Гусев-Оренбургский Сергей Иванович - Багровая книга

ина бросилась спасать мужа и упала, сраженная пулей прямо в живот. Убийцы тотчас же стали выражать сожаление, что стреляли в эту молодую красивую женщину и даже пытались спасти ее: предложили матери взять ее в больницу и вылечить. Особенно один был потрясен добровольной и героической смертью этой женщины. Во многих домах, куда он врывался при дальнейших налетах, он хмуро, с сожалением говорил:

   - Ось убили мы в доме Когана гарну жидивку. Як вона подивилась на мене перед смертью, то я вже очи той жидивки николы не забуду.

   ...Как разнообразны душевные движения в этой темной звериной массе. Студента К. тащили уже к расстрелу, требовали каких-то два револьвера и никакие убеждения и просьбы родителей не помогали. С ним вели еще 2-х молодых людей. Вдруг один из них упал в обморок, произошла заминка. Громилы их оставили уже в покое и хотели уйти. Но через некоторое время вернулись за студентом. Увидев, что тот не убежал во время замешательства и готов с ними идти, они с удовольствием констатировали:

   - А вин не утик.

   И оставили его в покое.

   ...Один мещанин укрыл двух братьев-евреев от погромщиков, но затем, напав врасплох на спящих, ограбил и убил обоих, выбросив их тела на чужой огород.

   Три дня шли убийства.

   12, 13 и 14 мая.

   Все трупы найдены голыми или полураздетыми. И в то время, как город постепенно превращался в обширное еврейское кладбище, христиане мирно жили в домах своих, благочестиво возжигая лампады перед иконами. Какому Богу они молились? Часто, когда в одной половине дома, у евреев, шел разгром и убийства, в другой половине христиане чувствовали себя спокойно, оклеив стены крестами и выставив на окнах образа. Достаточно было иногда, по свидетельству большинства евреев, чтобы христианин удостоверил, что он знает данных евреев, как благонадежных и честных людей, чтобы бандиты никого не трогали. Случаи защиты так редки, но тем резче они стоят перед глазами. На торговой улице христианин офицер спас своим вмешательством целую улицу, в то время как в других случаях чиновники,

   88

    

   интеллигенция вполне равнодушно наблюдала сцены, погрома и убийств своих соседей, не делая никаких попыток вмешательства. В иных случаях были даже картины злорадства, особенно со стороны поляков, закрывания дверей перед молившими о защите, а иногда и прямого науськивания.

   Но надо отметить, что даже черносотенный священник Никольский, укрывал у себя евреев.

   ...Ученики идут всегда дальше учителей.

   14-го массовый погром кончился.

   В приказе главнокомандующего писалось:

   "Жидовська влада скинута".

   Разрешено было похоронить убитых.

   Из домов и улиц сваливали на телеги тела и свозили их на еврейское кладбище, где предали земле в огромных 3-х общих ямах. Отдельных могил евреям копать не позволяли. Когда согнанные для уборки и похорон трупов евреи, в числе коих были отцы, матери, жены, братья, сестры и дети убитых, плача рыли яму, повстанцы всячески смялись и издевались над ними.

   Передразнивали их.

   Не давали женщинам плакать, грозя оружием.

   Проходившие мимо кладбища группы повстанцев, при виде похорон, запевали веселые песни. Однако, некоторые крестьяне, особенно женщины, плакали при виде огромных куч убитых.

   Через несколько дней родственники убитых отправились на кладбище, чтобы разрыть братскую могилу и перенести трупы в отдельные могилы. Но толпа мещан,- в большинстве участники погромов,- преградили им дорогу и заявили, что не позволят беспокоить мертвецов.

   - Нельзя их тревожить, а то они рассердятся и будут нам мстить...

   ...Всего убито до 400 человек...

    

    

   Резня в Умани кончилась.

   Но она раскинулась по всей Уманьщине.

   Везде, где только жили евреи, их громили и убивали, причем, процент убитых и разгромленных евреев в селах и местечках неизменно был выше процента пострадавших евреев города. В резне и погромах принимали главное участие бродившие по уезду повстанческие банды. Но во многих местах, наряду с крестьянами чужих сел, в погромe и убийствах принимали участие и односельчане евреев, зачастую соседи, знавшие их десятками лет и наблюдавшие жизнь этих трудовых, почти поголовно живших в бедности и нужде, евреев.

   89

    

   Оставшиеся в живых бежали.

   Бежали с насиженных мест куда глаза глядят,- по дорогам, запруженным повстанцами.

   Многие погибали в пути.

   Тела их не отысканы поныне.

   Часть бежала в Умань, где ютилась среди городской бедноты в синагогах, под открытым небом.

   ...Но и в самой Умани, хотя резня кончилась, не кончились еврейские мытарства. Гонения и преследования еврейского населения в самых разных видах не прекращались во все время пребывания повстанцев. Самым тяжелым видом преследования был отказ окрестных крестьян и местных торговцев и торговок продавать что бы то ни было евреям, особенно съестные припасы. Повстанцы крестьяне говорили:

   - Уморим жидов голодом.

   Окраинные и живущие вблизи дорог мещане, и агитировали среди крестьян не продавать евреям ничего, а сами скупали у них продукты за бесценок и взвинчивали цены. Они же распространяли слухи, что евреи отравили колодцы, вызывая у крестьян опасения приезжать на базары. Пришлось даже назначить комиссию из врачей, которая опубликовала обращение к населению,- что воду можно пить. Иногда у евреев отнимали купленный ими у добрых крестьян хлеб.

   Избивали и арестовывали при этом.

   Часто ни базаре отказывались продавать хлеб крестьянам, с виду похожим на евреев.

   - Мабуть жидивка.

   В то же время часть штаба Клименко и повстанцев была недовольна им за то, что он запретил дальнейшие погромы и резню евреев и открыто обвиняли его, зло говоря:

   - Продался жидам.

   Евреи жили под вечной угрозой.

   Но на селянском съезде, созванном повстанцами, многие украинцы говорили речи против погрома и в защиту евреев, причем съезд, руководство на котором принадлежало не левым эсерам, каким считал себя Клименко, а сторонникам Директории - принял и выслушал еврейскую делегацию. И съезд отрицательно отнесся к погрому и враждебно к городским мещанам, духовенству и чиновничеству, единственно виновному, по мнению съезда, в погроме. Крестьянство же, по мнению ораторов, не принимало никакого участия в этом злом деле, прикрытом лозунгами борьбы с большевиками. Доказано, что из числа убитых евреев не оказалось:

   ...Ни одного коммуниста...

   Было убито без суда и приказа властью крестьян лишь два коммуниста, но оба убитых - христиане украинцы.

   ...Так шла борьба вокруг еврейского вопроса.

   90

    

   А евреи жили в непрестанной панике.

   Придавленное и ошеломленное пережитым, еврейство сидело по домам, не выходило на улицу. Все приказы и требования властей открыть магазины и приступить к обычной деятельности не имели никакого влияния.

   Город имел жуткий, онемевший вид.

   Улицы были безлюдны.

   Не выходили даже христиане.

   .................................................................................................................................................

   ...Между тем повстанческая армия разлагалась, боевое настроение повстанцев падало. Крестьяне уходили по домам, унося вооружение. Многие увозили на подводах в деревни награбленное при погроме различное еврейское добро и товары из магазинов. Часть крестьян ужасалась тому, что пролито было столько невинной крови, и, не ожидая хороших последствий, разъехалось по домам. Неуверенность и тревога охватила повстанцев, особенно в последние дни, когда советские войска перешли в наступление.

   22-го мая артиллерийская стрельба

   Всю ночь шел бой.

   И вот в Умань вступили красноармейцы.

   ...8-ой украинский советский полк...

   "Тотчас же с первого дня прихода этого полка в Умань, - повествует уманьская хроника,- начались в городе нескончаемые массовые грабежи, главным образом еврейского населения, носившие в некоторых местах и в некоторые дни характер сплошного погрома". Вооруженные люди с красными бантами, красными шарфами и перевязками, верхом на убранных красными ленточками лошадях, с нагайками, револьверами, шашками, ружьями и во многих случаях даже пулеметами, врывались в квартиры. Начав с какого-нибудь предлога, или просто без предлога, производили разгром и расхищение.

   Требовали:

   - Денег.

   Забирали ценности.

   Избивали... издавались... пытали.

   И убивали.

   В течение шести недель все население Умани, особенно еврейское, было в полной власти организованных, отлично вооруженных отрядов, бандитов и погромщиков, с которыми высшие военные власти не могли справиться. Многие квартиры жителей евреев и христиан, были разгромлены по несколько раз; из них было забрано буквально все, что в них находилось, включая подушки, одеяла...

   И даже грязное белье. Никакой защиты никто не оказывал.

   91

    

   Было, правда, до десяти случаев расстрела бандитов, но они все принадлежали к составу полка. Главные организаторы разгромов остались вполне безнаказанными, будучи хорошо известными высшим властям. К тому же настроение весьма многих солдат полка было ярко антисемитским и случаи оказания защиты евреям вызывали в них злобу и ярость против защитников и защищаемых. Не раз хлопотали представители уманьской власти о переводе этого полка, но смена не могла произойти из-за критического положения на фронтах, к тому же полк считался крупной боевой единицей и показал себя грозной для повстанцев силой, разгромив на голову в некоторых боях отряды атаманов Тютюнника, Попова и Клименко.

   Громил он и население.

   Совершались насилия, превосходившие по своему характеру ужасы погрома. Бывали случаи, когда бандиты среди белого дня, на улице, в присутствии многих вооруженных людей, раздевали догола мужчин и женщин, насилуя последних чуть ли не на улицах, на виду прохожих, бессильных что-либо предпринять.

   ...Голый красноармеец средь белого дня на Нижне-Николаевской улице, после купания в бадье из-под белья, набросился на проходившую 35-ти летнюю женщину.

   И изнасиловал ее...

   Избиения, ограбления, пьяные скандалы, издевательства и стрельба стали самыми обычными явлениями на которые никто даже не жаловался. Украшенные огромными красными шарфами и бантами, вооруженные люди останавливали изредка проходивших улицу евреев вопросами:

   - Ты жид?

   И избивали нагайками до полусмерти.

   Вражда к евреям и антисемитизм были самыми яркими признаками людей в красных шарфах и бантах, грозивших беспрестанно:

   - Перерезать всех жидов.

   ...И приходивших в ярость от соприкосновения со всем, что имело отношение к евреям. Не покупали даже семечек у бедных христианских женщин, заподозренных в том, что они жидовки, и отказывали в милости нищему мальчику на том же основании:

   - Жид.

   ...Неподалеку в селе едва не зарубили еврейскую девушку за то, что она по их мнению:

   Красотой смущает мужчин.

   ...В то же время в 8-м полку находилось довольно большое число евреев-добровольцев, часть которых состояла

   92

    

   из местного преступного элемента - евреев-воров - они, если не грабили сами, то приводили за обещание награды в квартиры зажиточного населения, хорошо им известного...

   ........................................................................................................

   ...Всякая торгово-промышленная и иная жизнь была совершенно парализована в городе и в уезде. Магазины и мастерские, несмотря на все приказы, оставались закрытыми в течение двух месяцев, и улицы даже днем продолжали оставаться жутко-безлюдными. По ним видны были лишь исключительно вооруженные люди, по большей частью пьяные, разъезжавшее но тротуарам, оглушая воздух пьяными песнями, руготней и стрельбой в воздух.

   ...Днем и ночью...

