Майков Аполлон Николаевич - Письма

сквитянина", и попроси у них от меня покорнейше помочь мне; я открою им свободнейший орган для выражения их убеждений, в которых, вероятно, мы не будем разниться и которые в "Библиотеке" будут состоять в том, чтобы восстановить и хоть сколько-нибудь раскрыть не достоинства уж, а свойства человеческие русского человека, которые "Русский вестник" окончательно у него отнял, и что в самых пороках и преступлениях наших есть нравственное макбетовское величие, а не мелкое мошенничество, которым они всё хотят запятнать. Второе: привести в ясность, напомнить те эстетические требования, без которых литература все-таки не может назваться литературой - и Мельниковский донос (в "Медвежьем угле") на инженера все-таки не повесть и вовсе не имеет той прелести, которою она благоухает для некоторых" (Писемский А. Ф. Письма. М.-Л., 1936, с. 110).

   ³ Брат - Владимир Николаевич Майков (1826-1885), детский писатель и журналист, впоследствии редактор журналов для детского и юношеского возраста. В. Н. Майков не был равноправным членом редакции "Библиотеки для чтения", но помогал Дружинину в редактировании журнала.

   ⁴ О Кушелеве и о поэме Полонского "Кузнечик-музыкант" см. примеч. 4 к письму 6.

   ⁶ Гончаров вернулся из заграничного отпуска 8 октября 1857 г. (Алексеев А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. М.-Л., 1960, с. 78), а Тургенев весь 1857 год провел за границей и вернулся в Россию только летом следующего года.

   ⁶ "Gelegenheite Gedichte" - стихотворения на случай (нем.); здесь имеются в виду стихотворения на современные темы.

   ⁷ Речь идет о собрании стихотворений Майкова, вышедшем в двух томах в 1858 г.

   ⁸ См. примеч. 5 к письму 2.

   ⁹ Через тридцать лет в письме к Фету Полонский вспоминал: "Писать в последние годы царствования Николая 1-го было невозможно; цензура разоряла вконец; мои невинные повести "Статуя весны", "Груня" и др. были цензурой запрещены; стихи вычеркивались; надо было бороться с цензором из-за каждого слова" (Литературно-художественный кружок им. Я. П. Полонского за 1905-6 и 1906-7 гг. Отчет Совета. СПб., 1908, с. 17).

   ¹⁰ Сохранились ли корректуры у М. Ф. Штакеншнейдер и были ли они использованы при подготовке "Рассказов" Полонского, неизвестно. Следует, однако, отметить, что в рассказе "Тифлисские сакли" были устранены существенные цензурные искажения, менявшие смысл. В журнальном тексте (Современник, 1853, No 7) отсутствуют последние главы (XXIV-XXIX), а вместо них добавлен благополучный конец. Ср. также журнальный (Современник, 1855, No 9, с. 111) и книжный (Полонский Я. П. Рассказы, с. 241-242) тексты рассказа "Дом в деревне".

  

  

   Не получаю я что-то от тебя, любезнейший мой Яков Петрович, никакой вести; на мое письмо, отправленное вместе с письмом к графу,¹ нет ответа, а уже, по времени судя и по твоей склонности писать письма, мог бы быть ответ. Не бабьи ли сплетни, которыми я занял свое письмо, тому причиною? Я ведь, впрочем, вдался в эти сплетни только для того, чтобы оправдаться перед тобою и рассказать, что подало повод известию о том, что я на тебя сержусь. Теперь я в свою очередь беспокоюсь - не рассердился ли ты на меня за это?²

   Пишу тебе, не дожидаясь твоих писем, теперь вот по какому побуждению. С тех пор как ты стал принимать участие в "Русском слове", меня стала занимать будущность этого журнала, и я об нем часто подумываю и часто мне хочется об нем с тобою беседовать. Прежде всего надобно тебе сообщить известие для журнала благоприятное. Обязательное соглашение рушилось. Четыре сотрудника "Соврем<енника>" свободны от обязанности, их связывавшей; по предложенным им новым условиям они дивиденда не получают, но получают по 150 р. с<еребром> за лист за свои сочинения, печатаемые в "Современнике", и могут печатать в других журналах, если "Совр<еменник>" не даст за представленную статью этих денег.³ Таково новое положение. 150 р. назначено для того, чтобы они предпочитали "Современник" другим изданиям, но если другие журналы дадут больше, тогда что? Они свободны, тем более что в этом новом условии есть статья обидная, та, что у меня подчеркнута. Словом, вся эта история повела только к возвышению цены на статьи и больше ничего. Сообщаю это для того, чтобы редакция "Р<усского> слова" приняла это к сведению и поспешила бы заказать кому желает из бывших обязанных статьи.

