Корнилович Александр Осипович - Письма, Страница 3 - Книги

" (л. 269).

² Рукопись романа "Андрей Безыменный" 17 декабря 1831 года была препровождена к Бенкендорфу, который по прочтении ее 31 января 1832 года подал императору Николаю I всеподданнейший доклад "о разрешении печатать роман, написанный государственным преступником Корниловичем" (л. 271).

Роман был напечатан в 1832 году без указания имени автора под заглавием "Андрей Безыменный. Старинная повесть" в Санкт-Петербургской типографии III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

Публикуется по автографу: ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. 1826. Д. 61. Ч. 79. Л. 274-275.

¹ Член Северного общества Гавриил Степанович Батеньков (1793-1863) был приговорен в каторжную работу на 20 лет, затем срок был сокращен до 15 лет. После приговора отправлен 25 июля 1826 года в Свартхольмскую крепость (Финляндия), откуда по Высочайшему повелению в июне 1827 года перевезен в Петербург и заключен в Алексеевский равелин (камера No 5), где провел 18 лет, показывая признаки сумасшествия. В начале 1846 года отправлен на жительство в Томск. После амнистии 1856 года жил в Тульской губернии, с ноября 1857 года - в Калуге.

² 2 июня 1832 года Сукин отправил Бенкендорфу письмо следующего содержания:

"Милостивый Государь Александр Христофорович!

На записку Вашего Высокопревосходительства от 1-го сего Июня, с препровождением письма содержащегося в Алексеевском равелине Корниловича, имею честь уведомить, что заключенный в том же коридоре чрез 3 комнаты от Корниловича арестант Батенков, с первых дней по посажении его в равелин, оказывал по времянам разные непристойные поступки в действиях и словах его, кричал весьма громко, не взирая ни на какие увещания и успокоивался, только когда надевалась на него рубаха, употребляемая в доме сумасшедших; по донесению же мне Смотрителя равелина, в продолжении последних 6-ти месяцов и поныне, Батенков ведет себя весьма скромно, тихо и вежливо; а случается иногда, ито весьма редко, что при вздохе, или когда он зевает, бывает слышен его голос, но не продолжительно и не очень громко; однако же при наблюдаемом в коридоре дома равелинного глубоком молчании и всегдашней тишины, негромкий голос или шорох в оном, слышен быть может в комнатах арестантских. По всему вышеизъясненному заключать можно, что Корнилович в продолжении содержания своего мог узнать голос Батенкова в особенности в первое время посажения его в равелин.

Корнилович действительно ведет себя весьма скромно и пристойно и заслуживает милостивого снисхождения Начальства, а притом полагаю, что для арестантов, по одиночке содержимых, свидание с кем бы то ни было облегчает их участь; если же таковое свидание Высочайше дозволено им будет иметь, то, по мнению моему, не иначе допускать сие можно, как в особом арестантском покое, в котором поступки их из коридора сквозь стекло в дверь видны, а отчасти и слова слышны быть могут Смотрителю равелина или его Помощнику.

Возвращая при сем вышеупомянутое письмо Корниловича, имею честь быть с совершенным почтением и таковою же преданностию Вашего Высокопревосходительства Покорнейший Слуга А. Сукин" (л. 273-273 об.).

8 июня 1832 года Бенкендорф подал императору Николаю I всеподданнейший доклад (л. 276), а 22 июня 1832 года известил плац-майора Петропавловской крепости полковника Щербинского: "Государь Император по всеподданнейшему докладу моему о просьбе Государственного Преступника Корниловича всемилостивейше позволил ему видеться иногда с содержащимся равномерно в Ал[ексеевском] Равелине Государственным Преступником Батеньковым в особом арестантском покое, но не иначе, как при Смотрителе Алексеевского Равелина" (л. 277).

Публикуется по автографу: ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. 1826. Д. 61. Ч. 79. Л. 278. Впервые напечатано (с ошибочными прочтениями и купюрами): Линко Н. Письма из Алексеевского равелина // Вечерний Ленинград. 9 декабря 1975. С. 3.

Публикуется по автографу: ГАРФ. Ф. 109. С/а. Оп. 1. Д. 36. Л. 20-20 об.

На письме пометы - вверху карандашом, сделанная рукой Бенкендорфа: "Дозволить. Написать Плац-Адъютанту в Крепость" и внизу чернилами: "Писано Плац-Майору С. Петербургской крепости. 12-го Августа No 3999".

¹ Тит Ливий (59 до н. э. - 17 н. э.), римский историк, автор "Истории Рима от основания города".

² 12 августа 1832 года Бенкендорф сообщил полковнику Щербинскому о разрешении купить для Корниловича "Толковый словарь русского языка", изданный Российской академией (СПб., 1789-1794. 2-е доп. изд. 1806-1822) (л. 279).

Публикуется по автографу: ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. 1826. Д. 61. Ч. 79. Л. 285-286 об.

На письме помета: "Убрать. Ему послано 200 руб.".

¹ 10 ноября 1832 года А. Х. Бенкендорф был возведен в графское Российской империи достоинство, в связи с чем должен был отныне при обращении титуловаться "Ваше Сиятельство".

² Деньги Корниловичу были высланы в марте 1833 года (л. 287).

