Бунин Иван Алексеевич - Устами Буниных. Том 2

троить у себя бой: пригласить всех выступавших с одной стороны, и Руднева, Милюкова, Литовцева, Вишняка и пр. - с другой. [...]

  

   [Сохранилась записка Ив. А. Бунина, относящаяся к этому времени:]

  

   Понедельник, 3 марта, 24.

   Станиславск[ий] и пр. сняли фотографию где-то в гостях вместе с Юсуповым. Немедленно стало известно в Москве. Немирович в ужасе, оправдывается: "Товарищи, это клевета, этого быть не может, я телеграфирую в Америку!" А из Америки в ответ: "Мы не виноваты, вышло случайно, мы страшно взволновались, когда узнали, что попали на один снимок с Юсуповым". О, так их, так! Ум за разум заходит, когда подумаешь, до чего может дойти и до чего может довести "социалистич. правительство"!

  

   [Продолжаю выписки из дневника Веры Николаевны:]

  

   13 апреля.

   Холод в квартире такой, что сижу в шубе. [...] Почти решили ехать на юг в воскресенье. Хотим пожить недели две в Канн. [...]

   Собственно, как мы все легко пережили Россию - сидим, разговариваем о платьях.

  

   7 мая.

   [...] Мы опять в Грассе. Вчера была неделя, как мы покинули Париж, а кажется, что мы целую вечность там не были. Так все отвалилось. Я рада, что пока мы одни. [...] Ян сначала расстроился, ему жутко одному в большом доме. [...]

   Зашла к Яну. Лежит на диване, думает, как озаглавить новую книгу. Перебирали заглавия. Остановились на "Сны Чанга". Рассказы будут в хронологическом порядке.

   Вчера Ян сказал: Ну, я прочел "Кроткую". И теперь ясно понял, почему я не люблю Достоевского. Все прекрасно, тонко, умно, но он рассказчик, гениальный, но рассказчик, а вот Толстой - другое. Вот поехал бы Достоевский в Альпы и стал бы о них рассказывать. Рассказал бы хорошо, а Толстой дал бы какую-нибудь черту, одну, другую - и Альпы выросли бы перед глазами. [...]

  

   19 мая.

   Фондаминский: Вы говорите, мужик лентяй. Но он расковырял шестую часть земного шара. Никуда не годный народ, а создал лучшую литературу в мире, создал лучшее государство по могуществу, обработал большую часть земли.

   Ян: Русский народ так же талантлив, как и всякий другой народ. Всякий народ талантлив по-своему. Русский мужик не любит ковырять на одном месте. Поковыряет и идет дальше. Он не любит, не умеет обрабатывать.

   Фондаминский; Никто так много не обработал земли, как русский мужик, однако. Это колоссальная заслуга перед культурой.

   Ян: Какая это заслуга - бросил зерно в землю. Вот испанская культура пришла в Америку и создала кое-что. А у нас что? [...] Здесь полмиллиона простых мужиков. Что они делают - прямо золотые руки.

   Фондаминский: Франция скорее погибнет, чем Россия. [...] Франция разлагается. Поговорите с французами. [...] Русский пьяница, а душа крепкая. Пьяный, грозный, распутный, а душа есть. Потому и гунны пришли, что Рим разложился.

   Ян: Где борьба, где восстания? Пять студентов в Каире.

   Фондаминский: Это неверно. Колоссальное национальное движение. Почему Рабиндранат Тагору дана Нобелевская премия?

   Ян: Совсем не потому... Раб. Тагор - это финь шампань и дали ему потому, что он мистичен, что англичане шатаются по востоку и живут у него. Болит душа, болит, вот он и взалкал по Р. Тагору, вот и Возлюбил с большой буквы. И эта мода болезненная, а не здоровый национализм.

  

   [По соседству, как и в прошлом году, должны были поселиться Мережковские. З. П. Гиппиус в письме от 24 мая, между прочим, пишет Вере Николаевне:

  

   "Вижу, что жить

   Нам предстоит отныне

   На вилле Эвелине

   С тарелками немытыми,

   Со ставнями закрытыми

   Да глаз на глаз с москитами.

  

   [...] Стремлюсь вон из хаотического дома моего и жажду вас, вашей тишины, а москиты - пусть их жрут, меня все равно осталось довольно мало, последняя испанка меня окончательно похудила и состарила. [...] Если найдется домашняя баба - примусь писать два романа сразу, и пропади все.

   До скорого свиданья. Скажите нашему богдыхану, чтобы ценил свое самодержавие, пока не приехала оппозиция. Когда она появляется, она всегда "подымает голову" (или "лапу"). В данном случае не преминет. Начнет с "запросов"... Может, тем и кончит, а все-таки прежней лафы нет".]

  

   [Запись Ив. Ал. Бунина:]

  

   1 июня (н. с.) 24 г.

   Первые дни по приезде в Mont Fleuri [Бунин пишет иногда так, а иногда Mont Fleury. - M. Г.] страшно было: до чего все то же, что в прошлом году!

   Лежал, читал, потом посмотрел на Эстерель, на его хребты в солнечной дымке... Боже мой, ведь буквально, буквально было все это и при римлянах! Для этого Эстереля и еще тысячу лет ровно ничего, а для меня еще год долой со счета - истинный ужас.

   И чувство это еще ужаснее от того, что я так бесконечно счастлив, что Бог дал мне жить среди этой красоты. Кто же знает, не последнее ли это мое лето не только здесь, но и вообще на земле!

  

   [Из дневника Веры Николаевны:]

  

   29 июня.

   [...] Был общий обед с Мережковскими. Потом сидели под пальмами, вели легкий разговор на высокие темы. Было приятно.

  

   [Запись Ив. Ал. Бунина:]

  

   1/14. VII. 24.

   Цветет гранатов[ое] дерево - тугой бокальчик из красно-розов[ого] воска, откуда кудрявится красная бумажка. Листики мелкие, глянцевитые, темно-зелен[ые]. Цветут белые лилии - стоят на обрыве против моего окна и так и сияют насквозь своей белизной, полные солнечн[ого] света. С неделю назад собрали апельсинный цвет, флер доранж.

   Очень, оч. часто, из года в год, вижу во сне мать, отца, теперь Юлия. И всегда живыми - и никогда ни малейш[его] удивления!

   "Уныние, собран[ное], как зрелые плоды" - Верлэн. "Боевые знамена символизма... молодежь признала в В[ерлэне] своего вождя..." И ни одной анафеме не приходит в голову, какие это колоссальные пошлости!

   "Генеральск[ий] бунт в Испании"... Ну, конечно, раз генералы, раз правые - бунт! "Остатки демократич[еской] и социалистич[еcкой] совести..." Даже и совесть-то у этих сукиных детей социалистическая, демократическая !

  

   [Из записей Веры Николаевны:]

  

   28 июля/5 августа.

   Холод такой, что даже Мережковский стонет. Третьего дня мы с Яном ездили на острова. Редко хорошо было. На дальнем островке мы провели 1 ¥ часа. Точно в сказке. И как только очутились на земле, поразил и ошеломил бальзамический запах пиний и стрекотание цикад. Таких звуков я не слышала нигде, даже на Цейлоне. Цикадами усеяны стволы деревьев. Они цвета коры, некрасивы и не изящны, с перепончатыми крылышками. Мы прошли на западную часть острова. Полежали на земле. Ян умылся по-магометански. [...] Около часа лежали, смотрели, думали, молчали. Потом пошли назад. Захотелось есть. Сели за стол под пальмовыми деревьями - потолок беседки - спросили кофе и хлеба. [...] Мы спросили, можно ли снять комнату, чтобы провести здесь несколько дней. [...] Остров принадлежит монахам и никто не может здесь останавливаться, кроме рыбаков. [...] До St. Marguerite мы дошли очень быстро, там стояли 3/4 часа. [...] Остров менее поэтичный и более загрязненный. [...]

   Возвращались, как и приехали, рядом с шофером. Казалось, что ехали на автомобиле. И мне необыкновенно красивой показалась дорога Канн-Грасс.

  

   29 [июля]

   [...] Вышли с Яном в город. Дождь. "Осень, осень", - сказал Ян. Зашли к Мережк. Он одет по-зимнему. Она в легком шерстяном белом туалете, штопает его белую рубашку. Ян принес ей рецензию на итальянском языке, где хвалят ее очень. Она слушала с нескрываемым удовольствием. [...]

  

   [Из записей Ив. Ал. Бунина:]

  

   4/17Авг. 24 г.

   У Пилкиных. Вдова Колчака, его сын. Большое впечатление - какие у него темные, грозные глаза!

  

   10/23 Авг.

   Когда Марс восходит, он красный. Потом оранжевый.

   В 4-ом часу ночи проснулся. Истинно дивное небо! Все точно увешано золотыми цепями, созвездиями. Над горой направо, высоко - совершенно золотой серп месяца, ниже, под ним, грозное великолепие Ориона, а над ним, совсем в высоте, - стожар. Направо, почти над седловиной Наполеона, над горой крупной золотой звездой садится Марс.

   Неклюдов⁵. Совершенно не слушает собеседника, соверш. не интересуется им!

  

   [Из записей Веры Николаевны:]

  

   14 августа.

   Затмение. Луна мертвенно медного цвета. Яну хотелось спать. Зевал неистово. Когда затмение кончилось, оживился.

  

   15 [августа].

   Обед у Мережковских, рождение Дм. С.

  

   2 сентября.

   Все эти дни у нас только один разговор - о Савинкове.

   Что это? Заговор вместе с большевиками [...] и подготовка к перевороту? Или же просто, потеряв терпение и веру в себя, он отправился в Россию, чтобы служить ей?

   З. H. думала сначала, что это акт отчаяния. Сегодня была огорчена, прочитав статью Гр. Ландау. [...] там рассматривается его переход, как предательство. [...]

   Ян зимой как-то сказал мне: - Нет, Савинкову остается только пойти к большевикам. Он уж так низко пал, что ему деваться некуда, а в тираж выйти не хочется. [...]

   Моисеенко, вернувшись в Россию после революции, отправился в департамент полиции и просмотрел, не был ли Савинков, подобно Азефу, провокатором. [...]

   У нас были Ростовцевы. С 25 г. он будет читать лекции недалеко от Нью-Йорка. М. Ив. рассказывал, что три дня прожил вместе со Струве. [...] "Струве очень постарел. Длинная седая борода. Мы сидели иногда с ним часа полтора и молчали. Можно ли раньше было вообразить, чтобы Струве молчал. Да и о чем говорить, взгляды общие у нас с ним. Даже и поспорить нельзя".

  

   [Запись Ив. Ал. Бунина:]

  

   9 Сент. н. с. 24 г.

   [...] Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведешь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земн[ое] существование как временное пребывание на какой-то узловой станции! [...]

  

   [Из записей Веры Николаевны:]

  

   16 сент.

   [...] Выбивают из колеи разговоры о зиме. Ян, как всегда, мечется, ясно не отдает себе отчета ни о нашем положении, ни о возможности жить вместе с общиной и, как всегда у Буниных, у него волк, коза и капуста. [...]

  

   5 октября.

   Последняя ночь в Mont Fleury. Завтра мы переходим к Мережковским. Опять новая жизнь, но на этот раз это меня не радует. Хочется оседлости. Волнует неизвестность. Ведь через месяц опять нужно перекочевывать. [...]

  

   29/16 окт.

   Признание Советов. [...] Без содрогания не могу подумать, что красный флаг взовьется над посольством, что в этих уютных комнатах будет жить Раковский, и в этих залах, где мы проводили "Татьяну", будет веселиться всякая шушера, а по саду весной будут гулять комсомолки и другая шваль. И это представители России. Боже, какой позор! [...]

  

   Париж, 10 ноября.

   Пятый день в Париже. [...] Понемногу видаем друзей и знакомых. Были на Бердяеве. Он нисколько не большевик, как кричал Дм. С. [Мережковский. - М. Г.] [...] Бердяев говорил, что в России теперь почти нет нейтральных людей. Или большевики или христиане. Предсказывал, что так же будет и в Европе. Говорил, что христиане будут в ближайшее время в меньшинстве, но важна сила веры, а не количество верующих. [...]

   Положение Зайцевых тяжелое.

   Обедали у Михайловых. Люди простые, милые, с музыкальными и художественными интересами. [...] Возвращались с Нилусами. Берта рассказывала, что Куприны в ужасном положении. [...] Кругом должны. Жить не умеют, не умеют ничего беречь. Жаль их, но я не вижу, как помочь. [...]

  

   18 ноября.

   Вчера были у Малявина. Масса народу, но ни одного художника. Писатели были - Ян, Куприн, Сургучев.

  

   5 декабря.

   Завтра месяц, как мы в Париже. Прожила месяц без femme de menage. Это победа. [...] Совсем ничего не сделала для себя. [...] За неимением времени, отказалась от всей общественной жизни. [...] Для души и для того, чтобы иногда слышать французский язык, бываю в мэрии на лекциях.

  

   [Дневники Ивана Алексеевича за 1925, 1926 и 1927 гг. были, по-видимому, уничтожены. Привожу некоторые записи из дневника Веры Николаевны:]

  

   19 дек./1 янв.

   Встречали басурманский Новый год неожиданно в большой компании. Михайлов привез разных изысканных яств. Кое-что и я состряпала. Кульманы пришли с вином. И уже совсем неожиданно пришли Алданов с Полонскими, после ужина у Ага. И, несмотря на больного хозяина, пир затянулся до трех часов ночи. [...]

  

   22 дек./4 янв.

   Ян вышел на воздух, в первый раз после болезни.

  

   23 дек./5 янв.

