Розанов Василий Васильевич - Письма к Э.Ф.Голлербаху

юс., и от Верлена (стр. 37): "клянусь - это не я": но, бедный человек: как хотелось бы и мне быть таким. И вот пусть в душе далекого потомка (Ваша биография - единственная, которая будет и через 100 лет читаться, ибо по ней единственно "что-нибудь можно узнать о Р-ве") (прочие же ей-ей писали чепуху) пусть он подумает, что я:

  

   Из жизни медленно-тягучей

   Создал трепет без конца

  

   (это так и есть) и еще лучше:

   Je ne vois plus rien,

   Je perds la memoire

   Du mal et du bien.

  

   [Все окутала мгла. /Я не помню уже/ Ни добра и ни зла (Верлен, сб. "Мудрость", 1889, пер. с фр. А. М. Гелескула)].

   О, как это прекрасно. И вот милый и добрый Голлербах: не завидуйте русским, которые все у себя охаяли, все исплевали и изругали. Помните, что человек ужасно несчастен, и положите ему венок на голову, когда он и не заслуживает.

   Я так благодарен немцам и жидам, что они часто любят и (о, чудо!!!) уважают русских. И, ей-ей, часто в ночи просыпаюсь от этого и почти всегда плачу слезами благодарности.

   Вы знаете, я переменился к евреям. Я теперь полюбил их, и, думаю - последнею и вечною любовью. Но тут много тайн. В основе: это есть самая нежная и деликатная (единственно по-настоящему деликатная) раса в истории. "Видел, видел, видел!!! Знаю, знаю, знаю!"

   Еще, что мне "обещает в Вас" - это что Вы заметили о destinationes rerum [Определения вещи (лат.)]и о разговорах с М. П. Соловьевым ⁴⁵: и опять заметили со всем оттенком личностей. Это так поразило меня и безумно удивило!!! Ведь "о чем я не писал". О всем писал? Ни за что бы Струве ⁴⁶ этого не выбрал. И Перцов только бы разве отметил, "между прочим" ⁴⁷. Я думаю, и Мережк. построил бы лишь схему. Вы же взяли это как-то махровисто, рыхло, прямо указав как на главное, и с тем естественным и натуральным чувством, что это конечно главное. Между тем и до сих пор я живу только этим.

   Шарапов, грубый и глуповатый человек, говорит раз Рцы (И. Ф. Романов) ⁴⁸ (это я узнал в передаче Романова): "страшный Роз-ов человек: он как будто ничего не читал, ничего не знает - а все узнал из вульвы и фалла, и отсюда вывел всю свою философию" (или "отсюда написал все свои сочинения").

   Когда Рцы мне это передал - я промолчал, или - "продолжал смеяться недоконченным смехом, относящимся к предыдущему разговору" (обычный мой прием "пропускать вещи"). Но возможно и то, что Шарапов ничего не говорил Рцы, а Рцы мне сделал этот вопрос для испытания. Теперь я Вам скажу кое-что Эдиповское. Моя мама ⁴⁹, моя мамочка, моя дорогая и милая, всегда брала меня в баню: и с безмерным уважением я смотрел на мелкие, мелкие (нарисовано) складочки на ее животе. Я еще не знал, что это остается "по одной после каждых родов", а нас было 12 у нее. Затем: она захварывала очень медленно. У нее были какие-то страшные кровотечения, "по тазу" (т. е. вероятно и мочею). "Верочка уже умерла" ⁵⁰ когда мне было лет 5, а Павлутка ⁵¹ не возвращалась из Кологрива, где училась. Федор ⁵² - брат был разбойник, Митя ⁵³ добрый и кроткий ( "святой" ) был полусумасшедшим - (сидел в психиатрич. больнице), а "здоровым" был слабоумным. Сереже ⁵⁴- 3 года; а мне от 6 и до 9-10, 11 лет. Когда мама умерла, мне было лет 11 или даже 13. (1870 или 71 год). И вот, за мамой с женской болезнью я должен был ухаживать. Раз я помню упрек такой: "как это можно, что она Васю заставляет ухаживать. Неужели никого нет". Но - никого и не было.

   Бедность. Ужас. Нищета голая. Конечно - никакой никогда прислуги. Лечение же заключалось в том, что мешая "в пропорции" молоко с шалфеем - я должен был раза 3-4 в сутки спринцевать ее (она сидит, вся открытая) ручною спринцовкою (нарисована спринцовка), какою пульверизируют пыль. Мистики половых органов мы совершенно не знаем. Я делал это со скукой ("хочется поиграть"): но кто знает и испытал просто зрительное впечатление, вполне полное, отчетливое, абсолютное.

   Затем я начал страдать - нет: а получил (мнимо)-гоголевский порок от того, что обширное овчинное одеяло, какое нами употреблялось ночью "в повалку", давно проносилось, шерсть была только клоками, состояло оно почти из кожи только: и вот - едва сделаешь это - как во все время делал я - согреваешься - и затем крепко-крепко (от ослабления) засыпаешь. Это было задолго до образования семени: и я думал, что "умру", когда вдруг раз - при повторении днем ("наслаждение") у меня выбрызнуло 1-ое семя. Я был потрясен, испуган и главное "умру". Нужно В. заметить, что все, которые пишут, что "от этого можно отстать" - лгут. Отстать от этого невозможно, это неодолимо. И вот слушайте впечатление от этого в пору писания "О понимании". Мысль греха: трансцендентного. "Я - гибну". "Я что-то нехорошо делаю". "Я буду хворать". "Вообще я негодный человек". "Я ни к чему не способен". "Простите звезды, прости - небо". "Прости Боже, если Ты можешь".

