Бичурин Иакинф - Статистическое описание Китайской империи, Страница 2 - Книги

p; Последней книгой, над которой Н. Я. Бичурин работал в течение ряда лет, было "Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена". К сбору материалов для новой книги он приступил в январе 1846 г., находясь в довольно преклонном возрасте и будучи тяжело больным. Через три года вчерне был готов этот фундаментальный труд по древней и средневековой истории племен и народностей Средней и Центральной Азии, Южной Сибири и Дальнего Востока. О том, с какими трудностями пришлось столкнуться при создании этого труда, Н. Я. Бичурин рассказал О. М. Ковалевскому {Подробнее об Осипе Михайловиче Ковалевском (1802-1878) см.: История отечественного востоковедения до середины XIX века. М., 1990. С. 278-281.} в письме от 25 февраля 1849 г.: "Первоначально, - писал он, - я предложил Академии наук составить историю среднеазиатских народов в продолжении четырех лет. В прошлом году гг. академики отказали мне в полупремии за "Китай" под предлогом, что из 17-ти членов десять человек были на стороне противного мнения, а сим оборотом привели меня в затруднение. Чтобы поправить это дело, Павел Николаевич [Фус] предложил мне сократить работу годом. Я должен был согласиться на его предложение и в продолжение 10 месяцев кончил отделку книги, требовавшую - по меньшей мере - двух лет... поспешный десятимесячный труд вместо двух годов столько изнурил меня, что я в продолжение следующих четырех месяцев не мог поправить своего здоровья. К концу работы встретилось новое затруднение... В топографической карте к истории оставалась одна Корея без пояснений... Разделение государства на восемь губерний, или дорог, сделанное в половине IV в., даже самые названия губерний доныне остаются без перемен, но пределы, или межи губерний и названия городов вовсе не прежние, и я принужден буду руководствоваться картою Кореи, напечатанною в прошедшие годы в Пекине - в атласе Китайской империи, а в китайских картах пунктуальная точность в размере не слишком уважается. В заключение прошу вас самым откровенным образом указать недостатки и я с большою благодарностью приму указания ваши... Мое единственное желание - придать своему труду совершенство и чрез то увековечить его для пользы нации" {НБ СПб. Университета. Отдел редкой книги. Фонд О. М. Ковалевского. Ед. хр. 101. Л. 162-163.}.

В другом письме от 17 марта 1849 г. Н. Я. Бичурин, касаясь своей работы над новой книгой, сообщал О. М. Ковалевскому: "С первых чисел января по настоящий день я снова просмотрел все три части... рукописи... Географический указатель целою третью умножен; неизвестных мест осталось очень мало и теперь только ожидаю карты... отправленной к вам... Что касается до истории, (то) завтра приступаю к работе и предполагаю не менее трех месяцев заняться ею при совершенном уединении, чтобы ни памяти, ни соображения не развлекать" {Там же.}. Однако планы ученого были расстроены болезнью. 27 июля 1849 г. Н. Я. Бичурин сообщал П. Н. Фусу: "Май, июнь и июль отняты у меня болезнью; особенно тяжелы и опасны были последствия холеры, поразившей меня в половине июня".

В ноябре 1850 г. русский востоковед сообщал М. П. Погодину об окончательной подготовке своего нового труда к печатанию. Он вышел в свет в 1851 г. и был удостоен Демидовской премии. По словам К. А. Скачкова, это был самый капитальный труд о. Иакинфа: он охватывал огромный исторический период и заключал в себе массу этнографических сведений {См.: РГБ. Ф. 273. Картон 10. Ед. хр. 9.}. После издания этой работы Бичурин еще продолжал писать мелкие заметки и статьи, однако постоянное нездоровье, обусловленное длительным изнурительным трудом и житейскими невзгодами, все чаще лишало его возможностей творческого труда. В последние годы жизни ученый настолько потерял зрение, что даже в очках не мог читать журналы, приходившие к нему по подписке.

11 мая 1853 г. в шестом часу утра Н. Я. Бичурин, забытый многими друзьями и сослуживцами, скончался в келье Александро-Невской лавры в окружении монашествующей братии {РГИА. Ф. 815. Оп. 9. Д. 98 (1853 г.). Л. 1; АВПРИ. Ф. Главный архив 1-7, 1826-1853.Л.2, 38.}. Его похоронили в некрополе Александро-Невской лавры, где в 1866 г. его сослуживцы по Азиатскому департаменту и друзья поставили памятник с надписью на китайском языке, предложенной архимандритом Аввакумом (Д. С. Честным) {Архимандрит Аввакум (в миру Дмитрий Семенович Честной) (1799-1866) - востоковед, начальное образование получил в Тверской гимназии, затем (с 1825 по 1829 г.) обучался на высшем отделении Петербургской духовной академии, 9 ноября 1829 г. пострижен в монашество и отправлен иеромонахом в духовную миссию в Пекин, где находился с 1830 по 1841 гг.; в марте 1836 г. его назначили главой Пекинской духовной миссии вместо Вениамина Морачевича, который, однако, номинально сохранил за собой это звание вплоть до приезда нового состава миссии в китайскую столицу в 1840 г. После возвращения в Россию Д. С. Честной был оставлен на службе в Азиатском департаменте МИД и занимался рецензированием научных трудов, присылаемых из Пекина членами духовной миссии (См: АВПРИ. Ф. Главный архив 1-5, 1823. Д. 1. П. 2. Л. 61, 101, 139, 162; Ф. ДЛС и ХД. Оп. 464. Д 3594. Л. 1-10).}. Все имущество ученого было продано либо роздано бедным монахам, а книги и рукописи перешли к тогдашнему настоятелю Александро-Невской лавры архимандриту Вениамину (в миру Морачевич), давнему его знакомому по Пекину с 1821 года.

Н. Я. Бичурина не без основания называют "вольнодумцем в рясе". В августе 1831 г. он из Троицкосавска (близ Кяхты) послал прошение в Синод относительно снятия с него монашеского сана. Хотя просьба была поддержана Министерством иностранных дел и формально Св. Синодом, попытавшимся, однако, заставить Н. Я. Бичурина взять свое прошение обратно, Николай I после некоторых колебаний "повелеть соизволил: оставить на жительство по-прежнему в Александро-Невской лавре, не дозволяя оставлять монашество" {АВПРИ. Ф. Главный архив IV-6, 1830-1836. Д. 1. Л. 3116.}. Несмотря на это решение, продиктованное государственными соображениями, русский ученый впоследствии вновь намеревался возбудить этот вопрос перед Николаем I и даже подготовил проект нового прошения на высочайшее имя {РГИА. Ф. 796. Оп. 112. Д. 837 (1831 г.). Л. 1, 11, 12.}. О вольнодумстве Н. Я. Бичурина свидетельствует и его стихотворный перевод на русский язык "Генриады" Вольтера, сохранившийся в рукописи (эта работа находится среди его книг и рукописей, поступивших в 1929 г. из Александро-Невской лавры в бывшую Государственную публичную библиотеку им. M. E. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде [ныне РНБ]).

По воспоминаниям его внучатой племянницы Н. С. Моллер, Н. Я. Бичурин был гуманным человеком. Как и многие тогдашние китаеведы - выходцы из простого народа, он остро реагировал на социальную несправедливость и произвол. "Относясь гуманно и сострадательно вообще ко всем крепостным, о. Иакинф, - отмечала Н. С. Моллер, - всегда был защитником перед отцом и матерью моею в случае провинности кого-либо из наших людей. Когда же он узнавал, что кто-нибудь из них был отправлен в часть для наказания или в работный дом для исправления, то возмущался до глубины души и приходил в большое негодование" {Русская старина. 1888. Август. СПб. Т. 1. С. 286.}. Негативное отношение Н. Я. Бичурина к крепостному праву в России подтверждается и его пометой, сделанной на полях книги "Записки о Монголии", подаренной им в 1847 г. 3. П. Петрову: против абзаца, в котором говорится об ограничениях, установленных законодательством относительно числа приданных людей и скота у монгольских князей, сохранилась карандашная помета Н. Я. Бичурина: "И нам не дурно начать с оных разг[овор]" {Записки о Монголии. СПб., 1828. Т. I. С 183. - Экземпляр этой книги находился в Отделе редких книг бывшей Гос. биб-ки СССР им. В. И. Ленина (ныне РГБ).}. Неприятие всякого насилия и произвола, сформировавшееся в период ссылки, заметно окрепло в ходе контактов ученого с прогрессивными деятелями России.

Подобно многим русским ученым, Н. Я. Бичурин решительно боролся против преклонения перед иностранными авторитетами. В одной из статей, опубликованных в 1844 г., он писал: "Очень неправо думают те, которые полагают, что западные европейцы давно и далеко опередили нас в образовании, следовательно, нам остается только следовать за ними... Если слепо повторять, что напишет француз или немец, то с повторением таких задов всегда будем назади, и рассудок наш вечно будет представлять в себе отражение чужих мыслей, часто странных и нередко нелепых {Московитянин. 1844. Т. II. С. 170.}. Как русского ученого, Н. Я. Бичурина глубоко волновала обстановка в Академии наук в связи с преобладанием в ней иностранцев, нередко тормозивших развитие отечественной науки. Говоря о М. И. Броссе, приехавшем в Петербург по приглашению Академии наук, Н. Я. Бичурин 17 октября 1844 г. писал М. П. Погодину: "Из Парижа приехал профессор китайского языка, и тотчас отказался, когда предложили ему составить опись китайских книг. Теперь этот профессор читает Часослов на языках грузинском и армянском и титулуется членом Академии, между тем как в Петербурге при должностях находятся природные грузины и армяне, образовавшиеся в университетах". В том же письме он сообщал об отказе Академии наук воспользоваться услугами видного китаеведа Д. С. Честного (архимандрита Аввакума), пробывшего в Пекине 10 лет, несмотря на ходатайство о нем Азиатского департамента МИД: "Наш Директор (Азиатского департамента - А. X.) предложил Академии принять о. Аввакума, который знает четыре языка: китайский, маньчжурский, монгольский, тибетский и частью древнеиндийский. Он кончил курс Петербургской духовной академии и вышел магистром. Отказали, потому что - русский, не иностранец" {РГБ. Ф. 231. Разряд 11. Картон 13. Ед. хр. 44.}.

