Чаадаев Петр Яковлевич - Письма разных лиц к Чаадаеву

  

  

   П. Я. Чаадаев. Полное собрание сочинений и избранные письма. Том 2.

   М., "Наука", 1991

   OCR Бычков М. Н.

  

   Здесь помещено 76 писем, адресованных Чаадаеву. Из них впервые публикуются 39: NoNo XVIII, XXXIV и XXXV - публикация З. А. Каменского; NoNo XV, XLIII, XLV и XLVI - публикация Л. З. Каменской; NoNo III, IV, XI, XIII, XIV, XVI-XVIII, XXII-XXV, XXXI, XXXII, XXXVII, XL-XLII, XLVII, XLVIII, LIII, LVII-LIX, LXI, LXII, LXVIII-LXX, LXXIII-LXXVI - публикация В. В. Сапова.

   Перевод с французского писем NoNo XV, XLIII, XLV, XLVI выполнен Л. З. Каменской; NoNo XVIII, XXXIV, XXXV - Д. И. Шаховским, NoNo XIII, XXX, XLVII, XLVIII, LVI, LXXVI - B. В. Саповым, им же переведены с английского письма NoNo III, IV.

   Ранее публиковавшиеся письма, написанные по-французски (NoNo II, XII, XIX, XX, XXVI, XXVII, XXIX, XXXVI, XXXVI А, XXXVIII, XXXIX, L, LII, LXIV), даны в старых переводах.

   В ранее публиковавшихся письмах, написанных по-русски (NoNo I, V-X, XXI, XXVIII, XXXVIII, XLIV, XLIX, LI, LIV, LV, LXIII, LXV-LXVII, LXXI, LXXII), переводы встречающихся в них "вкраплений" на французском языке заключены в прямые скобки и специально не оговариваются.

   Примечания написаны В. В. Саповым.

  

  

   I. Тургенев Н. И. 27.III.1820

   II. Бестужев-Рюмин М. П. 19.II.1821

   III. Александер У. 22.VIII.1823

   IV. Александер У. 13.IX.1823

   V. Тургенев Н. И. 14/26.II.1825

   VI. Якушкин И. Д. 4.III.1825

   VII. Тургенев Н. И. 12/24.1V.1825

   VIII. Тургенев Н. И. 15/27.IV.1825

   IX. Тургенев Н. И. 15/27.XI.1825

   X. Тургенев Н. И. 20.XI/2.XII.1825

   XI. Тургенев С. И. 7.VIII.1826

   XII. Якушкина А. В. Не ранее 1826

   XIII. Облеухов Д. А. 12.II.1827

   XIV. Облеухов Д. А. 18.III.1827

   XV. Облеухов Д. A. 15.VI.1827

   XVI. Облеухов Д. A. 8.VIII.1827

   XVII. Облеухов Д. А. Не позднее 1827

   XVIII. Панова Е. Д. 1828

   XIX. Панова Е. Д. Не позднее 1829

   XX. Норова А. С. 1828-1832

   XXI. Мудров М. Я. 24.I.1830

   XXII. Чаадаев М. Я. 12.Х.1830

   XXIII. Чаадаев М. Я. 14.Х.1830

   XXIV. Чаадаев М. Я. 19.Х.1830

   XXV. Чаадаев М. Я. 25.Х.1830

   XXVI. Пушкин А. С. 1831

   XXVII. Пушкин А. С. 6.VII.1831

   XXVIII. Бенкендорф А. X. VII.1833

   XXIX. Шеллинг Ф. В. Й. 21.IX.1833

   XXX. Вяземский П. A. 2.XII.1833

   XXXI. Чаадаев М. Я. 7.II.1834

   XXXII. Чаадаев М. Я. 12.XI.1835

   XXXIII. Левашова Е. Г. 1835(?)

   XXXIV. Панова Е.Д. 8.III.1836

   XXXV. Панова Е. Д. 1836(?)

   XXXVI. Пушкин А. С. 19.Х.1836

   XXXVIA. Пушкин А. С. 19.X.1836 (черновик)

   XXXVII. Неизвестная. Замечания на письмо Чаадаева 1836

   XXXVIII. Чаадаев М. Я. 26.I.1837

   XXXIX. Экштейн Ф. д' 12.Х.1837

   XL. Погодин М. П. 20.VIII.1840

   XLI. Чаадаев М. Я. 22.XII.1840

   XLII. Глинка А. П. 1840

   XLIII. Мещерская С. И. 1.III.1843

   XL1V. Шевырев С П. 21.XI.1844

   XLV. Сиркур А. С. 1844

   XLVI. Мещерская С. И. 30.III.1845

   XLVII. Сиркур А. де. 21.IV.1845

   XLVIII. Сиркур А. де. 5.II.1846

   XLIX. Хомяков А. С. 1846

   L. Самарин Ю. Ф. 5.XII.1846

   LI. Вяземский П. А. 6.I.1847

   LII. Тютчев Ф. И. 13.IV.1847

   LIII. Дмитриев M. A. 30.VIII.1847

   LIV. Погодин М. П. 22.Х.1847

   LV. Погодин М. П. 3.ХI.1847

   LV1. Вяземский П. А. 11.II.1848

   LVII. Полторацкий С. Д. 29.IV/11.V.1848

   LVII1. Львов В. В. 12.VII.1843

   LIX. Чаадаев М. Я. 18.VII.1848

   LX. Вигель Ф. Ф. 30.XI.1849

   LXI. Прянишников Ф. И. 4.II.1850

   LXII. Дмитриев М. А. 25.IV.1850

   LXIII. Неизвестный 1850

   LXIV. Тютчев Ф. И. 14.VII.1851

   LXV. Свербеев Н. Д. 4.VIII.1851

   LXVI. Глинка Ф. Н. 6.III.1852

   LXVII. Шевырев С. П. 28.III.1852

   LXVIII. Чаадаев М. Я. 5.IV.1852

   LXIX. Шевырев С. П. 2.V.1852

   LXX. Безобразов Г. M. 15.VII.1853

   LXXI. Шевырев С. П. 17.Х.1854

   LXXII. Киреевский И. В. 1854

   LXXIII. Булгаков А. Я. 1854-1855

   LXXIV. Закревский А.А. 14.III.1856

   LXXV. Закревский А.А. 25.III.1856

   LXXVI. Неизвестная, б/д

  

  

  

   Подумав о вчерашнем нашем разговоре и о прочтенном из Гено эдикте касательно освобождения крестьян, мне кажется, что сей акт может служить одним из убедительных доводов в пользу нашу и доброго дела. Вы сделали при сем два замечания, весьма важные справедливостию и основательностию своею.

   1-е. Что во Франции король, освобождая крестьян и поставляя подражание сему примеру в обязанность дворянству, сделал гораздо более, нежели бы сколько сделало наше правительство, возвратив свободу помещичьим крестьянам; и сие потому, что во Франции крестьяне были закрепощены или порабощены дворянством, у нас же самим правительством. Таким образом французское правительство уничтожало сделанное сильным дворянством; у нас же правительство просвещенное и справедливое уничтожило бы постановление правительства же, и притом правительства слабого и даже незаконного. Какая разница! Какая истина! Если бы правительство в каком-либо случае имело полное право отменять сделанное прежним правительством, то, конечно, право сие нигде не может быть употреблено с такою пользою и справедливостию, как при уничтожении ненавистного узаконения Шуйского, оковавшего несколько миллионов людей с их потомством цепями самого несправедливого и бесполезного рабства.

   2-е. Что эдикт Лудовика Толстого не произвел тех беспорядков, той суматохи, тех беспокойств, которых опасаются у нас невежды и эгоисты; между тем во Франции скорее можно было бы ожидать и сих беспокойств и сих беспорядков, нежели у нас, <...> потому, что дворянство французское пользовалось в то время, в отношении к правительству, большею важностию, нежели наше когда-либо.

   Единственная мысль одушевляет меня, единую цель предполагаю себе в жизни, одна надежда еще не умерла в моем сердце: освобождение крестьян. По сему вы можете судить, могу ли я быть равнодушным к каждому умному слову, к каждой справедливой идее, до сего предмета относящимся. Вчерашний разговор утвердил еще более во мне то мнение, что вы много можете споспешествовать распространению здравых идей об освобождении крестьян. Сделайте, почтеннейший, из сего святого дела главный предмет ваших занятий. Вспомните, что ничто справедливое не умирает: зло, чтоб не погибнуть, должно, так сказать, быть осуществлено, в одной мысли оно жить не может; добро же, напротив того, живет не умирая, даже и в одной свободной идее, независимо от власти человеческой. Бесплодные занятия по службе отвлекли меня от тех занятий, которых мне не должно было бы оставлять никогда. Но предмет моих мыслей, моих желаний не переменился: всегда гнусное рабство будет предметом моей ненависти, освобождение - целью моей жизни! Но есть и у нас люди, чувствующие все несчастие, и даже всю непристойность крепостного состояния. Обратите их к первой цели всего в России! Доказав возможность освобождения, доказав первенство оного между всеми благими начинаниями, мы будем богаты. Итак, действуйте, обогащайте нас сокровищами гражданственности! Вам душевно преданный Н. Тургенев.

  

   РА. 1872. No 6. С. 1205-1207. В примечании к первой публикации письма в РА сказано, что оно получено редакцией журнала от Чаадаева в 1855 г.

  

  

   Почитая вас столь же хорошо расположенным ко мне, как это было во время моего пребывания в Петербурге, чему вы мне дали столько доказательств, я пишу вам, любезный Чедаев, с тем, чтобы дать вам понятие о моем теперешнем положении и спросить вашего мнения о том, что мне делать. В Ромнах застаем мы командира корпуса; он принимает нас довольно хорошо, обещает помочь нам забыть свое несчастие ¹. Но что же выходит? Он сунул нас в учебный батальон, где муштруют по 7 часов в день, правда, обнадежив нас, что через три месяца мы будем произведены. Всем вертит здесь князь Горчаков, начальник корпусного штаба; если бы вы могли доставить мне письмо к нему, то этим оказали бы мне изрядную услугу. Несмотря на уверения генерала Рота, несчастная участь все более и более меня тяготит. За исключением Рота и Горчакова, здесь нет никого, достойного упоминания. Командир корпуса направил меня в Кременчуг вместо Полтавы, не желая, по его словам, разлучать с товарищами по несчастью. А между тем я здесь не слишком-то хорошо себя чувствую, потому что превыше всякой силы человеческой выносить вытягивание поджилок по 7 часов в день.