   Страшное разлитие чувства космогонизма. "Мир есмь я", а "я семь мир". Близость к небу. "Понятность звезд". "Безумная близость Провидения". "Мы с Богом в сущности одно". "Только я мышь, а они Бог", и "я ужасно грешен, проклят (от он...), а Он - Свят". Жажда молитвы. Жажда музыки. В сущности музыка вечная в душе, медленная, томная, внутренне счастливая, уходящая иди приходящая, зовущая, умиляющая, торжественная, важная. "Ничего шаловливого и в голову не может придти". Всемирная озабоченность. "Мир понимаю только я, и мир могу спасти только я". "Умерев за мир,- о, с каким счастьем". Если же принять во внимание, что "семя есть Космос", а "извержение семени есть мириады душ - пролетевшие через фалл": то в сущности все эти явления и понятны. "Постоянное движение семени в фалле", составляющее самую суть он..., должно произвести потрясающее впечатление на душу, с оттенком именно "понятны и звезды", с оттенком именно космогоническим. Тут я не умею разобраться в подробностях, "что к чему относится", но что мир становится понятен только из зерна, а что именно для онаниста он становится как-то внутренне и интимно понятен, "не чужим" - это в высшей степени тоже понятно.

   Теперь - дальше, и-к другому полу.

   Совершенно понятно, что "Ева - прекраснее всего на свете". Какая "Ева"? Ну - девушка. 14 лет, 15, 19, "всякая". "Бабушка"? - Тоже. Мать-о, тоже. Торговка. Всякая. "Женщина безумно влечет, и именно - животом и грудями". "Всему сочувствую у женщины". Горю, одиночеству. Оставленности, особенно оставленности. "Любовь должна быть вечною". "Никакие любовники не покидают любовниц". "Грех - один в мире - это оставить любовницу". "Ни за что не прощу". "Кто обидел девушку - ему "†". Ну. вы понимаете "о чем дума Розанова": и когда под впечатлением "записочки от Рцы": "батенька: да Ваша религия нисколько не интересна. Это-tritum pertritum ("терто и перетерто" ?); единственно, что интересно: это - каким образом в христианстве мог появиться такой ужас, такой сатанизм, т. е. Поклонение Диаволу, как культ Фаллоса"; я с месяц погодя и не веря и желая "все же взглянуть" - пошел около 1897-го года в Спб. Публичную Библиотеку и открыл 12-ть колоссальных фолиантов "Denkmaler" Lepsius'a: ⁵⁵ ["Памятники" Лепсиуса (нем.)] то - томе в 5, 6 "и т. д." я вдруг увидел все, все, о чем мечтал, думал, томился. И "на египетское солнце" я взглянул "как на родное себе".

   Все, все, все - весь Египет - я открыл внутри себя. Это есть самое поразительное и "Бог меня привел". Но он привел и постепенно приводил именно от чрева матери, и от шалфея, и от спринцовки. Ибо книга "О понимании" в сущности уже написана по принципу египетских таинств. Невозможно в сущности ничего понять у меня, понять и во мне, не прочитав и не усвоив двух первых глав О понимании, "О сторонах существующего и схемах разума", и "О принципе потенциальности". "Потенция" это и есть зерно - египетское, Элевзиний, Самофракийское, все равно. Это = "семя", "семечко", "капелька" выбрызгиваемая из фалла: самая сущность он..., и над которою от 5 лет я простоял всю мою жизнь. Но как простоял: с волнением, с безумным волнением, с томлением, безумными томлениями, то в страхе умереть, "вечной гибели души", вечной оторванности от Бога ("грех") и не замечая вовсе, что на самом-то деле я приближаюсь к Богу, что в сущности в 50 лет как бы "только обрезываюсь", т. е. 50 лет "заключал завет с Богом", "повторял Авраама". Ибо Авраам ровно ничего другого не сделал кроме того что и я, т. е. "вынув ..." = "отдал его Богу". Ни-че-го. Тайна обрезания, никогда не думаемая мною, открылась мне внутренним званием. Я как бы схватил Бога за волосы и сказал: "во", смотри, я бесстыден". Вообще, тут ужасный страх в начале ("угроза вечной гибели", "куда моя душа пойдет", "только в ад"). "Я - грешник, самый великий грешник", "покусившийся на себя", "на источники жизни в себе".

   Я уже служа в Контроле, зная, что вот "близко церковь" (в конке еду) делал "вид от Бога", чтобы "не заметить ее", "не увидеть ее", дабы "не перекреститься.": ибо такой окаянный не смеет креститься на церковь, сняв шапку. Лишь очень поздно, годам к 40, к 50, я видя "чудные преображения души своей", которых ведь внутренне-то не мог не ощущать - видя, до чего я нежностью и вниманием превосхожу прочих людей, до чего я "постоянно думаю о Боге", об одном Боге; до чего мне Россия нужна, как "я люблю свое милое Отечество", а, главным образом - до чего я у роднен с целым миром, до чего мне все "папаши и мамаши", "сестры и братья", "дети": стал переходить в совершенно другую сторону. Размышляя о "родстве", я подумал: да ведь "..." единственный источник родства в мире, т. е. связи и самой прочной и главное - самой нежной, т. е. самой лучшей. "Я - родной в мире", "я - целому миру родной". "Мне никто не чужд", "никто не враг". Вы понимаете ступени открытий из "проклято" в "благословенно", из "архи-грешно" в "одно это-то и свято". Из "сатанизма" (Рцы) в "божеское", "священное", "храмовое". "Священническое", "первосвященническое", "пророчественное". Что всего более потрясает в "завете Божием с Авраамом" (перечтите, пожалуйста, сейчас, глава 16 или 17 Бытия) - отчего прямо с ног валишься, со стула падаешь, и на что ни единый Богослов, никакая "История религия" не обратила внимания, нисколько, ни капли, это о полной безглагольности обрезания, о совершенной безмолитвенности его: ни "Господи помилуй", ни "Отче наш". "Обрежься ты и рабы твои", "обрежься ты и потомство твое". И - НИЧЕГО.