Огромная эрудиция Н. Я. Бичурина в вопросах китайской филологии привлекала внимание не только коллег-китаистов разных поколений. К нему шли за советом и специалисты смежных дисциплин, и лица, работавшие в других областях востоковедной науки. Как видно из черновых заметок египтолога И. А. Гульянова, этот ученый не раз встречался с Н. Я. Бичуриным, чтобы удостовериться в особенностях китайской фонетики {ОПИ ГИМ. Ф. 390. Ед. хр. 5. Л. 79-80.}. Личность Н. Я. Бичурина как ученого-китаеведа была настолько популярна, что многие молодые люди мечтали о его карьере. "О. Иакинф, - писал в 1839 г. В. В. Горский {Подробнее о Владимире Васильевиче Горском см.: Е. И. Кычанов. Владимир Васильевич Горский (1819-1847). // Православие на Дальнем Востоке. 275-летие Российской духовной миссии в Китае. М., 1993. С. 31-37.} своим родителям в Кострому, - посредством изучения китайской литературы обессмертил свое имя; сделан почетным членом Лондонского, Парижского азиатских обществ. Думаете ли Вы, что и мне, если я буду усердно заниматься этим предметом, будет отказано в европейской известности" {Богословский вестник. 1897. No10 (октябрь). С. 104.}. Пример Н. Я. Бичурина, сына безвестного священника, ставшего знаменитым ученым не только в России, но и в Западной Европе, заражал и вдохновлял многих. Известный санскритолог П. Я. Петров, будучи студентом Петербургского университета, в одном из писем высказывал желание выучить китайский язык под руководством Н. Я. Бичурина.

Благодаря энциклопедическим знаниям в области востоковедения, Н. Я. Бичурин пользовался заслуженным авторитетом не только у отечественных, но и зарубежных коллег. Когда у известного французского синолога Станислава Жульена возник спор с Г. Потье по поводу перевода одного трудного места из китайского сочинения об Индии, первый обратился за помощью к Бичурину, который, выступив в качестве арбитра, высказал свое окончательное суждение. В этой связи "Маяк" в 1842 г. писал: "Нельзя не гордиться тем уважением и авторитетом, каким наши синологи пользуются в Западной Европе, несмотря на насмешки русских журналистов, нередко осыпающих их тяжкие и неблагодарные труды язвительными замечаниями".

Принимая во внимание основательность суждений Н. Я. Бичурина о Китае, Академия наук и некоторые солидные журналы не раз поручали ученому рецензирование книг и статей отечественных и зарубежных авторов. В 1843 г. он по поручению Академии написал развернутый отзыв на изданную в Китае в 1841 г. книгу французского синолога Каллери о фонетической системе китайского языка, которая была прислана автором министру народного просвещения и президенту Академии наук С. С. Уварову (при письме от 7 октября 1842 г.) из Парижа {РГИА. Ф. 735. Оп. 2. Д. 391 (1843 г.). Л. 3-39; НАРТ. Ф. 847. Оп. 5. Д. 10. Л. 1-95.}.

Н. Я. Бичурин рецензировал труды не только по китайской филологии, но и по широкому кругу проблем, касающихся истории и культуры Китая и сопредельных с ним стран. К нему на рецензию поступали и рукописи его коллег-китаеведов, включая тех, кто находился при Пекинской духовной миссии. Сообщая П. Н. Фусу о просмотре статьи В. В. Горского об У Сань-гуе, китайском военачальнике, обратившемся к маньчжурам за помощью против повстанцев-крестьян, которые в 1644 г. овладели Пекином, Н. Я. Бичурин 7 марта 1845 г. писал: "... статью члена Пекинской миссии г. Горского под заглавием "У Сань-гуй. Биографический очерк" я прочел с должным вниманием и нашел, что биографический очерк его в историческом отношении очень верен. Что касается до собственных взглядов г. Горского как на свойства действующих лиц, так и на некоторые обстоятельства описываемых им событий, я не совсем согласен с его суждениями" {СПб. филиал АР АН. Ф. 1. Оп. 2-1845. Ед. хр. 36. 57 ИФ.}.

Авторитетное, весомое слово, сказанное Н. Я. Бичуриным относительно той или иной рукописи, чаще всего воспринималось как закон, и в этом случае слабые статьи отвергались. Но случалось, когда под огнем критики оказывались его товарищи по перу, полемизировавшие с ним либо отстаивавшие собственную точку зрения. Если оппонентом выступал китаист, к тому же менее опытный (как было, например, в полемике с З. Ф. Леонтьевским) {Подробнее о Захаре Федоровиче Леонтьевском (1799-1874) см.: П. Е. Скачков. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. С. 134-138.}, то Бичурину, как правило, удавалось выйти из словесного спора непобежденным. Но когда обсуждались вопросы истории кочевников-монголов, тюрок и др. (так было в полемике с Ю. Клапротом, Я. И. Шмидтом и отчасти с О. И. Сенковским), его положение было нелегким, так как оппоненты не только указывали на просчеты и фактические ошибки в его книгах, но и оперировали новым, порой недоступным Бичурину по своему языку материалом.