   Вот все, что я в настоящую минуту могу вам сообщить о своем положении. Не знаю, что мне предпринять. Я приложу все силы, чтобы вырваться отсюда, и умоляю всех, кто принимает во мне участие, оказать мне в этом содействие. Ради бога напишите, могу ли я питать надежду на обратный переход в гвардию, ибо

  

   Нас настоящее страшит,

   Коль не окрашено оно грядущим.

  

   Прощайте, любезный Чедаев; извините за разброд в письме: клянусь вам, я еще не пришел в себя; я так ошеломлен всем приключившимся со мной, так много событий стремглав сменяют друг друга, что у меня голова еще идет кругом. С ближайшей почтой я вам, впрочем, опишу наше путешествие. Если я испытал много огорчений и скуки, зато зародились новые мысли: я повидал много таких вещей, от которых волосы становились дыбом; отрадного было очень мало. Пока прощайте. Предаю себя вашему дружескому расположению и остаюсь с чувством искреннейшей привязанности

  

  

   Поцелуйте за меня ручки у княгини Наталии Дмитриевны Шаховской и передайте мои лучшие пожелания ее мужу.

   Прощайте еще раз, любезный мой Чаадаев.

   Я состою в 3 корпусе, которым сейчас командует генерал-лейтенант Рот. Письма адресуйте в Кременчуг, в канцелярию генерала Рота, для передачи мне.

  

   Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. М., 1952. Т. II. С. 233-234. Подлинник на французском языке.

  

   ¹ После расформирования Семеновского полка Бестужев-Рюмин был отправлен в армию на юг.

  

  

   из той части вашего разговора, которая происходила в моем присутствии, я склонен согласиться с большинством ваших утверждений. Если обстоятельства будут способствовать более тесному нашему знакомству, я буду очень рад этому. Сегодня утром за завтраком я имел смелость вести беседу на одну очень важную тему; думаю, что и вы не отказались бы присоединиться ко мне для ее обсуждения, - я имею в виду религию.

   Я говорил о единстве христианской религии, но поскольку вы, вероятно, слышали, как сторонники (этого единства) отстаивают свои простые, но возвышенные доктрины, я не жду вашего одобрения, а прошу внимательно прочесть три небольших памфлета, которые посылаю вам с этой запиской ¹. В них ясно и добросовестно изложена точка зрения на некоторые действительно важные истины, которые подвергаются яростному отрицанию (может быть, и с благими намерениями) со стороны многих фанатиков.

   Остаюсь, уважаемый сэр, вашим искренним и почтительным слугою. У. Александер.

   Жизнеописание женщины, которое я вам настоятельно рекомендовал и которое вы хотели отослать своим родственникам, называется: "Memoirs of the Life of the late Mrs. Catherine Cappe written by herself" (Printed for Longman, Paternoster. London).

  

  

   Перевод выполнен с оригинала, хранящегося в ГБЛ, ф. 103, п. 1032, ед. хр. 1.

  

   ¹ В числе этих памфлетов могли быть две брошюры, сохранившиеся в библиотеке Чаадаева: L. Carpenter. On the Beneficiai Tendency of Unitarianism. Bristol, 1822 (Каталог. No 174) и A. Norton. Thoughts on true and false Religion. Liverpool, 1822 (Каталог. No 520). Обе книги с условными знаками и надписями Чаадаева переплетены в один конволют с десятком других брошюр и журнальных статей, приобретенных Чаадаевым за границей.

  

  

   сегодня утром г-жа Стендфорд принесла мне книги (The Books) и сопроводительное письмо, в котором меня просили запаковать их и отослать к вам. Через несколько дней после вашего отъезда из Ярмута я получил письмо от мистера Бауринга ¹, помеченное 25 августа, и поскольку о вас в нем не упоминалось, я решил, что вы, не останавливаясь в Лондоне ², без промедления отбыли в Суссекс, чтобы повидаться с ним, и предполагаете вручить ему мое письмо по возвращении в город.

   С тех пор я еще дважды писал к нему, и разумеется, каждый раз упоминал о моем почтенном русском друге и о том, что вы, возможно, посетите Брайтон, прежде чем он будет иметь удовольствие видеть вас.

   От него ответа не было, хотя мое последнее письмо, отправленное только вчера, он еще не получил, но я уверен, что он горит желанием сердечно принять вас. Я убежден, что вы будете также сердечно приняты в самом респектабельном доме Лондона, принадлежащем корпорации Longman & Со., 39 Paternoster Row.

   Опасаясь, что ваши книги, без должной заботы со стороны служащих гостиницы, могут задержать, я обратился к корпорации Longman & Со. с просьбой при первой же возможности переслать их в Сомптинг.

   Желаю вам получить большое интеллектуальное наслаждение от ваших экскурсий. В ожидании вашего письма и в предвкушении того удовольствия, которое в недалеком будущем доставит мне вторая встреча с вами, остаюсь, уважаемый сэр, вашим искренним и почтительным слугою.