³ Паскевич Иван Федорович (1782-1865), граф Эриванский (1828), светлейший князь Варшавский (1831), генерал-фельдмаршал (1829). В 1827-1830 годах наместник на Кавказе, главнокомандующий на Кавказе во время русско-персидской (1826-1828) и русско-турецкой (1828-1829) войн, с 1831 года наместник Царства Польского. Руководил подавлением Польского восстания 1830-1831 годов. 17 августа 1828 года назначен шефом Ширванского пехотного полка, которому 13 сентября того же года повелено называться его именем.

Письма родным из Петропавловской крепости, июль 1830 - октябрь 1832 г.

Письмо Корнилович Р. И., 11 июля 1830 г.

1. Розалии Ивановне Корнилович

Дорогая матушка! Вот второе письмо, которое я пишу тебе¹, прося тебя во имя твоей любви к детям меньше приходить в отчаяние от моего поведения. Будь сильнее, мама, и милостивый Господь утешит твое заботливое сердце. Ежедневно молю об этом Святое Провидение и надеюсь, что Оно сошлет тебе утешение.

Сообщаю о себе, что я здоров. Не могу в достаточной мере отблагодарить Всевышнего за то, что смилостивился надо мною и дал мне тот душевный покой, который превыше всего. С Его милостивой помощью терпеливо переношу свою судьбу и отдаюсь всецело Его святой воле. Единственно, что меня огорчает, - это мысль о днях, которые проводишь ты, о слезах, о глубокой скорби, которую я тебе причинил. Великим счастьем будут для меня несколько слов, написанные твоей рукой; не откажи мне в этой радости; ты знаешь мое сердце и мою привязанность к тебе и всей семье. Можешь себе представить, каким счастьем будет для меня твое письмо, а в особенности в моем теперешнем положении.

Отдаю себя твоим молитвам и, прося тебя о благословении, остаюсь навсегда преданным и верным до гроба сыном.

11 Июля 1830 г.

Александр.

Письмо Корнилович Ж. О., 25 октября 1830 г.

2. Жозефине Осиповне Корнилович

Любезная сестрица! Я два раза писал к матушке и не получаю ответа. Неизвестность об ее участи весьма меня тревожит. Обращаюсь к тебе, милая, и заклинаю тебя любовью, которая нас всегда связывала, уведомить меня, имею ли еще мать? Тяжело будет мне узнать роковую весть, но надеюсь, что Господь, благоволивший поддерживать меня доселе, даст мне силы к перенесению ее. Во всяком случае, она извлечет меня из той мучительной неизвестности, которая теперь день и ночь меня преследует.

Я, благодаря Богу, здоров и переношу свою участь с совершенным терпением и надеждою на Его Святой Промысел. Одно, что не отходит от сердца и беспрестанно беспокоит, есть мысль о слезах, которые я причинил всем вам. Друг мой! Поручаю тебе матушку: утешай ее, укрепляй ее. Зная ее любовь ко мне, воображаю, каково ей должно быть. Уверь ее, что величайшая милость, величайшая любовь, какую она мне окажет, есть то, чтоб преодолеть свою горесть, что я был бы совершенно покоен, если б знал ее покойною. С каким сердечным чувством молю ежедневно Бога, да укрепит ее!

Успокойся и ты, мой друг! Наша участь на сей земле терпеть: покоримся воле Промысла. Целую тебя сердечно, брата Августина и Михайлу, сестер и милых детей твоих¹. Пиши ко мне, друг мой, и особенно уведомь о матушке.

25 Октября 1830.

Твой Александр.

Письмо Корнилович Р. И., 4 января 1831 г.

3. Розалии Ивановне Корнилович

Дорогая мама! Со слезами радости я получил твое письмо от 18 Ноября 1830 г. Благодарю тебя за твою дорогую для меня память, за твою любовь ко мне и всем сердцем молю Всевышнего, чтоб сохранил тебя в добром здоровье.

Известие о замужестве сестры Устины¹ очень меня порадовало. Дай ей Бог всякого счастья. Ты, наверно, напишешь ей; будь добра поздравить ее от меня и пожелать ей всякого успеха в жизни.

Одновременно с этим письмом пишу сестре Жозефине: ее дочь Каролина вступает в тот возраст, когда пора подумать об образовании. В Могилеве она не имела бы возможности получить то воспитание, которое теперь требуется современными условиями. Я советую отвезти ее в Одессу. Там имеется Благородный институт, который, как я слыхал, находится под высоким покровительством Ее Императорского Величества. Ты со своей стороны постарайся повлиять на нее в этом направлении. Твоего письма, о котором ты упоминаешь в твоем письме от 18 Ноября, я не получил.

Умоляю тебя, дорогая мама, не отчаивайся, не волнуйся обо мне. Только твоими молитвами я получаю ту благодать, которую мне дает Всевышний. Верь мне, что никогда я не был так здоров, как сейчас. Вот уже 3 года, как я, не будучи крепкого здоровья, что тебе известно, не болел ни разу. К тому же я совсем спокоен. Я сознал свой проступок перед Богом и Монархом и, сняв тяжесть с души, терпеливо переношу заслуженную кару в полной уверенности, что Пресвятое Провидение послало мне ее для моего совершенствования, и поэтому ежедневно всем сердцем молю Его милосердие, ибо сам вижу, что это идет к моему добру. Единственно, что меня огорчает, это, что не оправдал твоих надежд. Обливаюсь слезами, когда подумаю о том горе, которое я тебе причинил: и поэтому, если хочешь моего полного покоя, успокой свое нежное сердце и уповай только на Бога. Каждый день, каждый час молю Его об этом и радуюсь вере, что молитвы мои будут услышаны. Отдаю себя всецело твоим благословениям и, целуя твои дорогие руки, сердцем искренним и верным остаюсь сыном

4 Генваря 1831 г.

