Случевский Константин Константинович - По Северу России

  

  

  

   Случевский К. К. По Северу России

   М: ОГИ, 2009.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Оглавление

  

   От редакции

   1884 год

   Выезд

   Грузино

   Боровичи

   Устюжна

   Череповец

   Кириллов

   Белозерск

   Вытегра

   Онежское озеро

   Петрозаводск

   Поездка на Кивач

   Охота на Климецком острове

   Вознесенье. Лодейное Поле

   Новая Ладога. Шлиссельбург

  

   1885 год

  

   Очерк пути

   Город Остров

   Святогорский монастырь

   Новоржев

   Холм

   Демянск

   Валдай

   Вышний Волочок

   Бежецк

   Рыбинск

   Волга от Рыбинска до Ярославля

   Ярославль

   Ростов Великий

   Вологда

   Река Сухона до Тотьмы. Тотьма

   Устюг Великий

   От Устюга до Сольвычегодска

   Река Вычегда. Сольвычегодск

   По древнему Заволочью

   Холмогоры

   Архангельск

   Таблица устаревших мер и весов

  

  

   Константин Константинович Случевский (1837-1904), выдающийся русский поэт второй половины XIX в., родился 26 июля в С.-Петербурге, в семье сенатора. В 1855 г. он окончил кадетский корпус, служил в гвардейском Семеновском полку, в 1859 г. поступил в Академию Генерального штаба.

   Первые его стихотворения и переводы, опубликованные в 1857 г., высоко оценили А. А. Григорьев и И. С. Тургенев, при содействии которого появились публикации в "Современнике" и "Отечественных записках". Однако молодой поэт подвергся осмеянию со стороны крайне левого сатирического еженедельника "Искра" и Н. А. Добролюбова, который опубликовал убийственную пародию "Мои желанья". Оскорбленный Случевский прекратил печататься, оставил военную службу и уехал учиться за границу.

   Случевский посетил университеты Парижа и Берлина и в 1865 г. в Гейдельберге по окончании курса получил степень доктора философии. Вернувшись в Россию, в опубликованном в 1866-1867 гг. цикле из трех статей "Явления русской жизни под критикою эстетики" он подверг обличительной критике антихудожественные идеи П.-Ж. Прудона, Н. Г. Чернышевского и Д. И. Писарева.

   С начала 1870-х гг. Случевский снова возвращается к литературной деятельности как поэт, печатает стихи в коллективном сборнике "Складчина" и в некоторых журналах. Затем дебютирует как прозаик, публикует роман "От поцелуя к поцелую" (1872), сборники повестей и рассказов "Виртуозы" (1882), "Застрельщики" (1883), "Тридцать три рассказа" (1887), "Исторические картинки" (1894). Особую известность получил его философский роман "Профессор бессмертия" (1892).

   Случевский сделал успешную карьеру на службе в министерстве внутренних дел, затем в департаменте государственных имуществ. С 1891 по 1902 г. он работал главным редактором "Правительственного вестника", дослужился до тайного советника, стал гофмейстером, членом совета Главного управления по делам печати.

   В 1881-1890 гг. Случевский выпускает "Стихотворения" в 4 книжках; в 1898 г. публикуются "Сочинения К. К. Случевского" в 6 томах (по три тома стихов и прозы); в 1902 г. отдельной книгой выходят "Песни из уголка". Последними сочинениями поэта стали мистико-философские циклы стихотворений "Загробные песни" и "В том мире", опубликованные им незадолго до смерти в журнале "Русский вестник".

   Особое место в творчестве Константина Случевского занимают книги путевых очерков "По северу России" (1886-1888) и "По северо-западу России" (1897), появившиеся в результате поездки в свите великого князя Владимира Александровича (1847-1909) по северо-западным и северным губерниям европейской России.

   Великий князь Владимир Александрович получил блестящее и разностороннее образование, отличился в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., в дальнейшем занимал ряд ключевых должностей в военной администрации, с 1884 по 1905 г. был командующим Гвардии и Петербургского военного округа. Пользуясь особым доверием своего брата императора Александра III, по его поручению великий князь совершил несколько инспекционных поездок, целью которых была проверка практического осуществления военных реформ 1870-х гг. и мобилизационной готовности транспортной системы северного региона России. Попутно великий князь посещал в разных городах и весях исторические и культурные достопримечательности.

   Путевые очерки, написанные К. К. Случевским по горячим следам этих поездок, отразили динамичную и разнообразную жизнь северной России в конце XIX в.

   Очерки публикуются в соответствии с нормами современной орфографии и пунктуации, но с сохранением своеобразия авторской речи по изданию: "По северу России", Т. 1. СПб., 1886. Несколько повторяющихся эпизодов, связанных с инспекционной деятельностью великого князя Владимира Александровича сокращено; места купюр отмечены угловыми скобками. {Восстановлены по первому изданию.- bmn}

  

  

   Назначенный для отъезда государя Великого Князя день, 6-го июня, начинался довольно пасмурно, и из-за легкого тумана, заволакивавшего вокзал Николаевской железной дороги, нельзя было предвидеть начало той долгой хорошей погоды, которая предстояла нам на все время путешествия.

