ковчег не Христос, искушенный в таких занятиях, нет, а самый обыкновенный человек. Став на станки, верстаки и горны, он низвергает великую нагорную проповедь грядущего земного рая. Распаленные видениями рабочие, как за пророком, тянутся за ним. Но насмешлив голос человека. "Довольно на пророков пялить око, взорвите все, что чтили и чтут, и земля обетованная окажется под боком - вот тут". Человек исчез. И вот догадались сразу,- да ведь это была наша собственная, в человечьем образе явившаяся воля. Клятва найти землю обетованную озаряет море, и по мачтам и реям лезут они, грохочут песню восстания, ломятся сквозь небо, сквозь ад и рай, в радужные двери коммунизма. "Не надо пророков, мы все Назареи, на мачты! на мачты! за реи! за реи!"
   3 д<ействие>. I, II и III карт<ины>. Мимо райских жителей, завлекающих своим постным небом, мимо ада, в котором у рабочего хватает дерзновенной мощи поиздеваться над его кострами, такими ничтожными по сравнению с заревами сталелитных заводов, ломая все и вся, двигаемые своей несокрушимой волей, приходят к обетованной стране нечистые. Той же самой покинутой землей оказалась обетованная страна. "Кругла земля проклятая, ох, и кругла". Но напрасно неслись их проклятия земле,- омытая революциями и высушенная пеклами новых солнц, она предстала в таком ослепительном блеске, в каком может рисоваться жизнь только нам, ясно различающим за всеми ужасами дня иную великую жизнь. Апофеозом стройных псалмов, в котором хорами встали рабочие и недавние рабы рубля, невольные угнетатели: машины, хлеба и проч<ие> вещи, окончена эта картина. "С любовью прильните к земле все, дорога кому она. Славься труд, славься жизнь, славься и сияй наша трудовая коммуна!"
   Мотивы и заключение.
   Конечно, не -этот сухой газетный скелет делает мою вещь необходимой. Она, я убежден, велика тем, что впервые в песнопение революционной мистерии переложила будни. Я не могу не согласиться с товарищем Луначарским, что это, может быть, единственная сейчас пьеса коммуниста. Я убежден, что вы, товарищи, дадите ей надлежащую театральную оболочку, освободив любое из больших помещений, а не загоните ее на задворки вашего внимания, предоставив пролетариату питаться гнилой трафаретщиной не ими и не для них [созданного искусства, к сожалению, еще "блистающего" в театрах.
   Пусть хоть день пролетарского праздника будет отпразднован пролетарской пьесой.

Владимир Маяковский.

  

44

А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ

  

[Петроград, конец 1918 г.]

  

Дорогие мои мамочка, Людочка и Оличка!

   Простите меня, пожалуйста, что я до сих пор не писал. Причина, во-первых, общая - мое всегдашнее ленивое отношение к писанию писем, во-вторых, я все время собирался выехать к вам сам, но сейчас на железных дорогах никто не может ездить, кроме шпротов, привыкших к такой упаковке. А так как я ваш сын и брат, а не шпрот, то и сами понимаете.
   Поздравляю вас с рождеством и двумя новыми годами сразу.
   Желаю вам первой категории неуплотнения и прочих благ.
   Я здесь работаю массу, здоров и вообще не жалуюсь.
   Пишите.
   Целую вас всех. Надеюсь скоро увидеться.

Любящий вас ваш Володя.

  

45

В КОЛЛЕГИЮ ГОСИЗДАТА

  

[Москва, 20 октября 1920 г.]

В коллегию Госиздата

Товарищи!

   Полгода тому назад мною была сдана в ЛИТО книга "150 000 000".
   Книга была рецензирована ЛИТО и получила исключительный отзыв, как агитационная, революционная вещь. С тех пор полгода я обиваю пороги и каждый раз слышу стереотипный ответ: "Завтра будет сдана в печать".
   Вызванный тов. Вейсом, я сегодня получил от него уверения, что книга уже сдана в печать. Осталось только обратиться в технический отдел. В этом самом техническом отделе секретарша при мне переделала красными чернилами цифру "первая очередь" на цифру "третья" и заявила мне, что при третьей очереди о сроке печатания сказать нельзя.
   Товарищи! Если эта книга с вашей точки зрения непонятна и ненужна, верните мне ее.
   Если она нужна, искорените саботаж, иначе чем объяснить ее непечатанье, когда книжная макулатура, издаваемая спекулянтами, умудряется выходить в свет в две недели.

Владимир Маяковский.

Копия в ЛИТО.

   20/X-20 г.
  

46

В КОЛЛЕГИЮ ГОСИЗДАТА

  

[Москва, 5 ноября 1920 г.]

  

В коллегию Госиздата

  

Товарищи!

