Свенцицкий Валентин Павлович - Проповеди (часть 1)

   ----------

   Публикуется С. В. Чертковым по машинописям из архива семьи автора. Исправлены многочисленные ошибки, допущенные в предыдущих изданиях. Даты восстановлены по содержанию и даны по новому стилю.

   ----------

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   После праздника Богоявления Господня Православная Церковь совершает празднование собора Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

   Ныне, в день молитвенной памяти о нём, вспоминаем великое пророческое его служение, дабы почерпнуть назидание для нашей современной жизни.

   "Что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую?" - вопрошал Христос учеников Своих и народ (Мф. 11, 7).

   Трость колеблемая - это человек с "двоящимися мыслями". Неустойчивый в вере и в жизни, которого клонит ветер то туда, то сюда.

   Иоанн Креститель был крепок как скала. Пророческий дух его был непоколебимо твёрд. В дерзновенном служении своём он не знал колебаний.

   "Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских".

   Он одежду имел из верблюжьего волоса и подпоясан был ремнём, питался акридами и диким мёдом. Суровый подвижник был пророк Иоанн.

   "Что же смотреть ходили вы? пророка? Да, говорю вам, и больше пророка" (Мф. 11, 9).

   Иоанн Креститель - величайший из пророков. Он был воплощением не мёртвого фарисейского, а живого Божественного духа Ветхого Завета. Законник. Постник. Блюститель древнего благочестия. С ним не могли не считаться законники и фарисеи. Его не могли не слушать, хотя слова его дышали гневом, были исполнены обличений.

   "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". "Порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния" (Лк. 3, 78). "Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь" (Мф. 3, 10).

   Но, обличая, он призывал и к положительному, действительному возрождению жизни. "У кого две одежды, тот дай неимущему, иу кого есть пища, делай то же. ...Никого не обижайте, не клевещите" (Лк. 3, 11, 14).

   Но главное дело, совершённое Иоанном Крестителем, было свидетельство о Христе.

   "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему" (Мф. 3, 3).

   Эти слова некогда были сказаны пророком Исаиею в утешение еврейскому народу, когда наступило пленение вавилонское. Этот глас и вопиял в пустыне вавилонского плена о грядущем Христе, Мессии и Спасителе мира.

   "Утешайте, утешайте народ мой, говорит Бог ваш", - радостно взывал Исайя...

   И вот эта радость сбылась. Обетование исполнилось, на берегах Иордана показался Христос. Пророческий дух Иоанна, вдохновляемый Божиею силою, узрел Мессию и засвидетельствовал о Нём: "Вот Агнец Божий".

   О, сколько поучений дают нам евангельские страницы о проповеди Иоанна.

   Не в пустыне ли проповедуем и мы ныне Христа грядущего. Шумный город кругом нас. Всё сделали люди, чтобы внешнею силою сблизить друг друга: телеграфы, телефоны, летательные аппараты. А душою люди становятся всё более и более чужими друг другу. В этой шумной жизни все мы такие одинокие. А там, где одиночество, там и пустыня. Наш вопиющий глас не звучит ли в этой духовной пустыне, как радостный призыв ко Христу грядущему.

   Не покаяние ли и ныне является первым условием принятия Христа?

   Для того чтобы помещение сделать жилым, надо прежде всего очистить его от мусора и хлама. Для того чтобы принять Христа в свою душу, надо омыть своё грязное сердце слезами покаяния. Когда нам, прожившим большую часть своей жизни, бросают в лицо упрёк: "Вам хорошо говорить о покаянии, когда молодость свою вы наслаждались жизнью - пожили", - какою болью в сердце отдаётся это слово. Да, пожили! Кто из нас не мечтал жизнь начать сначала. О, не для того, чтобы повторять её ошибки и грехи. А для того, чтобы посвятить Богу неистощённые свои душевные силы" свои молодые стремления и вдохновение.

   И ныне не также ли, как всегда, Господь Иисус Христос - единственное наше спасение?

   Кто пожалеет, кто простит нас, согрешающих? И, главное, кто даст силы подняться нам, падшим? Любит человек позор ближнего своего. Кто много согрешил, тот лучше других знает, какие люди жестокие, холодные судьи. Не к ним пойдём мы за поддержкой, за помощью в минуты упадка, в минуты падения нашего. Что дадут нам люди, кроме своего безжалостного суда? Только один Христос, взявший на себя все грехи мира и омывший их Пречистой Своей Кровью, только Он один пожалеет и поможет нам.

   Кто из вас не жалуется на разруху и экономическую, и финансовую, и в путях сообщения. Всё минуется. Дружными усилиями народа - всё можно поправить.

   Но кто исправит нравственную разруху человеческих душ и, главное, кто даст силы исцелить её, кроме Христа?