   Вечер у Мережковских.

  

   24 дек./6 янв.

   [...] поехали на юбилей Карабчевского. [...] По слухам, Карабчевскому собрали около ста тысяч. Он очень нуждается, живет с семьей в Италии в совершенной нищете. [...] Ян сказал несколько слов приветствия от нашего комитета, потом от себя, он говорил о нем, как об адвокате, а не как о писателе - ведь Карабчевский тоже пишет - мне кажется, что он был этим недоволен.

  

   25дек./7янв.

   Наше Рождество. Тоска о прошлом. Беспокойство о тех, кто там. Безрадостность этого дня здесь. [...]

  

   9/22 января

   В 2 часа звонок. Отпирать или нет? Отперла. Мелитта [Левина. - М. Г.]. Мы как раз писали письмо в П.Э.Н. клуб. Рассказали ей, в чем дело. Она энергично стала уговаривать Яна не отказываться. Предложила мне ехать с ней немедленно в консульство. Поехали. Разузнали. Вызвали по телефону Яна. Послали в Лондон письмо-экспресс. Значит, Ян едет, если, конечно, все будет благополучно.

   [...] поехали к Зайцевым. Застали всех дома, даже Тэффи. Зайцевы огорчились, что не тысяча, но старались показать, что довольны. Мы сидели, болтали, пахнуло Москвой, чем-то старым.

  

   13/26 января.

   [...] пришла Мелитта, как всегда, бодрая и энергичная. Через полчаса она с Яном уехала за визой, которая уже пришла из Лондона. Кроме того, в Префектуру за обратной визой. [...]

  

   14/27 января (вторник).

   [...] Ян уже готовится к Лондону. Временами упрекает меня, что я "подбила" его на эту поездку.

   Заходила Каллаш¹ за книгами Яна. Будет читать лекции по литературе. Национальный комитет, наконец, взялся за ум и организовывает ряд чтений для рабочих. Среди них будет Бердяев, Карташев. [...]

   Днем были Осоргин² и Алданов. Я люблю их обоих. Мне с ними легко и весело. Говорили о Зайцеве. Последний отказался от места. Осоргин боится, что у него, т. е. у Бориса, разовьется туберкулез. Мне кажется, что ему трудно служить, вставать в 8 ч. и т. д., но иметь верных 1000 фр. в месяц - великое успокоение. Писатели живут не по средствам. Индивидуальные вечера стали давать меньше. Говорят, что у Ремизова дефицит. [...]

  

   15/28 января (среда).

   Ян просматривает английские слова, изрядно забытые им. [...] Перед сном Ян вслух читал Анатоля Франс: "Ан Панфуфль" - восхищался, говорил, что без этой книги Франс не был бы понятен. [...] Мережковский волнуется насчет вечера, который будет у М. С. [Цетлиной. - М. Г.]. З. Н. говорила Яну дерзости - это ее манера на людях говорить неприятности человеку, с которым она, когда бывает наедине, мила. Для женщины в возрасте 56 лет даже жутковато!

  

   16/29 января.

   Письма от Кэтти Розенберг и из издательства Фишер: покупают "Митину любовь". Условия - 1000 марок при чем Яну 750, а Кэтти 250. [...] Яна это немного подбодрило. Он повеселел. Мучается, у кого достать денег на Лондон, до возвращения оттуда, когда ему возместят все издержки.

   "Раут" у Алдановых. Вернулись поздно. Было около 30 чел. Главный центр серьезно-шуточных разговоров был на диване, где сидели Тэффи, Степун³ и Ян. Другие подходили, уходили, меняли места. За столом общего разговора не завязалось. [...]

  

   1 февраля

   [...] Доклад Шестова был интересен, хотя и не до конца для меня ясен. Потом говорили Бердяев, какой-то юноша Лурье и, наконец, Степун. [...]

   Завтра Ян едет в Лондон. [...] "Многое отдал бы, чтобы не ехать", - сказал он мне вчера.

  

   6 февраля.

   [...] Около семи хозяйский продолжительный звонок Яна. Устал. [...] Англичане сердечнее французов, проще.

  

   9 февраля.