   Недели две тому назад я подал вам заявление, в котором просил вернуть мне "150 000 000" или же печатать и мягко охарактеризовал отношение к книге, как саботаж. Слово это, конечно, неважное. Называется все это издевательством над автором. Вот последовательное изложение событий.
   1. В день подачи заявления г-н Вейс сурово и грозно сказал: "Ах, так! Тогда я сделаю все от меня зависящее, чтоб вашу книгу не печатали, а вернули вам".
   2. В три часа в этот же день г-н Вейс любезно сообщил мне по телефону: "Книгу решено печатать немедленно, за подробностями обратитесь к зав<едующему> технич<еским> отделом".
   3. Заведующий технич<еским> отделом сообщил: "Книга посылается немедленно в полиграф<ический> отдел и будет печататься вне всякой очереди, так как мы несколько виноваты в промедлении. За подробностями зайдите завтра".
   4. "Завтра" секретарша мне удивленно сообщила: Очередь, кажется, вторая, когда напечатается, неизвестно, даже нет о ней никаких сведений".
   5. Гр-н Вейс, спрошенный мною, когда кончится это кормление завтраками, изволил сказать: "Извините, заняты Октябрьскими торжествами. Первого ноября даю вам честное слово пустить в печать". Я указал г-ну Вейсу, что словам больше верить не могу, дайте расписку. Г-н Вейс дал мне такую расписку:
   "В начале ноября (не позже 3-4) книга Маяковского будет сдана в типографию и будет набираться и печататься) без всяких задержек. 27/Х. Подпись (Вейс)".
   Слова "будет набираться и печататься" внесены по моему указанию специально, чтоб мне не морочили голову передачей в какие-то инстанции.
   6. Сегодня, 5-го, я обратился к секретарше: "Печатается?" - "Нет! В полиграфическом отделе".- "А когда печататься будет?" - "Неизвестно, на ней нет "крестика", а вот видите список книг с крестиками, эти идут в первую очередь".
   Товарищи! Может быть, ценою еще полугодового хождения я бы и мог заработать этот "крестик", но карьера курьера г-на Вейса мне не улыбается.
   На писание этой книги мною потрачено полтора года. Я отказался от наживы путем продажи этой книги частному издателю, я отказался от авторства, пуская ее и без фамилии, и, получив единогласное утверждение ЛИТО, что эта книга исключительна и агитационна, вправе требовать от вас внимательного отношения к книге.
   Я не проситель в русской литературе, а скорее ее благотворитель. (Ведь культивированный вами и издаваемый пролеткульт потеет, переписывая от руки "150 000 000".) И в конце концов мне наплевать, пусть книга появляется не в подлиннике, а плагиатами. Но неужели среди вас никто не понимает, что это безобразие?
   Категорически требую - верните книгу. Извиняюсь за резкость тона - вынужденная.

Влад. Маяковский.

   5/XI-20 г.

Копия ЛИТО и А. В. Луначарскому.

  

47

В КОЛЛЕГИЮ ГОСИЗДАТА

  

[Москва, 5 ноября 1920 г.]

  

Дополнительно в коллегию Госиздата

Товарищи!

   Предыдущее заявление, писанное мною час тому назад, было подано тов. Заксу. Тов. Закс отнесся с недоверием к "истории с крестиками" и сказал мне: "Я пока что порядки Госиздата знаю лучше вашего. Кто вам сказал, что ваша книга, сданная в полиграфический отдел, будет там лежать оттого, что она без крестика?" Пошли искать секретаря, нашли на лестнице, он оказался г. Осповатом и на вопрос Закса ответил ему: "Ну конечно, будут лежать под сукном и пылиться, ежели они без крестика". Посрамленный Закс бежал в кабинет, а тов. Осповат, видя, что я снова взялся за бумагу, вежливо меня предупредил: "Не пишите про меня, а то я буду действовать по инструкции, не прилагая личного рвения, и тогда ваша книга пролежит еще дольше".
   Веселенькая история, не правда ли?

Вл. Маяковский.

   5/XI-20 г. 2 ч. 15 м.

Копия ЛИТО и наркому Луначарскому.

  

48

К. И. ЧУКОВСКОМУ

  

[Петроград, около 10 декабря 1920 г.]

  

Дорогой Корней Иванович.

   К счастью, в Вашем письме нет ни слова правды.
   Мое "Окно сатиры" это же не отношение, а шутка и только. Если б это было отношение - я моего критика посвятил бы давно и печатно.
   Ваше письмо чудовищно по не основанной ни на чем обидчивости.
   И я Вас считаю человеком искренним, прямым и простым и, не имея ни желания, ни оснований менять мнение, уговариваю Вас: бросьте!

Влад. Маяковский.

   Бросьте!
   До свиданья.
  

49

В ПРАВЛЕНИЕ СОЮЗА ДРАМАТИЧЕСКИХ И МУЗЫКАЛЬНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

  

[Москва, конец октября - декабрь 1920 г.]

  

В правление Союза драматических и музыкальных писателей

от Владимира Маяковского

Заявление

   Прошу зачислить с 1 ........... 1920 г. меня в состав членов Союза драматических и музыкальных писателей.
   Произведения мои следующие:
   1. Мистерия-буфф (5 актов).
   2. Про попов (2 к<артины>).
   3. Как кто и что празднует (3 к<артины>)
   4. А что, если (3 акта).
   5. Владимир Маяковский.
   6. Чемпионат.

Влад. Маяковский.

  
   (Адрес) Лубянский проезд, д. 3, кв. 12. (Телефон) 2-86-13 (30-32)
  

50

В КОМИССИЮ ЦК РКП(б) ПО ДЕЛАМ ПЕЧАТИ

  

[Москва, 5 апреля 1921 г.]

  
   Каждому из нас ясна огромная потребность РСФСР в революционном, в коммунистическом искусстве. Потребность же в таковой литературе потрясающа. Театр питается или халтурной макулатурой или падалью прошлого. Создаст новую литературу только организация писателей революции. Писателя организует книга. Революционная же книга встречает в Госиздате или ультрабюрократическое или

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 482 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа