Бунин Иван Алексеевич - Устами Буниных. Том 2

ь и плохие вагоны. [...] Леня вагоном-рестораном восхитился меньше, чем Галя когда-то. Ему вообще более близко то, что дальше от культуры. [...] Я испытываю к нему нежность за его чистоту, за какую-то девственность натуры, за талантливость, за то, что все чувства у него настоящие, не изломанные, за то, что он умеет страдать, сильно чувствовать, даже за негибкость, на которую нападает Ян.

   В Марселе [...] я ночевала с Галей. Много говорили, как ей быть, чтобы больше получить свободы.

  

   13 мая.

   Приехали на Бельведер. [...] И. Ис. [Фондаминского. - М. Г.] дома не было. [...] Во всех комнатах цветы. Чувство дома и успокоения. [...]

  

   14 мая.

   Пришли деньги из Америки. Ян успокоился. [...]

  

   16 мая.

   [...] Статья Савельева о "Жизни Арсеньева" в "Руле". Хорошая, лучше, чем М. Ал. [Алданова. - М. Г.]. Он глубже взял и оригинальнее понял это произведение. [...]

   Настроение Яна поправляется, он прямо стал другим человеком, чем был в Париже. Бог даст, скоро начнет писать. [...]

  

   17 мая.

   [...] За обедом разговор о смерти. Ян возмущается обрядами. - "Умер человек и как можно быстрее его увезти. Я хотел бы, чтобы меня завернули в холст и отправили в Египет, а там положили бы в нишу на лавку и я высох бы. А в землю - это ужасно. Грязь, черви, ветер завывает". Говорил он об этом с изумительным спокойствием. Говорил, что не может видеть крепа. [...]

  

   18 мая.

   [...] У Ил. Ис. болит зуб, но он старается не подавать виду... А все же в этом году он не такой, каким был в прошлом. [...] По-видимому, ему нравится Скабарь, во всяком случае, он пока ему интересен. И только с ним он говорит охотно. [...] Он сказал: "Мне он нравится. По-моему, он умный, наблюдательный, чистый". [...]

  

   28 мая.

   Неожиданно съездила на машине в Клозон. Ол. Л. [Еремеева. - М. Г.] в чистом белом фартуке, дети на вид здоровы. Очень мила одна девочка француженка. [...] Ол. Л. гордо сказала: "трудных детей для меня не бывает". Почти все родились в эмиграции, и у всех прекрасный московский выговор. [...]

  

   30 мая.

   [...] Осоргин написал статью о Куприне, пишет, что это самый человечный писатель. - В "Возрождении" интересная статья Ходасевича о книге Белого "На рубеже двух столетий". [...]

  

   31 мая.

   Были Кугушевы с m-me Лапинской. Я все время занимала последнюю. Говорили, конечно, о Телешовых, об Елене Андреевне. Обе мы восхищались ее внешностью, душой. Она всегда была интересна, умна, остроумна. Но в любви несчастлива. Она любила некоего Глинкэ, красивого человека, но ей показалось, что он женится из-за денег, и она отказалась. Был в нее влюблен Гусев, студент - но тоже не вышло. В брак с Телешовым она вступила не по любви. Лапинская считает это большим мезальянсом. Я доказывала, что Ел. Ал. была счастлива. Н. Дм. очень порядочный человек с хорошей душой, любил ее дружески, был семьянином, умел вокруг себя создать кружок писателей, умел возбуждать к себе любовь. [...]

  

   11 июня.

   [...] Ян вчера говорил: "Как я устал, как изменился. Мне все хочется молчать". [...] Долго говорили о Лосе. Он почему-то к нему очень строг, даже как к писателю. И мне все чудится, что это он нарочно, чтобы мы не портили его, "а то и так у него слишком много самомнения".

  

   14 июня.

   [...] Спор за обедом о том, что писать молодым писателям. [...] Гале и Лене кажется, что без России пропасть, мы же доказывали, что именно писателю хорошо, только нужно осознать трагичность положения.

   - Все равно, высоту или падение, - говорил Ян. - Все зависит от таланта, от серьезности.

   И. И. говорил, что для писателя главное расти духовно. - "Нужно самому решить, что делать, и тогда все будет. Я в 25 лет Россию переворачивал и не ждал никаких вождей". [...]

  

   16 июня.

   Во время обеда пришла А. Ос. [Фондаминская. - М. Г.], принесла сыру и черного хлеба. У нас, к счастью, были пирожки без мяса и я могла ее угостить. Потом сидели в саду. Говорили об их осеннем путешествии со Степунами в Печеры, а затем по Латвии. В Печерах они хотят пробыть недели 3. Потом говорили об издании книг. [...] Скабарь советовал издавать книги в Риге, бумага гораздо дешевле, как и труд. [...]

  

   17 июня.

   Писала, дошла до квартиры близь Собачьей площадки⁵. [...]

  

   20 июня.

   [...] Разбирала письма. Попалось [письмо. - М. Г.] Катаева с белого фронта.

  

   [Это письмо сохранилось в архиве. Написано оно химическим карандашом, без Ъ, но с Ѣ и i. Привожу текст:]

  

   15 окт. [год написан неразборчиво. - М. Г.], ст. Вапнярка.

  

  Дорогой учитель Иван Алексеевич,

   Вот уже месяц, как я на фронте, на бронепоезде "Новороссии". Каждый день мы в боях и под довольно сильным артиллерийским обстрелом. Но Бог пока нас хранит. Я на командной должности - орудийный начальник и командую башней. Я исполняю свой долг честно и довольно хладнокровно и счастлив, что Ваши слова о том, что я не гожусь для войны - не оправдались. Работаю от всего сердца. Верьте мне. Пока мы захватили 5 станций. Это значительный успех. Часто думаю о Вас. Несколько раз читал Ваши стихи в "Южном Слове". Они прекрасны. С каждым новым Вашим стихотворением я утверждаюсь во мнении, что Вы настоящий [у Катаева "настоящой". - М. Г.] и очень большой поэт. Завтра напишу Вам большое письмо с приложением своих стихов, которые прошу пристроить в Одессе куда-нибудь, напр. в "Россию". Привет Вере Николаевне. Ваш Валентин Катаев⁶.

  

   24 июня.

   [...] С М. Ал. [Алдановым. - М. Г.] провела часа два а deux. Он обрадовался мне. Гостиницей доволен. Рассказывал о нашем кружке. У Аминадо, бедного, отец умирает. К Зайцевым приехала сестра Бори. Она хочет постричься в монастырь. Верочка летом хочет тоже жить при обители, сначала и Борис думал там провести "каникулы", но испугался плохого стола. От жизни в Пюжере он в восторге, много наработал. Ходосевичи нашли себе место недалеко от Парижа, куда скрываются время от времени. Мережковские только на этих днях приезжают в Ле Каннэ. [...]

   М. Ал. хочет попробовать жить здесь, посмотреть, можно ли будет, или приезжать с Таней [Т. М. - жена Алданова. - М. Г.] сюда на несколько месяцев. Боится, что Тане будет скучно. Я уговариваю - если есть знание языков и умение играть в бридж - везде и всегда желанный член общества.

  

   25 июня.

   Вчерашний обед прошел "на ять"... М. Ал. рассказывал о примирении (у Цетлиных) Мережковских с Вишняком и Ходасевичами. [...] Алданов рад. [...] Говорили долго о Мережковских. И. И. [Фондаминский. - М. Г.] думает, что на З. Н. находит минутами злоба и она начинает кого-нибудь костить. [...] Ян был в ударе, хорошо говорил о Мережковском, что когда ему не нужно чего-нибудь добиваться, бывает умен, блестящ, но затем может нести околесину. И. И. говорил, что хотел бы устроить "Лигу благоприятного отношения среди писателей". [...]

  

   28 июня.

   Скабарь так и сияет: вернулись с острова, где провели целый день, и мы - Галя, он и я - купались. [...] Как мне жаль его, не может и 300 фр. получить в месяц с "П. H.", a работает по целым дням. [...]

  

   29 июня.

   [...] Обед у нас прошел весело. Ян читал выписки из дневника Блока. [...] В связи с этим М. Ал. поднял вопрос, может ли большой поэт быть глупым человеком. Ян думает, что нет, что настоящий поэт должен быть умен.

   - А, может быть, в поэзии главным образом химия слов? Ведь музыканты бывают глупы, да и ученых я много знал глупых, - сказал М. Ал.

   - Ну, музыкантов я мало знаю, - сказал Ян, - а у ученых, может быть, развита лишь одна часть мозга, а потому они кажутся в жизни глупыми. Но поэт должен осознавать мир, вспомним Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета. [...]

  

   1 июля.

   [...] К пяти к Фондаминским. [...] Занимала всех Лопатэн [Лопатина. - М. Г.]. Много рассказывала о Толстых. Алданов все расспрашивал. Возникали и споры, т. к. Ек. М. не любит Толстых и относится даже к Л. Н. пристрастно, а Ян как раз очень страстен. [...]

  

   3 июля.

   Весь день читала "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу". Вот, что все время было нужно. [...]

  

   9 июля.

   Начала читать Huxley. Кажется, прав М. Ал. - писатель очень интересный. [...]

   Обедали у нас Фондаминские. [...] Прощаться было грустно, как всегда, когда кончается один период жизни. [...]

  

   16 июля.

   [...] Опять читала К. Леонтьева и опять восхищалась оригинальностью его личности, умом, тягой к красоте и смелостью суждений, мысли. [...]

  

   18 июля.

   Только что вернулись от Кугушевых. [...] Сидели в доме с закрытыми ставнями, т. к. дул сильнейший мистраль. М. А. рассказывала свою жизнь. Ее первый муж был душевно-больной и десять лет она оставалась соломенной вдовой. Плевако подавал ее прошение о разводе царю. Ал. III отказал. [...]

  

   20 июля.

   Вчера мы с Леней отлично провели день. Были утром в Juan les Pins. Алданов в воде очень жив и весел. [...] решили дойти до Канн водой. [...]. [...] Леня весь так и сиял. Он в море, как дома - ловил морские звезды, искал ежей и вдруг, увидав спрута, кинулся за ним и ловко схватил. [...]

   Под платанами увидали Мережковских. [...] с ними был молодой человек. Оказалось, сын Шаляпина Федя. [...] Они [Мережковские. - М. Г.] с Шаляпиным мастерят фильму. [...]

  

   23 июля.

   [...] Ян рассказывал о разговоре с М. Ал. [Алдановым. - М. Г.], который спрашивал Яна, чем он утешается - [неразб. написанное слово. - М. Г.] верой в Бога и, вероятно, сильной любовью к жизни. - Да, это самое мудрое, что можно ответить, - согласился М. Ал. - Вы вообще самый мудрый человек, какого я только знаю! Я засмеялась. Ян и мудрость. Впрочем, он не мудр с житейской точки зрения, а с высшей - он, конечно, мудр. [...]

  

   29 июля.

   Мы все поехали в Канн, думали проехать в Траяс, но пришлось бы ждать поезда целый час. Решили отправиться на остров Св. Маргариты. Там, действительно, хорошо. Цикады, густой запах пиний, безлюдность, глушь, море. Купались. [...] Весело не было. Ян был подавлен и его настроение передавалось всем. Что с ним? Я никогда не видала его таким подавленным. Не пишет, плохо спит, из-за пустяков сердится. Боже, как хотелось бы хоть одно лето провести легко и весело. [...]

   Ян бранил Галю за то, что она не работает - "Почему-то хотят все, что пишут, печатать. А нужно писать всегда. Ведь, если начнешь ничего не делать, в кафе ходить, то так и тянет. А писать, работать - нужно втянуться" [...]

  

   31 июля.

   [...] Ян в лучшем настроении. Во время прогулки он вел с нами разговор на литературные темы. Он только обескураживает Лося насчет исторических романов, - до чего это бунинская черта, кто близко - тот ничего не может делать. [...] А на Леню это подействовало. А на самого Яна как действовали братья уверяя, что он ничего не знает и ни о чем писать не может. А между тем, Юлий Ал. считал его очень талантливым.

  

   2 августа.

   Сорин был недолго, т. к. он ежедневно ездит в два часа на этюды. [...] Он рассказывал, что когда жил в Арзамасе, Горький говорил ему: "Вот поезжайте с Катей в Нижний и купите ей шелку на платье, такого, чтобы шуршал, люблю шуршащие юбки".

   Галя верно заметила, что Сорин причесывается под Гоголя. [...]

   А дома нас ждали гости - Рахманиновы, приехавшие на неделю сюда в своей машине. Он был в отличном сером костюме и новой шляпе. [...] У нее синематографический аппарат, - снимала. [...]

   В Рахманинове чувствуется порода и та простота, что была присуща нашим барам. [...] Говорили о черепах: длинноголовые - это высшая раса, большинство военноначальников, царей, Петр Вел., Романовы до Александра III и Николая II. [...]

   Опять Рахманинов говорил, чтобы Ян писал о Чехове. Возмущался Цетлиным: "Теперь модно поругивать Чехова".

  

   3 августа.

   Только что вернулись из Канн. Давно не проводили мы лунного вечера на берегу моря. Ян сказал: "Мы ужинали, как босяки, под лодкой". [...] Я долго разговаривала с М. Ал. [...] Говорили о Дурново, кот. за полгода до войны подал государю записку, где предсказал все, что случилось. [...] Подъехали Рахманиновы, он, как всегда, прост, мил и благостен. [...] С. В. много говорил о Шаляпине. У него голоса нет, успех падает, он и сам понимает, что пора на покой, да М. В. не дает разрешения. Рассказывал, как Шаляпин роли придумывал. Нужно играть Олоферна - он об Олоферне ничего не знает - ему Савва Мамонтов говорит: нужно, точно с фрески сошел. Шаляпин ухватил и стал вести роль с угловатыми движениями. Газеты упомянули о фресках, а вскоре и он сам стал везде рассказывать, что Олоферна он придумал изображать, "как фреску". Нужно ему было готовить речь Сальери, а он и понятия не имеет, что за человек, какой грим. Врубель на листе почтовой бумаги нарисовал Сальери, и Шаляпин так и стал гримироваться. Гримировался он изумительно, по пути к Грозному он был Листом. Как это он делал, не объяснил. Много с ним возился Ключевский. Заставить его читать бывало трудно. Так Чехова и не прочел!

   - А гармонию он знал? - спросил М. Ал.

   - Какое там гармонию! Он и из оперы-то знает всегда только свою партию. [...]

   Таня сказала мне, что Шаляпин трудный человек, более трудного, даже тяжелого, она не знает. [...]

  

   5 августа.

   [...] Попробую записать то, что слышала сегодня у Алданова за завтраком. [...]