   [...] Вчера была З. Н. [Гиппиус. - М. Г.]. Любезна со мной до подозрительности. В чем дело? Вечер. Но она понимает, что я не могу распространять им билеты. Думала долго. Додумалась вот до чего: мне кажется, что она в статье об Яне скажет много неприятного. Не простит она ни его успехов, ни Лондона и т. д. Вот и думает приручить меня. Почти 5 лет не замечала моего присутствия, а теперь: "Почему не бываете, пришли бы, полежали у меня на кушетке, отдохнули бы". [...] Ведь с Яном как было? Приручала. Написала хвалебную рецензию. Хотела его приобщить к ним. Заменить Философова⁴. Пыталась с ним вместе писать пьесу. Пыталась стать его доверенной помимо меня. Когда ничего из этого не удалось, а значение Яна все растет, она решила - пора начать его бранить, а то, неровен час, еще ему и премию присудят. [...] Ее считают умной, сильной, злой и развратной. А она не так умна, он умнее. Сильна со слабыми, гораздо добрее, чем кажется и развратность лишь умственная и сильно преувеличенная. Он же человек с оригинальным и образованным умом, представляется нарочно юродивым, чтобы проводить то, что хочет. К людям равнодушен. Они оба считают всех глупее, чем они есть, а потому часто попадают впросак.

  

   11 февраля.

   [...] Со Степуном хорошо беседовать, он хорошо правит рулем разговора, не дает сворачивать в сторону. Говорили о художественности в литературе. Конечно, о Достоевском. [...] Степун гов[орит], что важно, обогатило ли произведение мир или нет. Для него так же важны спутанные таланты, как и чистые, и Достоевский выше Флобера, хотя, конечно, у Флобера неизмеримо больше искусства. [...]

  

   12 февраля.

   [...] Ян был в синема и у Мережковских. - "Я их утешил сегодня, сказал, что Нобелевскую премию получит Дм. С., - вас и в Англии все знают! Потом сказал, что моя "Митина любовь" все никак не устроится у французов. Он и повеселел. Даже спросил - да чем же вы живете?". [...]

  

   15 февраля.

   [...] Поспорили о том, добра ли Ек. П. Пешкова. Я сказала, что доброй ее не считаю. [...] что у Ек. П. двигатель не доброта, а личная драма, одиночество, желание и вечное желание подняться в глазах Алексея Максимовича (Горького), отсутствие жалости к отдельному лицу, а жалость вообще. Отсутствие воображения. Все это плодотворно влияет на ее деятельность. Личное обаяние, умение третировать людей - тоже полезно.

  

   23 февраля.

   Вчера весь день в гостях. После Манухиных - Осоргины, где был "five o'clock". Масса народу и все те же. Яну все казалось, что он у Ландау. "Думаю, что это он мне вина не предлагает". Конечно, спор о России, продолжение Степунского доклада. Опять 2 партии: одна благословляет революцию, потому что некоторые возвысились, а другая проклинает, ибо разрушено все и большинство пало, потеряло образ человеческий. [...]

   Опаздываем на обед к Мироновым. Все уже за столом. Обед ультра-русский, очень вкусные ватрушки. [...] Сажают рядом с Милюковым. [...] Куприн уже красен. Бальмонт с Еленой опоздали. Он в задирчивом настроении, но его перчатку никто не поднял и он обижен. [...] Куприн быстро уехал к Малявину. Мы тоже решили ехать туда. У Малявина все знакомые: Черный, Куприны, Писаревские, Спировичи, Алексинские, Ельяшевич. [...]

  

   1 марта.

   Приезд на Аlb'y. Устала ужасно. Ек. М. [Лопатина⁵. - М. Г.] встретила нас на вокзале, О. Л. [Еремеева. - М. Г.] - дома. [...]

  

   2 марта

   Ол. Л. и Ек. М. очень заботливы и рады нам. Ек. М. читает в церкви, а потому целую неделю она будет очень занята. Были блины, они не ели - постятся. [...]

  

   8 марта.

   [...] За обедом Ян сообщил о внезапной смерти Г. Ев. Львова. Умер легко, ночью. [...] Мне жаль его. Он не желал революции, всю жизнь думал, как бы предотвратить ее, а история поставила его во главе революции. [...] все вышло в его жизни так, как он не хотел⁶. [...]

  

   9 марта.

   [...] Мы долго говорили о нем [Львове. - М. Г.]. Разбирали, почему он при всех своих моральных достоинствах все же многого не понимал ни в русском мужике, ни в революции. Я помню, как после лекции Яна, где он выступил противником революции и обвинял весь русский народ сверху до низу, а не только высший класс, как делают "февралисты", Львов сказал мне, показывая на сердце: "У меня мужик здесь". Ну, как при таком отношении строить государство? [...]

  

   18 марта.

   Приехали Степуны. [...] Ян вечером был весел. Завел разговор с Ек. Мих. о бессмертии души [...]. Ян верит, что существует нечто выше нас, но после смерти не будет личного воскресения, хотя он страстно желал бы этого. - "Ведь я не верю в смерть".

  

   19 марта.

   Парадный обед. Матушка из Камбрэ. [...] Очень милое лицо, немного напоминающее Ел. Анд. [Телешову. - М. Г.]. Ей лет 36. [...] Она доктор философии. Была атеисткой. Много читала. Толстой заставил ее обратиться к Евангелию. И вскоре она стала страстной католичкой. [... ]

  

   21 марта.

   Были у всенощной. Сегодня Вынос Креста. Я нигде так не чувствую свершившегося в России, как в Каннской церкви. [...]

  

   29 марта.

   Ян: "Нельзя читать произведения в подлиннике, если раньше читал их в переводе. Никогда слово 1а nuit не произведет на меня то самое впечатление, как слово ночь, хотя я с детства знаю это слово, la mer и море для меня звучат разно. Поэтому то, что я раньше читал в переводе, теперь действует на меня иначе".

  

   31 марта.

   [...] Ян сказал, что черные дрозды его любимая птица. - "Как это говорит о весне". [...] Говорили о том, как все механизируется. "Какой страшный век", сказал Ян.

  

   1 апреля.

   Месяц, как здесь. [...] Предлагается дача в Грассе какого-то генерала. Генерал спросил, не большевики ли мы, и можем ли мы платить. [...] Я думаю, что все кончится Mont-Fleury на весь год.

  

   6 апреля.

   [...] Г. Ев. [Львов. - М. Г.] хотел итти в монахи. Но старец Виталий в Оптиной пустыни не разрешил ему, велел остаться в миру работать. [...]

  

   18 апреля.

   [...] Вилла Mont-Fleury сдана. Ян в тихом отчаянии. [...]

  

   19 апреля.

   В церкви было очень хорошо. [...] Батюшка христосовался со всеми.

   Возвращались почти все пешком. Ян один уехал раньше всех в толстом пальто Степуна. [...] Дома нас ждали. Ян уже поел ветчины. Сидел сердитый, но скоро отошел. Стол был убран хорошо. [...] Досидели до половины шестого. [...]

  

   20 апреля.

   Грасс. Вилла Belvedere [...] Ян, сидя на Belvedere, сказал: "Я чувствую себя здесь, как в Mont Fleury". Раз так, подумала я, значит, нужно оставаться. Все неудобства можно будет обойти. [...]

  

   21/8 апреля.

   [...] Ян вернулся очень встревоженным. На мосту кого-то задавили. Он решил, что меня. Обрадовался, застав меня дома. Обедали вдвоем. [...]

  

   22 апреля.

   [...] Ян ездил с Фондаминским и Степуном в St. Villier. Дом без воды. [...] Сад небольшой.

  

   23 апреля.

   18 лет нашей общей жизни с Яном. Я хотела бы, чтобы вдвое, втрое дольше мы прожили вместе. День прошел мирно, тихо, но грустно. Я все время вспоминала свой последний день дома. Как все еще было хорошо тогда. А мы не ценили всего этого. [...]

  

   24/11 апреля.

   Решились на Belvedere. Едем сегодня в Грасс.

  

   27 апреля.

   Весь день ждали Зайцева [Б. К. - М. Г.]. Приехал после ужина, прямо от Ельяшевич. Поправился. Рассказывал о сербск[ом] изд. Обратились к Шмелеву, он собрал писателей, а в результате его в редакторы не избрали. [...]

  

   1 мая.

   Завтра переезжаем. Опять начнется тяжелая жизнь. Газа нет, значит, возня с плитой, жара в кухне летом.

  

   2 мая.

   Часа через два покидаем Villa Alba. Грустно. [...] Ян сказал: "Я и сам за республику. Монархию я жалею, как вообще прежнюю Россию. Конечно, если бы Н. Н. [Вел. кн. - М. Г.] пошел в Москву и навел порядок, то, вероятно, он сделал бы это лучше, чем Милюков с Мироновым".

  

   [Вилла Belvedere:]

   9 мая.

   [...] У меня новая жизнь - Яна совсем не вижу, совсем не бываю с ним. И в первый раз от этого не страдаю. Он живет одной жизнью с Ил. Ис. [Фондаминским. - М. Г.]⁷ и, кажется, доволен тоже.

  

   17 мая.

   9 ч. вечера. "Мальчишки" ушли в синема. Днем ходим гулять. А я одна и одна. [...]

  

   21 мая.

   [...] Ян не понимает радости общения. Ему нужны политические разговоры, синема, - словом, отвлечения, наркотики, от настоящей жизни. А, может быть, он весь в творчестве, и в остальное ему не хочется вкладывать душу. [...]

  

   23 мая.

   [...]Волнение в русском Париже. Продажа Высоцкими банка большевикам и самоубийство Савинкова, которому почему-то там никто не верит. [...]

  

   24 мая.

   Приезд Мереж[ковских]. [...]

  

   25 мая.

   Необыкновенная гроза. Было жутко. Град. Электричество перестало действовать. Долго сидели после дневного чая в столовой. Пережидали грозу все вместе. [...]

   Ян дал мне прочесть то, что он хочет печатать из Одесского дневника. Завтра перестукаю ему на машинке. [...]

  

   4 июня.

   Пришло "Возрождение"⁸. Все хорошо, состав сотрудников хороший. Статья Струве "Освобождение и Возрождение". [...] Статья Карташева. [...] Открытие Богословского института в Сергиевом Подворье⁹. Это одно из самых больших завоеваний эмиграции. [...] Начались печататься "Окаянные дни"¹⁰.

  

   6 июня.

   "Последние Новости" неприлично обрушились на "Возрожд.". [...] Как Милюкову не стыдно уподобляться какому-нибудь провинциальному листку. [...]

  

   10 июня.

   [...] Перед обедом ходили с Яном над виллой. Там уже прокладывается бульвар. Как выиграет Грасс после его проведения. Ведь оттуда будет один из лучших видов.

   Вероятно, Ян испугался за меня. Пошел, позвал, гулял. И ведь всегда, когда он гуляет со мной, он чувствует себя хорошо, уютно. Но от нервности он должен куда-то бежать, с кем-то говорить, и только, когда я заболеваю, он приходит в себя и пугается, озирается вокруг, начинает понимать важность моего существования.

  

   11 июня.

   [...] Сегодня Струве разъяснял непонимающим, что такое консервативный либерализм. Он, вероятно, 5 лет вынашивал эту идею. Я помню, как впервые услышала его, когда по его просьбе Ян пригласил к себе Фондаминского, Руднева и Авксентьева. [...] Я помню, какими маленькими, юношами какими-то казались мне все эти эс-эры рядом с ним. Я как-то почувствовала величину П. Б., незаурядность его, смелость.

   "Воля России" пробрала Бунакова и Руднева за религиозное направление, которое они придают "Совр. Зап.". "Дни" заступились.

  

   16 июня.

   [...] З. Н. [Гиппиус. М. Г.] и И. Ис. [Фондаминский. - М. Г.] хотят основать левый центр и тоже строить все на национальной, религиозной и демократической основе.

   - Если так, - сказала я, - вы будете недалеко от Струве.

   - Но, конечно, это все идеалы, желания, но как отделаться от Черновых¹¹ и т. д.? - сказала З. Н.

   - Вообще следует обрубить концы и слева и справа, - заметил Ил. Ис. - В этом-то и задача центров.

   За чаем говорили опять о Савинкове. З. Н. уверяет, что он умер для нее давно, а что он "от несчастной любви к большевикам выбросился из окна" - ее мало трогает.

   Опять разбирали причины его предательства. [...] Илья И. сказал: - Боже мой, предал потому, что большинство предает перед смертью. [...]

   Ян сказал: - Я тоже за жизнь предал бы всех, но только не большевикам, тут злость, ярость спасла бы от предательства.

   Потом застенчиво улыбнулся и сказал, глядя на меня: - Нет, тебя бы не предал.

   И повторил: - Нет, Веру не предал бы, жалко.

   И я вспомнила, что в Одессе говорила ему, что в случае, если мы не успеем погрузиться на пароход, чтобы он спасался один. [...] Он твердо сказал, что без меня никуда не поедет, даже если это будет грозить смертью.

  

   17 июня.

   [...] Уехал Ил. Ис. и целый день грустно. Наконец, живем вдвоем с Яном. Я довольна, а он все боится скучать, хотя скучать-то ему некогда. [...]

  

   19 июня.

   [...] Ян говорил, что его не тянет больше в Россию, где все загажено, все близкое, родное уничтожено, а близкие люди состарились, поглупели. Но тут же прибавил: А неужели так и не увидим Россию?

   Только сегодня прочла "Идеи Корнилова" Ильина. Интересная тема, интересное учение о "сопротивлении злу насилием". [...]

   - Нет, - сказал Ян, - только у дворян и осталось кое-что. Посмотри, сколько золота насыпано у Ек. Мих. [Лопатиной. - М. Г.], все это наследие отцов. Ильин - тоже дворянин, оттого и идет напролом туда, куда душа тянет. Я еще не продумал глубоко его теорию, но помнишь, что я говорил о возмездии, что, если видишь издевательства, нужно броситься на мучителя. И ведь не зло руководит тобою, а добро.

  

   20 июня.

   [...] Ян сегодня 2 раза сказал, что мой дневник интересен, а я временами так падаю духом, ничего не записываю. [...]

