Бунин Иван Алексеевич - Устами Буниных. Том 2

окоит "Возрождение". Ужасно он нервный и заботливый. И ничего не может делать механически, для всего он отдает всего себя, будь то просто статья, будь то худож. произведение. [...]

  

   22 августа.

   [...] Ян за прогулкой опять восхищался Толстым: "Толстой научил всех писать. Героями Толстого жили. А герои Достоевского дают только пищу для умствования. И бездну Толстой чувствовал не меньше Достоевского". [...]

  

   27 августа.

   Были у Неклюдовых. Живут очень поэтично. Огромная липа в саду, напоминает деревню нашу.

   Она урожд. Безобразова, у ее матери были имения в Тамбовской губернии... Возвращались по проселочным дорогам, по воздушному мосту, который почти весь сгнил. [...] Останавливались и рвали ежевику на компот. Они не могут позволить себе покупать фруктов на компот! Они, по-видимому, добрые люди и продолжают до сих пор давать взаймы. [...]

  

   4 сентября.

   [...] Неклюдов рассказывал, что он отказался от звания посла при временном правительстве, потому что 5 человек объявили республику, но просили его скрывать это. [...] "вот тогда-то и назначили Стаховича. Я предсказал большевиков, ошибся на 8 дней только. В день, когда я получил извещение о войне, я почувствовал, что все пропало". - " А как изменились солдаты, - сказала m-me Неклюдова, - сначала они были милы, ласковы, благодарны, когда я их встречала на жел. дороге, а потом начали проявлять такую грубость, что я перестала ездить. Это их в Германии распропагандировали".

  

   5 сентября.

   Зайчики [Зайцевы. - М. Г.] приехали утром, а не вечером, как мы их ждали. [...] Поехали в Канн. [...] Встретили Мережковских, пригласили на завтрак завтра.

  

   6 сентября.

   Зайчики поехали в церковь, а мы на берег. [...] За завтраком был пирог. [...] и политические разговоры за кофе. Д. С. [Мережковский. - М. Г.], конечно, ушел. Опять о революции [...] вообще все то же самое, только З. Н. [Гиппиус. - М. Г.] стала уже говорить: "Революция - болезнь, в революции есть элемент бунта", "бывают революции счастливые и несчастные" и т. д. В России была "революция самая несчастная".

  

   7 сентября.

   Отъезд Верочки [В. А. Зайцевой. - М. Г.]. Утром ходили по Грассу, показали им город, собор. Потом мы с Верой пошли покупать Наташе¹⁵ к именинам разные вещи. Меня поразило благоразумие Верочки. Покупала все дешевое. Дорогих подарков не признает. [...]

  

   13 сентября.

   [...] Обедали у Мережковских. [...] В эту ночь хулиган бросил камень в большое окно, где сидела З. Н. и писала. Если бы попал в висок, то - наповал. [...]

  

   15 сентября.

   Вчера перед сном Ян много говорил. У него болела нога, он выпил водки и немного возбудился.

   - Савинков - авантюрист, убийца, прикрывшийся литературой, преподанной Мережковскими. А его рассматривают, как замечательную личность.

   - А Плеханов?

   - Вот они все Дейчи, Плехановы и т. д. Что за тупость, что за отчаянное непонимание настоящего момента. [...]

  

   1 октября.

   [...] Переписала еще раз "Мордовский сарафан", кончила "Цикады"¹⁶. [...]

  

   4 октября.

   [...] Лежали на солнце. Ян хотел ехать в Канн, потом раздумал. Я посоветовала ему ничего не делать, а отдохнуть дома. "- Да, я, правда, ведь никогда не отдыхаю. Вечно меня мучает мысль, что я должен что-то делать".

   Вчера начала переписывать рассказ "Марья Маревна". Сегодня кончила. Очень удачный. [...]

  

   8 октября.

   [...] Комнаты устроили, на мой взгляд, приятно, я думаю, они¹⁷ будут чувствовать себя недурно.

   Я должна быть очень подтянута - это полезно. Всегда нужно пользоваться возможностью бороться со своими недостатками, а именно с тем, что я не всегда закрываю читаемую книгу, не убираю того, что писала и т. д. [...]

   Кульманы приехали в девятом часу.

  

   9 октября.

   [...] Говорили о "Возрождении". Они тоже находят, что скучная газета. [...]

  

   15 октября.

   [...] Кульманы редкие сожители, и все-таки я не так спокойна, как была. [...]

   Спорили о том, кто выше - Зайцев или Шмелев. Я стояла за первого, она - за второго. [...]

  

   16 октября.

   [...] Н. Ив. [Кульман. - М. Г.] много рассказывала о себе. Да, у нее есть основания "понимать о себе высоко". Она, вероятно, очень способная, работоспособная, много воли - отчего уверенность в себе. Но у нее нет чутья к людям. [...] И мало художественных клеточек. [...]

