Крашенинников Степан Петрович - Рапорты и донесения С. П. Крашенинникова

о она через 6 часов прибывает и через 6 убывает, а здесь еще надлежит знать, поскольку часов большая вода прибывает и убывает и по скольку маниха. По моему мнению или большей воде надлежит прибывать больше 6 часов, а манихе убывать больше 6 часов, или, через несколько часов прибывши и убывши, стоять в одной мере, потому что в 24 часа два раза прибыль и убыль воды оканчивается. А ежели бы и примечать, на пример, прибыль и убыль здесь, то бы оные примечания негодны будут, 1) чтобы прямого времени прибыли и убыли в них не показано было, 2) что и то неизвестно было бы, сколь долго прибывает вода и убывает. Верно без карманных часов сего зделать невозможно, а солнечные негодны. Хотя бы дней 5 сряду в месяце солнечных было, то бы можно оное по солнечным часам приметить, да сего лета у моря того при мне не случилось.

   Июля 5 дня, по компасу поставя солнечные часы, приметил я, что большая вода прибывать начала в 2 часах по п[олудни], а до которого часа прибывала, того знать невозможно было, хотя солнце и видно было, но в тумане и без лучей. А мне показалося, что прибывало больше 6 часов, а прибыло ее на 7 ¹/₄ фута.

   Живучи там, только несколько рыб описал и набил, также собирал растущие там травы и те, которые, будучи при вашем благородии не видал, описывал, а июля 17 дня в острог возвратно поехал и следующего 18 дня во оной приехал.

   Хотя по силе в данной мне от вашего благородия инструкции и надлежало послать к устью Большой реки служилого, которой бы примечал прилив и отлив морской воды, но понеже и мой труд там без успеху был, а ему бы то ж воспоследствовало, того ради его и не послал. Однакож по объявлению жителей годы, нынешнему ненастьем подобные, редко бывают, и то можно будущей весны отведать.

   К житью для чинения сих обсерваций годны июнь и июль месяцы: 1) что самая средина лета, и в них перед другими больше ясных дней бывает, 2) что тогда у моря много жителей живет на рыбных промыслах, и того ради кормом служивому пробиваться можно; а в другие месяцы там никаких людей не бывает, и ежели оставить там на месяц или больше служивого, то надлежит при нем быть двум иноземцам с батом и с сетью, которые бы его кормили, а из острогу на столько времени запасу ему хозяин не даст, потому что берут с них в год по 29 рублев; а куда поедут, тогда свой корм едят, а купить негде, понеже здесь корму продавать обычая нет, а хотя бы и было продажное, то еще и купить нечем, понеже он жалованья с 1732 году не бирал.

   Июля 19 дня получил я из Большерецкой приказной избы веление, в котором написано: сего де 1738 году июня 12 дня, по присланному от меня требованию, послан был от Большерецкой приказной избы служивой Федор Верещагин на Авачю и на Налачеву и в Калахтыри для покупки иноземческого самого лутчего платья муского и женского и робячья; и по указу де ее императорского величества оной Верещагин ездил до Авачи и до прочих острожков, и, прибыв до сего ж 1738 году июля 7 дня в Большерецкую приказную избу, объявил при доезде реэстром, что куплено в вышеписанных острогах у тойонов, а имянно де, на Налачевой у тойона Мгата малахай собачей муской, цена 10 коп., штаны котовые муские, цена 50 коп., торбасы муские, цена 10 коп., у коряки Велли тойона хоньбы бараньи, цена 1 рубль, торбасы бараньи, цена 20 коп., у Ниаки с Аушей тойонов куклянка собачья муская, цена 2 рубли, хоньбы котовые цена 60 коп., торбасы женские, цена 20 коп., пояс в том же числе с торбасами, у Тарей и у Петра тойонов штаны котовые муские, цена 50 коп., торбасы муские с поясом, цена 20 коп., малахай муской да пояс, цена 50 коп., хоиьбы котовые робячьи, цена 50 коп., волосы бабьи без цены. И требовано, чтоб я оное платье принял и по цене плату отдал.

   А понеже между оным платьем было излишнее, а иное негодное, то я излишнее и негодное июля 25 дня отослал при ведении в Большерецкую приказную избу и требовал, чтоб оное иноземцам возвратно отослано было, а за, годное бы принято было от меня по здешней цене китайским табаком шаром, а что чего отослано возвратно и что оставлено и по какой цене при сем реэстр объявляется.

  

  

   хоньбы котовые

   торбасы робячьи

   двои торбасы большие

   штаны котовые

   две куклянки собачьи робячья да муская; вместо муской

   ношеной требовано иной годной неношеной куклянки

  

  

   хоньбы бараньи - 1 р.

   хоньбы котовые - 60 коп;

   штаны муские котовые - 50 коп.

   два малахая - 60 коп.

   двои торбасы да 3 пояса - 40 коп.

   волосы бабьи накладные без цены -

   Всего по цене на 3 р. 1 коп.

  

   и за оные три рубли десять копеек отдано будет казенным табаком шаром 1 фунт.

   Того ж июля требовано от Большерецкой приказной избы, чтоб определено было четыре человека плотников для делания казенного анбара, понеже лес уже вывожен, также б повелено было изготовить с 80 или больше кирпичей для делания места под некоторой инструмент.

   Июля 19 дня приехал сюда посланной от меня для покупки курильского платья и прочего служивой Степан Плишкин и объявил мне репортом.

