Главная » Книги

Денисов Адриан Карпович - Записки, Страница 6

Денисов Адриан Карпович - Записки


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

торого покушения французов, приехав ко мне и не расспросив, как случилось, довольно грубо сделал мне выговор; почему я доношу о нападениях неприятеля, когда его не вижу; на что отвечал я - что того не заслужил и чтобы он изволил мне пояснить, на чем он основывается, что меня так обижает. На что он сказал, что он прислал своего адъютанта, который будто неприятеля не видел. После сего прямо я ему сказал, что я хочу, чтобы это было открыто следствием, или чтобы он удовлетворил меня, и непременно, на каком оружии он хочет, кроме шпаги, которой я не разумею; с чем мы и расстались".
   "На другой день прибыл ко мне один казачий полк, две роты австрийской пехоты с двумя пушками и четыре эскадрона их же кавалерии. Месяца мая, 5-го числа 1799 г., перешел реку генерал Моро с десятитысячным корпусом, в котором две тысячи, пленные полагали, кавалерии. Переправа его была прикрыта лесом и защищаема болотом; но как я знал уже, что в оном месте приготовлены были французами лодки, то и глядел всегда зорко на оное место, дабы нечаянно не могли меня атаковать, посему и был я предупрежден. Изготовя все мои войска, я ожидал, пока французы выйдут из болотистого места, дабы удобнее исчислить их войска и взять меры. Французы показались колонною на большой дороге, нарочито хорошо сделанной через болото, имея немного кавалерии впереди. Тогда я приказал моего полка отменно храброму сотнику, Пономареву, с его сотнею ударить в неприятеля, что он и учинил с особою отважностию, врезался лично и так рубил, что во многих местах обрызган был кровью французов, и возвратился назад с легкою раною. При сем казаки пленили одного офицера, который рассказал - кто генерал и сколько войска. Офицера я послал в ту же минуту к князю Багратиону, который в шести верстах от меня сзади находился, словесно донесть о случившемся. Сам я приказал действовать двум орудиям, которые при австрийской пехоте находились; роты поставил в деревне Маренго, а казачьи полки в линию близ пушек; но когда увидел, что у французов есть пушки и большого калибра, то австрийские, под небольшим прикрытием из кавалерии, (отослал назад). По сближении французов я приказал австрийской пехоте стрелять, но она отказалась, поставляя в резон, "что как неприятель силен, то закон их не позволяет в таком случае сражаться". Видя сие и не имея времени исправить онаго чем другим, приказал я с поспешностию отступать, но и сего австрийцы не хотели сделать, полагая, "что, по близости неприятеля, не могут уже отретироваться". Тогда прискакал я сам с командою казаков и приказал бежать или велю их всех побить, - чему они и повиновались. Неприятель беспрепятственно прошел деревню и стал на поляне, в линию, имея в средине кавалерию. Казаки находились прямо против французов лавою, а эскадрон австрийский - назади. Французы весьма медленно подавались вперед. Не разумея их плана, старался я затруднить их в исчислении моих войск; по временам, как во флангах моих и сзади находился лес, заезжали туда казачьи небольшие команды, показывались во флангах неприятеля и скрывались. Они весьма редко палили из пушек и медлили так, что в продолжение шести часов непонятных для них наших действий, не более трех верст подались они вперед от деревни Маренго".
   "В средине сего действия послал я одну или две сотни казаков, с тем, чтобы показали вид, что оные хотят ударить на кавалерию; желая вызвать к атаке нас, генерал французский (начал) строить и свою кавалерию к атаке нас, но вместо атаки выдвинул оную взад и пехотою закрыл. Третий казачий полк через пять часов подоспел ко мне, которому приказал, не показываясь, быть в лесу и наблюдать правый неприятельский фланг. Скоро сей полк заметил, что несколько пехоты послано в обход, которую он от главного войска отрезал и прижал к реке. Большая часть оных, брося оружие и аммуницию, кинулись в реку и утонули, а колонна из ста человек с подполковником и офицерами отдалась военнопленными. В левом их же фланге посланы были два эскадрона в объезд, о чем, когда я узнал, послал храброго полка моего майора Миронова, с командою, который настиг их, побил наголову и доставил ко мне их начальника - одного ротмистра, который, посланный тогда же к фельдмаршалу, о всем ему донес и уже от фельдмаршала я, что все побиты, узнал, а на месте сражения не имел и минуты свободной".
   "Хотя я, как сказал прежде, в минуту, когда узнал о точных силах неприятеля, донес о том князю Багратиону и пленного офицера послал, и в продолжение шести часов раза три или более посылал с разными донесениями, но он не прежде прибыл на место сражения, как когда прискакал уже с левого флангу австрийский храбрый генерал Лузиньян с отрядом войск и сильно французов атаковал. Сражение началось жаркое. Я с казачьими полками двинулся влево, дабы при удобном случае ударить. Князь Багратион, подойдя к месту сражения, в мелком лесу близко и в виду неприятеля стал в линию и молчал. Французы сражались с австрийцами и не теряли позиции своей: они бодро смотрели на нас, а потом всею массою несколько двинулись назад. Князь Багратион, стоя, не начиная сражения, прислал мне сказать, чтобы я ударил двумя полками, а чтобы третий за австрийскими войсками оставался влево. Видя неприятельскую пехоту, твердо против меня стоящую, я понимал, что одна злоба выдумала такое повеление и что в исполнении онаго не может быть хорошего, а только потеря казаков и стыд - что нас опрокинут; но я решился с двумя сотнями сам пуститься в атаку; приказал полкам, ежели сделают по нас залп, то не давая времени зарядить ружей, бить с быстротою; но нас встретили плутонгами, почему мы и воротились. Боясь хитрой против меня интриги и оберегая храбрость моих казаков от оговора, приказал я бывшим в моей команде трем австрийским эскадронам ударить, с тем, что казаки будут во флангах и сзади их, но начальники их, представляя невозможность, отказались от исполнения, о чем мысленно и сам я с ними согласился. Неприятель не теряясь ретировался, а наши довольствовались, преследуя их одними охотниками и стрелками*. Австрийские войска также не ударили в штыки, и я не имел случая что-либо отменно хорошего сделать, оставаясь с казаками почти только зрителями, а более, сказать правду, был смешан дьявольскою интригою и злобою. Фельдмаршал князь Суворов и его высочество цесаревич, великий князь Константин Павлович, прискакали на место сражения, когда неприятель уже скрылся в болотистые места и большую часть своих войск переправил через реку - где ничего ему сделать нельзя было. Когда я явился к фельдмаршалу, он очень меня благодарил, но несколько раз сказал:
   ______________________
   * "5-го мая"... "целый гусарский (неприятельский) эскадрон сколот казаками Молчанова; в других трех нападениях казаки, под предводительством походного атамана (Денисова), а особливо полк Грекова, низвергли более 200 человек. Много раз императорско-королевская кавалерия рубила и поражала с казаками части рассыпанной неприятельской пехоты, и пригнав к р. Танаро, паки Молчанова полк отрезал одну полубригаду; сия бросилась в воду, где ее до 500 человек потонуло, а 78, бросив ружье, сдались. Загнанные в близлежащее болото, конные и пешие, многие увязли и потонули"... (Из донес. Суворова императору Павлу I и "История войны 1799 г." - Д.А. Милютина, ч. III, гл. XXII, прил. 58). А.Ч.
   ______________________
   - Напрасно упустили неприятеля".
   "Приметно было, что он недоволен чем-либо был".
   "Суворов ночевал на месте сражения. Был постный день. Ему устроили ужин, который состоял из поджаренного на сковородке луку с хлебом и небольшого кусочка осетрового балыка. Первым кушаньем он остался доволен, а когда подали балык, то сказал, что это отменная рыба, и кушал аппетитно. Во все время, по воле его, я был при нем и делил его ужин".
   "На другой день, когда я явился к Суворову, он отвел меня в сторону и спрашивал: хорошо ли наши сражались"?
   "На что я отвечал, что хорошо".
   "Он еще спросил: храбро ли кн. Багратион атаковал французов?".
   "Тут я очень был смешан мыслею сказать правду; многие подумают, что, злобы ради, я оговорил, чего я не терпел и никогда не делал; сказал неправду - я столько всегда предан был всем моим начальникам, что и тех, которых не любил, никогда не обманывал; почему ничего на сей вопрос не отвечал".
   "Тогда, как я мыслю, фельдмаршал, уразумев мое молчание, спросил: "бил ли Багратион в штыки?".
   "На что отвечал, нет".
   "Фельдмаршал повернулся и отошел от меня. За это дело я получил командорский орден св. Иоанна Иерусалимского с пенсионом по 1.000 руб. в год; (а за взятие Милана орден св. Анны 2-го класса)".
  