Александром.

Письмо Корнилович Ж. О., 4 января 1831 г.

4. Жозефине Осиповне Корнилович

Спасибо тебе, милая Жозефина, за твое дорогое письмо. Весть об вас была всегда для меня радостною; теперь же она для меня вдвое дорога. Я, вот уже неделя с лишком, читаю, перечитываю письмо матушки и твое, уже наизусть знаю, а все-таки читаю...

Друг мой! Матушка пишет, что она переехала жить в Нетечинцы. Из этого заключаю, что дело наше с опекуном кончилось. Уведомь меня об этом: так же далеко ли она от вас, часто ли ты у нее бываешь? Очень рад, что сестра Устинья вышла замуж. Ты, верно, была на свадьбе; опиши мне ее; каких лет ее муж, где стоит с полком?

Приятно мне было видеть руку милой твоей Каролины. Друг мой! она вступает в те годы, когда пора подумать об ее воспитании. У вас в Могилеве нет способов воспитать ее сходно с требованиями нынешнего света. Постарайся отвезти ее вместе с Юлиею¹ в Одессу. Там заведен Девичий институт, который находится под покровительством Государыни, и потому, без сомнения, в хорошем состоянии. Старайся поместить туда их обеих. Если это сопряжено с издержками, то не пугайся их. Пойми, что величайшее, единственное благодеяние, которое родители могут явить детям, состоит в хорошем воспитании.

Здоров ли муж твой? Каков успех его заведений на Бессарабской земле²? Начинает ли он пожинать плоды от своих трудов? Поцелуй его сердечно за меня.

Говоря о своих детях, ты умалчиваешь о моем крестнике Владиславе. Жив ли он, голубчик? Между тем тут встречаю новое для меня имя Мальвины. Верно, Господь тебе ее дал после меня. Что делает сестра Луиза³? Не вышла ли и она замуж?

Друг мой! Я тебя закидал вопросами, но они так естественны в моем положении: два года с лишком я ни словечка от вас не получал. Я не делаю их матушке, потому что не хочу затруднять ее ответами. Но у тебя досугу более. Если хочешь доставить мне истинное наслаждение - посвяти мне лишний часочек; присядь и, не ленясь, не как-нибудь, отвечай мне на каждый с возможною подробностью. Смешно было бы мне говорить, сколько я всех вас люблю. Ты меня знаешь, и потому суди, какое удовольствие доставит мне твое письмо.

Из приложенного письма к матушке ты увидишь, что я здоров и покоен: сказанное в нем, верь мне, нимало не преувеличено. К тому же я теперь и весел и счастлив, потому что знаю, что вы здоровы. От тебя зависит доставлять мне чаще это веселие, ничем незаменимое: пиши ко мне почаще.

Пора кончить, а как-то не хочется. Мне кажется, что, пишучи к тебе, будто разговариваю с тобою; будто вижу твоих малюток кругом тебя, лепечущую Каролину, молчаливую Юлию и едва передвигающего ноги Людвига. О как счастливы были те дни, которые я провел у вас⁴!

Поцелуй всех наших за меня. Поздравь Устиньку, если будешь писать к ней, и передай ей всего доброго. Не замедли, милая, своим ответом. Дни покажутся мне длинными, пока не получу его. Целую тебя сердечно.

4 Генваря 1831 г.

Твой всею душою Александр.

Письмо Розалии Ивановне Корнилович, февраль 1831 г.

5. Розалии Ивановне Корнилович

Дорогая мама! Брат Михаил очень обрадовал меня своим письмом, в котором подробно сообщает все, что касается нашей семьи. Письмо его дало мне еще больше радости, так как я вовсе не ожидал его. Он пишет, что усадьба, в которой ты живешь, в плохом состоянии и что ты ежегодно терпишь убытки. Болит у меня сердце, когда подумаю, что в эти годы, когда, кажется, другая имела бы право на отдых, ты еще борешься и работаешь и все это для своих детей! Прости недостойного сына твоего, который вместо того, чтобы радовать тебя своими успехами, столько причинил тебе страданий! Такой ли благодарности ожидала ты от меня?

Очень жаль Августина и бедную Юзю. Может быть, будучи в том положении, в каком я был сначала, я мог бы им помочь, ибо сама знаешь, сколько радостей, сколько надежд у меня было, чтобы поддержать семью. Однако я не жалею прошлого, и верь мне - ежедневно благодарю Всевышнего за Его доброту, за то, что благодатью Своей дал мне передумать мое теперешнее состояние. Да, мама, грешно мне было бы лгать тебе или обманывать: никогда, даже в счастливые дни, я не знал этого душевного покоя, который мне дороже всего и который милостью Бога имею теперь. Теперь только я познал самого себя и уверен, что чтобы со мной ни случилось - Бог меня не оставит, а с Ним можно все победить.

Конечно, страдаю, тоскую временами, когда подумаю о тебе, о сестрах и брате, о семье, которая для меня дороже всего. Иногда и слезы набегают, однако, уповая на Провидение, обращаюсь к Нему с моими мольбами, уверенный, что Он вас не забудет, как не забыл и меня. Он отец сирот и вдов, и я это ежедневно испытываю на себе. Приписываю это твоим молитвам и благодарю тебя за это. Не теряй надежды, мама, не отчаивайся. Моему счастью не хватает одного лишь - знать, что ты спокойна. Как бы я хотел, чтобы ты была так же спокойна, как я! Отдаю себя твоим молитвам и, прося материнского благословения, с верным, искренним сердцем остаюсь до гроба преданным сыном

Февраль 1831 г.

