Сухотина-Толстая Татьяна Львовна - Дневник

ожет случиться. Я бы этого не желала, но я легко бы могла его полюбить. Что ему это в голову приходит - я уверена.

   После моего маленького романа мне трудно будет полюбить другого: он был слишком поэтичен, чтобы его скоро забыть. А может быть, я его слишком идеализировала.

   Я себя часто представляю женой разных людей, и со всеми бы я была несчастлива: я бы была страшно ревнива, все бы мне казалось, что меня мало любят, и я бы мучала и своего мужа, и себя. Мне все равно, какой у меня будет муж, я никогда не мечтаю, что он будет такой-то или такой-то; мне только нужно, чтобы я могла его любить всю жизнь, и он меня.

   Полно вздор врать, Танька! Лучше буду писать о погоде. Очень тепло. Кузминские поехали в соломенных шляпах и в пальто и без фуляров!!! Вообще в нынешнем году теория фуляров в большом упадке.

  

   3 часа дня.

   Пила чай вдвоем с мама, потом ела арбуз, который к завтраку подали, потом с Илюшей (он на охоту едет) выпросили у Масасаки орехов; потом играла на фортепьяно "Гавот" Баха, "Argentine" и сонаты Гайдна разбирала, и свою старую играла. Чудо, как хорош Гайдн; я его только теперь начала понимать и очень полюбила. Потом с Алешкой сидела. Он пресмешной - гримасник ужасный, но дурак; только умеет осла представлять, в ладоши хлопать и на губах играть. Меня терпеть не может, не то что тетенькины дети, которые от няни и кормилицы ко мне с радостью идут.

   Мы с мама нарисовали Сане книжку с картинками пренаивными: как Саня лошадям дает "папу" {хлеб (тульск.).} и остальные в этом роде. Это ему на дорогу, чтобы тетеньке не надоедал.

  

   11 сентября. Суббота. 3 часа дня.

   До сих пор я почти всегда писала дневник ночью, а теперь есть время и днем. Вчера вечером мама с Машей ходили на купальню, и мама купалась; в воде было около 11-ти градусов.

   Спала у мама. Проснувшись, вижу дождик, чисто осенний, безнадежный, заладил теперь на целый месяц. Если бы не флюс, я бы пошла за опенками, невзирая на дождь, говорят их очень много. Ужасно странно, что нас так мало: вчера вечером мы с мама вдвоем пили чай, а нынче она пригласила Carrie, Машу, Дрюшу с Мишей и меня пить с ней какао. Потом до сих пор я музыканила. Я ожидала, что будет гораздо скучнее, а мне совсем не скучно, потому что столько у меня дела, что всегда мое время может быть занято: во-первых, мне надо одно платье перешить, другое дошить, написать письма пироговским, потом написать мама на маленьком холстике, Дрюше с Мишей нарисовать книжку, как Сане,- они очень просили. Хотела попробовать рисовать на фарфоре. Вообще рисовать могу целый день, не скучая. Читать нечего - все перечла, что можно, и многое из того, что нельзя, хотя то, что не позволено, мне никакого удовольствия не доставляет: всегда остается какое-то тяжелое чувство досады и грусти.

  

   12 сентября. Воскресенье. 5-й час.

   Вчера вечером пили чай с мама и говорили о воспитании детей. Я упрекала мама в том, что она слишком много обращает внимания на внешнюю сторону жизни своих детей, чем на их сердце и душу, и что Маша с Лелей особенно заброшены в этом отношении. Мама на это говорит, что они так ровно и спокойно живут, что им совсем не нужно, чтобы проникали в их душу, которая преспокойно спит на своем месте. Как она ошибается! Сколько у них ссор, которые или разбираются гувернантками и мама по справедливости, или же остаются между ними, и в обоих случаях оставляют очень гадкое чувство в их сердцах. Я помню, когда я была маленькой, какое у меня было чувство злорадства, когда из-за меня наказывали кого-нибудь из моих братьев, и какое чувство бессильной злобы, когда я была наказана за то, что обидела кого-нибудь. Лучше уж оставили бы нас в покое, а еще лучше было бы, если бы старались нас примирить и лаской смягчить все наши дурные чувства. Папа мне как-то давно сказал: "Когда ты ссоришься, то попробуй себя во всем обвинить и чувствовать себя кругом виноватой". И это я пробовала и чувствовала себя несравненно счастливее, чем если бы я была права.

   Тетя Таня с папа все спорят о женском вопросе. Тетю Таню возмущает, что будто женщина угнетена, что мужчина хозяин, потому что он физически сильнее. Я с ней в этом совсем не согласна; но даже если бы это было так, то тем лучше для женщины,- значит, она лучше мужчины. Мы об этом тоже с мама говорили.

   Вот еще эпизод, который доказывает, что Маша действительно чувствует, что ей нужно с мама иметь сердечные отношения. Как-то раз вечером Кузминские сидели с тетей Таней и ей изливали свою душу и уверяли ее, что они никогда от нее ничего не скрывали и скрывать не будут. Маша тут была и слушала, потом убежала к себе в комнату и весь вечер проплакала. Carrie спросила: "what's the matter?" {в чем дело? (англ.)}, а она говорит, что оттого плачет, что "the Kouzminsky's tell everything to their mamma and I do not" {Кузминские все говорят своей маме, а я - нет (англ.).}.

   Мне хотелось еще многое с мама поговорить, но я такая дура, никогда не могу говорить равнодушно о вещах, которые меня волнуют; сейчас слезы к горлу подступают, и я должна молчать, чтобы не расплакаться.

   Недавно папа вечером спорил с мама и тетей Таней и очень хорошо говорил о том, как он находит хорошим жить, как богатство мешает быть хорошему. Уж мама нас гнала спать, но папа нас удерживал, и мы с Маней и тетей Таней уж уходили, но он нас поймал, и мы еще постояли и говорили почти целый час. Он говорит, что главная часть нашей жизни проходит в том, чтобы стараться быть похожей на Фифи Долгорукую ¹⁸, и что мы жертвуем самыми хорошими чувствами для какого-нибудь платья. Я ему сказала, что я со всем этим согласна и что я умом все это понимаю и желала бы жить хорошо, но что душа моя остается совсем равнодушной ко всему хорошему, а вместе с тем так и запрыгает, когда мне обещают новое платье или шляпу. Папа говорит: "Тогда носи платья, какие хочешь, башмаки от Шопенгауера (это он Шумахера так называет)¹⁹, кокетничай с Килей Кослинским и т. д., но принцип, который ты поняла и имеешь в голове, все-таки сделает свое". Мне многое еще оставалось его спросить, но от слез не могла говорить, и ведь ничего такого плачевного не было. Правда? Разве только то, что я такая безнадежная дрянь, что всякое исправление для меня немыслимо.

  

   13 сентября. Понедельник. Около 10-ти часов утра.

   Спала у мама. Встала в 6 часов, сидела у малышей и пила с няней чай; прежде встал Альгужик {Алеша Толстой.}, потом Мишка, потом Маша с Дрюшей. Миша у меня сидел, пока я одевалась, и смотрел картинки из "Художественного журнала", которые я ему дала смотреть. Меня поразило, как он умно разглядывал каждую картинку, и не кверху ногами, как обыкновенно дети и даже как Дрюша, хотя он вдвое старше его, а как раз в том положении, как следует; как он их убрал все в портфель по одной и закрывая каждую тоненькой бумажкой. Он очень верно напевает, и тетя Таня поражена была, когда его раз слышала. Вообще это такой чудный мальчик: умный, красивый, ласковый и меня очень любит: когда увидит, всегда прицепится к юбкам и кричит: "моя Таниська!" А это всегда больше всего подкупает. Андрюша тоже очень ласков, но он порывами: иногда прибежит и с каким-то азартом начинает руки целовать.

   Нынче утром был сильный мороз, так что все окна были в узорах, теперь от солнца растаяли. Вчера утром был снег. Дрюша был очень доволен и просил заложить сани, хотя к трем часам он почти весь стаял. Заложили тележку и для мама оседлали Шарика, но оказался такой страшный ветер, что все остались дома.

   Вечером я читала мама и Carrie вслух "Joan". Какая мастерица Броутон писать! Я всякий раз, как перечитываю какую-нибудь из ее книг, прихожу в восторг от ее слога, остроумия, легкости и особенно верности всего, ею написанного. Когда я ее читаю, мне всегда грустно делается, что я никого не люблю и меня никто не любит.

   Но это еще будет, и я думаю, что будет или Юрий или Писарев, смотря по тому, кого я первого увижу. Уж это решит судьба. Но я ни за того, ни за другого не хотела бы выйти замуж, потому что многое есть и в том, и в другом, что мне не совсем по душе. Писарев слишком стар и слишком "fort" {грузен (франц.).}. Вдруг у меня были бы дети, как "le qarcon qui se porte bien" {мальчик, обладающий крепким здоровьем (франц.).}. А Юрий - слишком влюбчив, я была бы в вечных "transes" {страхах (франц.).}. И потом, мама с папа его не любят, но это потому, что они его не знают.

   Боже мой, какой вздор я начинаю врать! Воображаю, как мне будет стыдно, если кто-нибудь это прочтет. Главное, эти двое, которые столько же собираются на мне жениться, как китайский император. Но папа правду говорит, что когда девушка видит молодого человека и наоборот, то всегда приходит в голову: "А может быть, это самая о_н_а или самый о_н и есть?"

   Мне кажется, что Писарев ужасно самонадеян и будет деспотически обращаться со своей женой. Но cela ne mе deplait pas {мне это нравится (франц.).}, только бы любил.

  

   15 сентября. Среда.

   Только что отыграли в крокет. Я играла с Красной, а мама с Машей. Каждая партия выиграла по одному разу. Перед обедом катались в коляске на новых лошадях; они хотя некрасивы, но очень резвы и сильны.

   Вчера получили от папа письмо, что он советует нам переезжать только 1-го октября²⁰. Я в отчаянии, что не увижу выставки²¹.

   Нынче я с мама очень была раздражительна,- такой несчастный у меня характер,- и главное, что из-за пустяков: мы говорили о Машиной пальто, и я стала мама упрекать в том, что у нее нет вкуса и что Маша всегда скверно одета.

   Не все ли мне равно? И странно, что больше всего на свете меня раздражают платья и наряды, может быть оттого, что меня сердит, что я такой вздор могу принимать к сердцу.

   Вчера вечером я сижу в зале, вдруг приходит Красная, лицо испуганное и - о, чудо! - почти бледное! и говорит, что в поле около Чепыжа что-то такое черное (а эти последние дни все об волках разговаривали) и что это черное похоже на волка, грызущего что-то такое. Я пошла за биноклем, своего не нашла, взяла огромный папа, и мне показалось то же самое.