   По силе де данной ему Плишкину инструкции отправился он из Большерецка марта 19 дня в Курильскую землицу и на озеро де приехал марта 23 дня и сказал де он лутчим мужикам тойону Тахпичю с товарыщи, чтоб де он из своего острожка посылал для промыслу показанных ему Плишкину в инструкции зверей, птиц и рыб, и оной де Тахпичь сказал, что де зверей и птиц и рыб промышлять еще время не пришло. И жил де он Плишкин на озере маия до 6 дня и описывал де он реки и речки, впадающие в Курильское озеро.

   С озера де отправился он апреля 29 дня и того же дня приехал он на Лопатку и жил на Лопатке маия по 6 число.

   Маия 6 числа около полудни погребли де они в байдарах на первой остров и за противным де ветром ввечеру уже на оной остров пригребли.

   Между первым де островом и Курильскою лопаткою есть двои сулои, первые верстах в 2 от Курильской лопатки, которые залегли от большого моря почти до Алайды острова, а другие де от первого острова версте в полуторе, которые залегли от большего ж моря и кончаются, миновав первой остров. Оные де сулои подымаются, как вода прибывать или убывать станет, и так ходят как горы, а все с белью, и тогда де никоими мерами байдарами грести чрез них невозможно, а улягаются де они, когда вода в море станет, прибываючи или убываючи, и хотя де зыбь в том месте и очень велика и байдары де на вал подымаючись почти стоймя становятся, однакож де они без бели, и байдары де их под себя подбирают, и тогда де байдарной путь без опасения.

   В их де перегребе такое нещастие было, что де лутчей курильской мужик Ломча прямо в сулой вшел, которые де тогда еще не все уходились, и оную де другим сулойным валом затопило, а их де байдары, понеже строй лежал в Пенжинское море, к тому ж де и ветер был противной, снесло ниже острова, и они де с нуждою до него добиться могли.

   На первом де острову жил от июня до 3 дня и хотел де ехати возвратно в Большерецк, чтоб де поспеть на показанное в данной ему инструкции число, но господин де зборщик Фурман байдары ему не дал, потому де что мужики еще ясаку не промыслили, и как де оной господин зборщик того же июня 3 дня отправляться стал на другой остров:, то де и он с ним ехать намерился, хотя де ему и не велено ездить на другой остров, но понеже де прежде возвращения зборщикова со второго острова ехать на Лопатку ему невозможно было, то де он с ним на другой остров поехал.

   Будучи де на другом острову, купил он у мужиков курильских морских зверей, кота да нерпу, а дал же за них по ³/₄ фунта табаку и кота он при репорте объявил, а о нерпе сказал, что де с ней вся кожа слезла. Также де промыслил он две морские рыбки, а из птиц: урила, старика, а третью де которой русского названия не знает.

   Из японских де вещей купил он подкос да чашу, саблю да сергу, а из платья шубу птичью, шапку, а дал де он им иноземцам за помянутые вещи табаком, а имянно де, за поднос да за сергу фунт с четвертью, за чашку да за саблю шесть фунтов, за шубу птичью полфунта, а что де у кого имянно куплено, тому де явствуют приложенные за иноземческими знаменами подписи, с которых копия посылается и к вашему благородию.

   А хотя де он Плишкин за вышеписанные вещи платил и не дешевою ценою, однакож де он на сие объявляет, что де у них вышеозначенные вещи между собою еще дороже ходят, а имянно де, чашка с подносом по два бобра, серга по бобру, шуба по кошлоку и шапка, которую без платы дали, по бобру ж, а сабля де по пяти бобров, и чтоб де оным иноземцам тягости не зделать и не озлобить их, то де он инде верстал по фунту за бобра, а инде и по половине.

   Он же, Плишкин, привез с собой иноземцов первого и другого острова, из которых один знал камчатской язык, а другой бывал на третьем острову.

   По колчадан де послан от него Плишкина толмач Михайло Лепихин и дано де ему казенного табаку один фунт для подарков иноземцам, которые де его в то место повели.

   В морском де пути примечал он сколь далеко до перва острова от Лопатки и приехавши де на первой остров описывал реки и речки и озера, мимо которых они в байдарах гребли, также де сколько ясачных иноземцов на оном острову имеется записывал он и оную записку приложил он при своем репорте, с которой до вашего благородия посылается копия.

   Будучи де на оных островах, не мог купить японских денег и писем, они де сказали, что у них японских писем и денег не имеется.

   По возвращении с островов, нашел де он, Плишкин, на Озерной реке, саженях в 200 от ее устья, вниз пловучи, на левом берегу серу горючую, которая де из горы осыпается; из оной серы с тем каменем, между которым она находится, малое число ко мне привез и притом объявил, что де по объявлению иноземцов иногда и большие куски из горы выкатываются, то ему де того видеть не удалось.

   О болезнях де и лекарствах спрашивал он у курильских иноземцов. но они де ничего о том не знают.

   Чрез привезенных им, Плишкиным, иноземцов написал я их языка слова и спрашивал о их вере и обычаях, также спрашивал об островах дальних курильских, сколь они велики, какие на них места гористые или ровные, жилые или пустые и прочая. И сочинил резстр зверям, птицам и рыбам около островов находящимся, которое при сем репорте прилагается.

   Выспрося у оных иноземцов все, что надлежало, июля 31 дня отпустил оных на свое жилище.

   Июля 27 дня отослал я при ведении кожу с бобровой матки, которая маия 11 дня прислана была с Авачи для делания из костей ее скелета, но понеже у обоих зверей, как у мужичка так и у матки, черепы головные проломаны были, и того ради они к деланию скелета не годились.