Александром.

Письмо Михаилу Осиповичу Корниловичу, февраль 1831 г.

6. Михаилу Осиповичу Корниловичу

Друг и брат Михайла! Ты душевно обрадовал меня своим письмом, тем более что оно было совсем неожиданно. Спасибо тебе за него и еще более за подробности о наших домашних делах. Ты как будто угадал, что мне нужно было: упомянул не только об родных, но даже и о знакомцах. Заодно пеняю на тебя, что молчишь о себе.

Что привело тебя в Петербург? Служба или семейственные наши обстоятельства? Ты был в походе, верно, отличился, ибо вижу на печатке твоей два креста¹. На досуге, сделай одолжение, отбросив скромность, которая между братьями не у места, опиши мне весь свой быт: это будет для меня, право, занимательнее всех вестей о Собанских и Гижицких. Впрочем, это упрек не в упрек: я все-таки от искреннего сердца благодарю тебя. Мы можем сказать, не краснея, что наша семья всегда была примером любви и согласия, что мы все друг другу были душевно преданы: с тобою мы жили душа в душу; можешь же посудить, как радостна для меня, а особенно теперь, всякая весточка о твоих успехах. Дай Бог тебе всякого счастия!

Жаль мне бедного Августина²! Полагая, что дела их в том же положении, в каком я их знал, я писал Жозефине, чтоб она отвезла Каролину и Юлию в Одесский девичий институт.

Теперь она едва ли будет иметь к тому способы. Ты, верно, в частой с нею переписке; поцелуй ее за меня. Спасибо тебе за то, что помог им³. Ты теперь один, на кого они могут надеяться. Как старшему поручаю тебе всех, а особенно матушку и Юзю с малютками. Я едва ли уже буду в состоянии что-нибудь для них сделать.

Благодарю тебя также за изъявление твоей дружбы ко мне. Впрочем, это между нами лишнее. Неужели мы друг друга не знаем?

Если бы мне случилась нужда, то уверен, что найду у тебя помощь, точно так же, как в трудных твоих обстоятельствах я поделился бы последним с тобою. Но надеюсь, что до этого не дойдет. Я, благодаря Богу и настоящему своему положению, привык довольствоваться немногим, а будущее в его руке.

Я здоров и покоен так, как бы желал, чтоб вы все были покойны на мой счет. Пишу это не для того, чтоб вас утешать. Верь мне, мой милый Михайла, что я даже в дни, когда мне улыбалось счастье, не имел этого драгоценного мира души, который Господь ниспослал мне теперь. Повинился Богу и Государю, облегчил сердце и терпеливо переношу свою участь в полном уповании на Промысел Вышнего, которого опыты благости вижу ежедневно на себе. Я познал на себе, что мое несчастье послужило мне к лучшему, и уверен, что-бы ни случилось со мною, Господь меня не оставит, а коли Бог за ны, кто на ны? Прошу, если будешь писать к матушке, передай ей это. Я сам пишу к ней о том же, но она поверит более нам двум, нежели мне одному.

Отправь к ней приложенное письмецо. Так как наша переписка переходит через руки Начальства, то, чтобы не слишком его обременять, попроси матушку и сестер, чтобы они адресовали свои письма к тебе и пересылай их ко мне вместе со своими, точно так же, как ты мне доставил последнее письмо. Впрочем, это в таком только случае, когда ты останешься в Петербурге. Будь здоров, весел и не тужи обо мне. Будешь писать к Августину, Устинье, Радзиевским⁴, поцелуй их всех за меня.

Твой всею душою Александр.

Февраль 1831 г.

Письмо Корнилович Р. И., 30 марта 1831 г.

7. Розалии Ивановне Корнилович

Дорогая мама! Мне очень приятно было узнать от сестры Жозефины и от брата Михайлы, что милосердный Бог сохраняет тебя в здоровье. Не могу достаточно выразить своей благодарности Михаилу за чувство братской любви, которую он проявил по отношению ко мне за время пребывания в Петербурге. Не удовлетворившись тем, что он прислал мне несколько книжек, он настаивает, чтобы я ему сказал, в чем я нуждаюсь, и сердится за мой ответ, что мне ничего не надо, приписывая это моей скрытности. Пишу тебе об этом, будучи уверен, что тебе доставит радость такая дружба между твоими детьми. Я, слава Богу, здоров, терпеливо переношу свою судьбу и так спокоен, как хотел бы, чтобы были спокойны ты и все братья и сестры. Говорю это не с той целью, чтобы успокоить тебя; ты знаешь мою откровенность, и грешно было бы для меня не говорить тебе правды. Судьба моя по существу не так уже несчастлива, как это может казаться. Тот только несчастлив, кто себя таким считает и мучает себя воображением, которое не может его оставить. Я, однако, сознавая справедливость наложенного на меня наказания, стремлюсь им воспользоваться. Я получил в горе тот опыт, которого, вероятно, никогда бы не имел на воле, сознал милостью Бога свои ошибки и стремлюсь всеми средствами к совершенствованию. Ты знала меня быстрым, легкомысленным, порывистым. Если Провидение позволит, чтобы мы еще встретились, надеюсь, что найдешь меня совсем другим. Кроме того, Начальство было так милостиво, что позволило иметь мне какие угодно книги: читаю, пишу, и незаметно проходит день за днем.

