Свенцицкий Валентин Павлович - Проповеди (часть 2)

ятое таинство Евхаристии. Святая Кровь Господа нашего Иисуса Христа, излиянная за грехи мира, Тело Его Святое, ломимое за нас и ныне нами вкушаемое. Но сия Кровь и сие Тело преподаются только в истинной Святой Православной Церкви.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Ныне Святая Православная Церковь совершает молитвенную память святых отцов Никейского Собора.

   Как же не прославлять Святой Церкви святых отцов I Вселенского Собора, когда это есть основание, на котором она зиждется? Утвердили отцы Никейского Собора нашу веру в Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единосущного Отцу.

   Никейский Собор разрушил страшную арианскую ересь.

   Арианская ересь - это обновленчество IV века.

   Что есть всякое церковное обновленчество всех времён и всех видов?

   Это обмирщение церковное - церковного ли сознания, церковной ли жизни, церковного ли строя. Это приноравливание к "мирскому" разуму, жизни, порядку.

   Арианство было обмирщением религиозного сознания православной Церкви IV века. Оно хотело великие тайны Боговоплощения приноровить к мирскому, человеческому рассудку, низвести великие истины веры до простого рассудочного понятия.

   Миру кажется жизнь простой, у него не вяжутся с этим простым пониманием жизни непостижимые истины веры.

   Жизнь для него - это только то, что видит глаз и что могут осязать руки, что составляет нашу плоть и нашу кровь. Это простое, осязаемое, как будто понятное и ясное не нуждается ни в каких высоких непостижимых тайнах. Но вот когда мы присутствуем при таинстве смерти и когда эта понятная и ясная плотская жизнь, которая и есть вся жизнь для неверующего рассудка, когда она угасает на наших глазах и когда подходит разрушающаяся плотская жизнь к такой потусторонней грани, когда нам видится уже за пределом вещественного бытия человеческого его духовное бытие, когда мы прозреваем в этот момент совершающегося на наших глазах таинства смерти нечто, что стоит за всей нашей видимой жизнью, - тогда мы чувствуем, что жизнь имеет таинственную, непостижимую связь с истинами веры, которые мы исповедуем.

   Неверующий смотрит на окружающий его мир, и ему всё представляется таким простым и ясным: небо как небо, звёзды как звёзды, земля как земля; если он человек учёный, он знает, из чего всё это состоит и как всё это можно разложить на части.

   Где же тут место таинственным законам невещественного мира, где же тут место тайнам веры?

   Но когда человек созерцает вселенную очами веры и когда за этим видимым миром, его окружающим, душа его, сердце его трепетно ощущают высшее Божественное начало, тогда видит верующее сердце и таинственную связь мироздания с великими истинами веры.

   Когда человек неверующий живёт на свете, всё время отдаваясь внешним заботам, ему кажется, что его жизнь - это служба, его квартира, его семья, это его удачи или неудачи, вся жизнь ему представляется соединением этих чередующихся понятных и простых жизненных фактов.

   Но если человек заглянет в свою душу и посмотрит, что у него там, внутри, какой новый, какой таинственный, какой сложный, какой страшный мир увидит он там. И он почувствует, что вот этот внутренний мир имеет таинственную связь с теми великими истинами веры, которые человек исповедует.

   Краеугольное основание этих истин веры дано нам Никейскими святыми отцами. Да прославит их Святая Православная Церковь!

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Диавол - отец лжи, диавол - клеветник. Где диавол, там ложь и разложение.

   Путь нашего спасения - путь духовной жизни, это есть борьба с многообразными наветами диавольскими.

   В духовной нашей жизни мы всё время стараемся с Божией помощью, с Божией благодатью разоблачить диавольскую ложь, освободиться от диавольских наваждений; как только ни ухитряется диавольская бесовская сила обмануть, обольстить спасающуюся душу человеческую всевозможными коварными обольщениями, наваждениями и ложью.

   Ложь диавольская прикрывается правдой, безобразие прикрывается красотой, ужасающая неправда прикрывается видимостью истины, и надлежит верующим и спасающимся всеми силами души своей помолиться Господу, чтобы Господь дал силы и разумение распознавать, где ложь, где безобразие и где истина, правда и Божественная красота. Изображает диавол мир блистательным и чарующим. И это наваждение столь ослепляет порабощённых диаволу, отпавших от Господа, что они уже теряют самую способность понять, какая это есть ложь, какое всё это есть диавольское обольщение. Диавол создаёт видимость единства между людьми, а там, внутри, кипит бесовская работа над разложением душ человеческих, и эти люди, как бы ослепшие или в бреду живущие, занятые побрякушками видимого единства, механического соединения, не чувствуют, какою пропастью отделяется один человек от другого. И наводит на человека страх и ужас, наводит на человека всевозможные страхования, внушая ему, что конечное состояние жизни есть смерть и тление. И так обольщается этой ложью отпавший от Бога человек, что ему начинает казаться, что это-то и есть действительная правда, что вся жизнь сводится к разлагающемуся человеческому телу. Но мы гоним эти наваждения, мы преодолеваем эту диавольскую мысль-ложь, и когда нам подлинное единство подменяют механическим, видимым единством обольщения диавольской силы, мы говорим, что это не есть единство, что это не то, и жаждем единства духа, подлинного единства церковного. И когда нам показуется пустая яма в конце жизненного пути нашего, показуется нам тленный гроб как конец нашей жизни, мы говорим: неправда, "чаем воскресения мертвых"!

   Но наибольшая сила диавольская, наибольшее наваждение бесовское направлено на духовную жизнь, и наипаче на жизнь Церкви.

   В духовной жизни нашей мы постоянно встречаемся с этим бесовским наваждением.

   Когда нас тащит в разные стороны вражеская сила, мы знаем, кто это работает в нашей внутренней жизни.

   Там, где Господь, там собирается дух воедино, где диавол и наваждение бесовское, там распадается, разлагается жизнь духовная.

   Жизнь, Господом созданная, содержит тело человеческое в единстве, а грех и смерть - диавольское порождение - влекут его к тлению.

   Дух Божий собирает душу воедино, а диавольская сила влечёт её к распаду. Но ненавистнейшее для диавольской силы - единство церковное.

   С древнейших времён именно на эту славную твердыню направлены главные нападения сатанинские; какие здесь были бои, какое бывало здесь коварство, сколько здесь диавольского ухищрения, мы можем узнать, изучая прошлое Церкви.

   Ереси, расколы, всевозможные ухищрения, дабы расколоть единство Церкви, - вот о чём свидетельствует история, о чём предрек апостол Павел, говоря: "Я знаю, что, по отшествии моём, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою" (Деян. 20, 29-30).

   Но может ли лжец и клеветник воистину расколоть Святую Церковь?

   Он может погубить, может повергнуть в страшное нечестие, и заблуждение, и страшный грех отдельные души человеческие, но единство церковное, но Святой Агнец, но Святая Православная Церковь останутся непоколебимыми во веки веков.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Ныне храм наш имеет необычный вид: он украшен деревьями и цветами, природа как бы участвует в нашей радости.

   Что же ныне празднуем мы?

   Ныне праздник истинной веры жизни, не жизни мирской, не жизни суетной, не жизни преходящей, не жизни, которая как сон, не жизни, которая подвержена тлению, не жизни, которая есть смерть, - мы празднуем ныне истинную жизнь, а не жизнь мирскую.

   Там, в миру, принимают за живые лица маски мертвецов. Там принимают за жизнь маску жизни, там за жизнь принимают смерть и не видят всего безобразия этой мёртвой, тленной, грешной жизни. Нам такая жизнь не нужна, мы такой жизни не празднуем, мы такую жизнь не славословим. Для нас жизнь - это служение Господу, это очищение сердца нашего, это жертвенная любовь к людям, это подвиг, это молитва, это созерцание вечности.

   Но как же нам стяжать жизнь сию, как нам приобщиться не к тлению, а к бессмертию?

   В какое бы уныние повержены были мы, если бы видели только эти вожделенные пред собою дали бессмертия и не могли бы сами войти в них...

   И сказал Господь, что пошлёт нам Духа Утешителя.

   В день Пятидесятницы апостолы единодушно пребывали вместе, и вот сделался шум, как бы от сильного ветра, и разделились языки, как бы огненные, и почили на апостолах, и исполнились они Духа Святого, и начали пророчествовать на разных языках всем народам, пребывавшим во Иерусалиме. И свидетельствовал Апостол Павел о воскресшем Христе и уверовало до трёх тысяч человек (Деян. 2, 24).

   Вот этот-то благодатный огонь, сошедший на апостолов и ныне пребывающий в Святой Православной Церкви, - это и есть тот Дух Утешитель, Который даёт нам благодатные силы, дабы не сделаться рабами тления, а быть сопричастниками бессмертию и вечной жизни.

   И ныне этот благодатный огонь попаляет терние наших погрешений, и ныне он даёт нам благодатные силы не принимать образы смерти в миру за истинную жизнь. Он попаляет нашу гордыню, попаляет наше сластолюбие, попаляет все наши смертные грехи, мешающие нам лицезреть истинный образ жизни, служить Господу, жить в молитве, в чистоте, в послушании, идти той дорогой, которую нам заповедал Господь наш Иисус Христос.

   Эти огненные языки благодати Божией, пребывающие в святых таинствах Церкви, они всё тот же огонь, они всё та же благодатная сила, что и там, в Иерусалиме.

   И так же мы и ныне утверждаемся этой благодатной силой в вере, так же и мы делаемся новою тварью. Нас эта благодатная сила Духа Святого перерождает, и мы делаемся новым, другим народом.

   Но для того, чтобы нам сподобиться быть носителями сей благодати, для этого нам надлежит единодушно пребывать вместе, для этого нам нужно исповедовать истинную православную веру, надлежит нам дерзновенно исповедовать имя христианина, надлежит нам иметь друг ко другу любовь, надлежит нам иметь чистое сердце, надлежит нам исполнять заветы Святой Православной Церкви, надлежит нам поститься и пребывать в молитве.

   Вот тогда и мы услышим шум как бы от сильного ворвавшегося ветра и ныне узрим благодатный огонь Духа Святого.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Ныне великий праздник Святого Духа, Духа Утешителя, Духа животворящего, Духа благодати Божией. Ныне сошествие Духа Святого на святых апостолов и учеников Божиих.

   Дух Утешитель. Печаль мирская ведёт к смерти.

   Что может утешить в печали мирской? Мирская же удача? Но разве человеческая мирская жизнь не есть цепь беспрерывных и тяжких горестей?

   Какой же земной радостью будут утешаться эти скорбящие в земных печалях?

   Надо утешение искать не там!

   Дух Утешитель - Святой Дух, посланный на святых апостолов и учеников Спасителя и пребывающий в Церкви, сей Дух воистину утешает нас, утешает нас тем, что благодатно открывает нам высший смысл жизни, перед которым всё мирское теряет свою скорбь.

   Когда видит человек перед собою главное, для чего надо жить, земные печали тускнеют и перестают мучить человеческую душу, и окрыляется, и просветляется она, и воистину становится утешенной.

   И мы плачем, но мы всегда радуемся.

   Дух Святой животворит жизнь человеческую, ибо жизнь мирская, жизнь без Бога, жизнь без Духа Святого - это постоянное умирание.

   Дух Святой, благодатно воспламеняя сердца наши истинной жизнью, делает нас сопричастниками жизни бессмертной и здесь, ещё на земле, открывает нам радость вечного, нетленного бытия. Он поднимает человека над естественно-природным бытием.

   Как же стяжать нам Святого Духа Утешителя животворящего? Нам преподаётся благодать Божия, но нам что-то надлежит сделать, чтобы она стала действенною в нас. Она даёт нам силы, но нам нужно, чтобы эти силы пришли в движение в нашем сердце. Что же нам нужно для того, чтобы воистину "стяжать Духа Святаго Божия", как говорил преподобный Серафим?

   "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное" (Мф. 5, 3). Нищету духовную надлежит иметь, чтобы вошла в человеческое сердце благодать Божия.

   Что же это за нищета духа, которой требует от нас Господь? Есть ли это духовное бессилие человека, есть ли это его греховные немощи? Никак! Нищета духовная - это есть всецелое, всем своим существом, всею душою, всем разумением своим отдание себя воле Божией.

   Смиренная нищета духа - это есть путь в наше сердце благодати Божией. И что же, таковые нищие духом, стяжавшие благодать Божию, будут ли немощны в созидании Царствия Божия? Не будут ли они истинными пламенными служителями Христа? Не будут ли они испытывать, что ревность о Господе снедает их? Не будет ли гореть в их сердцах стремление к исповедничеству, к борьбе со страстями, к духовной жизни?

   Нищие духом - дерзновеннейшие воины Христовы.

   Огонь Духа Святого испепелит в их сердцах малодушие и робость, страх и угодничество, они будут бояться одного лишь греха.

   Там, где надлежит исповедовать имя Христово, у них найдутся дерзновеннейшие слова!

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Беспримерна в истории мира борьба могущественнейшего Римского государства и ничтожной кучки людей, собравшихся в Сионской горнице. Беспримерна по неравенству борющихся сторон, по цели, во имя которой велась борьба.

   Беспримерна - победа! Кем велась борьба между языческим миром и Церковью Христовой?

   С одной стороны стояло могущественнейшее государство, которое обнимало почти весь известный тогда мир.

   А с другой - апостол Пётр, апостол Павел, апостол Иоанн, апостол Иаков и другие апостолы, люди без мечей, без копий, без всяких признаков внешней силы, вооружённые словом, вооружённые благодатию Божией. Вышли люди бороться пустыми, по человеческому пониманию, руками.

   Разве это не беспримерная в истории мира война?!

   Но из-за чего же она разгорелась?

   В Рим стекались всевозможные народы всевозможных верований, и цинично безразличная к вопросам веры римская власть относилась снисходительно к ним, проявляла полную веротерпимость.

   Но вот христианство оказалось чем-то ненавистным, неприемлемым, недопустимым, какою-то страшной государственной опасностью. Эта ненависть к христианам воспламеняла владык римских в течение 300 лет с небольшим перерывом, и эта ненависть не ослабевала, а возрастала, и последнее гонение было самым страшным из всех

   Что же за причина такой ненависти?

   Что же это были за люди, которые угрожали общественной нравственности? Они хуже были всех тех, кто приносил непристойнейшие жертвы непристойным богам?

   Неужели римская власть действительно верила в те нелепые клеветы, которые распространялись о первых христианах? Неужели она не могла проверить и не проверила, что действительно представляют собой эти странные люди?

   И если бы было правдой то распутство, в котором обвиняли христиан, разве развратный Рим всё это не простил бы?

   А какой смысл был борьбы для христиан?

   Какова цель была, которая их воодушевляла? Разве они не молились за властей римских? Разве они не признавали всего, что требовалось от них государством?

   Да, признавали и молились, но, кроме того, они признавали над собой ещё другую, высшую власть - власть Господа Бога. Они были не только гражданами Римской империи, но и "гражданами неба", и даже прежде всего "гражданами неба".

   Поэтому они считали, что их государство - Церковь; эта Церковь живёт в условиях мирских, организованных государственной властью, и кесарево она отдаёт кесарю, но служит Богу, и для того, чтобы отстоять это своё Царство "не от мира сего", она не соглашается ни на какие действия, которые были бы отречением от этого высшего Царя царей. Вот это отстаивание духовного Царства и было предметом борьбы для христиан с язычеством.

   Когда во время диоклетиановых гонений было почти поголовное опрашивание христиан и была масса отошедших и не выдержавших испытаний, гонители требовали лишь формального отречения, они, как бы снисходя к верующим, разрешали веровать, как они хотят. Брось кусочек ладана и потом иди и живи, как тебе вздумается. Это движение руки, которое избавляло от ужасающих мучений, и было недопустимо для совести христиан, потому что этим кусочком ладана мирское начало внутренне порабощало Святую Церковь. Как же кончилась эта борьба?

   Невероятно для человеческого разумения, совершенно непостижимо, но тем не менее она кончилась победой христиан над язычеством.

   Как же не изумляться, как же не благоговеть, как же нам не испытывать трепета, читая историю гонений христианских, пред величием Духа Святого Божиего, руководившего этой борьбой? И легионы римские, и трон римский, и вся великая мирская власть и сила - всё это оказалось ничто перед Крестом Господним. Крест Господень победил римские легионы. Что же невидимое стояло за этой борьбой? С одной стороны стоял диавол, с другой стороны стоял Господь наш Иисус Христос.

   Это столкновение было первым ужасающим натиском диавольской силы на Святую Церковь.

   Это была борьба неравная не по человеческому разумению, а в смысле могущества Римского государства и ничтожности сил апостолов-рыбаков.

   И это была совершенно неравная борьба для верующих людей в смысле ничтожности сил диавольских и непобедимости сил Христовых.

   В этой борьбе разгулялась бесовская сила, это был истинно как бы её мир.

   Господь наш Иисус Христос даровал победу Церкви Своей, которая возросла, окрепла и восторжествовала на мученической святой крови.

   Не кончилась борьба диавола со Святой Церковью после окончания 300-летних гонений. Началась другая борьба: начались нападения еретические, начались нападения на отдельных людей, ведётся эта внутренняя невидимая брань и будет вестись до последнего дня существования мира. Но эта первая борьба, закончившаяся полной победой, - она для нас предрешает грядущую, последнюю победу, когда Господь приидет во славе Своей.

   Сколько прославленных мучеников за эти 300 лет! Сколько великих угодников Божиих! Какой пример дерзновения в исповедании веры, какое мужество, сколько молитвы, какая жертвенная, какая великая любовь!

   Но за эти долгие столетия сколько было умучено людей, имена которых не могла запомнить и записать Святая Церковь, а ведь и на этой крови неведомых письменам великих мучеников зиждется Святая Церковь. И если мы с благодарностью молитвенно вспоминаем великих наших мучеников и угодников Божиих, то как же Святая Церковь могла бы не вспоминать и всех тех замученных святых, имена которых не могли быть сохранены ею. Ныне эту молитвенную память мы и совершаем - память всех святых!

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Евангельское чтение в день памяти Всех святых говорит нам об исповедничестве, оно указывает нам крестный путь, оно раскрывает нам истинное значение первенства.

   В этом чтении всё нас обличает.

   Но не будем, чувствуя всю силу обличений, впадать в уныние от сознания нашего несовершенства, а будем полагать все силы, чтобы всё более и более оставлять старое, устремляясь к совершенству, исправляться от грехов. Память Всех святых есть память неведомых Церкви по именам своим мучеников, которые принесли в жертву Господу свою жизнь, положили основание Святой Церкви.

   А мы как исповедуем свою веру? Что нас устрашает, что нас заставляет прятаться и изменять своей вере, прикрываться, как будто бы мы не христиане?

   Пустого смеха, пустых насмешливых слов достаточно, чтобы мы сняли с себя крест.

   И утешаются, что вот, когда наступит время нам в серьёзном деле явить себя христианами, тут мы и покажем силу своего исповедничества.

   Уж если крест снял от зубоскальства и смеха, где исповедовать веру? Наше исповедничество должно начинаться с повседневной жизни, а не только тогда, когда поставят нас перед владыками и царями. Жизнь - это крестный путь, который Господь наш Иисус Христос обещал ученикам Своим.

   Разве для нас крест не кажется слишком тяжёлым, и разве нам не хочется всячески избавиться от него, чтобы пожить, как все?

   "Как все", то есть без креста, то есть идя дорогой гибели, то есть не видя перед собою своего спасения.

   Господь нас научает: дорога спасения есть крестоносная дорога. И этот крест - не только тогда, когда мы терпим гонения и мучения. Не многие удостаиваются мученического венца в этом смысле.

   Но вся жизнь христианина, который рассматривает скорби не как земную печаль, а как путь ко спасению, вся жизнь его - крестоношение.

   Отношение мира к христианам - это есть отношение мучителей к мученику, и каждое должное движение христианина в миру есть мученичество. Вся жизнь христианина - распятие. Распятие внутреннее, ибо там мы распинаем свои страсти.

   Распятие нашей гордости, нашего самолюбия, себялюбия, всех наших страстей.

   Каждое открытое свидетельство о своём христианстве - мученичество; борьба с мирскими привязанностями - мученичество.

   А первенство? Разве каждый из нас в своей квартире, в своей комнате, в окружающей его жизни не хочет быть первее других, не хочет быть повыше, на главном месте?

   Кому дано положение значительнее, тот стремится к этому возвышению побольше и повыше.

   Кто меньше, жизнь кого поскромнее, тот в своём маленьком уголке, но все заражены стремлением к этому первенству. И сколько нас, стремящихся к первенству, окажется последними, ибо истинное христианское первенство даётся не стремлением нашим к мирскому возвышению, а сознанием нищеты духа нашего, истинным исповеданием веры и истинным нашим крестоношением.

   Как всё это трудно!

   Какие всё это несбыточные слова для нас, заражённых духом мирским! Всё это кажется не для нас сказанным, а для каких-то иных людей, может быть, только для амвона, только для церкви.

   Но слова Господа: "Не мир пришёл Я принести, но меч" (Мф. 10, 34) разве не утверждают нас на этом пути исповедничества, крестоношения и смирения? Думать, что можно быть христианином в миру, не чувствуя действия меча Христова, рассекающего беспощадно наш внутренний строй и всю нашу жизнь, - это значит жить лишь мечтой о христианстве, а не думать о своём часе смертном и о спасении.

   Господь нам каждому вручил меч духовный, который призывает к тому, чтобы внутренне мы рассекли себя и чтобы не смешивали там диавольского, бесовского, страстного со светлым, с Божиим, с Христовым, с благодатным.

   Он рассёк нашу внешнюю жизнь, чтобы мы не путались между служением Христу и служением другому господину.

   Нашу жизнь Господь этим мечом рассёк на жизнь мирскую, от которой мы должны отречься, и на жизнь духовную, которою мы должны жить.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Память всех святых и память русских святых обращает нас к догмату о святости Церкви: там вспоминаются святые мученики за веру - здесь вспоминаются подвижники, пещеры, дремучие непроходимые леса, но всё это - единый дух подвига и служения Христу.

   И думается, какое же великое милосердие Божие, какое утверждение веры, какая крепость духа должны быть у нас, верующих христиан, когда в нашей Церкви содержится вся та великая благодать, которая ниспосылала силы для всех этих подвигов и трудов, и как должен чувствовать себя верующий христианин не одиноким в миру, когда для него всё это, живущее в Церкви, живёт и поныне, когда в Церкви для него всё живое есть, когда весь этот сонм святых составляет часть той Церкви, к которой принадлежит и он.

   Сколько должно быть постоянной радости в сердце верующего христианина, сознающего себя членом Церкви!

   Но при этом возникают в сердце человеческом и искушения. Как всегда, враг подстерегает нас при самых хороших, при самых возвышенных чувствованиях, так и в этом чувстве нашем враг находит повод и возможность для соблазнения нас.

   В нашей личной жизни этот враг, когда мы с благоговением рассматриваем высоту христианского учения, соблазняет мыслью, что мы живём совершенно не так, и потому всё то, чему мы учимся и что мы хотим назвать своей верой, - всё это где-то далеко, отвлечённо для нас, а наша жизнь нисколько не исправляется.

   И когда приходят на исповедь, с какой-то безнадёжностью говорят: "Грехи всё те же".

   И так ходят и год, и два, и три - грехи всё те же. И кажется человеку, что это какое-то неисчерпаемое, бесконечное и ненужное дело - исповедь одних и тех же грехов. А в отношении Церкви и её святости, всех тех сокровищ благодати, которые в ней содержатся, эта же мысль претворяется в иную соблазнительную мысль: что Святая Церковь, в которой спасались угодники Божий, где-то далеко от нас, а вот наша-то Церковь - в ней вот что, вот что...

   И как бы тускнеет образ истинной святости Церкви. Но всё это соблазн.

   Да, грехи мы исповедуем до последнего нашего издыхания всё одни и те же. Если взять требник и по нему начать отвечать на вопросы о грехах, не много найдётся вопросов, на которые добросовестно и искренно отвечая, ответил бы христианин: "Нет, не грешен".

   Но значит ли это, что он не двигается по пути совершенствования? И что значит совершенствоваться, что значит делать плодотворную работу?

   Это опасно, когда человек сам начинает замечать своё совершенствование. Наше совершенствование прежде всего состоит в том, что мы по-новому начинаем относиться к греху, по-новому начинаем в нём каяться.

   "Несть человек, иже не согрешит" (2 Пар. 6, 36). Но как разнообразно в нашей собственной жизни, в разные её моменты, наше покаяние и наше отношение ко греху. Сколько мы видим слёз на исповеди о грехах, содеянных 20-30, а иной раз и 50 лет тому назад. Вот какой путь прошла человеческая душа!

   Через 50 лет жизни вдруг начинает делаться нестерпимо стыдно за какой-то как будто давно забытый грех.

   Наша душа всё время очищается этим покаянием и двигается по благодати Божией в таинстве Евхаристии к некоему устроению духовному.

   Скажут: "Эти плоды духа так мало дают для нас утешения". А разве не ничтожны наши труды?

   Но всё же, если мы оглянемся на жизнь верующего христианина и жизнь безбожников, то мы усмотрим существеннейшую разницу вот в этом отношении нашем ко греховности нашей жизни.

   А святость Церкви? Могут ли затемнить её церковные недостатки?

   Ведь церковные недостатки - это явление не нашего времени, они были всегда.

   Достаточно вспомнить слова св. Григория Богослова, который говорил: "Погибла вера в Бога". Достаточно вспомнить слова св. Иоанна Златоустого, который в беседе на послания к Коринфянам говорил: "У нас в Церкви осталось много лишь хороших воспоминаний, что и раньше и ныне собирались для песнопений, но раньше, когда собирались для песнопений, было единомыслие, но теперь едва ли найдёшь хотя бы одного человека, который был бы твоим единомышленником. И раньше говорили мир, а теперь только вражда".

   Ведь это всё говорилось тогда, когда ещё были живы некоторые отцы Никейского Собора, когда только что почил Афанасий Великий, когда были ещё живы Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоустый.

   Но что это значит?

   Это значит только то, что Церковь земная имеет много недостатков, которые есть результат слабостей и немощей человеческих.

   Могут ли поколебать святость Церкви прегрешения отдельных людей? Какой соблазн, какое величайшее неразумие говорить, что я ухожу из Церкви, потому что встретился с недостойным пастырем, что я не буду больше веровать в Церковь, потому что пришлось пережить тяжкое личное впечатление от того или иного носителя благодати.

   Святость Церкви не в этом заключается - она заключается в таинствах, в святости благодати Божией, во всём том добром, что сия благодать сделала с душами человеческими; она заключается в том сонме святых, которые спасены сей благодатию, она заключается в каждом истинно добром движении нашей души.

   Это светлое и святое составляет святость Церкви. А грехи наши - болезни наши, они есть немощи греховные, которые мы омываем и исцеляем в этой Святой Церкви Христовой.

   Вот потому как в личной нашей жизни да не смущает нас лукавая мысль о ненужности наших трудов, когда мы чувствуем немощь грехов наших, так да не смущается в нас и наша вера в святость Церкви, когда мы видим те или иные недостатки в земной Церкви.

   Наше сознание грехов не уныние должно вызывать в нас, а лишь ещё большее и большее старание совершать работу Господню. Сознание недостатков церковной жизни должно влечь за собою не отхождение от Святой Церкви, а ещё большую к ней любовь и желание служить на пользу церковную.

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   С Божией помощью мы приступаем к ремонту нашего храма. Будут промыты и окрашены купола, поправлена крыша, выкрашены стены и освобождены от покраски художественные колонны из белого камня.

   Мы радуемся, что один из древнейших храмов, художественная ценность которого равна ценности храма Василия Блаженного, будет восстановлен в своём надлежащем виде.

   Но радуясь этой работе, которая многих потребует трудов, которая потребует и некоторых материальных жертв, мы мыслью обращаемся к вопросу о внутреннем устроении Церкви. Ибо как ни велико значение этого внешнего улучшения храма и мы вполне понимаем необходимость всех этих внешних работ в Церкви, но они всё же нас обращают к главнейшему - к внутреннему строительству церковной жизни.

   Ведь церковный корабль ныне плывёт в полосе, в которой, может быть, он совершал плавание лишь в самые первые века христианской жизни. И не потому так трудны внутренние задачи церковной жизни, что трудны внешние отношения Церкви с миром; поверьте, что это самое лёгкое, здесь просто нужно добросовестное несение своего христианского звания, здесь не надо быть малодушным.

   Но есть действительные трудности внутреннего порядка, вот к ним-то постоянно и возвращается мысль. Вопросы внутренней церковной жизни так усложнились потому, что на приходскую церковную жизнь легли труднейшие задачи духовного устроения душ человеческих

   Мы привыкли, что приходский храм исполняет лишь необходимые требы христианские, преподаёт таинства и удовлетворяет молитвенную потребность; всё же, что касается непосредственного духовного устроения в смысле руководства человеческой душой, - всё это лежит за пределами простого приходского храма и возлагается на монастыри и старчество. Ныне именно эта тягчайшая и труднейшая задача легла на рядовых пастырей, на рядовые церковные приходы.

   Жизнь в миру для христианина стала столь соблазнительной, столь трудной, что каждый, относящийся серьёзно к делу внутреннего устроения, стал требовать от пастыря, чтобы он не только исповедовал его, но и руководил им в деле его спасения. И когда некоторые как бы с осуждением говорят, что теперь всякий священник исполняет обязанности старца, они говорят истину.

   Но причина этого не в дерзости и самомнении рядовых священников, а в том, что старчество стало необходимой обязанностью в связи с теми требованиями, которые сейчас предъявляются церковным народом к приходскому священнику.

   И вся приходская жизнь приняла в церковном смысле благодаря этому необычайный вид.

   Всё здесь ново и всё здесь трудно.

   Ново потому, что здесь нельзя взять и скопировать существующий монастырский уклад, это будет лишь фальшивым подобием "монастыря", а не живым церковным деланием. Можно те или иные черты, слагающиеся совершенно в других обстоятельствах монастырской жизни, перенести и в приходской храм, но это и будет только внешним уподоблением чему-то монастырскому, какая-то тень уходящего прошлого. А где же иметь руководство для внутренних новых задач духовного делания в условиях обычного приходского храма?

   Церковная жизнь попадает в положение, в которое попал в своё время поставивший новые и необычайные пастырские задачи о. Иоанн Кронштадтский.

   Феофану Затворнику казалось, что путь Иоанна Кронштадтского возможен только в условиях жизни монастырской, и он предупреждал его об этом. Иоанн Кронштадтский хотел личного собеседования с епископом Феофаном и просил принять его и побеседовать с ним, но Феофан Затворник отказался. Неизвестно, к чему бы привела эта беседа, но во всяком случае Иоанн Кронштадтский пошёл своим путём молитвенной жизни в миру.

   Вот то, что было в жизни о. Иоанна личным вопросом, стало ныне вопросом общецерковным.

   Духовная жизнь вышла из условий монастырских и протекает теперь в условиях мирских, и поэтому всё здесь представляет новые трудности, необычайные вопросы, которые пастырю приходится решать, руководствуясь общим духом святоотеческих писаний, общей основой церковных правил и больше всего своим собственным сердцем и упованием на благодать Божию вразумляющую. Но не только эти духовные трудности возложены теперь на пастыря в условиях нашей современной церковной жизни, ему иногда сразу приходится решать вопросы иного порядка, совершенно неожиданно встающие перед ним.

   Вот, например, вчера подают мне записку, где просят молиться о епископе Андрее. Епископ Андрей в Уфе проповедует воссоединение со старообрядчеством, причём полагает, что он остаётся и православным епископом.

   Наша церковная власть в лице заместителя местоблюстителя митрополита Сергия запретила его в священнослужении. Записка просит молиться о епископе Андрее. Пастырь должен сам решить, может ли он вознести в православном храме при наличии этих обстоятельств молитву ко Господу Богу, не погрешив против чистоты православия.

   Вопрос этот не может быть решён формально. Формально можно помолиться, ибо запрещённый епископ не есть ещё отлучённый; пока он лишь запрещён, но не отлучён, он продолжает быть епископом православным и в церкви православной можно помолиться и можно вынуть частицу и положить её рядом с Агнцем.

   Но ведь есть епископы, которые тоже не отлучены, а только запрещены, в то же время за них никогда не повернётся язык вознести молитву в православном храме.

   И сколько таких вопросов ставит жизнь перед пастырем! Но ставит ли она их только перед пастырем? Сколько таких вопросов возникает и перед мирянами, и им надлежит быть в смысле чистоты православия постоянно на страже; веря пастырю и идя за ним, им всё время надлежит смотреть, куда идёт их пастырь.

   Всё это заставляет и мирян быть всецело посвящёнными в церковные вопросы, чтобы они ими жили и чтобы умели в них разбираться. Какие новые, какие трудные, какие сложные задачи возлагаются этим на каждого члена Церкви! Но и не это только.

   Сама внутренняя текущая, повседневная церковная жизнь - и она здесь благодаря ответственности теперешнего времени, ответственности перед самой Церковью, должна быть проводима с большей строгостью, чем это было доселе.

   Когда корабль проходит на море опасное место, на корабле все стоят на своих местах.

   Вот так и в жизни церковной: здесь каждый должен быть на своём месте и, стоя на своём месте, по совести исполнять наилучшим образом то, что ему было поручено.

   Пусть пастырь наилучшим образом совершает свои пастырские обязанности, пусть поющие проникнутся сознанием важности порученного им дела, чтецы читают, пусть читают без торопливости и небрежности, заведующие внешней церковной жизнью пусть делают свою работу как работу церковную, а не мирское торговое дело.

   В церковном деле должно быть забыто всё личное. Мелочное самолюбие должно быть совершенно оставлено нами, должна быть одна мысль: "Как лучше для Церкви?"

   Здесь не должно быть мысли, что этот стал выше, а я стал ниже, это меня оскорбляет, это меня задевает. Всё это суета сует, всё это мирская скверна! Пусть всё будет для блага Церкви! Внутренняя церковная жизнь должна строиться со всей строгостью церковных правил, церковного закона, с любовью, с сознанием ответственности перед Богом.

   Вот при исполнении всех этих условий с Божией помощью и в наши труднейшие дни храм будет процветать и жить духовной жизнью.

   Для того чтобы всё это стало возможным, каждый должен проникнуться чувством, что Церковь - это не "постольку поскольку", а это - всё!

   Аминь.

  

  

   Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

   Апостол Павел уподобляет взаимоотношения мужа и жены взаимоотношениям Христа и Церкви, семейную жизнь он мыслит как жизнь в домашней церкви и полагает, что признак доброго епископства есть умение управлять своим домом.

   Если у нас разорена личная духовная жизнь, то как же у нас разорена христианская семейная жизнь, и разорена не ныне лишь, а давным-давно.

   Это разорение христианского понимания семьи дало свои страшные плоды в годы церковных потрясений. Жизнь семьи не строилась на началах церковности, и вот когда приходится замыкаться в себя, как в некий монастырь, для своего духовного устроения, тогда со всей остротой встаёт вопрос о том, как же замкнуться в христиански устроенную семью. И когда кругом такое безбожие, такое взаимное озлобление, казалось бы, какой радостью, утешением и твердыней была бы христиански настроенная и по-христиански живущая семья.

   А между тем даже в том случае, когда как будто бы все члены семьи исповедуют христианскую веру, всё-таки каждый живёт своей отдельной религиозной и церковной жизнью, так глубока закваска разделения.

   Да и как же могло быть иначе, когда всё христианство оставлялось для храма, а жизнь отдавалась во власть мира, какая же тут могла строиться христианская семья?

   Здесь могло удовлетворяться только личное чувство, но, выходя из храма, верующие переставали быть христианами и, естественно, придя домой, не могли, не имели сил к тому, чтобы созидать домашнюю свою церковь.

   Сколько плачет сейчас матерей об ушедших из Церкви и погибших детях своих, а между тем не столько, может быть, отошло бы от веры детей наших, если бы христианство являлось основой нашего семейного строя, ибо легче отойти от такой жизни духовной, религиозной и церковной, которая в храме, чем если она проникает всю жизнь и лежит в основе семейного строя.

   Как же надлежит нам эту беду нашу исправлять? Надлежит исправлять тем, чтобы церковность нашу перенести в дом свой, чтобы пытаться с Божией помощью устанавливать там, где все члены семьи верующие, общую молитву, общее чтение Слова Божия и житий святых.

   Как можно семейную жизнь устроить по-церковному, когда в иных христианских семьях нет Евангелия, нет молитвенника, а жития святых - редкость?

   Вот все эти мысли особенно приходят в голову, когда читаешь жития святых и думаешь, как