   Июля 31 дня требовал я от Большерецкой приказной избы, 1) чтоб мне полпуда смолы для деланья вару, которым заварены посланные к вашему благородию ящики, отпущено было с роспискою, также бы и человек, вар из смолы делать умеющей, прислан был, 2) чтоб на ширенье показанных ящиков, сколько потребно, нерпичьих котовых или иных каких кож из казны выдать повелено было, 3) чтоб повелено было собрать с иноземцов полпуда сладкой травы да фунтов с 5 сахару травяного, а за збором бы оной травы и сахару послать кого из служивых или казачьих детей нарочно, 4) чтоб для превезения к устью Большой реки бывших у меня курильских мужиков два бата изготовить приказано было.

   И по силе вышеозначенного требования курильские мужики того же июля 31 отсюда к морю отправлены, а смола выдана августа 7 дня, о сладкой траве сказано, что она к посылке изготовлена будет, а сахару де ныне набрать невозможно, потому де что трава вновь делается и еще не осахарилась, а на ширенье ящиков прислана одна коровья кожа, а больше де в казне не нашлося.

   Августа 6 дня, как весть пришла в острог о прибытии бота "Гавриила" в Большерецкое устье, требовал от меня зборщик Шергин словесно, чтоб я ему сообщил известие сколько я, будучи в поездках, подвод брал и сколь далеко ездил, чтоб де по тому ему Шергину бывшим у меня в каюрах иноземцам выдать прогонные деньги и репортовать канцелярии Охоцкого порта.

   И на оное требование Большерецкой приказной избы того ж августа 19 дня ответствовано письменно, а в ответствии объявлено, что прошедшего 1737 году декабря 29 дня требовано от Большерецкой приказной избы к моей поездке на Авачю и в Курилы семерых санков, а имянно под меня и под мой богаж четверых, под пищика и под инструменты двоих, да под служивых одних санков и на них прогонных денег, на которое требование от помянутой приказной избы генваря 8 дня сего 738 году ответствовано, что де к моей поездке подводы от закащика отправлены будут, а прогонные де деньги отданы будут исправно; а ныне де в Большерецкой приказной избе известия не имеется, сколько где верст; а при отправлении моем на Авачу того же генваря 17 дня отправлены от закашика Гусельникова шестеры санки, а имянно: под меня четверы, под пищика да под служивых двои санки, а под инструменты санков я не взял, потому чго большая их часть в остроге оставлена. И ездил на помянутых подводах до имеющихся по Баане речке горячих ключей и оттуда через Начикин острожек до Авачи реки до Паратуна острожка и оттуда возвратно в Большерецк. А прошедшего марта 19 сего ж 1738 году для поездки в Курилы отправлено по моему требованию от того же закащика Гусельникова под меня трои, да под служивых одни, всего четверы санки, на которых ездил я до имеющихся на Озерной реке горячих ключей и оттуда возвратно и Большерецкая б приказная изба, выдав прогонные по плакату денги за вышеписанные подводы, прислала ко мне известие, сколько числом денег дано будет.

   Августа 23 дня по бесчисленном словесном требовании письменно требовал от Большерецкой приказной избы, чтоб та посланное требование генваря 3 дня сего 1738 году ответствие прислала, да казенной бы анбар построить приказала, объявляя ей при том, что так скорому отправлению Большерецкой приказной избы, ежели от меня репортовано будет, удивляться будут, что в целой почти год, понеже об нем в прошлом еше годе предложено, анбара построить не удосужились, а всей работы только бы на одну неделю было.

   Августа 25 дня прислана от Большерецкой приказной избы куклянка собачья муская на перемену прежде отосланной негодной куклянки, а цена ей поставлена два рубли, за которую отдано будет по цене табаком 51 золотник, да за куклянку еврашечью, присланную от зборщика Шергина с Авачи, которой цена поставлена 4 рубли, отдано будет по цене 1 фунт 4 золотника.

   Августа 26 дня прислано от Большерецкой приказной избы ответствие на требование, учиненное оной приказной избе генваря 3 дня, и табель присудным Большерецкому острогу ясачным иноземцам, с которого ответствия при сем репорте приобщается копия. А о строении анбара ответствовано, что де четыре человека плотников присланы будут, а восемьдесять кирпичей кирпишник Сава Горской подряжен делать, а как де из дела выдут, и пришлются де оные кирпичи ко мне немедленно.

   А что между описаниями пути в каждом иноземческом острожке ясачных людей меньше показано, и то писано по сказыванию тойонов тех острожков, которые для того в числе погрешили, что они о наличных сказывали, а в ясачных книгах, которые в коем остроге объясачены, тут и числятся, где б они ни жили.

   А что вообще до учиненных от меня дел касается, то я с ноября 15 дня прошедшего 1737 году продолжаю метеорологические обсервации. Зимою ездил в поездки, как выше объявлено, в пересматриванье старинных дел и в сочинении истории о камчатском народе и о завоевании Камчатки упражнялся, и хотя история о завоевании Камчатки и о бунтах и изменах не окончена, однакож для показания, что она не от моего нерадения, но от неотправления с Большерецкой приказной избы не окончена, вчерне посылаю до вашего благородия.