   Ничего! Ничего!!

   "И нашел ужас великий на Авраама во сне" ⁵⁶. Почему? Да

   - как быть богословию без богословия.

   Никакой молитвы. "Один х..". Это - с ума сойти.

   Но - в этом-то, в этом все и дело. Вся тайна.

   Ничего. Один х.. .

   Уже в Сергиевом Посаде, бежав сюда из Питера, я в "Koptos" Фридлендера увидал "затушеванное почти" (ученые вечно затушевывают эти вещи) изображение "Le Dieu Stn" ("Бог горы Синая", "Иегова всех Иегов"): нагой мужчина держит правою рукою "вставший х.." и - больше ничего. Буквально "я" говоря перед он... "Вот я, Господи, перед тобою бесстыден". Это уж в Посаде. Тогда я абсолютно успокоился в своем он... "Просто - я все время совершал обрезание". "50-летнее себя самообрезание".

   Когда в 1895 или 96 я кинулся в Публичную Библиотеку "посмотреть египтян", мне было важно уже только одно: какова цивилизация? Какова она в тоне, в смысле, в благородстве. Может быть это я уродилось с миром, а вообще-то "пошлость", "сальность" ("сатанизм" Рцы). И вдруг я увидел... ну, что я увидел - то я увидел. Именно ту нежность и глубину, вечность и колоссы безграничных религиозных углублений. "Христианство" перед "языческим Египтом" это просто по монументальности и величию один плевок. "Растереть не стоит". И - везде неприличие, "показать нельзя". Везде - фаллы, стоящие, огромные. "С неприличия-то и начинается религия" (я). "Пока прилично - еще ничего нет". Нет храма, молитвы. "Все религии по существу дела суть Венеричны".

   Но вот еще заметка: по самой судьбе своей я обошел Христа и Евангелие. Гимназистом - нигилист из нигилистов, "чертенок", "бесенок". Только Цебрикова и Дрэпер на уме ⁵⁷. "Век Разума". "Наступил век Разума после того как кончился век Чувства" (идиот Дрэпер). А в Университете, курсе на 2-м или 1-м даже, на Воробьевых горах живя летом с невестою Сусловой ⁵⁸ - открыл "Destinationes" - "metae" [Цель (лат.)], "колокола" и "пасху" (элевзинские таинства). Так.(им) образ.(ом) "в Евангелие я в сущности и не заглянул", и "Христос прошел совсем мимо меня" или вернее я "мимо Его" и - не заметив. Рост моей религии был совершенно другой и из другого источника. Если же принять во внимание "бессеменность зачатия Христа", то совершенно явно, что этот "источник религии" был не только внехристианский, но и противохристианский. Поднималось "Все язычество", ведомое Египтом, Финикией, Израилем. И - поднималось явно - на Христа, против Христа. Теперь слушайте же тайну и глубину, и "почему я победил (воистину победил) Христа". Я Вам сказал уже, что из х.. вся нежность. "И в небе каждую пылинку; и в поле каждую звезду". Но - какая? - Родная, подподольная, штанная. В сущности - нагая, райская. "Бог - с нами. Со - всеми". Пою и пою. Музыка и дифирамбы. Пиндар и Гомер. Мегара и Афины. А еще лучше и вечное - просто Жиды, Лавочка их Святая (о, да! да! - я о лавочках буду много писать) и Иерусалим. Что же такое, что "Христос разрушил Иерусалим"? Он разрушил семя мира, будучи сам бессеменен, безродственен и дав человечеству гораздо худшую любовь, гораздо меньшую любовь, поистине "епархиальную любовь", поистине "Василия Блаженного любовь" ⁵⁹, которая ведь не такая как у нас с Вами к женам. Вы понимаете? Он отнял у человечества "жемчужины" заменив их "стразами" (= жемчуг из вымочек рыбьей чешуи).

   Не просто важно поэтому, но ноуменально важно Ваше замечание (обо мне): "ко мне вышел мелкими шажками старичок крайне благодушного и ласкового вида". Это - так и есть, в этом - суть. Никогда, никогда, никогда я бы не восстал на Христа, не "отложился" от него (а я и "отложился" и "восстал"), если бы при совершенной разнице и противоположности, бессеменности и крайне-семенности не считал себя богаче, блаже (благой), добрее Его. Мысль о "благости" Христа - совершенно неверна. Да, он любил "хананеянок", но решительно он не выносил жидов. Мысль, что это не Он разрушил Иерусалим - до того наивна и мальчишеска, что на нее нечего отвечать. Да и прямые слова: "порождения Ехидны", "дети Диавола" (о соотечественниках). Никакого нет сомнения, что Христос конечно не был иудеем. Во мне же даже после травли меня евреями во время процесса Бейлиса ⁶⁰ ей-ей и" осталось тени вражды к ним, И я "как Пушкин - люблю всех". Пушкин ведь "закруглен" в деле любви, он весь "кругл". Любовь Христа "и к хананеям", вообще этот универсализм Христа ("кафо", "като" -личество; "поверх-племенность") на самом деле есть распахивание дверей нации, чтобы "выстудить комнату" и лишить ее всякого именно религиозного тепла. "Космополитическая вера" есть "чепуха" : вера, будучи из семени, eo ipso [вследствие этого (лат.)] есть и может быть только национальна, только "родная", только "племенная". Ex sangue, ex ovo, ex fallo [Из крови, из яйца, из фалла (лат.)]. Христос именно расхолодил всемирную религиозность, бросив религию "в Европу", "к хананеям", "куда угодно". Это - ужасно. И Христос на самом Деле и тайно разорвав семя в религию, кровь и религию, потряс ноумен самой религии, всякой религии. Он "разрушил домы Божии", везде: афинские из фил, римские из триб, чухонские из чухонских деревенек. Храмы должны быть крошечные, маленькие, "деревенские". Точнее - храмы должны быть просто - семейные. Отец, мать, дети; память деда и бабушки; забота о внуках. Это верный инстинкт у русских - избегать больших церквей, "соборов".