   Ведь недостаточно только обличать. Нельзя же всё бить, и бить, и бить. Надо протянуть руку и поднять утопающего. Это сделать может один Христос.

   К Иоанну Крестителю в пустыню стекалось множество народа со всей Иудеи. Он учил их и готовил путь ко Христу.

   И ныне невидимой рукой своею собирает он нас в храм. Наши лица обращены к Христу: "паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца"...

   Но как некогда, так и ныне, чтобы достойно встретить Христа, надо исполнить слова пророка:

   "У кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же". Не клевещите... Никого не обижайте... Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное... "Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния".

   Аминь.

  

  

   Всенощная была совершена по чину Успенского собора Святейшим Патриархом Тихоном и митрополитом Крутицким Евсевием. Сослужили: протопресвитер Н. А. Любимов, протоиереи Пшеничников, Вишняков, Пятикрестовский, Заозерский, Благовещенский, Орлов, Ермонский, игумен Иоанникий, священники Берёзкин, Покровский, Свенцицкий, Мерцалов, Ярошевский, Светинский, великий архидиакон Розов, протодиаконы: Ризоположенский, Тулузаков, Солнцев, Румянцев.

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Более трёхсот лет тому назад царский опричник Малюта Скуратов задушил святого митрополита Филиппа, заключённого в монастырской тюрьме.

   Ныне, совершая молитвенную память мученической его кончины, мы будем вспоминать великое дерзновение его архипастырского служения. Но, вспоминая подвиги его, можем ли мы не вспомнить и о той непроглядной тьме царствования Иоанна, среди которой Господь судил возжечься на Руси этому великому светочу Православной Церкви! "Никтоже может двема господинома работаты" (Мф. 6, 24) - никто не может служить двум господам - вот евангельские слова, решившие судьбу молодого царедворца, перед которым открывалась широкая дорога людской славы и земных почестей. Долгие годы колебалась его душа и в шумной придворной жизни тосковала о молитвенном уединении - служила "двум господам". Здесь, в храме, благодатная сила Божественных слов осияла его разум, укрепила его волю - и он избрал себе Господина навсегда. Он вышел из храма и тайно, ни с кем не прощаясь, оставил Москву. Его влекло туда, на дальний Север, в Соловецкий монастырь, где и суждено было начать подвижническую жизнь смиренному иноку Филиппу...

   А в это время на Руси занималась кровавая заря грозного царствования Иоанна.

   Разгневанный царь оставил свою столицу и уехал в Александровскую слободу. Он прислал оттуда две грамоты: одну боярам, духовенству и приказным людям, исполненную гневного обличения в измене, другую - простонародью, купцам и тяглым людям, в которой свидетельствовал, что царской опалы и гнева на них нет...

   В страхе и трепете замерла столица.

   Народ умолял митрополита, епископов и бояр бить челом государю, чтобы он снова вернулся на царство. Царь принял депутатов и согласился вернуться в Москву - на условиях, о которых обещал сообщить после...

   В феврале, через два месяца после отъезда, он торжественно вернулся в Москву, созвал Государственный совет, чтобы предъявить условие, дабы паки взять своё государство.

   Царя не узнали: глаза его померкли, лицо осунулось, почти не осталось волос на голове; два месяца ожидания бояр с повинной дались ему нелегко. Страшный план созрел в его мозгу: он потребовал, чтобы ему не мешали изменников и ослушников казнить, а имущество их отбирать в казну; для борьбы же с крамолою он предложил учредить опричнину. Были ведомы боярам царские капризы: он отхлестал нагайкой пастора за то, что тот сравнил Лютера с апостолом Павлом. Велел зарубить слона - подарок персидского царя - за то, что слон не стал перед ним на колена. Начались царские преступления. Среди дремучего леса вырос опричный дворец-берлога, который окружили рвом и в котором засел опричник-царь. Какую-то дикую пародию на монастырь создал он из своих приближённых опричников.

   Написал им общежительный устав. Назвал себя игуменом, одел их в рясы и скуфьи, по утрам с царевичем лазил на колокольню звонить в колокола. А когда за обедом шумная и разнузданная братия напивалась и объедалась, царь стоял у аналоя, читал творения святых отцов о посте и воздержании. Да, "высокая гора был царь Иван", но под тяжестью этой горы застонала Русь. Начались безумные казни. Кровавые набеги опричнины. Разрушались города и сёла, гибли тысячи людей. Метла опричников мела Русь, не щадя ни правых, ни виноватых. А в то же время, в минуты душевных борений, царь писал: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились и нет врача, который бы исцелил меня. Ведал я, кто бы поскорбел со мною, и не явилось никого. Утешающих я не нашёл..." И этот безумно кощунствующий царь клал такие земные поклоны, что со лба его не сходили кровоподтеки, и по его приказу рассылались по монастырям списки казнённых на поминовение их душ.

