Туган-Барановский Михаил Иванович - Утопический и критический социализм

ыше должна подняться грядущая революционная волна.

   Политический застой 50-х годов был для Маркса периодом самой упорной, бодрой и плодотворной умственной работы. Уже в конце 40-х годов он обладал серьезной экономической эрудицией и как показывает его книга о Прудоне, был хорошо знаком с английской экономической литературой. Пребывание в Лондоне и постоянные занятия в Британском Музее доставили ему возможность расширить его экономическую эрудицию в колоссальных размерах. По всей вероятности никто до и после Маркса не знал в таком совершенстве и в такой полноте английскую экономическую литературу. Французскую экономическую литературу он также знал хорошо, немецкую же гораздо меньше, как показывает засвидетельствованное Энгельсом его незнакомство с первыми работами Родбертуса.

   В 50-х годах Маркс деятельно сотрудничал в "New-York Tribune" и выпустил несколько брошюр, из которых особенно замечательна "Die 18 Bruinaire des Louis Bonaparte" (1852 г.) - мастерский анализ событий, поведших к диктатуре Бонапарта. Наконец, в 1859 г. он представил первый очерк своей критики капиталистического строя в работе под заглавием "Zur Kritikder Politischen Oekonomie". Книга эта должна была быть первым выпуском задуманного Марксом обширного экономического сочинения, но последующих выпусков не появилось, благодаря тому, что автор изменил план своей работы. Вместо продолжения "Zur Kritik der Politischen Oekonomie" он выпустил в 1867 г. первый том своего главного, в полном смысле слова гениального труда "Das Kapital". Второй том "Капитала" вышел после смерти своего великого автора в 1885 году, третий - в 1894 г.

   В 60-х годах, в то время, когда Маркс работал над "Капиталом", обстоятельства позволили ему вернуться к практической общественной деятельности. В 1864 г. в Лондоне была основана "Международная ассоциация рабочих". Инициатива создания "Интернационала" не принадлежала Марксу, но так как Маркс был велик, а прочие члены "Интернационала" были людьми обыкновенного роста, то руководительство общества естественно перешло к нему. Задачей "Интернационала" было объединение рабочего движения в разных странах капиталистического мира и поддержка этого движения общими силами пролетариата. Со стороны Маркса требовалась большая ловкость и хитрость для того, чтобы корабль "Интернационала" не разбился с первых же шагов о подводные камни партийных раздоров среди рабочих. Но великий экономист был вместе с тем искусным дипломатом. Он умел, когда нужно, скрывать свои мысли и прибегать к туманным выражениям, чтобы заставить людей согласиться с тем, с чем они не согласны. Вступительный адрес общества и его статуты, принадлежащие перу Маркса, были составлены так ловко, что самые противоположные рабочие течения могли примкнуть к "Интернационалу".

   Деятельность общества вначале выразилась главным образом в поддержке стачек. Однако с каждым годом Маркс все более и более забирал в свои руки нити управления обществом, постепенно проникавшимся идеями автора "Капитала" и подчинявшимся его социально-политической программе. Но вместе с тем росла и оппозиция, группировавшаяся преимущественно вокруг Бакунина и приведшая в конце концов к крушению "Интернационала". В 1872 г. на конгрессе в Гааге было постановлено под внушением Маркса, лично ненавидевшего Бакунина, исключение последнего из состава общества. Это повело к расколу "Интернационала" - целый ряд секций высказался за Бакунина, и "Международная ассоциация рабочих" фактически прекратила существование.

   Падением "Интернационала" заканчивается публичная, политическая деятельность Маркса; но его влияние на рабочее движение всего мира росло и росло. К концу жизни гениальный экономист был на вершине своей славы. Его мысли стали символом веры германских рабочих; его практическая программа легла в основание политической борьбы пролетариата. Все его былые соперники сошли со сцены или были забыты. И он оставался единственным общепризнанным верховным авторитетом, творцом и главою самого могущественного социального движения, какое только знает новейшая история.

   Учение Маркса охватывает собой не только экономическую теорию, но и общую философию истории; в то же время из теоретических основ этого учения вытекает определенная программа политической и общественной деятельности. Поэтому марксизм, может быть изучаем с разных точек зрения. Но мы не будем говорить о философии истории Маркса - так называемом материалистическом понимании истории, а остановимся только на его экономической теории - учении о природе и законах развития капиталистического хозяйства.

   В основание всей своей экономической системы Маркс кладет учение о труде, как единственной и абсолютной субстанции ценности. "Величина ценности какой-либо полезной вещи определяется только количеством общественно необходимого труда или общественно необходимого для ее производства рабочего времени", - говорит Маркс.

   "Общественно же необходимым рабочим временем является то рабочее время, которое при существующих нормальных в данном обществе условиях производства и средней степени умелости и напряженности труда, необходимо для изготовления той или иной полезной вещи... Товары, в которых содержатся одинаковые количества труда, или которые могут быть произведены в одинаковые промежутки рабочего времени, имеют поэтому одинаковую ценность. Ценность одного товара относится к ценности другого товара как рабочее время, необходимое для производства одного относится к рабочему времени, необходимому для производства другого. Как ценности все товары суть только определенные количества застывшего рабочего времени". Итак, ценность товара - это застывшее в нем рабочее время. Человеческий труд есть не один из моментов, влияющих на высоту ценности, как учил Рикардо; нет, труд образует самое существо, самую субстанцию ценности.