  

  

   Перевод выполнен с оригинала, хранящегося в ГБЛ, ф. 103. п. 1032, ед. хр. 1.

  

   ¹ Визитная карточка Д. Бауринга (J. Bowring), помеченная 1823 г., сохранилась среди бумаг Чаадаева (ГБЛ, ф. 103, п. 1034, ед. хр. 2). Возможно, это тот самый Джон Бауринг, который известен как переводчик и знаток русской поэзии. В пользу этого предположения свидетельствует наличие среди бумаг Чаадаева адресованного ему письма некоего Вильгельма Таппе, датированного 18 июня 1826 г. (на письме имеется карандашная пометка рукой Чаадаева: "sans reponse" - не ответил) (ГБЛ, ф. 103, п. 1032. ед. хр. 62). Известно, что Д. Бауринг состоял в переписке с учителем Выборгской гимназии Августом Вильгельмом Таппе (см. ЛИ. Т. 91. С. 202), и не является ли этот Таппе и корреспондент Чаадаева одним и тем же лицом? И не Бауринг ли способствовал их заочному знакомству? Для подтверждения этих предположений, к сожалению, не хватает документальных свидетельств, но они не лишены оснований.

   ² Из письма Чаадаева к брату (см. No 21) известно, что он провел в Лондоне после отъезда из Ярмута четыре дня.

  

  

   Какое удовольствие для меня, любезнейший Петр Яковлевич, найти, по возвращении моем из Сицилии, здесь письмо ваше! Я никак не полагал быть так близко от вас. Будучи в Карлсбаде, расспрашивал о вас у русских, приехавших из Парижа. Но ничего не узнал обстоятельного. Наконец молодой Корсаков (или Чертков, не помню), которого я видел на минуту во Флоренции, сказал мне, что видел вас в Швейцарии. Как бы то ни было, вы теперь в Италии и будете к страстной неделе в Риме, следственно, я вас увижу. Вот уже 10 месяцев как я странствую. Был в Карлсбаде и Мариенбаде. Потом поехал сюда. Прошедший месяц провел в Сицилии. Теперь с неделю живу здесь и к страстной неделе или setimana santa буду в Риме. Здоровье мое начало порядочно поправляться только с Рима. Во Флоренции я не мог жить без лекарской помощи. Теперь здоров и приписываю это отчасти К<арлс>баду и М<ариен>баду и отчасти роду жизни, праздной, впрочем, и совсем не забавной. Будучи r Италии, смотрю на картины и т. п. Что же здесь иначе делать? Но не могу сказать, чтобы это меня очень занимало. Ал. Дм. Чертков может засвидетельствовать вам рвение и усердие, с которыми я таскался по церквам и монастырям Флоренции, чтобы видеть картины, фрески и пр. Самое лучшее в этих походах было для меня общество Черткова и он более остался в моей памяти, нежели Вазари, St. Giovanno и даже великий Микель Анж, которого он так не жалует. Если Ч<ертков> еще во Фл<оренции>, то скажите ему от меня усерднейший поклон.

   Письмо ваше от 6 февраля, вероятно, нового стиля. Вы пробудете во Фл<оренции> 6 недель. Следовательно, в половине марта оттуда отправитесь в Рим. Я также еду отсюда между 15 и 20 марта в Рим. Там увидимся. Я, вероятно, остановлюсь в трактире Домона; ибо Франц непременно хочет, чтобы живущие у него в доме у него же и обедали.

   Что вы намерены делать летом? Если вы подвержены той же болезни, как я, то, кажется, всего лучше ехать вам на лето в Карлсбад или в Мариенбад. Мы об этом потолкуем на досуге.

   Вы пишете, что не имеете известий из П<етер>бурга. Это можно в некотором отношении почитать выгодою для путешествующего русского. Каждое письмо из П<етер>бурга, как бы оно бедно ни было в известиях о том. что там делается, наводит на меня тяжелую грусть. Живя там, мы ко всему присмотрелись; но здесь неистовство глупости сильно поражает ¹.

   Не зная вашего адреса, я посылаю это письмо через банкира Bori. Он и мои письма из России ко мне сюда пересылает. Прощайте, любезнейший! С нетерпением ожидаю минуты, когда увижу вас в Риме.

   Весь ваш Н. Тургенев.

  

   СП I. С. 3U1-352. Написано в ответ на письмо Чаадаева от 6 февраля 1825 г. (см. No 35).

  

   ¹ См.: Показания Чаадаева 1826 г. в т. 1 наст. изд.

  

  

   Письмо твое, любезный друг, от 8 генваря, вчера я получил; очень тебе за него благодарен; по отъезде твоем из России брат твой извещал меня о тебе очень подробно; почти всякое письмо твое к нему сообщал мне в подлиннике или в переводе. С некоторого времени он пишет ко мне реже и о тебе почти ничего не говорит, жалуясь на тебя, что к нему сам редко пишешь. Сначала я не имел никакого желания к тебе писать, ибо имел часто очень подробные о тебе извещения, а после так получал твои адресы, что по моим расчетам мои письма никогда не застали бы тебя там, куда бы я мог по этим адресам их надписывать; впрочем, я думаю, что я сказал вздор; вероятно, все-таки мои письма до тебя доходили бы, если бы я писал их; во всяком случае, прошу тебя верить, что молчание мое более произошло от глупости моей, нежели от лени писать к тебе.