XV

Ночной поход Суворова на Турин. - Опасение за фельдмаршала. - Разговор у фонтана. - Денисов выносит главнокомандующего из-под выстрелов в безопасное место. - Занятие Турина. - Бомбардировка.

1799

   Союзная армия двинулась к Турину; небольшой корпус наблюдал за Тортоною и Александриею. Поход на Турин совершен беспрепятственно. Фельдмаршал ехал, с двумя или тремя лицами, в двуместной старинной карете. Он пригласил в карету Денисова, который и занял место одного из вышедших. Это было утром, часу в девятом или в десятом; день был очень жаркий. "Нам так было тепло, что я тотчас весь спотел. Его сиятельство, при глубокой мысли, что ясно из лица его было видно, хотел, казалось, и смеяться своему положению, особо когда австрийцы с любопытством смотрели на его экипаж и многочисленную компанию в оном. Нам надобно было выдерживать всю форму строгого гарнадира, дабы и малейше не покачнуться головою, а в противном случае оную можно было разбить о другую. К нашему утешению недолго оставались мы в сем положении; фельдмаршал и сам, видно, наскучил оным, а может жалея и нас, велел остановить карету, вышел из оной, сел на добрую свою лошадь и поехал верхом. Мы все с радостию сделали то же".
   Войска шли медленно по случаю жары и пыли. Суворов, желая объехать войско, поворотил в сторону, дал шпоры лошади, чем и принудил ее прыгнуть через довольно широкий ров - "каковыми все в том краю с обеих сторон большие дороги обрыты". Сопровождавшие его удивились и испугались, "ибо в том месте ров был глубок", а Суворов оглядывался на них.
   "Видя, что Суворов оглядывается на нас, я вообразил, что мне, как казаку, достанется более. При сей мысли, приготовя свою лошадь доброю плетью и поворотя ее ко рву, я дал ей свободу. И хотя лошадь довольно легкая и не слабая была, но не перенесла одну заднюю ногу, несколько повихнулась на бок, однако не упала".
   "Мы ехали, не останавливаясь, часа четыре. Проехали один небольшой городок; в другом прекрасном (городке) фельдмаршал в одном доме остановился. - Мы все были очень рады, велели показать нам квартиры, но, увидя в лавках апельсины и другие фрукты, вошли в оные, и купя, зачали лакомиться, оставаясь в том положении около часу, и утешались разными видами, воображая, что, отдохнув более, мы позабавимся".
   "Как вдруг при этом воображении слышим, что фельдмаршал сам кличет: "На конь!". Торопливо кинулись мы к лошадям, и видим, что он один, с двумя или четырьмя казаками, уже едет. Мы все, во все ноги, пустились догонять его. Войска все уже оставались назади".
   "И так, его сиятельство князь (граф) Суворов с штатом, из четырех или пяти особ состоящим и около десяти человек казаков конвоем, ехал по самой большой дороге к Турину. - Город сей был занят в это время сильным неприятельским войском, самым передовым авангардом. У нас ни одного из жителей не было проводника. При сумерках встрелся с нами казак, который был послан к одному чиновнику, сбился с дороги и ничего о городе Турине и о неприятеле не знал. Наступила ночь, довольно светлая. Фельдмаршал ехал, не останавливаясь. Нам встречались прекрасные строения, колонны мраморные и другие дорогие - виды, почему заметил я князю Андрею Ивановичу Горчакову, как старшему - что можем легко отдать в плен фельмаршала, что его надо о сем предупредить и остановить; но он сказал:
   - Не смею".
   "Тогда я отважился доложить его сиятельству:
   - Войска далеко сзади. Легко может, что вы кому-нибудь нужны и вас не могут найти. Нужно несколько вам отдохнуть".
   - В такую прекрасную ночь жаль спать, - отвечал Суворов, и, указывая на летающих во множестве с огненными искрами червячков, сказал: - Видел ли ты когда-либо такую прекрасную иллюминацию?".
   "При одном прекрасном фонтане, видя что он не останавливается и едет дальше и, при воображении, что он в опасность вдается, заехал я ему вперед, поворотил против его свою лошадь боком и решительно сказал:
   - Ваше сиятельство! Далее не пущу, и ежели что в особенности вам надо, то я один выполню".
   "Он остановился и просил меня такими словами:
   - Пожалуй, Карпович, пусти!
   "Я с твердостию отвечал, что это не может быть. Тогда он сказал:
   - Что ж будет делать генерал Шателер?
   - А где полагаете должен он быть? - спросил я, ибо ничего о нем прежде не слышал.
   - Он впереди, - отвечал его сиятельство". "Тут просил я его не ездить далее и что я его (Шателера) найду".
   "Я поскакал один вперед и, проскакав несколько, раза два сходил с лошади, прислушивался: нет ли в стороне войска. В последнем разе услышал, что недалеко от меня, в рощице, говорят люди и, как бы с намерением, тихо. Я подъехал ближе к тому месту и спросил по-французски:
   - Не тут ли генерал Шателер?".
   - Тут, - отвечал он сам. "Он находился с малым числом австрийской кавалерии и 6-ю шестифунтовыми пушками".
   "Он со мною поскакал к фельдмаршалу и, переговоря с ним секретно, воротился к своему месту, скоро открыл канонаду по городу, который очень был близок, на что долго французы не отвечали".
   - Почему они не отвечают? - спросил меня фельдмаршал". "Желая сделать ему утешение, я сказал:
   - Они узнали, что ваше сиятельство близко, испужались и советуются о сдаче".