   Теперь о том, каков должен быть журнал "Р<усское> сл<ово>" и какое место он должен занять посреди других своих товарищей. Мне кажется, ему надобно дать особенную физиономию, и это теперь нетрудно. Теперь во главе нашей журналистики все-таки стоит "Р<усский> вестник", как живой орган общественно-политической мысли разумной России. Все прочие журналы и газеты стремятся к тому, чтобы подняться теми же путями, и, оставляя литературную часть в пренебрежении, силятся получить учено-политический, социальный характер. Спору нет, что это хорошо, но, с другой стороны, это крайне скучно и утомительно, тем более что все это наполняется статьями спешными по делам, требующим зрелого обсуждения, а теперь уже прошло у нас время, когда достаточно было только шевелить вопросы. В эпоху, когда прав<ительст>во само пустилось по спасительному пути реформ и призывает само все разумные силы нации к открытию мер для осуществления идей, за которые некогда гнало, - тут уже шевелить нечего, тут нужно дельное и спокойное рассуждение. Словом, теперь, когда все более и более стремится стать в нормальное положение, и литература должна найти свое место в обществе, и искусство должно предъявить свои права, чтобы течь параллельно к жизни народа со всеми другими его силами. Смотри Англию. Вот почему я полагаю, что "Р<усское> сл<ово>" должно быть по характеру своему журналом преимущественно учено-литературным и художественный элемент д<олжен> б<ыть> в нем главным. Дружинин это понял, но у него нет сил одному поддержать это.⁴ Конечно, приобретение статей есть дело случайное, но редакция должна заявить себя критикою, единством критического взгляда. Искусство рождается из жизни и из иного материала, как тот, который представляется жизнию, не может и не должно заимствовать обстановки своей идеи. Как оно выполняет эту идею (нравственную, психологическую, конечно, задачу) и как автор обращается с материальной обстановкой (краски) - вот Standpunkt {Точка зрения (нем.).} разумной критики, соединяющей в себе и так называемые у нас художественное и общественное направления. Это раз; и ты, верно, со мной согласишься в этом отношении, отчего я не распространяюсь в развитии моей мысли. Другое, что я хотел бы тебе сообщить для памятки, это вот что: перенесем-ко в журнал, где ты будешь хозяйничать, то, что мы, помнишь, хотели завести в предполагавшемся нашем стихотворном журнале. Будем постоянно следить за стихотворной поэзией в России и ей посвящать много места в журнале; помилуй! у нас появилось в печати за эти годы много такого, что следует изучить, напр<имер> поэма Некрасова,⁵ - и об ней нигде ни слова, все проходит в мертвом молчании журналов, между тем как публика знает и отмечает все выходящее из ряду вон. И представь себе - вообще стихи ужасно идут и изданные отдельной книгой. Будем разбирать друг друга, спорить, рассуждать об стихах и поэзии. Но ты себе представить не можешь, как надоели всем и каждому Gelegenheitsgedichte⁶ и как все рады вдруг посреди этой дидактики встретить строчку, где сказалось сердце. Я уже о своем впечатлении не говорю. Я читать не могу стихов теперь, где кроме задирательной идеи ничего нет. А уж рассказы об исправниках - мочи нет! Двадцать рассуждений бы прочел лучше о преобразовании земской полиции, чем одну такую повесть.

   В "силу всего сказанного я бы и советовал вам приобресть Апол<лона> Григорьева.⁷

   Но ты не выведи из моих слов одностороннего заключения. Вообще в журнале должно помещать все, что дает время; и в ученом отношении, и, пожалуй, повести с исправниками, но надобно, чтобы в публике образовалось такое мнение. Если я хочу установить свое мнение о литературном достоинстве того или другого явления в словесности или по поводу вопроса, возникающего в литературе, надобно, чтоб я знал, что мне об этом следует прочесть в "Р<усском> слове". Словом, критика д<олжна> б<ыть> историко-эстетическая и психологическая. Без исторического элемента, т. е. без отношения ко времени, настоящему или прошедшему, один эстетический взгляд недостаточен, равно недостаточно рассматривать произведение без отношения его к психологическим вопросам, как тем, на которых автор строит свое создание, так и без внимания к тому психологическому, личному его побуждению, которое дало бытие этому созданию. Но об этом полно. Я думаю, что ты меня понял и, вероятно, согласен со мною.

   Я все нахожусь в хлопотах. Сбираюсь к поездке в Архипелаг, учусь по-гречески, читаю путешествия,⁸ читаю по цензуре,⁹ заседаю в Комитете о пересмотрении ц<ензурного> устава¹⁰ и издаю свои книжки.¹¹ Столько занятий, разумеется, не благоприятны для того, чтобы писать стихи. Для стихов мне необходима лень, свобода. На днях я вышлю к графу первый отпечатанный том. Второй обещает типография изготовить к Святой. В этом издании для меня утешительное вот что: все говорят, кому я покажу второй том, еще рукописный, что второй том лучше первого и первый убит вторым. Рад я этому потому, что во 2-м более меня самого, более прожитого, прочувствованного, более правды, натуры, чем в первом, в котором много сочинения. Почти каждое стихотворение имеет свою историю для меня; я знаю, какой момент жизни его породил. Насчет поездки весьма естественна во мне борьба, два голоса, один зовет в неизвестную даль, в эту бродячую жизнь, в которой представляется столько заманчивого, новых чувств, новой тоски, новой обстановки... но вместе с тем тяжело оторваться от семьи. Ну, как кого-нибудь из нас не хватит налицо через год?