   Но послушаем голоса современников об этом небывалом времени на Руси:

   "Воздвигнул царь крамолу междоусобную в одном и том же городе, одних людей на других напустил, одних опричниками назвал, прочих земщиною наименовал и заповедал своей части другую насиловать, смерти предавать, домы их грабить. Была тогда и ненависть на царя в миру и кровопролитие, и казни учинялись многие".

   И вот, в такое время и такой-то царь прислал в Соловецкий монастырь звать смиренного Филиппа в Москву на престол митрополита. Что думал Иоанн, вызывая Филиппа? Не думал ли он найти в нём одобрение своим злодеяниям и тем успокоить мятущийся дух? Не надеялся ли он, добившись покорности святого подвижника, покорить свою непокорную совесть, которая не могла же не обличать по временам внутренним голосом своим грозного царя? Как бы то ни было, но столкновение этих двух сил явилось как бы неизбежным, и спор Филиппа с Иоанном открывает беспримерную по силе страницу истории.

   С первых же шагов небывалую дерзость проявил этот смиренный инок: он осмелился поставить "условия" самодержавному русскому царю - он согласился принять сан митрополита только при условии уничтожения опричнины.

   Не угрозы царя, а просьбы духовенства и паствы склонили непреклонного в защите правды Филиппа, и он согласился не настаивать на этом условии, оставив за собою право печаловаться о народе русском.

   И вот, когда стихшие казни вновь вспыхнули с удвоенною силою, митрополит Филипп решил действовать. Но он не хотел быть одиноким. Он решил обратиться к духовенству, чтобы всею Церковью встать на защиту русского народа.

   Вот его слова:

   "На то ли собрались вы, отцы и братия, чтобы молчать, страшась вымолвить истину? Но ваше молчание душу царя в грех вводит. Боитесь ли лишиться славы тленной, но никакой сан мира сего не избавит нас от муки вечной, если преступим заповедь Христову. На то ли взираете, что молчит царский синклит? Но бояре связаны попечениями житейскими, нас же Господь освободил от них. Мы поставлены право править великую истину, хотя бы и душу свою положили за порученное стадо".

   Духовенство не отозвалось на призыв своего архипастыря. Оно робело. Ужас пред страшными казнями сковал их уста.

   И вот, в Неделю Крестопоклонную св. Филипп сам всенародно обратился к царю со словами обличения:

   "Державный царь, ты облечён от Бога самым высоким саном и потому должен чтить более всего Бога, но скипетр земной власти дан тебе для того, чтоб ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними законно. По естеству ты подобен всякому человеку, а по власти подобен Богу. Подобает же тебе, как смертному, не превозноситься и, как образу Божию, не гневаться Слышно ли когда было, чтобы благочестивые цари возмущали свою державу? Не только при твоих предках, но даже и у иноплеменников никогда ничего подобного не бывало".

   "Одно говорю тебе, честный отче: молчи! - кричал Иоанн, - молчи, а нас благослови действовать по нашему изволению",

   "Благочестивый царь, - ответствовал Филипп, - наше молчание ведёт тебя к греху всенародной гибели, ибо худой кормчий губит весь корабль!"

   Не поднималась рука царя на дерзновенного обличителя. О, он умел ценить людей! Не мог же он не преклониться в тайниках своего духа пред величием Филиппа. Но не мог он и примириться с этим неумолчным голосом, терзавшим его совесть.

   Во время торжественного богослужения царь с толпой опричников вошёл в собор. Они окружили кафедру митрополита. Филипп молился, не замечая царя, несколько раз подходившего к нему. Тогда один из опричников сказал:

   "Владыко, великий государь Иоанн Васильевич всея Руси требует твоего благословения".

   Филипп обернулся к царю и сказал:

   "В сем наряде шутовском не узнаю царя православного. С тех пор как солнце светит на небе, не слыхано, чтобы благочестивые цари так возмущали собственную державу. Убойся Божия суда и постыдись своей багряницы. Правда царёва в суде, по слову Писания, а ты лишь неправду творишь твоему народу. Как страждут православные! Мы, государь, приносим здесь чистую и бескровную жертву Господу о спасении людей, а за алтарём льётся невинная кровь христианская. Хотя и образом Божиим возвеличен ты, однако же и ты смертный человек, и Господь взыщет всё от руки твоей".

   Нельзя без трепета читать этих обличительных речей святого Филиппа. Ведь в них каждым словом своим он отдаёт себя в жертву за правду. Какой пламенный гнев! Какая великая скорбь за страждущую страну! Какая безмерная любовь и к царю Иоанну, и к русскому народу.

   Что же Иоанн?

