ас насчет своего душевного состояния.
- Я вас об этом прошу.
- В таком случае, - продолжал я, - позвольте, поцеловав руку вашу,
пойти к себе написать письмо к раннему вашему отъезду.
Мы уже давно были с Helene в переписке, но она с самого начала писала
мне по-французски, и я даже не знаю, насколько она владела русской "почтовой
прозой". Я всегда писал ей по-русски.
Через несколько дней я получил по почте самое дружеское и
успокоительное письмо.
---
<...> Вступая в Крылове по отводу в ту самую квартиру, в которой в день
приезда моего в полк приютил меня мой И. П. Борисов, я волновался самыми
разнообразными, хотя не совсем определенными чувствами {100}. Я один,
Борисова, давно покинувшего полк, со мной нет, но зато, как полковой
адъютант, я должен, невзирая ни на какие волнения, прочно утвердиться в
своем новом положении<...>
---
<...>среди самых непохвальных наклонностей человека в душе его могут
таиться перлы, каких не найдется в душе самого строго нравственного
человека. Это отчасти и понятно, так как всякий хороший или дурной порыв
представляет самобытную деятельность, тогда как безупречность - условие
только отрицательное.
<...>Прибыл наконец и начальник дивизии, барон Фитингоф, на полковой
кампамент и тотчас же приступил к инспекторскому смотру лошадей на выводке
по годам {101}.
Поставили для начальства стулья и столик, к которому явился и я с
книгою полковых описей.
- Полковник, вы довольны вашим исправляющим должность адъютанта? -
спросил Фитингоф.
- Доволен, ваше превосходительство, - был ответ, - и так как он
произведен в поручики, то прошу ваше превосходительство об утверждении его в
должности.
Чтобы не сомневаться в годе поступления лошади на службу, каждый год
ремонт назывался со следующей буквы алфавита против прошлогоднего.
Название девяноста лошадей на одну и ту же букву дело далеко не легкое.
А так как проводили лошадей большею частию взводные унтер-офицеры и вообще
люди полированные, то, поравнявшись с лошадью против начальника дивизии,
каждый считал нужным отчетливо произнести имя лошади, прибавляя: "ваше
превосходительство".
Один кричит: "Дудак, ваше пр-о", другой кричит: "кобыла Душка, ваше
пр-о" и наконец: "конь Дурень, ваше пр-во".
Надо было принять меры, чтобы люди, по желанию начальника дивизии, не
прибавляли слов: "ваше пр-о".
- Ваше пр-о, - вполголоса сказал Карл Федорович, наклоняясь к генералу,
- разрешите адъютанту исправить в описи имя коня Гротус: таково имя вашего
адъютанта, и не совсем ловко будет, если в присутствии его поведут лошадь на
поводу и выкрикнут: "Гротус".
- Вы можете исправить это имя в описи по желанию, - сказал генерал, -
но я тут обидного ничего не вижу, и был бы рад, если бы хорошая лошадь
называлась Фитингоф.
Не одно начальство испытало на этот раз некоторую неловкость от
оглашения конской описи, на которую я, недавно вступив в должность, не
обратил надлежащего внимания и предоставил своему гениальному старшему
писарю Беликову сочинить на целый ремонт имен на букву "ж". Задавшись
работой, он нашел в ней случай блеснуть сведениями по части иностранных
языков и преимущественно французского. Кроме несколько загадочного Жабоклиц,
появились очевидно французские: Жентабль, Жевузем, Жевузадор и другие,
которых не припомню. К сожалению, унтер-офицер каждый раз порочил коня,
выговаривая Живозадер вместе Жевузадор.
---
Вероятно, в частых разговорах с Карлом Федоровичем я проговорился о
томившем меня желании издать накопившиеся в разных журналах мои
стихотворения отдельным выпуском, для чего мне нужно бы недельки две пробыть
в Москве.
- Вот кстати, - сказал полковник, - я вам дам поручение принять от
поставщика черные кожи для крышек на потники. Вы получите от меня формальное
поручение и подорожную по казенной надобности.
Я и поныне убежден, что эту командировку придумал барон, желая мне
помочь.
Пробыв проездом в Новоселках самое короткое время, я прямо проехал в
Москву к Григорьевым, у которых поместился наверху на старом месте, как буд.
то бы ничто со времени нашей последней встречи и не случилось {102}. Аполлон
после странствований вернулся из Петербурга и занимал по-прежнему комнатки
налево, а я занял свои по правую сторону мезонина. С обычной чуткостью и
симпатией принялся Аполлон за редакцию стихов моих. При скудных материальных
средствах я не мог тратить больших денег на переписку стихотворений,
подлежавших предварительной цензуре. Услыхав о моем затруднении, старик
Григорьев сказал: "Да чего вам искать? Возьмите бывшего своего учителя П. П.