   Я справился: в "О Понимании" нужно еще посмотреть главы: "О существовании" и "Об изменении". Тут чуть ли не главная классификация "потенций" (определенные я неопределенные). Чуть ли о потенциях у меня не подробнее всех философов изложено. Я помню хорошо: вхожу ля в комнату, где в карты играют, или - пьют чай: и вот я посмотрю на лица с чувством моей милой потенциальности: и вокруг каждого лица, каждой души я вижу еще множество переходных лиц, их же - во уже измененных, я вижу штрихи переходов, и понимаю все, все о них, судьбу их, будущность о них. И для меня "потенциальность" была "Все-пониманием". Поэтому когда через 18 лет я "вошел в Египет" (Публ. библиотека): я - обмер. Все - то же, все ясно уже. Бутон, цветок. И - кончено. И - все. Теперь, слушайте: я и до сих пор продолжаю "объяснять". Во-первых, уже с приездом в Сергиев Посад мне разгадалось учение египтян о бессмертии, вообще загробный мир. Знаете ли вы таинственную затхлость запаха всех (т. е. обоих) половых органов. У меня и в Питере мелькнула (и мелькала) мысль, что это есть какое-то таинственное тление всех вещей, как бы лежалые, осенние травы, скошенное сено, а еще вернее - сорванные, мокрые травы, гниющие, гробовые.

   И вот этот-то тлеющий запах - более всего и манит. На них основывается влечение к обоняниям. Поразительно. Ведь одно из самых поразительных особенностей - обоняние их. Столь поразительное и вовсе казалось бы не "утилитарное". К чему?.. "Для размножения не нужно". Разврат? Но кто же животных обвинит в разврате. Между тем обонятельная и вкусовая сторона употребительна у животных и у человека - чаще. Едва ли на 1000 обоняний и вкусов у собаки и у быка происходит 1 совокупление (нужно заметить, и у собак даже, не говоря о быках, я не видел за всю мою жизнь ни одного совокупления. "Презренно довольствовался петухами и курами"). Что же такое эго? "Ум цепенеет". "Не надо". "Ни к чему". Но это на самом деле фетишизм. Что такое "фетиш"? "Влечет". "Не понимаю", но "влечет". Между тем в "фетише" и заключено adoratio et divinatio [Поклонение и вдохновение (лат.)] и "начало поклонения животным у египтян" я думаю и возникло от того, что животные не-скрытостыо (к (а) к у человека) ввели людей в постижение ноуменов бытия и жизни,- через это вечное фетиширование друг у друга половых органов. Но - почему внутренне? Загробный мир (запах тления, "линючести", "мокрых сорванных трав", "запах плесени", "погреба" и "гроба"). Каждый "половой орган", вот "он живой", на самом деле лежит "между могилою" и "колыбелью" и принадлежит столько же колыбели ("я - рожу"), сколько и "могиле" (его запах).

   Это есть самое удивительное, самое поразительное его качество. Но подождите: я никогда раньше не понимал "с ног сшибающих" удивлением и ужасом изображений египетских: Изида и Нефтида по сторонам лежащего в гробу Озириса - плачут, рыдают. А у Озириса "..." встал. И (иногда) - он же <...> летит крылатый над балдахином гроба. Этот рисунок мне объяснился только в Посаде - вот уже в 1918 г. А сейчас я пылаю только что сделанным новым объяснением. В Контроле - мы летом живали в Лесном. Я ездил со службы на верхотуре конки. И вот бывало проезжая мимо садов (начало дач) хлещут деревья ветками листьев в лицо. И странное впечатление в моей "вечной задумчивости": "защити нас", "спаси нас", "сохрани нас" (т. о. от Христа, Голгофы и креста). "Новый Бог пришел, который нас отрицает" (п. ч. рождены), "а мы - невинны". Ну, вот слушайте: всегда были непонятны изображения египетские, где "боги, с самыми грозными лицами, держа наотмашь нож, всегда этой фигуры: (нарисованы треугольный нож и кисть руки с зажатым в ней треугольным ножом), защищают "сон Озириса", или вообще "его странствие по подземному миру". (Правило общеегипетское: "всякий умерший человек становится Озирисом"). (Тураев ⁶¹, при вопросе моем об этом, ответил пожатием плеч). (На самом деле это значит: "Человек умирает весь, в полном составе души и тела, за исключением ростка, живчика, семени,...). На самом деле и всеконечно Озирис = ..., зерно, живчик, росток. Ну, хорошо. И вот тут одновременно мне объяснилась (в Посаде) и еврейская суббота, с ее ритуалом, и особенно эти "защищающие грозные боги с ножами". "Грозные боги с ножами" шептали мне то же самое, что ветки Лесного: "защити нас", "сохрани нас". Точнее: я-то глупый и был "уродец" (с волчьими мордами боги Египта) - бог-с-ножом, который весь пылал и защищал и хранил полный покой "х..", который заживет всегда только при условии полного покоя, и как только нарушен он, "свет", "огонь", "звук", даже "разговор", "шепот" мужа и жены - так падает, мертв, не деятелен. "Суббота" есть "покой" и в то же время "с пятницы на субботу" у евреев совершается "священное совокупление" (мне д-р Триус ⁶² в Контроле: "да: хороший тон старого еврейства требует, чтобы с пятницы на субботу произошло совокупление". Я догадывался об этом. Но это сведение мне все разъяснило). Собственно иудеи есть единственный народ, сохранившие священное совокупление, т. е. сохранившие совокупление как святыню, отчего до сих пор - цветущи, деятельны, внутренне счастливы, оптимисты в детях, в жизни, во всем. "Верят в Бога и Судьбу - Мантию Божию". О, как их люблю за это. Люблю, чту. И за это-то, за Небесный Оптимизм - по Исайе, "народы в конце веков", в конце хилой своей истории, "и понесут их на плечах своих", и понесут даже и германцы, которые к тому времени будут тоже старичками, горбатенькими, а жиды будут все "расцветающим бутоном Египта". Ну вот, милый Эрих,- милый из милых, я все Вам написал; написал, чего не писал ни единому в мире человеку, и чего не говорил никогда Шперку ⁶³ и Рцы. Только Флоренскому сказал: он глубок и все понимает. Он "ростом" не менее Паскаля и бл.<аженного> Августина ⁶⁴: а ему всего 35 лет. Он - необыкновенное явление русской истории, "счастье родины моей", и хотя в 1/2 армянин - так беззаветно любит Россию, так беззаветно предан ей. Нужно заметить, что он о фаллизме все понимает, все и до глубины', и - признает, ставит "полный плюс на фаллос". Но как у него это сочетается с преданностью и церкви, и Христу - мне это совершенно непонятно. Однако я думаю и уверен, что если "треснет обруч", "разорвется кольцо" - то не в сторону ущерба фалла: отчего я и уверен, что христианство его не выдержит.

   Ну, вот Вы и связались ноуменально со мною. Я часто об этом думаю. Настоящий деятельный труд всегда есть и корыстный, и вообще я не люблю и не уважаю христианского бескорыстия. "Эти тихони все врут". Как же Вы связались "биографией обо мне" со "мною". Да ведь лишь пошлый и глупый человек возьмется за биографию абстрактно. Конечно, всякий выберет "биографию" "по себе". Что же значит это "по себе". Да и значит только то одно, что "я понимаю его", "понимаю во всем", и - "говорю" , п. ч. "втайне свою думу говорю". Говорю все, до чего дошел мой ум, мое постижение вещей, и, в тайне и глубине, всякая "биография" есть "авто-биография". Без этого она невозможна кроме как у сухой палки, и, уж извините, у "немца". У "немца" в немецком смысле, а не в русском смысле, п. ч. есть "немцы и в русском смысле", и вот они одни и великолепны. "Немцы, что рождаются на Шпрее - никуда не годятся". "Немцы хороши и даже годятся на что-нибудь лишь aus Russland". Это таинственно и деловым образом именно так. И Вильгельм, вздумавший сделать из русских и немцев месиво, именно - месиво кровей и нервов, "был, я думаю, не глупым человеком". Немец - solo [во-первых (лат.)] - груб, "умеет только сражаться", да и сражается "Бог весть за что", для глупой Победы, после которой не умеет даже сделать "красивого триумфа". У нас "в колокола бьют", "Боже Царя храни - поют", "поют Вечная память воинам". У них: воздвигнут глупый монумент Бисмарку, Вильгельму и Мольтке. Эта Аксаковская медная хвала - препротивна. Как это умно, что русские не умеют сочинять никаких памятников.

   Ох, устал. Пишу это письмо уже неделю, урывками.

   Но, Господь с Вами. Господь да благословит Вас в старости, как он - кроме жены и детей, меня благословил в старости и Эрихом. Что может быть выше, что может быть счастливее, как еще при жизни увидать, узнать, увидеть и наконец прочесть, как ты совершенно понят и растолкован даже для других (читатели) так именно, как понимаешь сам себя. Тут даже если и будут преувеличения (я их очень боюсь), то ведь "немало же я и трудился". "Преувеличения" поганы только "не в том стиле" (обо мне всегда бывали именно "не в том стиле"): но преувеличения в стиле "описываемого автора" есть просто вознаграждение за труд жизни.

   Очень хорошо у В. рассуждение о "правде", о правде "у русских" ⁶⁶.О, если бы этому можно было поверить. "Все было бы спасено". Но я не верю. Русские мне именно кажутся самым лживым народом, самым лгущим. Неужели это "жиды" Ноздревы, Загорецкие. Да, "уж так и быть", и сам Чацкий-хвастунишка. Нет, правдив один Пушкин и Русь распяла его за это. За это и распинали его от Чернышевского до Пыпина.

   NB. Как еще у Вас глубоко проведена разница между "пошлостью" и "цинизмом". Этого раньше мне и в голову не приходило. Вообще кое в чем я у Вас читаю новое для себя (а мне ведь 63 года) - и это особенно отрадно. Работайте и о себе и над собою в работе надо мною. И это вполне возможно и будет самою лучшею частью Вашего и труда обо мне.

   Друг мой дорогой: я не могу послать Вам "Из восточн. мотивов", п. ч. должен через неделю, две или три показать единственный имеющийся экземпляр у меня возможному издателю продолжения их.

   Но наверное книга есть у Мережковского или у сестер Зин. Ник-ны ⁶⁷. Попросите у них, попросите хотя бы от моего имени.

   Ах, вот исход: есть у меня, у нас друзья: Владимир Федорович Высотский, мой ученик по Елецкой гимназии, и жена его Зинаида Ивановна Барсукова, из рода славного Барсуковых ⁶⁸. Она мне корректировала "Оп. л.". Друзья - вернейшие, преданнейшие. Лучше родных. Благороднейшие. Один недостаток - бездетны. У них есть "Вост. мот." Живут: Крестовский остров, Средняя Невка, д. 36. Спишитесь и получите.

   Вы могли бы, и м. б. Вы только один могли бы вполне раскрыть мою личность в "критико-биогр. очерке". Знаете: ведь случится, что целый век писатель получает совершенно глупые оценки себя, пока не найдет того, что немцы определили гениально словом конгениальность. Нужно заметить, что как только Вы пришли ко мне в Вырину и "долго мотались у забора" и вообще я увидел в вас такую бессмысленную ослицу-мямлю",- Вы что-то промычав замолчали, я сейчас же подумал: "это - конгениально со мною". Я был точь в точь такой же как вы, и еще более Вас трусливый, робкий и застенчивый. Главное в Вас качество, которое я полюбил и привязался к нему, это - что Вы ужасно смешной и нелепый, "невообразимый", "каких людей не бывает", "какие люди больше не нужды на свете", "на которых плюют в которых выгоняют". Ну, вот это .мне и нужно. Это - суть цивилизации. Хотя Вы больно кусаетесь ("цитата из Ницше") - но я предпочитаю увидеть укусы от Вас, чем похвалы от другого. Но Вы должны сказать всю правду обо мне, или - возможно всю. Флоренский Вашей статьей очень заинтересован, а это теперь умнейший человек в России.

   "О чем думает старуха, ночью"

   (заглавие стихотворения Некрасова)

   ...таинственно и прекрасно, таинственно и эгоистически в "Опав. листьях" я дал в сущности "всего себя". Ведь и "Апокал." есть "Опав. листья" - на одну определенную тему - инсуррекция против христианства,- и даже такая бесконечно обширная тема как "Из восточн. мотивов", вскрывающая тайну всех древних религий. И я прямо потерял другую какую-либо форму литературных произведений. "Не умею", "не могу". С тем вместе это есть самая простая и естественная форма. "Проще чего" нельзя выдумать. "Форма Адама", и - в Раю, и уже - после Рая. "После рая" прибавился только стул. На который сел писатель и начал писать. В сущности, что делают поэты, как не пишут только "Оп. листья". И Вы, "пиша о Розанове", в сущности вовсе не о нем пишете, а тоже свои опавшие листья: "что я думаю", "чувствую", "чем занят", "как живу". Это форма и полная эгоизма и без'эгоизма. На самом деле человеку и до всего есть дело, и - ни до чего нет дела. В сущности он занят только собою, но так особенно, что занимаясь лишь собою - и занят вместе целым миром. Я это хорошо помню и с детства, что мне ни до чего не было дела. И как-то это таинственно и вполне сливалось с тем, что до всего есть деле. Вот по этому-то особенному слиянию эгоизма и без'эгоизма - "Оп. листья" и особенно удачны.

   Не помню кто, Гершензон или Вячеслав Иванов - мне написал, что "все думали, что формы литературных произведений уже исчерпаны", "драма, поэма и лирика" исчерпаны и что вообще не может быть найдено, открыто, изобретено здесь: и что к сущим формам я прибавил еще "11-ую" или "12-ую". Гершензон тоже писал, что это совершенно антично по простоте, безыскусственности. Это меня очень обрадовало: они знатоки. И с тем вместе что же получилось: ни один фараон, ни один Наполеон так себя не увековечивал. В пирамиде - пустота, не наполненная, Наполеон имел безбытийственные дни. Между тем, "Оп. л." доступны и для мелкой жизни, мелкой души. Это, таким образ., для крупного и мелкого есть достигнутый предел вечности. И он заключается просто в том, чтобы "река текла как течет", чтобы "было все как есть". Без выдумок. Но "человек вечно выдумывает". И вот тут та особенность, что и "выдумки" не разрушают истины факта: всякая греза, пожелание, паутинка мысли войдет. Это нисколько не "Дневник" и не "мемуары" и не "раскаянное признание": именно и именно - только "листы", "опавшее", "было" и "нет более". "Жило" и стало "отжившим": пирамида и больше пирамиды, главное - гораздо сложнее, а в то же время - клади в карман. И когда я думаю, что это я сделал "с собою", сделал с 1911 года: то ведь конечно настолько и так ни один человек не будет выражен так и вместе опять субъективен: и мне грезится, что это Бог дал мне в награду.

   За весь труд и пот мой и за правду.

   (поднявшись с постели в 5 утра).

   Получив большое письмо: до чего Вы несчастны, до чего вы несчастны. Вечная одинокая темница. Так вот разгадка В. души. Всей. И что Вы так любите русских, "этих вонючих русских", наших окаянных русских. Ведь Вы именно их любите, за что собственно и возбудили удивление во мне, и любовь - самую горячую - во мне.

   Тайна, что Вы так одиноки у себя. Но, Господи: неужели Вы не ошибаетесь, не преувеличивает Ваш мизантропический ум. Я бы с Вами вечно молчал и вечно был счастлив, живя в одной комнате. (Ужасно люблю молчаливых: самые содержательные люди, с полным говором в себе). И мне вдруг стало страшно, что я столько растабарывал о себе. Как это пошло кажется теперь. "Ты говорил перед раненым, едва сам оцарапанный".

   Да. Мои обстоятельства гораздо лучше. "Все ссоримся, ругаемся". Дети говорят невероятные дерзости: и раза два я дал по морде - сыну даже раз 10, и раза 2 Тане. Ужасно. "Ужас русской семьи". И вдруг я почувствовал, что ужас-то не в этом. О, вовсе не в этом.