   В 8 часов утра Великий Князь выехал из Царского Села на станцию Николаевской железной дороги Колпино, откуда, немедленно по прибытии из Петербурга экстренного поезда, направился к станции Волховской. Свита Великого Князя была очень невелика, всего трое: начальник штаба войск гвардии и петербургского военного округа, адъютант Его Высочества и пишущий эти летучие заметки.

   Путешествие Великого Князя должно было продлиться две недели. Его Высочество предполагал посетить только три губернии военного округа, Ему вверенного: Петербургскую, Новгородскую и Олонецкую. Во второй половине поездки Великого Князя должна была встретить в Вытегре Августейшая Супруга его, великая княгиня Мария Павловна, для дальнейшего следования вместе на Петрозаводск и обратно, в столицу.

   Цель путешествия Его Высочества заключалась в подробном и всестороннем ознакомлении с современным состоянием войск, расположенных в городах, чрез которые Его Высочество проследует.

   Согласно маршруту, назначалось сделать водою, жаленными и обыкновенными дорогами немного менее 2000 верст.

   По весьма многим причинам места, которые намеревался посетить Великий Князь, представлялись чрезвычайно любопытными, хотя, может быть, нигде во всей России не исчезли исторические памятники былого с такою обидною последовательностью, как именно на нашем деревянном севере. Человеку, проезжающему этими местами, на первый взгляд легко может показаться, что ничего тут особенного не было, ничего замечательного не совершилось. Тихо, безмятежно лежат поля, леса, пустыри; скромны деревни; нечасто встречаются усадьбы; памятников, каменных и железных, свидетелей былого, гораздо меньше, чем было бы можно ожидать.

   Но если коснуться истории, впечатление изменится: край населится удивительными картинами, дебри оживут, и воспоминания о самых отдаленных исторических событиях невольно восстанут в памяти путешественника. Белоозеро, Синеус, Рюрикова крепость, Княгиня Ольга, Великий Новгород - все это говорит о тех временах, когда Москвы не было еще и в помине, о десятом столетии, между тем берега Невы и Обонежской пятины были уже новгородскими землями и политы обильно русскою кровью. Но не одни только имена названых мест поднимают в памяти глубокую давность русского владения; во многих обычаях и поверьях Олонецкого края и пустынных местностей водораздела ладожских и волжских вод удерживаются до сих пор чисто языческие основы.

   Раньше других лежит на нашем пути Грузино. Это центр бывших новгородских военных поселений. Намечен суровый, неприветливый облик Аракчеева.

   От Грузина прямой путь Великого Князя идет на Боровичи. Там, в Грузине, искусственное насаждение мечты капризного, самолюбивого человека; тут - одна из вечно-клокочущих артерий народной самостоятельной жизни. И какая древность, какой ветхий, почтенный облик: "Иде Ольга к Новграду, - говорит Нестор, - и нача устанавливати по Мсте погосты и дани". Это десятый век; и тогда уже река Мста служила народной жизни, как служит она теперь и будет служить в будущем.

   Затем следует Устюжна. Этот небольшой городок существовал еще в те годы, когда над Россией, не имевшей имени, проходил ее железный век. Тут был центр металлического производства древней Руси; страна и до сих пор полна следами рудного дела, погасшими кузницами-домницами. Еще при Иоанне IV Устюжна служила чем-то вроде, арсенала и принимала царские заказы на оружие. И недаром называли устюжан железными людьми: они доказали это в тяжелую годину междуцарствия, в знаменитую свою защиту, в 1608 году, от поляков и литвы, от наваждения "латинского крыжа" {Католического креста (Здесь и далее примеч. ред.).}. Эта защита - одна из чудеснейших страничек нашей истории, к несчастью, слишком малоизвестная; ее нужно будет припомнить.

   Далее на пути лежит Череповец: тут кипучая деятельность Мариинской {Мариинская водная система соединяла бассейн Волги с Балтийским морем.} системы, перевозящей к Петербургу, в течение одной навигации, до 40 миллионов пудов груза.

   За Череповцом идет Кириллов монастырь, эта почтенная святыня русского народа. На ее стенах, надгробных плитах, в тайниках и подземельях, на "мешках" в башнях, яркими красками живописана наша история: век Иоанна IV проступает особенно четко: Воротынские, Шереметевы, Сицкие, Вельские, Хабаровы, Морозовы - все они почивают тут целыми поколениями; многие из них в нетленной славе своих побед над литвою и татарами: другие - как слуги великого московского единения, стоявшего тогда на знамени. Над Кирилловым высятся памяти таких крупных подвижнических личностей, как Кирилл Белозерский и Нил Сорский, бывших не только руководителями иноков, но и носителями развития лежавшей в глубоком мраке великой страны.

   Затем следуют реки Шексна и Вытегра. Начиная отсюда, вплоть до самого Петербурга, нас не покинет более имя Петра Великого; воспоминания о нем в этих местах весьма живы: здесь он собственноручно возил тачки с землею, тут лес тесал, тут паникадило работал, отсюда тот или другой указ послал Сенату...

   Одна из самых любопытных местностей, лежащих на пути, - это Олонецкий край, с главным городом своим Петрозаводском. Город, подобно большинству наших губернских городов, имеет весьма скромный вид, но самый край представляет исключительную, полную разнообразного интереса страну. Геологически он любопытен как область озер, мраморов, болотной и озерной руды; этнографически - как страна карелов и финнов, как богатейший, исконный хранитель древних былин. Нет ни одного края в России, который поспорил бы с Олонецким в богатстве былин. Гитара и романс еще и поныне не проникли сюда и не заменили здешних сказителей и сказительниц, передающих из рода в род заповедные мотивы самобытной родной мысли. Богат край былинами, но еще богаче он воспоминаниями религиозной жизни. Нет другого угла в России, который представлял бы столько типичных подвижников христианства, такой плеяды проповедников слова Божия и насадителей образования; много их было на Руси, но тут они были сосредоточены видимо-невидимо. Сюда же убегал в давнее время раскол и произвел поразительные, быстро погибшие произрастания: Даниловский и Лексинский раскольничьи монастыри, так называемую Выгорецию. Олонецкий край отличается еще и тем, что это страна охоты на всякого зверя, на всякую птицу: половина населения живет охотою.

   Обратный путь наш идет на Шлиссельбург: тут другие веянья, другие воспоминания. Мы посетим Лодейное Поле - родину нашего балтийского флота, Новую Ладогу, Шлиссельбург, древний Орешек, на одном из ворот которого, как рассказывают, и поныне красуется ключ "к Петербургу".

   Путешествие должно было совершиться быстро, ввиду начала лагерного сбора войск под Красным Селом, и весь вопрос состоял только в том, чтобы поспевать и записывать.

  

  

   Любань - первая станция Николаевской железной дороги в Новгородской губернии; тут представились Великому Князю начальник Новгородской губернии Мосолов, для следования по ней с Его Высочеством, и местные власти.

   От станции Волхово назначено было сделать переезд пароходом до Грузина и обратно. В Волхове представился Его Высочеству, для сопровождения во все время путешествия, начальник 2-й местной бригады, генерал-майор Граве. День, казалось, установился хороший; вид на Волхов, широко выступивший из берегов на Соснинскую пристань, на Волховский мост, на берег, усеянный народом, и на стоявший подле пристани новейший пароход "Ильмень", ведомства Министерства путей сообщения, что было ясно по флагу с якорем и топором, развевавшемуся по ветру, по мундирам начальствующих лиц, был очарователен. Внизу, у пристани, Его Высочеству поднесли хлеб-соль соснинские крестьяне. Вслед затем пароход отошел, направляясь к Грузину.

   От Волховской станции до Грузина, вниз по течению, всего три четверти часа пути. Но успели скрыться из виду Соснинская пристань под раскосами Волховского моста и церковь села с голубым куполом, усеянным звездами, как вдалеке показалось Грузино. Ярче всего выступала в блеске полуденного солнца казарма Петровского полка, окруженная целым морем зелени; из-за нее обрисовывались купол собора и шпиль колокольни. Но вот и пристань, усеянная народом; пароход дал круг, подходя к ней, и навстречу Великому Князю понесся радостный колокольный звон и раздалось "ура!". Грузино ожило. В Грузине, как уже сказано, расположен Петровский полк, и Его Высочеству представились начальствующие над ним лица. В поданном экипаже, сопровождаемый толпами народа Великий Князь прибыл на молебен в собор.

   Каменный пол не особенно большого храма, буквально загроможденного разными памятниками, медальонами, эмблемами и надписями, был усыпан цветами лиловой и белой сирени и полон сладким запахом их; пение хора из местных крестьян неслось с клироса. Собор невелик. Как это ни странно, но первое впечатление, им производимое, какое-то не совсем христианское, чему больше всего способствуют два огромных, бронзовых зодиака, смотрящих со стен, справа и слева от алтаря. Чем-то языческим отдает также от богатой бронзовой гробницы Аракчеева с темным римским воином на ней. "Сердце чисто и дух прав" - значится на гробнице. Так ли это?

   По окончании богослужения Великий Князь осматривал достопримечательности церкви. Мы видели знаменитое Евангелие, в котором написано завещание покойного графа. В нем есть действительно остатки оторванных листов. Говорят, будто граф Клейнмихель, посланный на расследование известного убийства {Речь идет об убийстве 25 сентября 1825 года фаворитки графа Аракчеева Настасьи Минкиной. По официальной версии следствия, дворовые, устав терпеть издевательства, скинулись и за 500 рублей подговорили повара Василия Антонова убить ненавистную фаворитку. Утром 10 сентября Василий забрался в барский дом и перерезал ей горло кухонным ножом.}, почел за нужное тогда же уничтожить их. Что на них было - неизвестно. Под голубым куполом собора бронза и медь памятников выдаются особенно рельефно. Против алтаря помещены крупные медальоны императоров Петра I, Александра I и Павла I. Темные очертания памятника убитым офицерам Аракчеевского полка вырисовываются мрачным воспоминанием поселенческого бунта; мы видели и известный образ в Алексеевском приделе с характерным выбором святых для изображений: Андрей, Алексей, Петр и Анастасия, над которыми в облаках парит апостол Павел, держащий в левой руке портрет императора Павла I в мундире гатчинских войск. В ризнице хранится портрет архимандрита Фотия {Архимандрит Фотий (1792-1838) - настоятель Юрьевского новгородского монастыря, входил в религиозные круги, близкие к царю Александру I, влиял на царя и проводимую им политику.}, черты лица которого так же мало симпатичны, как аракчеевские, и как бы родственны им по выражению. Все это, вместе взятое, целая эпопея, в значительной степени мертвая, грустная, вовсе не гармонировавшая с зеленью весенних цветов, осыпавших церковь к нашему приезду.