   Очень рад, что почти на все твои вопросы могу тебе отвечать с точностью. От брата твоего получил я последнее письмо от 14 января из Хрипунова, пишет, что он здоров, сбирается в Москву, откуда в Витебск, и заедет за мной в Жуково. Кажется, он и сам всему этому не очень верит; в конце письма пишет, "что я теперь говорю, очень мне хочется сделать,- есть ли не какие-нибудь непредвиденные помехи будут, то сделаю". Осенью я получил от него очень мрачное письмо, в котором он извещает меня, что он очень поглупел; я этому не удивился, он несколько месяцев возился с чиновниками гражданской палаты, нарочно ездил в Нижний хлопотать о свидетельстве на Хрипуново; с него за это просили кажется 2000 асе, а во всей России свидетельство стоит обыкновенно рублей 200 или 300. Не могу тебе наверно сказать, здоров ли твой брат, хотя он во всяком письме ко мне пишет: "о себе доношу, что здоров", и ни разу не писал, что был болен; но что вы не разорены, я в этом уверен, и долго разорены быть не можете, как бы об этом ни хлопотали, ибо я не думаю, чтобы можно назвать людей разоренными, у которых долгу тысяч сто, а имения почти на мильон.

   Брат твой, может, эти годы не получает доходов, но это общая участь почти всех российских помещиков. Все так дешево, как, я думаю, никогда в России (по сравнению времен) не бывало, нигде почти мужики оброков не выплачивают, но кажется, не быв отгадчиком, можно отгадать, что это продолжиться долго не может. Конечно, нынешние годы долги платить довольно трудно и, может, многие были бы весьма в затруднении, если бы Опекунский совет не вздумал выдать по 50 асс. прибавочных на заложенные души и если бы не рассрочил долги свои на 24 года, так что должники в Воспитательный дом, платив ежегодно только по осьми процентов с занятого капитала, в 24 года весь долг выплачивают.

   Вот тебе очень длинная и, может, совершенно излишняя статья о денежных обстоятельствах российских помещиков вообще. Мне очень желалось бы, чтобы ты убедился, что вы нисколько не можете быть разорены, и что если твой брат что-нибудь писал к тебе на это похожее, то, вероятно, это было в минуты нравственного расстройства, которому, как ты знаешь, как он ни силен, а бывает иногда подвержен. На этой почте буду к нему писать, сообщу ему твой адрес и извещу его, что ты о нем беспокоишься; он, верно, к тебе тотчас напишет.

   Нынешней весной я был у Щербатовых или, лучше сказать, у княжны Лизаветы; она истинно премилая женщина, я с ней встретился, как будто мы никогда не расставались, и я провел с ней несколько часов прелестно. Летом она ездила одна к князь Ивану; об нем очень давно ничего не знаю, но, как слышно, он очень терпеливо переносит неприятное положение свое ¹. О тетушке твоей ничего верного сказать тебе не умею.

   После тебя у Ивана Александровича ² умерло двое детей; остался один мальчик и тот хворает; он, говорят, очень огорчен. К тому же его выбрали в уездные судьи, что, как ты можешь представить, нисколько не развеселит его; но я уверен, что все это вместе нисколько ему не мешает наичестнейше стараться быть добрым человеком.

   Михаил Александрович недавно ушибся и был почти месяц в постеле; у него также есть сынок; оба брата живут всякий в своей подмосковной и только иногда приезжают в Москву.

   Граббе скоро после твоего отъезда принят в службу в Северский конно-егерский полк; на днях он женился на Скоропадской, дочери богатой помещицы в Хохландии; свадьба, как говорят, стала 50 тысяч; по последнему его письму, он, кажется, очень счастлив.

   Пушкин живет у отца в деревне; недавно я читал его новую поэму "Гаврилиаду", мне кажется, она самое порядочное произведение изо всех его эпических творений, и очень жаль, что в святотатственно-похабном роде.

   Вяземский также, кажется, жив; мне также удалось читать недавно им написанную очень недурно пиеску - сравнение Петербурга и Москвы.

   Тургенев Николай за границей; братья его, кажется, в живых.

   Никита Муравьев также.

   С. Трубецкой назначен дежурным штаб-офицером, кажется, в 3-й корпус, которым командует к. Щербатов, на место Раевского.

   Матвей Муравьев, как я слышал, сослан своим отцом (который принят в службу сенатором) жить в деревню; живет в совершенном уединении; я иногда получаю от него письма.

   Облеухов здоров по-прежнему, то есть почти беспрерывно болен. Жена его купила деревню, живет одна с сыном; он у нее не был, и они, расставшись, еще не видались, а впрочем, часто друг к другу пишут и, как кажется, друг друга любят.

   Вот, любезный друг, подробная тебе газета о всех общих наших знакомых.