   ...Еврейское население, обнищалое и лишенное того жалкого добра, которое осталось посоле повстанческого погрома, оставшееся зачастую без кормильцев, убитых во время погромов, без всяких средств к существованию, терроризованное антисемитски настроенными бандами в красных бантах, переживали неописуемо-мучительные дни. Жизнь стала в глазах многих не имеющей большого значения. Люди жаждали только какого-либо избавления от мучивших их бандитов. Страстная жажда избавления родила ряд фантастических выдумок, вроде договора между Антантой и Германией относительно защиты последней еврейства на Украине... или сообщения о том, будто на Украину в помощь истребляемого еврейства двигается какой-то еврейско-американский отряд, имеющий прийти в Умань к определенно-указанному числу. Мучительная жажда избавления стала всеобщей...

   Наконец...

   8-й полк ушел...

   Но на смену приходили другие.

   Менялся фронт.

   Отовсюду грозили повстанцы.

   ...Страшные банды с страшными атаманами...

   Грядущее сулило только ужасы.

   ..........................................................................................

   ...так и до сего дня...

    

    

   В шесть часов вечера по городу разнеслись упорные слухи, что наступает Струк. Спустя час появился верховой с разведкой, разгоняя толпу:

   93

   - По домам, Струк наступает.

   Словно радио, эта весть облетела весь город, ужас охватил жителей. Bсе стали удирать: кто лодкой, кто подводой. На улицах чувствовалось нечто предвещающее катастрофу,- зловещее, таинственное. Всюду слышался стук затворяемых ставень. Потом наступила тишина, как перед грозой. Все попрятались, с замиранием сердца ожидали.

   В 9 часов вечера началась пальба.

   До полночи трещали ружья и пулеметы.

   Дрожа от ужаса, мы не находили себе места, где укрыться, надеясь все на победу большевиков, как вдруг раздался специфически, известный нам по предыдущим вступлениям звук трубы.

   И крик:

   - Кавалерия вперед, пехота к работе.

   Мы поняли, что Струк вступил в город.

   Прислушивались в смертельном томлении.

   По всем улицам, со всех сторон, раздавались выстрелы, звон разбитых стекол, гул, шум, душераздирающие визги и крики. Вооруженные бандиты врываются в квартиры и стреляют, убивают.

   Подходят к каждому дому с криком:

   - Жиды коммунисты, откройте, а то убью...

   - Перережем...

   - Утопим всех как собак... Хозяин, отчини.

   Мы таились в ужасе и оцепенении.

   Вот подходят к нашему дому.

   Начали стучать, послышался громовой удар, выстрел у наших дверей. Я решил пожертвовать своей жизнью,- детей спрятал в погреб и открыл дверь. С озверелыми лицами, налитыми кровью глазами, кричали:

   - К стене, жиды-коммунисты. Уже успели придти с позиции и попрятаться дома.

   Целили револьвером.

   - Где твои молодые коммунисты?

   А кто-то сзади кричал:

   - Для чего вы нашу церковь осквернили?

   Я упал от ужаса с плачем.

   Молил о пощаде. Они кричали:

   - Если хочешь остаться живым, отдай все твое добро.

   Обыскали.

   Забрали часы и 3 тысячи рублей. Ушли, говоря:

   - Все равно завтра всех жидов потопим.

   Я пошел к детям, успокоил их, что вот отделался деньгами и остался жив.

   94

    

   Дети меня провожали плачем, а я их просил до утра не выходить из погреба.

   Кругом слышны были адские крики, детские визги, выстрелы в домах и крики:

   - Гвалд... ратуйте... за что убиваете?!

   Отовсюду несутся истерические дикие крики терзаемых евреев.

   Спустя час снова стук у моих дверей.

   - Жиды, отчините!

   Ворвались.

   - К стенке. Снова целят в меня.

   - Оружие давай... деньги давай... убьем.

   Я им отдал три тысячи рублей.