   "Молчи, отче, молчи!" - в исступлении кричит он. Как будто бы тот духовный огонь, который горел в митрополите Филиппе, ожигал царские руки, и он не мог прикоснуться к нему, не мог казнить его тут же собственными руками, что сделал бы Иоанн со всяким другим, произнёсшим хотя бы одно подобное слово. От митрополита Филиппа веяло на царя молитвенным духом Соловецкой обители, величием подвигов его. О, что бы он дал, чтобы не слыхать этих страшных обличительных слов, которые вонзались в его уши. Кто это осмелился с такой дерзостью восставать на русского царя? Кто может на Руси не трепетать перед его грозной властью? Не повергается ниц? Крамольник? Безумец? Святой?

   "Молчи, отче, молчи!"...

   Но отче не молчал.

   И царь, побеждённый в открытом бою, решил прибегнуть к клевете, лжесвидетельству и неправедному суду...

   Но и на суде нравственный суд совершился над обвинителями.

   Вот смиренные слова Филиппа, исполненные величия и силы:

   "Государь и великий князь! Ты думаешь, что я боюсь тебя или смерти? Нет! Лучше умереть невинным мучеником, чем в сане митрополита безмолвно терпеть все эти ужасы и беззакония... твори, что тебе угодно. Вот жезл пастырский, вот клобук и мантия, которыми ты хотел меня возвеличить... А вы, служители алтаря, пасите стадо Христово, готовьтесь дать ответ Богу и страшитесь Царя Небесного более, чем земного".

   Мало было царю осудить Филиппа, ему надо было подвергнуть его унижению. Он заставил его служить, а во время службы опричники во главе с Басмановым ворвались в собор, прочли указ царский о низложении митрополита, сорвали с него святительские одежды и повели в тюрьму.

   Заточили его в Отрочь монастырь, близ Твери. А когда царь, совершая свой карательный поход, послал Малюту "получить благословение" от заточённого митрополита и когда тот, оставшись до конца верным исповедником правды, отказался благословить это новое злодеяние, опричник Малюта Скуратов задушил его.

   Но правда восторжествовала.

   Правда восторжествовала и здесь, на земле, в признании Церковью митрополита Филиппа святым - в согласии с благоговейной памятью о нём всего русского народа и в признании тяжкого греха царя Иоанна устами Алексея Михайловича. В грамоте, посланной в Соловецкий монастырь по поводу перенесения мощей митрополита Филиппа в Москву, Алексей Михайлович обращается к св. Филиппу как к живому:

   "Молю тебя и желаю пришествия твоего сюда, чтобы ты разрешил согрешение прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна, совершённое против тебя нерассудно завистью и несдержанною яростью, ибо твоё на него негодование как бы нас делает сообщниками его злобы; хотя я и не повинен в досаждении тебе, но гроб прадеда постоянно убеждает меня, приводит в жалость. Слушая о твоих, Филипп, страданиях, мучаюсь совестью, что ты со времени изгнания твоего и поныне пребываешь вдали от всей святительской паствы. И ради этого преклоню сан мой царский за согрешение против тебя, да отпустишь ему согрешение своим пришествием к нам, да подашь ему прощение и тем да умножится поношение, которое лежит на нём за твоё изгнание. Молю тебя о сем и, честь моего царства преклоняя пред честными твоими мощами, повергаю к молению тебе всю мою власть, приди и прости оскорбившего тебя напрасно, ибо он тогда раскаялся в содеянном грехе".

   Суд истории над царствованием его тоже совершился, ибо прямым следствием царствования Иоанна было Смутное время 1612 года.

   Суд над душою его, над душою человека, в котором черты грозного царя-сыноубийцы, страшного бесноватого и смиренного инока, загадочно сплелись в одно целое, будет совершён не нами, а тем нелицемерным Судией, Которому ведомы все тайны человеческого сердца, у Которого вся милость и вся любовь.

   Нам не надо судить!

   Мы будем учиться у святителя Божия Филиппа. В минуты упадка - будем учиться твёрдости духа. В минуты нетерпеливого ропота - терпению. В минуты малодушия - мученическому его дерзновению.

   И будем молиться великому молитвеннику и печальнику Русской земли. Он и доныне среди нас и бессмертным духом своим, и нетленным своим телом. Да услышит он наши молитвы о наших грехах и наших скорбях и да будет заступником и печальником нашим пред Царем Небесным, как некогда был заступником пред царём земным.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Фарисеи и книжники, жестокие и безжалостные судьи, привели ко Христу женщину, взятую в прелюбодеянии.

   "Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?.. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на неё камень... Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим" (Ин. 8, 5-9).

   Что обличало совесть их? Не почувствовали ли они, что Господь прочёл в сердцах их тот самый грех, за который они хотели предать согрешившую женщину смертной казни? Те, которые хотели казнить её, не согрешили ли тут же с нею в сердце своём?