   По обыкновению моему я удовлетворился в желании моем побеседовать с тобой только тем, что написал письмо, - и оно опять завалялось. Вчера получил от тебя¹³ - и еще раз посмеялся, но на этот раз посмеялся над тем, как тебя изумила и сконфузила весть об идее М<арии> Ф<едоровны Штакеншнейдер> смотреть для тебя квартиру. Ты как будто хочешь оправдаться! вот что забавно! Мы очень хорошо понимаем М. Ф. и подтруниваем над нею; напр<имер>, она не может слышать равнодушно, когда я говорю (а говорю я это ей часто для забавы), что Людм<ила> Петр<овна Шелгунова>¹⁴ получает от тебя каждую неделю письма: она просто ревнует. Портрет твой к Анне Иван<овне> тоже она не вынесла равнодушно.¹⁵

   Я несколько раз хотел было тебе писать о проделках редакции графа. Но вижу из письма к Л. П., что ты все знаешь. Каких литераторов-то она отыскала! Это мерзость, позорящая все сословие наше.¹⁶ Графу объяснять это здесь мне было неловко, хотя я знал, что он рано или поздно узнает, но что ему за этот опыт заплатить тысяч 10 ничего не стоит. Вот только твои слова о поэме Мея "Кн<ягиня> Вяземская" меня несколько оставили в недоумении. Дело в том, что я слышал ее в чтении автора и был поражен мастерством подделки под русскую народную поэтическую речь, и я задал себе вопрос: какова будет речь будущего нашего Пушкина? Судя уже по явлениям, совершающимся в нашей прозаической литературе, и принимая в соображение демократическое [народное] направление века и обработку истории и народности, я решил, что будущий Пушкин оставит наши ямбы и хореи, как и всю поэаию нашу, которая есть выражение верхнего слоя общества, и будет воспроизводить народ в его истории, которая тогда разработается, и в его светлых силах, кот<орые> тогда выдвинутся вперед. Из этого я заключил, что Мей один из нас угадал путь, по коему пойдет этот Пушкин. Посему его "Кн. Вяз<емская>" получила в глазах моих огромное достоинство. Под этим обаянием я находился долго; но мне представился потом другой вопрос: при большем развитии образования верхний ли слой общества будет принимать в себя прилив от народа, или, напротив, народ будет цивилизоваться, принимая формы, а след<овательно>, речь и ее выражения этого верхнего, передового отряда? Разумеется, выйдет compromis; но все-таки сила мысли, науки, перенесенных страданий за мысль, словом, европейский общий элемент одержит верх - и наши милые ямбы и хореи будут бессмертны. Вследствие этого размышления "Кн. Вяземская" опять понизилась в глазах моих и представилась мне просто натянутою. Впрочем, чтоб решительно сказать, надобно ее прочесть самому.¹⁷

   Я писал тебе об Апол<лоне> Григорьеве не потому, чтобы видел в нем второго Белинского, не потому, что он расположен ко мне, а потому, что он все-таки лучший из современных критиков и единственный, чистосердечно любящий искусство. Чернышевский - публицист, Дудышкин - юрист в эстетике, а критик, в котором бы сидел хоть маленький поэт, - не имеется, и посреди молодых не предвидится. Григорьев часто дичит. Но прочти его две большие статьи, одну в "Русск<ой> беседе", другую в "Б<иблиотеке> д<ля> ч<тения>",¹⁸ ты увидишь, не говоря о блестящих страницах про Байрона и Ж. Занд, чрезвычайно дельные заметки о таких сторонах искусства, о которых и не снится другим нашим критикам, ибо поэзию Григорьев понимает чувством. Я, разумеется, не настаиваю и не ручаюсь, чтобы Гр<игорьев> не поврал, но представляю тебе мое мнение. Друг наш М. Лар. Михайлов может быть тоже хорошим критиком - он об Мее написал прекрасную статью, но на Михайлова как на работника полагаться нельзя, притом он может быть гораздо полезнее как повествователь; в нем сидит художник, который не дозволяет ему быть тем отличным сотрудником журнала, каким бы он мог быть.¹⁹ Кто же еще? Старов? - он, сказывают, говорит хорошо, но пишет плохо.²⁰ Современники открыли какого-то Добролюбова, но этот господин до сих пор произвел только две позорнейшие статьи р<усской> журналистики, об гр. Растопчиной и Мее, каких давно уж не бывало.²¹ Прийдется тебе самому работать, да жаль тебя тратить на это дело. Не завести ли критику посредством художников? Пусть Писемский пишет о Салтыкове, Толстой - о Тургеневе, примерно... Мысль недурна - но журнал тогда в стороне и уж совсем выходит сборник.

   Но, милый мой, я уже злоупотребляю. Тебе скучно, я вижу, тем более что в результате ничего не выходит, а потому прощай. Авось сегодня занесу письмо это к Закревскому.²² Что Кроль?²³ Кланяйся ему, равно кланяйся и графу, и всем. Что Тургенев, получил ли мое письмо? Мне было потом совестно, с чего я взял ему вдруг написать.²⁴

   14 марта ст<арого> ст<иля>.

   Говорят - мы идем в начале июня.²⁵ Что если бы нам увидеться хоть раз до новой годовой разлуки?

  

   Три фразы из этого письма процитированы (не вполне точно) в книге Л. Э. Варустина "Журнал "Русское слово". 1859-1866" (Л., 1966, с. 10, 14).

  

   ¹ Граф - Г. А. Кушелев-Безбородко. Это письмо к нему Майкова нам неизвестно. В ИРЛИ хранится более позднее письмо, относящееся к маю 1858 г. (16674.CVIIб.7).

   ² Письмо Майкова с "бабьими сплетнями" находится в ИРЛИ (16684.CVIIб.8, письмо 39, без даты). В нем он не без иронии пишет о М. Ф. Штакеншнейдер, о ее поисках квартиры для Полонского, о ее отношениях с Л. П. Шелгуновой и т. д. См. также письма Полонского к М. Ф. Штакеншнейдер от 25 января и 1 марта 1858 г. (ИРЛИ, p. III, on. 2, No 2071 и 2073) и письмо Штакеншнейдер к Полонскому от начала марта 1858 г. (ф. 241, 12613.LXXб.7, л. 117 об.-118). Отголоски всего этого содержатся в комментируемом письме.