  

   20 октября.

   У нас завтрак со старичками: Барон Будберг, Ларионов и Неклюдов. [...] Все любят поговорить. [...]

  

   23 октября.

   Рождение Яна. Курица, дыня и т. д. Получили 5000 фр. [...]

  

   27 октября.

   Перед сном разговор с Кульм[анами] насчет Яна. Они восхищаются "Цикадами". "Это поэма" и т. д. Я сказала, что считаю Яна поэтом, а не беллетристом в собственном смысле этого слова. И нахожу, что и в прозаических произведениях он поэт. Считаю его стихи выше прозы. Н. Ив. удивилась до нельзя. Ник. К. поднял брови и развел руками.

   Н. Ив.: Все, кого я спрашивала в Париже, находят, что его проза несоизмеримо выше. В прозе он создал свое, там глубина мысли и форма.

   Я: В стихах тоже. Ввел жанр, редкие рифмы. А глубины мысли еще больше в стихах. Форма тоже совершенна. Кроме того, он ввел краски и тона в стихи. [...]

   Н. К.: Ив. Ал. единственный не порвал с Пушкинской традицией.

   Н. Ив.: Но все же Ив. Ал. гораздо выше, как прозаик. [...]

  

   6 ноября.

   Кульман в Каннах, поехала за билетами в Париж. Как быстро прошло время. Уедут в среду. Грустно всегда, когда уезжают. Они очень милые и хорошие люди с большими знаниями, духовностью и высокой моралью. [...] Я весь день пишу. Ян готовит на ноябрь фельетоны.

  

   21 ноября.

   Поездка к Блохам. [...] Гр. А. показывал Андреевскую¹⁸ кривую - как сам автор оценивал свои произведения: выше всего "Жизнь человека", высоко "Царь Голод", "Мысль", "Катерина Ивановна". Вот человек, который жил в себе и собой. [...] Но все же революция перевернула его, он забыл о самом себе. Ни в 1917, ни в 1918 он ничего не писал.

  

   2 декабря.

   Последний вечер на Belvedere в этом году [...]

  

   6 декабря.

   Живу на бивуаках, в кабинете сестер¹⁹. [...]

  

   19 декабря.

   Праздник Св. Николая. Община празднует. У нас Фондаминские. [...]

  

   21 декабря.

   Ночь была тяжела. В вагоне испорчен был регулятор тепла и мы задыхались от жары. Ян особенно в теплом белье. [...] "Нет, мы дикари, киргизы. Вот я сижу весь всклокоченный, босой, а французы сидят и спят. Они старая и культурная раса, ко всему относятся механически. Не то, что мы".

   Потом почему-то стал говорить о своей смерти, о том, чтобы я приготовилась, не сходила с ума и т. д., о том, что нужно об этом думать. Я сказала, что меня спасет от отчаяния та ответственность, которая ляжет на меня по отношению к нему, но что, может, он еще переживет меня, и я боюсь, что для него это будет мучительно.

   - Да, - сказал он, - тяжело терять жену, но ты для меня больше, ты для меня родная, и никого в мире нет ближе тебя и не может быть. Это Бог послал мне тебя. Но будет об этом.

   [...]остановились в Hotel de l'Intelligence, но затем переехали в Hotel International, Avenue d'Iena 50. Две комнатушки 58 фр. Тихо и уютно, но бедно.

  

   23 декабря.

   [...] Вчера Ян познакомился с А. О. Гукасовым²⁰. [...] Говорил о "жертвенности с обеих сторон". Ян возразил, что жертвенность возможна, когда есть кусок хлеба.

   Ездил Ян и к Зайцеву. [...]

  

   [Продолжаю выписки из рукописного дневника Веры Николаевны:]

  

   1 января.

   [...] Новый год по новому стилю мы встречали в "Возрождении". Угощал Гукасов, но ужин устраивали репортеры. [...] По виду Гукасов понравился. [...] Струве отсутствовал. Он в Праге. Ему послана телеграмма и письмо с подписями. Шмелев говорил речь. Он сильно выпил. Кульман поднял тост за букву "ѣ" [ять. - М. Г.] [...]

  

   14 января.

   В Лютеции была встреча Старого Нового года. Я заведовала лотереей и "книжной лавкой". [...] Бал вообще удался. Вероятно, доход будет около 25000. М. С. [Цетлина. - М. Г.] довольна. Жаль, что половину нужно отдавать журналистам. [...]

  

   2 февраля.

   [...] Ян с Борисом [Зайцевым. - М. Г.], Ландау и Осоргиным ушли обедать. Мы - жены - не знали, поэтому наш бабий вечер на этот раз не вышел. [...]

  

   6 февраля.