Конечно, бывает, что тоскую, когда подумаю о тебе, о братьях и сестрах. В таких случаях обращаюсь с молитвой к Всевышнему, уверенный, что Он их выслушает, что даст тебе Свое святое благословение и пошлет тебе Свое утешение, которое выше всех утешений людских. Поэтому прошу тебя, дорогая, любимая мама, не волноваться обо мне. Слишком большая скорбь была бы неблагодарностью в отношении Бога. Твоим молитвам приписываю тот покой, какой Он соизволил дать мне, и тебя за это благодарю. Отдаю себя твоей любви, целую дорогие твои ручки и, прося о благословении, с искренним, любящим сердцем остаюсь преданным сыном.

30 Марта 1831 г.

Александр.

Письмо Корнилович Ж. О., 30 марта 1831 г.

8. Жозефине Осиповне Корнилович

Я уже с лишком две недели, моя милая, как получил твое письмо, но не отвечал тотчас, поджидая обещанного тобою письма от маменьки.

Не приписывай этого медления лености. Я всегда с наслаждением принимаюсь за перо, чтоб беседовать с тобою; но, друг мой, ты сама знаешь, что переписка наша переходит через руки Начальства, у которого и без нас много хлопот. Надобно честь знать; постараемся воспользоваться оказанною нам милостию, не употребляя ее во зло. А потому прошу тебя, попроси маменьку, чтоб она впредь присылала письма свои к тебе, и вместе с своими доставляй их ко мне. Я же во всяком случае каждые два месяца буду отвечать Вам.

Недолго спустя после отправления последнего моего к тебе письма писал ко мне брат Михайла и, спасибо ему, довольно подробно уведомил о наших семейных делах.

Известие об Августине весьма меня огорчило: не знаю, милая, будешь ли ты теперь в состоянии исполнить свои намерения в рассуждении Каролины и Юлии. Ах, Боже мой! не могу без грусти подумать об этом. Простит ли мне Господь, что я лишил себя возможности способствовать воспитанию твоих малюток и оправдать те надежды, какие они имели право полагать на меня? Впрочем, Он милосерден и твердо надеюсь, что не оставит тебя без своей помощи.

Душевно благодарю тебя за известия о Людвиге, помнит ли он дядю, который так любил его няньчить. Я очень рад, что и он и маленькая твоя Мальвина проживают у маменьки: их присутствие утешит ее в грусти и разгонит ее одиночество. Спасибо тебе за известия об Антоне Осиповиче и сестре Марии. Брат говорит мне, что дела их в хорошем положении. Дай Бог им всякого благополучия: поцелуй их за меня, если будешь писать к ним.

За одно, моя любезная, пеняю на тебя, а именно за горькие слезы, которые ты проливала при получении моего письма. И у меня они иногда навертываются, но от радости, что вы здоровы, от благодарности ко Творцу. И можно ли мне не быть признательным? Я здоров, покоен и совершенно покорен воле Промысла. Настоящая моя судьба заставила меня размышлять, она дала мне опытность, какой я никогда не получил бы в свете, она исправила меня от многих недостатков. Чего желать более в моем положении! А потому прошу тебя, моя милая, успокойся на мой счет. Я был бы счастлив, если б знал, что вы все так же покойны, как и я. Верь, что Провидение устраивает все к лучшему: покоримся Его воле и будем благословлять Его за все то, что Оно ниспосылает на нас.

Отправь, пожалуйста, приложенное письмецо к матушке и с своей стороны постарайся ее убедить, что мое положение совсем не так несчастно, как оно кажется с первого взгляда. Целую сердечно брата Августина Ивановича, сестру Луизу и твоих малюток и, наконец, тебя, моя милая, добрая Жозефина.

30 Марта 1831 г.

Твой всею душою Александр.

Брат пишет ко мне, что вы поселились в деревне Носиковке, неподалеку от Могилева. Верно взяли ее в поссессию? Уведомь меня об этом. Тебе не в диковинку заниматься хозяйством, но каково это Августину, который весь свой век провел на службе? Он же прибавляет, что ты немного постарела: грустно мне подумать, что причиною этому может быть отчасти горесть о моей участи. По крайней мере, милая, теперь, когда знаешь, что она для меня совсем не так ужасна, как бы показалась другому, перестань излишне предаваться тоске, ибо иначе она будет ропотом противу благости Творца. Михайла же говорит мне, что Франц в нынешнем году кончит в Виннице учение; куда вы поместите бедного калеку¹? В военной службе ему служить нельзя: постарайтесь покамест определить его в канцелярию Губернатора, где он ознакомится по крайней мере с делами, а там, смотря по его способностям, можно будет подумать. Прощай, мой друг! Еще раз целую тебя и твоих. Поклонись Устинье, когда будешь писать к ней.

Письмо Корниловичу М. О., 30 марта 1831 г.

9. Михаилу Осиповичу Корниловичу

Вскоре по отправлении письма моего к тебе я получил твои книги, а за сим и письмо от 5 Марта. Спасибо тебе за первые, они много доставили мне удовольствия, а еще более за твою память и за изъявление твоей ко мне дружбы. В моем положении нет ничего сладостнее уверенности, что я не совсем осиротел, что есть еще существа, принимающие даже участие в моей судьбе. Ты напрасно упрекаешь меня в скрытности за то, что ничего от тебя не требую. Верь мне, мой добрый Михайла, что мне ничего не нужно. Белья у меня вдоволь, денег станет еще по крайней мере года на три; я, по милости Божией, здоров и сыт; Начальство позволило мне иметь какие угодно книги; чего более? Если б я подлинно нуждался, то, не дождавшись твоих предложений, прямо без околичностей высказал бы тебе все в предыдущем письме, ибо знаю, что доставил бы этим тебе удовольствие.

