Терещенко Александр Власьевич - Быт русского народа

хоромами высокими, -

   Что двумя ли столбами с перекладиной.

  

   Молодая жена, выданная замуж за разбойника, оплакивает убитых ее родных:

  

   Из-под лесу, лесу темного,

   Из-под частого осинничку,

   Как бежит тут конь, добра лошадь,

   А за ней идет добрый молодец,

   Идучи сам говорит ему:

   Ты постой, постой, мой добрый конь.

   Позабыл я наказать тебе:

   Ты не пей воды на Дунай реке,

   На Дунае девка мылася

   И совсем нарядилася,

   Нарядившись, стала плакати,

   И заплакав, сама молвила:

   Или в людях людей не было!

   Уж как отдал меня батюшка,

   Что за вора, за разбойника.

   Как со вечера они советовались,

   Со полуночи на разбой пошли,

   Ко белу свету приехали.

   Ты встречай, встречай,

   Узнавай коня томлёного.

   Ах! томлёный конь, конь батюшков,

   Окровавлено платье матушкино,

   А золот венок милой сестры,

   А золот перстень мила брата.

   Как убил он брата милого,

   Своего шурина любимого.

  

   Молодая женщина оплакивает свою участь и свою опрометчивость в том, что она выбрала себе не по мыслям друга вековечного.

  

   Возле садику млада хожу,

   Возле зелена млада гуляю,

   Соловьевых песен слушаю.

   Хорошо в саду соловей поет!

   Он поет, поет припеваючи,

   К моему горю применяючи,

   К моему житью ко бессчастному!

   Не пеняю я, молодёшенька,

   Ни на батюшку, ни на матушку,

   Ни на братца, на ясного сокола,

   Ни на сестрицу, лебедь белую;

   Что пеняю я, младешенька,

   На свою ли участь горькую,

   На свои ли очи ясные!

   Ах вы, очи, очи ясные!

   Вы глядели, да огляделися;

   Вы смотрели, да осмотрелися.

   Не по мысли вы друга выбрали,

   Не по моему по обычаю.

  

   Слезы верной жены по убитому мужу, который оставил после себя детей, и она, несмотря на советы вступить в новый брак, отрекается из любви к убитому мужу и своим детям.

  

   Как на дубчике два голубчика

   Целовалися, миловалися,

   Сизыми крыльями обнималися.

   Отколь ни взялся млад ясен сокол,

   Он ушиб, убил сизого голубя,

   Сизого голубя, мохноногого,

   Он кровь пустил по сыру дубу,

   Он кидал перья по чисту полю,

   Он и пух пустил по поднебесью.

   Как растужится, разворкуется

   Сизая голубушка по голубю,

   О голубушке мохноногоньком.

   Как возговорит млад ясен сокол:

   Ты не плачь, не плачь, сиза голубушка!

   Сиза голубушка по своем голубчике.

   Полечу ли я на сине море,

   Пригоню тебе голубей стадо:

   Выбирай себе сизого голубя,

   Сизого голубя, мохноногого.

   Как возговорит сиза голубушка:

   Не лети, сокол, на сине море,

   Не гони ко мне голубей стадо.

   Ведь то мне будет уж другой венец,

   Малым голубятушкам не родной отец.

  

   Гибель молодого парня за его страсть к полюбовнице, которую простой народ называет змейкой-скоропейкой.

  

   Ты змейка-скоропейка, змея лютая!

   Из норы ты, змея, ползешь, озираешься;

   По песку ползешь, извиваешься;

   По траве ты ползешь, всю траву сушишь.

   Иссушила в поле всю травушку,

   Да всю травушку, всю муравушку,

   Все цветочки, все лазоревые.

   Ты душа ль, душа, красна девица!

   Иссушила ты добра молодца,

   Как былиночку в чистом поле.

   Довела его ты до погибели,

   Что до той ли темной темницы.

   Что из славного села Преображенского,

   Из того приказу государева,

   Что вели казнить доброго молодца,

   Что казнить его, повесити.