   Статья Ильина "Дух преступления" великолепна. Воображаю, какое негодование вызовет она у левых. Он назвал своим именем громко то, о чем мы всегда говорили. (Впрочем, Ян говорил и публично об этом.) Недаром Павел Юшкевич упрекал его "в уголовной точке зрения на революцию". [...]

  

   3 апреля.

   Ян получил пригласительный билет на Съезд¹. [...]

  

   5 апреля.

   Председателем избран Струве. [...]

  

   9 апреля/27 марта.

   [...] На Съезде идет не дружная работа, а борьба между двумя партиями из-за "органа". Правые совершенно не учитывают ни времени, ни места. Боюсь за Струве. [...] Им кажется, все недовольны, а для него съезд - дороже жизни.

   [...] Д. Д. Гримм² очаровательный человек с очень приятным голосом. Он расстроен съездом, тоже находит, что Струве делает ошибки. Струве, из желания объединить всех, делает уступки правым, а они стараются все захватить в свои руки. [...]

  

   Ночь с 15 на 16 апреля (н. ст.).

   Спать не могу. Нервное состояние Яна передалось мне. Он так боится операции, что свет ему стал не мил. Сегодня были в Villejuif. Ездили на такси. Дорога произвела на него гнетущее впечатление. Да еще встретили похороны, вернее, обогнали. Но госпиталь мне понравился. На больницу не похоже. [...] Комната у нас будет одна, небольшая, с приятным видом, но боюсь, что все же трудно будет в ней жить вдвоем.

  

   16 апреля.

   [...] Мне [письмо. - М. Г.] от Шмелева. [...] Сообщает, что Белич³ написал ему, что серб[ское] правит[ельство] решило поддержать 8 писателей - 1000 фр. в месяц. Он не понимает - 1000 фр. каждому, или же на всех. Если каждому, то как будто щедро, если на всех, то уж больно мало. [...]

  

   19/6 апреля.

   Мы в Villejuif. У нас небольшая, но приятная комната. Вся белая. На столе белые цветы. Ян бесконечно страдает. [...] Дежурная сестра очень мила, женственна. [...] Боли, по ее словам, будут завтра и послезавтра. [...]

  

   20/7 апреля.

   Без четверти 12. Ян пошел на операцию. Пошел бодро. [...] Прошло 25 м., а его еще нет. [...] Сейчас принесут. Дай, Боже, не волноваться. Уже прошло ¡ часа.

   Весь день страдал неимоверно от головной боли.

  

   21/8 апреля.

   [...] Ян очень кроткий. Ночь прошла довольно хорошо. Просыпался раза 3. [...]

  

   22/9 апреля.

   Ночь провел беспокойно. Спал мало. Заставил меня встать рано, а потому болит голова. [...]

  

   23/10 апреля.

   19 лет нашей совместной жизни. [...] Темп[ература] стала нормальной. [...]

  

   24/11 апреля.

   Температура нормальная. Настроение хорошее. Пишет письма. Спали достаточно, хотя часа 2 ночью колобродили. [...]

  

   28/15 апреля.

   [...] Все еще лежит в постели, хотя принесли кресло. [...]

  

   10 мая.

   Второй день в Грассе. Устраиваемся. [...] Доехали сравнительно хорошо, хотя часто просыпались. [...] Нам в дорогу навезли много - кто курицу, кто жиго, кто вино, кто шоколад, кто торт; кто ром, а кто - цветы. Ян, смеясь, вспомнил, как Ангелиночка завидовала Вале, что ему операцию должны делать: "будут дарить подарки ! " [...]

  

   15 мая.

   [...] Сегодня за завтраком разговор коснулся литературы и Ян много говорил.

   Илис (Ил. Ис. Фондаминский) дал мне прочесть рассказ Чирикова, и я передала его Яну. Рассказ обычный Чириковский, много пошлости, наивности, конечно, настоящего искусства там нет, но напечатать следует по многим соображениям: и потому, что он старый писатель, и потому, что у него есть свой читатель и т. д. и т. д. От него перешло к А. Н. Белому, Ремизову и другим.

   Илис считает, что все-таки они большие таланты, хотя и исковерканные. Ян стал оспаривать. [...] Они очень жизнеспособные, но к искусству отношения не имеют. Это уже 40 лет продолжается. И Мер[ежковский], и Гип[пиус], и даже Розанов - все они не только потому так пишут, что их душа этого просит, а потому, что так надо, так модно. "Эти ослы по нотам разыгрывают. Конечно, они способны выявлять все эти извивы, но этими извивами они и маскируют свои небольшие таланты. Вы посмотрите, что эту зиму разделывал Мережковский - он, оказывается, великолепный актер, - и ноги расставляет, и кривится, и шопотом говорит, и опять поднимает голос на каком-нибудь вечере Звена". И тут Ян хорошо изобразил Дм. С., то он бесом представится, то юродивым. - И все они как на людях, так говорят не по-людски, а как до практического дела - так начинают совершенно просто, без всяких завываний говорить. И так дурачат публику уже 30-40 лет. Но, конечно, они способнее тех, кто и этого не умеет делать, а между тем всем перверсным организмом своим жаждет всех этих изломов. [...]