   По выходе из собора Великий Князь посетил казармы Петровского полка и оставшуюся от лагеря, для содержания караулов, сводную команду нестроевых и полковой лазарет, где в подробности выслушал доклад врача о положении каждого из больных в отдельности. Вслед затем Его Высочество направился в помещение офицерского собрания, где был подан завтрак.

   При взгляде на большие сооружения Грузина, которое мы обходили вслед затем, невольно вспоминается, как покойному его владельцу графу Аракчееву хотелось во что бы то ни стало оживить, населить его. Граф, как сообщают его современники, не любил между своими крепостными холостых и вдовых. К 1 января ему представлялись списки девушек, он делал смотрины и назначал свадьбы.

   Аракчеев умер ровно пятьдесят лет тому назад, а между тем даже внешние очертания его, оклад и выражение лица для нас неясны, как бы подернуты туманом. Много есть людей в живых, видевших графа, есть его портреты, и, тем не менее, даже печатные сведенья противоречат одно другому: "Русская Старина" объясняет, что он был очень некрасив и говорил гнусливо; "Древняя и Новая Россия" называет его даже красивым.

   Сам себя Аракчеев называл "настоятелем Грузинской обители". Это насмешка, конечно, если вспомнить существующий в Грузине остров Мелиссино {Петр Иванович Мелиссино (1726-1797) - генерал от артиллерии, будучи директором артиллерийского и инженерного корпусов, протежировал юному кадету Аракчееву, а позднее рекомендовал его в качестве репетитора графу Н. И. Салтыкову, придворному цесаревича Павла Петровича, и таким образом определил всю его дальнейшую судьбу.}. Надо заметить, впрочем, что Аракчеев, всегда сумрачный, иногда смеялся, но тогда это выходило зло, обидно, грубо. Есть основание полагать, что далеким родоначальником Аракчеевых был татарин, и, глядя на портрет графа, эту черту подметить нетрудно.

   "Не было ли в самой природе Аракчеева, - говорит один из исследователей, - той летаргии равнодушия к общему благу, близкой к фатализму, которою по преимуществу поражены люди государственные на востоке"? "Я учился по Часослову, - говорит граф, - читать по Псалтырю за упокой родителей". Но и это неправда: великое слово "родители" звучало для него как-то особенно. В письмах его к матери, которая его боготворила, множество нежных слов, но когда, умирающая, она звала его в недалекие Курганы, он не приехал ни при жизни ее, ни на похороны; позже ссылал он в Курганы крестьян, провинившихся в Грузине; странное почитание памяти матери, не правда ли? Еще позже, но при жизни графа, "на гробах родителей его лежал провалившийся пол". И Грузино в настоящее время безмолвно и пусто. Размеры зданий, большой парк и зеленеющие пруды только усиливают тяжелое впечатление, им производимое, особенно весною.

   Для построек в Грузине, как известно, были снесены с мест целые деревни, уничтожены леса; при этом не были оставлены в покое даже кладбища. "Надо строить и строить, - писал граф Аракчеев Бухмейеру, - ибо строения после нашей смерти некоторое хотя время напоминают о нас; а без того со смертью нашею и самое имя наше пропадет". И Аракчеев действительно много строил и хотел, чтобы все им построенное говорило: от надписей на домах и стенах пестрит в глазах.

   На амбаре, между прочим, читаются слова: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь". На другом здании: "Без лести предан!" Злые языки немного переиначили эту надпись, изменив только две буквы {Бес, лести предан.}; на третьем памятнике читается ужасное, мстительное, слово тому, кто дерзнет коснуться этого памятника: "будь проклят тот, кто" и так далее - и это проклятие слышится из-за могилы! И зачем так страстно хотелось графу жить хотя бы в строениях и надписях? Отчего так удивительно ясно понимал он, что сгинет, непременно сгинет в памяти потомства? Недоверчивый, подозрительный, он даже тут прибегал к ухищрениям. Надпись могут стереть, думал он, и спрятал какие-то таинственные документы на колокольне собора; верх колокольни собора весь чугунный, и в колонны его, как гласит предание, под стеклянные колпаки положены неизвестные бумаги.

   Мы сказали выше, что граф утверждал, будто он "без лести предан"; за то ему самому льстили бесконечно. Современный поэт А. Малиновский закончил одно из своих стихотворений так:

  

   Устройство Грузина поместьям образец,

   Должно б то всюду быть, помещик где отец!

  

   Конечно, поэт волен писать что хочет; но когда лесть идет от лиц сильных, и в особенности от пастырей церковных, она становится совсем неприглядною. Мы не коснемся ни графа Сперанского, ни архимандрита Фотия, но мы не можем не вспомнить грамоты митрополита Серафима. В грамоте этой сказано между прочим, что в церкви села Грузина, где Андрей Первозванный "водрузил" свой крест - отсюда имя села и причина мраморного памятника святого апостола, - на будущее время "совершать литургии при отверстых царских вратах во все продолжение оной, даже до причастного стиха, при начале коего должны оне, исключая Святой Пасхи, быть затворяемы для великой тайны Евхаристии". Так это делается и до сих пор. Но не единственный ли это храм в православном мире; и не для графа ли Аракчеева освящено отступление? В храме есть и французские знамена: воинские трофеи в церкви частного человека?

   Грузино, как известно, было подарено императором Петром Алексеевичем Меньшикову; позже император Павел I подарил его Аракчееву, и это сближение с историческим именем любимца Петрова чрезвычайно ему нравилось. Он делал эти сближения на все лады, точно будто думал вырасти в своих глазах и в мнении потомства.

   Цесаревичу Павлу Петровичу, впоследствии императору, был обязан граф Аракчеев своим первым возвышением!.. Он же указал на Аракчеева наследнику престола Александру Павловичу. Нет никакого сомнения в том, что Аракчеев был человеком чрезвычайно способным; стоит вспомнить и ознакомиться с его отличиями в корпусе, с его раннею властью и значением в гатчинских войсках цесаревича Павла Петровича. 24-х лет он был уже капитаном, с правом ежедневных обедов за столом августейших владельцев Гатчины. Ко времени воцарения императора Павла I он был полковником артиллерии и первым ближайшим к нему лицом. При императоре Александре I, в 1815 году, как это видно из бумаг, хранящихся в Грузине, все главнейшие государственные дела, не исключая и дел подведомственных Святейшему Синоду, шли в доклады Аракчеева. "Приезжай ко мне, - писал графу Аракчееву император Александр I из Таганрога, после известного Грузинского убийства, расследованного графом Клейнмихелем, - у тебя нет друга, который бы тебя искренно любил". Но граф и тут, как при смерти своей матери, не поехал, и смело могут сказать потомки, что если было когда-либо любящее, благородное сердце властителя, обращенное в долгую жизнь к лицу, недостойному этого великого счастья, так это сердце императора Александра I, любившее Аракчеева.

   Обходя грузинский дом Аракчеева, отличающийся фронтоном и колоннадами и густо обросший вековою зеленью, по множеству надписей, по безделушкам можно видеть, где бывал, сидел, где почивал, где занимался император Александр Павлович во время своего пребывания в Грузине. В этом доме, как святыня, сохраняются немногие его вещи.

   Великий Князь подробно осматривал их. В его присутствии заведены были и знаменитые часы. Они, по смерти императора, были заказаны Аракчеевым в Париже, за громадную по тому времени сумму - 29 000 руб. ассигнациями и должны были бить только один раз в сутки: в 10 часов 50 минут по полуночи - час кончины Государя. Когда их пустили при нас в ход, медленно открылся медальон императора Александра I и зазвучала грустная "вечная память". Уныло разносился звон часов по небольшой комнате, только не было на кушетке, стоящей подле, самого Аракчеева: говорят, во время боя часов он всегда сидел на ней. Небольшая, но мастерски исполненная бронзовая фигура его на часах была полна неописуемой грусти.

   В центре Грузина высится памятник, полный аллегории, воздвигнутый тоже Аракчеевым императору Александру I, стоивший около 30 000 руб. Капитал, положенный Аракчеевым {В 1833 году Аракчеев внес в государственный заемный банк 50 000 руб. ассигнациями с тем, чтобы эта сумма оставалась в банке девяносто три года неприкосновенною со всеми процентами: три четверти из этого капитала должны быть наградою тому, кто напишет к 1925 году (на русском языке) лучшую историю царствования императора Александра I, остальная четверть этого капитала предназначена на издержки по изданию этого труда, а также на вторую премию, и двум переводчикам по равной части, которые переведут с русского на немецкий и на французский языки удостоенную первой премии историю Александра I. Премия вручена так и не была.} для автора лучшей истории императора, возрастает к 1925 году до громадной цифры 1 918 000 руб., и все-таки Аракчеев не любил императора по той простой причине, что у него не было сердца.

   За то не любил Аракчеева император Николай I. Когда 14 декабря генералы, находившееся в Зимнем дворце, вышли за своим Государем на площадь, Аракчеев, бледный, испуганный, не последовал за ними. Этого император Николай I не забывал никогда.

   Ни гроза, ни ливень, начавшиеся с той минуты, когда Великий Князь вошел в собор, и не перестававшие до самого отъезда из Грузина, не останавливали Его Высочество от подробного осмотра достопримечательностей этого исторического села. Молния была тут даже кстати, и глухие раскаты грома вторили настроению.