Основанные на достоверной информации, почерпнутой преимущественно из китайских источников, книги Н. Я. Бичурина читались и обсуждались в различных кругах русского общества, способствуя формированию широкого интереса к народам соседнего цинского Китая. Ими интересовались и прогрессивные деятели России, связавшие свою судьбу с революционно-демократическим движением. Свидетельство тому - письмо петрашевца Н. А. Спешнева к своей матери из Александровского завода в Забайкалье от 24 декабря 1852 г. Прося прислать писчую бумагу и принадлежности для письма, а также книги и словари, Н. А. Спешнев особо уточнял: "Хотел бы я иметь все сочинения отца Иакинфа - Бичурина и в том числе его китайскую грамматику" {ГАИО. Ф. 777. Оп. 1. Д. 6. Л. 18.}.

Труды русского востоковеда, благодаря которым, как отмечал В. В. Бартольд в 1923 г., "русская синология еще в 1851 и 1852 годах опередила западноевропейскую" {Анналы. 1923. С. 261.}, служили важным подспорьем для исследователей многих поколений. Свое непреходящее значение они сохраняют и теперь, открывая перед представителями разных научных дисциплин богатейшие россыпи сведений о материальной и духовной культуре народов Китая, Монголии и других стран Азии {Дополнительные сведения о жизненном пути и научном наследии Н. Я. Бичурина можно найти в наших ранних публикациях: Н. Я. Бичурин и его труды о Монголии и Китае первой половины XIX в. (некоторые вопросы источниковедения). // Н. Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение (к 200-летию со дня рождения). Материалы конференции. М., 1977. Часть I. С. 3-53; Н. Я. Бичурин и его труды о Монголии и Китае. // Вопросы истории. 1978. No 1. С. 55-72; Н. Я. Бичурин и Российская академия наук. // Вестник Академии наук СССР. 1978. No 6, С. 115-124. Эти сведения имеются в других журнальных и книжных статьях коллег-китаистов, учтенных в библиографии, составленной В. П. Журавлевой см.: "И не распалась связь времен..." К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова. М, 1993. С. 330-371.}. А. Н. Хохлов

Принятые сокращения названий архивов, музеев и библиотек:

АВПРИ - Архив внешней политики Российской империи.

ГАИО - Государственный архив Иркутской области.

ГИ АЛО - Государственный исторический архив Ленинградской области.

НАРТ - Национальный архив Республики Татарстан (г. Казань).

НБ СПб. Университета - Научная библиотека С.-Петербургского государственного университета.

ОПИ ГИМ - Отдел письменных источников Государственного исторического музея (г. Москва).

РГБ - Российская государственная библиотека Отдел рукописей (г. Москва).

РГИА - Российский государственный исторический архив (г. С.-Петербург).

РНБ - Российская Национальная библиотека. Отдел рукописей (г. С.-Петербург).

СПб. филиал АРАН - С.-Петербургский филиал Архива Российской академии наук Тобольский филиал

ГАТО - Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области.

Предисловие к первому изданию

До издания сей книги в свет вообще я писал о Китае побочным образом, т. е. в тех только отношениях, по которым сие государство было прикосновенно к событиям соседственных ему народов. В одном только Китае {Название книги, изданной мною в 1840 году.} я распространился о просвещении, нравах и обычаях китайского народа. Но, кроме помянутой книги, цель всех, досель изданных мною разных переводов и сочинений, в том состояла, чтобы предварительно сообщить некоторые сведения о тех странах, через которые лежат пути, ведущие во внутренность Китая. Порядок требовал прежде осмотреть Тибет, Тюркистан и Монголию, т. е. те страны, которые издавна находятся в тесных связях с Китаем и через которые самый Китай имеет связи с Индией, Средней Азией и Россией. Надлежало прежде обозреть географическое положение и политическое состояние помянутых стран, и отсюда вывести политические виды Китая на оные. Таким образом я имел в виду еще до вступления в Китай подать некоторые понятия о тамошнем дворе и политике его, о тамошнем правительстве и законах его, о народных нравах и обычаях. По вступлении в самый Китай уже менее встретим затруднений при обозрении полного состава Китайской империи во всех политических ее изгибах.

Уже два столетия, как в Европе пишут о Китае, но при всем том и ныне нередко в отношении к одному и тому же предмету писатели противоречат друг другу и в повествовании и в суждении. Отсюда возникают два довольно важных вопроса: откуда происходит сие противоречие в описании и суждениях о Китае? и на чем в таком случае читателям основываться должно? Может быть, кому-нибудь и приходило на мысль обратить внимание на сии вопросы, но со всем тем они и до сего времени остаются неисследованными, а разрешение их необходимо для раскрытия истины.