  

   20/7 мая.

   Вчера перечитывала письма Л. Ал. Авиловой⁴. [...] какая была семья! Какой дом! С материальным благополучием соединялась духовность, любовь к литературе, подлинное знание русского языка, чувство его. [...] И какой легкий дух был в их семье. [...]

  

   8 июля.

   [...] Теперь мы одни. Самое мое любимое время, ибо Ян бывает со мной в свободное время и ведет разговоры. И странно, он в сущности не скучает, ему только кажется, что он будет скучать. [...]

   Даже самый приятный и легкий гость как-то отнимает у меня спокойствие и мешает сосредоточиться. [...]

   Вчера уехал от нас Б. [Б. К. Зайцев. - М. Г.]. [...] повторяю, Б. почти был не гость. Он человек очень тонко деликатный и духовный. Иногда мы очень для меня интересно говорили о Боге, о вере. В последний раз он много говорил о Данте. У него, т. е. у Бориса, есть свой путь, по которому он идет твердо. Но к практической жизни он мало пригоден. [...] Очень самолюбив, большое сознание своего достоинства. Дурак Юшкевич думает, что он скромен. Да, м. б. перед Богом он и смиренен, но не перед Юшкев[ичем]. Странно наблюдать писателей. Почти каждый считает себя выше всех или почти всех. А многих совершенно не приемлет. И как часто видишь, что они не понимают один другого. [...]

   Получены "Совр. Записки". Степун пишет, что у Марины Цветаевой не только мысли умны, но и фразы. [...] Вот уж подлинно ничего не понимаешь. "У Цветаевой ум", - мне кажется, что этого у нее меньше всего: есть талантливость натуры, смелость, даже воля, умение выделять свою личность, но ум? Не видно. Нет и второстепенных качеств ума: такта и меры.

  

   8 июля [Вероятно, В. Н. ошиблась и запись от 9 июля. - М. Г.]

   Были у Зайцевых. [...] Настроение у Бориса тяжелое. [...]

   Шульгин 3 месяца был в России. Жил в Киеве. Он находит, что там все новые люди. Он мог бы и не гримироваться - за все время не встретил ни одного знакомого. По его мнению, там народился новый тип американо-комсомольский, который придет на смену коммунистам. Революция еще не изжита.

  

   10 июля.

   На завтраке у Мережковских. Очень любезны и гостеприимны. З. Н. прочла свою статью против Святополка [Мирского. - М. Г.]. Очень хорошо и с тактом написано. Все ее газеты отказались напечатать, появится статья у Мельгунова.

   Потом пошли гулять, т. е. по магазинам, где З. Н. прямо молодеет. Она всегда готова ходить по всем отделам и всегда мучается желанием купить то то, то - другое. Какое странное сочетание в ней мужского, женского (и даже бабьего) начал. [...] На набережной встретили Мережковского [...] обрадовался 3. Н., тащил ее с собой, гости уже надоели ему. Он редко откровенный человек, поэтому, в конце концов, с ним легко. [...]

  

   11 июля.

   Ян плохо спал. Вероятно, мало вчера гулял. Ведь весь день дождь, а вечером волновался и опять из-за Степуна, только, конечно, из-за другой статьи его о "Возрождении". Степун пишет, что он с Кусковой, Осоргиным и др. всегда будет защищать от нападок эмиграции и "эмигрантского злобствования" возникающую в Советской России творческую жизнь. Да кто это отрицает, что, вопреки большевикам, Россия родит таланты? Весь вопрос заключается именно в споре относительно двух слов: - "вопреки" или "благодаря". [...]

  

   21 июля.

   И опять некогда было писать для себя.

   [...] были у Вахрушевых. Их дача почти у самого синего моря. Он - в русской косоворотке. На столе чайники, варенье. Какая-то бедная родственница разливает чай - словом, почти Царицыно. Так же забегают на балкон знакомые и пьют так чашек по пяти. [...]

   В "Днях" печатаются письма Блока. [...] По этим письмам Блок выиграл в моих глазах. [...] и стал понятнее.

  

   17 июля/30 июля.

   [...] Были на обеде у Зайцевых, 15/29 июля 25-летие литературной деятельности Бориса. Пробыли мы 5 часов. [...]