Хилкова. Вы ему этой работой окажете великую помощь, так как он в страшной
бедности".
<...>Между прочим я нашел время забежать к давно знакомому Василию
Петровичу Боткину, литературным судом которого дорожил.
Хотя дело было в дообеденную пору, я застал у него на кресле в
поношенном фраке кудрявого с легкой проседью человека среднего роста.
- Василий Петрович, - сказал я, - я пришел к вам с корыстною целью
воспользоваться часом вашего времени, чтобы подвергнуть мой стихотворный
перевод шиллеровской "Семелы" вашему суду, если это не стеснит вас и вашего
гостя.
И хозяин, и гость любезно приняли мое предложение, и, достав тетрадку
из кармана, я прочел перевод. Когда я, окончив текст, прочел: "Симфония,
занавес падает", - посетитель во фраке встал и сказал: "Конца-то нет, но я
понимаю, предоставляется актеру сделать от себя надлежащее заключение".
С этим он пожал хозяину руку и, раскланявшись со мною, вышел.
- Кто этот чудак? - спросил я Боткина.
- Это наш знаменитый Мочалов, - не без иронии заключил Боткин.
Устроившись насчет печати с типографией Степанова и упросив Аполлона
продержать корректуру, я принял кожи и через Новоселки и Киев вернулся в
полк<...>
---
Когда после майского сбора {103} эскадроны разошлись на травяное
продовольствие, я отпросился на несколько дней и прежде всего проехал к моим
Бржесским. Если я искренно жаловался своему другу Алексею Федоровичу на
кого-либо, то только на себя, не находящего никакого исхода тому томлению,
которое выражалось в письмах хорошо знакомой им девушки. Она не менее меня
понимала безысходность нашего положения, но твердо стояла на том, что не
желая ни в каком случае выходить замуж, она, насильственно порывая духовное
общение, только принесет никому не нужную жертву и превратит свою жизнь в
безотрадную пустыню. Не высказав никакого определенного мнения, Бржесский
советовал мне съездить в Федоровку, где Елена гостит в настоящее время, и
постараться общими силами развязать этот гордиев узел.
Конечно, восторженная наша встреча не повела ни к какой развязке, а
только отозвалась на нас еще более тяжкою и безнадежною болью.
Так как я ездил на собственной четверке, то на половинной дороге из
Федоровки пришлось кормить в Стецовке, и я заехал к новому командиру
третьего эскадрона Крюднеру. Крюднер, вероятно, уже пообедал, да в тяжком
расположении духа я бы отказался от всякой пищи. Но, желая быть любезным
хозяином, Крюднер сказал: "Я привез с собою из Лифляндии рижского
доппель-кюммелю, и мы с тобою выпьем".
Времени для угощения было довольно, так как я никогда не кормил дорогою
лошадей менее 3 1/2 часов; и мы сначала довольно лениво относились к
прекрасному доппель-кюммелю, но мало-помалу дело пошло успешнее. Сам
Крюднер, бывший не дурак выпить, разогрелся и, взявши гитару, начал
наигрывать разные вальсы, а затем, исполняя шубертовского "Лесного царя",
фальцетом выводил куплеты о танцующих царских дочерях.
Стараясь заглушить раздумье и гнетущую тоску, я усердно выпивал рюмку
за рюмкой, но мрачное настроение не впускало в себя опьянения. Крепко пожав
руку Крюднера, я сел в нетычанку и покатил домой.
- Ты шути, - говорил впоследствии чуть ли не Рапу Крюднер, - честное
слово, я стал уважать Фета с тех пор, как он заезжал ко мне в эскадрон. Я
нарочно считал: он выпил двадцать рюмок кюммелю и поехал ни в одном глазе.
<...>По прибытии в Елизаветград к царскому смотру {104}, мы заранее
были предупреждены о дне приезда государя и о том, что почетный караул
назначен от нашего полка.
Излишне говорить, сколько ранжировки, маршировки и чистки
предшествовало торжественному дню выхода караула против царского
крыльца<...>
---
Рассказывая о событиях моей жизни, я до сих пор руководствовался
мыслью, что только правда может быть интересной как для пишущего, так и для
читающего. В противном случае не стоит говорить.
При таком убеждении я не проходил молчанием значительных для меня
событий, хотя бы они вели к моему осуждению или к сожалению обо мне.
Казалось, достаточно было бы безмолвно принести на трезвый алтарь жизни
самые задушевные стремления и чувства. Оказалось на деле, что этот горький
кубок был недостаточно отравлен.
Вскорости по возвращении в Крылов я выпросился на несколько дней в
Березовку, и в самый день приезда моего к Бржесским появился Михаил Ильич
Петкович и, здороваясь со мною, воскликнул:
- А Лена-то!