   ³ Об "обязательном соглашении" 1856 г. см. примеч. 3 к письму 4.

   ⁴ В это время в близких Майкову литературных кругах мысль о необходимости чисто литературного журнала всячески муссировалась. Так, 15 апреля 1858 г. Дружинин писал Л. Н. Толстому: "Потребность в чисто литературном журнале с критикою, энергически противодействующею всем теперешним неистовствам и безобразиям, чувствуется в сильной степени. Гончаров, Ермил (т. е. Писемский, - И. Я.), Анненков, Майков, Михайлов, Авдеев и многие еще встретили эту мысль с великим одобрением; если к этому сборищу присоединитесь Вы, Островский, Тургенев и, пожалуй, наш уродивый Григорович <...> то можно решительно сказать, что вся изящная словесность наконец соединится в одном пункте" (Чуковский К. Люди и книги шестидесятых годов. Л., 1934, с. 260). Об этом см. также: Краснов Г. В. К расколу редакции "Современника" в 50-е годы XIX в. - В кн.: Проблемы истории общественной мысли и историографии. М., 1976, с. 121-123, 125.

   ⁵ Имеется в виду поэма Некрасова "Тишина".

   ⁶ См. примеч. 6 к письму 7.

   ⁷ В начале 1858 г. Полонский по рекомендации Майкова (см. его письмо к Полонскому от 14 октября 1857 г. - 16684.CVIIIб.8) стал соредактором давно задуманного Г. А. Кушелевым-Безбородко "Русского слова", а весною А. А. Григорьев по рекомендации Полонского был приглашен в качестве помощника редактора и с начала издания журнала - с января 1859 г. - стал его ведущим критиком. Однако между Полонским и Григорьевым вскоре возникли трения (см. публикацию Г. В. Прохорова: Звенья, т. I. M.-Л., 1932), и Полонский принужден был уйти из редакции, До конца жизни он сохранил чувство обиды на Григорьева. В 1889 г. Полонский писал Фету: "Григорьева я когда-то разыскал во Флоренции и привел его к графу Кушелеву-Безбородко с тем, чтобы тот пригласил его в сотрудники "Русского слова" <...> Сделавшись присяжным критиком "Русского слова", вытеснил меня из редакции за то, что я в одной из критических статей его сделал отметку такого места, которого ни я не мог понять, ни те, кому я читал это место" (Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии. Пг., 1917, с. 339-340). См. также: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.-Л., 1934, с. 236-237; Варустин Л. Э. Журнал "Русское слово"..., с. 26-30. Но и Григорьев недолго продержался в редакции, вытесненный привлеченным по его же совету А. И. Хмельницким. "Русское слово", довольно аморфное по своему направлению, успеха не имело, и летом 1860 г. Кушелев-Безбородко передал его в руки Г. Е. Благосветлова, превратившего журнал в орган демократической мысли.

   ⁸ Речь идет о морской экспедиции в Грецию, к участию в которой по инициативе великого князя Константина Николаевича был приглашен Майков. Новогречский язык поэт изучил под руководством Г. С. Дестуниса, впоследствии профессора греческой литературы Петербургского университета. Литературным результатом поездки Майкова был цикл его стихотворений "Новогреческие песни". Корвет "Баян", на котором он плавал, побывал также в Италии. Итальянские впечатления отразились в цикле "Неаполитанский дневник".

   ⁹ Майков служил цензором в Комитете цензуры иностранной, а впоследствии стал его председателем. Часто жалуясь на материальные трудности, Майков свою службу в цензуре рассматривал как единственный источник существования. Так, в сентябре 1858 г. он писал родным: "Как подумаешь, все-то мы бьемся из-за проклятых денег! Что и со мной было бы, если бы не мой милый К. Ц. И.! (Комитет цензуры иностранной)" (16996.CVIIIб.6, л. 33 об.).

   ¹⁰ По словам биографа Майкова, "в ноябре 1857 г. министр народного просвещения А. С. Норов, признавая необходимым пересмотр цензурного устава 1828 года и согласования с ним отдельных распоряжений по цензуре, для приведения устава в полное и законное единство, образовал для этой цели временный комитет под председательством товарища своего <П. А. Вяземского> и пожелал, чтобы в состав этого комитета был командирован А. Н. Майков, с возложением на него вместе с тем и производства дел этого комитета" (Златковский М. Л. Аполлон Николаевич Майков. Изд. 2-е. СПб., 1898, с. 54).

   ¹¹ Речь идет о двухтомном издании "Стихотворений" (СПб., 1858).

   ¹² Число не дописано.

   ¹³ Это письмо Полонского - от 10 марта н. ст. 1858 г. - находится в ИРЛИ (16904.CVIIIб.3).

   ¹⁴ Шелгунова Людмила Петровна (1832-1901) - жена видного публициста и критика революционно-демократического лагеря 1860-х годов Н. В. Шелгунова, друг М. Л. Михайлова, автор интересных воспоминаний "Из далекого прошлого". Несколько писем Полонского к Шелгуновой опубликованы в газете "Русская земля" (1904, No 3, 3 января).

   ¹⁵ Об этом портрете см. письма жены Майкова, Анны Ивановны, к Полонскому от сентября 1857 г. и 8 февраля 1858 г. (16684.CVIIб.8).