   Я ценю в Зайцеве то, что он выбрал свой путь и идет по нему по-зайцевски, и то, что он настроил свою душу на высокий тон. Он ни у кого не выбивает ничего, а тихо, медленно, но неуклонно идет по своему пути, который всегда подымается выше повседневности. Он, как писатель, говорит: мне нужно только мое ощущение, только мое восприятие, а логично ли, правдиво ли это - мне все равно. [...]

  

   2/20 авг. Ильин день.

   Вчера ездили в Канн. Были у Мережковских. Они приветливы, ласковы. З. Н. жалуется, что пишет в "Верстах" и что это очень трудно, т. к. Милюков не все примет, что ей хочется. "Так и пишу сначала, что сама думаю, а потом начинаю смягчать, перемешивать, и так трижды приходится всякую статью переписывать".

   Читала письмо Ходасевича⁵ (они в горячей переписке). Очень умное, но злое и ядовитое. Презирает всех и вся. И эс-эров, и Вишняка, и всех жен. Вообще плохо быть "женами". Это какое-то позорное клеймо. [...]

   Мережковский хорошо говорил, что метафизически столкнулись коммунизм и нэпманство, и из этого только может получиться трагедия.

   Неожиданно приехал Рощин⁶ [...] Ян тоже рад. А Рощину будет полезно пожить с Яном.

  

   6 августа.

   Вчера такая была гроза, что Ян, сидя в кабинете, видел огненный шар почти у головы, потом посредине комнаты. [...]

   Из статьи Ходасевича о Блоке: "Блок признавался, что многих ранних стихов своих больше не понимает".

   Правильно сказал Ян, что это род душевной болезни. Человек видит спичечную коробку, а выражает какое-то мутное чувство к ней. Тут не поймешь, спичечная коробка это или что-нибудь другое.

   Ян вчера на прогулке говорил на тему, какое значение имеет имя автора. Если оно знаменитое, то читатель гораздо больше напрягает внимание. Поэтому - успех, и часто даже не по заслугам. [...]

   Ян с приезда Рощина повеселел, ему, конечно, было жутко по ночам. [...]

  

   25 авг. 26 г.

   Я решила недели 3 дать себе отпуск и ездить ежедневно к морю. И, поскольку это возможно, быть одной. [...]

  

   8 сентября.

   [...] 2 недели в постели. Слабость. Безразличие. [...] Ян опять в бегах, и я опять среди чужих людей. [...] Вчера был Елпатьевский. [...] Он служит в Москве амбулаторным врачом в Кремле. [...] Он считает одной пользой от революции, что самый последний мужиченка в Якутской области стал думать о том, о чем раньше никогда не думал.

  

   9 сентября.

   [...] Сегодня я совсем одна. Может быть, это лучше - свободнее. Но тоска ужасная. Лежу в саду под пальмой, печет солнце. [...] Что бы, кажется, я дала, если бы около меня были папа, Митя, Павлик или Андрей Георгиевич [вероятно, проф. Гусаков. - М. Г.]. Болеть для меня в настоящем положении - кошмар. И что гнетет, что собственно это начало болезней. [...] Расплата, что имеешь мужа, который "радует других", а потому он освобожден от обязанности радовать меня. [...]

   Вечером говорил, что больше всего в мире любил мать, и меня любит не меньше. Да, непонятна душа человеческая! .

  

   12 сентября.

   [...] В шестом часу приехал Рахманинов. Посидел около часу. Он с семьей в Канн. Большая вилла, своя машина, на которой они приехали из Германии. Он очень мне понравился. Очень прост и приятен. Звал меня к себе. По-видимому, к Яну относится очень хорошо. [...] Рахманинов пришел без шапки, в коричневой фуфайке, парусиновых туфлях. Забыл портсигар. [...]

  

   18 сентября

   [...] Были у нас все Рахманиновы. Очень приятна и мила жена его. Женственна, проста и добра. [...]

  

   23 сентября

   [...] Во вторник были у Рахманиновых и от всей семьи осталось необыкновенно приятное и легкое впечатление. Дочери очаровательные, лучше, чем показалось в первый раз. [...]

  

   24 сентября.

   Вспоминаю обед у Рахманиновых. [...] Трогательное отношение к Чехову. Все просил Яна порыться в памяти и рассказать об Антоне Павловиче. Ян кое-что рассказал. - Рахманинов [...] очень заразительно смеялся. Рассказал, что когда он еще был совершенно неизвестным, он в Ялте аккомпанировал Шаляпину. Чехов сидел в ложе. В антракте он подошел к нему и сказал: "А знаете, вы будете большим музыкантом". - Я сначала не понял и удивленно посмотрел на него, - продолжал СВ., - а он прибавил: "У вас очень значительное лицо". - Вы понимаете, что тогда значили для меня слова Чехова. А музыки Антон Павлович не понимал. Он предлагал мне потом написать что-то к "Черному монаху".