   Его белые руки и ноги скованы,

   По правую руку идет страшен палач,

   По левую идет мать его родная,

   Позади идет красная девица,

   Его милая полюбовница,

   Что зазноба его ретива сердца,

   Погубительница живота его.

  

   Сестра по злости к своему брату решилась отравить его; но обман открылся преждевременно и она была сожжена посреди двора.

  

   Стругал стружки добрый молодец,

   Брала стружки красная девица,

   Бравши стружки, на огонь клала,

   Все змей пекла, зелье делала:

   Сестра брата извести хочет.

   Встречала брата середи двора,

   Наливала чару прежде времени,

   Подносила ее брату милому.

   Ты пей, сестра, наперед меня.

   Пила, братец, наливаючи,

   Тебя, братец, поздравляючи.

   Как канула капля коню на гриву,

   У добра коня грива загорается,

   Молодец на коне разнемогается.

   Сходил молодец с добра коня,

   Вынимал из ножен саблю острую,

   Снимал с сестры буйну голову.

   Не сестра ты мне родимая!

   Что змея ты подколодная.

   И он брал с костра дрова,

   Он клал дрова середи двора.

   Как сжег ее тело белое,

   Что до самого до пепелу,

   Он развеял прах по чисту полю,

   Заказал всем тужить, плакати;

   Что она над ним худо делала.

   Ей самой так рок последовал,

   От ее злости ненавидныя *.

  

   * Эти песни напечатаны в "Нов. и полн. собр. русск. песн.", изд. в 1780 г., в следующем порядке: ч. I No 124, No 146; ч. 2 No 135; ч. I No 136 и 125; ч. 2 No 121; ч. 3 No 159; ч. I No 134, 131, 139, 144, 155; ч. 2 No 133, ч. I No 140. - Так много хорошего рассеяно в 3 частях песенника, что мы затруднялись в выборе и боялись еще обременить читателей. - Нельзя не заметить, что приведенные здесь песни напечатаны в других песенниках весьма неправильно. Напр., в "Новейш. и полн. российск. объяснен. песенн.", изд. Моск. 1810 г., No 239.

   При зачине каменной Москвы,

   Зачинался тут и грозный царь, и пр.

  

   Отмеченная у меня под No 121, ч. 2, совсем иначе напечатана. - Или:

  

   Не шуми, мати, зеленая дубровушка,

   Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.

  

   Несправедливо приписывают ее Ваньке Каину - он только любил ее петь. Каин разбойничал в царствование Елизаветы. Пойманный и сужденный за преступление, он был сослан с клеймом на лбу и двух щеках и с вырыванием ноздрей в каторжную работу в порт Рогервик, ныне балтийский...

  

   Вот где народная поэзия, проникнутая истинным чувством!

   В царствование Иоанна IV толпы скоморохов ходили из села в село и пели песни от избытка чувств, раздающиеся поныне в деревнях и городах. Сам набожный царь Федор любил внимать пению: по отслушании вечерни он проводил все остальное время до ужина в забавах, коими тешили его шуты и карлы и услаждали песнями.

   Предания старины памятнее для народа: лелея давно прошедшие события, он переносился в глубокую даль времени, украшал ее песнями и передавал потомкам. - Кто сочинял эти песни? - Имена сочинителей потеряны, но утвердительно сказать можно, что многие песни составлялись в кругу дружеской беседы, как это делали индейские певцы: харуны и бгаты, которые славили деяния своих предков * ; ионические рапсоды, гомеровские греки, кельтийские барды, скандинавские скальды, германские минезингеры, французские трубадуры, менестрели, сербские гусляры и все воодушевленные песнопевцы, увлекаемые преданиями. Так сочиняли малороссийские кобзари (бандуристы) и казаки, собираясь на вечерницах (вечерних сходбищах) или в кругу пленительной дружбы. - Особенная жалость в тех думах, в коих глубоко запали в сердце уныние, тоска и печаль.