   "Кто из вас без греха" вот здесь, сейчас, на этом суде, пусть первый начнёт совершать над ней казнь. И даже окаменевшая фарисейская совесть пробудилась. И ушли судьи. И осталась грешница одна перед Христом в позоре своём и унижении своём, омывшая грех свой покаянием. И сказал ей Господь: "Женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи! Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши" (Ин. 8, 10-11).

   Тяжки грехи наши. Тяжки и тленные немощи наши.

   Не самая ли ужасная из болезней проказа, когда медленно заживо разлагается тело человеческое, тускнеют и делаются мёртвыми глаза, струпьями и язвами покрывается тело и отпадает по частям. Ужас и отвращение вызывает эта болезнь в здоровых людях.

   "И вот, подошёл прокажённый и, кланяясь Ему, сказал: Господи! если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, простёрши руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы" (Мф. 8, 2-3).

   Грех и страдания, а за ними смерть, которая с такою нестерпимою болью переживается остающимися в живых.

   И вот шёл Господь в город, называемый Наин. Когда Он приблизился к городским воротам, выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова.

   О, не напрасно Евангелист упомянул об этих подробностях. Умер единственный сын у вдовы. Это значит - она осталась совсем одна. Это значит - она хоронила свою последнюю радость. В душу, в душу-то ей загляните, чтобы понять, какую радость принёс ей Христос. Идя за гробом-то, небось, всю-то жизнь свою она вспоминала. И как ждала, что будет у неё вот этот сын. И какое счастье было, когда он родился, и как рос он на радость ей. И как после смерти мужа остался он для неё последним утешением. И все-то слова его припомнила, и смех его, и шутки, и шалости, и слёзы. И вот теперь умер. Нет его больше. Навсегда. И сжалился над ней Иисус. И прикоснулся к одру, и сказал: "Юноша! тебе говорю, встань! Мёртвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его" (Лк. 7, 14-15).

   Любовью Своей омыл Господь Иисус Христос грехи наши. Любовью Своей исцелил грехи наши. Любовью Своей победил саму смерть.

   Когда мы вспоминаем земную жизнь Христа, Он представляется нам, окружённый слепыми, хромыми, расслабленными, прокажёнными, бесноватыми, сухорукими, кровоточивыми, скорченными, - все тянутся к Нему, все простирают к Нему руки, и всем Он даёт исцеление.

   Но что бы сказали вы, если бы все эти несчастные люди стали судить, злословить и смеяться над болезнями друг друга: глухой над прокажённым, прокажённый над расслабленным, расслабленный над бесноватым. Какой бы ужас, какое безумие был бы этот суд, этот смех. А между тем именно этот ужас и безумие - главная основа нашей жизни.

   Перед нами Крест Господень как символ искупительной жертвы, как символ искупившей нас Божественной любви. Среди нас невидимо присутствует Господь наш Иисус Христос. И если бы открылись духовные очи наши, мы увидели бы, что каждый грех наш, как болезнь на теле, обозначен на нашей душе. Душа у одних покрыта струпьями, как у прокажённого, у других слепа, у третьих в бреду, в горячке. И мы, больные духом, окружаем Христа, как некогда окружал Его народ.

   Зачем же мы так безжалостно судим друг друга? Зачем все отношения наши основаны на этом жестоком суде? Зачем большую часть жизни нашей мы только и делаем, что судим, судим и казним друг друга? Ты, прокажённый блудом, зачем издеваешься над ослеплённым завистью? А ты, прокажённый завистью, зачем злословишь задыхающегося в горячке стремления к житейским благам?

   Не этот ли взаимный суд - главное препятствие в деле нашего спасения? Могли ли бы получить исцеление окружившие Христа люди, если бы они вместо мольбы о том, чтобы Он их пожалел, их простил, стали бы глумиться, судить и смеяться друг над другом?

   Все мы больные. Все мы несчастные. У каждого свой грех. Но у каждого один Спаситель - Христос.

   Слепые, прокажённые, расслабленные! Подойдёмте же, как братья, любя и жалея друг друга, ко Кресту Господню, припадём к Нему с верою и слезами, да простит и спасёт нас Господь и да исцелит душевные и телесные тяжкие недуги наши.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Ангел Господень возвестил Захарии, что от него родится великий пророк: "Он будет велик пред Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святого исполнится ещё от чрева матери своей; и многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их" (Лк. 1, 15-16).

   И пророчество сбылось, родился Иоанн Предтеча. Возрастал, укреплялся духом. И вот зазвучал пророческий голос его в пустыне Иудейской. Поражённый новизною слов его, народ встрепенулся. Жители Иерусалима, окрестностей его и всей Иудеи стекались к нему на берега Иордана. Новый пророк самой внешностью своей производил впечатление необычайное. Это был суровый аскет, одетый в грубую одежду из верблюжьего волоса, препоясанный кожаным поясом, изнуривший тело своё строжайшим постом...