   Теперь скажу тебе о себе, что я девять месяцев как поселился в своей деревне Жукове, Смоленской губернии, Вяземского уезда, и с женой и с сыном; Надежда Николаевна ³ также почти все это время жила с нами; соседей знакомых у нас почти нет; ближайший - Пассек - от меня шестьдесят верст, и мы живем так уединенно и безвестно, что я недавно узнал о смерти Людовика XVIH-ro. Впрочем, нам кажется не скучно и очень покойно. В Москве я не бываю.

   Занимаюсь немного хозяйством, ибо немного еще и тол-, ку в этом знаю. Собираюсь завести много цветов; понемногу строюсь - дом у нас небольшой, каменный и очень теплый; в Флоренции последнее может быть излишним, а здесь оно почти первое условие для существования. Мы все действительно живы и здоровы; матушка моя также; за память о ней много тебя благодарю.

   Жена моя похудела, иные говорят, будто похорошела - думаю, она не столько сильфидообразна, как прежде; она родила и выкормила прездорового до сих пор мальчика, а это всегда женщинам чего-нибудь да стоит. Мальчика зовут Вечеславом; он так же, как и все мальчики его возраста, плачет, лопочет, бегает, но еще не говорит.

   Если тебе не достаточно всех сих о нас подробностей, то по возвращении в Россию и пообжившись с своими, приезжай пожить сколько-нибудь с нами - ты на нас посмотришь, а мы тебя послушаем. Мне кажется, ты дело сделал, что не ускакал от Рима в Россию - твой брат, верно бы, взбесился, если бы узнал, что он причиной неистовой твоей поспешности.

   Сделай одолжение, запасись здоровьем физическим и нравственным и, если можно, не будь никогда таков, как ты был в последнее пребывание твое в Москве ⁴.

   Прости, любезный друг, душевно тебя обнимаю и еще раз благодарю за письмо твое; оно мне доставило истинное удовольствие; я не смею просить тебя написать ко мне; вероятно, тебе и кроме этого есть что делать, а если это как-нибудь случится, то для меня это будет неожиданная радость.

   Надежда Николаевна и жена моя премного тебе кланяются; они обе тебя очень помнят и любят; часы непременно привези с репетицией ⁵ и которые бы сколько-нибудь порядочно шли; это для жены моей - никакой надобности нет платить 400 р., если можно за 200 иметь порядочные.

   Если Иван Яковлевич ⁶ с тобой, то поклонись ему от меня - ты про него ни слова не пишешь.

  

   СП I. С. 360-364. На первой странице письма рукой Чаадаева написано: "Получено в Риме 1825 года 9 мая". Написано в ответ на письмо Чаадаева от 8 января 1825 г. (см. No 34).

  

   ¹ Речь идет об И. Д. Щербатове, который в это время находился в Витебске под следствием по делу о восстании Семеновского полка.

   ² Иван Александрович и упоминаемый ниже Михаил Александрович - Фонвизины.

   ³ Шереметева.

   ⁴ Ср. со словами М. Я. Чаадаева из его неотправленного письма к брату от 25 сентября 1823 г.: "Если ты из чужих краев сюда приедешь такой же больной и горький, как был, то тебя надо будет послать уже не в Англию, а в Сибирь. Кинь все (заботы), кидайся без всякой совести, без (оглядки), в объятия радости, и будешь радость иметь. А то ты как-то все боишься вдруг исцелиться от моральной и физической болезни, - как-то тебе совестно..." (Гершензон М. П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление. СПб., 1908. С. 36).

   ⁵ Т. е. с боем.

   ⁶ Камердинер Чаадаева.

  

  

   Первым чувством моим, оставив Рим, было раскаяние. Я сожалел, что расстался с Вами, почтенный друг; что не прибавил к незабвенным дням с Вами проведенным, еще нескольких. Они прошли. Но все благое хорошо не только в настоящем, но и в будущем. Рим, единственный Рим, сделался для меня еще дороже с тех пор, как я посмотрел на него вместе с Вами. От души благодарю Вас за эту встречу. Я согласился бы еще долго таскаться по свету, если бы от времени до времени можно было иметь такое утешительное отдохновение. Пожалуйста, не думайте, что я говорю вздор. Право, я Вас очень, очень люблю

   и уважаю. Чем более кто любит человечество вообще, тот тем менее необходимо должен любить людей в отдельности, - ибо люди в отдельности редко являются нам в достоинстве человека. Но зато, если уж из сих людей полюбишь кого-нибудь, то это сильно и навсегда!

   Вскарабкавшись, как Вы видели, на кабриолет, я поехал с дилижансом {Вероятно, кабриолет, в котором ехал Н. И. Тургенев, сопровождал в пути почтовый дилижанс (В. С.).}. Путешествие ни мало меня не утомило. День сидел я в кабриолете, смотрел на горы, на поля - и вправду есть на что посмотреть! - Ночью садился в карету, и так как большая часть пассажиров остались по дороге, то я мог довольно спокойно спать. В Lorett смотрел церковь. В Анконе обедал и осмотрел все главное. Оттуда выехали мы по вечеру. Море было такой тихой прелести, какой я, кажется, никогда не видывал. Солнце заходило. Наступила прекрасная ночь. Вечер всегда имеет что-то торжественное. Голова и душа как-то раскрываются. Говорят, что у слепых недостаток зрения вознаграждается усилением других чувств. Не от того ли и мысли зрячего делаются сильнее ночью, когда он не видит обыкновенными и должен смотреть душевными глазами? Многие предприятия обдумываются ночью. Это, может быть, не только для тайны, но и для того, что человек, в темноте, лучше размышлять может.