  

   * James Tod "Annals and antiquities of Rajast'han or the central and western Rajpoot states of India", Lond., 1829 г., т. 2, с. 4; Ritter's "Erdkunde Asien", ч. IV, от. II, с. 418, 612; ч. I, с. 722; Malcolm "Memoir of central Indie", т. II, с 132-138; Heber "Narrative", т. V, с. 433-455.

  

   Для сравнения с приведенными образцами: об убитом воине, лежащем в степи, представляется здесь несколько малороссийских песен, которые древностью и, говоря беспристрастно, красотою, силою и живопроникнутой грустью превышают русские песни и думы.

  

  

   Витер гуде, трава шумит,

   Козак бидный убит лежит!

   На купини головою,

   Накрыв очи осокою.

   Кинь вороный у ноженьках,

   Орел сизый в головоньках:

   Вин козака доглядае,

   На кучери наступав.

   Козак до его промолвляе,

   Сизый орле! побратаймось.

   Як ты, брате орле, станет,

   З лобу очи выдирати,

   Дай же моей неньци знаты,

   Моей неньци старесенький,

   Матусеньци риднесенький.

   Ой, знай, орле, що казаты,

   Як у тебе моя маты

   Буде про мене пытаты.

   Скажи: служит вин у хана,

   У пана хана татарина,

   У крымского добродия;

   Да выслужив королевиньку,

   У чистым поли могилоньку.

  

  

   Ой, кинь бежит, трава шумит,

   Да вжеж козак убит лежит!

   На купини головою,

   Прикрыв очи осокою,

   Жовтое тило рокитою,

   Билы руки хустиною,

   Ясне личко китайкою.

   В головоньках ворон кряче,

   А в ноженьках коник плаче.

   Копытом землю выбывае,

   Свого пана вин пытае:

   Ой, пане ж мий, пане!

   Пане копитане!

   Ой, кому мене вручает?

   Кому коня покидает?

   Чи турчину, чи татарину?

   Тебе, коню, турчин не пиймае,

   А татарин не осидлае.

   Ой, бежи, коню, темными лугами,

   Бежи, коню, битыми шляхами;

   Да пробежи, коню, до двору

   Та вдарь копытом в болону.

   Ай выйде до тебе ненька старенька,

   Козацькая матусенька:

   Вона буде тебе за поводы браты,

   Буде тоби сина подкладаты,

   Буде тоби вивса подсыпаты,

   Холоднею водицею наповаты;

   И скризь слезы про мене пытаты.

   Да не кажи, коню, що я убывся,

   А скажи, коню, що я оженывся:

   Та поняв соби паняночку,

   У чистом поли земляночку.

   Що куды витер не вие.

   Ни сонечко вже не грие.

   Без виконец и без дверец,

   Там спит козак - молодец.

  

  

   Сидит козак на могили,

   З оружины огонь креше,

   Скалки ломит, розкладае,

   В свои раны заглядае:

   Пострелены - к сердцю пришили;

   Порубаны - кровью зийшли.

   Закладався орел за конем,

   А за тый криниченьки:

   Ой, чи скорийш ты добежиш,

   Мени крыльця повтинаеш? -

   Ой, ты скорийш долетиш,

   Мени ноги повтинаеш. -

   Ой, кинь бижит, земля дрожит;

   Орел летит, перо дзвенит;

   Ой, кинь бижит все ярами,

   Орел летит все лугами.

   Кинь до воды прибигае,

   Орла братца выглядае.

   Орел летит и не смие.

   Коня брата не низнае.

   Даруй, коню, крылечками,

   А хто ходит нижечками!

  

   Печальные воспоминания казака по оставленной им родине.

  

   Ой кряче, кряче, черненький ворон,

   Та на глыбокой долине;

   Ой плаче, плаче, молодым козаче

   По несчастливой годыне.

   Ой кряче, кряче, да черненький ворон

   Та у лузи над водою.

   Ой плаче, плаче, молодый козаче

   По конику по вороному.

   Вороный коню! грай ты пидо мною,

   Та розбий туту мою!

   Розбий, розбий тугу по темному лугу,

   Козакови та молодому.