   В чём было главное значение его проповеди?

   Он обличал фарисейство. Фарисейство не как лицемерие только, но и как целое мировоззрение, как систему, как особый вид современного благочестия. В основе этой системы лежала мысль, что сила религии - во внешнем законодательстве. В результате - полное торжество мёртвой буквы над живым духом и ужасающее нравственное падение.

   И он призывал фарисеев к покаянию. Это он им говорил, что они - "порождения ехиднины" и что они напрасно думают бежать "от будущего гнева". Это он им говорил, что они - сухостой, бесплодные деревья и что при корне их лежит секира, ибо "всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огоны, это он их призывал сотворить "достойный плод покаяния"...

   Он показал истосковавшемуся по живой религиозной правде народу истинные идеалы иудейской религии. Он напомнил заповедь о любви, о том, что надо быть милосердными, "у кого две одежды - дай неимущему", у кого есть пища - делай то же; никого не обижайте, не клевещите.

   Он провозгласил великую истину, во всей полноте потом раскрытую в христианстве, что не внешний, а внутренний духовный подвиг созидает Царство Божие на земле.

   Смолк пророческий голос Иоанна. Но, как всё вечное, так и пророческий дух его пребывает в Церкви. Он вошёл в самую душу церковного сознания. И всякий раз, когда в истории Церкви возникали попытки подчинить внутренние процессы церковной жизни бездушному, отвлечённому "законодательству", в результате ничего, кроме соблазна и греха, не получалось, и Церковь всегда отметала этот грех и соблазн. И даже тогда, когда намерения как будто бы были наилучшие - коль скоро эти улучшающие реформы были внешнего происхождения, они всегда вели к падению. Нам вспоминается эпоха, когда только что кончился Апостольский век, когда деятельность мужей апостольских была ещё у всех перед глазами. В Церкви начал угасать благодатный дар языков.

   Явился человек, который решил восхитить этот дар насильно. Не внутренним подвигом, а возводя дар языков в принцип, в норму, в обязательство.

   Явился Монтан. И что же? Вместо благодатного дара получились ересь, кликушество, демонизм, бесовщина...

   Перенесёмся на несколько веков вперёд. Новая попытка внешней реформы, "законодательного" изменения Церкви - и создаётся ересь иконоборческая, многие десятки лет мучившая Церковь.

   Для кого Церковь - живой организм, невидимое Тело Христово, тот поймёт, что только путём нравственно-религиозного, молитвенного подвига можно содействовать её росту.

   Ты хочешь быть новым христианином - люби ближнего, как самого себя, люби и прощай врагов своих. Как это будет ново, как это будет необычайно. Ты хочешь быть новым христианином - будь чист сердцем, будь целомудрен, покори свои тёмные страсти. Как это покажется всем новым, давно всеми забытым. Ты хочешь быть новым в молитве - но покажи нам молитвенную ревность Серафима Саровского, три года простоявшего на камне в молитвенном подвиге. Ты хочешь обновить Церковь - о, дай нам образ святости, покажи нам величие духа, нравственную высоту, молитвенное горение, и тогда ты послужишь святому делу обновления.

   А пока ты будешь исправлять Церковь на бумаге, через приказы, сидя в своём кабинете, это всегда будет сознательное или бессознательное фарисейство.

   Пророческий дух Иоанна указал нам истинный путь церковного строительства - не внешнею реформою, а внутренним религиозным подвигом созидается истинная Церковь Христова.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Слава Богу за всё! В день памяти святого митрополита Филиппа я был арестован, а два дня тому назад выпущен на свободу.

   Тюрьма не поколебала, а ещё больше укрепила веру мою в конечное торжество правды. Без этой веры жизнь - не в жизнь. Не всегда это торжество приходит так скоро, но вера, что оно непременно придёт, двигает всей нашей жизнью.

   На допросах я не сказал ни одного слова лжи, и видите - я на свободе.

   Разве не говорил я правду, когда открыто заявил, что по своим церковным и религиозным убеждениям не признаю "Живой Церкви".

   Это торжество правды укрепляет мой дух, укрепляет мою веру. И если я до тюрьмы лишь защищал православие от нападения "Живой Церкви", теперь, после тюрьмы, я перехожу в наступление - я обвиняю.

   Я обвиняю еп. Антонина, возглавляющего так называемое "Временное Высшее Церковное Управление", в преступлениях и против Церкви, и против государства.

   Не место в проповеди за богослужением подробно разбирать туманную программу "Живой Церкви", но уместно заявить, что, по нашему глубокому убеждению, для всех, для кого церковные правила не "клочок бумаги", еп. Антонин является церковным самозванцем. Уместно заявить, что не верим мы реформаторам "Живой Церкви".