   Великий Князь обходил густой парк; над зазеленевшими прудами его хлестали грузные капли дождя, ссыпаясь с деревьев. Густою зеленью зарос известный остров Мелиссино с его павильоном, служившим когда-то местом различных таинственных пирований и имевшим за зеркалами изображения, доступные только не всем.

   До обхода парка, после завтрака, Его Высочество пожелал видеть одного из немногих, оставшихся в живых, людей, помнящих графа Аракчеева. Этот человек - старый причетник Ермолов, читавший над Аракчеевым Псалтырь. Он был вызван, и Великий Князь говорил с ним; память изменяла старику, и он сообщил очень немногое, и без того известное; сухой облик его совершенно подходил к рассказу.

   Осмотрев Грузино, Великий Князь отдыхал некоторое время в доме графа Аракчеева, беседуя с лицами, сопровождавшими его при осмотре. Он сидел на том самом кресле, которое было сделано по приказанию графа Аракчеева для императора Александра I, повредившего ногу. Вероятно, в то не очень далекое время деревянное кресло это считалось удобным и покойным. Затем, прибыв на пристань и милостиво простившись с толпами народа, Его Высочество вернулся к железной дороге. Гроза и ливень сопровождали пароход; некоторые удары грома были чрезвычайно сильны, оглушали и раскатывались далеко кругом по обвешенной ливнем местности; молния обрисовывала облака.

   На пути дальнейшего следования Великого Князя, после полуночи, поезд остановился в густом лесу на ночевку на полустанке Травково. Тишина воцарилась полная; от грозы, гудевшей целый день, не оставалось и следа, и оклики ночной птицы, раздававшиеся по сторонам безмолвствовавших вагонов и молчавшего локомотива, служили как бы продолжением впечатления только что посещенной нами "Грузинской обители".

  

  

   Великий Князь 7 июня в 9 часов утра был встречен на вокзале Боровичской железной дороги уездным предводителем дворянства и городским головою. Вокзал находится в весьма недалеком расстоянии от реки Мсты и от самого города Боровичи. Когда наши экипажи начали спускаться с довольно крутого спуска у Спаса Преображения, открылся вид на расцвеченный флагами город, раскинутый на другом, высоком берегу Мсты, и на громадную толпу народа, собравшегося навстречу Великому Князю. Дорога, по которой Его Высочество шел к парому, была густо усыпана зеленью и цветами. В блеске яркого утреннего солнца и при удивительной прозрачности воздуха картина пестрела всеми красками: глубокая, синевшая даль обрамляла ее богатою рамкою. На первом плане блистала быстрая Мста и, пользуясь весенним разгулом своих вод, поднимала гребни бессчетных волн, будто взглядывая вершинками их на то, что делалось на берегу.

   Мста в нынешнем году была чрезвычайно полноводна благодаря обилию дождей. Открыты были шлюзы озера Пирос, и река стремилась быстро, ярко, шумно. На другом берегу Великого Князя ожидали другие экипажи и еще большие толпы народа. Церкви звонили во все колокола. Как известно, эти места ровно 99 лет тому назад посетила императрица Екатерина II и затем, позже, император Александр I, так что Его Высочество являлся третьим из лиц Царствующего Дома, здесь бывших. Прежде всего Великий Князь посетил оба собора, причем в Троицком был отслужен молебен.

   Город Боровичи, как уже сказано, очень красиво раскинут над рекою Мстою, которая берет свое начало из озера Мстино и открывает себе дорогу между двух значительных возвышенностей.

   Там, у истока Мсты, на одной из возвышенностей стоит каменное здание, когда-то, во время процветания Вышневолоцкой системы, служившее жилищем для местных чиновников ведомства путей сообщения. Это здание было заброшено, и только недавно, благодаря вниманию Великого Князя, как Президента Императорской Академии Художеств, получило прекрасное назначение: оно уступлено Академии с целью дать возможность нашим художникам жить здесь в летнее время и работать. Это тем более важно, что река Мста одна из красивейших рек в России и представляет для художника чрезвычайно много разнообразных, живых мотивов. При том нужно заметить, что Мста живописна не только у истока, но сохраняет свою красоту почти по всему течению.

   Так вот она, эта река Мста, древняя путина собирания даней великою княгинею Ольгою по погостам, ею учрежденным. Это было в X веке. В этих погостах, имена и места которых утеряны, великокняжеские ладьи нагружались собранными в дань произведениями и шли обратно к княжескому двору в Великий Новгород. Та же Мста, только позже, служила одним из путей для новгородских ушкуйников, которые ходили на север в Норвегию, а на юг добирались даже до Астрахани, грабя и разбойничая по пути.

   Ушкуй - финское название косной лодки. Ездившие на ней назывались ушкуйниками. Новгородская вольница спускалась по Мологе в Волгу, чтобы, пользуясь быстротою хода на них под парусами и на веслах, нападать на суда, медленно тянувшиеся, и грабить их. В случае неудачи нападения можно было легко уйти. Дерзость ушкуйников в XIV веке доходила до того, что при Донском они взяли города Ярославль и Кострому наездом с Волги.

   В 1340 году сожгли они Устюжну и разорили Белозерскую область. Новгородцы умывали руки в разбойничествах этих шаек, говоря, что они им позволения на грабежи не давали. Многие из князей ополчались на ушкуйников открытою силою, причем иногда даже терпели неудачу.