   Мне вдруг стало душно. И я почувствовал прощение к своей окаянной цивилизации, к вони Петрушки и к бестолковости Селивана.

   Обнимаю Вашу голову. Нежно, нежно целую.

   Любопытно, что я (честное слово) свои письма никогда не находил интересными (болезненны, смутны, мутны) (а чужие - всегда находил любопытны (ми). Как-то я заглянул в Ваши, где Вы пишете об Анненском, о К. Арсеньеве ⁶⁹, о Царском Селе - это волшебство и поэзия) ⁷⁰ (у меня вообще есть чувство В. стиля. Это - главное, мне кажется, для слияния душ). (Хотя в статье В., в выдержке из письма к Соллогубу - показалась прямо блестящею, изящною фраза моя) ⁷¹.

   Удивительно (и вообще в чужих цитациях мне ужасно нравятся мои сочинения. Прямо - изящно. И между тем положено "прямо на бумагу" ⁷², без придумки. Ваши слова: "Его пафос разговорный - тягучий" и т. д. Великолепно. Это - жемчужина всей статьи. Я потому т<а>к Вас и люблю, что Вы угадываете, и - как-то передаете через свой стиль}.

   Ах, дети просят: "ложись спать, папа. 2-ую ночь жжешь керосин".

   В 14 лет Государственная Дума промотала все ⁷³, что князья Киевские, цари Московские и императоры Петербургские, а также сослуживцы их доблестные, накапливали и скопили в тысячу лет.

   Ах, так вот где закопаны были "Мертвые души". А их все искали...

   - Зрелище Руси окончено.- "Пора одевать шубы и возвращаться домой".

   Оглянулись. Но ни шуб, ни Домов не оказалось.

   Россия пуста. Боже, Россия пуста.

   Продали, продали, продали. Государственная Дума продала народность, продала веру, продала земли, продала работу. Продала, как бы Россия была ее крепостною рабою. Она вообще продала все, что у нее купили. И что поразительно: она нисколько себя не считает виновною, и "кающегося дворянина в ней нет" ⁷⁴. Она и до сих пор считает себя совершенно правою и вполне невинною.

   Единственный в мире парламент.

   Как эти Чичиковы ездили тогда в Лондон. Да и вообще они много ездили и много говорили. "Нашей паве хочется везде показаться". И "как нас принимали".

   И оказались правы одни славянофилы.

   Один Катков.

   Один Кон. Леонтьев.

   Последний говорил: "Россия - не юность. Она старушонка. Ей уже 1000 лет. А дальше тысячи лет редкое царство Переживало".

   Поразительно, что во все время революции эти течения нашей умственности не были даже вспомнены. Как будто их никогда даже не существовало. Социалисты и инородцы единственно действовали.

   - А что же русские?

   Досыпали "сон Обломова", сидели "на дне" Максима Горького. И везде рассыпавшиеся Чичиковы.

   Первая пища! Первая пища!

   Всегда было предметом моего размышления: ну, если бы даже "сыны пророческие" и удержались, то как же они могут существовать? ибо трижды в сутки человек должен есть. А "сын пророческий" ее может ничего около себя сделать. Он бессилен. Руки повисли. Ибо - уже воистину "Господь призвал его говорить и говорить" ⁷⁵ .

   Сын "пророческий" - сомнамбула. Лезет по колокольням. Звонит. Лезет по крышам домов. Заглядывает в слуховые трубы. И учит, учит. "Сын пророческий" - "не в своей власти". Это - суть его. И если кто-то не обнимет его и не сохранит: он расшибется, убьется.

   Умрет.

   Как же? Что же? Без "пророков" похолодеет земля.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   С дней юности, детства,- я был такой сомнамбулой. Кроме "внутренних говоров", которые я слышал в себе,- я ничего не слышал, не видел. "Как я живу?" Это всегда было предметом для меня самого удивления. "Бог спасал",- воистину никаких пособий самоспасения. И вот, бури развивались во мне: да помогите же, люди. Ведь я для одних вас живу, ведь мне самому воистину ничего не надо.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   И вот я раскалялся, а сказать не смел. Как сказать? Как выговорить? И вот - женщина. Не знаемая, из родной Костромы.

   О, мое детство, мое страшное детство. И прислала 6 фунтов чистейшего толокна, сухого, здорового: по 3 чайных ложки на стакан горячего молока. И верю я, выйдет через два месяца, и она еще пришлет. Питательно. Полезно в нервах. А я вечно в нервах.

   Спасибо, дорогая, милая, незабвенная.

   Из Костромы я уже выехал лет 50 назад, и не возвращался никогда.

   Очевидно, что "ближние эти", если они не истуканы, должны прокормлять их ⁷⁶.

   Я "не смел сказать", а женщина "смела сделать". Из родной и милой Костромы мне прислали по почте 6 фунтов толокна: вкуснейшего овсяного хлеба, завариваемого на горячем молоке: 2-3 ложки на стакан молока. Это - на месяц, на два.

   Спасибо, родная женщина. И вот я питаюсь, как Илия Фесвитянин, от "вранов" ⁷⁷.

   И будет время. И пройдет два месяца. И она еще пришлет.

   Думал поместить в Апокал.

   Дорогой и родной мой Гол. Теперь-то я уже могу сказать вам, что Вы мне родной, и я знаю, к<а>к вам это нужно: п. ч. раз вы мне сказали: "ведь я берегу все В. письмам (я так удивился).

   Итак, спасибо, родная моя и прекрасная душа. Я нашел "2-го Шперка". Да, так вот что: какое же счастье найти, в 62 года найти, человека, который прижался со всею силою и горячностью к твоей душе. "Не изгибла еще в России душа". Ох, устал. Устаю все. Да и темно. И неудобно писать, на "безумном уголке" стола. Но я хотел сказать, что "спасибо".