Из всех описаний Китая, изданных в Европе до настоящего времени, можно почесть удовлетворительнейшими Описание Китайской империи аббата Гросье и Китай г. Дависа {По уверению некоторых ученых, описание Китая, изданное Гюцлавом на английском языке, удовлетворительнее против Гросье и Дависа. Я верю сему и сожалею, что не в состоянии читать сочинения Гюцлава на английском языке.}. Оба сии сочинения написаны с основательностью, в обоих, особенно у Гросье, предметы изложены в систематическом порядке и довольно верно. Со всем тем, у сих двух писателей заметна неполнота в описании предметов, ибо многого они касались как будто вскользь или мимоходом, и можно указать на несколько мест в их сочинениях, где, по незнанию вещей, допущены ими погрешности, очень впрочем маловажные. Но надобно сказать и то, что в подобных случаях не должно упрекать ни писателя, который составляет нечто целое из отрывков, путешественниками написанных, ни путешественника, который осматривает предметы мимоходом.

Вообще из недостатков, встречающихся в сочинениях ориенталистов в отношении к Китаю, есть извинительные, которые зависят совершенно не от воли писателей, и при всех требуемых условиях неизбежны для каждого, кто будет писать о сем государстве как путешественник, т. е. мимоходом и вскользь. В Китае много есть вещей, которые в сочинениях, правительством изданных, изложены со всею ясностью, полнотою и отчетливостью, но к получению точных сведений о тех вещах не довольно одного знания китайского языка, для сего требуются еще личная поверка вещей с описанием и сверх того, при долговременных наблюдениях, верный взгляд на вещи и проницательное соображение.

Китай долго был не известен Европе, долго был закрыт для глаз ее. Римско-католические веропроповедники первые (кроме Марко Поло) проникли во внутренность сего государства и утвердились в недоступной его столице. С сей стороны они оказали Европе неоцененную услугу. Живопись, астрономия и музыка сблизили их с двором и правительством, и доставили им права китайского гражданства С сего времени вся империя была открыта для их любознательности, и они, к чести и славе своей, умели воспользоваться сим обстоятельством, ибо никто столько не обогатил Европу сведениями о внутреннем состоянии Китая, как веропроповедники римско-католические. Но здесь еще должно заметить, что и они не вполне удовлетворили любопытство просвещенной Европы. Они много писали о Китае, писали верно и подробно, но при возможности наблюдать Китай со всех сторон они слишком озабочены были делами проповедничества и мало имели времени заняться обзором сего государства в целом его составе. Они описывали Китай в частях, и притом не всегда с тою ясностью и полнотою, каковых новость и необыкновенность предметов требовали. Сверх сего при самом описании не все из них руководствовались одинаковыми правилами и побуждениями. Некоторые, желая возвысить святость христианской веры перед язычеством, с намерением представляли Китай с одной дурной стороны, иногда даже с преувеличением Другие хотели в китайских преданиях найти тождество с древними событиями библейской истории, не имевшими никакой связи с востоком Азии. Даже были из них и такие, которые считали китайцев одним из ветхозаконных народов, и мыслителя Кхун-цзы признали пророком, возвещавшим пришествие Мессии. Нет сомнения, что последнее сделано было с тою скрытою целью, чтобы поколебать основания священных китайских книг, на которых незыблемо утверждены китайское законодательство и религия ученых. Европейские писатели, заимствуя что-либо из записок веропроповедников, иногда по вышеизложенным причинам не так понимали вещи, а иногда за истину принимали мнения совершенно ложные. Вот первый источник неверных сведений о Китае и вместе с тем ложных суждений о сем государстве.

Путешественники, проезжавшие почти через весь Китай, также имели случай видеть многое собственными глазами, и при всем том впадали в погрешности только другого рода. Они облекали встречавшиеся предметы в формы европейские и составляли себе ложные о них понятия, или при верном взгляде на вещи делали ошибочные выводы, и в обоих случаях погрешали. Подобные погрешности встречаются в путешествии Макартнея в Китай. Кто не знает сего государства по долговременному пребыванию в нем, тот, читая записки путешественников, не в состоянии отличить истинное от ложного и нередко, следуя неверному повествованию или ложному суждению, делает ложные заключения. Вот второй источник неверных суждений о Китае. Дюмон Дюрвиль доказал нам сие в XXXVII и XXXVIII главах своего Путешествия вокруг света.

Есть еще третий источник, из которого сами собою проистекают сведения о Китае, довольно неверные, и суждения, иногда слишком погрешительные. Сии сочинения ориенталистов, которые при поверхностном сведении в китайском языке хотели объяснять все им неизвестное по собственным умствованиям или пополнять догадками. Таким образом Дегинь превратным изъяснением текста китайской истории ввел европейских писателей в такие погрешности, исправление которых потребовало бы и труда и времени. В настоящее время Луи Домени де Риенци не менее погрешил в описании Китая, обманутый своею уверенностью в точности приобретенных им сведений о сем государстве, между тем как сии сведения были односторонние и неполные. Его сочинение о Китае также содержит в себе ложные мнения о сем государстве, и хвастовство, признак чувствуемого недостатка, приметно отражается в его предисловии к сему сочинению.