   Толстого Рахманинов не любит. [...] Ян старается показать всю трагедию Л. Н., но мне кажется, его слова до Рахманинова не дошли. [...]

  

   30/17 сентября.

   Седьмой год именины за границей. [...]

  

   30/31, ночь, октябрь 1926 г.

   Целый месяц ни строчки. Приезд Кульманов. Поездка на острова. Не очень тяжелый припадок⁷. 5 дней в постели. Прощальные обеды с Рахманиновыми. Доктор Маан {Бунины иногда пишут Маан, иногда - Мак. - Ред.}. Отъезд Рощина. Визит к Мережковским. Блохи. Вот краткий отчет за месяц.

   Сегодня Ян был очень печален. Долго лежал в темноте. Говорит, тоска ужасная. Да, тяжело он отрывает от себя каждый год. С корнями ушел в землю, потому и тяжело. Слишком он все видит и понимает, все остро чувствует. Потом сошел вниз, развеселился, поставил бутылку вина, которую они с Н. К. [Кульманом. - М. Г.] и выпили.

   Когда я пришла к нему наверх, он лежал в постели, видимо, ждал меня. Был нежен. Говорил, что только я для него все. Что мысль о моей смерти преследует его уже 20 лет. 40 лет боялся смерти матери, а 20 - моей. Поэтому, когда я заболеваю, то у него весь мир преображается. И он, как сумасшедший, должен куда-то лететь. Он понимает, что может увлечь, но это не настоящее. "Отдельный кабинет, ужин, момент усталости - она смотрит, увидит морщину и подумает: стар. А мне хочется сказать - allez vous en! Ты одна не видишь того, что есть. Да, как отражение в окне вагона и стекло, и сквозь него видишь звезду".

  

  

   [Из дневника Веры Николаевны:]

  

   Ночь с 1 ян. на 2 ян. 2 ч. 30 м:

   [...] я два месяца ничего не записывала. А за эти 2 месяца было пережито так много, что положительно, от полноты сердца, уста немеют.

   Я - одна. Яна до сих пор нет. [...]

   Операция не страшит. Мне так тяжело дома, что мысль о Виль Жюив радует. Белая комната, тишина ночью, нарушаемая лишь редкими звонками, пение петухов. Приходят мысли о смерти. Пока отношусь к ней тупо. Жить есть силы, хотя, если уже не жить по-старому, то жить буду иначе, если останусь жива. Главное, надо помнить, что самое тяжелое я пережила. [...]

  

   Villejuif.

   4/17 января.

   Спала хорошо. Трудно было заснуть из-за болей. Вчера было 3 припадка, первый в церкви - значит, еще не достойна Причастия.

   Были Васильев и Алексинский. Склоняются к мысли, что желчный пузырь тоже. [...]

   Ян уехал на операцию. [...] Полип очень большой, вероятно, он и мешал работать.

   Прощаясь, мы оба очень волновались, - особенно Ян. Он так плакал, что я до сих пор волнуюсь. Он очень страдал всю эту осень. Он удивительно по-детски трогателен. [... ]

  

   18 января.

   Чувствую себя хорошо и спокойно. Спала недурно. [...] Настроение было самое благостное, вероятно, от чтения Евангелия, Апостола, Паскаля и Imitation. [...] Думаю ли о смерти? Нет, я о будущем просто не думаю. [...]

   Все вспоминаю лицо Яна, когда он выскочил меня провожать к автомобилю. Он, вероятно, сейчас ужасно волнуется, больше меня. Как бесконечно мне жаль его. Очень боюсь, что он простудится в такую погоду. [...]

   Вероятно, через 1/4 часа придут за мною. Полежу немного.

  

   29 янв. 1927 г.

   [...] Пережито много и больше хорошего, чем дурного. Страданий было меньше, чем я ожидала. Операция была тяжелая, длилась 2 ч. 20 мин., спала еще 2 часа. [...]

   [...] желчный пузырь находился под печенью - вот почему его никто не мог прощупать - и весь до верху был набит камнями, и довольно крупными. [...] Алексинский, несмотря на свою внешнюю суровость, был очень заботлив. [...] когда я спросила его, что оказалось у меня, он сказал: "Склад камней". А вот Ян не верил, что я больна. [...]

  

   12 февраля.

   [...] 9 дней я дома. [...] Помогали на первых порах дамы - особенно Верочка [В. А. Зайцева. - М. Г.] и Б. С. [Нилус. - М. Г.]. Но сегодня Б. С. вся поглощена Юшкевичем, у него сердечный припадок был ночью. [...] Вчера Ян видел Митю Шаховского¹ послушником. Едет в сербский монастырь. Вид смиренный. [...]

  

   13 февраля.