   Рахманинов рассказывал о Толстом, который жестоко обошелся с ним. "Это тяжелое воспоминание. Было это в 1900 году. В Петербурге года 3 перед тем исполнялась моя симфония, которая провалилась. Я потерял в себя веру, не работал, много пил. Вот, общие знакомые рассказали Толстому о моем положении и просили ободрить меня. Был вечер, мы приехали с Шаляпиным, - тогда я всегда ему аккомпанировал. Забыл, что он пел первое, вторая вещь была Грига, а третья - моя, на скверные слова Апухтина "Судьба", написанные под впечатлением 5 Бетховенской симфонии, что и могло соблазнить музыканта. Шаляпин пел тогда изумительно, 15 человек присутствующих захлопали. Я сразу заметил, что Толстой нахмурился и, глядя на него, и другие затихли. Я, конечно, понял, что ему не понравилось и стал от него убегать, надеясь уклониться от разговора. Но он меня словил, и стал бранить, сказал, что не понравилось, прескверные слова. Стал упрекать за повторяющийся лейтмотив. Я сказал, что это мотив Бетховена. Он обрушился на Бетховена. А Софья Андреевна, видя, что он горячо о чем-то говорит, все сзади подходила и говорила: "Л. Н. вредно волноваться, не спорьте с ним". А какой шор, когда он ругается! Потом, в конце вечера, он подошел ко мне и сказал: "Вы не обижайтесь на меня. Я старик, а вы - молодой человек". Тут я ответил ему даже грубо: "Что ж обижаться мне, если Вы и Бетховена не признаете". - Он мне сказал, что работает ежедневно от 7 до 12 ч. дня. "Иначе нельзя. Да и не думайте, что мне всегда это приятно, иногда очень не нравится, и трудно писать". Я, конечно, больше ни разу не был у него, хотя С. А. и звала. Темирязев тоже говорил, что он спорил с ним по физиологии растений, хотя в этом ничего не понимал. Вообще, когда он говорил, то никого не слушал". [...]

   Ян старался оправдать Л. Н. Сергей Вас. до сих пор задет.

  

   6 августа.

   Продолжаю запись вчерашнюю: Рахманинов передавал слова Толстого о толстовцах: "Это все равно, что ключи в кольце, они кажутся надетыми, а приглядишься, видишь, что им еще один оборот сделать надо, чтобы быть, где я". - Я так больше и не был у Толстого, а теперь побежал бы. Очень он меня тогда огорчил. А утешил Чехов, сказав, что, может быть, просто у Толстого в этот день было несварение желудка, вот он и кинулся.

   Вишневский рассказывал, что после первого представления "Дяди Вани" все поехали к Чехову. В театре был Толстой. Вдруг во время ужина, входит Толстой и, здороваясь с ним, говорит: "А зачем вы за чужой женой ухаживаете? Нехорошо!" - Ян замечает, что Вишневский не прочь прилгать.

   Шаляпин, когда ехал к Толстому, очень волновался, хотя почти ничего не читал. - Мы приехали вместе, - рассказывает Рахманинов, - Л. Н. сидит на площадке лестницы, а Шаляпин, расставив руки, неожиданно говорит: "Христос Воскресе!" - Толстой приподнимается и холодно, со словами "Мое почтение" пожимает ему руку.

   М. Ал. [Алданов. - М. Г.] передавал, что Шаляпин очень высокого мнения о Рахманинове. Рахманинов имел, конечно, большое влияние на Шаляпина, прежде всего своей необыкновенно большой музыкальной культурой и общим развитием.

   Говорит Рахманинов очень тихо, глухо. Слушать приходится с большим напряжением. [...]

  

   7 августа.

   Вчера все утро ушло на Сорина. Приезжал смотреть, где писать Галю. [...]

   Мы все восхищались М. А. [Алдановым. - М. Г.], что он не боится расспрашивать о том, что нужно ему для романа. На обеде у Сорина он расспрашивал его об освещении, какое могло быть в Юсуповском дворце в марте около шести вечера, о дворце, подробностях его украшений. - Он признавался опять, что самое для него трудное - описывать, а разговоры - очень легко. [...] .

  

   8 августа.

   [...] Вчера он [Алданов. - М. Г.] вспоминал свою эвакуацию, Толстых [А. Н. Толстого. - М. Г.] [...] Вот однажды Толстой говорит: - Давай издавать журнал! - Как? Да кто покупать будет? Откуда деньги? - Достанем. Редакторами будем мы, пригласим Чайковского, Львова. [...] И представьте, так и вышло. [...] С первого номера начались "хождения по мукам". [...] Там в редакции мы с вами в первый раз встретились после Одессы, Иван Алексеевич. Вы приехали с Толстым, мы все встали. Ведь вам тоже предлагали быть редактором, но вы отказались. Почему? - Да так, видел, что ничего сделать нового не могу, вот и отказался. - А знаете, Толстой всегда о вас хорошо говорил, он ценил вас. [...]

  

   11 августа.

   [...] Была у Мережковских. Фильма подвигается. [...] Они составляют фильму по Пушкину, либретто по А. К. Толстому, перечитывают романы, исторические документы. [...] - Я придумал встречу Бориса с Самозванцем, это для кинематографа очень эффектно. - А разве это было? - спросила я. - Конечно, нет, но можно придумать, что Дмитрия взяли в плен и тогда они виделись с Борисом. - А как же он спасся? - Бежал. [...]

  

   16 августа.

   [...] Сорин сказал, что он последний ученик Репина. Вообще, он рассказывает о себе много и все время втолковывает, что он знаменит и замечательный человек. [...]

   Вспоминаю, как Стеллецкий рассказывал, что Дягилев предлагал ему писать декорации и костюмы для балета из жизни Христа. Он отказался, сказав: во-первых, я дворянин, во-вторых, я русский дворянин, а в-третьих, я православный русский дворянин. Вы на смертном одре вспомните мои слова. - Стеллецкий рекомендовал Гончарову и она даже набросала эскиз иконостаса, при чем перепутала места Богоматери и Спасителя. Должны были танцовать без музыки, на двойном полу, чтобы отдавались звуки ног. Для антрактов Стравинский должен был написать хоралы.

  

   17 августа.

   Были у Неклюдовых на goûter, слушали рассказы из дипломатической жизни и из беженской, о ростовщиках из аристократии. [...]

   Обедали á deux с Яном. Было странно и приятно. [...]

  

   22 августа.

   Виделись с Поляковым-Литовцевым. Он произвел странное впечатление, точно его лихорадило. Он много говорил, обрушился на Алданова, что у него меньше творчества, чем у Брешко-Брешковского, что он блестящ, умен, как эссеист. [...] Когда же он пишет роман, он делает ошибки. [...] - "Нет, - я говорю ему, - вы еврей и никогда настоящим русским писателем не будете. Вы должны оставаться евреем и внести свою остроту, ум в русскую литературу". [...]

  

   25 августа.

   [...] Я немного писала о "Старом Пимене". Очень трудно. Я никогда еще так не мучилась, как теперь. Хочется показать два мира, два века, которые не в состоянии понять друг друга. Это не Тургеневские "Отцы и дети", там разговаривали, спорили, волновались, ссорились, а тут почти всегда молчание. Кончилось все бегством Оли и 18 лет не видались. Такое непонимание! Жутко и символично. [...]

  

   2 сентября.

   Завтракал у нас Мочульский. Как всегда, я испытывала удивление от его веселой жизнерадостности. [...] Много рассказывал интересного о немцах. [...] У него гостили 2 немца, принадлежавшие к очень теперь распространенному типу "интернационального сноба". Они против войны, один был только семестр в университете, т. к. не мог быть в среде патриотов. Все подобные этим немцам молодые люди увлекаются Жидом и Прустом, особенно большое влияние имеет на них Андрэ Жид, как-то они даже подражают ему в жизни. [...] К женщинам, к чувствам - самое циническое отношение. [...]

   Потом Ян рассказывал, как Володя [Злобин. - М. Г.] говорил, что по Мережковскому Атлантида погибла от черной магии и "Содома". Мочульский очень смеялся. [...]

  

   24 сентября.

   Письмо Яну от Гиппиус - просит присоединить его подпись к письму Беличу, чтобы выдавали пособие хотя бы в 200 фр. в месяц Плещееву, который ослеп. Вот действительно несчастье! Кроме того, она хвалит короткие рассказы Яна. Сетует, что он их бойкотирует и сообщает, что у них котенок. [...]

  

   [К этому периоду относится единственная запись Бунина за этот год:]

  

   16-Х-30.

   Вышел вечером из дому - звезды. Какие? Бело-синие?

   Ночью через Монфлери. Осенняя свежесть, звезды белеют сквозь деревья.

  

   20 октября.

   [...] Ян долго спал, т. к. ночью просыпался и первый раз кофе пил в 6 ч. утра. Потом он целый день убирался, наводил порядок и перед своим днем рождения и перед, дай Бог, Арсеньевым. Понемногу начинается зимний сезон. [...]

  

   2 ноября.

   Еще один юбилей справили - Лоло. Было приятно, вкусно, но очень грустно. Это уже полу-похороны. Он почти ничего не пил, мало ел. [...] телеграммы, адреса. И все это как будто ему нужно, а ведь он должен знать всю сущность этих поздравлений, а все-таки радует. [...]

   Утром с Леней были у Герцена, положили цветов к его подножью [...] каким он был русским интеллигентом и кто скажет, что он полу-немец и полжизни прожил на западе. [...]

  

   9 ноября.

   Вчера были у Кугушевых. Видели новых их соседей, которые совершенно живут по-американски: сняли хуторок и все делают сами. Чистота, порядок. 60 кур. [...] По рождению они сибиряки, по фамилии Самойловы. [...]

   Читаю Ундсет. [...] все же Нобелевская премия слишком большая награда.

   Читала Эклезиаст. Что за прелесть! Как вообще неровна Библия - от высшей поэзии до скуднейшей прозы. [...]

  

   11 ноября.