   Ой, иде козак дороженькою,

   Слизоньками умываеця:

   Десь моя пенька, десь моя старенька,

   Да за мною убиваеця!

   Та в недилоньку рано пораненьку,

   Да як сонце не зходило,

   Та зезжалася вся моя родына,

   Вона мне выпроводила, -

   Выпровожаеш, моя родинонько!

   Та чи не жаль тоби буде,

   Як я пийду на ту украину,

   Да меж чужии люди?

   Ой, загадай мене, моя стара нене,

   Сидаючи обидаты.

   Десь моя дитина, на чужой сторони? -

   Да никому одвидати!

   Ой, згадай мене, моя стара нене,

   Як сядеш у вечери исти:

   Десь, моя дитина, на чужой сторони? -

   Да не мае одней висти.

  

   Могила, разговаривая с ветром, предвещает казаку, оставляющему своего отца, неминуемую смерть:

  

   Ой, у поли могила з витром говорила:

   Повий витре на мене, щоб я не чорнила,

   Щоб я не чорнила, щоб я не марнила,

   Щоб на мени трава росла, да й ще зеленила.

   И витер не вие, и сонце не грие,

   Тилько в степу при дорози трава зеление.

   Ой у степу ричка, через ричку кладка,

   Не покидай, козаченьку, ридненького батька!

   Як батька покинет, сам марне згинеш,

   Риченькою быстренькою за Дунай заплынеш.

   Бодай тая ричка, рыбы не плодила:

   Вона того товарища навики втопыла!

   Бодай тая ричка, кошуром заросла:

   Вона мого товарища за Дунай занесла! *

  

   * Максимович "Украинские народ. песни", Моск., 1834 г., ч. I, с. 150-153, No 15 и 16; с. 148 и 146, No 11; с. 168, No 34. - Придерживаясь правильного выговора малороссиян, я изменил правописание, введенное г. Максимовичем, и писал так, как произносят знатоки своего языка.

   Необыкновенная красота и сила малороссийских песен заставляли многих собирать их и печатать; но никто доселе не был столько счастлив в собрании их и ознакомлении с ними нас в такой степени, как трудолюбивый писатель наш, г. Максимович. У него ныне собрано до двух с половиною тысяч разных песен и отрывков. С нетерпением ожидаем выхода в свет. - Г. Киреевский давно собирал русские народные песни и собрал их весьма много. Более десяти лет ожидали появления в свет обещанных им песен и, к сожалению, обещание не выполнено. - Постигшая смерть в 1843 г. похитила его у нас; с ним она унесла в могилу нашу надежду. Может быть, кто-нибудь из любителей народности издаст их; а теперь мы лишены возможности сказать о них что-либо. - Приведенные малороссийские песни принадлежат, судя по слогу, к концу XVI в. Но вот определенные по своему времени: на взятие Варны и на взятие Львова. Гетман Федор Богданко, опустошив Синоп, Трапезунд и Анатолию, подошел под Царьград (в 1577 г.) и ограбил его предместье; отсюда поплыл с казаками к Варне, которую он взял. По этому случаю сочинили казаки песнь:

  

   Чы я бы вийску не заплатила,

   Червонными золотыми

   Та биленькими таларами?

   Чы я бы вийску не заплатила,

   Червонною китайкою

   За услуженьку козацкую?

   А в недиленьку пораненько,

   Збыралася громадонька

   До козацкой порадоньки.

   Ставилы раду, та ставилы,

   Виткиль Варну мисто достаты:

   Ой чы з поля, чы з моря?

   Чы з рички невиличкой?

   Пыслали писла та под Варну,

   Пиймав же посел турчапина,

   Старого ворожбина.

   Сталы его выпытываты:

   Виткиль Варну мисто достаты,

   Ой, чы з поля, чы з моря?

   Чы з той рички невеличкой?

   А в недиленьку пораненько

   Бигут, пливут човеньцами,

   Поблыскивают весельцами.

   Вдарылы разом з самопалыв,

   А з гарматы вси козаки.