   "Мы недолго оставались в сем утешении: французские пушки загремели как гром. Ядра большого калибра, ударяясь о каменное строение и падая на дорогу, также камнем усланную, производили другого рода страшный стук. Генерал Шателер со своим дивизионом во все ноги вспять полетел, но фельдмаршал оставался при сказанном фонтане и рассказывал нам о приятности ночи, о хорошем тамошнего края климате и изобилии. Ядра перелетали через нас и падали близь нас и более прямо по нашей дороге: им (французам) не мудрено было, как в знаемое место метить, и уже генерал Шателер показал, где мы есть". "Я сказал всем:
   - Фельдмаршал и мы в опасном месте". "Он слышал мои слова, на которые отвечал:
   - Нет, Карпович! это место прекрасное. - Глядите, - продолжал он, показывая на большие тополи, - глядите, как здесь прекрасно растут деревья".
   "При сем разе упало недалеко (от) нас ядро на дорогу, на которой и мы были, отчего я сотрогнулся. Как никто ничего не делал для сбережения фельдмаршала, то я сказал:
   - Помогайте мне!"
   "Подошел к нему, взял его на свои руки и побежал, неся его в сторону. Он кричал:
   - Проклятой! Что ты делаешь?".
   "Он схватил меня за волосы, но не драл. Я так был стороплен, что, не осмотревшись, упал в сухой близ большого дома ров, но как оной не был глубок, то я стал прямо на ноги и начальника моего не уронил; а, спустя с рук, вел его за руку, по рву, и на углу рва поворотил в сторону. Оглядевшись, увидел, что мы в большой опасности: ров был проведен близ каменной простой дворовой стены, в которую, ежели трафить большого калибра ядро, может большую часть ее опрокинуть и камнями многих убить. Показав сию опасность фельдмаршалу, я вылез из рва и, подав ему руку, вынул и его, а другие сами повылазили, ибо все там были. Нам подали лошадей. Фельдмаршал требовал, чтобы я его вел к фонтану. Почему я решился его обмануть: поехал вперед, говоря, что я туда и поведу; но вместо того, объезжая строение, вел назад. Когда же выехали на ту дорогу, по которой ехали, он узнал и весьма был недоволен, но не поехал вперед, а остановился в одном маленьком домике на остаток ночи, которая проходила уже".
   "Я послал сыскать кого-либо из наших генералов сказать ему, чтобы прислали поскорей к нему (фельдмаршалу) хотя один полк и также лег спать в горне (горнице?), на куче насыпанной пшеницы, потому что постели не было и нечего было постлать. Меня разбудили, когда уже было часа полтора дня, и сказали, что город австрийцами занят. Фельдмаршал встал и сердился на меня, что я его провел назад. Вставши, поспешил я разузнать: правда ли что город занят, а когда узнал, что нет, пошел к фельдмаршалу. Он точно сердился и сказал мне:
   - Вот что ты наделал: без тебя мы бы вошли первые".
   "Но когда я его уверил, что никого в городе еще нет, то он послал кн. Андрея Ивановича Горчакова лучше о том доведаться. Я с ним также поехал. Я был прав; и мы, без войска и артиллерии, хотя и хотели занять оной город, но как французы не отворяли нам ворот и мало на нас смотрели, но не препятствовали ехать близ стен, то мы и воротились, быв и тем довольны, что видели город и донесли обо всем его сиятельству".
   "Фельдмаршал оставался в своей квартире несколько часов, как вдруг, не помню (кто), прискакал и донес фельд-маршалу, что нечаянно австрийцы въехали в город и весь заняли, кроме цитадели".
   "Один австрийский кавалерийский полковник с тремя (или) четырьмя эскадронами был послан в бок города; взъехав на горку, он видит что французского войска нет в оном, расчислил, что оное в цыдатель убралось, и что оставлены против его находящиеся ворота, решился оными овладеть. Обдумав хорошенько и для всего приготовя свои войска, полетел к оным, выломал запоры, отворил и въехал, прежде чем французы узнали, - а за ним и ближайшие войска взошли и несколько их (французских) офицеров нашли спокойно сидящих в своих квартирах".
   "Фельдмаршал тот же день просто въехал в город, остановился в одном большом доме, в нижнем этаже, и мне приказал быть при нем. Остаток дня прошел без всяких новостей, и мы легли покойно; но около полуночи я услышал большой звук и шум: вскакиваю, бегу вниз, как я был в третьем этаже, и вижу страшную тревогу во дворе, где у двух или трех человек ядрами оторваны были руки и ноги и несколько побито лошадей. Я вспомнил, что может быть и фельдмаршал, хотя в горнице, но в опасности; бегу искать его и нахожу спокойно лежащего на постели, - или канапе, не помню, - в горнице, у которой, в ту сторону, откуда летят ядра и бомбы, окошко было на улицу и отворены ставни. Я так от виду сего испужался, что довольно громко закричал:
   - Бога ради, ваше сиятельство, встаньте и выйдите из этой горницы".
   "Он проснулся, или и не спал; несколько привстал и спросил:
   - Что ты, Карпович?".
   "Я ему сказал, что сильно по городу из цитадели бомбандируют и что весьма метко целят в этот дом, во дворе которого людей и лошадей много ранено и убито. Он несколько на меня поглядел и сказал:
   - Оставь меня: я спать хочу".
   "И лицом к стене обернулся и лег, а я вышел. Немного оставался он покоен, позвал дежурного генерала и других нужных чиновников к себе и немедленно отправил парламентера сказать французскому генералу, что жители невинны и чтобы он оставил их в покое, а в противном случае принудит его к тому; почему скоро все и утихло".
  