   Ночью в понедельник мы были в Болоньи. Мой желудок, так же как и я сам, только путешествовал, не делая впрочем ничего. Римский завтрак я благополучно привез в Болонью. В Болоньи провел два дня с половиною. Тамошняя галерея доставила мне огромное наслаждение. Картин немного и смотреть на них можно так покойно, как у себя дома. Если Вы там будете, не забудьте взглянуть на картину Доменикина, мучение св. Агнесы. Тут вправо есть одна фигура, женщина в синей мантии с fichu {косынка.} на голове, подле старухи. Если это не совершенство, то нет совершенства в мире. - Сюда я приехал четвертого дня к обеду. Живу у M-me Humbert. Обедаю дома за table d'Hote {общий стол.}, и желудок мой опомнился и делает свое дело хорошо. Черткова нашел еще здесь. Сегодня он поехал. Погениоль сказывал мне, что отправил Вам вчера два письма в Римскую миссию.

   Писем из России здесь не нашел. Но нашел у Vieusseux С. -П<етер>б<ургск>ие ведомости. Читал их, и это чтение оставило во мне неприятное впечатление. В четверг, т. е. через 4 дня, еду отсюда в Геную. А потом в Милан. Поездку в Венгрию я отложил. Не достанет времени. Из Милана поеду в Вену; оттуда в Прагу, и 15 июня буду в К<арлс>баде. Но как бы мне узнать, что Вы намерены делать? Когда Вы решитесь ехать из Рима, то нельзя ли написать ко мне, например, в Милан, poste restante? {до востребования.} Я полагаю выехать из Милана 20 мая. Я не смею думать, чтобы видеть Вас в К<арлс>баде. Это было бы слишком много. Но кто знает? Может быть, хотя в конце июля Вы туда будете? А, право, для здоровья Вам хорошо бы там побывать. Если братец Ваш так захлопочется, что не пришлет к сроку денег, то Вы можете располагать 5000 рублями у здешнего банкира Бори. На эту сумму я имею у него кредитив и на всякий случай скажу ему, чтобы он по Вашему требованию заплатил их Вам. Боюсь только, что Вам этой суммы будет недостаточно. Но до К<арлс>бада ею доехать можно. - Иванова я здесь не нашел. Чертков сказывал мне, что он поехал провести лето в Швейцарию, так как здесь лето ему вредно. - Теперь я ходил по саду Pitti. Вы в эту минуту, вероятно, на Monte Pincio. Виды здесь хороши. Но один Рим единственный и его виды! - Прощайте! В Милане найду ли письмо Ваше? - Преданный Вам

  

   СП I. С. 353-355. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.

  

  

   Я писал Вам, почтеннейший Петр Яковлевич, о моем кредитиве. Но банкир Бори не соглашается сделать это так, как я думал, и так, как делал для меня дрезденский банкир Басанж, кот. без затруднения согласился платить по моему кредитиву сестре Батюшкова, если бы она сего потребовала. Бори говорит, что если я хочу составить кредитив в чье-либо распоряжение, то должен получить у него по оному деньги и, оставив их у него, взять от него расписку. Кроме этого есть и другое средство предоставить Вам получить от него деньги по моему кредитиву, а именно: если Вы уведомите меня, что намерены взять сии деньги, то я пришлю к Вам и мой кредитив и надлежащие расписки в получении мною по оному денег. Тогда Вы без затруднения можете взять от Бори деньги. Я предпочел это средство как легчайшее и менее хлопотливое. По сему я и сказал Бори, что, может быть, пришлю ему мои расписки из Милана, где надеюсь узнать Ваш ответ. Письмо Ваше лучше адресовать сюда мне на имя Бори (Bori, banquier a Florence). Он будет посылать ко мне туда (в Милан) все мои письма. Письмо мое и расписки я адресую к Бори для доставления Вам. - Завтра я еду отсюда с курьером в Геную, 6-го или 7-го мая буду в Милане и пробуду там до 15. Уверен, что там получу письмо Ваше. С другим мне бы было совестно, что делаю хлопоты из пустяков. Но с Вами все делаю попросту; надеюсь впрочем, что и Вы нимало не затруднитесь принять мое предложение, если только оно на что-нибудь Вам годиться может. Я имею довольно денег, чтобы доехать до Карлсбада и жить там. - Здесь я был в обеих галереях, т. е. в публичной и P. Pitti. В первой картины Рафаеля мне нравятся до досады. В самых простых композициях его блистает гений и поэзия. В другом отношении чрезвычайно понравилась мне речь [Руайе-Коллара] о [законе против святотатства]. Вы, вероятно, ее уже читали. Если нет, то прочтите. Она дышет любовию ко всему высокому, нравственному. Такие речи и такие люди утешают несколько, когда видишь везде глупость в словах и в действиях. Простите! Где Вы теперь? На всякий случай адресую письмо в миссию. Простите!