- Что? Что? - с испугом спросил я.
- Как! - воскликнул он, дико смотря мне в глаза. - Вы ничего не знаете?
И видя мое коснеющее недоумение, прибавил!
- Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, боже мой, как ужасно!
Когда мы оба немного пришли в себя, он рассказал следующее:
"Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки
старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то
прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками
упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским
романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший
дочерям куренье, не войдет.
"Так в последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив
папироску, бросила, сосредоточивая внимание на книге, на пол спичку, которую
считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол
платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона
была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением
беспомощной девочки сестры (отец находился в отдаленном кабинете),
несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы
собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери
гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя
на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе,
девушка выбежала на балкон. Но при первом ее появлении на воздух пламя
поднялось выше ее головы, и она, закрывши руками лицо и крикнув сестре:
"sauvez les lettres" {105}, бросилась по ступеням в сад. Там, пробежав
насколько хватило сил, она упала совершенно обгоревшая, и несколько времени
спустя на крики сестры прибежали люди и отнесли ее в спальню. Всякая
медицинская помощь оказалась излишней, и бедняжка, протомясь четверо суток,
спрашивала - можно ли на кресте страдать более, чем она?"
В течение моих рассказов мне не раз приходилось говорить о сестре А. Ф.
Бржесского, Близ. Фед. Петкович. Но теперь, соблюдая последовательность, я
Должен сказать несколько слов об их старшей сестре Екат. Фед. Романовой. Она
была гораздо ровнее характером подвижной сестры своей. Совершенная брюнетка
с правильными чертами и с восточным загаром лица, она, походящая романтизмом
и нежностью на брата Алексея, вышла замуж за морского капитана Вл. Павл.
Романова. Это был в свою очередь милый и благодушный человек.
Хотя вместе с Петковичами я на один день ездил из Федоровки в имение
Романовых Снежково, но окончательно свела нас судьба в Крылове, куда это
семейство переехало по случаю поступления нежно любимого сына Романовых
Владимира в наши юнкера.
Года за четыре перед тем {106} я по рекомендательному письму Бржесского
был любезно принят в Москве в доме Романовых, которые, приглашая меня к
обеду на следующий день, объявили, что пригласят и моего университетского
товарища Сергея Михайловича Соловьева.
Вернувшись в Елизаветград, я на вечере у полковника Мельцера узнал, что
Романовы дали слово Соловьеву отдать за него дочь<...>
...никакая школа жизни не может сравниться с военного службой,
требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и
твердости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычку к
мгновенному достижению цели кратчайшим путем.
Когда я сличаю свою нравственную распущенность и лень на школьной и
университетской скамьях с принужденным самонаблюдением и выдержкой во время
трудной адъютантской службы, то должен сказать, что кирасирский Военного
Ордена полк был для меня возбудительною школой.
ПРИМЕЧАНИЯ
РАННИЕ ГОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ
1 Происхождение Фета - самое темное место его биографии. Достоверные
факты таковы. С начала 1820 года в Германии, в Дармштадте, лечился 44-летний
русский отставной гвардеец Афанасий Неофитович Шеншин. В доме местного
обер-кригскомиссара Карла Беккера он познакомился с его дочерью, 22-летней
Шарлоттой, бывшей замужем за мелким чиновником Иоганном Фетом и имевшей дочь
Каролину. В сентябре того же года Шарлотта, бросив семью, бежала с Шеншиным
в Россию и поселилась в его имении Новоселки (Мценского уезда Орловской
губернии). Здесь, между 29 октября и 29 ноября 1820 года, у нее родился сын,
названный Афанасием. В сентябре 1822 года она была обвенчана с Шеншиным по
православному обряду и под именем Елизаветы Петровны Шеншиной прожила в
Новоселках до конца жизни.
Неизвестна не только точная дата рождения Афанасия Фета (сам Фет
называл 23 ноября, но в документах встречаются и 29 октября и 29 ноября) -
неизвестно, кто был отцом будущего поэта. Что им не был А. Н. Шеншин - это с
очевидностью явствует из разысканной в наше время (исследователем Фета Г. П.
Блоком) переписки Шеншиных и Беккеров; но из того же источника можно сделать
вывод, что И, Фёт не считал Афанасия своим сыном. В метрических документах
ребенок был записан сыном А. Н. Шеншина (что было явным подлогом) и до 14
лет жил в Новоселках, "считаясь несомненным Афанасием Шеншиным"; однако
затем с ним начались злоключения, сказавшиеся не только на его судьбе, но и
на складе его характера.
В одном из поздних своих писем Фет назвал свою жизнь "самым сложным
романом". Трудно решить, знал ли сам поэт все подлинные обстоятельства
своего происхождения; во всяком случае, версия, проводимая им в
воспоминаниях, умалчивает о многом, что известно на сегодня из специальной
литературы о "загадке происхождения Фета": Н. Черногубов. Происхождение А.
А. Фета. - "Русский архив", 1900, 8; В. Н. Семенкович. О происхождении
Фета. - "Русский архив", 1901, 1; А. Григорович. К биографии А. А. Фета
(Шеншина). - "Русская старина", 1904, 1. В. С. Фед_и_на. О происхождении и
смерти Фета. - В его кн.: А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике.
Пг., 1915; Г. П. Блок. Летопись жизни А. А. Фета. - Неизданная работа,
хранится в Рукописном отделе Пушкинского дома; Б. Я. Бухштаб. А. А. Фет.
Очерк жизни и творчества. Л., 1974.
2 Здесь в смысле: воздействие.
3 Траурный кортеж с телом императора Александра I (умершего в ноябре
1825 года в Таганроге).
4 Юхновцы - выходцы из Юхновского уезда Смоленской губернии.
5 Кроме Афанасия, у Елизаветы Петровны (1798-1844) и Афанасия
Неофитовича (1775-1854) Шеншиных выросло в усадьбе Новоселки еще четверо
детей: Любовь (род. в 1825), Василий (род. в 1827), Надежда (род. в 1832) и
Петр (род. в 1834).
6 Строки из поэмы Пушкина "Домик в Коломне".
7. Смолянки - воспитанницы Смольного института благородных девиц в
Петербурге.
8 Клепер - порода низкорослых лошадей.
9 "Это написано ямбами" (нем.).
10 "Подлежащий восхвалению", "подлежащая восхвалению" (лат.).
11 Архилай, Аргизелай, Менелай, Лай - герои древнегреческих мифов.
12 "Мышь" (лат.) - слово, склоняющееся в латинском языке особенно
причудливым образом.
13 Гораций и Курьяций: три брата римского патрицианского рода Горациев,
победившие трех братьев Куриациев из латинского города Альба-Лонга - герои
предания из эпохи возвышения Рима (7 в. до н. э.).
14 "Освобожденный Иерусалим" - эпическая поэма итальянского поэта
Торквато Тассо (1544-1595), переведенная русским поэтом Семеном Егоровичем
Раичем (1792-1855).
15 Ворок (варок) - загон, стойло.
16 "Журналь де деба" (фр.) - французская литературно-политическая
газета.
17 "восхваляю" (лат.).
18 "Это искусство говорить и писать правильно" (фр.).
19 "По громкому смеху..." (лат.).
20 "Жуков" - марка табака.
21 "Капитон, идите сюда" (фр.).
22 "Сдаточные" - наемные лошади.
23 Кнастер - сорт табака.
24 Рекреация - перемена между уроками {от лат. recreatio -
восстановление, отдых).
25 Туторство - здесь покровительство (от лат. tutor - защитник).
26 Осенью 1834 года орловские губернские власти (очевидно, вследствие
какого-то доноса) стали наводить справки о рождении Афанасия Шеншина и браке
его родителей. А. Н. Шеншин поспешил увезти Афанасия из Новоселок и поместил
его в частный пансион немецкого педагога Крюммера в лифляндском городке
Верро (ныне Выру Эстонской ССР). Опасаясь, чтобы Афанасий не попал в число
"незаконнорожденных", Елизавета Петровна и Афанасий Неофитович усердно
хлопотали перед дармштадтскими родственниками, чтобы ребенок был признан
"сыном умершего асессора Фёта". Это им удалось - о чем вскоре был поставлен
в известность и сам Афанасий. "Мальчик получил "честную фамилию", ставшую
для него источником бесчестья и несчастья. Превращение из русского
столбового дворянина в немца-разночинца лишало Фета не только социального
самоощущения, дворянских привилегий, права быть помещиком, возможности
наследовать родовое имение Шеншиных. Он лишался права называть себя русским;
под документами он должен был подписываться: "К сему иностранец Афанасий Фёт
руку приложил" (Б. Я. Бухштаб. А. А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л.,
1974, стр. 8-9).
Отметим сразу и еще одно "превращение" фамилии Афанасия Шеншина. Когда
он стал печататься как поэт, то впервые полностью его фамилия появилась в
1842 году (в журнале "Отечественные записки") - и здесь буква "ё" была
заменена на "е" Возможно, это была ошибка наборщика, но поэт принял эту
"поправку" - и отныне фамилия немецкого мещанина как бы превращалась в
псевдоним русского поэта.
27 Херасков Михаил Матвеевич (1733-1807) - поэт и драматург. Акимов
Иван Иванович - второстепенный литератор вт. пол. XVIII века.
28 Воейков Александр Федорович (1779-1839) - поэт, журналист и критик.
Наибольшей известностью пользовалось его рукописное сатирическое
произведение в стихах - "Дом сумасшедших".
29 Фольварк - поместье с хозяйственными постройками.
30 Архалук - короткая мужская одежда: род полукафтана, застегивающегося
крючками.
31 Погодин Михаил Петрович (1800-1875) - историк, литератор и
журналист. Будучи профессором русской истории Московского университета,
содержал частный пансион, в котором готовил воспитанников для поступления в
университет. В погодинский пансион Фет поступил в начале февраля 1838 года,
проведя в Верро безвыездно три года (с начала 1835 по конец 1837 года).
32 Введенский Иринарх Иванович (1813-1855) - педагог, литератор,
переводчик, журналист. История взаимоотношений Фета с Введенским подробно
рассказана в книге Г. П. Блока "Рождение поэта. Повесть о молодости Фета"
(Л., 1924).
33 Катехизис - книга, излагающая в популярной форме догматы
религиозного учения.
34 Крюков Дмитрий Львович (1809-1845) - профессор римской словесности в
Московском университете.
35 Давыдов Иван Иванович (1794-1863) - профессор русской словесности,
декан словесного факультета Московского университета.
36 Медюков - товарищ Фета по пансиону.
37 Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) - ближайший друг
студенческих лет Фета, впоследствии известный поэт и критик. Григорьеву мы
обязаны исключительно ценными свидетельствами о духовном облике молодого
Фета, которые мы находим в рассказах "Офелия", "Человек будущего", "Мое
знакомство с Виталиным" и "Листки из рукописи скитающегося софиста"; с
фетовскими мемуарами небезынтересно сравнить совершенно иного типа
воспоминания Григорьева (новейшую публикацию всех этих материалов см. в
изд.: Аполлон Григорьев. Воспоминания. Л., 1980).
38 О характере стихотворений, заполнявших "желтую тетрадку" начинающего
поэта, можно судить по следующим словам Фета ("Ранние годы моей жизни", стр.
143; эпизод относится ко времени первого приезда Фета в Новоселки на
рождественские каникулы - т. е. к концу 1838 года): "В Новоселках я нашел в
отцовском флигеле вместо француза Каро классически образованного немца
Фритче, выписанного отцом, вероятно, при помощи Крюммера для 12-летнего
брата Васи. Этому Фритче я старался буквально переводить свои стихотворения,
отличавшиеся в то время, вероятно под влиянием Мочалова, самым отчаянным
пессимизмом и трагизмом. Не удивляюсь в настоящее время тому, что
добродушный немец советовал мне не читать этих стихов матери, которую
воззвания к кинжалу, как к единственному прибежищу, не могли обрадовать".
39 Переезд Фета в дом Григорьевых состоялся в начале 1839 года; здесь
поэт провел все свои студенческие годы - с 1839 по 1844. "Дом Григорьевых
был истинного колыбелью моего умственного "я", - пишет Фет в мемуарах, имея
в виду не только свое внутреннее - духовное и творческое - становление, но и
то обстоятельство, что григорьевский дом стал местом сбора "мыслящего
студенческого кружка". Среди "постоянных гостей здесь бывал Я. Полонский,
подружившийся и с Фетом и с Григорьевым. Так что можно сказать, что под
крышей дома на Малой Полянке набирал силу авангард нового поэтического
поколения - и остается только сожалеть, что сам дом (который мог бы быть не
только колоритным "музеем сороковых годов", но и своеобразным "домом
поэтов") ныне не существует. Изображения дома и его интерьеров см. в
изданиях: Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии. П/р В.
Княжнина. Пг., 1917; А. Григорьев. Воспоминания. М.-Л., 1930; Аполлон
Григорьев. Воспоминания. Л., 1980.
40 "Как вы себя чувствуете? Да, месье. Пей чай" (искаж. фр.).
41 Ипокрена (букв. "источник коня" - греч.) - горный ключ в Беотии;
согласно др.-греч. преданию, появился от удара копыта коня Пегаса и обладал
свойством вдохновлять поэтов.
42 "Собор Парижской богоматери" (1831) - роман В. Гюго.
43 Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807-1873) - поэт. Имел шумный, но
кратковременный успех во второй половине 1830-х годов. Оказал несомненное
воздействие на становление фетовской поэзии (см.: К. А. Шимкевич.
Бенедиктов, Некрасов, Фет. - "Поэтика", V, Л., 1929).
44 "Бывают дураки простые, дураки важные и дураки сверхтонкие" (фр.).
45 Полонский Яков Петрович (1819-1898) - поэт, литератор,
литературно-общественный деятель. Об истории полувековых отношений двух
поэтов см. статью: Ю. А. Никольский. История одной дружбы. Фет и Полонский.
- "Русская мысль", 1917, 5. Полонский оставил воспоминания о своих
студенческих временах ("Ежемесячные литературные приложения к "Ниве", 1898,
12).