Друг мой! не знаю, что ты нашел противного в письме моем к маменьке, и слова твои: ты вспоминаешь об ее потере, право, для меня непонятны. Если это относится к сказанному в нем обо мне, то сего иначе быть не может. Нельзя же мне, пишучи к ней, не говорить о себе. Впрочем, я сказал, что здоров и совершенно покоен и благодарю Бога за настоящую свою судьбу, ибо она служит к моему исправлению. Я полагал и полагаю, что эти известия должны быть для нее приятны, ибо это все, что можно желать в моем положении. Ты знал меня легкомысленным, ветреником, мечтателем; теперь, надеюсь, если Провидению угодно будет позволить нам свидеться, найдешь меня другим. Прибавил, что не без того, дабы мне не сгрустнулось, когда вспомню особенно об ней и обо всех вас, потому что это правда и что иначе она мне не поверит. Неужели мне ее обманывать, говоря, что я весел, или, что еще хуже, проводить пустыми надеждами? Я не считаю себя несчастным, но не могу назвать положения своего веселым, ибо не один, и, зная, что вы все принимаете во мне участие, не могу равнодушно помыслить, что вас огорчаю. А потому, если ты под потерею разумеешь сказанное обо мне, то пусть это тебя не удерживает. И без того каждое письмо мое должно наполнять ее сердце грустными чувствами; пусть же известие о моем спокойствии, о совершенной преданности воле Промысла усладят ее! Я сам пишу к ней прямо; но все-таки лучше будет, если она получит два письма вдруг.

Очень радуюсь, мой милый, твоим успехам по службе. Дай Бог тебе счастливо начать и совершить новое твое поручение! Я недавно получил письмо от сестры Жозефины. Да воздаст всем вам Господь за то, что вы меня не забываете! Заслуживаю ли я такой любви от вас? Целую тебя сердечно. Будь здоров, весел и не оставляй своими письмами.

30 Марта 1831 г.

Твой всею душою Александр.

Письмо Корнилович Р. И., 6 мая 1831 г.

10. Розалии Ивановне Корнилович

Идет уже пятый месяц, дорогая мама, как я не получаю твоих писем, и хотя брат и сестра Жозефина уведомляют меня о твоем здоровье, однако в тысячу раз приятнее было бы для меня читать это из строк твоих писем.

Всемилостивейший Монарх соизволил оказать большую милость нашей семье: сегодня я получил известие, что Юлинька, покойного дяди Степана дочь, будет пансионеркой Е. И. В. в Одесском институте. Пишу об этом и Жозефине и упрашиваю ее, чтобы она отвезла вместе и Каролину. Теперь для этого наступило время. Прошу тебя, дорогая мамочка, повлияй на нее со своей стороны. Знаю, что это повлечет за собой расходы, но в этом случае жалеть не следует. В моем прежнем положении я бы сам охотно помог им, теперь же я могу лишь просить и советовать.

Я, благодаря Богу и твоим дорогим молитвам, здоров, покоен и хотя не могу сказать, что весел, но и не очень грущу. Единственное мое желание, единственная моя мольба, дабы Всевышний сохранил тебя в добром здоровье, дабы успокоил твое нежное, любящее сердце, и надеюсь, что Милосердный Отец вдов и сирот выслушает мои недостойные молитвы.

Что касается меня, умоляю не волноваться обо мне. Начальство ко мне более милостиво, нежели я этого заслуживаю, и, будучи занят с утра до вечера, я не вижу, как проходит время.

Поручаю себя твоей памяти и, прося о благословении, с искренним любящим сердцем остаюсь преданным сыном.

6 Мая 1831 г.

Александр.

Брат Михаил, который пишет мне очень часто, спрашивает в последнем письме, исповедовался ли я перед праздниками? Так как, вероятно, ты об этом также захочешь узнать, уведомляю тебя, что ежегодно, а иногда и два раза в год, я выполняю все христианские обязанности - перед Пасхой и перед Новым годом.

Письмо Корнилович Ж. О., 6 мая 1831 г.

11. Жозефине Осиповне Корнилович

...¹ Напиши к брату, извинись, моя милая, и успокой его. Он всех нас старше. Мне, Бог свидетель, больно упрекать тебя потому, что люблю тебя всею душою и знаю, что твое молчание к нему происходит от забывчивости и домашних хлопот, но я должен был высказать тебе свое огорчение².

Здоров ли братец Августин Иванович? Что поделывают твои малютки? Как идет твое хозяйство? Ожидаю с нетерпением ответа твоего на мое последнее письмо.

Кланяйся Устиньке, также Антону Осиповичу и сестре Марии, если будешь писать к ним. Приложенное письмецо отправь к матушке: я уже пять месяцев не получаю от нее известий; попроси ее обрадовать меня несколькими строками.

Целую тебя сердечно, друг мой, и всю твою семью. Надеюсь, что в ответе своем ты обрадуешь меня известием, что написала и к Михайле. Да, пожалуйста, употреби все средства к тому, чтоб с Юлиею и Каролину отвезти в Одессу.

6 Мая 1831 г.