   При начатии весны старался я о завождении огорода, в котором сеял репу, редьку, ячмень и садил все те тразы, которые найтить мог, и которые высушеные к вашему благородию посланы, а деревья садить не успел, потому что, как огород огорожен и земля вскопана была, оные листья роспустили, однакож осенью или весною всех родов дерев, сколько здесь есть, посадить не премину. Из трав почти все принялися, а которые засохли и те дополнены будут. Ячмень посеян маия 20 дня около четверти пуда, всходить начал он маия 29 дня, а колоситься около половины июля месяца, вышина его в аршин и меньше, а колосья вершка в три, некоторые колоски и наливаться было начали, но бывшие августа в первых числах иней побили. И хотя оной ячмень и по сие время еще зелен, однакож надежды нет, чтоб что из него было, и сие не дивно, понеже несколько раз здесь сеян был и прежде меня, но такими ж мерами пропадает. Горох садил маия 25 дня, которого из ста горошин только 10 взошло, а все горошины сажены с ростками, оной вышиною около аршина, а еще и по сие время не цветет. Редьку садил 30, а репу 31 числа маия; редька и репа взошли, и ныне редька с большую морковь величиною, а репа не больше 2 дюймов в диаметре. Земля здесь не чернозем, но глиняная, видом как ил.

   Как рыба в реке появилась, то всех родов описывал рыб и набивал, кроме чавычи, которой ныне почти не было, да белой рыбы, которая у моря августа в 1 числе в реке появилась, а сюда еще не дошла, также описывал и набивал птиц, которых достать мог, которых с прочими вещами посылаю при сем до вашего благородия, а сколько чего имянно: о том явствует приложенной при сем реэстр.

   Летом собирал я и описывал травы и сушил, с которых описаниев копии, также и сушеных трав каждого рода по одной до вашего благородия посылаются, да сочинил же я описание сладкой травы и описал способ сидения вина из помянутой травы с доказательством, как и от кого оной способ найден, которое описание при сем же репорте приобщается.

   Хотя по силе данной от вашего благородия инструкции и велено мне репортовать четыре раза в год, однакож по нынешним здешним обстоятельствам того учинить невозможно, потому что судна транспортного не имеется, а землею, кроме крайних нужд, никто не посылается, и ежели бы господин капитан Шпанберг судна ныне не отпустил, то бы никак репорта послать невозможно было.

   А что впредь учиню, о том вашему благородию при самом первом случае нижайше репортовать не премину. Студент Степан Крашенинников.

   В Большерецком остроге. Августа 29 дня 1738 году.

  

   (Архив АН СССР, ф. 21, оп. 5, No 34, лл. 55-74 об.).

  

  

  

   Хотя о учинившемся мне нещастии вашему благородию из пятого моего репорта и известно, однакож при сем еще смелость приемлю нижайше донести вашему благородию, что я ныне в самую крайную бедность прихожу, оставшей провиант весь издержался, а вновь купить негде, а где и есть, то ниже пяти рублев пуда не продают, а у меня деньги все вышли, что осталось после помянутого нещастия, и то употребил на нужные вещи, вместо тех, которые утонули, а одною рыбою хотя здесь и в долг кормить могут, однакож к ней никак привыкнуть по сие время не мог. И о вышеописанной скудости провианта хотел я предлагать вашему благородью доношением и просить, дабы ваше благородие от Якуцкой воеводской канцелярии требовать изволили, чтоб для меня пуд с дватцать ржаного провианта на прогонных деньгах в Охоцк поставить, а из Охоцка на перевозном судне ко мне отослать, а оные бы прогонные деньги и за провиант, также и за сумы, в которых оной провиант ко мне пошлется, из жалованья моего вычесть повелено было. Но надеюся, что сие и кроме доношения ваше благородие учинить можете, ежели вышеписанное мое предложение не за излишнее принять изволите.

   Я бы не трудил сим ваше благородие и как возможно б прожил, ежели бы я чаял себе будущего 1739 году весною или осенью возвращения, но ежели ваше благородие сюда на Камчатку ехать изволите, то покорно прошу о присылке ко мне провианта, и о произведении здесь жалованья милостивейшее приложить старание, чтоб мне здесь не помереть голодом.

   О метеорологических инструментах объявляю вашему благородию, что термометр только один остался, а два розбиты, один в морском пути, а другой зимою, как ездил к горячим ключам, о чем я имею великую печаль и не знаю как лутче зделать, здесь ли в Большерецке его держать или в Нижней Камчатской острог с собою взять, как зимою во оной поеду, а здесь чинить только барометрические обсервации. Однакож я думаю его с собою взять и по отбытии из Нижнего возвратно в Большерецк там оставить, потому что здесь из чиненных чрез год термометрических обсерваций разность теплоты и стужи известна быть может. А из барометров, у которых трубки узкие, один налит, и ртуть в нем ходит ниже санктпетербургского термометра иногда 7, иногда 10, а иногда и 15". У самой его головки на боку есть струйка, которую я усмотрел при налитии его ртутию, и что в нем ртуть ниже другого ходит, то от струйки или нет неизвестно, понеже оная струйка не сквозная, и кажется, что духу проходить в нее не можно; а другой барометр к налитию не годен, понеже в перевозке тряской та материя, которою трубка стеклянная в деревянном сосуде укреплена, осыпалась и набилась в самую головку трубки, которую никоими мерами вычистить не мог, а с нею отведывал наливать так духу из ртути вывесть не мог. У него ж на самой головке есть поперешная струйка, в которую духу входить, как мне кажется можно. Я было хотел оную головку оттереть и вновь заливать и так бы сор вывелся из головки, и струйки бы не было, но опасен, чтоб его не окоротить.

   Ведомости о строении Олюторского острога и о походе своем господин маеор Павлуцкой не прислал ко мне, а объявить изволил, что он сам во время свидания с вашим благородием по воле вашего благородия ответствовать будет.

   Во известие доношу вашему благородию, что господа подполковник Мерлин и маеор Дмитрей Иванович Павлуцкой с розыскною канцеляриею выехали из Большерецка, а господин капитан Шпанберг будет зимовать здесь в Большерецком остроге.