46 "Вы заставляете слишком много говорить о себе, вам нужно
стушеваться" (фр.).
47 Стихотворение Ф. Тютчева "День и ночь".
48 Роберт, Алиса, Бертрам - герои оперы Д. Мейербера "Роберт-дьявол";
Бек, Нейрейтер, Ферзинг - солисты немецкой оперной труппы.
49 "Ты нежный цветок!" (нем.)
50 "Отправляться надо от того места, где стоишь" (фр.).
51 Первый поэтический сборник Фета "Лирический Пантеон" (он был помечен
лишь инициалами "А. Ф.") вышел в свет в ноябре 1840 года. "Одобрительной"
была рецензия П. Кудрявцева ("Отечественные записки", 1840, 12) и
глумливо-издевательским - отзыв "Барона Брамбеуса" (О. Сенковского) в
"Библиотеке для чтения" (1841, 1).
52 Описываемый приезд Фета в Новоселки относится к лету 1840 года -
когда он, получив на экзамене по политической экономии единицу, остался
второй год на втором курсе.
53 Грайворонка - имение Шеншиных в Землянском уезде Воронежской
губернии. В мемуарах ("Ранние годы моей жизни", стр. 142) Фет сообщает, что
в конце 1838 года "87-летний дед Василий Петрович скончался, и ближайшие
наследники полюбовно разделили оставшееся состояние следующим образом. Отцу
досталась Грайворонка, Землянского уезда, с конным заводом; дяде Петру
Неофитовичу село Клейменово и деревня Долгое Мценского уезда, а дяде Ивану
Неофитовичу вторая половина родового имения Доброй Воды и дом в Орле".
Впоследствии Грайворонка перешла к брату Фета Петру Шеншину, а затем стала
владением самого Фета.
54 Шевырев Степан Петрович (1806-1864) - поэт, переводчик, историк
литературы; способствовал становлению поэтического дарования молодого Фета,
помогал публикации его Стихотворений начала 1840-х годов.
55 "Шифр" - царский вензель, получаемый в виде награды, знака милости.
56 Речь идет о летних каникулах 1841 года. Фет сдал экзамены и
благополучно перешел на третий курс. Его радость была усилена приездом в
Москву сестры Лины с дядей Эрнстом Беккером. В воспоминаниях ("Ранние годы
моей жизни", стр. 198-199) Фет пишет: "Сестра очень хорошо понимала, что мне
было не до разговоров, когда я просиживал дни и ночи напролет, готовясь к
последнему экзамену политической экономии. Но вот экзамен сдан с пятеркой, и
доехав по Ленивке до поворота на Каменный мост, я инстинктивно зашел в
винный погреб Гревсмиля и захватил бутылку рейнвейна. Дома я, конечно, зашел
с радостною вестью к сестре, поджидавшей окончания экзаменов, чтобы уехать с
дядею Эрнстом в его походной коляске в Новоселки. - Ура! - воскликнул я,
входя и обнимая сестру: - страшный экзамен сдан.
Затем, выпив с жадностью откупоренный рейнвейн, я тут же среди дня
повалился на сестрину постель и в ту же минуту заснул мертвым сном. Солнце
было уже низко, когда я проснулся. Когда сестра, услыша мое пробуждение,
вошла в комнату, она воскликнула: "Боже, что с тобой? У тебя лицо в крови".
Оказалось, что я, не обращая ни на что внимания, повалился на постель, на
подушке которой лежала сестрина мантилья красною шелковою подкладкой кверху.
Усталый и измученный, я обильно проступившею испариной неизгладимо отпечатал
свой силуэт на мантилье, а ее краску - на половине своего лица. Но на
радостях было не до мантильи. На другой день Лина уехала с дядей Эрнстом в
Новоселки..."
57 Боткин Василий Петрович (1810-1869) - литератор и критик
"эстетического направления"; автор одной из лучших статей о поэзии Фета
(1857 г.). В 1850-1860-е годы - близкий друг и родственник Фета (поэт был
женат на его сестре Марии Петровне).
58 Герцен Александр Иванович (1812-1870) - писатель, философ,
публицист, деятель освободительного движения.
59 Цикл "Снега" впервые появился в журнале "Москвитянин" (1842, 1).
60 Глинка Федор Николаевич (1786-1880) - поэт, драматург, прозаик. Жил
в Москве с 1835 по 1853 (после отбытия ссылки как участник Союза
благоденствия).
Глинка Авдотья Павловна (1795-1863) - поэтесса.
61 Дмитриев Михаил Александрович (1796-1866) - поэт, критик, мемуарист.
62 Шаховской Александр Александрович, князь (1777-1846) - драматург и
театральный деятель.