   Кто из нас не сознаёт глубоких ран на теле Матери нашей Церкви, нанесённых грехами нашими. Кто из нас не думал над реформами. Но мы ждали реформаторов-подвижников. Мы ждали людей, которые совершат дело обновления Церкви своим высоким религиозным и нравственным авторитетом. А здесь, вместо слов любви, мы сразу услыхали слова озлобления и угроз, и мы почувствовали, что в них нет духа Христова.

   О, мы далеки от того, чтобы судить частную жизнь того или иного представителя "Живой Церкви", но когда мы увидали, что с первых шагов "Живая Церковь" сохраняет самое отрицательное, что было у нас, - систему наград, когда мы увидели, что наши реформаторы, точно малые дети, играют в эти награды, как у одного появляется на клобуке бриллиантовый крест, у другого вырастает митра, у третьего - палица, мы почувствовали, что не Дух Святой руководит ими, а пустая игра честолюбия.

   Я обвиняю...

   Я обвиняю еп. Антонина в том, что он является преступником и против государства. Он обманывает власть. Он злоупотребляет её доверием. Получив естественную поддержку государственной власти в чисто политической задаче ликвидировать антигосударственные течения в Церкви, Антонин стал направо и налево, в проповедях и лекциях хвастаться, что всякого, кто не признает их церковной властью, они сошлют ловить треску на Белое море или сгноят в тюрьмах. Уполномочивала ли его власть на эти угрозы? Не взваливает ли он на власть тяжкое бремя ответственности в глазах народа за насилие над религиозной совестью? Не совершает ли еп. Антонин государственного преступления, возбуждая народ против этой власти, сея недоверие, вражду, смуту?

   А дальше... Поддержка, которую оказала власть группе Антонина, имела определённый политический смысл: помочь этой группе ликвидировать антигосударственное течение. Но вместо этой задачи Антонин провозгласил "реформацию". Он сознаёт, что большинство ему не сочувствует, что за ним не стоит никого, кроме пустой Никольской улицы. Но еп. Антонин, вводя в заблуждение власть и всякого не признающего его реформы по чисто религиозным основаниям аттестуя как политического преступника, тем самым всю ответственность за эти насильственные реформы возлагает на правительство.

   Мы не закрываем глаз на будущее. В ближайшее время победа будет на стороне неправды. Но история знает времена и более тяжкие, когда ересь захватывала церковную власть на долгие годы. Мы не закрываем глаз на то, что внешняя победа будет за этой неправдой и ныне, что под давлением силы робкое духовенство признает "Живую Церковь", но это лишь видимость победы, ибо церковный народ не признает её никогда.

   Положение пастырей сейчас ужасно. Не признать "Живую Церковь" - это значит, благодаря Антонину, подвергнуться обвинению в политическом преступлении. Признать - это значит лишиться доверия прихода.

   Но выход и для духовенства есть. Пусть сбросит оно эту веками созданную робость. И пустее те, чья политическая совесть чиста, кто может твёрдо заявить, что не идёт он против власти, кто может, положа руку на сердце, сказать, что не приемлет "Живой Церкви" на основаниях религиозных, пусть тот возвысит свой голос против тех, кто совершает ныне тяжкое церковное и государственное преступление. Пусть каждый слушает веление своей религиозной совести, не соображаясь с тем, как поступил его сосед, ибо Христос обращается с призывом к каждому отдельному человеку. Он спрашивает не о том, как поступили все, а о том, как поступил ты, о. Иоанн, ты, о. Вассиан, ты, о. Валентин. Не от нас зависят судьбы Церкви, но от нас зависит исполнение своего личного долга. Исполняя и в наши дни его, мы должны поступать сообразно с учением Церкви и велением совести, памятуя, что это единственный путь, ведущий ко спасению.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Когда после долгой разлуки вновь возвращаешься к близким людям - сколько замечаешь перемен!

   Дети стали юношами. Юноши - взрослыми. У многих взрослых появилась седина. Многих нет в живых.

   Но перемены мелькающей жизни не касаются святынь. Святыни стоят...

   Когда оглядываешься на свою личную жизнь, начиная с детства, - сколько видишь в ней перемен, сколько воды утекло. Всё течёт. Всё изменяется. Неизменна лишь Святая Церковь.

   Когда посмотришь на жизнь мира - сколько перемен несёт каждый год, каждое столетие. А великое, вечное Святое Православие стоит непоколебимо.

   Но большинство людей идёт мимо Церкви. Ибо широк путь к погибели, и многие избирают его. И это так потому, что видеть Истину мешают грехи и страсти. Даже в недрах Церкви распознать правду и ложь мешают прегрешения наши.

   Есть такое сказание.