   Красная говорит:

   - Oh, please, do let's take that bundle of filth and dirt (это - Иван лакей), Герася and Илюша with a gun and do let's go and see what that is {О, пожалуйста, давайте возьмем с собой этот мешок грязи и мусора (это - Иван лакей), Герасю и Илюшу с ружьем, пойдем и посмотрим, что там такое (англ.).}.

   Вот мы и собрались: Илья с ружьем, Иван с кинжалом, Федька с ножом и я с зонтиком. Лунная ночь, жутко, но мы все-таки с храбростью отправились и вместо волка увидали только тень от яблони. Я пришла домой и стала искать свой бинокль, но его нигде не было.

   Вот уже вторая вещь у меня пропадает: во-первых, мои коралловые серьги, которые мне подарила бабушка, и теперь мой хорошенький бинокль слоновой кости, который мне мама в прошлом году подарила к рождению. Когда-то я новый наживу.

   Мама мне рассказывала, что ее отец, когда меня видел маленькой, удивлялся моему лбу и говорил, что он подобного никогда не видывал и что я или буду чем-нибудь замечательна, или сумасшедшая. До сих пор не заметно ни то, ни другое.

  

   17 сентября. Около 10-ти часов вечера.

   Только что пришла из людской, где справляют именины мама. Им купили гармонию и угощения, и они там пляшут. Меня их пляс привел в восторг. Арина скотница чудно пляшет: пройдет этак плавно, потом остановится, плечами поведет и живо повернется и опять пойдет плясать. Мне ужасно хотелось тоже пойти, но вышло бы неловко, и они бы это почувствовали. Как ни красивы вальс и мазурка, но это несравненно и лише, и красивее, и идет прямо от души, а главное, оригинальнее: всякий в своей пляске выказывает свой характер, и хорошо то, что этому учить нельзя, у всякого своя особенная манера.

   Сейчас сижу в зале, а в гостиной мама с Ильей разговаривают. И такое зло опять меня разбирает! Когда это я успокоюсь и привыкну к тому, что не все так смотрят на вещи, как я? И что должно быть зло на свете!

   И, главное, что я сама не могу удержаться от него, а в людях близких и которых любишь это так тяжело видеть!

   Неужели мама не понимает, что для меня ясно, как день? Что злом зла не уничтожишь, что бить Илью, который втрое сильнее ее, за то, что он бил Лельку - только озлобить обоих. И по-моему, тут правее всех Илья же в том, что удержался и силой не остановил мама. Все это ужасно грустно! Боже мой, зачем люди сердятся? Так все хорошо без этого. Главное, то тяжело, что то, что так ясно понимаешь, так трудно внушить другим, но это - гордость думать, что я могу других учить, когда сама так гадка.

   Нынче к мама пришла попадья поздравлять, а мы велели себе заложить катки и седлать Зеленую дамским седлом. На Зеленой ездили Carrie, Маша (даже скакала) и я. Мы очень наслаждались. Ужасно смешно Дрюша с Дуняшей спорят, я как-то слышала. Дуняша говорит на Дрюшу и Мишу: "Ах вы, рыженькие мальчики!" Дрюша с достоинством отвечает: "Мы блундины!" И потом следует сравнение наружности Дунечки и Дрюши.

  

   23 сентября. Четверг. 10 часов вечера.

   Приехали с охоты. Мы ездили: папа, Леля и я с борзыми, ездили далеко, за Ясенки, и затравили двух зайцев. Одного папа подозрил, и мы все трое приехали и видели, как он лежал. Ужасно весело! Я ни одного не подняла. Двух протравили. Я была в таком восторге от того, что меня взяли, что не могла рот стянуть на место, все он у меня до ушей расходился от удовольствия. Мы поехали в 12 часов и приехали в 8 вечера. Я совсем не чувствую себя разбитой.

   Папа приехал в понедельник с Лелькой. Поливанов советовал его оставить в третьем классе, но папа предпочел его из гимназии взять и учить дома. Мама сначала была очень недовольна, но теперь, кажется, помирилась с этим. Мне очень было приятно папа увидать, и он такой милый и трогательный, покупает там в Москве стульчики и кареты. Я была ему рада тоже и потому, что он всегда мне напоминает, что хорошо и что дурно; т. е. не то, что напоминает, а при нем я ясно чувствую, о чем стоит думать и беспокоиться и о чем нет, что важно в жизни и что пустяки.

   Не помню, чем этот разговор начался, но говорили что-то о смерти, и папа говорит, что мир - это как река: люди родятся, родят еще людей, умирают, и что это именно как теченье реки, а что по теченью идут узоры людей хороших, или пустых, дурных, добрых, злых, всяких. И вот наша задача тоже, чтобы оставить узор на этой реке такой, какого мы хотим.

   Папа, должно быть, едет назад в понедельник, а мы в следующий понедельник. Я просилась с папа, чтобы видеть выставку, но навряд ли меня возьмут.

   Я из старой фетровой сшила себе новую шляпу, очень прекрасную. Carrie ужасно завидует и говорит, что "it is so stylisch and aristocratic" {она - такая модная и аристократическая (англ.).}, а это у нее - самая высшая похвала.

  

   10 октября 1882 года. Воскресенье.

   Вот уже три дня, как мы в Москве. Последнее время в Ясной было почти что скучно и, хотя я хвалюсь, что мне никогда не бывает скучно, но без красок, без фортепиано, без книг, с флюсом - делать было нечего, и я очень была противна и не в духе.