   Как это хорошо: "каждая строка, упавшая с пера писателя, обвеяна его индивидуальностью" ⁷⁸. И раньше: "разрозненное, но внутренне стройное и цельное творчество".

   Спасибо, милый, спасибо, дорогой. Как все замечено и оценено. Именно "культурная германская работа" или "обработка" писателя. Спасибо.

   И к<а>к хорошо о мамаше. Спасибо, родной.

   Окончательная нищета настала, когда мы потеряли корову. До тех пор мы все пили молочко и были счастливы. Огород был большой. Гряды. Картофель и поливка (безумно трудная, 7 лет). Я полол и "огребал" картофель <сбоку нарисованы окученные клубни картофеля> (очень трудно, 7 лет), потом поливал рас<с>аду. Но главное-полка картофеля и поливка его, а еще - носить навоз на гряды, когда подгибались от тяжести носилок ноги (колена). Вообще жизнь была физически страшно трудна, "работа" я еще тут "начало учения". География Корнеля, "90-ый псалом наизусть" ("Помилуй мя Боже" и "окропиша мя иссопом и очищуся") ⁷⁹.

   Были обширные парники. Я работал с Воскресенским, который принимал участие в вашем доме, был как бы вотчимом, и вот все заставлял работать, будучи таким противным. Он б. нигилист-семинарист, "народник" - "базаровец" ("Отцы и дети"). Мама, невинная и прекрасная, полюбила его, привязалась старою-бессильною-несчастною любовью. Он кончил семинарию, был живописец, и недурной,- ездил в Спб. в Академию художеств. М. б. он был и недурным человеком, но было дурное в том, что мы все слишком его ненавидели. Он впрочем меня порол за табак ("вред куренья"). Но "ничего не мог поделать".

   И вот коровка умерла.

   Она была похожа на мамашу, и чуть ли тоже "не из роду Шишкиных". Не сильная. Она перестала давать молоко. Затвердение в вымени. Призвали мясника. Я смотрел с сеновала. Он привязал рогами ее, к козлам или чему-то. Долго разбирал шерсть в затылке: наставил - и надавил: она упала на колени и я тотчас упал (жалость, страх).

   Ужасно. И какой ужас: ведь - КОРМИЛА, и - ЗАРЕЗАЛИ. О, о, о... Печаль, судьба человеческая (нищета). А то все - молочко и молочко. Давала 4-5 горшков. Черненькая и словом "как мамаша".

   Киселек. Сметанка. Творог. Сливочное масло. "Как все хорошо". Масло "в барашке" к Рождеству.

   Молоко я носил к соседям продавать. Как и малину, крыжовник и огурцы из парников. "Все слава Бегу" - пока "коровка".

   К чертам моего детства (младенчества) принадлежит: поглощенность воображением. Но это - не фантастика, а - задумчивость. Мне кажется такого "задумчивого мальчика" никогда не было. Я "вечно думал", о чем - не знаю. Но мечты не были ни глупы, ни пусты.

   Первые книжки прочитанные: "Путешествия Телемака" (вовсе не Фенелона) и "Гибель английского корабля Кент" - еще "Дальний Запад" (М. Рид? Купер?) и главнее, самое главное: часть 1-ая "Очерков из истории и народных сказаний" (Грубе?), начиная: Финикияне. Сезострис. Суд над мертвыми. Алиас и Кир. Фемистокл. Поход Аргонавтов. Леонид при Фермопилах. Греков и римлян до поступления в гимназию я знал к(а)к "5 пальцев" и совершенно с ними сроднился благодаря этой переводно-немецкой книжке.

   Она была без переплета, ко вся цела, и лет 5 была единственным моим чтением. Я знал ее почти наизусть. Это единственное чтение, легшее на душу одиночным, не рассеянным впечатлением, страшно сохранило, сберегло душу. Оцеломудрило ее. Эта книга была моим Ангелом хранителем. Вечная благодарность прелестному Грубе.

   Написано с месяц назад.

   Тоже давно написал. Но "35 к." ⁸⁰ и ждал "Апокал.", чтобы "засунуть" в стр<аницы>.

   Из дневника.

   Я так счастлив, милый Эрих, что Вы обо мне пишете: это - не "удовольствие", а - именно счастье. К чему скрывать, лукавить. "Не нужно этого, не нужно". Это - бяка.

   Сейчас - перечитываю. Лучшее конечно - о безволии ⁸¹. Вообразите: Флоренский точь в точь мне также сказал. Я ему тоже, в Посаде, упомянул как-то о своем безволии, приписывая его пороку своему ("якобы пороку"), о котором сам же сказал. Он ответил буквально так: "Нет, вы ошибаетесь: я очень присматривался к гениальным людям, по биографиям и проч., вообще к людям исключительно одаренным, и нашел, что чем одареннее они, тем слабее их воля над собою". "Так что это вовсе не порок ваш, а - совсем другое". Другой раз, в гостях у Александровых ⁸², где и жена моя была, он же (П. Фл.), на мое какое-то замечание, или воспоминание: "Это только показывает, что вы уже с детства были гениальные. Так просто. Я изумился. Ваших слов в статье (о безволии) я бы не понял, если бы не этот предварительный комментарий Флоренского. Очевидно, от этого "совпадения со своею мыслью" он так и заинтересовался В. статьею, и, достав "Литер. изгнанников" - стал пересматривать цитаты из нее у Вас.

   Второе качество статьи - о destinationes. Теперь слушайте: произошло в 1/2 - 11/2 минуты, когда я не успел "добить папироску". Было на Воробьевых горах. Я жил с невестою. Перед кофеем. Она