   Но ведь конкретный человеческий труд так же различен, как различны и продукты труда. Труд сапожника в своей конкретной форме есть нечто иное, чем труд врача. Различные, конкретные виды труда столь же несоизмеримы между собой, как и продукты труда в своей потребительной форме. Все разнообразные виды труда становятся, однако, вполне соизмеримыми друг с другом, если мы отвлекаемся от их конкретной формы и рассматриваем их как простое выражение абстрактного человеческого труда, как затрату человеческой рабочей силы вообще.

   Сложный искусный труд, требующий обучения со стороны рабочего, содержит в себе как бы в сжатом виде умноженное количество простого труда. В этом смысле все виды труда соизмеримы между собой и могут быть выражены в одних и тех же единицах человеческого труда в его абстрактной форме. Именно этот абстрактный человеческий труд, освобожденный от конкретных форм своего обнаружения, и образует субстанцию ценности.

   Итак, ценность - это кристаллизованный в товаре человеческий труд. Понятно, что с точки зрения Маркса ничего не могло быть нелепее вопроса о том, какое участие принимает природа в создании ценности. "Так как меновая ценность есть только определенный общественный способ выражать потраченный на какую-нибудь вещь труд, то в меновой ценности может содержаться столько же данного самой природой вещества, сколько, например, в вексельном курсе".

   Но ценность есть не просто человеческий труд. Хозяйственный труд есть необходимая основа всякого хозяйства, независимо от исторической формы его. Ценность же есть историческая, преходящая экономическая категория, свойственная только определенной исторической форме хозяйства - товарному хозяйству.

   Экономическая категория ценности предполагает два момента: 1) затрату человеческого труда на производство данного хозяйственного продукта и 2) выражение этой затраты не непосредственно в рабочем времени, а посредственно в трудовом продукте, обмениваемом на данный трудовой продукт. Представим себе, например, что общество слагается не из товаропроизводителей, обменивающихся продуктами своего или чужого труда, а образует собой социалистическую общину, владеющую сообща средствами производства и всеми предметами своего потребления. В таком обществе количество труда, заключенного в продукте, вовсе не потребовало бы для своего определения окольного пути (обмена); ежедневный опыт непосредственно указывал бы такому обществу, сколько труда заключено в продукте. Общество могло бы просто вычислить, сколько рабочих часов стоила данная паровая машина, гектолитр пшеницы, сто квадратных метров сукна. Никому не могло бы придти в голову выражать непосредственно известное количество труда, заключенное в продукте, в относительном, колеблющемся и недостаточном мериле - другом продукте, а не в естественном адекватном и абсолютном мериле труда - времени... Правда, обществу было бы необходимо знать, сколько труда требуется для производства того или иного предмета потребления. Оно должно было бы установить общий план производства, принимая в соображение полезность разных, нужных предметов и потребное для их производства количество труда. Но люди могли бы достигнуть всего этого очень просто без посредства знаменитой ценности. Понятие ценности есть, таким образом, самое общее и всеобъемлющее выражение экономических условий товарного производства".

   Итак, обмен продуктов труда есть необходимое условие для возникновения экономической категории ценности. Теперь нам ясно, чем отличается категория ценности от категории трудовой затраты. Трудовая затрата есть факт всеобщий, не связанный с историческими особенностями данной формы хозяйства, ценность же есть исторический факт. Для превращения трудовой затраты в ценность требуется, чтобы устройство общества не давало возможности людям выражать трудовую затрату иначе, как окольным путем, сравнением одного трудового продукта с другим трудовым продуктом.

   Возьмем, например, натуральное хозяйство, потребляющее свои собственные продукты; в этом случае всякий хозяин непосредственно знает, сколько труда он потратил на изготовление потребляемого им продукта. То же следует сказать и о социалистической общине, сообща владеющей средствами производства. Но в товарном хозяйстве производитель потребляет продукт не своего, а чужого труда, и потому не может непосредственно знать, сколько труда заключено в этом продукте. Трудовая затрата остается, однако, по-прежнему основным моментом хозяйства. Но выражается она в товарном хозяйстве не прямо - в приравнивании одного количества труда другому количеству труда, а косвенно - в приравнивании одного трудового продукта другому трудовому продукту, в объективировании труда в ценности товара. Поэтому, хотя субстанцию ценности образует человеческий труд, но он становится ценностью лишь тогда, когда застывает в вещной форме товара. "Человеческий труд, правда, образует ценность, но не является сам ценностью. Он становится ценностью лишь в застывшем состоянии, в вещной форме".

   Отсюда вытекает та своеобразная особенность товарного хозяйства, которую Маркс называет фетишизмом товарохозяйственного строя. Дело в том, что основой товарного хозяйства, как и всякого иного, остается человеческий труд - взаимная работа членов общества друг на друга. Но эта взаимная работа скрывается в обществе товаровладельцев под совершенно иной категорией - обмена товаров. В товарном хозяйстве не труд, а продукт труда - товар - является связующим звеном между отдельными хозяйственными единицами.

   Общественные отношения объективируются в товаре, который как будто одухотворяется и приобретает самостоятельную жизнь.