   ¹⁶ Подбором сотрудников для "Русского слова" занимался в это время фельетонист и беллетрист Е. А. Моллер. 10 марта 1858 г. Полонский писал Л. П. Шелгуновой: "Граф вполне сознался, наконец, что для журнала еще ничего не сделано, что окружали его не литераторы, а литературная тля, что из числа приобретенных им рукописей более трех третей - дрянь никуда не годная, - нынче получено было письмо от Моллера, в котором он присылает список статей, им приобретенных по отъезде графа за границу. Боже ты мой! Каких-каких имен я там не встретил!".

   ¹⁷ "Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую" была напечатана через год в "Русском слове" (1859, No 3). "Вывод из всей моей летописной работы", - писал о ней Мей Н. Ф. Щербине (Мей Л. А. Стихотворения и драмы. [Л.], 1947 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 537). В указанном выше письме к Л. П. Шелгуновой Полонский резко отозвался о произведении Мея: "По моему мнению, это такая стихотворная нелепость, что... совестно даже думать, что эту песню произвел на свет человек даровитый". Нелепости Полонский усматривал и в языке "Песни", и в отдельных ее образах.

   ¹⁸ Имеются в виду статьи А. А. Григорьева "О правде и искренности в искусстве" (Русская беседа, 1856, т. 3) и "Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства" (Библиотека для чтения, 1858, No 1). Вторая статья посвящена Майкову.

   ¹⁹ Статья Михайлова о Мее, напечатанная под его именем, неизвестна. Возможно, это большая неподписанная рецензия на "Стихотворения Л. Мея" (СПб., 1857) и "Слово о полку Игореве... Перевод Л. Мея" (СПб., 1856), появившаяся в "Библиотеке для чтения" (1858, No 1, "Литературная летопись", с. 11-35).

   ²⁰ Старов Николай Дмитриевич - педагог. 21 апреля 1858 г. Е. А. Штакеншнейдер записала в дневник: Полонский, через !!!!!мамй и Майкова, приглашает и Михайлова в сотрудники редактируемого им журнала, а также и Старова, этого восторженного учителя словесности" (Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.-Л., 1934, с. 203). Осуществилось ли сотрудничество Старова в "Русском слове" в 1859 г., неизвестно. См. также: Юнге Е. Ф. Воспоминания. [М., 1914], с. 145-147.

   ²¹ Имеются в виду язвительные рецензии Добролюбова на "роман в письмах" Е. Ростопчиной "У пристани" и "Стихотворения" Л. Мея (Современник, 1857, No 10 и 12), напечатанные, как и другие рецензии Добролюбова, без подписи. Слова "только две" свидетельствуют о том, что степень участия Добролюбова в "Современнике" была еще неизвестна в литературных кругах.

   ²² О каком Закревском идет речь - неизвестно.

   ²³ Кроль Николай Иванович (1823-1871) - поэт и драматург. В 1850-х годах лирика Кроля находилась в русле школы "искусства для искусства"; в 1857 г. он выпустил сборник "Эскизы". В конце 1850-х годов во время путешествия во Францию Кроль сблизился с политическими эмигрантами и, проникнувшись демократическими симпатиями, стал писать юмористические стихотворения, иногда с яркой политической окраской; сотрудничал в "Искре" и других журналах демократического направления. Кроль был своим человеком в редакционном кружке "Русского слова"; Кушелев-Безбородко был женат на его сестре. По свидетельству современника, Кроль рекомендовал Кушелеву Г. Е. Благосветлова, который в 1860 г. и стал редактором "Русского слова".

   ²⁴ Майков вспоминает о своем восторженном письме к Тургеневу от 5 декабря 1857 г., в котором он призывал его вернуться в Россию: "Возвращайтесь сюда! Здесь строится, нужны работники, - а главного артельщика и нет...". Письмо напечатано в воспоминаниях Л. П. Шелгуновой, см.: Шелгунов Н. В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания, т. 2. [М.], 1967, с. 86-89.

   ²⁵ Корвет "Баян" отправился из Кронштадта лишь 5 августа 1858 г., см.: [Панаев И. И.]. Петербургская жизнь. Заметки Нового Поэта. - Современник, 1858, No 9, с. 108.

  

  

   Я вчера, уезжая из Петербурга, написал тебе записку;¹ теперь по поводу того же разбора пишу другую. Меня заняла мысль - неужели не выражается никакой общей идеи в массе моих литературных трудов? Пообсудив все хорошенько, я дошел до заключения, что выражается, и именно та, которая проходит через всю мою жизнь. Идея эта есть природа, натура, натуральность и норма. Не говорю уже о природе внешней: что автор любит ее и любит жизнь с ней и в ней, это уже не подлежит сомнению, и я уверен, что читатель в затруднении даже сказать, которую природу он больше любит - роскошь ли юга или северное болото. Но успокоительное ее влияние, мне кажется, заметно и в нормальности отношений автора в житейском мире. Посмотри отношения к женщине: он нигде не рисуется, не становится на дыбы; отсюда происходит также и отчужденность от собственно современных вопросов, ибо мир человека как будто кажется мал для того, кто жизнь ведет под влиянием космических сил, а впутавшись в него, немудрено такому стороннему зрителю и вздор иногда понести, поддавшись влиянию великих идей, которые двинут иногда предержащие власть для корыстных своих целей. Но, с другой стороны, - и именно это довольно сильно высказывается в ряде пьес, постоянно во все годы следующих одна за другою, - эта природа и любовь к ней заставляет глубже чувствовать уклонение условий общественной жизни от нормы. См. Послание к барышне,² "Грезы", в "Очерках Рима" многие пьесы, "Жрец", "Весенний бред", "Он и она", "Вихрь" и мн<ого> др<угих>, вроде "После бала", "Старый хлам" и пр. Одним словом, автор не может уже оставаться равнодушным к условным формам общества и порождаемых ими аномалий. И действительно, во всей моей жизни я никогда не лгал и не мог терпеть лганья, даже перед самим собою. В "Трех смертях", самой уже объективной пьесе (это, конечно, я только теперь уразумеваю, а не тогда, когда писал), я не мог этих философов заставить остаться отвлеченными идеями, - в каждом из них сказывается человек, несмотря на то что у каждого в голове теория: Лукан - малодушный мальчик, который, по восприимчивой натуре, в минуту может быть героем; Сенека все-таки вышел стариком и падает перед сомнением в своем призвании; Люций тоже иногда выходит из себя.

   Странное еще это чувство объективности. Верь мне, что каждая пьеса, хотя бы она взята была из чуждого мира, возникла вследствие личного впечатления, положения и чувства, но во мне есть способность личному впечатлению дать эпическую важность и восторг, волнение и слезы, сопровождающие рождение всякой почти пьесы, скрыть под спокойным и живописным стихом.

   Вот тебе несколько мыслей моих о себе. Но знаешь ли что? мне как-то вдруг страшно стало сию минуту, страшно, что я так отрешился от себя и взглянул на себя, как третье лицо. Пренеприятное чувство, вследствие которого перестаю писать и думать об этом и иду спать, с тем чтоб завтра рано удрать на озеро.

   Дача наша очень хороша, но все-таки такая, что если бы я два последние года прожил здесь, то ни за что бы не написал того, что написал близ Гатчины, а вернее, не написал бы ничего. Кругом есть дачники и аристократы, лесу нет, ловля в саду, дом барский, ни уюта, ни приюта, ничего такого, что бы полюбить.

   Словом, не моя скорлупа. А все-таки, когда будет тепло, приезжай на день, на два поудить. Ей-богу, хорошее дело, и для тебя, мой друг, полезное, так что я тебя не столько уже приглашаю, сколько прошу, и настоятельно прошу. К тому и то аргумент - я исчезаю надолго,³ так надо разок поудить вместе, то есть денек провести по душе.

  

   Небольшой отрывок данного письма (16666.CVIIб.7) напечатан Н. Л. Степановым в статье о Майкове (История русской литературы, т. 8, ч. 2. М.-Л., 1956, с. 298). В ИРЛИ хранится также письмо Дудышкина к Майкову 1857 г. (16792.CVIIIб.1).

   Дудышкин Степан Степанович (1820-1866) - литературный критик, ближайший сотрудник "Отечественных записок" А. А. Краевского, а с 1860 г. его соредактор; приятель Майкова с университетских лет.

  

   ¹ Эта записка сохранилась: "Сию минуту я отправляюсь на дачу и сию же минуту я прочел в "С. П<етер>б<ургских> ведомостях" разбор моей книги. Истинно он меня порадовал, и я уступаю первому движению сердца и прошу тебя передать Краевскому за напечатание, а неизвестному рецензенту за написание этого разбора, тем более что так давно я не видел даже упоминания имени моего в рецензиях. Это смелость, за которую вдвойне благодарю..." (почтовый штемпель: 18 мая). Речь идет о литературном обозрении, большая часть которого представляет собой характеристику творчества Майкова в связи с выходом собрания его стихотворений (Русская литература. - С.-Петербургские ведомости, 1858, No 100, 10 мая, без подписи). В ней много похвальных слов о "строгой, спокойной, основанной не на преобладании одного элемента над другим, а на их гармонии" красоте, о том, что мысль и чувство отличаются у Майкова "не поэтическою неопределенностью, а своею внешнею осязательностью", о стихе, которым никто после Пушкина не владел так мастерски. Вместе с тем критик дал общую оценку творческого облика Майкова, которая, как видим из письма к Дудышкину, задела его за живое. Основной его чертой автор статьи считает, если выразить сказанное им современным понятием, эстетизм. По его словам, поэзия Майкова "преимущественно вращается в отвлеченных, чисто художественных сферах: это поэзия без отношения к современной эпохе". Она "идеализирует действительность, облекает ее в художественные формы, нисколько не стараясь вникнуть в смысл этой действительности. Она вдохновляется более внешнею стороною действительности и возводит эту сторону до художественного совершенства, но при таком процессе трудно угадать личное воззрение поэта на жизнь <...> трудно дать отличительный характер поэту, если только эта отличительность не состоит в одном исключительном воспроизведении идеи красоты". Критик называет творчество Майкова "чисто объективным" и говорит о его "безучастности" к изображаемому. Это свойственно, по его утверждению, не только пейзажной лирике Майкова, но и такому произведению, как "Три смерти", в котором много "истинно поэтических красот". Однако Майкова, по словам рецензента, "занимает здесь не мысль, а картина; он интересуется не столько мыслью, сколько процессом воплощения этой мысли в выведенных им лицах. Насколько прав Лукан, Сенека или Люций и есть ли где-нибудь правда вне этих лиц, до этого поэту нет дела". Правда, автор статьи делает оговорку, что речь идет "не о достоинстве, несостоятельности или отсутствии мысли в каком-либо произведении г. Майкова, а о том, какую роль играет элемент мысли в его поэзии".

   ² Имеется в виду стихотворение Майкова "Барышне" ("Вас, ангел, реющий в гостиных..."). См. о нем также в письме 3.

   ³ Майков имеет в виду морскую экспедицию в Грецию.