   До Козловки доехали в бибиковском ковчеге. Сели очень хорошо, без суеты и сверканья пяток, которых я очень боялась. В Туле к нам вышел князь с Сережей и навезли пропасть конфет и пряников. Сережа - премилый: такой привлекательный, живой мальчик. Я боюсь, что отец его испортит своей аффектацией и вычурностью.

   Мы приехали в Арнаутовку вечером. Подъезд был освещен, зала тоже. Обед был накрыт, и на столе фрукты в вазе. Вообще первое впечатление было самое великолепное: везде светло, просторно и во всем видно, что папа все обдумал и старался все устроить как можно лучше, чего он вполне достиг. Я была очень тронута его заботами о нас; и это тем более мило, что это на него не похоже.

   Наш дом чудесный, я не нахожу в нем никаких недостатков, на которые можно бы обратить внимание. А уж моя комната и сад - восхищение!

   У нас уже были Варенька с мужем, Лиза, тетя Маша с Элен и дядя Сережа, дядя Петя и нынче вечером Александра Григорьевна Олсуфьева. Барышни выздоравливают после сильного тифа, который чуть не стоил жизни Анне. Их всех трех остригли.

   Александра Григорьевна едет на днях в Петербург и, может быть, в Париж, просить брата ее мужа купить дом их с тем, чтобы они в нем доживали, а иначе его продадут с молотка ²². По тому, что я слышала, я это заключила, а может быть, это не совсем так.

   Я нынче читала в "A Life for a Life" {"Жизнь за жизнь" (англ.).}: герой говорит, что если писать дневник, надо все писать, всю жизнь, все мысли, все мелочи. И в самом деле, перечитывая свой дневник, я нашла, что он очень бледен в сравнении с моею жизнью и что у меня столько мыслей, которые меня очень интересуют и которых ни разу не пришлось к слову написать.

   У меня нынче замечательно не клеится мой слог, и вообще я - в дурацком духе, никакой энергии нет: не тянет ни рисовать, ни играть, ни выезжать, ни "ситчики" - и ничего не радует. Конечно, если бы пришлось, я бы с усердием за все это принялась, но без радости. Я одному рада: это то, что я чувствую, что я буду совершенно равнодушна к тому, если я буду хуже других одета, что лошади будут хуже, чем у других. И вообще мне ни за что внешнее не будет стыдно, как бывало в прошлом году, и не потому, что все в нынешнем году будет лучше, а просто потому, что я почувствовала, что это не важно в жизни и что, как папа говорит, стыдно иметь, а не стыдно не иметь.

   В ужасном духе глупом! Чего-то нужно, чего-то недостает, сама не знаю чего, и ничего вместе с тем не желаю. Скорее бы в Школу и заняться, а раз займусь - это будет моя жизнь.

   Еще мне нужно (по гадкому чувству нужно) admiration {восхищения (франц.).} и ласки: я к ней слишком привыкла.

   Тетя Таня написала не довольно ласковое письмо, хотя оно очень нежно и задушевно, m-me Олсуфьева не довольно ласкала,- вообще я недовольна и одинока. Это - гадко и неблагодарно. Я должна так быть счастлива своей судьбой, а я все ропщу!

  

   17 октября. Воскресенье.

   Я знала, что в Москве я не так часто буду писать свой дневник, и мне это жалко, потому что мне кажется, что это для меня очень полезно: я стала за последний год гораздо серьезнее и стала более здраво смотреть на жизнь, чем прежде. А может быть, это с годами я стала гораздо тверже, и больше стала замечать, как я живу, а не отдаюсь безотчетно удовольствиям,- нет, скорее неудержимым animal spirits {дикий восторг (англ.).}, как прежде. Я теперь осторожнее: я бы никогда не допустила себя любить человека, которого я не считаю вполне хорошим, т. е. не хорошим, а которого бы я не вполне одобряла. А тогда это началось с ухаживанья с его стороны, а я этому поддалась и увлеклась. Теперь бы из какого-то чувства самосохранения я не допустила бы этого, может быть потому, что я чувствую, что если я полюбила бы теперь, то наверное сильнее и серьезнее.

   4-го мне минуло 18 лет, и я очень сокрушалась о своей старости. Право, мне теперь кажется, что милее девочки 16-ти и 17-ти лет ничего быть не может; они для меня прошли навсегда. Папа тоже находит, что теперь этого детского веселья, как было, во мне уже нет. Впрочем, довольно об этом писать, лучше напишу, что у нас делается.

   У нас новая madame, очень симпатичная, красивая, седая, настоящая парижанка ²³.

   Дядя Сережа приехал. Мы нынче у них были. Они все - премилые, но уж очень дики, как-то ничего у них не делается, как у всех, но это тем лучше; я бы только желала, чтобы они еще меньше были заняты внешностью, хотя мне приятно было бы видеть Верочку хорошо одетой. Если бы она была одета к лицу, она была бы очень хорошенькой, хотя платье делает мало разницы. Дядя Сережа меня спросил, как я ее нахожу. Я говорю: "Она прекрасная". Но он говорит, что он о внешности спрашивает, душа-то ее и говорить нечего, что прекрасная, а внешностью не взяла. Я ему сказала, что я нахожу, что ее нельзя назвать дурной, но что она не красива. И то временами. Иногда она положительно дурна, а иногда хороша. Душа у нее золотая, но я не понимаю в ней эту церковность и очень странный взгляд на религию.