   Воны туркив забиралы,

   Сталы, нарекалы:

   Була Варна, була Варна,

   Славна славна;

   Славнийше того козаки,

   Що той Варны досталы,

   И в ней туркив забралы.

  

   По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).

  

   А в чистым поли, близко дороги,

   Стоит наметец дуже шовковый;

   В тым наметци стоит столичек,

   На тым столичку зречны молодец.

   Конце вийско збирае, над Львив встае,

   Тай пид Львив встае, все шерегуе,

   Свое вийско на Львив рихтуе.

   Як киньми зернув, аж Львив здвигнувся,

   Як шабелькой звив, Львив поклонывся.

   Ой, вийшлы к нему мищаны

   Ой, вси мищаны, вси предмищаны:

   Вынеслы йому мысу червонных.

   Вин тое бере, тай не дякуе,

   А свое вийско на Львив рихтуе.

   Ой, вийшлы к нему вси жидове,

   Вси жидове, вси кагалове:

   Вынеслы йому мысу червонных.

   Вин тое бере, тай не дякуе,

   А свое вийско на Львив рихтуе.

   Ой, вийшли к нему уси Панове,

   Уси Панове, вси гетманове:

   Вывелы йому конников в сидли,

   Конников в сидли, панну в карети.

   Вин тое бере, красно дякуе,

   А свое вийско та шерегуе.

   Як зачав вийско шереговаты,

   Ой, бильше Львива не турбоваты.

  

   По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. - Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени - их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими..

  

   Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца тоже века - казака Кирши Данилова и неизвестных.

   Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности:

  

   И собиралися во единой круг

   И думали думушку крепко за едино:

   Как бы им приплыть к горе тобольской той!

   Сам он, Ермак, пошел устьем верхним.

   Самбур Андреевич устьем средниим,

   Анофрий Степанович устьем нижниим,

   Которое устье впало против самой горы тобольской.

   Татары в них бьют со крутой горы;

   Стрелы летят, как часты дожди.

   И тому татары дивовалися,

   Каковы русские люди крепкие,

   Что ни единого убить не могут их.

   Каленых стрел в них, как в снопики налеплено,

   Только казаки все невредимо стоят.

  

   Описание доспехов Михаилы Казарянина:

  

   Выезжал удача, добрый молодец,

   Молодой Михайло Казарянин.

   А конь под ним - как ясен сокол,

   Крепки доспехи на могучих плечах,

   Куяк и панцирь чиста серебра,

   А кольчуга на нем красна золота.

   Шелом на буйной голове замычется,

   Копье в руках мурзамецое, как свеча горит;

   Ко левой бедре припоясана сабля острая,

   В длину сабля сажень печатная,

   В ширину сабля осьми вершков;

   Еще с ним тугой лук разрывчатой,

   Полосы были булатные,

   А жилы елены сохатные

   А рога красна золота,

   А тетивочка шелковая,

   Белого шелку шамаханского,

   И колчан с ним каленых стрел.

   А конь под ним, как лютый зверь;

   Цены коню сметы нет.

   Почему коню цены сметы нет?

   Потому ему цены сметы нет:

   За реку броду не спрашивает,

   Скачет конь с берегу на берег,

   Котора река шириною пятнадцать верст.

  

   Жалоба русской девицы, плененной татарами:

  

   На беседе сидят три татарина,

   Три собаки, наездники.

   Пред ними ходит красна девица,

   Русская девочка полоняночка,

   Молода Марфа Петровична.

   Во слезах не может слово молвити,

   Добре жалобно причитаючи:

   "О, злосчастная моя, буйна голова!

   Горе горькое, моя руса коса.

   А вечер тебя матушка расчесывала,

   Расчесала матушка, заплетала.

   Я сама, девица, знаю, ведаю,

   Расплетать будет мою русу косу!

   Трем татарам, наездникам".

   Они те-то речи, татары, договаривают,

   А первый татарин проговорит:

   "Не плачь, девица, душа красная,

   Не скорби, девица, лица белого;

   Асдему, татарину, достанешься.

   Не продам тебя, девицу, дешево;

   Отдам за сына за любимого.