   Весь Ваш Н. Тургенев.

  

   СП. I. С. 355-356. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.

  

  

   Вот уже третья неделя как я в Париже, и еще но писал к Вам, любезнейший и почтенный Петр Яковлевич; а что еще хуже - можете Вы подумать - не исполнил Вашей комиссии. Что сказать о молчании? - Всего лучше молчать. В Париже всякий приезжий мажет оправдываться развлечением. Мое развлечение особого рода и весьма единообразно. Почти каждый день ходим что-нибудь смотреть. Иное точно заслуживет внимания и именно богоугодные заведения. Мы не могли надивиться порядку и чистоте, кот<орые> нашли в некоторых домах, где содержатся больные. Но пора о комиссии. Она вполовину исполнена. Хозяйка одной из лавок между Th<eatre> Francais и Banvilliers отыскала мне точно таких платков, какой Вы мне дали. Я купил для Вас 4 по 15 фр. Но как их послать? С почтою нельзя. Нет другого средства, как ожидать оказии, т. е. курьера, на что я теперь и решился. Надеюсь, что добрые наши соотечественники при миссии помогут мне в этом деле.

   Сколь ни мало основательно может быть мое суждение о Париже, но я скоро здесь заметил, что вообще французы или парижане стали сериознее. Я думаю, что несчастия последних войн сделали им пользу. Несчастия так же поучительны для народов, как и для индивидуов. Если бы прав[ительст]во, благоразумное и добросовестное, употребило теперешнее направление умов в пользу, то нет сомнения, что французы сделали бы важные успехи в гражданственности. Но правительство, кажется, только думает о бюджете, а министры в особенности - о сохранении своих мест. А здесь, несмотря на конституцию, все должно исходить от пра[вительст]ва. Народ не имеет еще навыков конституционных, и особенно мало простора для свободного действия.

   Меня изумило также увеличение Парижа, которое ежедневно усиливается. Это также беда для Франции. И без того вся Франция всегда была в Париже. Увеличивать это зло значит: не делая пользы столице, вредить и в политическом, и в нравственном, и в финансовом отношении департаментам.

   Как Вы находите Дрезден? Покойно ли живете, что здоровье? Ес[ть] ли улучшение в сравнении с временем до К<арлс>бада? Я здесь еще не советовался ни с каким доктором. Галя видел за обедом у посла. Думаю, что буду говорить с Корефом. Он, говорят, хороший человек и занимается магнетизмом. Я сохранил привычку ходить до завтрака. Обыкновенно бываю тогда в Тюл. саду. Славная прогулка и близко от нашего Hotel в R. Franessee. В одну из сих прогулок я заходил в H<otel> Sully узнать, кто послал наши вещи, но M-me Raimond еще спала. Зайду опять. - Диэту держу порядочно. Обедаю часто за 2 фр. par tele {за все (итал.).}. Поутру и ввечеру ем виноград. Много хожу. Погода, для Парижа, вообще хороша. Но грязь начинает мне надоедать. Впрочем, мне кажется, что здесь можно жить весьма покойно, устроившись надолго. Но, признаюсь, часто вспоминаю с удовольствием об Италии. Солнца италианского ничто заменить не может. Умный Ваш Велгурский ¹ также здесь. Смешон, а, право, не умен.

   Имеете ли известия из России? У нас еще беда. В другой раз сгорело несколько дворов в одной деревне нашей.

   В начале генваря думаю ехать в Лондон. Страшаюсь дороговизною. Но как быть. Здесь пропасть англичан. Они есть даже и в тюрьмах. В Laforce мы видели двух, один полковник, а - Cafes d'escroquerie <?>

   Сергей в Лозанне берет ванны виноградные. Здоровьем не очень доволен. Италия, надеюсь, всему поможет. Простите, любезнейший! Напишите, порадуйте, о себе. Отдав письмо Басанжу, скажите, чтобы он адресовал его к Лафиту, - Долго ли Вы пробудете в Дрездене? Не поедете ли в Англию? Не будете ли на будущее лето опять в К<арлс>баде? Время, там с Вами проведенное, составляет эпоху в моей жизни. Я никогда его не забуду. Простите!

   Весь Ваш и навсегда Н. Тургенев.

  

   СП I. С. 356-358. Ответное письмо Чаадаева неизвестно.

  

   ¹ Правильно: Виельгорский.

  

  

  

   Очень кстати пошел я сегодня искать комиссионера, отправлявшего Ваши вещи, любезнейший Петр Яковлевич, и которого адрес хозяйка de l'hotel du Sully почти забыла. Этот комиссионер (Rozet-Simonnet et C®) представил мне письмо от его корреспондента в Франкфурте (Gebhard und Hauck) кот<орый> сообщает ему письмо своего комиссионера в Лейпциге (имени не означено). Этот лейпц<игск>ий ком<иссионе>р пишет, что вещи Ваши пришли в Москву к купцу Бурхардту, но что этот шут не может отыскать княгини Щербатовой. Итак, если он еще не отыскал по сию пору, то Вы можете в этом пособить ему. Но вот другое обстоятельство:

   Лейпцигский комиссионер пишет, что цензура объявила запрещенными семь книг (Прадта, Вилсона и