   Олсуфьевы две встали, Маня и Таня. Они мне раз написали, чтобы я приходила к ним в окно разговаривать. Для этого надо было влезть на крышу, что я и сделала, и с тех пор мы каждый день к ним ходим. Маня очень похорошела: в ней больше стало женственности, нежности после болезни и, я думаю, тоже на нее подействовала женитьба одного человека, которого она любила. Она стала как-то тише и грустнее, что в ней необыкновенно трогательно и привлекательно. Бедная, ее жизнь очень горькая. Во-первых, вот эта несчастная любовь, потом без матери она в этой большой семье более всех одинока, и ей это особенно тяжело, потому что она любит ласку и нежность и особенно ее ценит, а с мачехой она не всегда в хороших отношениях.

  

   2 ноября 1882 г. Вторник.

   Опять я в этом гадком, злом и недовольном духе, который меня так часто мучает, и так трудно его побороть. А нынче утром я была в таком блаженном духе, в который меня привели рисунки, которые я нынче смотрела. Это - рисунки Лицен-Майера к "Фаусту" Гете ²⁴. Я пришла в такой extase {восторг (франц.).}, что, ехавши домой, я не могла удержать улыбки удовольствия все время. Там были рисунки героинь известнейших русских романов, но не так хорошо сделаны: там была Лиза, Татьяна, Наташа, Вера из "Обрыва", Матрена из "Записок охотника" и Вера из "Героя нашего времени". Эти последние сделаны черным карандашом Андриолли. Фауст же нарисован углем и как хорошо, как смело, твердо и вместе с тем как мягко. Вот для чего я хотела бы иметь много денег: хоть бы не самые картины, а фотографии купить.

   Мы там были прямо из Школы, и многие из учениц и учеников там были. Мы с Аленой довезли Рамазанову. Она - премилая. Мы с ней рисуем одну натуру. Всего нас пятеро, и нам там очень хорошо. Яровой говорит, что мы - в "отдельном купе".

   Наша Школа началась в прошлый понедельник, а мы, т. е. Элен, Вера и я, начали ездить с четверга. Мы не нашли мест, и Алекс[андр] Захарович сказал, что если мы найдем натуру, то можно посадить в проходе. Тогда папа пошел и в кабаке нашел натурщика, довольно интересного, которого-то мы теперь в "купе" и рисуем.

   Мы все стараемся устроить вечерние классы, но не удается. Суриков было обещал, да отказался. Теперь мы хотим пригласить Прянишникова. Вот хорошо-то было бы!

   Нынче у Верочки собираются, но мама не хочет, чтобы я ехала. Мне было ужасно досадно. Не потому, что мне особенно хотелось из дому уезжать, но потому, что мне не нравится ее манера хотеть или не хотеть; говорит, что мы все друг другу уж переговорили (почем она знает!) и что мы все вздор болтаем.

   А, напротив, наша дружба очень полезна для меня: мы условились друг другу все говорить, что мы друг об друге думаем, и начали с того, что мы с Элен сознались, что Веру больше любим, чем Элен меня и я ее.

   Нынче Элен мне рассказала, что вчера они с Верой решили, что, хотя я очень хорошо пишу, но слишком воображаю себя художницей.

   Конечно - это неправда, но я всегда боюсь, чтобы подумали, что это - аффектация, если я буду говорить, что я так скверно пишу, что из меня никогда ничего не выйдет, хотя я в душе в этом уверена. Но я всегда молчу, когда меня хвалят, а это можно понять, как будто я соглашаюсь с теми глупостями, которые мне иногда говорят.

   Тетя Таня прислала мне фотографии Веры и Маши, очень мило сделанные, особенно Маша: хохочет во весь рот и очень похожа.

   В воскресенье у нас собирались родные, Дьяковы, Киля Кослинский {шуточное прозвище Коли Кислинского. Прим. сост.} и Миша Сухотин. Он очень много пел и произвел такой фурор, что его оглушили аплодисментами. (Как гадко: французские слова по-русски.)

   А Коля очень ошибся: сел сейчас же после Миши петь свои оперетки и романсы, и так тяжело и грубо, что скоро остался почти один за фортепианами.

   В субботу мы званы на Мишу Сухотина с гитарой. Мы с ним продолжаем быть на "ты", хотя я хочу прекратить: все-таки он - мужчина, а я "девица". Хотя это - очень глупо: нельзя быть дружной ни с кем, кто - мужчина, сейчас толки пойдут, что влюблена. Треснула б!

   Сейчас должна была перестать писать: Миша капризничал, надо его было успокоить, что мне тотчас же удалось. Helene бы сказала, что я хвастаю, но право, это так легко, и няни никогда этого не умеют. Да и не только няни: матери, воспитывая детей, сколько делают ошибок. И в моем воспитании, хотя сравнительно меня прекрасно воспитали, сколько было ошибок! Я помню, например, раз мне мама сказала, когда мне было уже 15 лет, что иногда, когда мужчина с девушкой или женщиной живут в одном доме, то у них могут родиться дети. И я помню, как я мучилась и сколько ночей не спала, боясь, что вдруг у меня будет ребенок, потому что у нас в доме жил учитель.

   По-моему, надо так осторожно говорить с детьми и только то, что они могут понять, особенно с более чувствительными и впечатлительными. За что им страдать больше того, что придется в жизни случайно испытать? Но, впрочем, человек от страданий не хуже делается.

   Сегодня мама получила от Тургенева рассказ для дяди Пети "Перепелка", которую дядя Петя издает вместе с рассказами папа²⁵.