   Обращение товаров на рынке есть несомненный результат человеческой деятельности. Однако никакой отдельный товаропроизводитель не может управлять этим обращением. Наоборот, оно само управляет деятельностью товаропроизводителя; не человек господствует над товарным рынком, а товарный рынок господствует над человеком. Не производитель устанавливает цену, а цена устанавливает размеры производства. Товар и его цена как бы совершенно вырываются из-под власти человека и становятся его повелителями. Это объективирование в сознании товаропроизводителей их собственных общественных отношений в отношения вещей, товаров, Маркс и называет фетишизмом товарного хозяйства.

   Товарный фетишизм выступает с наибольшей ясностью в господствующем товаре товарного мира - в деньгах. Золотой телец кажется истинным владыкой капиталистического мира. Неудивительно, что первые теоретики товарного хозяйства - меркантилисты - признали золото единственной абсолютной формой богатства. На чем основана ценность денег? Это кажется решительной загадкой, но факт возможности приобрести на деньги все что угодно стоит у всех перед глазами. Отсюда вытекает ненасытная жажда денег, характеризующая психологию товаропроизводителя. "Загадка денежного фетиша есть та же загадка товарного фетиша, которая лишь стала вполне видимой и ослепляет взор своим металлическим блеском".

   Товарный фетишизм коренится в самой природе товара и потому не исчезает из сознания товаропроизводителей даже тогда, когда загадка товара как фетиша разгадана. Сложные общественные отношения, выражением которых является товарная цена, скрыты от сознания товаровладельца. Отсюда возникает необходимость рассматривать цену не как общественное отношение, но как свойство вещи, товара. Таким образом, товар как бы получает в придачу к своим физико-химическим свойствам, которыми он обладает в качестве материального тела, еще новое общественное свойство - ценность. На самом же деле ценность отнюдь не есть свойство товара, как материальной вещи, а определенное общественное отношение, отношение затраты человеческого труда.

   Товарный фетишизм коренится в основной товаро-хозяйственной категории - ценности, ибо ценность есть вещное выражение общественных отношений. Экономическая критика вскрывает тайну товара, как фетиша, объясняет происхождение товарного фетишизма, показывает иллюзию, которая лежит в его основании, но самой иллюзии убить не может. Луна на горизонте кажется нам большего диаметра, чем посреди неба. Мы знаем, что это иллюзия, но поддаемся обману чувства; но все наше знание бессильно развеять иллюзию и изменить обманчивые представления. То же следует сказать и о товарном фетишизме. Открытие закона ценности, объяснение товарного фетишизма составляет, по словам Маркса, "эпоху в историческом развитии человечества, но отнюдь не рассеивает вещной видимости общественных свойств труда. Определение величины ценности рабочим временем есть тайна, скрытая под явными движениями относительных ценностей товаров. Раскрытие этой тайны устраняет видимую случайность в определении величины ценности продуктов труда, но нисколько не устраняет ее вещной формы".

   Однако кто понял тайну товарного фетишизма, того эта иллюзия не может ввести в обман. Иное следует сказать о буржуазной политической экономии, всецело остающейся во власти указанной иллюзии, порождающей такие проникнутые фетишизмом учения, как учение о способности средств - производства создавать процент, земли - создавать ренту и т.п. Один из экономистов, находившихся во власти товарного фетишизма, даже прямо заявил, что "ценность, есть свойство вещи, богатство же (потребительная ценность) есть свойство человека... Жемчужина или алмаз имеют ценность как жемчужина или алмаз". Но, - замечает по этому поводу Маркс, - "до сих пор еще ни один химик не открыл меновой ценности в веществе жемчуга или алмаза".

   Вещи самой по себе столь же чужда ценность, сколь чужды божеские свойства сделанному дикарем деревянному чурбану. И если для товаропроизводителя вещь является ценностью, а деревянный чурбан для дикаря богом, то это лишь потому, что в среде самих товаропроизводителей (а отнюдь не вещей), имеются общественные отношения, выражаемые категорией ценности, а среди дикарей (а не чурбанов), имеются условия, заставляющие дикарей обоготворять чурбаны.

   Какое же общественное отношение выражается ценностью? Отношение общественного труда, взаимной работы членов общества друг на друга, и притом работы не непосредственной, но при посредстве обмена продуктами труда, становящимися в силу этого товарами. Присущая всякому хозяйству категория трудовой затраты тем отличается от исторической категории ценности, что последняя предполагает материальное выражение трудовой затраты в продукте труда. Отсюда вытекает товарный фетишизм, своеобразный общественный мираж, который исчезнет лишь с падением товарного хозяйства.

   "Общественный процесс жизни, т.е. материальный процесс производства лишь тогда сбросит с себя мистическое покрывало, когда он как продукт свободно соединившихся людей станет под их сознательный и планомерный контроль. Но для этого требуется такая материальная основа общества или такой ряд материальных условий его существования, которые в свою очередь являются лишь естественным продуктом долгого и мучительного исторического развития".

   Мистическое покрывало окутывает собой все социальные отношения, возникающие на почве товарного производства. Отличительной категорией капиталистического строя является капитал. Капиталистическое хозяйство есть доведенное до своего завершения товарное хозяйство, такое товарное хозяйство, в котором не только продукты человеческого труда, но и сама рабочая сила человека становится свободно отчуждаемым товаром. Что же такое капитал?