   Вчера известие о смерти Сем. С. Юшкевича, сегодня о С. А. Иванове. Это уже слишком тяжело! Оба скончались от сердца, оба были накануне в нашем доме. [...] Сергей Андреевич накануне смерти был у меня. Пришел вместе с М. А. [Алданов. - М. Г.] и мы втроем просидели около двух часов. Я очень люблю их обоих... М. Ал. принес пирожных и, смеясь, сказал: "Это вместо цветов. Я делаю теперь только полезные подарки". Мы мигом соорудили чай, вернее приготовил его С. А. [...]

  

   14 февраля.

   Через 4 недели вечер. Времени мало и для Яна и для билетов. Помоги, Господи!

  

   15 февраля.

   Скоро опустят в землю С. С. Скажут ненужные речи и разойдутся. [...] Газеты очень слабо отозвались на смерть Юшкевича. Я думала, что его смерть будет событием в нашей зарубежной жизни. [...] м. б. у раскрытой могилы найдут надлежащие слова [...] Сегодняшнюю ночь я никогда не забуду. [...] Только бы Бог дал мне спокойствие и выдержку. [...] Ян говорил: "Я, который 40 лет имею дело со словом, я не могу выразить то, что хочу, а что же делать мне в таком случае?" Ян все твердил, что я не понимаю его. [...] Я знаю, что Ян сейчас сильно страдает². [...]

  

   18 февр.

   [...] Вчера еще смерть - Кузьмина-Караваева. Жертва эмиграционных условий. Последние годы жизнь у него была горькая - безденежье, одиночество. А в прошлом - богатство, любимое дело, почет, уважение.

  

   14/1 апреля, Ментон.

   Тихо, уютно в моей комнате, тихо уже и в отеле - 10 ч. вечера. Я за эту неделю привыкла проводить вечера в одиночестве. Говенье дает радость. Я в первый раз в жизни провела так Страстную неделю, так спокойно, безмятежно, бывая на службах, читая духовные книги, размышляя о своих грехах. [...]

  

   13 апреля, Ницца.

   5 дней в Ницце. Наконец, после кошмарной зимы, я живу в тишине и покое. Лежа в постели, видишь море и слушаешь прибой его. [...]

  

   23/10 апреля.

   20 лет! Срок немалый. [...] Хочется, чтобы конец жизни шел под знаком Добра и Веры. А мне душевно сейчас трудно, как никогда. И я теряюсь, и не знаю, как быть. Вот, когда нужны бывают старцы. По христианству, надо смириться, принять, а это трудно, выше сил.

   Сейчас мы отпраздновали наше 20-летие. Ужинали дома. Я - сардинками, а Ян - ветчиной. Выпили Pouilly.

   Ян мне сказал: "Спасибо тебе за все. Без тебя я ничего не написал бы. Пропал бы!" Я тоже поблагодарила его - за то, что он научил меня смотреть на мир, развил вкус литературный. Научил читать Евангелие. Потом мы долго целовались и я, смеясь, сказала: "Ну уж ты ни с кем так много не целовался, и ни с кем так много не бранился". - "Да, - ответил Ян - мы бранились много, зато дольше 5 минут мы друг на друга не сердились". Это правда, длительных ссор у нас никогда не бывало. [...]

  

   22/9 мая"

   [...] Решили поехать в Орибо в автомобиле³ [...] Я в Орибо ни разу не была, Ян был дважды: с Кульманом и в прошлом году один, когда метался во все стороны во время моей болезни. [...]

  

   31 мая.

   [...] Перепечатала сейчас всю эту тетрадку и что же - ничего собственно с прошлого августа не изменилось для меня в хорошую сторону. А пережито за этот год, сколько за 10 лет не переживала. По существу, м. б. история очень простая, но по форме невыносимая зачастую. [...] И как странно, - как только я, молча, начинаю удаляться от Яна, то он сейчас же становится нежен. Но как я становлюсь обычной - так сейчас же начинает жить, совершенно не считаясь со мной. [...]

   Теперь мне нужно одно: быть с Яном [...] ровной, ничего ему не показывать, не высказывать, а стараться наслаждаться тем, что у меня еще осталось - т. е. одиночеством, природой, ощущением истинной красоты, Бога, и наконец, своей крохотной работой. [...]

  

   5 июня.

   Католическая Троица. В церковь не пошла. [...] принесли газету с "Окаянными днями". В восторге от стихов, которыми этот кусок кончается. [...] я прочла их и вспомнила, как мы в этот вечер ездили за Скородное и из лесу увидели зарево, испугались: не у нас ли? И я, как сейчас, вижу, как Ян сделал быстрое движение, натянул вожжи, ударил лошадь кнутом. [...] А стихи вот какие:

  

   Наполовину вырубленный лес,

   Высокие дрожащие осины

   И розовая облачность небес.

  

  Ночной порой из сумрачной лощины

  

  Въезжаю на отлогий косогор.

  

  И вижу заалевшие вершины,

  

  С таинственною нежностью, в упор

  

  Далеким озаренные пожаром...

   Остановясь, оглядываюсь: да,

   Пожар! Но где? Опять у нас? - Недаром

   Вчера был сход! - И крепко повода

   Натягиваю, слушая неясный,

   На дождь похожий лепет в вышине,

   Такой дремотный, сладкий - и бесстрастный

   К тому, что там, и что так страшно мне.

  

   30 сент./13 окт.

   [...] Мне сейчас очень грустно. Я последние месяцы опьянялась машинкой. [...] Кончила Яну переписывать 1 книгу, я переписала ее уже дважды, а многие главы по 3 раза. Кончила [читать. - М. Г.] "Заговор". В этой книге М. А. [Алданов. - М. Г.] гораздо зрелее, чем в прежних. [...]

  

   1/14окт.

   Проснулась и продолжала думать о сне, а сон забыла. Услышала топот над головой, потом шуршание в столовой. Я тихонько, по привычке, позвала: "Ян".

   Когда он вошел, радостный, нежный, стал целовать и просить: "не уезжай, я буду беспокоиться", я как следует еще не проснулась. Затем он сказал: "Клянусь днем твоего рождения, что я тебя ужасно люблю!" Тогда я, шутя, спросила: "А ты рад, что я родилась? М. б. лучше было бы не родиться?" - "Очень рад, да с кем бы я мог прожить жизнь, кроме тебя... Ни с кем". [...]

  

   15 октября.

   Наконец, осуществила свою мечту. Поехала в Ниццу. Ильиных застала. [...] Оказывается, ни о моей операции, ни о руке ничего не знали. [...] Гиппиус он ненавидит страстно. Растлители. В этом они со Шмелевым сойдутся крепко. [...] зашел разговор о Шмелеве и я, наконец, поняла, чем он пленил их. Оказывается, он дает философские темы. В "Неупиваемой чаше" очень хорошо разработана философия творчества. В "Это было" - проблемы войны. [...]

  

   11 ноября.

   Вчера завтрак у Мережковских. [...] З. Н. пригласила Г. Н. [Кузнецову. - М. Г.], я очень благодарна ей за это. [...] Завтрак был хороший. После З. Н. читала нам дневник. Перед тем Дм. С., который не слушал чтение (он не может ничего ни читать, ни слушать о революции: "это все равно если вашу мать убили, и вы будете слушать об этом") говорил:

   - Милюков это Чичиков, Керенский - Хлестаков. В нем сидел бес, в котором и мы повинны, теперь бес из него ушел, а все продолжает становиться в Наполеоновские позы.

   З. H. читала дневник, относящийся к Корниловской истории. [...] Дневник написан мастерски. [...] Ведь по духу она была близка и с Илюшей [Фондаминским. - М. Г.], и с Савинковым, и с Керенским, а Корнилов собственно был ей чужд, - и однако, она выносит оправдательный приговор Корнилову, даже не выносит, а он сам "выносится". И что самое замечательное - Корнилов не увлекает ее, к белому движению она остается холодна, не верит ему. [...] Ее дневник - сама история. Она была поставлена в необыкновенно выгодное положение. Ежедневные свидания с Савинковым, человеком, умеющим отлично рассказывать, свидания с Бунаковым, знакомство с Керенским и дружба с Карташевым. [...]

   Илюша предстал пред нами в ином свете. Да, роль его не малая была и он увильнул от ответственности, уехав комиссаром в Севастополь. Меня порадовало, что я верно чувствую его. Он вовсе не такой "милый простой человек", "добрый и умный", нет он с большими провалами и ум его не свободен. И не только Керенский забывал "о России" и не понимал ее, но также и Илюша. Это теперь, 7 лет проучившись, стал понимать, хотя и по-своему, что такое Россия, что такое государство. Да и то я не уверена, что в критический момент он [не. - М. Г.] пожертвует партией для России. [...]

  

   11 декабря.

   Была в английской церкви. [...] Пришла домой - газеты, письма. Г. Н. [Кузнецова. - М. Г.] в восторге. Ей письмо от Алданова: стихов в "Днях" решено не печатать, он передал их Демидову, который взял их для "Посл. Новостей". М. Ал. просит рассказ.

   Потом Г. Н. открывает газету и читает: Семен Владимирович Лурье скончался от несчастного случая. Попал под поезд на Руанском вокзале. [...].

   У нас с Яном дыханье остановилось. Боже, что за горе! Познакомились мы в Одессе, часто встречались. [...] Он немного рассказал мне о Шестовых. [...] Затем в Париже. [...] Он бывал у нас в первый же год. [...] Ближе сошлись с ним, прикоснулись с его духом года три тому назад. [...]

  

   5/18 декабря.