   Желая вашему благородию вожделенного здравия и всякого благополучия остаюсь вашего благородия

   В Большерецком остроте. Августа 29 дня 1738 году.

  

   (ЦГАДА, ф. Портф. Миллера, портф. 248, тетр. No 8, лл. 264-265).

  

  

  

   Прошедшего сентября 4 дня сего 1738 году вышел из устья бот "Гавриил", и пошел на Ламу для отвезения репортов от господина капитана Шпанберга, и для перевезения походной розыскной канцелярии, на котором и я послал репорт к вашему благородию и при нем три ящика с разными вещами. И того же сентября 22 дня пришла в острог ведомость, что бот "Гавриил" выкинуло на берег близ устья Крутогоровой реки, которой еще и по сие время на берегу стоит, и бывшие на оном люди иные в острог приехали, а иные по иноземческим острожкам живут. Ясашиая казна, при которой от меня ящики посланы к вашему благородию, имеется на Воровской реке, и оные отошлются в Большерецк возвратно, а репорт при сем репорте к вашему благородию посылаю.

   По отослании шестого к вашему благородию репорта упражнялся я в чинении метеорологических обсерваций и в собирании трав и семян.

   О ячмене, которой был посеян в огороде, доношу вашему благородию, что он почти весь было налился, но токмо ранними морозами его побило, а горох начал цвести сентября 5 дня, а стрючков на нем не было, ибо он не успел оцвести, а снеги уже и пали; репа была в диаметре дюймов 3, только мало, ибо семена не очень хороши были, а у некоторых жителей дюйма в 4 и больше видел.

   Как реки становиться стали, то я в Верхней острог ехать намерился, чтоб мне к весне сюда возвратиться, ибо во оном остроге надеюся пробыть немалое время, потому что там острог негромленой, и архива может быть от начала оного острога имеется.

   Ноября с 1 дня метеорологические обсервации приказал я чинить определенному к тому служивому Плишкину, дав ему инструкцию, с которой копия дана мне от вашего благородия, прибавя к ней некоторые пункты, а имянно: о морских рыбах, когда которой род из моря в реку пойдет, когда до острогу дойдет, когда весною или осенью гольцы в море поплывут, когда птицы прилетят и отлетят; о трясении земли, ежели случится, то б описал он, в котором часу начнется, с которой стороны приходить, и сколь долго прдолжаться будет, один ли раз или многажды, и буде не однажды, то в сколько часов или минут одно после другого приходить станет, волнистое ли оно, или то вверх подыматься, то вниз опушаться будет, сколь жестоко, не будут ли падать от него избы или балаганы, колокола звонить и прочая, причем записывать вышину ртути в барометре, которую прежде и после трясения усмотрит, также смотреть и того, не будет ли знатной премены против прежнего в прибыли или убыли воды здешних рек; буде же случится трясение в дальном расстоянии, как например на Аваче или на Курильских островах или на Лопатке, то б и того не опускать, но с объявлением того часа, в котором оное будет, в свой журнал записывать со всеми обстоятельствы, как выше объявлено; да о горелых сопках, буде случится, что на Аваче или в Нижнем Камчатском остроге горелые сопки греметь или огонь выбрасывать будут, то б оного не опускать, но с объявлением времени, когда оные горели, в журнал записывать со всеми обстоятельствы, не было ли перед оным пожаром трясения земли или знатной прибыли морской и речной воды, не выбрасывало ли из оных пену или каменья.

   Ноября 3 дня подал я в Большерецкую приказную избу требование о подводах и о выдаче прогонных денег до Верхнего Камчатского острогу.

   Ноября 18 дня послал я требование в Большерецкую приказную избу о служивом Плишкине, чтоб Большерецкая приказная изба над ним смотрение имела, и дабы от него по всякой месяц копии с его журнала принимала, и до прибытия моего хранила, а ему б потребное число жиру на свет давала.

   Ноября 19 дня присланы мне по силе вышеозначенного требования семеры санки с собаками, и на оные прогонных денег до Верхнего Камчатского острогу три рубли восемьдесят копеек.

   Из Большерецка отправился я ноября 19 дня пополудни в 1 часу взяв с собою пищика, толмача, да двух человек служивых, а одного служивого, определенного для россылок, опустил на время в дом его, и по прибытии в Большерецк возвратно, велел быть при охранении оставшихся казенных вещей и моей квартиры.

   При отъезде взял с собою потребное число бумаги, книг и прочего да один барометр и термометр, а в Большерецке оставил только один барометр, и приказал служивому барометрические обсервации чинить, а термометров, как о том в прежних моих репортах нижайше вашему благородью доношено, кроме одного не осталось, также и барометр, о котором писал, что надлежит вновь его заливать, при залитии истрескался; итак ныне в остатке инструментов два барометра да один термометр. Из оных барометр оставлен в Большерецке, а барометр да термометр с собою взял, и оные намерен оставить в Нижнем остроге для чинения там метеорологических обсерваций.

   Оставленной в Большерецке барометр только 2° ходит ниже барометра, из Санктпетербурга присланного, и оное исчислял я так, по всякой день разность вышины ртути в обоих барометрах в особливой журнал записывал, и, сложа все вместе, разделил на числы месяца и так досталося на каждой день по 2°, а больше 7° малой барометр ниже большого никогда не ходил, а иногда только 1° разнствует, а иногда и равную вышину оба имеют.

   Определенному для чинения метеорологических наблюдений оставлено десть пищей бумаги, понеже в Большерецкой приказной избе бумаги не имеется, часы солнечные, фонарь слюденой, компас на полуденной линее начерчемой, и флюгер, в чем от него и росписка взята.