   Вчера вечером мы были у Олсуфьевых и читали "Свои люди - сочтемся!" по ролям. Было очень приятно.

   Лучше всех читает Гондати, Таня читает недурно, Левицкий ужасно тянет и читает с таким пафосом, что даже смешно. Анна восхищается и влюбленными глазами на него смотрит. Мне это flirtation {флирт (англ.).} ужасно не нравится. Он - пренеприятный, за ней как-то свысока ухаживает, а она такая покорная и счастливая. Противно! Как-то низко, неблагородно это у них. И родные на это смотрят, как будто это так должно быть. Уж не завидно ли мне, что они любят друг друга, а мне некого любить? Но мне кажется, что нет. Это было бы слишком глупо и гадко.

  

   17 декабря. Пятница. 2 часа дня.

   Только что приехала из Школы. По дороге заезжала к Родольфи мерить платья, которые мне привезли из Парижа.

   Нынче мой этюд подвинулся, и Прянишников немного поправил. Я что-то стала равнодушна к живописи. Это меня огорчает. К чему же я не равнодушна более или менее?

   Нынче в Школу пришла Лаханина, чтобы помириться с Ильинской. Они сильно поссорились, и Лаханина целую неделю не ходила в Школу и все плакала. Она слишком много работает и оттого совсем больна, несчастная. Право, когда я посмотрю, как эти все девушки работают, мне стыдно делается, что я такая лентяйка, а все-таки я по пяти и по шести часов в день занимаюсь.

  

   29 декабря. Среда. 11 часов вечера.

   Нет, я в Москве совсем испортилась! Хотя никогда во мне много хорошего не было, но я чувствую, что это малое теперь совсем исчезло. И какие теперь мои интересы? Танцы, приемные дни, туалеты, кокетство со всеми, кого ни встречу, и даже мои несчастные кисти и палитра лежат без употребления, хотя мне Прянишников поставил прехорошенькую nature morte {натюрморт (франц.).}.

   Но мне эта лень надоела. Завтра я велела себя разбудить пораньше и буду рисовать до приема.

   Сейчас приходил дядя Костя и учил, как завтра все устроить, чтобы принимать. Но теперь это меня не интересует. Как-то, когда я пишу дневник, с меня большая часть моего frivolite {легкомыслия (франц.).} спадает и я гораздо делаюсь серьезнее.

   Перед праздниками в Школе был экзамен, и я получила второй номер за этюд с девочки. Он вышел хорош и папа очень понравился.

   Если бы я много работала, я уверена, что я бы могла хорошо рисовать и писать: меня бог способностями не обидел.

   На днях мы с мама поссорились и, как почти всегда, из-за детей. Андрюша с Мишей поссорились. Андрюша, как всегда, побежал жаловаться мама, а мама говорит:

   - Скажи ему, что он - мелкая птица!

   Я этого ничего не слыхала, только слышала, как Дрюша прибежал и стал на Мишу кричать: "Ты - мелкая птица! Мама говорит что ты - мелкая птица!"

   Я не вытерпела и сказала мама, что я думала, и говорю, что я еще удивилась, кто мог его такой глупости научить. Мама - в слезы, говорит, что я с ней обращаюсь жестоко, а я никак не воображала, что она это так к сердцу примет, и тоже в слезы.

   Я всегда забываю самой простой вещи - это чтобы вообразить, что бы мне кто-нибудь то сделал или сказал, что я сама делаю.

   Потом мама ко мне пришла, и мы помирились, то есть она мне простила и говорит, что "ты уже большая, ты можешь мне делать замечания, но не так".

   Боже мой, какой у меня ужасный характер! И, главное, то трудно, что я одна должна над ним работать: только папа мне иногда помогает, и то мало ²⁶.

   Теперь на праздниках у нас живет Альсид. Он очень милый мальчик, очень свежий и здоровый физически и нравственно.

   Вчера вечером бедняжка плакал до поздней ночи об отце: она (madame Seuron) с ним в разводе. И особенно потому ему припомнилось, как прежде было хорошо, потому что мы все вместе и так счастливы. Madame Seuron мне нынче про это рассказала и насилу удерживала слезы. Ее жалко: чудная женщина, такая красивая и такая несчастная, должна по людям жить, а что может быть ужаснее?

   Be it ever so humble, there's no place like home {Ничто не сравнится с родным домом, как бы скромен он не был (англ.).}. Впрочем, будет мне писать, пора спать, а то все реву и с чего? Какого еще счастия нужно?

   Или нет, для утешения напишу, как мы в понедельник у дяди Сережи плясали.

   Был танц-класс для детей, но и мы, три большие, были. Наши кавалеры были: Киля Кос, Сережа Горчаков, Гагарин, Сухотин. Мне очень было весело, давно не танцевала.

   Потом Миша Сухотин пел, и дядя Сережа в азарт приходил, и Марье Михайловне понравилось. Вообще она своим вечером очень была довольна, потому что она видела, что всем было весело. Ее наконец стали просить петь или гитару взять, но она ни за что не хотела.

   Завтра, может быть, Верочка придет помогать мне принимать.

   Дядя Саша Берс здесь. Он теперь - вице-губернатор в Орле. Саня Кузминский был очень болен воспалением в легких, но теперь выздоравливает, слава богу.

   Катя Олсуфьева при смерти, но тоже болезнь идет теперь легче, так что она, может быть, выздоровеет. Жалко было бы! Такая чудесная девочка.