   Прежде всего, капитал не есть вещь и не есть свойство вещи, подобно тому, как ценность не есть вещь и не есть свойство вещи.

   "Накопленный труд, служащий для нового производства - вот что такое капитал". Так говорят экономисты.

   Что такое раб негр? Человек черной расы. Один ответ стоит другого. Негр есть негр. Но только при известных условиях он становится рабом. Бумагопрядильная машина есть машина для прядения хлопка. Но только при известных условиях она становится капиталом. Вне этих условий она настолько же не капитал, насколько золото само по себе не составляет еще денег".

   Если бы орудие труда само по себе было капиталом, в таком случае капиталистическое хозяйство было бы не исторической, переходящей, а постоянной и неизменной формой хозяйства. Нужно было бы говорить о капиталистах каменного периода, когда человек начал пользоваться орудиями труда.

   Нет, капитал не есть та или иная вещь. Как ценность есть некоторое общественное отношение, скрытое под маской товара, так и капитал есть некоторое общественное отношение, скрытое под вещной маской.

   Коротко говоря, капитал есть ценность, приобретающая в силу известных общественных отношений способность к самовозрастанию. Капитал есть ценность, которая создает в пользу своего собственника некоторый избыток ценности. Это приращение, этот излишек ценности Маркс называет прибавочной ценностью.

   Существование такой прибавочной ценности не подлежит сомнению. В наиболее упрощенной форме прибавочная ценность проявляется в виде ростовщического или ссудного процента. Ростовщический капитал есть вместе с тем одна из древнейших форм капитала. Античному миру была хорошо знакома (и надо прибавить, была ненавистна) фигура ростовщика, ссужающего свои деньги и получающего их обратно с прибавкой огромного процента. В ссудном капитале загадка прибавочной ценности выступает наиболее ярко. Капиталист бросает в обращение определенную сумму денег - и через некоторое время сумма эта возвращается к своему исходному пункту в увеличенном виде, создается прибавочная ценность, которая и поступает в распоряжение капиталиста. Откуда же берется эта прибавочная ценность? Не порождает ли ее сам капитал, подобно тому, как курица кладет яйца или как на яблоне растут яблоки?

   В ссудном капитале капиталистический фетиш достигает своей наиболее законченной формы, подобно тому, как товарный фетиш достигает полноты своего развития в деньгах. Как ценность кажется естественным свойством денежного металла, так и способность создавать процент кажется свойством ссудного капитала. Мистическая оболочка совершенно скрывает в ссудном капитале его общественное содержание. Ослепленные чудесной способностью ссудного капитала порождать процент, экономисты доходили иногда в своих расчетах самовозрастающей силы капитала до геркулесовых столбов нелепости. Вспомним, например, знаменитые соображения экономиста XVIII века Ричарда Прайса о погашении английского национального долга.

   Достаточно положить на продолжительный срок ничтожный капитал для возрастания по сложным процентам, и самый огромный долг будет погашен, - так учил Прайс, ослепленный силой самовозрастания капитала. "Пенни, выданный в ссуду при рождении Спасителя и возрастающий по сложным процентам из 5%, превратился бы к настоящему времени в сумму денег, превосходящую по своим размерам 150 миллионов земных шаров, состоящих из чистого золота". Какой безделицей сравнительно с этими фантастическими золотыми мирами является английский национальный долг! Нужно только предоставить полный простор самовозрастающей силе капитала - и труднейшие финансовые вопросы будут разрешены шутя.

   Капитал-фетиш, капитал, несущий золотые яйца, рождающий сам из себя процент, находит свое наиболее яркое и наглядное выражение в ссудном капитале. Но чтобы понять тайну процента, чтобы разгадать капиталистический мираж, нужно обратиться к другим формам капитала. Подобно тому, как в товаре скрыта разгадка денежного фетиша, так и разгадку капитала-фетиша нужно искать не в ссудном, а в промышленном капитале. Промышленный капитал выступает на историческую арену гораздо позже ростовщического и торгового капитала. Торговый капитал появляется одновременно с ростовщическим, но эра капиталистического способа производства начинается лишь с XVI века. Несмотря на свое позднее появление, промышленный капитал есть капитал по преимуществу. Пока ростовщический и торговый капитал были единственно известными формами капитала, до тех пор общий строй народного хозяйства не был капиталистическим. Ростовщик и торговец представляют собой характерные фигуры хозяйственного мира древних и средних веков, но не они определили собой общий тип античного и средневекового хозяйства. Пока ростовщический процент был главнейшей формой капиталистического дохода, до тех пор капиталистический доход признавался общественным мнением противоестественной и безнравственной формой дохода. И только с тех пор, как капиталистический способ производства преобразовал все основы хозяйства, общественное правосознание перестало возмущаться капиталистическим доходом.

   Откуда же возникает прибыль промышленного капиталиста? Ответ на этот вопрос дает нам решение всей загадки прибавочной ценности.

   Не возникает ли прибавочная ценность из самого обращения товаров, из того, что товары продаются по ценам, превышающим действительные ценности? Если бы это было так, то выигрыш одного капиталистического предпринимателя был бы равносилен убытку другого. Капиталисты в своей совокупности, как класс, ничего не выигрывали и не проигрывали бы, - только отдельные представители класса были бы в выгоде или в убытке. Но так как капиталисты, как общественный класс, извлекают прибавочную ценность, то, следовательно, источником прибавочной ценности не может быть обращение товаров, несовпадение цены и ценности товаров.

   Остается искать источник прибавочной ценности в производстве товаров. Приступая к производству, капиталист должен приобрести товары двоякого рода: во-первых, средства производства, которые не могут создать никакой новой ценности, только переносят на продукт ценность, заключенную в них самих; и во-вторых, рабочую силу человека, которая является источником всякой ценности. Ценность человеческой рабочей силы определяется на товарном рынке так же, как и всякого иного товара, - трудовая стоимость производства товара рабочей силы и есть его ценность. Приобретши этот товар на рынке, капиталист приобретает и право пользования им. Допустим, что ценность товара рабочей силы равна 6 часам в сутки, т.е. что ежедневно требуется шестичасовой труд для поддержания работоспособности и жизни рабочего и его семьи. Если рабочий будет работать в пользу капиталиста те же 6 часов, то капиталист получит от рабочего такую же ценность, какую он сам выдал рабочему в виде заработной платы; иными словами, никакой прибавочной ценности не возникает. Но ничто не обязывает капиталиста ограничить рабочий день таким коротким сроком. Он купил право пользования рабочей силой в течение всего дня и, естественно, постарается извлечь возможно большую выгоду из своего права. Если он заставит рабочего работать 12 часов в сутки, то это будет вполне согласно с условиями рабочей сделки. В 12 часов рабочий создает в пользу капиталиста двенадцать единиц ценности, расход же капиталиста на приобретение рабочей силы выразился 6 единицами ценности. Разница в 6 единиц ценности есть чистый выигрыш нашего капиталиста - прибавочная ценность, извлеченная им из капиталистического процесса производства.

   Итак, тайна прибавочной ценности раскрыта. Рабочий работает в пользу капиталиста более продолжительное время, чем то, которое требуется для восстановления полученной им заработной платы. Этот неоплаченный капиталистом прибавочный труд и есть источник прибыли капиталиста.

   Мы видим, таким образом, что прибавочная ценность отнюдь не есть создание средств - производства. Средства производства существовали всегда с тех пор, как человек возвысился над чисто животным состоянием, но средства производства превратились в капитал лишь с того времени, как на товарном рынке появился новый род товаров - человеческая рабочая сила. Для этого же, в свою очередь, требуется определенные социальные отношения, возникающие путем исторического развития. Чтобы продавать свою рабочую силу, рабочий должен быть, во-первых, лично свободен, так как можно продавать лишь то, на что имеешь право собственности (раб не мог себя продавать, так как был сам собственностью господина). Вторым условием появления на рынке товара рабочей силы является невозможность для рабочего продавать что-либо, кроме своей рабочей силы, отсутствие у него средств - производства. Рабочий должен быть, следовательно, свободен в двояком смысле: свободен лично и свободен от средств к существованию. Ему противостоит капиталист, располагающий средствами производства и готовый приобрести рабочую силу нашего пролетария, но, конечно, не из филантропии, а с вполне ясным коммерческим расчетом - извлечь из рабочего возможно большую сумму прибавочного труда.

   Теперь нам ясно, какое общественное отношение скрыто под вещной маской капитала: отношение присвоения владельцами средств производства, без соответствующего эквивалента, более или менее значительной части общественного труда и общественного продукта - присвоения, вытекающего из капиталистической купли-продажи труда, работы по найму в пользу капиталиста.

   Капиталист начисляет свою прибыль на весь затраченный в производстве капитал, как на ту долю капитала, которая превратилась в рабочую силу, так и на средства производства. Но средства производства играют в образовании прибавочной ценности пассивную роль - они только переносят на готовый продукт свою ценность, не создавая новой ценности, поэтому Маркс называет их постоянным капиталом. Напротив, рабочая сила, занятая в процессе производства, создает большую ценность, чем та, которая была потрачена на приобретение рабочей силы; поэтому эту часть капитала Маркс называет переменным капиталом. Лишь труд создает прибавочную ценность, а следовательно, и прибыль капиталиста. Отношение прибавочной ценности к переменному капиталу образует собой уровень прибавочной ценности. Очевидно, уровень прибавочной ценности должен быть выше уровня прибыли (т.е. отношения прибавочной ценности, образующей прибыль, ко всему затраченному капиталу).

   Капиталистическая прибыль есть одна из форм прибавочной ценности, но совершенно неправильно отождествлять прибавочную ценность с прибылью. Капиталистический предприниматель не имеет никакой возможности присвоить себе всю прибавочную ценность, выкачанную им из рабочего. Только часть этой прибавочной ценности остается в руках промышленного капиталиста и образует его прибыль, остальная же часть распределяется между другими классами общества. Капиталист-торговец требует своей доли в прибавочной ценности и получает ее, покупая товар у промышленного капиталиста по пониженной цене сравнительно с истинной ценностью товара; продавая товар потребителю по его истинной ценности, торговец сохраняет в свою пользу разницу в цене и таким образом реализует свою прибыль. Если капиталистический предприниматель ведет свое предприятие при помощи заемного капитала, то его кредитор, денежный капиталист, получает свою долю прибавочной ценности в виде ссудного процента, который должен уплачивать кредитору наш предприниматель. Земельная рента есть доля прибавочной ценности, уплачиваемая землевладельцу арендатором и реализуемая им в цене продукта земли. Точно также налоги, взымаемые государством, представляют собой прибавочную ценность, присваиваемую государством; из прибавочной же ценности черпаются и доходы непроизводительных классов общества, то есть классов, не производящих своим трудом иной ценности. Сюда входят не только праздные лица, но и чрезвычайно полезные работники, труд которых, однако, не имеет хозяйственного характера, как например, ученые, врачи, судьи, артисты, учителя и пр. Все они живут насчет прибавочной ценности, создаваемой трудом рабочих, занятых в производстве.