При выборе сочинителей, писавших о Китае, советую также осторожно пользоваться журнальною европейскою критикою. Ныне пишут критики с различною целью, и нередко такие люди, которые несовершенно знают обсуживаемый предмет, а потому и самая критика их по большей части бывает ошибочна. "О путешествиях и новейших наблюдениях в Китае г. Добеля все периодические издания в Англии, Франции и Германии, разбиравшие оное, отозвались с отличною похвалой" {Слова, взятые из предисловия к оной книге. См. стр. XV и XVI.}. И в русских журналах, подражателей всего европейского, отдалось эхо иностранных журналов. Но, при полном моем уважении к г-ну Добелю, я советую читать его путешествия только для препровождения времени, а ничем из него не пользоваться, потому что его наблюдения о Китае наибольшею частью составлены из недомеков разного рода.

Сколь ни справедливо изложенное мною мнение об ученых, писавших о Китае, но я произношу сие не к унижению трудов их, всегда достойных общей благодарности. Моя цель показать, откуда произошли неверные сведения и ложные толки о Китае, и сверх того намекнуть, сколь осторожен должен быть читатель при встрече двух мест, не согласных между собою в повествовании или суждении об одном и том же предмете.

Указав на источники неверных сведений и суждений о Китае, я тем самым стараюсь обратить внимание ученого света на составленное мною статистическое описание Китайской империи. Но, желая сделать самое чтение книги более ясным и незатруднительным, я предварительно предложу вкратце общее понятие о сем сочинении. Оно по способу описания объемлет часть географическую, историческую и политическую. Каждая из сих частей требует особого объяснения.

В руководство по географической части была принята топография {Сия топография помещена в Статистическом описании Китайской империи, изданном в 18-ти больших томах под названием Да-цин и-тхун-чжы, значит: Описание монархии Да-цин.}, изданная китайским правительством, та самая, которою руководствовались веропроповедники при составлении географического атласа Китайской империи {В Европе сей атлас известен под названием Аанвилева атласа.}. Если топографическое описание какого-либо места противоречило карте, в таком случае я брал в соображение описание смежных с ним мест, и когда описания двух или трех мест были согласны между собою, то уже не было никакого сомнения в ошибке на карте. Подобных ошибочных мест открылось несколько на юго-западных пределах Китая и в Восточной Монголии. Что касается до Западной Монголии и части Восточного Тюркистана, то надлежало почти десятую часть во многом изменить {Сие изменение относится только до значительных мест, время не позволило мне заняться поверкою маловажных мест.}. Погрешности на картах наиболее относились к озерам и рекам. О горах не могу сказать того, потому что они вообще разбросаны по картам без означения их направления и пространства, что нередко скрывает и связь их между собой.

Я очень далек от мысли приписать сии погрешности веропроповедникам, составлявшим карты империи, ибо они основывались на китайской топографии. Весьма вероятно, что сие произошло от китайских граверов, которые, по незнанию науки, пренебрегали точностью подлинников, а корректоры довольствовались надзором за чистотою механической отделки карт. Вот пример: в атласе Китайской империи слова на карте Тибета вырезаны маньчжурскими буквами, следовательно, и карта была гравирована знающим маньчжурский язык. На юго-западной границе Тибета есть город Нелам, а в маньчжурском языке есть слово нялма, человек. Гравер принял слово нелам за ошибку и вырезал нялма.

При составлении карты Китайского государства я положил себе правилом, для избежания излишней пестроты, наносить названия тех только мест, которые по значительности своей вошли в состав географического описания. Таким образом, я со всею точностью показал на карте:

1. Управляющие города.

2. Крепости, важные в географическом, политическом и стратегическом отношениях.

3. Направление горных кряжей и пространство их.

4. Славные горы, особенно те, на которых разведены чайные усадьбы, произращающие чай.

5. Большие озера.

6. Источники, течение и устья судоходных рек.

7. Главные сухопутные и водяные сообщения.

При составлении карт Маньчжурии, Монголии и Восточного Тюрки-стана пустота поля в некоторых местах дозволяла мне делать отступление от вышеизложенного правила, и я, сверх нужного, внес места замечательные по историческим преданиям. Другим образом я поступил с картой Тибета. Она составлена в 1712 году не римско-католическими проповедниками, а монгольскими ламами, которые несколько изучили европейскую астрономию. Но ученые ламы, как видно из описания их трудов, дошли только до Гантесири, высочайшей снеговой горы, по южную сторону которой положили исток Ганги из озера Мапам. Они, по указу своего государя, наполнили сосуды священною водою из мнимой Ганги и прекратили свое астрономическое путешествие, а земли, лежащие от Гантесири далее на запад, положили на карту со слов туземцев, с большими погрешностями в отношении к истинному положению гор и рек. Сию часть Тибета я снял с карты Восточной Азии, изданной г. Риттером, а сей основался на карте г. Мур-Кроффа, который первый из европейцев в 1812 году (ровно через столетие) открыл вышеозначенную ошибку монгольских астрономов.