  

   30 декабря. Четверг.

   Нынче мы принимали. Были вот кто: Чичерина, m-me Боянус (звала на детский спектакль и вечер), Кислинские отец с сыном, Свербеевых четверо, Сухотин с женой, оба в синеньком, m-me Самарина привезла приглашение на бал к Щербатовым, потом Саша Перфильев.

   Вечером мы нарядились и поехали к дяде Сереже и к Нагорновым. Было весело, но не очень, могло бы быть веселее.

   С нами ездили Carrie, Сережа зидом {звездочетом (франц.).}, Леля, Alcide испанкой, Верочка негритянкой и Элен офицером. Я была бабой. Рисовать, конечно, я не рисовала, тем более что с этим приемным днем мне мою nature morte расстроили.

   Я этому приглашению на бал не слишком обрадовалась. Конечно, мне было бы ужасно досадно, если бы я на нем не была, и мне, наверно, будет очень весело, но я на него не слишком стремлюсь. Отчего это все больше меня не радует? То есть не так, как бы год тому назад? Но все-таки у меня огромная страсть к тому, чтобы за мной ухаживали, чтобы меня хвалили и замечали бы. Если бы не эта страсть, с каким удовольствием я осталась бы зиму в Ясной. Впрочем, нет: для живописи мне было бы там куда как хуже.

   Ну, будет, пора спать. А то я страшно тупа, ни одной мысли не чувствую, только сонливость ужасную. Зеваю во весь рот каждую секунду.

  

   10 января 1883 г. Понедельник.

   Шестого были с мама на бале у Щербатовых. Бал был очень красивый и очень оживленный, главное, потому, что сам князь очень был мил и приветлив и очень желал, чтобы у него веселились.

   На мне было белое тюлевое платье с белым атласом, а на мама - черное бархатное с множеством alencon {алансонских кружев (франц.).}. Я танцевала нулевую кадриль с Борей Соловым, первую с Мишей Сухотиным, вторую с Обуховым-гусаром, третью - с Глебовым, четвертую - с Куколь-Яснопольским, мазурку с Кислинским, а котильон с дирижером - графом Ностицем. Для меня котильон было самое веселое, потому что он хорошо танцует и очень милый мальчик, очень простой, веселый и, главное, оттого он мне понравился, что мне сказали, что "j'avais fait la conquete" {я одержала победу (франц.).}. He могу же я не найти его милым? Хотя это ужасно стыдно, но это так, меня всегда подкупает, когда меня хвалят. Я слышала тоже, что нашли, что Ольга Лобанова, Соня Самарина и я - имели больше всего успеха на бале, но, по-моему, Ольга Лобанова имела огромный успех и Лиза Хвощинская, хотя обе были не очень хорошо одеты. Ужин был великолепный, от Оливье, и оркестр Рябова, весь спрятанный в зелени. Мы приехали домой в половине седьмого.

   После бала сколько я приятных вещей слышала! Я их запишу, хотя это не должно мне доставлять удовольствия. Но это - моя постыдная слабость - ужасно люблю flatterie {лесть (франц.).}.

   Ну вот, когда я прошла с Ностицем мазурку, то многие заметили и сказали, что я хорошо танцую. Потом, когда мы были у Оболенских, когда я вошла, Ностиц или Соловой (не знаю, который) уходил, но, когда нас увидал, говорит:

   - Ну, уж теперь я не уйду!

   Ведь приятно!

   Я, должно быть, буду играть на спектакле у Оболенских. Они меня усиленно зовут, и мне ужасно хочется. Соллогуб режиссирует. Он вчера вечером у нас был и делал замечательные фокусы. Например, он подбрасывает апельсин на воздух - и он вдруг исчезает, и потом он его вынимает из-под коленки¹.

   Вчера очень много было народа, и все приятные: Свербеевы, Сухотины, Соллогуб, Маслова, граф Олсуфьев и еще много. Мне было очень весело.

  

   22 февраля. Вторник.

   С тех пор как я бросила писать свой дневник, уже прошло столько времени и в это время столько было событий! Я успела целый роман начать и, к счастью, кончить. Как же можно играть на любительском спектакле без того, чтобы за кулисами не было тоже романа, хотя бы самого короткого и пустого?

   Началось, когда мы раз, после репетиции танцевали у Капнист. И мы плясали одну кадриль и мазурку, которую, так как он дирижировал, он соединил с котильоном, чтобы танцевать с одной и той же дамой. Но тут ничего особенного не было сказано.

   На репетициях мы ужасно шалили, пугали друг друга из-за двери и вообще веселились.

   Когда у нас был детский вечер, он был.

   Как-то после одной кадрили я отозвала Кислинского, чтобы что-то сказать о мазурке, так как он дирижировал, и мы с ним заговорились. Он, как всегда, какие-то стал говорить пошлости, только вдруг подскакивает Мещерский и говорит:

  - Кислинский! tu fait la cour a la comtesse? {ты ухаживаешь за графиней? (франц.).}

   Мы с Кислинским переглянулись и рассмеялись.

   Наконец Кислинский говорит:

  - Oui, mon cher, depuis cinq ans {Да, милый мой, уже пять лет (франц.).}.

   Мещерский говорит:

   - Moi aussi je fait la cour a la comtesse. Voici ma carte {Я тоже ухаживаю за графиней. Вот моя визитная карточка (франц.)}.