   Чтобы правильно понять теорию прибавочной ценности, нужно помнить, что она имеет в виду объяснить распределение народного дохода не между отдельными лицами, а между общественными классами. Когда мы говорим о рабочем, промышленном капиталисте, торговце и пр., то всегда нужно подразумевать не отдельного рабочего, промышленника, торговца, но класс рабочих, класс промышленников и пр. Именно в этом смысле теория прибавочной ценности утверждает, что прибыль капиталиста создается не всем его капиталом, а только переменной частью последнего - рабочей силой, занятой в производстве. Это может быть верно только в применении ко всему классу капиталистов, но отнюдь не к отдельному представителю капиталистического класса.

   Распределение прибыли между отдельными капиталистами подчиняется совершенно иным законам, чем создание прибыли всего капиталистического класса. Если бы прибыль каждого капиталиста была пропорциональна создаваемой в данном предприятии прибавочной ценности, то в таком случае процент прибыли в различных предприятиях неминуемо был бы различен, благодаря различию того, что Маркс называет органическим строением капитала, т.е. распределения капитала на постоянную и переменную часть. Чем большую долю капитала составляет его переменная часть, тем выше должен бы быть процент прибыли, так как только переменный капитал создает прибавочную ценность. Но условия капиталистической конкуренции не допускают различия процента прибыли, - капиталистические предприятия должны давать в среднем одинаковый процент прибыли как бы ни были велики различия органического строения капитала. Поэтому не подлежит сомнению, что прибыль отдельного капитала отнюдь не пропорциональна создаваемой в данном предприятии прибавочной ценности и не определяется только переменной частью капитала. Маркс представляет процесс образования прибыли в отдельном предприятии следующим образом. Для всего класса капиталистов единственным источником прибыли является прибавочная ценность, создаваемая производительными рабочими. Но отдельные капиталисты распределяют между собой эту прибыль пропорционально всему затрачиваемому капиталу, а не только переменной его части. Капиталисты, в предприятиях которых преобладает переменный капитал, побуждаются конкуренцией уступать часть создаваемой в их предприятиях прибавочной ценности тем капиталистам, в предприятиях которых преобладает постоянный капитал. Таким образом, путем перераспределения прибавочной ценности между отдельными капиталистами осуществляется основной капиталистический закон равенства прибылей. Прибыль каждого отдельного капиталиста зависит в такой же мере от постоянного, как и переменного капитала, но для всего капиталистического класса труд рабочих, занятых в производстве, иначе говоря, - переменный капитал, есть единственный источник прибыли.

   Теория прибавочной ценности вскрывает нам тайну капитала-фетиша, высшим выражением которой является чудесная способность ссудного капитала к самовозрастанию, созданию процента. Если мы обратимся к хозяйственным эпохам, предшествовавшим капитализму, то увидим тот же прибавочный труд, но без всякого мистического покрывала. "Весь мистицизм товарного мира, все то волшебство и колдовство, которое окружает продукты труда, производимые на основе товарного производства, исчезают тотчас, как только мы обращаемся к другим формам производства". Возьмем, например, античную организацию хозяйства, покоившуюся на рабском труде. Может ли прийти в голову господина или раба сомнение, что господин не живет за счет труда раба? То же следует сказать и о средневековом строе, когда рабочий был крепостным своего сеньора. "Крепостной труд так же хорошо измеряется временем, как и труд, производящий товары; но каждый крепостной знает, что он тратит определенное количество своей личной рабочей силы на службе своего господина". Когда три дня в неделю крестьянин работает на своем поле, а три дня на помещичьем, то существование прибавочного труда очевидно для всех.

   "Капитал не изобрел прибавочного труда. Везде, где одна часть общества имеет монополию на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен к рабочему времени необходимому для поддержания его собственной жизни, прибавить излишнее рабочее время идущее на производство средств существования для владельца, средств производства, будет ли это афинский нуадо, этрусский теократ, римский гражданин (civis romanus), норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист". Но капитал скрыл прибавочный труд под специфической капиталистической категорией прибавочной ценности. Благодаря этому возникла иллюзия, будто капиталистическая прибыль, процент на капитал, создается не неоплаченным, прибавочным трудом рабочего, но самими средствами производства. Эксплуатация крепостного помещиком бросается в глаза; напротив, капиталист и рабочий кажутся равноправными участниками гражданской сделки, купли - продажи рабочей силы. Сделка эта юридически вполне подобна всякой другой товарной сделке; и как при обмене пшеницы на сукно нет основания предполагать эксплуатацию одной стороны другой, так и при купле-продаже рабочей силы эксплуатация рабочего капиталистом совершенно скрывается под обманчивой видимостью гражданской равноправности обоих участников договора. Но это юридическое равенство есть только правовая оболочка экономического неравенства. Капиталистический способ производства точно также основывается на присвоении прибавочного труда, как и предшествующие ему способы производства - рабский и крепостной.

   Таково существенное содержание теории ценности и прибавочной ценности Маркса. Переходим теперь к его теории развития капиталистического хозяйства.

   Прежде всего устраним одно недоразумение. Многие думают, что социальные требования Маркса логически связаны с теорией прибавочной ценности. Против этого энергично протестовал Энгельс. Не на теории прибавочной ценности, а на теории развития капиталистического строя, представляющей собой обобщение реальных исторических фактов нашего времени, покоится, по мнению Энгельса, система практической политики марксизма, столь могущественно повлиявшая на современное рабочее движение.

   В предисловии к I тому "Капитала" Маркс говорит, что его главной задачей является открытие "экономического закона движения современного общества". По своему социальному идеалу творец "Капитала" был последователем утопических социалистов. Утописты не только создали этот идеал, но и подвергли острой и смелой критике господствующий социальный строй - капиталистическое хозяйство. Тем не менее, путь, ведущий от общества нашего времени, к обществу будущего, оставался туманным и неясным. Мир будущего является в изображении утопистов таким глубоким контрастом сравнительно с миром настоящего, что казалось непонятным, как переберется человечество через бездну, отделяющую оба эти мира. Кто выведет человечество из "дома сумасшедших", в который оно заключено теперь, по словам Оуэна? Фурье дал поразительно яркую картину "пороков цивилизации", но где же найти в цивилизованном обществе силы, способные рассечь "порочный круг" цивилизации, как железными тисками сковывающий общественную жизнь и общественное развитие? Утописты черпали свое вдохновение в противопоставлении светлого, лучезарного, гармоничного будущего темному и мрачному настоящему. Однако в практической политике приходилось исходить из того самого классового общества, из того самого "сумасшедшего дома", все ужасы которого так гениально изобразили утописты. Нужно было указать в капиталистическом обществе элементы и силы, способные осуществить великое социальное преобразование, к которому с таким энтузиазмом утописты призывали человечество.

   Для решения этой задачи требовалось открыть "закон движения современного общества", к чему и стремился Маркс. Путем обобщения реальных фактов исторического развития Маркс попытался выяснить, в каком направлении идет это развитие, какие новые общественные формы с железной необходимостью вырастают из недр старого общества. При этом Маркс естественно исходил из своей философии истории - из доктрины социального материализма, признающей основным и решающим моментом социального прогресса развитие материальных условий хозяйственного труда. Если хозяйственное развитие определяет собой все остальное, то нарождение нового общественного строя должно быть результатом закономерного развития формы хозяйства, господствующей в настоящее время. Таковой является капитализм. Отсюда получался вывод, что движущие силы грядущего социального преобразования должны быть созданы развитием капиталистического хозяйства.

   Таким образом проблема осуществления капиталистического строя была сведена социальным материализмом к открытию закона развития капиталистического способа производства. В наличности такого развития нельзя было сомневаться. Уже самое поверхностное наблюдение новейшей, хозяйственной истории обнаруживало глубокие последовательные изменения, которые претерпевает капиталистическое хозяйство. В сочинениях утопистов (особенно у Фурье) было разбросано множество отдельных Указаний на общее направление капиталистического развития. Но заслуга построения законченной и систематической теории развития современного хозяйственного строя, несомненно, принадлежит Марксу.

   Капиталистический способ производства отмечает собой новейший фазис в прогрессивном развитии человечества. Капиталистическому производству предшествовало мелкое самостоятельное производство, с одной стороны, и принудительное производство, основывающееся на крепостных отношениях, с другой. Обе эти формы производства с чисто технической стороны стоят несравненно ниже капитализма. Буржуазия сыграла в высшей степени прогрессивную роль в истории человечества. "Буржуазия, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Она безжалостно порвала разнообразные феодальные узы, которые связывали человека с человеком, и не оставила между людьми никакой иной связи, кроме голого интереса, кроме бесчувственной "уплаты наличностью". "Буржуазия в течение своего менее чем столетнего классового господства создала более всеобъемлющие и колоссальные, производительные силы, чем все предшествующие поколения в совокупности. Подчинение сил природы, введение машин, применение химии к промышленности и земледелию, паровое судоходство, железные дороги, электрический телеграф, подчинение культуре целых частей света, улучшение рек, внезапно выросшие из земли целые народы - какой из предшествующих веков мог предчувствовать, что такие огромные производительные силы таятся в недрах общественного труда!"

   Но эти изумительные успехи были куплены дорогой ценой, - ценой разорения и пролетаризации огромных масс населения. Развитие капиталистического способа производства равносильно уничтожению мелкого производства. Мелкое производство было господствующей формой промышленности в докапиталистическое время. Капитализм экспроприировал мелкого производителя, лишил его орудий производства и сделал из прежнего, самостоятельного ремесленника, крестьянина, кустаря наемного слугу капитала.

   Однако чем шире развивается капиталистическое производство, чем полнее оно охватывает все роды общественного труда, тем ярче выступает коренное противоречие, заложенное в самом существе капиталистической формы хозяйства. При господстве мелкого производства форма присвоения, форма собственности была в полной гармонии со способом производства. Собственность была индивидуальной, и таким же индивидуальным было и производство. Напротив, в капиталистическом хозяйстве производство принимает все более общественный характер, а собственность остается по-прежнему индивидуальной. Никто из отдельных рабочих, занятых на фабрике, не может сказать: "это мой продукт, я это сделал", ибо всякий продукт", создаваемый фабрикой, есть результат общей работы многих лиц. Но этот общий продукт многих поступает в частную собственность одного - капиталиста. Таково неустранимое противоречие капиталистического способа производства. И "чем больше новый способ производства подчиняет своей власти различные отрасли промышленности, чем больше он низводит до жалких остатков прошлого прежнее единоличное производство, тем ярче выступает наружу, несовместимость общественного производства с капиталистическим присвоением".

   В то же время, в пределах самой капиталистической промышленности происходит чрезвычайно многозначительная перемена. Законы капиталистической конкуренции (благодаря большей производительности крупного производства), требуют постоянного расширения оборотов капиталистического предприятия. Средством для этого служит капитализация большей или меньшей доли прибыли. Таким образом, происходит то, что Маркс называет аккумуляцией средств - производства - увеличение размера капиталистического предприятия путем накопления капитала. От аккумуляции средств - производства следует отличать их централизацию - слияние нескольких или многих капиталов в один капитал. В первом случае каждый капитал растет собственными средствами, - один капитал не поглощает другого. Во втором случае происходит уничтожение индивидуальной самостоятельности капиталов - "превращение многих мелких капиталов в небольшое число крупных. Этот процесс тем отличается от первого, что он предполагает лишь изменение в распределении имеющихся уже и функционирующих капиталов, и что его поле действия не ограничено, следовательно, абсолютным ростом общественного богатства или абсолютными границами накопления. Капитал нарастает в одних руках здесь, потому что там он исчез из многих рук". Централизация капиталов вызывается конкуренцией капиталистических предприятий между собой. Капиталистический мир не знает мира, - в нем кипит неустанная ожесточенная борьба, в которой сильный экспроприирует слабого, и капитал побежденного становится прекраснейшим трофеем победителя. "Независимо от этого с развитием капиталистического производства создается новая сила - кредит, который в начале робко прокрадывается в виде скромного пособника накопления, невидимыми нитями стягивает в руки индивидуальных капиталистов или ассоциаций капиталистов денежные средства, рассеянные на поверхности общества в больших или меньших массах; но вскоре становится новым и страшным орудием конкуренции и наконец превращается в громадный социальный механизм для централизации капиталов".

   Конкуренция капиталов и кредит являются двумя могущественнейшими рычагами централизации. Централизация довершает дело накопления, давая возможность промышленным капиталистам расширять размеры своих операций. "Будет ли этот последний результат следствием накопления или централизации, произойдет ли централизация насильственным путем присоединения, при котором некоторые капиталы становятся такими сильными центрами притяжения для других, что побеждают их индивидуальное сцепление и притягивают к себе их разрозненные куски, или же слияние массы уже образовавшихся или еще образующихся капиталов произойдет более гладким путем, посредством образования акционерных обществ - экономическое действие от этого не изменится".

   Без помощи централизации образование очень крупных капиталистических предприятий было бы почти невозможно. "Мир оставался бы еще и до сих пор без железных дорог, если бы ему пришлось ждать, пока накопление поставит отдельные капиталы в возможность построить железную дорогу. Централизация же, напротив, произвела это сразу посредством акционерных компаний".

   Аккумуляция и централизация средств - производства чрезвычайно повышают производительность общественного труда. Но чем могущественнее производительные силы капитала, тем большее значение в жизни капиталистического общества приобретает другое основное противоречие капиталистического способа производства - "противоречие между организованностью производства в отдельной фабрике и анархией производства во всем обществе". На почве обоих указанных противоречий капитализма возникают периодические промышленные кризисы, от которых так жестоко страдает капиталистическое хозяйство. "В кризисах противоречие между общественным характером производства и капиталистическим присвоением насильственно прорывается наружу. Товарный обмен как бы уничтожается; орудие обращения - деньги - становится препятствием обращению, все законы производства и обращения товаров превращаются в свою противоположность. Экономическая коллизия достигает своего апогея: способ производства восстает против способа обмена, производительные силы восстают против способа обмена, который они переросли".

   Капиталистическая промышленность принуждена с роковой неизбежностью повторять один и тот же цикл развития: за спокойным состоянием идет оживление промышленности, затем следует промышленная горячка, неизбежно заканчивающаяся крахом и кризисом, после которого та же история начинается сызнова.

   "Как небесные тела, будучи раз приведены в известное движение, неизменно повторяют его, так и общественное производство, раз оно брошено в это движение попеременного расширения и сокращения, также постоянно повторяет его... До настоящего времени период этих циклов составляет 10 - 11 лет, но нет никакого основания считать эту величину постоянной. Наоборот, на основании законов капиталистического производства следует предположить, что она изменяется и что продолжительность циклов будет постепенно сокращаться".

   Таким образом, Марксу рисуется в будущем хронический кризис, который совершенно остановит движение капиталистического производства и этим нанесет смертельный удар всему капиталистическому строю. "Тот факт, что общественная организация производства в пределах фабрики должна достигнуть пункта, на котором она становится несоединимой с сопутствующей ей анархи