   В один монастырь пришёл странник и просил настоятеля разрешить сказать поучение. Настоятель разрешил. Странник говорил так, что вся Церковь рыдала от умиления, но холоден был настоятель и упрекал себя в нечувствии. Когда странник выходил из храма, настоятель спросил его:

   - Кто ты?

   Тот ответил:

   - Диавол.

   В ужасе и изумлении настоятель спросил тогда:

   - Зачем же ты так проповедовал о Христе, что вся Церковь плакала от умиления?

   И диавол дал страшный ответ:

   - Для того, чтобы в день Страшного Суда они дали ответ Богу за своё заблуждение, за свои слёзы.

   Мы дадим ответ Господу в наших заблуждениях, потому что они порождение наших грехов...

   Жизнь - это мятель. Сколько дорог, какая вьюга!

   Найти узкий путь к Истине можно только с помощью Божией. А эта помощь даётся в молитве. Святой Антоний Великий предрёк, что наступят дни, когда подвижничество как бы растворится в мирской жизни. Но он же предрёк и утешение - что в условиях жизни мирской явятся новые подвижники, которые превзойдут древних

   Пусть не смущает верующих всеобщее безбожие. Пусть они молитвенно объединяются в храмах - и тогда Православие будет пребывать незыблемо, несмотря ни на что.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   "Образ буди верным, словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою".

   Эти слова написаны на нашем священническом кресте. Это заповедь, которая дана пастырям Церкви Христовой.

   Будь "образом" - "образцом". В учительстве слова - научай людей вере, проповедуя им Евангелие спасения, указуя путь в Царствие Божие.

   Будь образцом в жизни. Чтобы учение Христово не было лишь для проповедей, чтобы оно не было отвлечённым понятием, а преобразило твою жизнь - ибо в нас должны быть "все чувствования, как в Иисусе Христе".

   В любви. Той любви, о которой сказал Господь, что по ней узнают, что вы Мои ученики.

   В духе. Чтобы жили мы не мирскими заботами, не во имя плоти, а духом, который оживотворил в нас Христос

   В вере. О которой Спаситель сказал, что имеющий её будет передвигать горы.

   Образцом чистоты. О которой сказано: "Блажени чистый сердцем, яко тип Бога узрят".

   Святой Григорий Богослов говорит: "Как оку необходимо быть чистым, чтобы тело двигалось правильно, так вместе с предстоятелем Церкви, каков он будет, и Церковь или подвергнется опасности или спасётся". А по словам Марка Подвижника: "Слова Божественного Писания читай делами своими".

   Но чем похвалимся? Разве немощью своею? Исполнили мы заповедь Божию? Образцом ли мы были - в слове, жизни, вере и любви?

   Мы плохо учили! Плохо указывали путь спасения! Последние годы разве не чувствовали себя верующие, как в дремучем лесу...

   Не в жизни ли нашей были мы образцом? Это тогда-то, когда ряса да название пастыря отличают тебя от других - а иначе никто не узнает, что ты христианин, пока ты сам не скажешь об этом.

   Не в любви ли? Это при нашей постоянной вражде, зависти, недоверии друг к другу!

   Не в жизни ли духовной? Когда все мы погружены в заботы мирские.

   Не в вере ли? При нашем малодушии, при страхе за каждое слово, за каждый шаг.

   Не в чистоте ли? Когда все мы в страстях

   Какой же пример дадим мы вам? Ведь мы же немощны духом! Ведь мы же ничего не имеем, кроме грехов!

   Но Церковь есть Церковь живых

   Святые угодники Божий - вот наша надежда, вот наше научение. Вот кто даёт нам образ и веры, и жизни, и любви.

   Одним из величайших угодников Божиих был св. Николай Чудотворец, молитвенную память которого мы ныне совершаем.

   Если бы собрать все слёзы, которые пролиты перед его святыми иконами! Если бы собрать все воздыхания, пережитые перед ними!

   Он огнём своей славы озаряет жизнь нашу и, как истинный пастырь, ведёт ко спасению. И тогда, когда подаёт тайную милостыню, спасая семью от позора. И когда смиренно принимает на себя священство, и когда останавливает меч, готовый опуститься на невинных, и когда мужественно исповедует свою веру, и когда с дерзновением обличает еретиков.

   Чем достойно помянем мы ныне великого угодника Божия? Словами ли только? Песнопением? Акафистом?

   Чем дальше идёт жизнь, тем становится ответственней. Пора перестать смотреть на храм как на место, где переживают духовный подъём, - а затем идут жить по-старому. Надо подъём этот унести в жизнь и там создавать храм.

   Пусть и сегодня совершим мы такую достойную память. Пусть не в Церкви, а в жизни научимся мы у святого угодника непоколебимо веровать и пламенно любить.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца