Туган-Барановский Михаил Иванович - Утопический и критический социализм

ижению цели стал выясняться. Если рабочий не располагает ни шиллингом капитала, то все же он представляет собой некоторую экономическую силу в качестве потребителя. Лавочник, продавший рабочему провизию, живет барышами, получаемыми со многих подобных бедняков. В своей совокупности, бедняки эти достаточно богаты, чтобы поддерживать лавочника и давать ему высокие барыши. Почему же потребители, соединившись вместе, не могут заменить лавочника и сохранить все эти барыши в своих карманах? Таким образом может возникнуть фонд, который постепенно, после ряда лет, может превратиться в крупный капитал, необходимый для организации производства на кооперативных началах.

   Итак, первым шагом к кооперативному производству является кооперация потребителей. Потребители соединяют свои средства, заводят кооперативную лавочку, из которой берут товары и сберегают в свою пользу прибыль лавочника. Вот основная идея так называемых кооперативных потребительных обществ, получивших в настоящее время повсюду такое развитие.

   Когда идея этой организации достаточно выяснилась, во всей Англии стали возникать потребительные товарищества среди рабочих. В 1832 г. таких товариществ насчитывалось уже около 500. Большинство из них были очень мелкими и плохо организованы. Все они были проникнуты идеями Оуэна и рассматривали кооперацию потребления только как первый шаг к кооперативной организации производства; поэтому, они стремились накапливать свои дивиденды для образования фонда будущей производительной ассоциации,

   В несколько лет Англия покрылась целой сетью потребительных товариществ. Связью между ними являлись различного рода общества, непрерывно возникавшие по инициативе Оуэна и также быстро распадавшиеся; кооперативное движение имело несколько своих газет, тщательно следивших за всеми успехами кооперативного дела и стремившихся улучшить его организацию,

   Однако, первые успехи оказались весьма эфемерными. Огромное большинство первоначальных потребительных ассоциаций не продержалось и нескольких лет и быстро распалось, вследствие ли неумелости руководителей, неподготовленности рабочих, необеспеченности имущества ассоциаций в юридическом отношении, неудовлетворительности внутренней организации или других причин.

   Но семя, брошенное Оуэном, не заглохло. Прошел десяток лет, и кооперативное движение возобновилось с новой силой. Колыбелью этого нового движения был маленький ланкаширский городок Рочдэль, где в 1844 г. 28 рабочих основали крошечное потребительное общество с несколькими фунтами капитала. Из этого слабого ростка выросло современное могущественное кооперативное движение Англии, с его миллионами членов, многими десятками миллионов фунтов ежегодного оборота и миллионами фунтов ежегодной прибыли.

   Мы не будем останавливаться на этой поучительной и славной странице новейшей социальной истории Англии. Нам достаточно констатировать, что, по общему мнению, современное кооперативное движение всецело вытекло из пропаганды Оуэна. Правда, оно далеко не осуществило возвышенного идеала отца английского социализма. Оно не послужило переходной ступенью к "новому нравственному миру". То, что великий утопист считал только первым шагом к цели, - кооперация потребителей, - является для современных продолжателей его дела конечной целью. Вообще, юношеский энтузиазм, отличавший первые робкие шаги кооперативного движения, совершенно чужд последнему в настоящее время. Но все же это нисколько не колеблет знаменательного факта, что миллионы рабочих Англии и всего мира, извлекающие ныне вполне реальные экономическая выгоды из кооперативного движения, обязаны благодарностью не кому иному, как наивному мечтателю Оуэну, вызывавшему в свое время столько издевательств со стороны людей так называемого здравого смысла, отлично понимающих свои ближайшая выгоды, но совершенно лишенных способности проникать взором в грядущее. Как евангельский сеятель, наш утопист рассеял много семян, большинство которых упало на каменистую почву, заглохло и не дало ростков. Но одному семени посчастливилось: оно укоренилось и мало-помалу выросло в роскошное и могучее дерево, укрывшее своею сенью миллионы тружеников, для которых работал Оуэн. Этим семенем было кооперативное движение. И таким образом, мечта облеклась в плоть и кровь, превратилась в действительность и стала трезвой правдой, которая теперь у всех на глазах и всем кажется такой простой и будничной вещью. А далеко ли то время, когда эта обыденная действительность была несбыточной мечтой?

  

   Политическая экономия долгое время была по преимуществу английской наукой - не вследствие какой-либо прирожденной склонности британцев к изучению хозяйственных явлений, а благодаря особенностям социального строя Англии. Англия была и остается авангардом человечества в области социального прогресса. Политическая экономия - специфический продукт капиталистического строя. В Англии раньше, чем в других странах, этот строй достиг преобладания - неудивительно, что и политическая экономия нашла себе самую благодарную почву в Англии. Но по мере того, как капитализм охватывал все новые и новые территории Старого и Нового света, стало распространяться и изучение политической экономии. В XVIII веке и в первой половине XIX века капиталистическое хозяйство было наиболее развито среди стран европейского континента, во Франции. Франция шла в этом отношении непосредственно вслед за Англией. Для Франции политическая экономия не была чуждой наукой, привозным товаром английского происхождения. В лице физиократов, особенно Кенэ и Тюрго, Франция имела в XVIII веке экономистов, превосходивших Ад. Смита силой теоретической мысли, хотя и далеко уступавших этому последнему по пониманию практических задач своего времени и по отзывчивости к социальным течениям эпохи. Физиократы были слишком теоретичны - они были не только теоретиками, но и доктринерами, говорившими языком, непонятным для толпы, и создавшими теории, непригодные для применения к практической жизни. Система Смита, отчасти опиравшаяся на теории физиократов, была несравненно выше физиократических учений, как система практической политики; и потому Смит быстро затмил не только у себя на родине, но и во Франции, своего гениального предшественника - Кенэ. В лице Жана Батиста Сэя, Смит нашел во Франции популяризатора, или, скорее, вульгаризатора, обладавшего даром ясного изложения при значительной неясности мысли, неспособной к абстракции и теоретическому углублению. Эта слабость Сэя, еще больше, чем его сила как выдающегося стилиста и талантливого излагателя чужих мыслей, содействовала успеху учения Смита на континенте. Расплывчатое, многословное, несистематичное, местами глубокое и почти гениальное, а в общем цельное, могучее и объединенное господствующей мыслью великое творение Смита было превращено Сэем в распланированный, с обычным французским мастерством, упрощенный и обесцвеченный "курс" политической экономии, доступный всякому, даже самому ограниченному пониманию. Одним из секретов успеха Сэя было также и то, что в его обработке учение Смита утратило столь характерную для великого шотландца струю горячей симпатии к рабочим классам. Смит был переработан в интересах буржуазии, и буржуазия европейского континента, принявшая этого обезвреженного Смита из рук Сэя, провозгласила автора "Богатства народов" своим умственным Аллахом, а его вульгаризатора Сэя пророком новой религии свободной конкуренции и наибольшего барыша.

   Но та же Франция выдвинула и людей иного духа. Если классическая политическая экономия была преимущественно творением англичан, в котором на долю французов выпала второстепенная роль, то утопический социализм может считаться духовным чадом Франции. Правда, англичане имели своего великого утописта Оуэна; но сила и значение Оуэна были не в теории, а в практике. Его прочным памятником остается развернувшееся ныне во весь свой могучий рост кооперативное движение; как теоретик Оуэн стоить гораздо ниже представителей французских утопистов - Фурье и, особенно, Сен-Симона.

   Мы не знаем в истории человеческой мысли более ослепительной и блещущей всеми красками фигуры, чем граф Генрих де-Рувруа Сен-Симон (1760-1825), потомок Карла Великого и внучатый племянник герцога Сен-Симона, автора знаменитых мемуаров о французском дворе. В Сен-Симоне есть что-то чуждое нашей эпохе, что-то слишком яркое и вдохновенное, как бы отголосок давно минувшего времени. Историческое имя, связывающее Сен-Симона с величавой личностью Карла Великого, так пристало гениальному утописту. В Сен-Симоне воскресает перед нами средневековый рыцарь, с его гордостью, бесстрашием, чувством чести, верностью своей даме, любовью к славе, блеску и шуму боя. Правда, он не мечом завоевал свою славу; героическая борьба, которую он вел, не сопровождалась пролитием крови; и если у него была дама, которой он служил всю свою жизнь как верный до гроба любовник, то эта дама не требовала человеческих жертв. Ибо Сен-Симон был рыцарем Святого Духа и Истина была его дамой. Пророк и рыцарь - в этих двух словах вся характеристика этого истинного героя мысли.

   Он родился в знатной семье и получил блестящее воспитание. В числе учителей, приходивших давать ему уроки, были такие люди, как Д'Аламбер. Когда Сен-Симону не было и 13 лет, он внезапно объявил отцу, что изменил свои религиозные убеждения и не желает причащаться. Суровый отец заключил его в тюрьму. Смелый юноша бежал оттуда, после удара ножом тюремщику.

   Любовь к славе и сознание своего высокого призвания очень рано пробудились в Сен-Симоне. Говорят, лакей обязан был будить молодого графа следующими словами:

   "Вставайте, граф, вас ждут великие дела". Действительно, великие дела предстояли Сен-Симону, но время для них наступило не скоро. Судьба готовила гордому графу трудную жизнь, исполненную всевозможных лишений; и только на закате, когда косые лучи вечернего солнца едва пробивались сквозь тучи, закрывшие небосклон, и весь долгий жизненный путь стал представляться бедному искателю новой правды длинной цепью неудач, унижений и разочарований, он вышел на дорогу, приведшую его в храм славы.

   Едва юношей, Сен-Симон отплыл в Америку офицером французского корпуса, отправленного для помощи восставшим английским колониям. В течение пяти лет он храбро дрался с англичанами и, наконец, попался в плен. По заключении мира, двадцатитрехлетний воин вернулся на родину с чином полковника королевских войск, французским орденом св. Людовика и американским орденом Цинцината. Перед ним открывалась блестящая военная карьера. Его назначают комендантом такой важной крепости, как Мец. Но Сен-Симон быстро пресыщается служебными успехами. Его честолюбие больше - он не ищет славы на военном поле. Он еще сам не знает, где его истинный путь, но чувствует постоянную неудовлетворенность, ломает свою жизнь, теряет колею и начинает лихорадочно переходить от одного дела к другому. Он бросает Францию, путешествует по Европе и, наконец, попадает в Испанию, где обращается к королю с фантастическим предложением: взять на себя прорытие канала, долженствующего соединить Мадрид с морем, причем работы должны исполняться иностранцами, которых Сен-Симон обязуется завербовать на военную службу королю.

   Между тем, во Франции разражается революция. Наш искатель приключений возвращается в свое родовое имение, отклоняет свой выбор в общинные мэры, на том основании, что для народа опасно вручать власть прежнему дворянству, и отказывается от графского титула. Революция лишила Сен-Симона его родового состояния, но дала ему возможность заняться некоторыми спекуляциями, которые должны были бы доставить разорившемуся потомку Карла Великого огромное богатство, если бы не его чрезмерное доверие к своему компаньону Редерну. Дело кончилось тем, что Редерн получил несколько миллионов, а Сен-Симон должен был удовольствоваться сравнительно скромной суммой в 150.000 франков, что для такого важного барина, привыкшего к роскошной жизни и не считавшего денег, было сущим пустяком. Но Сен-Симона нисколько не смутила потеря состояния; он увидел в этом доказательство различия между такими людьми, как он, и такими, как Редерн. "Дороги, которыми мы следовали, - писал он по этому поводу позднее, - были совершенно различны: он (Редерн) направился в грязные трясины, где богатство построило свой храм, в то время как я поднимался на сухую и скалистую гору, на вершине которой находится алтарь славы".

   Около этого времени Сен-Симон приходит к убеждению, что у него есть высшее призвание - преобразовать науку, объединить в одно гармоничное целое разрозненные знания человечества, и принимается за изучение точных наук, но довольно необыкновенным способом: приглашает к себе профессоров политехнической и медицинской школы, дает им роскошные обеды, угощает тонкими винами и в промежутке между двумя блюдами разговаривает с учеными о всемирном тяготении, законах неорганических и органических тел и пр. Конечно, изучение такого рода не могло сообщить Сен-Симону никаких серьезных знаний; но ни к какому ученичеству наш философ и не был способен по самой своей натуре. Он мог жить только в своем особом мире, созданном его фантазией, и его единственным учителем был его собственный гений.

   После такого своеобразного курса точных наук Сен-Симон приходит к убеждению, что ему нужно расширить свой жизненный опыт, познать все страсти людей, изучить их слабости. Ему нужно широко открыть двери своего салона для самого разнообразного общества - светских людей, художников, артистов, игроков, красивых женщин и пр. и пр. Но он не женат - его салон лишен хозяйки. И вот Сен-Симон, ради успеха своих наблюдений над ярмаркой человеческого тщеславия, женится на красивой и привлекательной даме. Намеченная программа выполняется блестящим образом: достаточно было одного года, чтобы остатки состояния Сен-Симона были поглощены роскошной жизнью и дорогими приемами. Он остается нищим и расходится со своей женой.

   С этого времени, когда Сен-Симону было уже более 40 лет, для него начинается трудный и тернистый путь лишений и нужды. Судьба позаботилась о том, чтобы доставить этому оригинальному экспериментатору искомые им познания выбранным им самим методом: заставив его испытать в своей личной жизни все разнообразные положения, в которые только может попасть человек. Вторая половина жизни Сен-Симона представляет собой такой глубокий контраст с первой, какой только можно себе представить.

   Перед нами уже не богатый знатный барин, покровительственно принимавший ученых, не занимавшийся никаким определенным делом и слегка интересовавшийся всем. Он даже больше не граф, так как официально отказался от этого титула, он не имеет никакого состояния и в то же время совершенно лишен способности зарабатывать деньги скромным трудом. В его голове постоянно возникают планы научных работ, один другого грандиознее, и он с неутомимым жаром работает над развитием своих идей. Но, увы! Счастье от него отвернулось. Одна неудача следует за другой. Его попытки обратить на себя внимание ученого мира кончаются унизительными фиаско. Его восторженность вызывает веселый смех, а научные доводы - улыбку сожаления. Жизнь начинает производить над нашим философом свои жестокие опыты, как бы в отместку за его опыты над своей собственной жизнью.

   Последняя попытка Сен-Симона к самостоятельному экспериментированию над жизнью стоит того, чтобы о ней рассказать. В это время во всем мире гремела слава г-жи Сталь, как умнейшей и образованнейшей женщины Европы. И вот, Сен-Симон, расставшись со своей женой, едет в Женеву к г-же Сталь, которая вряд ли когда-либо слышала его имя, и обращается к ней с речью, приблизительно в таком роде: "Вы - замечательнейшая женщина своего времени, я замечательнейший мужчина. Почему бы нам не стать мужем и женой?" Сталь имела настолько ума, чтобы только рассмеяться над этим удивительным предложением, которое можно было принять за поступок сумасшедшего.

   В Женеве Сен-Симон издает свой первый литературный труц - "Lettres d'un habitant de Geneve a ses contempo-rains" - маленькую брошюру из трех писем, неясную, вдохновенную и почти безумную, в которой мысль великого социалиста еще только расправляет свои крылья для могучего полета впоследствии. Первое письмо так коротко, что мы приведем его почти целиком.

   "Я не молод, - начинает Сен-Симон свое обращение к современникам, - я много наблюдал и думал в течение всей своей жизни, и целью моих работ было ваше благо: я придумал план, который мне кажется полезным для вас, и я изложу вам его".

   "Откройте подписку над могилой Ньютона: подписывайтесь все, сколько хотите!"

   "Пусть каждый назовет трех математиков, трех физиков, трех химиков, трех физиологов, трех писателей, трех живописцев, трех музыкантов".

   "Каждый год возобновляйте подписку и указывайте имена, но пусть каждый будет свободен называть хотя бы тех же самых лиц".

   "Разделите сумму, собранную по подписке, между тремя математиками, тремя физиками и т. д., получившими наибольшее число голосов".

   "Попросите президента Лондонского Королевского Общества принять вносимые деньги".

   "В следующие годы возложите эту почетную обязанность на лицо, внесшее наибольшую сумму по подписке".

   "Потребуйте от тех, кого вы выберете, чтобы они не получали ни должностей, ни почестей, ни денег от кого бы то ни было, и оставьте их безграничными господами своих сил..."

   "Этой мерой вы возрастите вождей для тех, кто работает над прогрессом человеческого знания, вы облечете этих вождей величайшим авторитетом и передадите в их распоряжение огромную денежную силу".

   Во втором письме Сен-Симон говорит, что он имел видение. Ночью он услышал голос, который ему возвестил:

   "Рим перестанет быть главой моей церкви. Папа, кардиналы, епископы и священники перестанут говорить от моего имени... Я запретил Адаму различать добро от зла -он не послушался меня. Я его изгнал из рая, но я оставил потомству Адама средство утолить мой гнев: пусть люди работают над усовершенствованием познания добра и зла, и я улучшу их участь. Наступит день, когда земля будет раем..."

   "Узнай что я поместил Ньютона рядом с собой, доверил ему управление светом и поручил ему владычество над людьми всех планет".

   "Собрание 21 избранника человечества получит название совета Ньютона. Совет Ньютона будет представлять меня на земле; он разделит человечество на 4 части, которые будут называться: английской, французской, германской и итальянской. Каждая из этих частей будет иметь совет, образованный так же, как и верховный совет. Всякий, где бы он ни жил, выберет себе одну из этих частей и будет избирать верховный совет, а также совет своей части".

   "Женщины также будут избирать и будут избираемы".

   Эти выдержки дают представление об общем тоне этого странного литературного произведения. Можно думать, что Сен-Симон его написал в состоянии крайнего, почти болезненного экстаза. Но, как увидим ниже, несмотря на свою экзальтированную и бессвязную форму, первая работа Сен-Симона уже содержит в зародыше некоторые глубокие, даже прямо гениальные идеи, более полно развитые им впоследствии.

   Нечего и говорить, что эта брошюра не дала Сен-Симону ни славы ни денег... А деньги ему были нужны для жизни. С большим трудом ему удалось приискать себе место переписчика в ломбарде, с жалованьем в 1.000 франков в год за 9-часовую ежедневную работу. Для научной работы нашему философу оставались только ночи. К счастью, судьба вскоре свела его с его бывшим слугою Диаром, который сжалился над бедственным положением своего прежнего господина и предложил ему даровую квартиру и содержание. И вот, Сен-Симон поселяется у Диара.

   Ему нисколько не кажется унизительным жить милостыней своего прежнего слуги. Он весь поглощен задуманными им великими трудами: на средства Диара он печатает несколько научно-философских работ, не обративших ничьего внимания. Вскоре судьба наносит бедному искателю истины новый удар: Диар умирает. Обнищавшему философу не на что печатать свои произведения, и он возвращается к первобытному способу распространения человеческого слова: собственноручно переписывает свои сочинения в нескольких десятках экземпляров и рассылает их выдающимся ученым, сопровождая посылку письмами такого содержания:

   "Милостивый государь! Будьте моим спасителем. Я умираю с голоду. Мое положение отнимает у меня возможность изложить мои идеи достойным образом; но значение моего открытия не зависит от способа изложения. Достиг ли я того, чтобы проложить новую философскую дорогу? Вот вопрос. Если вы возьмете на себя труд прочитать мое сочинение, я спасен. Преданный в продолжение многих лет отысканию нового пути в области мысли, я по необходимости должен был удалиться от школы и от общества... Я сделал открытие чрезвычайной важности... Занятый единственно общим интересом, я пренебрегал своими собственными делами и через это дошел до следующего положения: мне нечего есть, я работаю без огня. Я продал даже свою одежду для того, чтобы иметь возможность переписать свое сочинение. Стремление к науке и общественному благу, желание найти средства для мирного окончания страшного кризиса, в котором находится европейское общество, привели меня в столь несчастное положение, и потому я не краснея признаю свою бедность и прошу помощи для того, чтобы продолжать своей работу".

   Итак, гордый потомок Карла Великого открыто просил милостыни у незнакомых людей. Но этого мало: он просил милостыни и не получал ее. И еще более: он не только не получал милостыни, но и его научные труды, сопровождаемые такими унизительными посланиями, оставались непрочитанными. Казалось, все соединилось для того, чтобы сокрушить самоуверенность Сен-Симона. Но тут и проявилось во всей своей силе величие его духа; ничто на свете, ни крайняя нищета, ни общее равнодушие и невнимание к его работам, ни полное одиночество, ни надвигавшаяся старость, при неизвестности будущего, не могли в этот самый тяжелый период жизни Сен-Симона заставить его склонить свою гордую голову. Обращаясь с просьбами о помощи и рассказывая о своих бедствиях, он держит себя со спокойным достоинством избранника неба и прирожденного повелителя людей.

   В посвящении своему племяннику Виктору, приложенном к одному его сочинению, изданному в это время, Сен-Симон говорит в вдохновенном тоне о "великих обязательствах", возлагаемых на их семью их высоким происхождением. "Я бросил меч, чтобы взяться за перо, - говорит он, - так как чувствовал, что природа влекла меня к великим целям на научном поприще". История показывает, что все великие дела были исполнены людьми знатной породы. Сен-Симоны должны быть гордыми "до надменности", ибо судьба низвела их с высоты престола до самих низших рядов подданных. Однажды, в эпоху террора, когда Сен-Симон сидел в тюрьме, ему явился ночью Карл Великий и сказал: "С тех пор, как существует мир, ни одной семье не выпало чести создать и героя и философа первого разряда;

   моему дому досталась эта честь. Сын мой, твои успехи, как философа, сравнятся с теми, каких я достиг как воин и политик".

   В письме к тому же Виктору наш философ высказывает следующее: "Безумие, мой дорогой Виктор, не что иное, как высшая экзальтация, и эта высшая экзальтация необходима для совершения великих дел... В храм славы входят только клиенты домов сумасшедших, но не все клиенты сумасшедшего дома попадают в храм славы... На миллион одному удается войти - остальные свертывают себе шею".

   Одной из самых поражающих черт характера этого удивительного человека была прямо беспредельная наивность, с которой он относился к людям. Редерн обобрал его и лишил состояния. Сен-Симон поссорился с Редерном, отзываясь о нем крайне резко, как о человеке самом ничтожном и заслуживающем полного презрения. И вот, очутившись в крайности, бедный философ составляет проект привлечь к изданыо своих научных работ не кого иного, как этого самого Редерна. Сен-Симон пишет своему врагу длинное послание, к котором излагает сущность своих философских воззрений и просит обеспечить ему жизнь и научную деятельность. Какое дело было Редернудо теории обобранного им неудачного спекулянта? Но наш философ детски простодушен в вопросах практической жизни; с подобными же просьбами он обращается решительно ко всем, даже к Наполеону. И характер всех этих просьб неизменно один и тот же: вдохновенные, запутанные и неясные рассуждения об общих вопросах, и в заключение трогательное по своей наивности предложение (именно скорее предложение, чем просьба) помочь умирающему от голода философу. Со всеми Сен-Симон говорит совершенно одинаково - со своим бывшим слугой Диаром так же, как и с Наполеоном. Со всеми он говорит как высший избранник, как потомок и наследник Карла Великого, ничего не боящийся и сознающий, что ничто на свете не может его унизить.

   В обращении к Наполеону Сен-Симон обещает указать средство сокрушить морское могущество Англии; этим средством оказывается отказ Наполеона от завоевательных планов. Если же Наполеон не послушает советов дружески расположенного к нему философа, то погубит себя и Францию. Неудивительно, что в ответ на это Наполеон приказал полиции следить за Сен-Симоном.

   Крайняя наивность и вера в людей, непонимание их психологии и навязывание им своих собственных настроений и чувств вытекали у нашего утописта из чрезвычайного богатства его внутреннего мира. Грандиозные планы непрерывно возникали в его мозгу и поглощали все его внимание. Он был в состоянии постоянного экстаза, его умственный взор был обращен так далеко, что почти не различал близких предметов. И потому каждый раз, как гениальному мыслителю приходилось вступать в соприкосновение с практической жизнью, он оказывался детски беспомощным и смешным.

   Вслед затем положение Сен-Симона несколько улучшается: благодаря тому, что его восторженная проповедь находит себе, наконец, некоторый отклик, у него появляются ученики. Правда, их немного, но зато среди них были люди такой огромной умственной силы, как философ Опост Конт или историк Огюстен Тьери. Последний даже присвоил себе в печати название "приемного сына Сен-Симона". Такие ученики могли заменить недостаток внимания к идеям Сен-Симона среди мира официальной науки.

   Годы шли, нищета продолжалась, наступила дряхлая старость. Уколы булавкой часто бывают более глубоких ран - жизнь подачками богатых покровителей стала невыносимой для бедного чудака философа, уже одряхлевшего и лишившегося своей прежней гордой силы: в мае 1825 г. он проделал свой последний и самый печальный жизненный опыт - выстрелил в себя из пистолета. Но он не умер, а только лишился глаза. После этого он прожил еще около двух лет и вскоре после выхода в свет своего последнего сочинения "Le nouveau christianisme" скончался, как истый мудрец, на руках своих учеников.

   Последние слова Сен-Симона были обращены к его любимому ученику Родригу: "Яблоко зрело, - сказал он, - o вы его сорвете. Мой последний труд "Новое христианство" не будет понят немедленно. Думали, что религия должна исчезнуть, потому что католицизм одряхлел. Это ошибка: религия не может исчезнуть из мира; она только преобразуется... Родриг, не забывайте этого! И помните, чтобы совершать великие дела, нужно быть вдохновенным... Вся моя жизнь резюмируется одной мыслью: обеспечить всем людям наиболее свободное развитие их способностей". Затем наступило короткое молчание и умирающий прибавил: "Через двое суток после нашей второй публикации партия рабочих образуется. Будущее принадлежит нам". С этими словами он положил руку на голову и умер.

   В чем же заключалось духовное наследство, которое завещал своим ученикам этот необыкновенный человек? Что давало Сен-Симону эту несокрушимую уверенность в себе, эту силу переносить самые унизительные положения с гордостью короля? Какова была философия этого нового Сократа, отвергнутого современниками, но с такой бодрой верой смотревшего в будущее?

   Значение Сен-Симона в истории мысли так громадно, что не может быть преувеличено. Мы считаем его гениальнейшим социальным мыслителем нового времени, глубоко заложившим верной рукой прочный . фундамент научного знания, над завершением которого предстоит трудиться еще многим поколениям. Идеи Сен-Симона оплодотворили не одну какую-либо науку, но весь цикл наук, изучающих человеческое общество. Философия истории, социология, политическая экономия, отчасти право в своих высших обобщениях и до настоящего времени непосредственно примыкают к Сен-Симону. Этот замечательный мыслитель с гораздо большим основанием, чем Маркс, должен быть признан создателем современной науки об обществе.

   Уже в первой своей странной и загадочной работе "Let-tres d'un habitant de Geneve" Сен-Симон высказывает глубокие мысли, значение которых для нас ясно только теперь, после Маркса. В своем фантастическом воззвании к человечеству Сен-Симон обращается к трем общественным классам, на которые распадается современное человечество. Первый класс "идет под флагом прогресса человеческого разума; он слагается из ученых, художников и всех тех, кто стоит за либеральные идеи. На знамени второго класса начертано: "Никаких нововведений!". В состав этого класса входят все собственники, не принадлежащие к первому классу. Третий класс, лозунгом, которого является равенство, охватывает собой остальную часть человечества".

   Итак, Сен-Симон указывает 3 класса, из которых состоит общество нашего времени. Первый класс движет вперед человеческую мысль; второй по своему существу консервативен и является опорой порядка; третий - враждебен господствующему историческому строю, основанному на неравенстве и подчинении, и требует нового общественного устройства, в основание которого должна быть положена идея равенства.

   Как мало слов в этих нескольких строках Сен-Симона и как поразительно много в них содержания! Чтобы оценить их значение, нужно знать, как редки оригинальные идеи в сокровищнице человеческого знания. Новые идеи походят на крупинки блестящего золота среди серых груд грубого песка, которого нужно промыть сотни пудов, чтобы отыскать несколько золотников благородного металла. В словах Сен-Симона содержится в зародыше одно из важнейших социологических обобщений нового времени - учение об общественном классе, как составном элементе современного общества и о классовой борьбе, как естественном результате классового сложения общества. Для взглядов Сен-Симона крайне характерно, что в основу своего деления общества на классы он кладет не один, а два различных признака: с одной стороны, экономический признак (владение имуществом - класс собственников и не собственников), с другой - интеллектуальный признак (характер занятий и взглядов - класс ученых и вообще, сторонников либеральных идей - приблизительно то, что у нас называют интеллигенцией). Эта двойственность отнюдь не случайна у нашего автора; она вытекала из всего его понимания процесса общественного развития. Как увидим ниже, Сен-Симон признавал две основные силы, движущие вперед человечество: прогресс человеческого знания и развитие хозяйства. Сен-Симон как социолог был не монистом, а дуалистом; подмечая с чрезвычайным остроумием экономические причины социальных переворотов, он в то же время считал успехи знания особой и самостоятельной причиной общественного прогресса.

   В своей первой брошюре наш мыслитель высказывает и свою другую любимую идею: разделения общественной власти на духовную и светскую, причем духовная должна принадлежать людям знания и мысли, а светская - тем, кто является руководителем хозяйственного процесса производства. Наиболее странное место брошюры - обоготворение Ньютона - тоже не лишено глубокого смысла. Здесь находит себе выражение заветная мечта Сен-Симона - уничтожить антагонизм религии и науки, засыпать пропасть между ними, привести их к гармоническому единству, создать позитивную религию, основывающуюся на науке, но не лишающую человечество высшего духовного дара - энтузиазма к добру.

   Все эти мысли, едва намеченные в первой работе Сен-Симона, получили блестящее развитие в его последующих трудах, из которых наиболее важны три - "Systeme industriel", "Catechisme des Industriels" и "Nouveau Christianisme".

   В "Промышленной системе" Сен-Симон дает поистине гениальный очерк философии европейской истории. Человечество, - говорит он, - неизменно проходит в своем развитии три стадии. Первая стадия характеризуется господством духовенства в области духа и военного класса в светской области. Для последней стадии характерно господство ученых и точных наук в области духовных интересов и промышленных классов - в сфере интересов материальных. Промежуточная стадия характеризуется преобладанием в сфере духовной - метафизиков, в сфере материальной - юристов и законоведов.

   В средние века господствующими классами в Европе были феодальная военная аристократия и духовенство. На чем же основывалось преобладание этих классов?

   На том, что именно в этих классах сосредоточивались источники национальной силы.

   Аристократия была самым необходимым классом общества, ибо на ней лежала важнейшая обязанность того времени - военная оборона страны. Рыцари были не праздными людьми, а самыми важными и ценными работниками, в которых всего более нуждалось общество. Они защищали трудящиеся классы, которые без помощи рыцарского меча и копья погибли бы от вражеских нападений. Баярд был полезнейшим человеком своего времени. Что касается до духовенства, то в его руках был другой источник силы - знание. Оно сосредоточивало в себе все просвещение, все знания средних веков. Этот социальный строй держался в течение многих веков потому, что он был в полной гармонии с состоянием общественных сил.

   Промышленность была во младенчестве и война - важнейшим занятием народа, то как средство обогащения, то как средство отражения нападений врагов.

   Неудивительно, что при таких условиях военные преобладали в обществе, что в их руках сосредоточивалась земельная собственность, а промышленные классы играли подчиненную роль. Точно также понятно, при низком уровне умственного развития и при детском состоянии точных наук, преобладание духовенства в сфере высших духовных интересов.

   Но мало-помалу промышленники, бывшие долгое время рабами феодалов, достигли сначала личной свободы, а затем и экономического благосостояния. Около этого времени рыцарству, как военному классу, был нанесен смертельный удар не на поле брани, а в лаборатории скромного монаха. Изобретение пороха покончило с рыцарством и подчинило военную силу промышленности. Деньги и вообще экономическая мощь становятся решающим фактором военного могущества. Соответственно этому значение промышленных классов растет, а феодальной аристократии падает; выражением этого процесса явилось постепенное перемещение земельной собственности из рук аристократии в руки промышленников. Мало-помалу большая часть движимой и недвижимой собственности сосредоточилась у промышленных классов. Вместе с тем и политическое влияние должно было перейти классу, экономически преобладавшему, т. е. к тем же промышленникам.

   В то же время развитие точных наук привело в духовной области к утрате преобладающего положения духовенства. Ученые стали умственными вождями общества. Таким образом, и светская и духовная власть переместилась в обществе из одних классов в другие. Эта-то скрытая, но глубочайшая общественная перемена, а не действия тех или иных министров или народных вождей, и была основной причиной великой французской революции. Грандиозный политический переворот конца XVIII века был вызван не отдельными случайными политическими событиями, а тем, что политический строй, раньше соответствовавший внутреннему соотношению общественных сил, перестал соответствовать этому последнему. Политическая революция была естественным следствием общественных перемен, медленно совершавшихся на протяжении нескольких веков.

   Но так как феодальная система, основанная на преобладании военной силы и духовенства, совершенно противоположна промышленной системе, то феодализм не может перейти в высшую общественную фазу без промежуточной системы. Между низшей и высшей системой должна быть некоторая переходная система - метафизическая. Политический и общественный строй, вышедший из революции,- парламентаризм - и является такой переходной системой. Парламентаризм есть метафизическое создание юристов и философов, чуждых положительной науки. Этот образ правления не открыт из изучения общественного развития, а придуман метафизиками, поставившими себе совершенно ненаучную задачу - изобрести идеальное политическое устройство. Действительно, что такое знаменитая декларация прав человека, как не применение высшей метафизики к высшей юриспруденции?

   Но европейское общество не достигнет внутреннего мира, пока революция не будет завершена. До сих пор революция только разрушала - теперь она должна созидать. Метафизический переходный период должен закончиться возникновением нового политического и общественного порядка, гармонирующего с новым состоянием общества. Этим строем будущего должна стать промышленная система.

   Духовная власть должна сосредоточиться в руках ученых, а светская перейти в руки фактических руководителей производства - предпринимателей, промышленников. "Истинная конституция, - говорит Сен-Симон, - не может быть изобретена - она должна быть открыта. Истинным законодателем является не король и не законодательные собрания. Таким законодателем следует считать философа, изучающего движение цивилизации и резюмирующего свои наблюдения в общественном законе, который и становится руководящим принципом законодательства". Конституция прочна только тогда, когда она выражает собой внутреннее состояние общества. Нельзя создать новой политической силы; ее можно только признать таковой, когда она достаточно обнаружилась. Это признание или, говоря иначе, законодательная санкция господствующих в обществе сил и есть то, что называют конституцией, которая, в противном случае, является только метафизической мечтой. Так например, палата лордов в Англии есть действительная политическая сила, так как лорды выражают собой характерную черту английского социального строя - именно, концентрацию земельной собственности в руках немногих лиц. Значение палаты лордов в Англии основывается не на теориях политического равновесия и тому подобных метафизических измышлениях, а на реальном факте, - на факте существования общественной силы, которая находит себе выражение в этом учреждении. Напротив, во Франции, где палата пэров была придумана по политическим соображениям, это учреждение не имеет никакого значения, потому что за ним не скрывается никакой общественной силы. Поэтому, и конституция Франции должна быть иная, чем конституция Англии. Королевская власть должна опираться во Франции на те общественные классы, которые во Франции действительно преобладают, т. е. на промышленников и ученых.

   Читателю, незнакомому с состоянием исторической науки в начале ХК века, трудно достойным образом оценить значение нового освещения, в котором выступает у Сен-Симона история Европы. Как остроумно указание Сен-Симона на связь политического устройства с состоянием внутренних сил данного общественного организма. И как глубока и блестяща его критика французской конституции! Знаменитый социологический "закон" развития человеческого ума - прохождение всяким человеческим знанием трех стадий: теологической, метафизической и позитивной - этот "закон", открытием которого так гордился Огюст Конт и который был положен им в основу "позитивной философии" - был формулирован гораздо раньше вполне отчетливо не кем иным, как Сен-Симоном. Вообще, все основные идеи "позитивной философии" были заимствованы Контом у Сен-Симона, к которому Конт обнаружил впоследствии такую низкую неблагодарность.

   Так называемое материалистическое понимание истории, связываемое обыкновенно с именем Маркса, также нашло себе, задолго до Маркса гениального выразителя в Сен-Симоне. Правда, автор "Нового христианства" был, в противность Марксу, не монистом, а дуалистом: он не считал эволюцию хозяйства единственным решающим моментом общественной эволюции и рядом с развитием хозяйства ставил в качестве самостоятельной движущей силы прогресса развитие человеческого знания. Но это не мешало Сен-Симону ничуть не хуже Маркса подмечать экономические причины исторических событий. Таково, например, его материалистическое объяснение причин великой революции; всем последующим историкам оставалось в этой области только дополнять и развивать идеи нашего мыслителя.

   Значение классовой борьбы в истории также было понято Сен-Симоном. В "Catechisme des Industriels" наш философ изображает французскую историю как борьбу землевладельческой аристократии с промышленным классом. Королевская власть со времени Людовика XI примкнула к промышленникам (городским общинам); это и дало ей успех в борьбе с феодалами. Но Людовик XIV и его преемники изменили старинной политике французских королей и заключили союз с феодалами против промышленников, что и повело к революции. В новейшее время промышленники распались в свою очередь на два класса. Из их среды выделились денежные капиталисты, банкиры, составившие новую денежную аристократию, столь же враждебную остальной трудящейся массе промышленных классов, как и старая земельная аристократия. Таким образом, создался антагонизм владения и труда. Денежная аристократия вместе с юристами образуют в настоящее время средний класс общества, составляющий опору либеральной партии. Революция пошла на пользу именно этому среднему классу. Лозунгом либералов по отношению к правительству является "ote-toi de la que je m'y mette" ("освободи, мне место, чтобы я его занял"). Партия промышленников не имеет ничего общего с либералами. Ее задачи заключаются в создании нового хозяйственного и общественного строя, в котором работающие классы займут господствующее место, соответствующее их преобладающей роли в создании богатства и знания. Все существовавшие до сих пор общественные системы основывались на господстве человека над человеком, монополиях, привилегиях. Напротив, промышленная система должна уничтожить всякие общественные привилегии и доставить возможность совершенно свободного развиться человеческих способностей, труда и таланта.

   Но кого же понимает Сен-Симон под названием "промышленников", в защиту которых он возвышает свой голос? Здесь господствует в воззрениях нашего философа значительная неясность, зависевшая от того, что, выступивши с совершенно новыми воззрениями на природу общественных отношений, он не довел своей мысли до конца и остановился на полдороги. Он понимал социальные антагонизмы и угадал значение классовой борьбы; но как ни глубоко проникала его мысль, глубочайшего антагонизма современного общества - антагонизма труда и капитала - он не усматривал с полной ясностью. Под промышленными классами общества Сен-Симон обыкновенно разумеет не только рабочих, но и предпринимателей-капиталистов, противопоставляя и тех и других классу землевладельцев и праздных капиталистов, к которым он причисляет представителей денежного капитала. Таким образом, в корне всех рассуждений Сен-Симона об отношениях общественных классов лежала некоторая недоговоренность и спутанность, дававшая возможность делать из этих рассуждений диаметрально противоположные выводы. Смотря по тому, кого считать промышленниками - капиталистов или рабочих, можно было истолковывать его идеи в смысле благоприятном представителям труда или капитала. Но не подлежит сомнению, что сам Сен-Симон, по мере большего и большего углубления в природу современного общества, все более и более суживал понятие "промышленников" представителями умственного и физического труда.

   Так в своем последнем предсмертном сочинении "Nou-veau Christianisme" он следующим образом формулирует основную заповедь своей религии - преобразованного христианства: "Религия должна направлять общество к высокой цели возможно скорого улучшения участи самого бедного и самого многочисленного общественного класса". Эта заповедь должна быть положена в основу всех общественных учреждений. Недостатком существующих религиозных систем является то, что они не преследуют цели улучшения участи бедняков.

   Но не только в "Nouveau Christianisme" Сен-Симон признавал важнейшей задачей общества помощь беднейшему классу. В том же смысле он высказывался и раньше. Так, в "Промышленной системе" Сен-Симон говорит, что государство должно прежде всего позаботиться об "обеспечении участи пролетариев, причем работоспособным должна быть гарантирована работа, а неспособным к работе - содержание ". Правда, средства достижения этой цели не выяснены у Сен-Симона. Может показаться странным, что, становясь на сторону пролетариев, Сен-Симон приглашает передать правление страной предпринимателям. Но странность эта вполне объясняется невыясненностью классового антагонизма предпринимателей и рабочих во Франции эпохи реставрации. В это время мелкое производство еще решительно преобладало в стране, и экономический антагонизм труда и капитала маскировался политическим антагонизмом старинной феодальной аристократии и непривилегированных классов, с одной стороны, и труда, вкючая сюда как буржуазию так и рабочих, с другой.

   Свои воззрения на относительную социальную ценность различных общественных классов Сен-Симон выразил в красивом сравнении: "Часто сравнивают общество с пирамидой. Действительно, общество походит на пирамиду, построенную из различных материалов, достоинство которых тем ниже, чем дальше удален данный слой от основания и чем он ближе к вершине. Основание общественной пирамиды состоит из гранита, затем вдет несколько слоев также ценного материала, но верхняя ее часть, поддерживающая прекрасный бриллиант, есть не что иное, как позолоченный гипс. Основание пирамиды образуют производительные рабочие; первые слои над ними слагаются из предпринимателей, ученых, артистов. Высшие же слои, - позолота которых не может скрыть того, что они простой гипс - это придворные, аристократия разного рода, старая и новая, праздные люди, кто бы они ни были, все участники правительства, начиная от первого министра и кончая последним чиновником. Прекрасный же бриллиант, венчающий пирамиду - это королевская власть".

   Мы изложили в общих чертах учение Сен-Симона. Весьма возможно, что читатель спросит: почему же мы называем этого замечательного мыслителя утопистом и в чем заключалась его утопия? На это можно ответить, что воззрения Сен-Симона