XVI

Вступление в Турин Суворова с союзными войсками. - Денисов у города Пиньероль. - Волонтеры. - Сражение при Нови. - Ссора с Повало-Швейковским. - Дерфельден. - Прибытие на казачьи аванпосты Суворова. - Отдых.

1799

   Когда на кроткое увещание Суворова сдать Турин на капитуляцию, чтобы избегнуть напрасного кровопролития от сближавшейся к городу многочисленной армии, получен был дерзкий ответ коменданта, французского генерала Фиорелла, то сами жители Турина спасли город от угрожавшей ему участи Измаила и Праги: утром 15 (26) мая, австрийский генерал Вукасович. по условленному с жителями знаку, бросился к городским воротам, нашел их отворенными и подъемный мост опущенным; Фиорелла послал было из цитадели колонну взять в тыл слабый отряд Вукасовича, но колонна эта была опрокинута с большим уроном. Жители, вместе с австрийскими войсками, гнали французов по улицам до цитадели и в то же время все ворота городские открыли союзным войскам. В три часа пополудни сам фельдмаршал Суворов вступил с войсками в город и встречен был восторженными восклицаниями жителей. Вечером весь город был иллюминован, но комендант цитадели начал бомбардировать город, считая себя вправе мстить жителям за их измену; причем он прислал к Суворову парламентера с объявлением, что пальба не умолкнет до тех пор, пока союзные войска не оставят Турина. Говорили тогда, что истинною целью посылки парламентера было разведать о доме, в котором находился Суворов, и хотя парламентер от самых ворот цитадели до комнаты Суворова и назад был веден с завязанными глазами, но, кажется, успел в своем намерении, ибо, через час после, выстрелы по большей части направлялись на дом фельдмаршала*.
   ______________________
   * "История войны 1799 г." - Д.А.Милютина, ч. III, гл. XXIV, и "Истор. Росавстр. камп." -Фукса, ч. I, стр. 107. А.Ч.
   ______________________
   Из Турина полк Денисова и два другие казачьи полка отправлены в отряд кн. Багратиона к Пиньеролю, а сам Денисов оставался еще два дня в Турине при фельдмаршале. "Он хотел отрядить меня с двумя или тремя полками австрийской кавалерии в экспедицию против одного французского генерала, находившегося с частью войск в одном ущелье гор", пишет Денисов, "но я, зная, что в тесных местах весьма опасно действовать кавалериею, упросил дежурного генерала отклонить сие. Я боялся оставаться при главной квартире, дабы не войти в какие-либо политические интриги, и просил позволения ехать к своему полку, на что охотно фельдмаршал согласился, потому что в небытность мою при донских полках сделано упущение. В час приезда моего к полку (в гор. Пиньероль) узнаю, что неприятель в самом близком расстоянии и при самом городе Пиньероле, в ущелине находится, и часто по казакам, на пикетах стоящим, стреляет. Осмотрев всю позицию места и самого неприятеля, приказал я другому казачьему полку, находящемуся тогда верстах в шести или восьми, оставя на своем месте нужную для наблюдения неприятеля команду, с остальными явиться ко мне, и донес о всем куда следовало".
   "Скоро после сего прибыл ко мне князь Багратион; осмотрев неприятеля и позицию, ничего не предпринял и, несколько отодвинув свой авангард, остановился. На другой день прибыл туда же один австрийский генерал с войсками и атаковал неприятеля так благоразумно и удачно, что французы не смели вступить в сражение и бежали в горы. Все сии генералы с их войсками возвратились к своим войскам, а я с двумя полками, в которых, по раскомандировании многих казаков, больных и в вагенбурге оставшихся, не было и 500 человек (остался). Тогда я увидел себя в критическом положении, тем более, что все сие место было при подошве высоких гор и что, по малолюдству (моего отряда), нельзя было занять все нужные места, но в это время является ко мне один человек, называя себя сержантом когда-то бывших вольных войск. Он предложил мне свои услуги, и ежели я снабжу его ружьями, порохом и свинцом, то он соберет до 300 охотников служить под моею командою против французов. Обрадовавшись сему случаю, я решился принять его, и как в городе (Пиньероле) французами оставлено много было ружей, то и выдал ему оные и всем нужным снабдил. В короткое время явился он ко мне с дивизиею, от 350 до 400 человек составляющеюся. Все они ничто более были как бродяги, не знающие ни правил военных, ни амбиции, ни порядку. Однако же не одна праздная жизнь, как я приметил, к тому направляла их, а разница какая-то в исповедании веры главнейшим была побуждением. Хотя ясно я видел, что на таковых гигантов (?) худая надежда, но, дабы неприятеля удерживать в осторожности и все нужные места захватить, они необходимы мне были; почему я и принял смелость тотчас, при осмотре сих войск, господина сержанта поздравить капитаном, что он принял с утешительностию и гордостию, и величаво командуя, пустился прямо в горы к французской границе. На другой или третий день его дивизия умножилась от 600 до 800, и дралась день и ночь дней несколько, то есть, стоя на горе и примечая, когда через дефиле, на другой горе, человек или скотина (покажется), хотя горизонтально, но наверное не ближе версты, стреляли с уверительною надеждою без промаха убить, и сами в продолжение недели или более не имели убитыми и 10 человек, да и те, полагать надо, разбежались".
   "С французской стороны тоже, кажется, подобные войска были, ибо часто таковым же образом отвечали, но я, оставаясь взади, был покойнее. Обо всем я лично донес фельдмаршалу, равно как и о производстве в капитаны - что он милостиво выслушал и, улыбаясь, сказал:
   - Карпович! я сие производство подтверждаю".