  

   21 июня.

   У барона Ховена. Оказывается, барон - магометанин, все проделал, вплоть до обрезания, 30 лет тому назад. Толст, болтлив, бабий голос, неряшлив, вегетарианец, знает 11 языков, из которых несколько восточных. Он прежде всего русский чудак, барин времен Тургенева, но в современной обстановке. [...] Дом производит беспорядочное впечатление. Ничего без крика и шума не делается. Все суетятся, а толку немного. Русская бестолковость, беспомощность, доброта. [...]

  

   23 июня.

   [...] К завтраку пришел Лазаревский ¹². Он принес свой дневник. Огромная переплетенная в твердый переплет тетрадь. Он пишет, вклеивает кое-что из газет, всовывает письма, фотографии - это очень хорошо. - Он постарел [...] но все еще молод душой. [...] Говорили о Чехове, о том, каким выставила его З. Н. Гиппиус, о том, как о нем писал Лоллий Львов - уж слишком яростно.

   Ян говорил, что Чехов не умел описывать помещиков [...] да и мужики ему не удавались. А вот лавочники в "Овраге", женщина в зеленом во ржах - удивительно - прямо в первые ряды мировой литературы.

   Оказывается, Овсянико-Куликовский не любил Достоевского, за это его не любит Б. Ал. Лазаревский. [...]

  

   24 июня.

   [...] Ян в хорошем настроении, несмотря на нашу жизнь а deux. [...]

  

   10 июля.

   [...] Я думаю, теперь у Мережковских цель развенчать Яна. Вероятно, [...] в злобе поведал им, что Яна представлял в кандидаты на Нобелевскую премию Ромэн Роллан. [...]

  

   26 июля.

   [...] Ян позвал меня и сказал: - Знаешь, отправимся куда-нибудь в плаванье, месяца на три.

   Решили навести справки. Почему-то остановились на том, чтобы обогнуть Африку. Это было бы ново.

  

   30 июля.

   [...] Ян разорвал и сжег все свои дневники-рукописи. Я очень огорчилась. "Я не хочу показываться в одном белье". Я спорила с ним. Он увидал, что я расстроилась, сказал:

   - В Париже есть рукописи - и они твои. Есть и тетрадь-дневник. Ты можешь после моей смерти показать, если не поверит кто-нибудь в подлинность моего дневника.

   - Ну, неизвестно, кто кого переживет, - отвечала я, - теперь мне часто кажется, что я умру раньше тебя.

   - Ну, уж тогда я все разорву. Можешь быть покойна.

   Мне кажется, это ненормально. [...]

  

   11 августа.

   [...] Яну очень хочется снять виллу, но дорого. Приходит в голову рискнуть и чем-нибудь зарабатывать. Сдавать комнаты. Кормить на сезон. "Я чувствую себя всегда лучше всего осенью и опять подходит октябрь, и мы должны куда-то перебираться". Мне бесконечно жаль его. Что-нибудь придумаю. [...]

  

   14 августа.

   [...] От поездки к Зайцевым осталось поэтическое впечатление. Сами они очень милы, приятны, родственны. [...]

   Ходили вчера к разрушенному революцией аббатству 12-го века. [...] Сегодня, когда мы сделали привал около церкви, Ян сказал: "Можно залить всю землю кровью за то, что смеют разрушать храмы. Вот и аббатство вчерашнее - какая прелесть, а между тем Великая Революция наложила на него руку". [...]

  

   16 августа.

   [...] Был Адамович¹³. Он неглупый, но штампованный. До сих пор петербургский налет во всем, начиная с фигуры, с той связанности движений, какую я встречала у известного типа петербург. молодых людей.

   Говорили о "Живых лицах" Гиппиус. Он не верит, что Толстой мог ей сказать: "Когда умирать буду, скажу Ему - в руки Твои предаю дух мой. Хочет Он - пусть воскресит меня, не хочет - не воскресит. В волю Его отдамся, пусть Он сделает со мною, что хочет..."¹⁴. Адамович находит, что это слишком интимно для первого знакомства.

   Говорили о несправедливом отношении Мер[ежковского] к Толстому, о том, что он в Толстом видит лишь материальную сущность, "а между тем бездны у него хватит и на Достоевского", сказал Ян.

   Адамович думал, что Мережковский и З. Н. ничего общего не имеют. Я сказала, что наоборот - З. Н. всегда говорит "мы", а не "я", и трудно сказать, где кончается она и начинается он. [...]

  

   17 августа.

   [...] Ян ездил в Канн сказать, что на октябрь мы остаемся на Belvedere.

  

   19 августа.

   [...] Яна волнует и бесп