  

   В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:

  

   А и горе, горе, гореваньице!

   А и в горе жить, не кручинну быть;

   Нагому быть, не стыдитися;

   А и денег нету перед деньгами,

   Появилась гривна перед злыми днями.

   Не бывать плешатому - кудрявому;

   Не бывать гулящему - богатому;

   Не отростить дерева суховерхого,

   Не откормить коня сухопарого,

   Не утешити дитя без матери,

   Не скроить атласу без мастера.

   А горе, горе, гореваньице!

   А и лыком горе подпоясалось,

   Мочалами ноги изопутаны.

   А я от горя в темны леса,

   А горе прежде век зашел;

   А я от горя в почетный пир,

   А горе зашел, впереди сидит;

   А я от горя на царев кабак,

   А горе встречает, уж пиво тащит.

   Как я наг-то стал, насмеялся он.

  

   Изведение брата напоем лютых кореньев.

  

   Кабы по горам, горам, по высоким горам,

   Кабы по долам, долам, по широким долам,

   А и по край было моря синего,

   И по тем и по хорошим зеленым лугам.

   Тут ходила, гуляла душа красна девица,

   А копала она коренья, зелье лютое.

   Она мыла те кореньица в синем море,

   А сушила те кореньица в муравленой печи,

   Растирала те коренья в серебряном кубце,

   Разводила те кореньица меды сладкими,

   Рассычала коренья белым сахаром

   И хотела извести своего недруга;

   Невзначае извела своего друга милого,

   Она по роду братца родимого.

   И расплачется девица над молодцем,

   Она плачет, девица, причитаючи:

   За<на>прасно головушка погибнула!

  

   Об удалых с усами молодцах:

  

   Ах! доселева усов и слыхом не слыхать;

   А слыхом их не слыхать, и видом не видать;

   А нонеча усы проявились на Руси,

   А в новом усольи у Страганова.

   Они щепетно по городу похаживают.

   Собиралися усы на царев кабак,

   А садил и ся молодцы во единый круг.

   Большой усище и всем атаман:

   Сам говорит, сам усом шевелит.

   А братцы усы, удалые молодцы!

   А и лето проходит, зима наступает,

   А и надо чем усам голову кормить!

   На полатях спать и нам сытым быть.

   Ах, нутеж ко, усы, за свои промыслы!

   А мечитеся по кузницам,

   А накуйте ножей по три четверти,

   Да и сделайте бердыши

   И рогатины и готовьтесь все.

  

   Докончим выписку из старинных песен забавной сказкой о дурне. Это характеристика, достойная внимания:

  

   А жил был дурень,

   А жил был бабин,

   Вздумал он, дурень,

   На Русь гуляти,

   Людей видати,

   Себя казати.

   Отшедши дурень

   Версту-другу,

   Нашел он, дурень,

   Две избы пусты,

   В третьей людей нет.

   Взглянет в подполье,

   В подполье черти

   Востроголовы;

   Глаза, что часы,

   Усы, что вилы;

   Руки, что грабли:

   В карты играют,

   Костью бросают,

   Деньги считают,

   Груды переводят!

   Он им молвил:

   "Бог вам в помочь,

   Добрым людям".

   А черти не любят!

   Схватили дурня,

   Зачили бити,

   Зачили давити.

   Едва его, дурня,

   Жива отпустили.

   Пришедши дурень

   Домой-то плачет,

   Голосом воет. -

   А мать бранити,

   Жена пеняти,

   Сестра-то так же.

   "Ты, глупый дурень,

   Неразумный бабин!

   То же бы ты слово

   Не так же бы молвил:

   Будь враг проклят

   Именем Господним

   Во веки веков, аминь!

   Черти б убежали,

   Тебе бы, дурню,

   Деньги достались,

   Вместо кладу". -

   Добро ты, баба,

   Баба бабариха,

   Мать Лукерья.

   Сестра Чернава. -

   Потом я, дурень,

   Таков не буду.

  

  

   Пошел он, дурень,

   На Русь гуляти,

   Людей видати,