   "Через несколько дней прибыло около 2-х тысяч под командою подполковника австрийских войск и оставлены в мое распоряжение, но я, избегая всяких соплетений, на меня особенно часто падающих, поставил их в дефиле, впереди города, по дороге к недалеко находящейся крепости (С.-Мариа?). Во все время был я только обеспокоен одним нападением французских войск на австрийцев, которое кончилось скоро тем, что французы, увидя осторожность нашу, бежали"*.
   ______________________
   * Денисов, в донесении Суворову от 22 мая, между прочим пишет: "Пиньероло имеет много из жителей Якубинов, которые все ружьи, находящиеся в здешнем орсинале, разобрали по себе, не показывая ни малейшего виду сражаться оными против французов, для чего приказал я начальству местечка собрать все в прежнее место, также учинил объявление жителям, в горах находящимся, чтобы они, оставя против нас вооружение, жили бы спокойно в своих домах, а в противном случае притерпют жестокое наказание". Получив это донесение и другое, что находящийся у Фенетрелли неприятельский генерал Циммерман, с отрядом французской пехоты, считая себя окруженным союзными войсками, объявил готовность положить оружие, если против него выслана будет пехота, Суворов решился послать туда кн. Багратиона и дал ему следующее предписание: "Князь Петр Иванович! Вот вам милое письмо от походного атамана: никто лучше не выполнит желаемого, как ваше с-во? Христос с вами...ни мало не медля, извольте следовать с полком вашим, соединясь с Андрияном Карповичем, и коли потребно будет, то можете взять к себе к тому и какие иные подручные войска вскорости. Генералу Циммерману объявите мою дружбу, а его команде вольность, по силе которой и вы моим именем им можете дать на месте беспечные паспорты, но по мере их добровольной сдачи, а не обороны. Предаю все в ваше благоразумное рассмотрение" ("История войны в 1799 г." - Д.А. Милютина, ч. III, гл. XXIV, стр. 416). А.Ч.
   ______________________
   Между тем, как войска главной союзной армии, расположенные вокруг Турина, готовились к открытию осады цитадели туринской, а легкие отряды, посланные в горы, отбросили последние неприятельские посты за снеговой хребет Альпов и Суворов готовился преследовать расстроенные и отступавшие войска Моро до самого Генуэзского берега, он получил сведение о прибывшем в Геную значительном подкреплении неприятелю морем и из Франции, а также, что и войска Макдональда спешат из южной Италии на соединение с Моро. Все это заставило Суворова предпринять другие меры и расположить свои войска так, что куда бы ни вздумал устремиться неприятель, можно было в два-три перехода сдвинуть к угрожаемому пункту более 30-ти тысяч войска. Потом, сосредоточивая значительные силы свои у Александрии, "Суворов вспомнил обо мне", пишет Денисов, "и предписал, чтобы я, оставя пост мой (у Пиньероля) старшему, с полком моим явился к нему. Увидев меня, его сиятельство изъявил мне свои великие милости и как бы жаловался, что я его оставил; но когда (я) доказал, что это сделано было не по моему желанию, то он два раза сказал: - Право я этого не знал".
   "И подтвердил, чтобы я никогда далеко от него не отлучался".
   Денисов поэтому находился при фельдмаршале весь июнь и июль 1799 г. с состоящими при главной армии казаками*.
   ______________________
   * В это время, при выступлении навстречу 36-ти тысячной армии Макдональда, отданы Суворовым по войскам весьма любопытные и оригинальные приказ и наставление: "I. Александрия, 5-го (16) июня: "1) Неприятельскую армию взять в полон.
Влиять твердо в армию, что их 26 тысяч, из коих только 7 тысяч французов; прочие всякий сбор реквизиционеров.
   2) Казаки колоть будут; но жестоко бы слушали, когда французы кричать будут: "пардон", или бить "шамад". Казакам самим в атаке кричать: "балезарм, пардон, жетелезарм", и сим пользуясь, кавалерию жестоко рубить и на батареи быстро пускаться, что особливо внушить.
   3) Казакам, коим удобно, испортить на р. Таро мост, и тем зачать отчаяние. С пленными быть милосерду; при ударах делать большой крик, крепко бить в барабан; музыке играть где случится, но особливо в погони, когда кавалерия будет колоть и рубить, чтобы слышно было своим.
   Их генералов, особливо казаки, и прочие, примечают по кучкам около их; кричать: "пардон", а ежели не сдаются, убивать. II. С.-Джиовани. В ночь с 6-го (17) на 7-е (18) июня: Остается до р. Треббии 1,5 мили: оную хорошо пройдут. До неприятеля 1,5 мили; всего 19-20 верст - 6 часов. За полмили от неприятеля, или менее, выстраиваются. Линии выстраиваются быстро. За полчаса перед рассветом раздвигаются... ...Тотчас его преследуют кавалерия и казаки, поддерживаемые пехотою, которая тогда уже линией идти не может, но колоннами, не теряя времени. ...Кавалерия будет атаковать в две линии по "шахматному": интервал на эскадрон, чтобы в случае, когда первая линия, рубясь, рассыплется - вторая линия могла бы сквозь интервалы проскакивать.
...Не употреблять команды: "стой": это не на ученьи, а в сражении: "атака, руби, коли, ура, барабаны, музыка"...
   ...Казаки стоять будут за австрийскою кавалериею и в атаке бросаются во фланг неприятелю. Когда же оный будет сбит, то преследуют его беспрестанно, и всех истребляют. ("Ист. Рос. австр. камп. 1799 г." - Фукса и "История войны в 1799 г." -Д.А.Милютина, ч. IV, гл. XXXI и XXXII). А.Ч.
   ______________________
   К концу июля вся почти Италия была уже занята союзными войсками. Одна Ривьера Генуэзская оставалась еще во власти французов, да гарнизоны их держались в крепости Кони, в замке Тортонском, в небольших фортах Гави и Серравалле. Со времени сдачи цитадели Александрийской, главная армия Суворова оставалась на равнине между pp. Бормидой и Скривией. Избранный новою французскою Директориею главнокомандующим, Жубер прибыл в Корнельяно, близь Генуи, и, решась немедленно действовать наступательно на армию Суворова, сражен пулею в самом начале битвы при Нови, 4-го (15) августа 1799 г. Денисов поставлен был на левом фланге наших войск, среди виноградников, где находилась французская пехота, которая стреляла по казакам, а казаки по местности не могли действовать, почему Денисов, с позволения генерала Дерфельдена, оставил это место и отправился искать более удобное для действия казаков. Шедши с небольшою командою между сражающимися сторонами и подходя к какому-то каменному дому, он встретил дежурного генерала Ферстера и князя А.И. Горчакова.