   Начала читать "Бесы". Первая глава удивительно хороша. [...]

  

   15 ноября.

   Вчера были у Мережковских. Д. С. в необыкновенно хорошем настроении - как у него [?] всегда хорошо сказывается материальное благополучие. Он становится добр, остроумен, блестящ.

   "Совр. Зап." не взяли воспоминаний о брате Ек. М.⁷ [...] Говорили о Сирине. Д. С. сказал: "Боюсь, что все это мимикрия". [...] "Нужен только тот писатель, который вносит что-то новое, хоть маленькое. А даже Флобер мне не нужен, - ну, великолепная фраза, а дальше что? Вот Стендаль - другое дело, его отношение к Наполеону". "Меня занимают только скучные книги, только они и интересны. Вот "Капитанская дочка" - ее съешь как конфетку, а Маркса или Канта - их читать все равно, что нож во внутренности вводить и там поворачивать. Но такие-то книги и нужны, они-то и делают эпохи. Это я так говорю, что моя "Атлантида" скучна". Он советовал прочесть из нее конец и начало - середина скучна. [...]

  

   23 ноября.

   [...] Опять разговор о Фондаминском. Дм. С. хорошо сказал: "Вишняк лучше, там все ясно, а Илюша это хорошо нарисованная дверь в стене, хочешь войти, а не можешь. У Вишняка же есть где-нибудь вход и кто ему по сердцу, тот входит свободно". [...]

   Я сказала Дм. С, что мне нравится "Атлантида", что читаю ее с удовольствием, порой трудно оторваться. Он ответил, что она дает ключ к пониманию христианства, беспорочного зачатия, догмата Троицы. И стал объяснять, но я не слышала, т. к. З. Н. начала со мной разговор о нашем завтраке у них. [...]

  

   18 декабря.

   Возвратили "Старый Пимен". Милюков написал, что двойной фельетон для Иловайского давать нельзя. Значит, в "П. Н." можно вспоминать лишь о левых. [...]

  

   25 декабря.

   [...] Я в этом году прямо нищая, а у Яна тоже брать нельзя, все идет на первые потребности. Молодежь никогда так мало не зарабатывала.

   Все время во мне живет непроходимая тоска. Огорчает, что ничего нельзя послать в Ефремов. И ничего не знаем мы про них. Как все Бунины рассеялись: Ефремов, Ростов, Орел, Воронеж, Москва, Грасс.

  

   26 декабря.

   Из письма Троцкого⁸ Полякову⁹: "...Фридрих Беек дал мне свою карточку к проф. Лундского университета Зигурду Аграллю, дабы я с ним познакомился и побудил снова выставить кандидатуру И. А. Бунина¹⁰. Конечно, я это сделаю. [...] Посещу также Копенгагенского проф. Антона Калгрена, с которым намерен побеседовать относительно кандидатуры Бунина и Мережковского. Все это, как видишь, чрезвычайно серьезно. Друзья Бунина должны взяться за дело!"

  

   30 декабря.

   Получена книга от Thomas'a Mann'a со следующей надписью: "An Ivan Bunin, zum Dank fur 'La Giovenezza di Arseniev' in herzlicher Bewunderung. Munchen, Weihnacht 1930. Thomas Mann". [...]

  

   31 декабря.

   [...] Дождь ужасный. Как приедут Зайцевы?¹¹ И звонок от них, решили, что приедут завтра.

   Купили фиников, изюму, малаги, печенья, бананов и мандаринов и бутылку вина. [...] Все это поделили по-братски, съели и выпили, вернувшись с прогулки. [...] Все уже спят.

  

  

   1 января 1931 г.

   Одиннадцатый раз встречаем Новый Год во Франции, третий, нет, даже четвертый - в Грассе. И тринадцатый раз не в Москве.

   Завтракали у нас Зайцевы. [...] Говорили насчет И. А. Ильина. Он имеет большое значение в Германии. [...] Шла речь о Гиппиус и Тэффи. Зайцев считает, что Тэффи - падший ангел, а Гиппиус просто зла, что у Мережковских любовь к интригам просто из любви к искусству. Мы говорили, что Мережковский умен, но нарочно притворяется юродивым, т. к. этим ему легче выделиться. Он неискренен, когда ругает Толстого, делает это для того, чтобы уничтожить в литературе то, что ему самому недоступно. А Достоевский - источник для него самого. З. Н. же не понимает истинной красоты Толстого, ее ум абстрактнее и ей Достоевский должен быть ближе.

   - Недаром, - сказал Ян, - Карташев говорил, что именно в ней есть ведьминство: "Мне всегда вспоминается наша семинария, в стенах которой идут трубы. И вот иногда туда проваливалась галка и там трепыхалась. Вот так и душа З. Н.". [...]

   Говорили о Фондаминском, с которым Зайцев подружился за поездку в Болгарию. Он думает, что в конечном итоге он слабый, несмотря на мудрость, на самопожертвование, на энергию. [...]

  

   4 января.

   [...] И. И. (Фондаминский. - М. Г.] рассказывал. Мы слушали.