  

  

  

   В издающемся ныне "Энциклопедическом лексиконе" мне вверена редакция по отделу изящных искусств, к которым отнесен и театр. Никогда не занимавшись историей драматического искусства, я желал бы передать все статьи по части театра и истории его в какие-нибудь опытные руки, и полагаю, что не ошибусь, если предложу их Вам. Поэтому прошу Вас, буде это Вас не затруднит, пожаловать ко мне в пятницу в 6 часов вечером, - в это время обыкновенно собираются у меня все мои сотрудники для разбора алфавита, чтения статей и общих совещаний, так как труды по всему моему отделу у меня обсуживаются всеми сотрудниками коллегиально. Извините меня, что не являюсь просить Вас лично, ибо сегодня никак не могу улучить для этого минуты, а откладывать дело далее мне бы не хотелось, и хотелось бы вместе с тем, чтобы завтра Вы уже были бы в общем нашем заседании и, если согласитесь, тотчас бы вошли в состав редакции. Живу я: в Большой Садовой, против Юсупова сада, в доме Куканова, 3-й подъезд от угла Екатерингофского проспекта, в 3-м этаже.

   Надеюсь, что Вы примете мое предложение.

   Честь имею быть

  

   Дата письма (ф. 134, оп. 5, No 199) определяется по почтовому штемпелю: 17 марта 1860 г. (17 марта и был четверг). Еще одно письмо Майкова к Кони (без даты) опубликовано в "Русском архиве" (1909, No 11, с. 253-254).

   Кони Федор Алексеевич (1809-1879) - водевилист, театральный критик и историк театра, журналист, редактор "Литературной газеты" (в начале 1840-х годов) и театрального журнала "Пантеон" (в 1840-1841, 1847-1856 гг.; название его варьировалось).

   "Энциклопедический лексикон", о котором пишет Майков, - это "Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами". Он выходил в 1861-1863 гг. и прекратился на шестом томе. Участие Майкова - заведование "редакцией изящных искусств" - было отмечено в первых четырех томах, а затем имя его из состава редакции исчезло. В первых трех томах помещен десяток небольших статей и заметок Кони. В ИРЛИ находится письмо Кони к Майкову от 12 ноября 1860 г. по поводу статей для "Энциклопедического словаря" (16832.CVIIIб.2). Кони сообщает, что две статьи ("Агвийяр", "Айра Ольдридж") он переделал и сократил, а статью "Актер" не хочет портить и просит передать другому лицу. В 1-м томе напечатана заметка Кони о португальской артистке Агвийяр; статья "Актер и актриса", помещенная во 2-м томе, подписана инициалами П. Л., т. е. принадлежит П. Л. Лаврову.

  

  

  

   Получив вчера от Вас мое стихотворение "Поля", я крайне был удивлен, что цензура вымарала в нем почти весь его смысл, и пришел к убеждению, что она остановилась только на одном поверхностном прочтении. Я стал вдумываться в эту пьесу и уверился, что из нее нельзя вывести иного заключения, как следующее.

   В ней представлен дворовый человек, который недоволен "волей". Взят мною дворовый как представитель рабского, испорченного класса; он с помещиком старого времени кутил, даже разбойничал иногда вместе, словом, был его сеидом; правда, был бит и барином, но зато чванился перед дворней и мужиками, играл роль, вертел всем домом, - явление ненавистное, но нам всем знакомое. {Оно так известно в литературе, что его узнают по одному намеку, по одной черте: известно, какие люди дворовые! (Прим. А. Н. Майкова).} Такой человек недоволен "волей" потому, что она лишила его прежнего значения, что он уже по-старому не может удовлетворять своим страстям и порокам, и, разумеется, плачет по старине и ругает новое. Кто же не поймет, что брань на новый порядок в устах старого подлого холопа есть величайшая похвала благодетельной реформе, ныне у нас совершившейся. {Это то же, что плач взяточника по взяткам, плач подьячего по прежнему хаосу в законах и т. п. (Прим. А. Н. Майкова).} Это ясно для каждого, кто имеет хоть какое-нибудь понятие о художественном образе. Надо брать смысл всей пьесы, а не отдельные выражения: ведь мой старик смешон тем, что в своих ламентациях плачет и о каруселях для гостей! Неужели не ясно!

   Далее: этот холоп пристает к ямщику, чтоб тот сказал, чего они хотят? Ямщик не находится, что отвечать: да разве инстинктивный еще человек может сказать что-нибудь определенное? А в его движении, что он поскакал, видно только, что он, по инстинкту, хочет и в жизни уйти от того порядка, который уничтожен уже правительством, уйти "как от волков", "как из-под тучи грозовой" и пр. Ведь этими чертами характеризуется старый крепостной порядок! А куда уйти? он и этого не может сказать, а к чему-то уже осуществляющемуся лучшему, что характеризуется последним стихом: А даль-то, даль - как широка! Ясно - это горизонт, открытый новым Положением.

   Если бы можно было обратить внимание цензуры на общий смысл пьесы, а не на отдельные выражения, взятые без связи, то она бы тотчас нашла, что эта пьеса есть самая большая похвала Положению 19 февраля, какую я только могу сказать, по эпическому складу моего литературного дарования, а эту похвалу мне даже хочется заявить публично, ибо я душевно сочувствую этому величайшему деянию нашего государя.

   Впрочем, для большей ясности, но в границах моего искусства я сделал некоторые изменения в кой-каких стихах, чтобы рельефнее выставить мою мысль. Может быть, эти поправки в глазах цензуры прольют более ясный свет на все содержание пьесы, и я почти не сомневаюсь, что с этими поправками она ее дозволит для чтения. Вверяю Вам еще раз мое детище, похлопочите, чтобы и теперь оно не вышло уродом. Ей-богу, в нем нет никакой затаенной мысли!