   Забрали мыло, духи, электрические фонари, разбрелись по комнатам, забрали одежду. Ушли, заявляя:

   - Все равно завтра вас отправим в Екатеринослав самоплавом.

   Смеялись уходя:

   - Ох... будет завтра всем жидам... перережем и перетопим.

   К пяти часам постучала новая партия.

   Она, как оказалось позже, спасла нас от смерти. Среди нее находился некий Харитон Сергиенко, живший у меня еще во время нашествия Лазнюка.

   С плачем умолял я его о защите.

   Он говорил:

   Почему убили Гордиенко, почему жиды-коммунисты на позицию выступили.

   Я ему разъяснил, что мирные граждане в этом не повинны.

   Он спросил, где дети, и посоветовал мне позвать детей, уверяя, что не допустит банд.

    

    

   Утром узнал, что по всему городу Варфоломеевская ночь не миновала ни одного еврея. Я подхожу к окну. Передо мной ужасная картина, леденящая душу. Бандиты с голыми шашками носят тюки и драгоценности, базар полон крестьянскими телегами, -оказалось, перед наступлением Струк распорядился чтобы все крестьяне с подводами следовали за армией грабить и принимать участие в погроме; солдаты и крестьяне взламывают замки и двери и расхищают товар. Из квартир тащат подушки, перины, одежду, сахар, домашний скарб.

   Распивают по улицам вино и наливку.

   95

    

   Вот и к нашему дому подъезжает подвода, но Сергиенко выходит к ним и говорит: Здесь уже все забрано. Забегает бандит в еврейском капоте.

   - Жиды-коммунисты, спекулянты, где вы?

   Но Сергиенко его прогоняет.

   Днем Струк устроил у церкви митинг для армии и крестьян, присутствовала тысячная толпа. Он призывал:

   - Бей жидов, спасай Украину!

   Он говорил:

   Жиды оскверняли церковь, выбросили иконы из гимназии, убили Гордиенко...

   У народа разгорелись страсти.

   С подъемом, с энтузиазмом пошли убивать, топить и грабить. В наш двор ворвалась банда солдат и крестьян, они в диком озверении кричали:

   - Гей, вы... у вас в погребе прячутся коммунисты.

   Наседали на меня.

   - Чи ты русский, чи ты жид?

   Я вооружился смелостью и ответил:

   - Все равны.

   - Ага, значит жид.

   Ударили прикладом.

   - Ходимо в штаб... али на Екатеринослав.

   К счастью подскочил Сергиенко и уговорил не трогать меня. Они обыскали дом, погреб и ушли. К вечеру я узнал, что в городе ужас и трагедия. Сафьяна и Гуревича заставили пойти бросать в реку убитых евреев. В дом в Запольского ранили старика, убили сына, остальных двух сыновей забрали с собой, заставили их собрать убитых и бросить в реку, после чего и их самых туда бросили. Десять человек забрали из синагоги, избивали, проделывали над ними инквизиционные пытки, заставляли их петь на улице.

   Расстреляли и бросили в реку.

    

    

   Погром продолжается во всей своей широте, каждого попадающегося молодого еврея принимают за коммуниста и убивают. Бандиты расхаживают по городу, грабят и ведут к реке, но, прельщаясь деньгами, большею частью освобождают. Местные мещане расхаживают по городу, как будто это к ним не относится, и со скрытым злорадством взирают на ужасы...

    

    

   Погром продолжается.

   Ходят по домам, все попадающееся под руки, забира-

   96

    

   ют, ищут у евреев оружие, многих арестовывают. Дома, оставленные жильцами, разрушаются вплоть до превращения в пепел.

   Пронесся слух:

   Большевики наступают на пароходе из Киевa. В течение получаса город опустел, солдаты уехали к речке Уше. Но наступление оказалось мифом, и солдаты, возвратившись, говорили:

   - Ваше счастье, что не было наступления, а то бы ни одного жида не оставили в Чернобыле.

   К вечеру сильные обыски.

   Некоего Смоленского нашли на чердаке, повели в штаб, но по дороге застрелили.

    

    

   Несколько спокойнее.

   Награбленное по-прежнему носят, но реже. Струк через старосту заявил, чтобы евреи собрались в синагогу. Трепет всех охватил. Я тоже пошел в синагогу. По дороге остановили солдаты:

   - Жид, куда идешь?

   Я ответил:

   - Пан атаман пригласил нас в синагогу.

   В синагоге я увидел много рыдающих женщин и несколько стариков. Я призывал прекратить плач и стон и обдумать, как облегчить создавшееся положение.

   Вдруг заходит пьяный Алеша.

   Он успел уже многих потопить и теперь, в каске, держа в одной руке голую шашку, в другой револьвер, обращается к нам с речью:

   - Жидовня! Всех вас надо с корнем убить, детей, молодых, да и стариков изрубить.

   Я со слезами умолял его о пощаде.

   Доказывал нашу невинность.

   Грозя мне револьвером, он ответил:

   - Я со Струком не считаюсь, я сам по себе. Если дадите мне100 000, оставлю вас в живых.

   Мы обещали собрать, и он ушел.

   Все, как один человек, решили отдать до последней копейки, искупить себя от смерти, и тут же собрали некоторое количество денег и выбрали специальную комиссию.

   Спустя полчаса вошел Струк.

   Я обратился к нему с приветственной речью, обещал за всех ему повиноваться, разъясняя ему, что мы невинные страдаем и являемся козлом отпущения.

   Мы не коммунисты, ведь виновные удрали все до одного.

   97

    

   Он ответил:

   - Погром постараюсь прекратить.

    

    

   Еврейские женщины поодиночке, как бы крадучись, стали появляться на улицах. У меня в доме собралась комиссия. Струк потребовал денег для содержания армии. Ему дали 30 000 рублей и предводителям его, Кравченко, Фещенко и другим, по 5000 рублей, всего 60.000 рублей.

    

    

   Погром принял хронический характер.

   По всем домам бандиты продолжают свое действие, бывают единичные случаи убийства и бросания в реку, получаются сведения о погромах из окружающих деревень. В Гацановичах крестьяне убили старика, жену его и дочь. В Кошовке отца и сына, в Нагарцах подожгли еврейский дом и загнали туда евреев...

    

    

   Кравченко прислал новое требование:

   "Негайно доставити 25.000 рублей, а то будете считаться нашими ворогами и каратись по часу войскового стану".

   Мы собрали.

   Послали к нему с деньгами делегацию.

   Он ответил, что фактически "хлопцам дали 24 часа погулять, но хлопцев нельзя удержать". Все же обещал завтра выпустить объявление о прекращении грабежа.

    

   Появились на улицах некоторые евреи, удрученные, мрачные, с поникшей головой. Заметно кое-какое движение на базаре. Бандиты расхаживают по городу, проявляя свои действия. К вечеру по армии был приказ, что через час приезжает к ним делегация из Межигорья от Зеленого, обсуждать совместное наступление на Киев, и еврейским музыкантам велено встретить делегацию церемониальным маршем. Евреи, вместо исправления традиционного "седера", удрали в погреба, попрятались по норам, предчувствуя новую беду. По ночам налеты на квартиры, насилия, издевательства, грабежи.

    

    

   Арестовывают много невинных молодых людей, мотивируя, что они коммунисты. Ходят по квартирам со списком

   98

    

   коммунистов. Однофамильцев избивают шомполами, шашками до потери сознания.

    

    

   Каждая минута грозит новой провокацией. В домах делают тщательные обыски, подбрасывают ружья, потом ведут в штаб, вымогают последние гроши и забирают последние крохи.

    

    

   Одну еврейку тащат к реке по той причине, будто какой-то русский мальчик заявил, что эта женщина сказала: у русских будет такая же пасха, как у евреев. Целую семью тащат к реке за то, что они будто бы имеют сношение с Киевом. Канун русской Пасхи еще больше волнует нас. Собравшиеся в церкви волнуются: кто-то пустил слух, что евреи бросят бомбу в церковь. По дороге в Чернобыль возили убитых деревенских евреев, но из одной деревни вышло несколько крестьян, и побросали их в реку.

    

    

   Получена на имя комиссии заметка: "негайно доставити в штаб сто пар белья и пять костюмов". Беготня по всем улицам, многие отдают последнюю рубаху, ибо все увезено и разгромлено. В течение дня с трудом достали 60 пар белья и отнесли в штаб. По городу расклеены объявления о прекращены грабежа. Патрули останавливают грабителей, нагруженных тюками, говоря лаконически:

   - Знаете, приказано не грабить, ступайте.

    

    

   Нет минуты без волнения.

   Приходят пострадавшие ко мне, заявляют о постигшем горе: у того корову забрали, у другого лошадь, у третьего подушку последнюю. По ночам творятся ужасы.

   Вдруг забегает одна девушка в слезах.

   - Гвалд, с из шлехт, идин. Печатаются у Рыслина объявления о поголовном избиении евреев.

   Несколько человек пошли узнать. Жена Рыслина прибегает взволнованная.

   - Евреи, спасайтесь, где можете, нашего наборщика патрули заперли в типографии и под угрозой заставляют печатать "Выдозву".

   Весть облетела город.

   ...Новая беда, новое несчастье.

   99

    

   10.000 экземпляров "Выдозвы" разослали по деревням и роздали солдатам. Мы пошли к Струку совместно со священниками и судьей. Он ответил, что грабежей больше не будет, ловить будут только коммунистов, а невинных жертв не будет больше.

    

    

   По городу распространяются воззвания, что жиды, капиталисты, коммунисты церковь осквернили, сами деньги делают, царя хотят. Пьяные солдаты расхаживают по городу, входят в дома, стреляют. Идут повальные обыски по ордерам, забирают последний фунт сахару и муки, изрывают штыками в погребе, на чердаках и во дворе, переворачивают все вверх дном. Сено увозят в штаб. Мальчишки русские бегают по улицам и призывают солдат:

   - Идемте, у нас на улице у русского жид прячется.

   Толпой солдаты бегут ловить его.

   Русские начертили у ворот кресты.

   Написали: "Здесь живет христианин".

   Евреев в дом не впускали.

    

    

   Пошел с членами комиссии к Кравченко просить о вылавливании трупов из реки. Он ответил - Струк не разрешает, это может взволновать население, и наотрез отказал. В городе тревожно, обыски продолжаются.

   Некоторых арестованных, избитых до потери сознания, за большую сумму денег удалось освободить.

    

    

   Многие крестьяне, пользуясь случаем, предъявляют иски к евреям. Один еврей успел из деревни Корогод удрать, а свою корову оставил у соседа-крестьянина. Теперь тот пришел в Чернобыль и заявил:

   - Слухай, Янкель, три года назад ты у меня одолжил 30 рублей и не отдал. Теперь отдай за ци гроши корову, бо вона тоды стоила 30 рублей и дай росписку, что не маешь претензии, а то у меня тут сын в армии, и он тебя убьет.

   Еврей, конечно, согласился.

    

    

   Требуют новую контрибуцию в 40 000. Отдаем последнее гроши. Бандиты, приезжие с Межигорья, избивают по улицам, грабят. Заходят в дом, требуют:

   100

    

   - 1000 рублей или девушку.

   В городе снова паника, девушки в отчаянии согласны покончить жизнь самоубийством, но не попасть в руки насильников.

   Ко мне зашел командир кавалерии Уланов, пьяный поздравил с праздником, просил одолжить пару тысяч. Рассказывает, что вчера у них в штабе разбирался вопрос, как поступить с евреями.

   Я говорил им, что не надо всех убивать, отошлем их в Палестину.

   ...Просили мы некоторых мещан уговорить Струка разрешить им вылавливать трупы, но он отказал:

   - Воду можно пить,- сказал он,- жиды уже, наверное, доплыли до Киева. Много денег вы взяли у жидов за просьбу. Лучше вы мне доставьте того жида, что заплатил вам, и бросьте его в реку, так я вам дам награду.

    

    

   Струк уверяет солдат, что Киев окружен. Обещает им при взятии Киева 10-ти дневный погром. Объявлена мобилизация. Универсал призывает бить жидов-коммунистов. Со всего уезда стекаются тысячи мобилизованных, среди евреев волнение и паника, По городу маршируют солдаты с оркестром музыки. У волостного правления произносят зажигательные речи против коммунистов.

    

    

   Частые провокации. Увидали у одного краску от крыши и сказали, что это христианская кровь. Евреев этого дома избивали. К одному в дом зашло несколько солдат, выстрелили из окна и закричали:

   - Жиды в нас стреляют.

   Поднялся шум, переполох, изувеченных евреев потащили в штаб и расправлялись с ними.

    

    

   Струк уехал в Горностайполь. Кравченко отправляет экспедицию для погрома в Камарин и произносит речь:

   - Ни одного жида не оставьте там, ни одного жида, всех жидов в Днепр, остальных в Палестину.

   Оркестр провожает их маршем.

    

    

   Еще отправляет солдат в села убивать евреев. Кравченко за деньги разрешил вылавливать трупы. К вечеру

   101

    

   приехали из Камарина, нагруженные чемоданами и награбленным, хвалятся:

   - Потопили 58 детей и женщин.

    

    

   К Струку через разведчиков попало в руки письмо одной еврейки, отправленное из Чернобыля в Камарин к мужу: "Двести бандитов отправляются в Камарин, удирайте". Струк передал по телефону приказ ночью Кравченко: "Всех убить за шпионаж". Через час телеграмма: "Если дадут 60 000, оставьте их".

   Разбудили членов комиссии, к утру узнали все евреи.

   Собрались в синагоге, разразился плач, рыдания, взывания к Богу, крики, истерики. Бедные евреи говорят:

   - У нас нет денег, пойдем сами бросимся в реку.

   Многие заложили корову, лошадь, последнюю ценность, кожевники продали сырую кожу русским, каждый нес последнюю лепту искупления.

   Собрали 60 000 и отдали Кравченко.

    

    

   Кравченко уехал. Стало спокойно.

    

    

   Струковцы удрали. Подходят большевики.

   ...Что-то с нами будет...

    

    

    

   Подольская губерния охвачена сильной волной повстанческих движений, которые вместе с петлюровским нажимом вылились в определенную для еврейского населения форму: поголовное вырезывание еврейского населения без всякого исключения во всех местечках и городах. Бандиты, ободренные своей безнаказанностью, в продолжение всего своего существования, обнаглели и делали свое темное дело не спеша, как будто им неоткуда ожидать противодействия. Этим положением и объясняется то обстоятельство, что очень много местечек совершенно стерто с лица земли, а остальные для своего возрождения требуют затраты колоссальных сил, вре-

   102

    

   мени и денег. Все население, случайно уцелевшее от рук бандитов, разъехалось по большим городам. Остались только те, которые не могли уехать. Они, эти оставшиеся, предоставлены самим себе. Достаточно войти небольшой группе бандитов, чтобы дорезать оставшееся население. Банды - часто детские, игрушечные. Вздумалось деревенскому молодцу,- зевнул, почесал затылок, подманил чуть ли не леденцами восемь-десять подпасков, взяли дубинки,- вот и банда. И евреи, с искаженными лицами от подобострастия и горя, целуют их запыленные штанишки и платят контрибуции лишь бы спасти свою жизнь. Но и это не всегда удается. Такие условия жизни в местечках и городах придают последним с