   Нет сомнения в том, говорит местный исследователь, что Боровичи и их окрестности издавна были, так сказать, местом встречи московского и новгородского влияний. До сих пор к западу и югу от Боровичей преобладает наречие, близкое к московскому, к северу - новгородское. До каких именно мест поднимались по Мсте Ольгины ладьи - сказать трудно, но что Боровичи представляют собою очень древний погост, в этом нет никакого сомнения. Существует легенда на счет имени Боровичей: был в древности богатый князь и имел он усадьбу близ села Сушеней и подле, на горе, скотный двор, на другой горе - овечий бор; отсюда и так далее. Но в Боровичах этой легенды не признают и толкуют с большим, конечно, вероятием, что имя города идет от великого боровища, когда-то окружавшего погост, ставший городом.

   Древнее место - древние и обычаи; остатки языческих обрядов нашли возможность удержаться тут и по сегодня. По пятницам, с девятой недели по Пасхе и до половины июля, к местным часовням приводят коней на окропление святою водою, бросают в колодцы деньги, как бросали при святом благоверном князе Константине Святославиче Муромском: "очныя ради немощи в кладезях умывающееся и сребренницы в ня повергающее". Святочные глумления и воспевания коледы 24 декабря, купанья 23 июля, кувырканье при первом ударе весенней грозы, напоминающее поклонение Перуну, все это имеет здесь место и продолжает жить самою безыскусственною жизнью.

   Но эти остатки языческих поверий нисколько не мешают безусловному значению христианской святыни. В Боровичах и окрестностях, далеко кругом, преобладает в народе почитание Параскевы-Пятницы. В самых Боровичах есть церковь ее имени; в двадцати верстах часовня Пятницы в головах; при церкви Никольского погоста во все пятницы, от девятой по Пасхе до Ильинской, бывает великое стечение народа. Все эти дни считаются в Боровичах народными праздниками. Наша церковь, как известно, говорит один из исследователей, празднует Параскеву 28 октября, но почему только в некоторых местах России посвящены ей особые дни, почему именно пятницы в мае, июне и июле и почему в чествовании особенно усердны женщины, это остается неразгаданным и должно иметь свою связь с язычеством. Были, вероятно, какие-либо языческие ликования, а может быть, и бесчинства со стороны женщин. В Четьи-Минеях о святом Владимире говорится, что "мужья ликовали дома, а жены в полях": Карамзин определяет время празднования Ладо между 25 мая и 25 июня, то есть, именно в те сроки, которые соответствуют боровичскому почитанию пятниц.

   При окончательном утверждении христианства Параскева вытеснила празднование Ладо, но в боровичских песнях это языческое имя встречается часто. Тот же мотив слышится и в народной пословице: "Пятница-Прасковея, пошли жениха поскорее".

   В одной из песен поется:

  

   Ох, вы Ждани мои.

   Вы Сушани мои:

   А ты, Волгино село,

   Ты пристанище мое.

  

   К северу от Боровичей и по сегодня существуют те три селения, о которых в этой песне говорится. Толкуют, будто на Жданях бес сражался некогда с Георгием Победоносцем, именно там, где последнему на берегу Мсты поставлена часовня; Георгий победил дьявола, иссушил его (Сушени), и он, иссушенный, переселился в Волгино. Объяснение словам песни может быть дано такое, что языческий идол, стоявший на холме у Жданей, после свержения был подхвачен водой и занесен вниз в село Волгино. Известно, что четыре года спустя после крещения Владимирова послан был в эти места Иоаким и он "требища разори и Перуна носече".

   Но как же архидревни должны быть эти скромные три села, до сих пор существующие! На пространстве не более двадцати верст около Боровичей находится до двадцати чрезвычайно древних погостов с древними же храмами. Вообще можно сказать, что этот скромный, маленький уголок обширной России представляет неисчерпаемый материал для любителей и исследователей родной старины.

   Главная святыня Боровичей - Святодухов монастырь, основан, как полагают, около 1327 года. Этот монастырь был много раз "ежен, воеван от немецких людей и от русских воров". Он получает от казны ежегодно 85 руб. 71 коп. "милостынной дачи". К Свято-Духовскому монастырю на Пасху 1452 года приплыли на льдинах мощи св. Иакова; в 1657 году их перевезли в Иверскую обитель, где они и почивают. Изображение святого юноши на иконах резко выделяется в ряду других, представляющих, большею частью, бородатых старцев, ветхих деньми и испещренных морщинами.

   Между остальными древними памятниками в Боровичах весьма замечательна еще церковь Параскевы-Пятницы, неизвестно кем, когда и по какому случаю построенная. К числу исторических достопримечательностей города необходимо отнести также дом, занимаемый духовным училищем. Когда императрица Екатерина II возвращалась из низовых губерний, купец Гутуев в два месяца построил для нее роскошный дворец. Впоследствии Гутуев, взяв откуп, содержал в этом доме свою контору; затем он лишился откупа, дворец опустел, разрушился, и только позже, признанный выморочным имуществом, был отдан под духовное училище.