   О политике: Германия - сумасшедший дом. Все взоры обращены на большевиков. Ждут войны: большевики должны стереть Польшу и соединиться с Германией. Франция не вступится. [...] Весь вопрос теперь, решатся ли рискнуть большевики или нет. Надежда, что не решатся. Керенский хочет войны, а И. И. боится. [...]

   О Сирине: "Очень приятный и жена его евреечка, образованная, знает языки, очень мила. [...] На отца не похож. [...] И. Ал. обожает. Показывал бабочек. Влюблен в них". [...]

  

   10 января.

   [...] Ян решил, что нужно расходиться по комнатам в 10 ч. вечера, чтобы вставать, пораньше. Правда, вечера длинные, ведь мы кончаем обедать уже в 7 ч. [...]

   Яна огорчило прекращение субсидии от чехов. [...]

  

   12 февраля.

   Записываю мало. [...] я очень утомилась. [...]

  

   3 марта.

   [...] Третьего дня ходили в долину, прошли в St. Jean. Нарвали диких гиацинтов. Вспомнила маму, как она любила их. А у Яна эти цветы связаны с Телешовым. У них они бывали с Рождества. Видели дом Уэльса. Ничего живет! Провансальский стиль. Безвкусия нет. Виден он и из парка, с площадки. Три писателя здесь - английский, французский и русский. [...] и чем писатель хуже, тем богаче живет, комфортабельнее. [...]

  

   5 марта.

   Набросала конспект своей жизни. [...] Третьего дня мы прошли с Лосем почти 30 клм. [...]

   Получила за "Пимена" 120 фр. Отложила 50 на лето.

  

   7 марта.

   [...] Степуны приезжают самое позднее 11 марта. Мы все рады. [...]

   Оказывается, Тикстон заболел в Копенгагене - удар. Дали знать. Кому ехать - жене или Тэффи? Решили, что Тэффи и сыну. [...]

  

   8 марта.

   [...] Ян за обедом говорил о Рильке, о том, что тот не боялся подражать, хотел найти Учителя. Потом, вечером, он читал из его переписки с Родэном о том, что главное счастье - работа, терпение и концентрация, а главное, чего нужно беречься, - спешка. Какая во всем тонкость! Замечательное явление этот Рильке. [...]

   Г. Иванов прислал свои "Розы". Кажется, Гиппиус с Мережковским преувеличивают в нем поэта. [...]

   Оказывается, Ян уже не может переносить "Митину любовь". Так и сказал: "Видеть ее не могу".

   Начала читать "Письма Достоевского". Много приоткрывается. [...]

  

   11 марта.

   [...] После обеда пришли И. И. [Фондаминский. - М. Г.] со Степуном. И Степун всех оживил. Был блестящ, сыпал парадоксами, суждениями, коснулся многих вопросов, сделал несколько характеристик, довольно беспощадных. Но его добродушие, какое-то благоволение сдабривают все, и эта беспощадность не кажется злой, не отдает завистью, злобностью, а дышит весельем.

   Ильин, Ив. А., издал стопроцентную книгу против большевиков, а нужно было бы вскрыть и объяснить, а то получилась глупость. Сотрудники у него посредственные, о большевицкой литературе пишет Кульман. [...]

   Спор с Яном о Бердяеве, которого Степун ставит высоко, хотя и говорит, что он "кружится, но не достаточно быстро для дервиша".

   О Достоевском: - У него точно экзема на языке. - У него большая ноздря и он нюхает канализацию человечества. - У него сильно развито нравственное чувство, мучается, сколько ему поставить в Москве, на празднествах Пушкина, за масло и колбасу. Я, например, не мучался, а просто поставил в счет свои расходы и расходы Наташи в гостиницах, когда читал теперь лекции о театре. [...]

   Он вскакивал, пересаживался, ходил - все это как-то необыкновенно легко, свободно, весело. Говорит, что не чувствует себя настоящим образом образованным, что его интересует теперь политич. эк., что без нее нельзя понять мира, что он в день читает 5 газет, что знакомства отнимают у него много времени, но это необходимо и интересно.

   - Германия живет интенсивно. Она сумасшедшая. [...]

   Да, еще об Ильине - У него ум только в бельэтаже, ни подсознательного ума, ни надсознательного нет. Он теперь и русскую революцию по Фрейду рассматривает.

   - Достоевский самый умный русский писатель. Если отнять талант у Пушкина, неизвестно, что останется, а если отнять талант у Достоевского - то останется ум.

   Ян оспаривал - ум всегда талантлив. [...]

  

   12 марта.

   Вчера мы были приглашены к Фондаминским. [...] Степун занимал всех. Он много говорил о Рильке, которого очень ценит, как поэта и философа.

  

   20 марта.

   [...] Брежневы на днях привезли свою невестку (вдову их несчастного сына), вышедшую замуж за голландца. [...] они из "Ленинграда", были у "Алексея Максимовича". Он голландец, что-то строит, восторженно говорил о правителях России. Пел настоящий гимн. Вращаются они в литературных кругах - Толстых, Замятина и еще кого-то.