63 "Сто русских литераторов" - популярные хрестоматии русской
литературы, выпущенные в 1839-1845 гг. (тремя сборниками) издателем А. Ф.
Смирдиным.
64 Павлова Каролина Карловна (1807-1893) - поэтесса. Павлов Николай
Филиппович (1803-1864) - прозаик, переводчик, критик, публицист.
65 Загоскин Михаил Николаевич (1789-1852) - исторический романист.
66 Грановский Тимофей Николаевич (1813-1855) - профессор всеобщей
истории Московского университета.
67 Калайдович Николай Константинович (1820-1854) - правовед.
68 Кирша Данилов - предполагаемый составитель сборника русских народных
песен (XVIII век).
69 Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860) - поэт, филолог, идеолог
славянофильства.
Аксаков Иван Сергеевич (1823-1886) - поэт и публицист славянофильского
направления.
70 Весна 1842 года.
71 Отъезд А. Григорьева в Петербург состоялся в конце февраля 1844
года.
72 Фет закончил курс в университете летом 1844 года.
73 Матвеев Павел Васильевич - двоюродный брат Афанасия Неофитовича
Шеншина, живший по соседству в Мценском уезде.
h6j одним из пятерых сыновей Матвеева, Александром Павловичем,
студентом-медиком, Каролина Фёт познакомилась летом 1841 года во время
пребывания в Новоселках ("Ранние годы моей жизни", стр. 202-203).
74 Это стихотворение Фета (впервые опубликовано в 1842 г.) было
положено на музыку А. Варламовым и в короткое время обрело необычайную
популярность (стало "песней, сделавшейся почти народною", по словам
современника).
75 Жизнь сестры поэта Каролины (1819-1877) сложилась в замужестве
несчастливо. После нескольких лет совместной жизни ее муж сошелся с другой
женщиной; Каролина уехала с сыном за границу, где жила долгие годы,
формально оставаясь в браке с Матвеевым. Около 1875 года она вернулась к
мужу (после смерти его второй жены). Фет, посетивший в это время супругов
Матвеевых в Киеве, сообщает ("Мои воспоминания", ч. II, стр. 285), что
сестра страдала манией преследования. Вскоре после этого Каролина Петровна
Матвеева умерла (по семейному преданию Беккеров, сообщаемому Г. Блоком в
"Летописи...", она была убита).
76 Кирасиры - род тяжелой кавалерии (кираса - металлический панцирь на
всаднике). В Херсонской губернии располагались соединения резервной
кавалерии, к которой относился и кирасирский Военного Ордена полк. Материалы
по этому периоду военной службы Фета см. в изд.: А. Григорович. История
13-го драгунского Военного Ордена... полка. Том II. Спб., 1912.
77 Кампамент - военные учения.
78 О поэте-любителе Алексее Федоровиче Бржеском (18181868) см. статью:
К. Льдов. Друг Фета Алексей Федорович Бржеский и его стихотворения. - "Новый
Мир", 1900, 28. Александра Львовна Бржеская (1821-?) оставалась близким
Фету человеком до конца его жизни; ей посвящены его стихотворения: "Далекий
друг, пойми мои рыданья", "Опять весна - опять дрожат листы", "Мы
встретились вновь после долгой разлуки", "Нет, лучше голосом ласкательно
обычным", "Руку бы снова твою мне хотелось пожать". Об истории отношений
Фета и Бржеской см. статью: Г. Блок. Фет и Бржеская. - "Начала", 1922, 2.
79 "С самого начала" (букв. - "от яйца" - лат.).
80 Полки кирасирской дивизии различались не только цветом
обмундирования, но и мастью лошадел. Одномастные (в фетовском полку -
гнедые) высокие лошади отвечали не только требованию военного кавалерийского
строя, но и были составной частью "воинской красоты". Из времен своей
кавалерийской службы Фет вынес не только любовь к лошадям (впоследствии он
занимался коннозаводским делом), но к убеждение в том, что "великое дело
воинская красота". Очень характерным для его эстетических представлений (в
широком смысле слова) является следующее суждение: "Кто не понимает
наслажденья стройностью, в чем бы она ни проявлялась: в движениях хорошо
выдержанного и обученного войска, в совокупных ли усилиях бурлаков, тянущих
бечеву под рассчитанно-однообразные звуки "ивушки", тот не поймет и значения
Амфиона, создавшего Фивы звуками лиры" (очерки "Из деревни").
81 21 апреля 1845 года Фет был принят в кирасирский полк нижним чином
(унтер-офицером), а 14 августа 1846 года получил первый офицерский чин -
корнета. С этим чином он давно связывал надежды, о которых дважды упоминает
в воспоминаниях (при поступлении в университет и по его окончании):
офицерский чин давал право на потомственное дворянство. Однако еще до
производства Фета в корнеты вышел царский указ, по которому потомственное
дворянство давал отныне только чин майора (манифест 11 июня 1845 г.).