Твой всей душою Александр.

Письмо Корнилович Ж. О., 23 июня 1831 г.

12. Жозефине Осиповне Корнилович

Вот уже три месяца с лишком не получаю от тебя, моя милая, ни строки, и это меня ужасно беспокоит. Жива ли матушка? Не приключилось ли чего с тобою? Я слышал, что Господь прогневался на вашу сторону: у вас холера, местами неустройства. Подумать страшно, черные мысли невольно волнуют душу. Друг мой! именем дружбы нашей, не томи меня неизвестностью. Всякое известие, каково бы оно ни было, будет сноснее неведения, в котором нахожусь. Право, не могу решиться писать к матушке, ибо мне кажется, что труд мой будет напрасен: ты, верно, не молчала бы так долго, если б не опасалась огорчить меня известием печальным. Но я приучился терпеть. Господь поддерживал меня доселе; Он даст мне силы и к перенесению самого ужасного. Я прошу немногого: четверти, много получаса, которые ты мне посвятишь. Мне не верится, чтоб ты прогневалась на меня за последнее письмо. Извини меня, если я огорчил тебя. Я сделал это по любви к тебе, ко всем вам, а за любовь не сердятся. Мы вместе взросли, вскормлены и всегда оправдывали на деле названия брата и сестры. Докажи мне это ныне, успокой меня своим ответом. Целую всех твоих.

23 Июня 1831 г.

Александр.

Письмо Корниловичу М. О., 23 июня 1831 г.

13. Михаилу Осиповичу Корниловичу

Любезный Михайла! Ты избаловал меня своею точностью. Я привык получать твои ответы через месяц; вот с лишком прошло полтора, и меня берет беспокойство. Я узнал, что в нашей благословенной Подолии холера. Это меня чрезвычайно тревожит. И как нарочно сестра Жозефина молчит, и ты медлишь ответом. Сделай одолжение, друг мой, уведомь, не имеешь ли вестей от матушки? Как ни стараюсь прогнать сомнение, но поневоле черное все приходит на ум.

Подвигается ли твоя работа?

Я, любезный, весь погрузился в латынь; перевожу Тацита, работаю часов до девяти в день; много встречаю трудностей, но самые сии трудности имеют свою приятность. Впрочем, я не сладил бы с ними, если бы не заглядывал во французский перевод и на первых порах довольно часто, теперь реже. Вообще был бы совершенно покоен и даже счастлив, если б не волновали меня мысли о доме, а потому прошу тебя, мой милый, успокой меня. Самое горькое известие будет сноснее этого неведения. Терпение мне не в диковинку: благодарю Бога, он меня поддерживал доселе; надеюсь, даст возможность и к перенесению ужаснейшего. Именем дружбы нашей, отвечай скорее.

23 Июня 1831 г.

Твой всей душою Александр.

Письмо Корнилович Ж. О., 30 сентября 1831 г.

14. Жозефине Осиповне Корнилович

Получаю от Михайлы письмо от 16-го с[его] м[есяца], в самое то время, когда готовился отправить к тебе приложенное, и радуюсь случаю несколько минут еще поговорить с тобою. Ты умолчала в письме своем, что и сама, и Августин страдали от холеры. Как искренно благодарю Бога, что он сохранил вас для ваших малюток, для всех нас! Поздравляю тебя с племянницей, Устиньку с дочерью, поцелуй их обеих за меня и скажи мне день, в который она разрешилась, и как назвала новорожденную.

Говорят, у вас хороши урожаи. Это теперь и тебя касается; ты ведь сама поселилась в деревне, хозяйничаешь, хотя и об этом молчишь. Не принимай этого за упрек. Я и так доволен и так благодарен тебе за то, что ты прислала мне лист, кругом исписанный, но, признаюсь, более бы радовался, если б не брат, а ты сама уведомляла меня о подробностях своего быта.

С братом и сестрою Мариею Осиповною мало был вместе; с тобою же мы взросли, почти вместе вскормлены. И после, когда из Петербурга отправился в Подолию, к тебе приехал, от тебя уехал. С каким удовольствием воспоминаю о том счастливом времени, которое провел у вас! Извести меня, кого из твоих людей похитила холера. Жив ли Иван, старый слуга маменьки, жена его, дети и мой крестник Александр? Не пишешь ни слова о Франциньке: кончил ли он науки? Куда вы его денете, бедного калеку? Я уже писал к вам, чтоб вы постарались его поместить в канцелярию губернаторскую. Нынешний Губернатор ваш¹ человек редких достоинств, и большим было бы счастьем для Франца, если б он начал службу при таком начальнике. Прощайте, друзья мои! Не медлите, пожалуйста, ответом. Целую сердечно вас и ваших детей.

30 Сентября 1831 г.

Александр.

Письмо Михаилу Осиповичу Корниловичу, октябрь 1831 г.

15. Михаилу Осиповичу Корниловичу

Спасибо тебе за твою память, твои молитвы в день 30 Августа. Господь их услышал. Я провел этот месяц, если не радостно, по крайней мере, как давно не проводил. Во-первых, утешило меня письмо маменьки, потом занятие, всегда приятное, теперь еще более, когда беспокойства миновались, кои тревожили меня в прошедшие месяцы. В беседе с древними забываю новое. Перевод мой, правда, далек от того совершенства, какое было бы нужно для появления его в свет, но я не мыслю о будущем. Пройдет день за работой, и благодарю Бога. Наконец, твое письмо довершило мое веселие. А потому прошу тебя, не беспокойся обо мне.

Книг твоих еще не получал, но и не нуждаюсь в них: Тацит займет меня еще месяц; а до того мне их, верно, пришлют. Я и просил их у тебя для того, чтоб тебе доставить удовольствие сделать мне, а себе принять от тебя подарок. Поклонись от меня братьям Балтазару и Карлу1. Будь здоров, весел и не оставляй меня без писем.

Октябрь 1831 г.

Твой всею душою Александр.

Не почти спесью, что пишу к тебе не по-польски, но сам знаешь, что я плохой поляк. Мне даже с матушкой большая комиссия переписываться. Шесть лет уже, мой милый, я не слыхал польского словечка.

Письмо Корниловичу М. О., 3 ноября 1831 г.

16. Михаилу Осиповичу Корниловичу

Спасибо тебе, мой добрый Михайла, за твое письмо и за чай. Я пью его с наслаждением, повторяя тебе благодарность каждое утро и вечер: но, друг мой, это роскошь, непривычная в моем положении, а тебе убыточная. Родового у тебя немного, живешь почти одним жалованьем и отказываешь себе, чтоб удовлетворять моим прихотям. Чувствую это как нельзя более, но, прошу тебя, вперед удержись от такой расточительности.

Лучше сберечь издержанное на нужное: я же писал к тебе и теперь пишу, что если буду нуждаться, то прибегну ни к кому, кроме тебя.

О матушке имею вести от 30 Сентября - писала ко мне Радзиевская, жалуется, что ты молчишь. Холера погубила у них много народу, но, благодаря Богу, их пощадила.

Сестра хвалится урожаем. Франц и сестра Устинья с дочерьми своею и мужней живут у сестры Жозефины.

Очень рад, что ты занялся статистикой: эта наука у нас еще нова, всякое сочинение по этой части принесет пользу. Если поедешь в отпуск, в моих бумагах найдешь драгоценные для себя сведения о пространстве губерний, о постепенном возрастании народонаселения и прочее. Правда, они в беспорядке, но имеют то достоинство, что верны.

Вообще советую тебе быть весьма осторожным в выборе материалов. Наши печатные статистики не заслуживают доверия, по большей части списывали одна другую без всякой критики. В библиотеке моей отыщи Атлас, составленный мною же, в маленькую четверку. Он не докончен, всего 5 карт (возрастания России по царствованиям и государствам, разделения России при Петре, при Елизавете, и пятая, не помню какая), но все-таки это избавит от лишнего труда. Я начал было составлять критический свод наших статистик; хотел отвечать на задачу, предложенную Парижским географическим обществом: но мне сказали, что это запрещено, и я оставил. Душевно буду рад, если мои статьи послужат тебе в пользу.

Друг мой! Я кончил Тацита; но повторяю, выпустить его в свет в настоящем виде невозможно. Перевод древнего писателя не то, что перевод романа или повести. Тацит (красноречивейший историк своего и едва ли не всех последующих веков, глубокомысленный философ, политик) требует величайшей осторожности. Каждое слово, каждое изречение должно взвесить. Притом для того, чтоб сделать его общепонятным, потребно множество примечаний исторических, филологических, критических, которые мне ныне невозможно сделать: нужно справляться со множеством книг, из коих некоторые довольно редки. Мое правило - или совсем не показываться в люди, или, показавшись, не осрамить себя: не весьма-то легко будет видеть свой перевод наравне с переводами Попова и Румовского¹, которых никто не читает. Если мне когда-либо суждено выйти на свободу, то и в таком случае я не прежде осмелюсь помыслить об издании его в свет, как после пяти или шести лет, а может быть, и совсем откажусь.

Теперь приступил к другой работе, которой начало довольно успешно; но покамест молчу, дабы не хвалиться дичью, которой не застрелил. Надеюсь недели через три кончить, и тогда скажу тебе, в чем дело.

Спасибо тебе за литературные известия. Я хотя отстал от литературы, но люблю ее по французской пословице: Et l'on revient toujours à ses premiers amours².

Маржерет³ у меня есть (или был) в подлиннике. Бер⁴ и роман "Стрельцы"⁵, сколько сужу по отрывкам, кои удалось мне читать, должны быть занимательны: но теперь они для меня имеют временное достоинство любопытства, для которого не стоит их покупать. Дело другое в прежнее время, когда я этим занимался. Я читал объяснение г. Устрялова⁶, который издает Сказания современников о Димитрии; предприятие очень полезное, но жаль, что неполное. Он не упоминает об английских писателях⁷, у которых нашел бы много любопытного об этой эпохе. Я сам имел мысль ту же, но обширнее - издать от времен Иоаннов записки всех современников о России. Нас собралось несколько любителей, но мы были напуганы тогдашней цензурой, при которой ни Маржерет, ни Бер никак не смели бы явиться.

Буду тебе благодарен за "Дзяды"⁸ на польском языке: во-первых, потому, что автор знаком⁹ и, во-вторых, потому, что это польская книга. Я, к стыду своему, день ото дня более забываю родной язык. Если, как ты пишешь, она у тебя, пришли мне.

О книгах, милый мой, не беспокойся: если б они и были у меня, то ныне не мог бы ими заняться, потому что весь досуг посвящаю на новую свою работу.

Я здоров, счастлив, что недавно получил письма от тебя и сестры, и в занятиях не вижу, как проходит время. Поклонись от меня братьям. Очень радуюсь, что они достойные моло