   Толстые живут богато - собственная дача. Наташа вся в детях. Фефа - комсомолец. Ника - "очень милый мальчик". Митя чуть не гениальный ребенок, пишет.

   Думают, что здесь к ним относятся с ненавистью. Очень удивились, что Ян сказал, что больше с жалостью и непониманием. "А там вас жалеют", сказала Гуля. [...]

   Она, правда, сказала: "Мы там живем, ни о чем не думаем, а тут нас засыпают вопросами". Это правда, думать там страшно, вот и не думают.

   Как-то вечером у нас был Степун, много говорил, как всегда. Рассказывал, что ставил при большевиках "Эдипа". [...] Очень хвалил Андрея Белого, восхищался его "Голубем", сценой, как 2 человека одну палку держат. Хвалил очень "Тургенева" Зайцева [...] да еще Сирина. Опять бранил Алданова. [...] Зато Гиппиус - "очень талантлива в стихах".

   Ян почти все время ему возражал. Когда припирал Степуна к стенке, то он делает вольт и переводит разговор на другие рельсы. Вообще, он редкий собеседник, главный талант его в этом. Он должен чувствовать своего слушателя, это его возбуждает, почему он и предпочитает форму писем в своих произведениях. [...]

  

   25 марта.

   М. С. [Цетлина. - М. Г.] вчера мне звонила. [...] Ей пришла в голову благая идея устроить вечер в отсутствии Ив. Ал. - вечер Бунина. Я сказала, что передам Яну. Это нас спасло бы, ведь в этом году у нас ежемесячный доход уменьшился на 550 фр. (чехи и Маня). [...]

  

   27 марта.

   Прочла "Петербург" [А. Белого. - М. Г.] [...] Ужимочки, скачки, самолюбование. Особенно это чувствуешь, когда вспоминаешь Пруста. У обоих "искание новых путей в искусстве", как говорит Андрей Белый, но у Пруста все органически, а у Белого все пробы, попытки. [...]

  

   6 апреля.

   [...] Письмо Яну от Бориса Зайцева, очень милое, дружеское. Его сестра Таня - игуменья "Нечаянной радости". По-видимому, она хорошо влияет на них - и он, и Вера в последних письмах очень благожелательны. Боря сообщает, что Валери едет в Швецию, соперник очень сильный, [...]

   За обедом разговор о Достоевском. Ян сказал, что он читал сцену в монастыре и что ему было нестерпимо скучно: "Всегда один прием, собрать всех вместе и скандал". [...]

   Леня говорит, [...] что Достоевского Яну мешает понимать его талант, он всегда внутренне отталкивается от него. [...]

  

   10 апреля.

   Слава Богу, мы говеем. Ян очень добр ко всем. Вчера приехал к 12 Евангелиям, что нас всех очень обрадовало. [...]

  

   15 апреля.

   [...] Вчера после обеда был очень интересный разговор между Яном и Степуном. Начался с того, что Степун рассказал, что он читал Скобцовой фельетон Бунина и объяснял. Ян засмеялся, и сказал - это хорошо, ибо это подлинная Россия, а не литературная, Блоковская, Андрей Беловская. - С этого и началось. Степун доказывал, что Бунин берет часть России и не касается другой. В нем 100% бытийность. Ян возражал, что у Бунина есть персонажи небытийные, как Шаша, Аверкий, Иван Рыдалец.

   - Бунин и про небытийность пишет бытийно, у него нет невнятности, а у других она есть, у Блока, например.

   Ян доказывал, что в хорошем художественном произведении аура художника и аура произведения должны сливаться. Тут Степун как будто уступил. Но заметил, что ему мало Бунинской атмосферы, нужна и Блоковская.

   Потом он читал Блока. Читает Степун по-актерски, временами устремляя взгляд в пространство. Ян: Как Блок эстраден. Очень рад, что слышу его в вашем чтении. Это объясняет его успех.

   Степун только раз слышал Блока. - Он читал глухим голосом, без выражения, но когда его слушаешь, то улавливаешь очень тонкий рисунок, как водяные знаки.

   Да, Ян, между прочим, говорил: - Вот безумие Аполлона Григорьева, его цыганщину, я приемлю. Замечательные у него письма, лучше статей! А вот Блоковская цыганщина меня не трогает.

  

   17 апреля.

   [...] Да, Ап. Григорьев умел любить, имел этот, может быть, самый тяжкий дар, дар, встречающийся редко. Он этот дар развивал в себе всю жизнь и познал от него тоску великую, за которую я полюбила его уже на всю жизнь. [...]

   Отчего люди, одаренные любовью, редко бывают счастливы? Отчего они так сильно страдают, мучаются? [...]Роднит меня с Григорьевым и та жалость, которую он испытывал к людям. [...]

  

   20 апреля.

   Завтракал Демидов. [...] Много расспрашивал о Шаляпине. Он ходил к нему записывать его автобиографию. "Нудно было. Как рассказывает хорошо,