   Вместе с воспоминаем об императрице Екатерине Великой в Боровичах живет память о другом историческом лице - Суворове. Недалеко отсюда, к северо-востоку, находится знаменитое село Коншанское, в которое удалился Суворов по кончине императрицы. Тут читал и пел он на клиросе, думал о своих прежних походах и тут же зорко следил за успехами Бонапарта. Отсюда же в 1799 году был он вызван императором Павлом I, чтобы еще раз блеснуть светом своего гения у Чертова моста и далее того. Говорят, еще недавно был цел домик, в котором жил Суворов.

   Великий Князь остановился в доме купца Соколова. Здесь были представлены Его Высочеству чины местной администрации всех ведомств. В высшей степени ласково и приветливо приняв каждого из представлявшихся, Его Высочество направился в управление уездного воинского начальника. Поздоровавшись с людьми и заняв место за столом маленькой комнаты, чуть не в две квадратных сажени, Великий Князь потребовал призывные листы запасных; затем Его Высочество приказал воинскому начальнику представить поденный расчет времени прибытия призывных с минуты мобилизации и ознакомить его со всеми местными условиями, влияющими на быстроту исполнения этого чрезвычайно важного дела. Заметив некоторые упущения при составлении маршрутов, а также и недостаточность мер к обеспечению действий сборного пункта, и указав затем на необходимость составления обязательных для воинского начальника статистических данных, Его Высочество за состояние общего порядка выразил свое удовольствие.

   Посетив вслед за тем Свято-Духовский монастырь и поклонившись святыне, Его Высочество направился в местный острог и земскую больницу. Оба эти учреждения были найдены в образцовом порядке. К приезду Его Высочества в Боровичах была устроена в помещении клуба выставка различных местных произведений, главным образом из знаменитой боровичской огнеупорной глины; здесь же были собраны образчики производства местных заводов - фосфорного и сухой перегонки дерева. Железный колчедан собирается вдоль Мсты в летние месяцы, когда она сильно мелеет. Это одно из любимых занятий ребятишек, но и взрослые не брезгуют им; для живописца картинка искателей колчедана по крутым извивам Мсты дала бы много хорошеньких мотивов.

   В послеобеденное время Великий Князь отбыл по тракту на Устюжну. При выезде из города, Его Высочество остановился у казарм отдельного кадра 87-го запасного батальона и в подробности осмотрел помещение и хозяйственные учреждения. При осмотре людей, которые еще ранее видели Великого Князя, находясь в почетном карауле, выставленном к дому Соколова, Его Высочество нашел их внешний вид и строевую выправку в отличном состоянии. Оставшись вполне довольным и казарменною обстановкою кадра, Великий Князь, интересуясь состоянием нравственности и успехами грамотности между солдатами и признавая эти два отдела в местных войсках наиболее существенными, пожелал иметь цифровые данные как о наложенных за последние три года дисциплинарных, и по суду, взысканиях, так и о движении грамотности среди новобранцев.

   Ободрив людей милостивым словом и поблагодарив начальство за порядок, Его Высочество продолжал путь на Устюжну. Далеко за город провожали Великого Князя толпы народа; все деревни, лежащие на пути, были украшены флагами, и везде была выставлена хлеб-соль и звонили в колокола. По пути встречались усадьбы; миновали Боровское озеро, из которого от поры до времени неизвестно куда уходит будто бы щука; миновали довольно высокую Чувашову гору. Сделав 78 верст грунтовою дорогою, Великий Князь прибыл на ночлег в усадьбу барона Стромберга, расположенную на берегу тридцативерстного озера Меглино.

   Усадьба очень красива; она каменная, в итальянском стиле, с башнями и верандами, с зимним садом; вся она потонула в роскошной зелени тенистого парка. Вечер был совершенно ясен, но довольно свеж. Множество соловьев щелкало над спавшими прудами по парку, и пение их слышалось и сквозь затворенные окна дома, в глубокой тишине медленно опускавшейся светлой, короткой июньской ночи.

  

  

   Между Боровичами и Устюжной дорога идет непрерывно-холмистою местностью, иногда чрезвычайно красивою. Самое большое озеро - Меглино - тянулось подле нашего пути во всю первую станцию после ночлега. Согласно маршруту, Его Высочество выехал из усадьбы барона Стромберга ровно в 8 часов утра; благодаря ясному солнечному дню роскошная зелень почти непрерывных лесов, бесконечные ковры ландышей и Ивана-да-Марьи, извивы речек Мегли, Ижины и других смотрели весело и приветливо. Лес во второй половине пути меняет свой характер, и чернолесье заменяется сосновым бором; затем, ближе к Устюжне, он исчезает почти совершенно; поля усеяны множеством валунов. Около деревни Устье нельзя не заметить стоящих у самой дороги замечательно острых, крутых курганов, которые величаются литовскими могилами.

   Его Высочество завтракал в деревне Пестово, в крестьянской избе. После переправы через Мологу на пароме Великому Князю была поднесена хлеб-соль крестьянином Никифоровской волости, в настоящее время устюженским нотариусом; Его Высочество мил