82 Лето 1847 года.
83 Ротмистр Э. А. Гайли - сослуживец Фета по полку. "...Это был тип
прежнего гусара. Среднего роста с рыжеватым оттенком волос на голове и с
висящими во всю грудь усами, Гайли являл вид добродушно насмешливой
беспечности. Признаком былого щегольства в левом ухе оставалась золотая
пуговка мужской середки" ("Ранние годы моей жизни", стр. 287). Выражение
Гайли (который советовал Фету оставить службу при штабе) значило: "Для
молодого человека нет ничего благороднее, чем воинские строй" (нем.).
84 Крылов - второе название Новогеоргиевска, где находился штаб
Военного Ордена полка.
85 Барон А. Б. Энгельгардт командовал полком с 1834 по 1847,
86 Небольсин Н. И. - полковой адъютант,
87 Редерер - марка шампанского.
88 Подлинная фамилия - Безродные.
89 Летом 1848 года, в связи с революционными событиями в Венгрии,
началось передвижение русских войск к австрийской границе. Кирасирский
Военного Ордена полк, ввиду возможного участия в кампании, перемещался к
западу (Стецовка и Красноселье - села в Херсонской губернии).
90 "Нет, нет, надо его сделать другим человеком" (нем.).
91 Так называет Фет героиню своего трагического романа, оставившую
глубокий след и в его жизни и в его поэзии. Только в XX веке исследователям
удалось установить, что "Елена Ларина" - это псевдоним (фамилия явно
ориентирована на пушкинскую Татьяну Ларину): в действительности девушку
звали Мария Козьминична Лазич. Она была по происхождению сербкой: ее дед по
матери Илья Петкович и отец Козьма Лазич были сербами (выходцы из Сербии
были поселены русским правительством в Херсонской губернии в середине XVIII
века). Ко времени знакомства (осень 1848 года) Фету было 28, а Марии - 24
года; сближение их началось чуть позже - в январе - феврале 1849 года.
Дополнением к тому, что рассказано Фетом в мемуарах, служат его письма этого
времени к И. П. Борисову (публикацию их см. в альманахе "Литературная
мысль", вып. I, Пг., 1922). Об истории отношений Фета и Марии Лазич см.
следующие работы: Борис Садовской, Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916; Ю.
А. Никольский. Признания Фета. - "Русская мысль", 1922, 6-7; П. Сухотин.
Фет и Елена Лазич. Белград, 1933; Б. Я. Бухштаб. А. А. Фет. Очерк жизни и
творчества. Л., 1974.
92 Ротмистр Оконор (ирландец по происхождению) - эскадронный командир
Фета. В воспоминаниях ("Ранние годы моей жизни", стр. 412) Фет пишет:
"...взгляды Оконора, несмотря на его иронический тон, отличались особою
практичностью. ...он, между прочим, по поводу моего жизненного поприща
сказал: "Вам надо идти дорожкою узкою, но верною". Изречение это невольно
врезалось в моей памяти".
93 Зд.: "доброго вам вечера", "спокойной ночи" (фр.).
94 Лист Ференц (1811-1866) - венгерский композитор и пианист.
Концертируя в Одессе, Лист в сентябре 1847 года приезжал в Елизаветград (по
случаю царского смотра) и дал концерт в местном собрании,
95 Весна 1849 года.
96 Карл Федорович Бюлер командовал полком с 1848 по 1853 год. Весной
1849 года назначил Фета полковым адъютантом.
97 Ремонтер - поставщик лошадей для армии.
98 Полк выступил в поход 10 июля 1849 года.
99 Полк был остановлен в Ново-Миргороде (Херсонской губ.) и не принял
участия в венгерской кампании.
100 Полк вернулся из Ново-Миргорода в Крылов (Новогеоргиевск) в
сентябре 1849 года.
101 События относятся к весне 1850 года.
102 Описываемые события (которые Фет относит к 1850 году) происходили в
действительности в 1847 г.: в январе этого года А. Григорьев вернулся Из
Петербурга в Москву, а в октябре того же года Фет, взяв отпуск в полку,
приехал в Москву готовить новый сборник своих стихотворений. Возвращаясь в
полк, Фет просил А. Григорьева взять на себя хлопоты с типографией; однако
его друг об этом мало заботился, и только в следующий приезд в Москву, в
декабре 1849 года, Фету удалось продвинуть дело. Книжка вышла в начале 1850
года.
103 Май 1851 года.
104 Смотр происходил в сентябре 1851 года.
105 "Сохраните письма" (фр.) - т. е. письма Фета к Марии. Письма эти не
дошли до нас.
106 Т. е. в приезд в Москву осенью 1847 года.
А. Тарков