   "Сей (последний) как бы с дружественной стороны, но скоро спросил меня:
   - Где ваш полк?
   - Назади - отвечал я.
   - Как это жалко, - продолжал Горчаков, - нельзя ли сделать, чтобы оной поспешил сюда?
   - Что же бы тут мог один донских казаков полк сделать, когда такое количество пехоты не могло держаться? - сказал я.
   - Хотя немного ударьте, - отвечал Горчаков". "Французская пехота стояла под верными выстрелами с крепости Нови, ядрами, с пушек; опрокинув оную и подавшись несколько вперед - очутишься под картечами, а если доскакав до линии неприятельской и не опрокинешь ее, (придется) ретироваться. Значит на одном и том же месте надобно подвергнуть людей очевидному поражению. Когда я был в сем размышлении и что приказание ударить делает старший меня и ближний фельдмаршалу, всегда при нем находящийся, увидели все мы, что полк мой недалеко из-под горы идет.
   - Вот и полк ваш; велите поспешить ему и ударьте, - сказал Горчаков.
   - Я знаю свое дело; я старый солдат".
   "На сие он не отвечал и поехал в сторону, и дежурный генерал с ним. Я остался один с сокрушенным сердцем, что несчастный случай привел найти другого и так сильного врага. Офицер спрашивал уже у меня, что прикажу делать полку, но я нескоро отстал от моего суждения. Однако, оставя жестокую сию мысль, сообразил неприятельское положение и случившуюся историю, приказал стать полку, - в котором не более 250 человек тогда налицо было, - в одну линию казачью, несколько редко, что и необходимо нужно было, дабы действовать дротиком, а с тем вместе и безопаснее людям; я подвинул полк несколько вперед и стал. Французы - тысячи полторы пехоты - подвинулись ко мне, и стрелки, выскочив наперед, стреляли в нас, а из города пускали ядра. Я стоял ровно, в линию, несколько прочь с правого фланга. Лошадь моя, от близких ударов в землю ядер, три или четыре принуждена была сделать сильных во все стороны прыжка и в один раз так высоко взвилась на дыбы, что я едва мог усидеть. Офицеры убедительно просили меня, чтобы съехал со своего места, говоря, что верно неприятель заметил по знакам кто я. В полку уже до 60 раненых и убитых упало; но полк в молчании стоял. Я послал к нашей пехоте к перво-встретившемуся генералу просить, чтобы прикрыл правый мой фланг, и тогда я ударю. Посланный явился к генералу Повало-Швейковскому, который, вместо помощи, обещал сам ко мне приехать, и того не выполнил. Тогда заливаясь слезами о горькой участи невинно терпевших казаков, приказал я оборотиться полку назад и шагом отступать. Офицеры и казаки с видимым прискорбием исполняли мои приказания в точности. Французы, не оставаясь довольными тем, подпрыгивая и без всякого порядку, преследовали и стреляли по нас. Увидев сие, я решился им отмстить. С тем вместе увидел недалеко человек до ста нашей пехоты, особо идущей в левой стороне моего полку, и послал к начальнику оной просить, чтобы остановился, пока я, атакуя, возвращусь. Это был майор Владычин, мне незнакомый, который отвечал:
   - С Денисовым, хотя бы у него было и два человека в команде, готов в огонь и в воду, а тут от вас не отстану".
   "Известясь о сем ответе, я, не останавливаясь, собрал всех офицеров и в глазах полка приказал им, чтобы по первому знаку "ментом" оборотились, атаковали бы неприятеля, и конечно, чтобы врезались в него, смешали, били, но, не преследуя далее, во все ноги возвращались бы назад. Казаки от горести столь ободрились, что как бы спорили обогнать один другого, влетели в неприятеля, который, сим быв изумлен, ни мало не подержался на месте и побежал, а казаки, редкий не увив одного или двух и не дав неприятелю опомниться, очутились опять на своем месте, причем притянули до сорока пленных. Майор Владычин, по храбрости своей и усердию, очень далеко вдался вперед, и ежели бы французы могли скоро опомниться, то бы много потерпел. За сие тут же прислал генерал Дерфельден меня благодарить, но велел сказать, чтобы вперед не подвергал я донских казаков такой опасности, что они в других случаях необходимо нужны и что их тогда нечем заменить. Я с полком остался на сем месте, потому что не имел нового приказания и, быв нездоров, еще больше от большого движения расстроился".
   "Сражение до захождения солнца продолжалось и уже в ночь неприятель бежал. Генерал Повало-Швейковский с пехотою преследовал онаго, но не мог догнать. Я с полком был у неприятеля в левом фланге и хотя равнялся с ним, но, по малому числу казаков, не мог онаго атаковать; другие же донские полки были под командою князя Багратиона. Видя, что неприятель уйдет и увезет артиллерию, которой что много, можно было по стуку колес угадать, я приказал лучшим офицерам - взяв человек 100 казаков, заскакать стороною наперед и показать французам вид, что их дорога нашими захвачена; офицеры сие сделали весьма благоразумно. Переехав маленькою и кривою дорожкою большое болотистое луговое место, через которое по дороге бежали французы, - а дорога оная состояла из довольно возвышенной насыпи, -казаки мои передовых французов ветрели выстрелами из пистолетов и военным кликом, и тем так их испужали, что все в разные стороны по болоту рассыпались, оставя 18 пушек с запасными лафетами и всеми артиллерийскими ящиками, всего более 60 штук, но всех лошадей с упряжью увели: плотина была высока, и на нее должно было спущаться довольно круто, чем, верно, казаки и замедлили, да и наша пехота, дойдя до сего места, остановилась. Получив донесение, что артиллерия попалась в наши руки, я о сем через офицера донес генералу Повало-Швейковскому, а сам слез с лошади и лег на землю, чувствуя во всем корпусе боль. Офицер от Повало-Швейковского возвратился и сказал, что "генерал меня требует к себе и очень-де строго". Избегая и еще неприятностей, хотя и с большим усилием, но поехал к нему и, явясь, поздравил его с победою. Он решительно приказал:
   - Чтобы сейчас все пушки, лафеты и ящики вывезли казаки на гору, ко мне.
   - Это невозможно, потому что упряжи и хомутов нет, - отвечал я, - а лошади (казачьи), не быв приучены, не могут, хотя бы и при упряжи, сего сделать.
   - Я не советоваться вас звал, а исполнять в точности мои повеления, - сказал Швейковский.
   - Невозможного нельзя сделать, доложил я без всякого постороннего умствования, и притом сказал, что "сзади нашей пехоты идет довольное число австрийских войск, то не лучше ли сдать им; пусть они потрудятся вывезть их; а пушки взяты россиянами, и этого никто не отымет от них".
   Тогда его превосходительство возвышенным голосом сказал:
   - Кто по тебе старший в полку?". "Я сказал кто, и он послал за ним и, призвав, приказал принять от меня полк. Подумав несколько и припомня старую пословицу: "терпи казак - будешь атаман", я взял одного казака и слугу и поехал, без всякой цели, назад. Слуга, видя мое положение и слабость здоровья, запасся двумя плащами, под которыми я, в маленьком лесу, или саду, провел без сна ночь, и в наставший день не знал - что начать. Ехавши близ войск, увидел под деревом сидящих несколько особ, недалеко которых ординарцы держали лошадей, по сему заключил, что это кто-либо из генералов. Пришло мне на мысль явиться прежде всех у генерала Дерфельдена, посему и послал узнать: не он ли там сидит? Посланный возвратился и сказал, что я угадал. Тогда я почувствовал что-то, чего не разумел: удовольствие ли или огорчение, потрясшие меня. Подъехав ближе, я сошел с лошади, подхожу к генералу Дерфельдену и вижу, что с ним находился и генерал Повало-Швейковский. От сего я так развлечен (расстроен) был, что не знал, к кому и что прежде сказать, - отчего не мог скоро начать говорить. Генерал Дерфельден, видя меня в таком положении, весьма снисходительно спросил:
   - Не имеете ли вы что мне сказать?
   - Много имею, но не знаю как. Я не люблю искать чужой защиты в собственной обиде, но обстоятельства принуждают изменить характер".
   "И объяснил вчерашний случай. Тут генерал Повало-Швейковский, вскоча, подбежал ко мне, взял за руку, наговорил много пустых извинительных слов: что это было в горячности, что он не полагал, что я это приму за прямое дело, и просил забыть. Тогда генерал Дерфельден сказал:
   - Видишь, господин Денисов, что генерал отказывается от своих слов. Плюнь на сие дело и с Богом поезжай в полк. Я видел твои дела: никто не может тебя помарать".
   "При сем раз генерал Дерфельден на генерала Повало-Швейковского с презрением смотрел".
   "Я почти все сие наперед видел, и один друг, с которым я виделся перед тем, советовал не расширять сего дела, и что если я особо потребую от Повало-Швейковского благородно личного удовольствия, то он от того откажется и будет жаловаться - тогда будет мне еще хуже1. И так, я повиновался генералу Дерфельдену тем более, что благородно выговоренные слова его ясно оправдывали меня. Потом я приехал в свой полк, который весь на аванпостах находился, и к нему два еще примкнули полка, которыми командовал полковник Греков. Неприятельская армия, за глубокою и широкою долиною остановилась недалеко, и неприятельские форпосты по казакам стреляли очень часто. Получа нужные сведения, как и где стоит против нас неприятель, я нашел необходимым во многом сделать перемены по занятой полками моими передовой цепи и отправил несколько партий во фланги неприятеля, и особо к небольшой крепости, называемой Серравалле. В сие время донесли мне, что фельдмаршал едет ко мне и уже недалеко. Я поскакал к нему и донес обо всем словесно, также я поздравил его с победою. Он весьма милостиво за все благодарил.
   ______________________
   * Здесь можно заметить, что рассказы современников и самые Записки автора показывают, что А.К. Денисов был в высшей степени раздражителен и, вообще, подозрителен: это объясняет и ничем не вызванную дерзость его пред князем Горчаковым, и заносчивость его пред генералом Повало-Швейковским, и подозрение о "злобе" на него князя П.И. Багратиона - личности, светло-обрисованной нашею военною историею. А.Ч.
   ______________________
   - Что за строение я вижу? - спросил фельдмаршал.
   - Это монастырь, и пустой, - отвечал л.
   - Я поеду туда и там отдохну.
   - Но там опасно и пули еще далее онаго летают, а казаки не удержат, ежели неприятель в больших силах в оной пустится, - сказал я.
   - Карпович, они напуганы".
   Суворов все-таки поехал к монастырю. "Видя, что фельдмаршал непременно положил свое исполнить, послал я к полковнику Грекову сказать, чтобы нарочито задразнил неприятеля, чтобы тем заставить фельдмаршала удалиться. Стрельба довольно сильная началась; пули, когда подъехал фельдмаршал к монастырю, летели через нас, но граф Суворов как бы их не слышал, въехал в монастырь, приказал всем, кроме ординарцев, его оставить, и в пустой горнице на соломе лег. Видя сие, я послал сказать князю Багратиону, чтобы поспешил прислать на защиту, в случае опасном, нужное число пехоты; а сам я поехал к казачьим полкам и приказал сколь можно более усилить против того места пикеты. Фельдмаршал спокойно, но немного отдохнувши, возвратился. За сие, при Нови, сражение я был награжден алмазами украшенным второй степени орденом св. Анны"*.
   ______________________
   * С 20 июня 1799 г. А.К. Денисов был генерал-майором. А.Ч.
   ______________________
  