В определении географической широты и долготы мест я следовал астрономическим съемкам, учиненным веропроповедниками при составлении карт. Одно только место исключено из сего правила, это русская граница, часть которой от Бухтармы на восток до Кяхты снята с разных русских карт, а от Кяхты на восток до стрелки, образуемой соединением Аргуни с Шилкою, положена по новейшим наблюдениям, учиненным в 1832 году членом Российской академии наук Егором Николаевичем Фусом. По его же наблюдениям положен на карту путь Российской духовной миссии, следовавшей из Кяхты в Пекин в 1830 году. Только при составлении карты Маньчжурии встретилось мне затруднение. Многие места как на китайских, так и на европейских картах поставлены против астрономического определения долготы их в западные от 15' до 1. Таковые места суть: Цзинь-чжеу-фу 45', Гиринь 24', Нингута 30', Бэдунэ-хотонь 32', Цици-кар 15', Мэргэнь 30', Хэй-лун-цзян-чен 28' и проч. Все сии места я оставил на прежних точках долготы, предполагая, что самые астрономические наблюдения, которыми я пользовался, неверно было списаны.

Границы монгольских владений с Китаем взаимно между собою положены на основании частных (специальных) топографических карт, находящихся в изложении китайского законодательства, изданном в 1812 году {Сие изложение занимает первые четыре тома в Собрании китайских уложений, изданном в 48 больших томах под названием Да-цин хой-дянь.}. Сии границы в европейском атласе Китайской империи нигде не означены, исключая Великой стены, отделяющей Китай, частокола, отделяющего Маньчжурию от Монголии, и черты, отделяющей Южную Монголию от Северной.

В моих картах, как я предвижу, будет заметно каждому небольшое от прежних карт отличие, которое в некоторых местах может привести читателя в недоумение. У нас при составлении карт не обращают внимания на собственные имена, а в Китае названия мест вообще состоят из целых выражений и пишутся иногда полные, иногда неполные. На малых картах часто в именах городов опускается то слово, которое означает степень города, например, вместо Шунь-тьхянь-фу, Тхун-чжеу и Мын-цзинь-сянь пишут Шунь-тьхянь

, Тхун

, Мын-цзинь

. Здесь слова: фу - областной, чжеу - окружной, сянь - уездный город опущены потому, что самые географические знаки

заключают в себе смысл помянутых слов. Подобным образом и на русских картах пишут

акшинская,

чалбучинский. Здесь по географическим знакам можно видеть, что в первом месте разумеется крепость акшинская, во втором караул чалбучинский. Но в сочинениях не должно следовать сему правилу. Известнейшие места иногда употребляются без слов, означающих степень города, например, Су-чжеу, Хан-чжеу, Ян-чжеу. Касательно прочих городов, если доведется в сочинении употребить неполное название, например, Шунь-тьхянь, Да-мин, то иногда может произойти двусмысленность и даже бессмыслица. Таким же образом иногда путешественники пишут: мы сделали привал у речки Хара, ночевку имели при речке Шара. Спросите у местного монгола, водится ли рыба в Харе или глубока ли Шара? Он немедленно даст вам ответ: не понимаю. Хара - черный и шара - желтый без приданных к ним существительных имен означают только качества цветов, а помянутые речки полными именами называются Хара-усу - черная речка и Шара-гол - желтая (т. е. мутная) речка.

По исторической части, в которой заключается и политическая, я неуклонно следовал Китайской истории {Сия История издана в восьми больших томах под названием Цзы-чжы тхун-цзянь ган-му с собственноручными замечаниями государя правления Кхан-си.}, очищенной критикой ученых китайских комитетов, а в начертании политического существования разных народов, обитающих в Китайской империи, я руководствовался изложением китайского законодательства, о котором выше упомянуто было. Наши умствования в сем случае, известные под блестящим названием собственного взгляда, совершенно не уместны, что, к сожалению, самым опытом доказали некоторые из ученейших мужей настоящего времени, писавшие о Китае. Я сие говорю о Абель-Ремюзе, Клапроте и Алтмейере, а к ним можно присоединить Гутенберга и Гегеля.

Стараясь изложить каждый предмет со всею подробностью, совместною с расположением сего сочинения, я встретил несколько таких предметов, которые не столько по новости, сколько по своей известности требовали особливого описания. Сие выполнено мною в прибавлениях, помещенных в конце II части.

При описании местных естественных произведений я отметил в примечаниях дерева и растения, вывезенные в Китай из-за границы. Из сих примечаний можно видеть, что собственно принадлежит климатам и почвам Китая и что заимствовано им из других стран света.

Многим, может быть, излишними покажутся прибавления с описанием древних городов, существовавших некогда в Маньчжурии и Монголии, и также древние китайские названия гор и рек в тех же странах. Сие сделано для пособия нашим миссионерам, занимающимся восточною словесностью в Пекине. Мне довольно известно, сколь много затрудняют и сколь много времени отнимают справки о подобных местах, без справок же легко может произойти сбивчивость в понятиях, а отсюда погрешности. Сюда же должно отнести раскрытие некоторых предметов в историческом отношении. Конечно, история мало имеет связи с статистикой, но я счел нужным коснуться древности тех предметов для того, чтобы показать постепенное развитие гражданского образования в Китае и последовательные изменения в китайском народе, совершившиеся в продолжение 40 веков.