   Вышеписанного ноября 19 дня ночевал я в Уткинском острожке, расстоящем от Большерецка 23 версты.

   Ноября 20 дня приехал на Кыкчик реку и, уведомясь, что в Нижнем Кыкчинском острожке, Чаапынган называемом, будет иноземчесюой праздник, во оной острожек поехал, и в нем до 23 ноября прожил, ибо праздник их окончался уже около вечера 22 дня ноября.

   Что у них на празднике делалось, то все, ничего не опуская, описал, которое описание здесь прилагается.

   Начальное праздничное дело было у них метение юрты, которую как вычистили, и сор в одно место сгребли, то два старика, в руках по повесьму тоншичы (мятой травы, пенке подобной) держащие, неведомо что шептали, а по шептании вон выносить велели.

   С полчаса спустя старую лестницу выняли, и, место где она стояла, вычистив, один старик неведомо что наговаривал, и, положа в яму, где лестнице стоять, щепочку, тоншичем оберченую, также и над лестницею, немного пошептав, поставил на место, а старую лестницу в юрте привязать велел, ибо ее вон выносить, не окончав праздника, за грех почитается.

   Между тем собачей убор: санки, узды, алаки, и прочая все вон вынесли, потому что врагам оное неприятно.

   Немного помешкав, принесли травы и послали перед лестницею, потом пришел старик шептун и сел с правой стороны против лестницы, а подле него 3 бабы. У старика и у баб принесено с собою по плетеной рогожке, в которых завернуто тоншичь, юкола, сладкая трава, икра сухая, жир нерпичей в кишках, и в кусках. Из кишек и из юколы делали старик и бабы топоры и топорищи и обвивали их сладкою травою. Старик и каждая баба отпущали по одному человеку для добычи березнику, которым на поясы и на топоры железные и на головы навязывали тоншичь, и дали им на дорогу помянутые рогожки с запасом.

   Как они совсем изправились, то старик и бабы встали с своих мест, а у всех понемногу тоншичю в руках, и обошли вкруг лестницы однажды, приговаривая "алхалалалай", то есть пора, а за ними обшед те, которые наряжены по березник, вышли вон со всем своим запасом, а старик и бабы бывший в руках тоншичь на место, где огонь живет, положили.

   От запасу, которым дорожных наделяли, оставили они несколько, и как дорожные из юрты вон вышли, то на оставленной запас малых робят пустили, которые учинили остаткам хватку, и что кому досталось, тот то и съел.

   Между тем бабы делали из рыбы и из сладкой травы кита, которой хотя нимало на кита не походил, однакож имя его содержал; зделав, вынесли его вон до времени.

   Потом затопили юрту, и означенной старик шептун перед лестницой выкопал ямку и принес небольшую сухую камбалу, тоншичем обверченную, над которою он наговаривал, чтоб им жить в юрте в добре, чтоб праздник окончать благополучно пособил Кутху, понеже праздновать так, он им показал образ, а наговоря загреб камбалу землею и сперва сам на том месте трижды обернулся, потом все бывшие в юрте мужики и бабы, и малые робята тому последовали.

   Как все перевертелись, то один старик варил в хомягах сарану врагам на обед, а некоторые из них старых болванчиков уриладачь называемых, без которых у них никогда не водится, обвязывали сладкою травою, также делали они болванчиков, итунг называемых, которых воткнули над огнищем, оным болванчикам, как первых гольцов весною изловят, в жертву приносят.

   Между тем один старик принес в юрту обрубок березы на хантая вырубленной, и стал из него хантая делать. Хантаем они одного из врагов называют, а болвана во образ его делают. Болван хантаев голову имеет да две ноги передние, а от ног зад долгой, будто хвост протянулся, прямой или кривлеватой. Как хантая отделали, то первой тойон навязал ему на шею сладкой травы, а потом и все иные тоншичь, а иные сладкую траву вязали. По принесении жертвы принесли к нему старого хантая и поставили их вместе близ огня. Хантая нового по всякой год делают.

   А часто подминаемой шептун два небольшие камня, обвертевши в тоншичь и пошептав, закопал в двух углах у огнища, потом розклал он маленькой огонь и посадил около лесницы малых робят, на которых сверху юрты брошены три маленькие болванчика на хватку, и кто из них схватил, тот его около шеи сладкою травою и обвязал. Вскоре потом один парень взял за шею нового хантая, а трое за шею схваченных болванчиков и обтащили вокруг огня однажды крича "алхалалалай".

   Окончив помянутые действия, все старики обсели кругом огня, и шептун взял в руки лопагу, тоншичем обвязаную, говорил к огню: от Кутхи де им велено однажды в год ему огню жертвовать, и они де потому по всякой год жертвы ему приносят того б де ради он их миловал, а никакой скорби и беды и пожару не делал. Оную речь он несколько раз перерывал, а между тем все старики вставали, и топали ногами и плескали руками и кричали "алхалалалай", а как он всю речь окончил, то все старики встали и, взяв друг друга за руки, заплясали и закричали они, и все бывшие в юрте тоже "алхалалалай". Притом стали из углов выбегать бабы и девки, подняв руки кверху, искривя рожу и выпуча глаза, безобразно кричали и плясали около лестницы. И наплясавшися до охоты, разметав руки и протянув ноги, навзничь попадали, а их мужики по своим местам, из которых вышли, розносили. Удивлению достойно было, что оные бабы так притворяться умели, что ее члены будто деревянные были и не гнулись по тех пор, покамест один старик, пошептав нечто над оными, в прежнее состояние привел. Они, очнувшись, очень много кричали и плакали, будто им безмерно тяжело было, а все притвор.

   Как бабы очнулись и здравы зделались, то шептун, поворожа над пеплом, два раз лопатою кверху его бросил, а по нем и прочие то ж делали. Потом дважды, по два человека, по ковшу пеплу из юрты вон выносили и сыпали по дороге, а нагребал им пепел лопатою означенной шептун, а выходили они с пеплом не обыкновенными дверьми, но жупаном.

   Немного времени спустя обтянули вкруг юрты по стенам травяную веревку, на которой местами привязан был тоншичь. После того, часа с два пропустя, посыланные по березник мужики и робята и с ними человек до 10 бывших в юрте мужиков принесли на юрту вырубленную под корень березу, а на ней близ корня навязано в трех местах по повесму тоншичю, и стали корнем бить в окно юрты, которое вместо дверей зделано. При том топали они ногами и кричали, то ж делали и в юрте обретавшиеся от мала до велика, и как с полчаса они березою поколотили, то выскочила из угла одна девка и, взбежав по лестнице, схватила за подкорень березу и на ней повисла, а к ней в помочь иных девок и баб до 10 пришло и всякая, будто без ума, хотела взбежать по лестнице, но тойон оного острога, вшед на лестницу, не допущал их. Они за березу ухватя, к себе в юрту ее тащили, а мужики, которые на юрте были, березу держали, и так они больше получаса мучились, а между тем без утыху кричали, плясали и руками плескали, покамест, как мне кажется, утомившись, а по их врагам в них вшедшим, попадали, кроме одной, которая по тех пор держалась за березу и ревела, покамест стащила ее в юрту, а стащив и та упала; береза сажени с 3 выше юрты вершиною стояла.

   Всех баб старик попрежнему отговаривал и всех вскоре здоровыми зделал, кроме одной, которую необычно долго отговаривал и насилу отговорить возмог. А как она шевелиться стала, то безмерно закричала, что ей тошно, при том и грех свой исповедывала, что она перед празником согрешила, кожу с собак снимала, а старик ее унимал и розговаривал, дабы кричать перестала, ибо де она сама виновата, что свой грех перед праздником не очистила: грех бы де ее очистился и она б де такой болезни не приняла, ежели б де рыбью шаглу в огонь в жертву принесла.

   Часа с полтора спустя стали сверху в юрту бросать нерпичьи кожи и набросали их с 8, а в них навязано было рыбы, сладкой травы и пузырей с жиром немало. После того сбросили четыре рогожки, которые даваны были с кормом на дорогу посыланным по березник, о чем выше объявлено, во оных рогожах завязаны были огрубки березовые и остальной корм. Из нерпичьих кож рыбу, траву и жир по себе разобрали мужики, а кожи перед лестницею разослали, и из привезенных в рогожках березовых отрубков делали болванчиков востроголовых, камуда называемых, во образ тех врагов, которые во время плясания в баб входят.

   Нерпичьи сброшенные кожи в жертву оным врагам отсулены еще с осени, когда мужики на нерпичей промысел наряжались, и их не режут, но под себя постилают.

   Зделав 55 болванчиков, розсадили их рядом и сперва рожи им брусницею вымазали, потом поставили перед них толченой сараны в трех посудах и положили перед них маленькие ложки, и как думали, что они наелись, то помянутую сарану сами съели, а им положа на головы травяные колпаки, и шеи им травою сладкою и тоншичем перевязав в три пучка связали, и каждой пучек по два человека поплясав и покрича немного, в огонь бросали, а с ними и щепы, которые при отделке их родились, сожгли.

   Около полуночи вошла жупаном девка, а у ней на спине привязан был кит, о котором выше помянуто, и ползла она вкруг огня, а за нею шли два мужика, в руках держали нерпичьи кишки сладкою травою обвитые, и кричали по вороньи, ибо оные кишки во образ воронов зделаны были, и кишками били по киту, будто то вороны кита клевали, а как помянутая девка огонь оползла, то малые робята бросились и кита розтеребили, а девка выскочила было вон из юрты жупаном, но мужик уже на юрте ухватил ее и окном опускал ее по лестнице вниз головою, а для приниманья ее бросились несколько девок и баб с таким же криком, как и выше писано. Спущенная в юрту девка плясала вместе с пришедшими к ней для приниманья, даже до упаду; вставанье им было, также как и прежде, с наговором стариковым, а росхватанного кита после, по частям разделя, съели.

   Вскоре после того затопили юрту и поднялась у баб стряпня; всякая принесла свою хомягу и толкушку, и толкли шаламаево коренье, икру и кипрей вместе с нерпичьим жиром и как истолкли оное как тесто, то старик взяв хомягу небольшую збирал в оную толкуши со всякой бабы по ложке, а собрав отдал хомягу часто поминаемому шептуну, которой, седчи у огня, неведомо что шептал и бросал из собранной толкуши несколько раз в огонь, потом возвратно старику зборщику отдал, а он опять зачал разносить по бабам, и всякой вместо некоторого дара делил по ложке, между тем вся ночь прошла.

   На другой день, то есть 22 дня, около 9 часов поутру, разослали перед лестницею две нерпичьи кожи, а в средине послали рогожи, на которых сели три старухи, а у каждой в руках по пучку ошейников ременных (иноземцы вместо крестов носят), на которых навязано местами шерсть красная и тоншичь, в прислужении при старухах был один старик. Оной, взяв у старух пучки, обжигал их на огне и отдал возвратно старухам, а они, приняв тоншичь, встали с мест своих и около огня и вкруг юрты ходили одна за другой и кадили, а в прохождении все бывшие в юрте камчадалы за пучки хватали и трясли их. Потом пришед на свое место две отдали свои пучки третьей старухе, а сами беситься начали, а она вторично по юрте ходила и кадила и ко всем юртеным подпорам прикладывала, а люди кричали, обходя юрту, и та старуха взбесилась и все три вдруг попадали, а служащей старик, взяв от старухи пучки с ошейниками, приложил их к лестнице, которым все камчадалы, вставши с мест своих, руками прикоснуться спешили, и как все переходили, то старик пучки по углам роздал, и всякая баба, окуря детей своих, себя и мужа, надевала ошейники.

   Спустя с полчаса послали перед лестницею нерпу и у двух столбов привязали по маленькому парню, а два старика, прибежав в юрту, спрашивали, когда их отец приежжает, которым бывшие в юрте камчадалы отвечали, что де зимою приходит, и они, положа по кишке жиру травою сладкою обвитому, выскочили из юрты, и вскоре опять в юрту прибежали и плясали и ревели, а с ними и все бывшие в юрте закричали. Между тем одна баба вышла жупаном и несла за пазухой волка, из сладкой травы зделанного, а под травой накладено было много медвежьего жиру и нерпичьих кишек. За бабой шел мужик, тойон того острожка, с натянутым луком и стрелою, оная баба на голове тоншичевую повязку и пояс и руки им обвязаные имела, а у мужика тоншичем же голова повязана и обе руки им перевязаны, и на поясу и на луку и на стреле тоншичь же повесмами повешен был, оная баба обошла вкруг юрты, а за нею бабы и мужики шли, также безобразно крича и пляша, как и прежде, а как она до лестницы дошла, то несколько мужиков выхватили у ней волка и втащили по лестнице под самое окно юрты. А бабы учинили к лестнице приступ, и мужиков, которые стояли на лестнице и дойтить до волка им не давали, с оной насильно сбрасывали, и всеми силами волка достать и роздернуть домогались, однакож чрез долгое время мучася из сил выбились и, против прежнего, все попадали и по местам ростасканы. А тойон, которой в тот их приступ в особном месте стоял, вышел тогда и стрелил в волка, а застреленого мужики сверху стащили и испластали и очень в краткое время всего убрали, также малое число жиру и хантаем дали в жертву, а весом он был, как мне казалось, больше пуда.

   Действие о волке по всякой год выдают они из самой худой и глупой и ложной басни, которая следует ниже сего.

   На некоторой реке жил одинако камчадал и имел у себя двух малых робят; некогда случилось ему итти на промысел, а робят одних, в юрте привязанных к столбам, оставил; в небытность его пришли к робятам волки и принесли им гостинцы, и спрашивали скоро ли их отец будет, которым они сказали зимою. Потом робята от страха с ума сошли, а отец по возвращении своем несколько времени спустя чрез робят уже обумевшихся узнал, что они от страха волчья с ума сошли, волка промышлять пошел и убил его стрелою.

   По окончании волчьего действия один старик обжигал на огне повесмы тоншнчю, которого со всякой семьи сколько есть в юрте по повесму огню на жертву дается, и махал всякое повесмо по юрте по 2 раза, а обожженные клал на огнище, только из них не обжигал одного, но повесил у окна на потолке, которое там во весь год висит и так исчезает.

   Вскоре после того нанесли прутья березового по числу семей, из которых всякой главной семьи мужик взяв по пруту, и зделали их кольцами и на всякого своей семьи накладывали, с головы и до ног опущалй по два раза, а те, на которых прутья накладываны, обертясь кругом, в кольце выступали вон. Это у них грехов очищение называется. Как все очистились, то мужики с прутьями пошли вон из юрты жупаном, а за ними и родники семей их следовали, и вышед за юрты, вторично прутьями их очищали, и, очистивши, прутья в снег воткнули, вершинами приклоня на восток, на месте очищения все свои тоншичные повязки сбросали, и обресшись в юрту настоящим входом, а не жупаном, возвратились.

   Одна из пришедших на очищение девок была скорбна, которую старичонка посадил на снег, а против ее и сам сел, костылем подпершись, и шаманил над нею с полчаса, потом очистя прутьем отпустил в свое место.

   После очищения принесли мужики маленькую сухую птичку да гольца, нарочно для того изготовленных, и, пожаря их немного, розделили себе по куску и, пришед к огню, по три куска в огонь бросили, бывшим на празднике врагам на жертву. О врагах сказывают здесь, что живут они на облаках, видом как люди белые, только востроголовые, величиною с трилетнего робитенка. Платье носят лисье, соболье и рюссомачье, а тому и сами они дивятся, как они бабам в рот влазят, разве де они маленькие, да и ради де нас являются большими.

   Все вышеписанное отправя затопили они юрту, и, нажегши каменья, юколу в хомягах варить стали, а сварив щербою обливали они обоих хантаев и обретающихся при них болванчиков, также и поставленную в юрте березу, а рыбу сами съели.

   После всего березу вон из юрты вынести срядились, два человека по оной березе наверх юрты взлезли, а по лестнице всходить грех, и подали оную в юрту, и, обнесши кругом юрты, отнесли на балаган. Оной березе никакого почтения после не бывает. Сим праздник их окончался.

   Ноября 23 дня поехал я с Кыкчика, а ночевал на реке Ингыде, растоящей от Кыкчика 47 верст.

   Ноября 24 дня приехал ночевать на Воровскую реку, растоящую от Игдых или Кола реки 51 версты. Здесь, за худою погодою