   С истинным почтением и совершенной преданностью

   Дек<абря> 6

   1861 года.

  

   В архиве Майкова сохранились два автографа этого письма: неполный черновик (17380.CIXб.15, л. 78, среди писем к неизвестным лицам) и перебеленный текст (16672.CVIIб.7); оба - без даты. Автограф, отосланный Ковалевскому, с несколькими мелкими исправлениями и датой, хранится в его архиве в ГПБ (ф. 356, No 261). Нами письмо печатается по этому автографу. В ГПБ находятся еще два письма Майкова к Ковалевскому.

   Ковалевский Егор Петрович (1811-1868) - горный инженер, путешественник, дипломат, во второй половине 1850-х годов директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел; автор книг "Четыре месяца в Черногории", "Путешествие в Китай", "Граф Блудов и его время" и др.; брат министра народного просвещения (в 1858-1861 гг.) Евграфа П. Ковалевского; со дня основания Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым (Литературного фонда) его председатель.

   Стихотворение Майкова "Поля" и другие произведения, предназначавшиеся для публичного чтения в пользу Литературного фонда, были представлены в Министерство народного просвещения, в ведении которого тогда находилась цензура. 4 декабря 1861 г. министр Е. В. Путятин сообщил Ковалевскому, что некоторые из них, в том числе "Поля", дозволены с купюрами - "отрывок из стихотворения г. Майкова "Поля" - за исключением стихов, не пропущенных Государственною канцеляриею и зачеркнутых красным карандашом" (ГПБ, архив Литературного фонда, т. 9, л. 377-377 об.). В Государственную канцелярию направлялись цензурным комитетом все произведения, так или иначе затрагивающие крестьянский вопрос. Что именно обеспокоило Государственную канцелярию в стихотворении Майкова, ясно из его письма к Ковалевскому. В ГПБ (ф. 453, оп. 1, No 2) хранится автограф стихотворения "Поля", в котором красным карандашом отчеркнуты строфы 14-23. В искаженном виде "Поля", озаглавленные "Из путевых впечатлений" (см.: СПб. ведомости, 1861, No 286 и 287, 24 и 29 декабря), и были прочитаны 29 декабря 1861 г. Но и в таком виде они вызвали беспокойство агента III отделения, который докладывал своему начальству: "Стихотворение это произвело фурор и глубокое впечатление и служит предметом всеобщего разговора. Все видят в этой картине изображение России и впадают в какую-то невыразимую тоску. Неизвестно, было ли оно процензуровано" (Краснов Г. В. Выступление Н. Г. Чернышевского с воспоминаниями о Н. А. Добролюбове 2 марта 1862 г. как общественное событие. - В кн.: Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1965, с. 146). Интересно, что в том же No 287 "С.-Петербургских ведомостей" напечатано объявление о литературном вечере в пользу бедных учащихся 2 января 1862 г., в программе которого значатся "Поля".

  

  

  

  

   Я не мог до сих пор ничего сообщить Вам нужного о поручении Вашем к Иероглифову,¹ потому что не заставал дома, или нет его, или спит. Наконец оставил ему стихотворение Ваше и изложил в записке кондиции. На днях опять пойду и о результате уведомлю Вас. Неделя, проведенная мною у Вас в Новгороде, вышла для меня каким-то светлым оазисом с населением, в котором древние мужи новгородские, вызванные к жизни Ник<олаем> Ивановичем,² как-то странно перемешались со всеми вами, и с Ив<аном> Куприяновичем, и с милейшим Никол<аем> Карловичем, и со всеми вашими семьями.³ Надо будет повторить эту прогулку.

   В Петербурге нашел опять старую мерзость, и что всего досаднее, это утопические взгляды во всех кружках до того упрямые, что нет возможности говорить с ними человеку, чуть-чуть знакомому с историей и народом. Ей-богу, одиночества больше здесь, чем у вас. Утопии, кажется, договорились до конца. Далее уж той нелепости, до какой прогрессисты дошли в своих прокламациях, кажется, уж нельзя идти. В одной из самых свежих между прочим, например, говорится, что Конвент французский был слишком кроток, что террор был мал, ибо зарезал только 300 000 чел<овек>, а что они намерены учетверить эту цифру: не знаю, кого соблазнят они такой программой; но, кажется, это производит обратное действие, заставляя оттолкнуться от них тех, которые еще полуверили этим неизвестным регенераторам отечества.⁴ Это, с одной стороны, дети с коммунистами в голове, а с другой - безмозглые старики, которые раздражают частных смирных людей, весьма грубо проводя шпионство в дома посредством прислуги, что, разумеется, тотчас делается известно. Вот две мерзости петерб<ургской> жизни, отравляющие существование на каждом шагу.

   Сейчас иду хоронить Мея. Жаль мне его! все-таки поэтом меньше! и хотя Мей давно разрушал себя вином и был развалина, но чудной был души человек, благороден и светел умом! А уж кто так горячо и верно понимает теперь поэзию, как он, - я и не вижу вокруг себя. В этом отношении для меня незаменима его потеря: без его суда я не выпускал ни одного стихотворения, и как он понимал самотончайший эфир этого неуловимого je ne sais quoi, {Я не знаю чего (франц.).} что и есть поэзия.

   Недокончив письма, я пошел на похороны, видел Ероглиф