Собственные имена, переиначенные или испорченные европейскими историками и географами, заменены подлинными нынешними именами или исправлены по произношению с языка того народа, которому они принадлежат. Знаю, что некоторые скажут мне: сие мелочи, не стоящие внимания. Я в ответ скажу, что сии мелочи, не стоящие внимания, произвели в истории древних народов и в географии древних государств такую запутанность, которой ученые общества настоящего времени еще не могли, да едва ли в состоянии будут когда-либо распутать. Для сего не нужно далеко искать доказательств. Назад тому около 150 лет русские караваны ходили из Нерчинска в Пекин через город Наун, лежавший в Маньчжурии или в Монголии - неизвестно. Ныне сей город совершенно потерян, и единственно потому, что русские путешественники дали ему неправильное название. Но здесь вот что кажется довольно странным лучшие из наших новейших историков и географов все еще не оставляют держаться старинной привычки в отношении к неправильности собственных имен, и даже истории и географии, принятые у нас классическими, касательно Азии особенно отличаются подобными погрешностями, несмотря на то что сии погрешности уже исправлены новейшими ориенталистами и путешественниками русскими.

В заключение неизлишним нахожу сказать, что сочинение сие в некоторых отношениях совершенно новое и требует предварительного наставления, каким образом читать сие с пользой и без затруднения. Вот для сего правила, мною предлагаемые:

1. Китайцы, говоря о древних событиях, употребляют названия народов, стран, областей и городов, современные событиям. Сие нередко затрудняет даже знающих китайский язык, а для читателя, не знающего страны события, самое происшествие много теряет своей занимательности. В сем сочинении везде употреблены нынешние названия, в выносках показаны места существования уничтоженных городов.

2. В исторических повествованиях китайцы говорят о времени происшествий, указывая на династии. Желающему знать время царствования какой-либо династии надобно заглянуть в предисловие, в конце коего все династии изложены в летосчислительном их порядке.

3. Желающему отдельно получить сведение о каком-либо государстве, народе, стране, городе и проч. должно обратиться к алфавиту, приложенному в конце II части. По указанию сего алфавита легко найти искомое.

Будет ли удовлетворено сим сочинением требование ученых касательно статистики Китайской империи или нет, в обоих случаях один ответ с моей стороны. Я старался поместить все, что сообразно было с планом и обширностью сочинения; а содержание взято из подлинников, изданных китайским правительством. Мне оставалось только собрать, расположить, связать и сей труд назвать Статистическим описанием Китайской империи.

Китайская империя лежит между 18° и 51° северной широты; между 22° восточной и между 38° западной долготы, считая от пекинского полуденника. От востока к западу содержит 72, от юга к северу 43 степени географического пространства. К востоку граничит с Восточным океаном, к западу с Западным Тюркистаном и разными индийскими владениями, к югу с Южным океаном, к северу с Россиею.

Империя и государство, по понятию китайцев, суть две вещи, существенно различествующие одна от другой. Империею называют такое государство, в составе коего, кроме господствующего народа, находятся другие народы, поддавшиеся ему. При таком определении империи само собою открывается определение государства.

Китайская империя заключает в себе:

а) Разные владения, соединенные в одно политическое тело, составляющее монархическую державу, и управляемые китайскими законами.

б) Разные владения, существенно зависящие от империи, но управляющиеся собственными законами.

Владения, составляющие Китайскую империю, суть: 1. Китай, 2. Маньчжурия, 3. Монголия, 4. Тибет, 5. Восточный Тюркистан.

Владения, существенно {Слово существенно употреблено для отличия владений, зависящих от Китая по дипломатическому слогу.} зависящие от империи, суть: 1. Чао-сянь, иначе Гао-ли (Корея), 2. Ань-нань {В королевстве Ань-нань две столицы: северная Бэйцин, у нас Пекин, и восточная Дун-цзин, или Тун-кин. Европейцы название восточной столицы превратили в название королевства, и вышло Тонкин.}, 3. Сянь-ло, ныне части Бирманского королевства, 4. Острова, известные под общим названием Лю-цю, 5. Горка, иначе Непул.

Китайцы издревле дали своей империи пышное название тьхянь-ся, что значит: поднебесная {Употребляемое в Европе выражение Небесная империя не известно в Китае.}, но под сим словом разумеют они не всю землю, а известное пространство земель, занимаемое разными народами, состоящими под державою китайского императора, которого небо, по их мнению, предизбрало своим наместником для управления миром. Основываясь на самомнении, китайцы название поднебесная исключительно приписывают своему государству и полагают, что оно должно быть единственною империею в мире.

Китайская империя никогда не имела постоянного народного названия. В силу древнего обыкновения, превращенного в неизменяемый закон, каждая царствующая династия принимает себе наименование, которое купно служит общим народным названием и всем ее владениям, составляющим империю. Такое обыкновение существует в Китае с 2205 года до Р. X., когда вместо древнего избирательного правления введено наследственное. С того времени до настоящего Китайская империя носит уже двадцать третье название, заимствуемое от наименований династий, которые в летосчислительном порядке суть следующие:

Время царствования

Продолжение царствования

1. Ся

2205-1766

439

2. Шан (с 1400) Инь

1766-1122

644

3. Чжеу

1122-255

867

4. Цинь