   Я не знала, рассердиться ли мне или нет, но так как в душе не рассердилась, то и не стала притворяться.

   За котильоном у нас был самый оригинальный разговор: мы делали друг другу наши confidences {признания (франц.).}. Он мне рассказал про свою flamme {страсть (франц.).}, и я ему про свою. Потом он у меня все спрашивал: многие ли за мной ухаживают - и ужасно удивлялся, что никто.

   - Чего вам больше нужно: вы красивы, умны,- и еще что-то такое, не помню что. Теперь еще я за вами ухаживаю.

   И действительно: он стал усиленно ухаживать, но я его уверила, что са ne prendra pas {это не будет иметь успеха (франц.).}.

   Он перестал или, скорее, не перестал, но совершенно иначе стал ухаживать и гораздо успешнее. Мама это ужасно не нравилось.

   Раз мы сидели у Оболенских в маленькой гостиной. Это было во время генеральной репетиции. Я не могла выйти, потому что была нагримирована, и велела Леле сказать, чтобы Мещерский принес мне винограду. Он пришел и говорит, что "спасибо, что меня позвали".

   В этой комнатке было почти темно. Мы с Машей сидели на кушетке, а он стал на колени - и мы так хорошо поговорили. Он мне рассказывал всю свою жизнь: как он всегда был одинок, никогда не имел семьи и как он с радостью думает о том, как он женится.

   Я ему не советовала, но он говорит, что он именно такой человек, что, хотя он знает, что он будет очень дурной муж, но семейная жизнь для него имеет так много прелестей, потому именно, что он никогда ее не имел. Это его больное место, и он никогда об этом равнодушно говорить не может. Мне его так было жалко, что я его чуть не полюбила в этот вечер.

   Пока мы сидели здесь, мама прошла и потом меня побранила за это. Но не все ли мне равно? За такой разговор можно и брань перенести.

   Я его как-то спросила:

   - Et maintenant me faites vous la cour? {А теперь вы за мной ухаживаете? (франц.)}

   Он говорит:

   - Non {Нет (франц.).},- с таким взглядом, который лучше всяких "cour" {ухаживаний (франц.).}.

   Он мне всегда рассказывал, за кем он ухаживает, и я одобряла или бранила. Мне нисколько не было досадно, потому что я по себе судила: мало ли с кем я кокетничала. А вместе с тем мы чувствовали: все-таки что мы друг для друга больше, чем все другие.

   Раз как-то мы за кулисами стоим с Ностицем и разговариваем. Вдруг откуда ни возьмись - Мещерский и говорит:

   - Pas de cour, pas de cour! Je ne permet pas, parce quo je suis terriblement jaloux {Никаких ухаживаний, никаких ухаживаний! Я не позволю, потому что ужасно ревнив (франц.).}.

   Мне это не понравилось, и я ему говорю:

   - Mais de quel droit? {А по какому праву? (франц.).}

   Он говорит:

   - Personne ne peut me defendre mes sentiments, pas meme moi - meme {Никто не может запрещать моим чувствам. Даже я сам (франц.).}.

   Он всегда самым неожиданным образом в самые неожиданные минуты являлся, и когда я как-то этому удивилась, он говорит:

   - Я всегда там, где я совсем не нужен.

   На сцене он играл моего жениха, и он на генеральной репетиции решил, что ему надо при встрече у меня руку поцеловать. Я ему это позволила, а на сцене он с храбростью схватил мою руку, но поцеловать не решился, и это вышло так смешно, что мы чуть не расхохотались. Потом за кулисами он говорит:

   - Графиня, дайте вашу руку, я буду учиться, как надо ее целовать.

   Я, конечно, не дала, но потом он обещал целовать свою руку. Только это я позволила. В первый раз он, действительно, поцеловал свою руку, потом второй раз медленно поднял мою руку к губам и поцеловал. Я так смутилась, что ничего не нашла сказать, хотя я чувствовала, что должна была ему показать, что это мне не нравится.

   Вот эти несколько дней были самые хорошие. С спектаклем все кончилось.

   На другой день после того, как мы в последний раз играли, был бал у генерал-губернатора. Я с ним танцевала мазурку. До нее я танцевала с Кислинским и Лопухиным кадрили, а он эти две совсем не танцевал, и, как всегда, он явился вблизи от нашего места.

   Мой кавалер его не видал, а я все время чувствовала и видела его и мне хотелось его помучить, и потому я так кокетничала, как никогда, и я думаю, мой кавалер был удивлен, что я вдруг сделалась так разговорчива и brillante {блестяща (франц.).}. А там я видела тучи, и это меня, признаюсь, радовало.

   За мазуркой он и говорит:

   - Я знаю многих, которые за вами ухаживают, и вы со всеми одинаковы. Отчего это?

   Я говорю:

   - Неужели со всеми? и с вами?

   - И со мной, но,- говорит,- я не понимаю, зачем я вам нужен. Неужели вам хочется, чтобы мое чувство к вам продолжалось бы несколько месяцев и потом бы все кончилось?

   А я говорю:

   - А знаете, мое чувство обыкновенно продолжается несколько недель, даже несколько дней.

   Нет, я все это пишу не так, тут это выходит совершенно бессмысленно, а у нас это было очень ясно.

   Мне его стало жалко опять и я очень ясно показала, что для меня он и другие - большая разница. Но когда он это понял, он как будто испугался и стал мне доказывать, что он не стоит этого, что он - самый пустой человек, в чем я с ним совершенно согласилась. Я ему сказала, что в это