XVII

Движение русских войск и с ними казачьих полков из Италии в Швейцарию. - Переходы через Альпы. - Болезнь Денисова. - Выход из гор, зимние квартиры и обратный поход на Дон.

1799

   Выступив с русскими войсками из Италии в Швейцарию и прибыв 4 сентября 1799 г. в Таверно, Суворов узнает тут, что обещанных австрийцами мулов для поднятия обоза армии не доставлено. Это чрезвычайно огорчило его, вынуждая отложить предположенную атаку неприятеля у С.-Готарда. В таком затруднительном положении пришла счастливая мысль великому князю Константину Павловичу - употребить под вьюки казачьих лошадей; в горах Швейцарии спешенные казаки могли даже быть полезнее, чем на конях. Суворов обрадовался этой мысли, сердечно благодарил за нее великого князя и велел немедленно приготовить до 1.500 казачьих лошадей под вьюки*. Денисов, подойдя к Сен-Готарду, с шестью, все время бывшими в его команде донскими полками и с двумя вновь прибывшими с полковником Курнаковым, оставлен был тут вперед до повеления; "взято только", - продолжает писать он, - "500 человек из всех полков с ружьями, пешие. Наши российские войска пошли вперед. Простояв дня два, или три, я получил повеление со всеми полками своими п

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 525 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа