Бунин Иван Алексеевич - Устами Буниных. Том 2

bsp; 22 марта.

   [...] Третьего дня были на "Утре Лоло". [...] Зал был полон. [...] Лоло мне сказал: "А жаль, что Иван Алексеевич не пришел. Мы хотели сделать ему овацию". А он именно этого больше всего и боялся.

   Публика была, конечно, сплошь русская. И когда она в таком большом количестве, то удручает очень. [...] главным образом люди пожилые и старые. [...]

  

   1 апреля.

   Совершенно неожиданно, по настоянию Яна, еду в Париж². [...] Я ему не жаловалась, точно его осенило сверху. Одно жаль, он хочет, чтобы я пробыла не больше 2-х недель, а у меня 30 домов навестить, Национальную библиотеку, Венсенскую, Тургеневскую, словом, не знаю, как успею. [...]

  

   3 апреля.

   Сегодня едем. Грустно оставлять своих, хотя они оба радуются за нас. А Ян, как всегда перед моим отъездом, мил, нежен и очень ласков. [...]

   Вчера были у Фондаминских. [...] от них узнали новость: Скобцова постриглась тайно, хотя пострижение было в Сергиевском подворье при всех. [...] Имя ее Мария. Но в миру она должна называться по-прежнему, Елизаветой Юрьевной. Евлогий ей сказал: ваш монастырь - весь мир. [...] Вот круг - от левой эсерки к монашеству. [...]

  

   3 апреля.

   Вагон третьего класса. [...] Сейчас Галя сказала:

   - Знаете, почему И. А. так решительно и настойчиво уговаривал вас ехать в Париж? Он мне сказал: - Меня тронула ее кротость, ее полное смирение. Ей в голову не приходит, что она может тоже захотеть поехать. Такая скромность. [...]

  

   4 апреля.

   Спала часа два: [...] Пишу письмо Яну. [...] Галя спит, занимая три четверти лавки. А я все никак не могу глаз отвести от жемчужно-серого пейзажа [...]

  

   6 апреля.

   Вчера были у Зайцевых. [...] Кричали так, что Боря сказал: - Я по крику догадался, что это вы пришли. - Квартира у них приятная. [...] Две комнаты, ванна, кухня с проведенной горячей водой. Убрано по-студенчески, просто, чисто. Вид у Бориса ужасный - провалены щеки с румянцем. Третьего дня был у Зернова: истощение, расширение сердца и нервы. [...] А к завтраку у них было приготовлено всего 2 мерланки, вот тебе и усиленное питание. [...]

  

   Ночь с 9 на 10 апреля.

   Вернулись от Цетлиных. Были, кажется, все их знакомые, а потому было "неуютно". Сильное впечатление произвел на меня Мережковский: худ и испуган. Он весь вечер перебегал от одного к другому и говорил что-то с паническим видом. Конечно, о своем вечере, о том, что им есть нечего. За чаем сидел рядом с Галей. Я с ним не сказала ни слова. З. Н. не было - она не совсем здорова. [...] Вечер их налаживается. Участвовать будет Плевицкая, Вертинский, Тэффи, Аминад. [...]

   Потом они с Тэффи, давясь от смеха, проектировали программу: она прочтет фельетон, в котором она насыпала Мережковскому за Пилсудского, когда тот сравнивал его с Христом. А Аминад - стихи, где он "воспел" Д. С.

   [...] Ходасевич сидел со мной. Он, как всегда, оставил приятное впечатление. Ругал писателей, что они мало работают - "Только Тэффи и я трудимся, а остальные перепечатывают старые вещицы". Это, конечно, зло, но злость мне в нем нравится. [...]

  

   Ночь с 10 на 11 апреля.

   Только что вернулась из Трокадеро. "Русский вечер". Очень приятно было послушать "Евгения Онегина". [...] Балет Нижинской хорош. [...] Хорош был и гармонист-казак. [...] А когда вышли цыгане и одна девчонка плясала с такой отчаянностью, что мы пожалели, что с нами нет Яна - он пришел бы в восторг. [...]

   Керенский вчера был весел, легок, жив. Много болтал, когда все "метрошники" ушли и оставшиеся гости вместе с хозяевами уселись в кружок у стола. Он очень все время веселился - незаменимый человек в обществе. И откуда у него берутся еще силы? [...] Алданова он назвал "первым учеником". Думаю, что М. А. это было неприятно. Продавали билеты на его доклад, который состоится в понедельник [...]

  

   13 апреля.

   Из вчерашних писем вижу, что Ян изнемогает без нас. Написала ему, чтобы он приехал, что, если боится ехать один, пусть едет с Рудневым, который на два дня отправляется в Грасс к Фондаминским. [...] Лене одному, может быть, будет и свободнее, пойдет туда, сюда. [...]

  

   15 апреля.

   Собираюсь сегодня пойти в библиотеку на рю де Лилль, просмотреть "Русские Ведомости". [...]

   К Манухиной. [...] говорили о святых католических. [...] она говорила, что хорошо бы переводить их и частью издавать, что, может быть, я приняла бы в этом участие. Меня это предложение очень радует. [...]

   У Мережковских. Комната З. Н. Она мила. Говорили о постороннем. Затем вошел Мережковский. Вид его страшен. Глаза сверкают черным огнем. Сев на постель, он с места в карьер стал снова говорить о том, чтобы "застраховаться" на случай получения Нобелевской премии. Я сказала, что Ян едва ли согласится, что он суеверен, да и едва ли дадут русским. Он остался недоволен. В это время влетел черный кот, я вскочила и заспешила уйти. Все заахали, закричали. От них к Аминаду. [...] замучен, но мил, добр, умен. [...] Он нам с Галей напомнил чем-то Яна. [...]

  

   17 апреля.

   [...] Шестовых не застала. [...] Пошла к Зайцевым, купила яблок, но и их не застала дома. Рери³ отговаривала меня слушать Кульмана. [...] но я все же решила итти. Там я поняла причину, оказывается, кроме Кульмана выступают сегодня Куприн, Зайцев, Осоргин. [...] В перерыве я пошла в артистическую. Там все участники: Куприн, тихий, трогательный, кроткий. И читал хорошо, было приятно его слушать. Зайцев сиял в смокинге, собирался ехать на вечер Бальмонта, но не поехал - было уже поздно. Осоргин подошел ко мне очень радостно, стал пенять, что я не повидалась с ним до сих пор. [...]

   Кульман в своей лекции ни разу добрым словом не помянул Осоргина. [...] зато Яна, Зайцева, Куприна, Шмелева хвалил очень. Народу было порядочно. К концу приехал Алданов, мы с ним возвращались вместе. [...]

  

   18 апреля.

   Чувствую себя плохо. Неужели грипп?. [...]

  

   20 апреля.

   Вчера проспала 20 часов. Я решила день пролежать, но не в постели, а на постели. - Лекцию Керенского слушала сквозь сон. Под конец он так оживился, что я одолела свое состояние. [...]

  

   21 апреля.

   Ян приезжает с Леней. Пишет, что ему жаль оставлять Леню одного. [...]

  

   22 апреля.

   Наши приехали. Очень радостно было их видеть. [...] У Яна вид хороший. Настроение прекрасное. Леня без нас поправился. [...]

   Завтра четверть века нашей совместной жизни. Ян предложил мне ресторан, а я предложила купить кулебяку и всяких вкусных вещей и позавтракать дома. Накормим "детей" [Кузнецову и Зурова. - М. Г.], пригласим Капитана. Ян засмеялся и сказал: "Да, если бы собрать все деньги, которые мы с тобой за эти 25 лет истратили на рестораны, можно было бы дом купить".

   Грустно мне очень. Все вспоминается последний день дома. [...] Грустный вечер, хотя и с большими надеждами. Многое оправдалось, многое оказалось тщетным, но все же жаловаться на свою судьбу не могу.

  

   24 апреля.

   На сегодня много всего: Лувр с Леней, концерт духовный у Инвалидов, потом всенощная и соборование. Хочу завтра причащаться, чтобы седьмая неделя была свободнее. [...]

  

   [В середине мая Бунины вернулись в Грасс. Записи Веры Николаевны возобновляются в июне:]

  

   12 июня.

   [...] и какое у нас невежество относительно католиков даже до сих пор. И многие повторяют, что французское сердце от ума, а вот русская душа - это другое дело. А куда же тогда деть М-ель Шапен? Такой доброты и деятельности я не знаю среди русских женщин, это напоминает доктора Гааза, но он был немец. [...]

  

   17 июня.

   [...] Но как бы ни восхищаться католиками, я нахожу, что мы все должны оставаться в православии и лишь вносить, не насилуя, то лучшее, что есть у них. Вчера долго и горячо спорила с Ек. М. [Лопатиной. - М. Г.]. Она так стоит за католиков, что желала бы, чтобы все перешли к ним. И сама только боится, а то перешла бы. И по большой страстности своей натуры уже как-то ничего не видит величественного в православии. [...]

  

   23 июня.

   [...] Вчера у нас обедал И. И. [Фондаминский. - М. Г.]. Ян завел разговор о "Николае Переслегине"⁴, который он читает.

   - Жаль, что некому написать об этой книге. Нет критиков равного уровня. Это не о Шмелеве или Федине писать.

   - Неужели вам нравится? - спросил И. И.

   - Да, хотя наряду с тем, что он касается очень важных вещей, есть и пошлость и, конечно, уязвимые места. [...]

   - Но чего-то в нем нет, несмотря на такой блеск и одаренность, - продолжал И. И. [...]

  

   1 июля.

   [...] Мы стали очень мало есть. Принесла Клодиа юбку, а платить нечем. Дала на нитки 6 фр., остальные обещала в понедельник или вторник. [...]

  

   15 июля.

   Две недели не записывала. Чувствовала себя дурно. Был вызван к Яну Маан и за одно меня осмотрел. Оказывается, я очень истощена. Нельзя даже по саду вверх ходить. Ян уже больше трех недель теряет кровь. Похудел, побледнел. Все чаще приходит мысль, что без второй операции дело не обойдется. Жаль его ужасно и страшно за него. [...] Мне "детей" жаль. Им очень хочется куда-нибудь проехаться. Но они кротко проводят целые дни за работой в саду или в доме. [...]

  

   24 июля.

   Ян пугает меня своей бледностью. До сих пор кровь. [...] К французскому врачу он обращаться не хочет. Маану звонить тоже не хочет. Пригласить его - дорого. Да и советов Ян все равно не исполняет. [...] Чувствую себя плохо. И Ян беспокоит, и Леня не устроен. [...] Он все больше и больше стоит на том, что осенью уедет в Ригу, а я очень беспокоюсь за него. [...]

  

   7 августа.

   Совершенно неожиданно написала фельетон "Заморский гость" - о приезде в Москву Верхарна. [...] Если бы мне Бог помог печатать один фельетон в месяц, т. е. зарабатывать 200-350 фр. в месяц, я была бы несказанно счастлива и это могло бы немного облегчить нашу жизнь. [...]

   Здесь Зайцевы (Кирилл), наняли над нами комнату в 300 фр., с правом готовить в кухне. [...]

  

   1 сентября.

   [...] Этот месяц прошел с Зайцевыми. Их приезд был приятен. Они довольно легкие люди и нашего уровня, а это уж не так часто встречается. Мне очень приятно говорить с ним, "детям" - с ней. Вот, где чувствуешь разницу поколений. [...]

  

   3 сентября.

   [...] Крымов⁵ был у нас в среду. [...] Зеленый яркий галстук туго подтягивал его крахмальный воротничек, курточка розовато-коричневая с золотыми пуговицами, сиреневая рубашка. В очках, через которые ярко голубели ирисы глаз. [...] Разговаривал он только с Яном, ни на кого другого внимания не обратил. Снял только Яна и снялся с ним вдвоем. Лет ему за 50. В прошлом он издатель "Столицы и усадьбы", писал некогда в "Московских Ведомостях", знает очень многих. Они живут под Берлином. [...] Видается с Горьким, Алексеем Толстым. [...]

   Ян: - Зачем вы печатаете по новой орфографии, да еще Бог с маленькой буквы пишете?

   Крымов: - Новая орфография не большевиками выдумана. А Бог с маленькой буквы - но ведь и человек с маленькой пишется.

   (Когда мы это рассказывали Зайцеву, то Кирилл Осипович заметил: - А вы не сказали ему, что и свинья с маленькой пишется?)

   Восхищался Толстым: - Сидел он у меня до самого рассвета и много интересного рассказывал. Я считаю, что из прежней литературы только 4 писателя, Иван Алексеевич. Вам, может быть, эта компания не понравится - вы, Куприн, Горький и Алексей Толстой. [...]

   Потом он спрашивал о своих произведениях. Ян сказал ему, что он во всех и во всем видит только скверное, точно ничего нет хорошего ни в людях, ни в религии. Даже тяжело читать. [...]

  

   29 сентября.

   Канун моих именин, заказали немного лучший обед и завтрак. В доме так мало денег, что нельзя завтра будет никуда отправиться. [...]

   Интересное письмо получили от Манухиной. Много верного написано в нем о Скобцовой. "[...] Задалась хорошей и мудрой целью - организовать общежитие для женской эмигрантской молодежи⁶. [...] Денег, конечно, никаких, но веры в предначертанье благого, в помощь Божию - большая. [...] Очень хорошее впечатление осталось у меня от этой монахини совсем нового духа и душевного стиля. Много в ней светлой веселости, врожденной доброты, и при этом разумность, даже рассудительность и деловитость русской женщины-хозяйки. [...]". [...]

   Вчера от папы письмо. Ему [...] поднесли целый поднос подарков, восемьдесят вещей, в честь его восьмидесятилетия. Но что это за вещи. [...] Семь иголок, гвозди, пузырек с подсолнечным маслом, одно яйцо, одно яблоко, четыре конверта. Но были и лучше: кальсоны, воротничек, 2 больших носовых платка, духи, одеколон. [...] Видимо доволен, т. ч. и гости его не утомили. Но у него грудная жаба, значит, каждый момент может быть конец.

  

   13/30 сентября.

   [...] письмо от С.: папа почти голодает, нет ни сахару, ни масла. С. советует посылать ему деньги через Торгсин. [...] Легко сказать, но трудно сделать. [...] Я совершенно без копейки, у Яна тоже очень плохо. [...] Вчера не могла заснуть пол ночи. Разные проекты. [...]

  

   1/14 окт., Покров.

   [...] Вчера была у всенощной. Ян дал мне 15 фр. - "последние". В церкви было очень хорошо. И я молилась усердно. Больше всего о папе, о возможности послать ему нужное. [...]

   Возвращалась, как и шла в церковь, морем. [...] Шла и думала, что мама чувствовала и о чем мечтала накануне моего рождения. [...] Я вышла не в ее вкусе, ей нужно было иметь дочь совершенно из иного теста. [...] Мы же на редкость были несозвучны, и много заставляли друг друга страдать. С папой, особенно в детстве, было легче. [...]

  

   [Из записей Ив. Ал. Бунина:]

  

   Понед., 3. X. 32.

   В городе ярмарка St. Michel, слышно, как ревут коровы. И вдруг страшное чувство России, тоже ярмарка, рев, народ - и такая безвыходность жизни! Отчего чувствовал это с такой особ, силой в России? Ни на что непохожая страна.

   Потом представилось ни с того, ни с сего: в Париж приехал англичанин, разумный, деловой, оч. будничный человек. Отель, номер, умылся, переоделся, вышел, пошел завтракать. Во всем что [что-то. - М. Г.] такое, что сам не узнает себя - чувство молодости, беспричинного счастья... Напился так восхитительно, что, выйдя из ресторана, стал бить всех встречных... Везли в полицию соверш. окровавл[енного].

  

   [Из записей Веры Николаевны:]

  

   12/25 октября.

   День Ангела Яна. Празднуем его фазаном. [...] Сегодня получен чек от Гербера в 3000 фр. за "Чашу жизни и другие рассказы" на шведском языке. [...]

   Взволновала меня мысль о "подвижной библиотеке религиозных книг" [...]

  

   [Запись И. А. Бунина:]

  

   18. X. 32.

   Лежал в саду на скамье на коленях у Г., смотрел на вершину дерева в небе - чувство восторга жизни. Написать бы про наш сад, - что в нем. Ящерицы на ограде, кура на уступе верхнего сада...

  

   [Из дневника Веры Николаевны:]

  

   6 ноября.

   [...] Нужно сознаться, что я не дождусь, когда, наконец, разрешится на этот год вопрос о Нобелевской премии - устала ждать. [...] Ян спасается писанием - второй том "Жизни Арсеньева" понемногу развивается. Отвлекает его от всяких мыслей. [...]

   Письмо от Амфитеатрова. Очень грустное. Им очень плохо. [...] Он пишет: ""Иисус Неизвестный" Мережковского, по моему неизвестен только самому автору, по крайней мере, тщетно искал в нем хотя бы одной новой мысли, а тем более "нового слова". Сплошной монтаж (в старину плагиатом звали) в перемежку с кимвалом, пусто гремящим. Я очень рад, что мне не пришлось писать об этой книге в печати. [...]" О себе: "Естественная смерть в сентябре пропустила случай взять, искусственную презираю: грех велик перед Богом - боюсь".

   Вот, действительно, жизнь. И чего, чего не перепробовал Амфитеатров за свою долгую жизнь, был богат и знатен, а стал нищ и почти безвестен.

  

   7 ноября.

   Медленно проходит томительный день. [...] Ян днем спал. Он с утра пишет. Писал и вчера весь день. [...] Я долго не могла уснуть. И почему такая тревога? Какой бы ни был исход, радостей он принесет меньше, чем печалей, во всяком случае, мне. [...]

  

   14 ноября.

   Четыре дня прошло со дня присуждения Нобелевской премии⁷. От Шассена письмо, в котором он выразил возмущение академиками и стыд за них. Значит, шансы Яна были велики и только не посмели. [...]

   Дом наш принял это известие сдержанно. Все-таки хорошо, что дана настоящему писателю, а не неизвестному. Но только он богат и, кажется, денег себе не возьмет. [...] Сердцем я не очень огорчена, ибо деньги меня пугали. Да и есть у меня, может быть, глупое чувство, что за все приходится расплачиваться. Но все же, мы так бедны, как, я думаю, очень мало кто из наших знакомых. У меня всего 2 рубашки, наволочки все штопаны, простынь всего 8, а крепких только 2, остальные - в заплатах. Ян не может купить себе теплого белья. Я большей частью хожу в Галиных вещах. [...]

   Ян спасается писанием. Уже много написал из "Жизни Арсеньева". [...] работает он, как всегда, по целым дням. [...]

  

   19 ноября.

   [...] Мережковского во всех почти газетах называют единственным кандидатом на Нобелевскую премию. Почему? И что страннее всего, даже в "Сегодня", где писали, что "Бунин в Стокгольме у всех на устах". [...]

  

   30 ноября.

   Опять давно не писала. Труден стал дневник. Главного не скажешь, а не главного очень мало.

   Письмо от Верочки Зайцевой. Очень талантливо дала Сирина. Я так его и чувствую. [...] Пишет, что он "Новый град" без религии. Глядя на него не скажешь: "Братья писатели в вашей судьбе что-то лежит роковое". [...]

  

   20 декабря.

   Ян и Галя уехали [в Париж. - М. Г.]. Леня готовит обед. [...] Ян мне сегодня раза 3 сказал, что ехать ему очень не хочется. Это меня немного волнует. [...]

  

   31 декабря.

   Последний день этого високосного года, даже последние 4 часа. Сейчас ровно восемь. Если в эти дни ни с кем из моих близких ничего несчастного не случилось, то я буду считать этот год счастливым. [...] У меня, благодаря чтению хороших книг, выработалось спокойное отношение ко всему, что происходит.

   [...] Кроме того, моей души коснулись 2 величайшие души, жившие на земле: Тереза Святая и Жюльена Норвич. [...]

   Мое писание подвигается медленно. [...] За весь год написала я только 2 фельетона: "Заморский гость", "Завещание", а "Москвичи" были написаны в прошлом году. [...]

   Я научилась в этом году хорошо переносить одиночество, ибо я его не чувствую. [...] Об Яне я не скучаю. Лишь беспокоюсь. Буду счастлива, когда они вернутся. Он пишет нежные, но очень короткие письма. Галя же делится с нами почти всем. [...]

  

  

  

   [Из рукописного дневника Веры Николаевны:]

  

   4 января.

   [...] много интересного рассказывал А. В. [Неклюдов. - М. Г.] о доме Соллогуба-Бодэ Колычева, что на Поварской, дом, где якобы жили Ростовы в "Войне и мире". Он в этом доме бывал еще гимназистом, знает все его закоулки. [...]

  

   6 января (24 дек.).

   [...] От Яна деньги для Жозефа¹ и 100 - нам. Перед вечером [...] тревожный звонок: телеграмма, еще 100 франков. [...]

  

   7 января (25 декабря).

   [...] За 25 лет я первый раз проводила этот день без Яна. А тревожно провожу вторично. Первый раз это было 22 года тому назад, в Порт-Саиде. У него - боли в почке, всю ночь горячие припарки. [...] Сейчас тревоги меньше, но все же тревога.

  

   11 янв.

   У Гали плеврит, пока сухой. Вот горе! У Яна было тоже около 40°. [...] Деньги опять вышли. [...]

  

   24 января.

   [...] Наши приехали в четверг 12-ого. Оба больные. У Яна насморк и кашель, а Галя в страшной слабости. [...]

   Рассказывал [Крымов. - М. Г.] о Толстом. У них 14 комнат. Картинная галлерея. Дочь его, Марьяна, летчица, живет с ними. Ника, ему теперь лет 16, очень способный, электротехник, но, видимо, хулиган. Прибил крохотными гвоздями галоши гостей к полу, гость надел их, хотел сделать шаг и растянулся. Папаша рассказывал об этом с восторгом. Раз он вернулся домой часа в 3 ночи, нажал кнопку, чтобы зажечь лампу, и вдруг электрический плакат: "Не пора ли бросить водку и вспомнить о книжке". [...]

   От Толстого Крымов в восторге, и как от писателя, и как от собеседника. Но никаких замечательных бесед он не передал. [...] Крымову понравилось, когда я рассказала, что Толстой говорил: "Когда вхожу куда-нибудь, то бледнеют, - боятся, попрошу взаймы". [...]

   У них в Берлине в их литературном кружке, состоящем из Крымова, Бурда, Гуля, Горького, Кречетова и еще кого-то происходят литературные чтения. [...]

   Ян на днях написал приветствие Митрополиту Евлогию в стиле 17-ого века. [...]

  

   [В архиве сохранился листок - рукописная копия этого письма:

  

   Высокочтимый и возлюбленный Владыко.

   Позвольте просить Вас принять наши самые сердечные поздравления по случаю тридцатилетия Вашего архиерейского служения. Да пошлет Вам Господь еще многие и многие лета сил и благоденствия на радость всей Вашей пастве. Испрашивая святых молитв Ваших за всех нас, пребываем навсегда всей душой преданными Вам

  

   16 февраля.

   Жили тут Минские². Я раза 3 с ними встречалась, он не узнавал меня. [...] Раз мы с Яном увидали их. Шли навстречу. Минский повернулся на 90° и стал смотреть через улицу, а Ян меня крепко схватил за руку. Я думала, что он хочет обратить мое внимание на то, что это русские, а он, пройдя, сказал: - Да это Минский. - И стал декламировать его стихотворение о Сирокко, посвященное Гиппиус.

   Ян говорил об его стихах - Неправда, что он плохой поэт, как его теперь расценивают. Он очень искусный стихотворец! [...]

   Приехали Фондаминские. [...] Страстно, яростно он говорит только о политике, при чем обнаружилось, что он хочет уловить доминирующее желание молодежи в СССР и работать с ними: - Дайте мне десяток молодых людей оттуда и я пойму, что им нужно. [...]

  

   24 февраля.

   [...] Получила на днях письмо от Манухиной, очень хорошее, и от "Lopatin". [...] в нем она прислала письмо Каллаш к ней.

   Все письма длинные - вот 3 русские женщины, чисто русские души, все души религиозные и напряженно верующие - какие они разные!

   Культурность и умственно-духовное напряжение Манухиной, воспитанное десятилетним чтением католических книг, серьезное отношение к себе, к своей работе. [...] Писание для нее - служение в меру сил. Страстность, блеск, беспорядочность, безудержность Каллаш, издевающейся надо всем и над всеми, начиная с себя самой, какая-то религиозная одержимость. И, наконец, взволнованное чувство Бога Лопатэн, ее художественность в религии, богатство религиозного восприятия и, в то же время, не меньше, чем у Каллаш, страстность ко всем - и друзьям, и врагам. Но, если у нее есть тонкий юмор, то у Каллаш - сатира, порой довольно грубая, порой блестящая.

   Все три писательницы, все три любят литературу, но по-разному. [...]

  

   24 февраля.

   [...] стали говорить о Толстом [А. Н. Толстой. - М. Г.], и тут обнаружилось, что и Фондаминский и полковник считают его необыкновенно интересным человеком и И. И. сказал, что его личность несравнима с личностями Зайцева, Куприна, Шмелева. Меня это удивляет, неужели если человек буфонит, смешит, то, значит, личность его выше? [...] Ведь Толстой очень однообразен - рассказы о действии желудка с подробностями, утаскивание золотых перьев с шуточками, переход на "ты", якобы в пьяном виде, съедание какого-нибудь блюда, предназначенного для всех. Действительно, все это он делал талантливо, но и только. Но почти никого он не умеет представлять и, конечно, он как писатель несравненно выше, чем как рассказчик, как собеседник. [...] Но у него был шарм, комичность фигуры, и то, что он себе сказал, что ему все дозволено, а это очень ошарашивает людей. [...]

  

   8 марта.

   [...] Вчера приехали Степуны. [...] Он так чудесно говорит, каждому отдает чуточку внимания, каждому отвечает. [...] Конечно, о Гитлере - "метафизический парикмахер". [...] И как с ним легко касаться всяких тем, сразу все схватит, перевернет и подаст так, как редко кто. [...]

   Из всего, что мы узнали от Степуна:

   Гитлер является оплотом мелкой буржуазии, маленьких чиновников, ремесленников, деклассированных офицеров, людей свободных профессий, вроде массажистов. [...] Гитлер человек глупый, но такой, что всегда, даже за бритьем, только думает "о своем". Окружение выше его. У молодежи явилась тяга в деревню. [...] Уже несколько профессоров-евреев лишились места. [...]

   Положение наше денежное очень плохо. Слава, Богу, до 7 апреля заплачено Жозефу. [...]

  

   10 марта.

   Сию минуту письмо от Мити [Дм. Н. Муромцев. - М. Г.] - скончался папа.

   Я не подозревала, что это будет так тяжело. [...] Папа сам надписал конверт мне, в котором должно быть извещение об его смерти, и просил сделать это немедленно.

  

   13 марта.

   Сказала вчера Яну. Он очень был трогателен. Много говорили. Сегодня я сказала Гале с Леней. [...]

   Письмо от Павлика [П. А. Муромцев. - М. Г.]. [...] "Теперь таковы условия жизни, что уход в 80 лет, быть может, является освобождением от слишком тяжелых цепей и многие из окружающих с завистью поглядывали на труп. Современная жизнь не влечет, и уход из нее, б. м. - освобождение от очень и очень тяжелых уз". И кончает: "Никто, как Бог, а пока будем тянуть лямку".

  

   20 марта.

   [...] Приехал Олейников. [...] Познакомили его со Степунами и Фондаминскими. [...]

  

   31 марта.

   Вечером к нам пришли И. И. [Фондаминский. - М. Г.] и Степун. [...] Затем разговор перешел на серьезные темы.

   И. И.: Теперь хотят распространить власть до самого дна души, а если человек этому не поддается, ему говорят: "не существуй!" Так у большевиков добивают всех, кто не с ними, так, в меньшей мере, и у фашистов. [...] в Германии нельзя быть нейтральным. У них то же, что у большевиков - "кто не с нами, тот против нас". [...]

   Степун: [...] все совершилось без всякого сопротивления, ведь в России все же сопротивлялись.

   Ян: А кто мог сопротивляться?

   Степун: Социал-демократы. [...]

   Потом И. И. говорил, что у него одна надежда, что Франция, Англия и Америка поумнеют и, так сказать, сохранят "свободы". [...]

   Ян: А скажите, - обратился он к Степуну, который в этот момент с большим аппетитом ел свое любимое пирожное, которое тут называется "макаронами": - а скажите, чем можно объяснить антисемитизм у немцев? Ну, у хохлов понятно: они любят лежать, коряки драть, а "жид" работает.

   Степун, проглотив лакомый кусок, с радостной готовностью стал говорить, сначала сидя, затем встал, потом зашагал: - Нет, тут другая причина, немцы работать умеют не хуже евреев. Антисемитизм развивался у них в разных кругах по разным причинам. Так, в ученых кругах он связан с противо-марксизмом. Среди евреев много ученых этого направления, т. ч. в Германии имеется научный антисемитизм. Ведь социализм с юдаизмом имеют одну и ту же цель - оба хотят осчастливить всех людей. [...] Большой антисемитизм в армии. [...] Меньше всего антисемитизма в биржевых, торговых кругах. [...]

  

   18 апреля.

   [...] То, чего я больше всего боялась, случилось - Павлик [брат В. Н. - М. Г.] заболел психически. [...] Нашим не сказала. [...] Такого дня я, кажется, никогда не переживала. [...] Тяжело до боли. Хочется кричать!

  

   24 апреля.

   Я в ужасном состоянии. Ничего не могу делать. Работоспособность упала до минимума. [...]

  

   19 мая.

   [...] Вчера ровно месяц моих невыносимых мучений за Павлика. Это даже грех. [...] сознавать, что страдает самый близкий тебе человек, которому ты почти ничем не можешь помочь, это иногда мне кажется сверх моих сил. [...] Мой грех и Павлик. Я чувствую, что должна была сделать в жизни - посвятить себя ему. Ведь его душа была в моих руках, ведь я, вероятно, могла бы удержать его от всего дурного, если бы всецело отдала ему себя. [...] А Ян и без меня прожил бы отлично [...]

   Ян на днях сказал мне: - Я пока внизу, тысячу раз подумаю о тебе. Тысячи мыслей прорежут мой ум. - Он, конечно, говорил правду. Но я ему нужна лишь чем-то одним. И понятно, он, собственно, весь в творчестве, т. е. сам в себе. [...]

   Один Ян все же прибежал, заглянул ко мне. Из него истекает ко мне нежность большая, но безмолвная и всегда убегающая. [...]

  

   26 мая.

   Кризис полный, даже нет чернил - буквально на донышке, да и полтинночки у меня на донышке. [...]

  

   27 мая.

   Потушила свет вчера ровно в полночь и скоро заснула. Сквозь сон - шаги, затем кто-то крадется. Оказалось - Ян, пришел проститься. Я обрадовалась. Он рассказал содержание фильмы, которую так расхвалили [...]

   Проснулась рано. Ян встал раздраженный. [...] он в ужасе от своего писания - был в каком-то припадке тихого отчаяния. Он переутомился. Безденежье. Однообразие. Неврастения. [...]

   Ян восхищается, как умирал Толстой, как он все хотел понять смерть, а мне это желание кажется беспомощным. И, если что потрясает, так это именно его слабость, беспомощность всех этих действий и поступков.

  

   [Запись Бунина, уехавшего в Париж:]

  

   8. VI. 33.

   7 ¥ вечера, подъезжаю к Марселю. Горы голые, мелового цвета, ужасные предместья. Мост, под ним улица, трамвай... Рабочие улицы, ужас существования в них. Всякие депо, шлак... Еще жарко, сухо. Зажженные алым глянцем стекла в домах на горе. Вдали Notre Dame de la Garde... К какому-нибудь рассказу: больной подъезжает к большому городу.

  

   [Запись Бунина:]

  

   10. VII. 33.

   Бальмонт прислал мне сонет, в котором сравнивает себя и меня с львом и тигром.

   [Среди писем К. Бальмонта Ивану Алексеевичу сохранилась страничка с упоминаемым Буниным сонетом, написанным рукой Бальмонта:

  

  

  

   ДВА ПОЭТА

  

  Ив. Бунину

   Мы - тигр и лев, мы - два царя земные.

   Кто лев, кто тигр, не знаю, право, я.

   В обоих - блеск и роскошь бытия,

   И наш наряд - узоры расписные.

   Мы оба пред врагом не склоним выи,

   И в нас не кровь, а пламенней струя.

   Пусть в львиной гриве молвь, - вся власть моя, -

   В прыжке тигрином метче когти злые.

   Не тигр и лев. Любой то лев, то тигр.

   Но розны, от начала дней доныне,

   Державы наши, царские пустыни.

   И лучше, чем весь блеск звериных игр, -

   Что оба слышим зов мы благостыни,

   Призыв Звезды Единой в бездне синей.

  

   Кламар, 1933, 5 июня К. Бальмонт.]

  

   Я написал в ответ:

   Милый! Пусть мы только псы

   Все равно: как много шавок,

   У которых только навык

   Заменяет все красы.

  

   [Из записей Веры Николаевны:]

  

   14 июля.

   Эти дни очень тяжело. Вести о Павлике неутешительные. Видимо, полного выздоровления не будет. Боюсь, начнется разложение личности. [...]

   Я кончила перестукивать книгу Курдюмова³. По новому подает Чехова, с религиозной стороны. [...]

  

   [Из записей Бунина:]

  

   21. VII. 33.

   Вечер, шел через сад Montfleury, чувствовал снова молодость и великое одиночество. [...]

   В молодости неприятности на долго не держались у меня в душе - она их, защищаясь, выбрасывала.

   Почти все сверстники были грз. [гораздо] взрослей меня. Vita scribi ne quit.

  

   30. VII. 33. Grasse.

   Проснулся в 4 ¥. Довольно сумрачно - рассвет совсем как сумерки. В синеватых тучках небо над Эстерел[ем], над Антибск[им] мысом по тучкам красноватое, но солнца еще нет.

   Вечером гроза. Лежал, читал - за окнами содрогающееся, голубое, яркое, мгновенное.

   Ночью во мне пела "Лунная Соната". И подумать только, что Бог все это - самое прекрасное в мире и в человеческой душе [глагол тут пропущен. - М. Г.] с любовью к женщине, а что такое женщина в действительности?

  

   [Вера Николаевна записывает:]

  

   5 августа.

   [...] Гуляли все вместе. Далеко прошли по Ниццкой дороге. Ночь прелестная, высоко в небе стоял полный месяц. [...] Опять говорили о Шмелеве. О том, что он многим доступен, благодаря своей "национальности". [...]

   Потом долго сидели на лавочке. А на обратном пути я завела речь об Анне Карениной. [...] И всю дорогу до дому у нас шла речь о Толстом. И я вспомнила наши глотовские вечерние прогулки и те же восхищенные речи о нем.

  

   7 августа.

   [...] Вчера после обеда, когда уже стемнело, вошел Ян со словами: - Ночь - одна в году. Пойдем же к павильону, только через 20 минут.

   И, действительно, было хорошо. Шли по парку, увидели маленьких зверьков [...] пришли к заключению, что это крысы. [...] Дошли до дуба. Сидели, смотрели на море, откуда низко шел туман, закрывший уже прибрежные огни. [...] Иногда мне кажется, что Ян чувствует, понимает мое горе и даже бережно к нему относится. [...]

  

   20 августа.

   [...] От Цветаевой⁴ письмо. [...] Хочет написать об Иловайских и своем доме. Просит у меня материалов. По ее вопросам сужу, что у нее материала мало и многое легенды. Я уже отослала ей 2 письма. [...]

  

   5 сентября.

   [...] Нам придется 2 недели быть без мяса, ибо Ян выдает по 35 фр. в день. [...]

  

   6 сентября.

   [...] Проснулась в девятом часу. Ян уже встал. Когда я вошла, он сидел за столом и собирался писать. Поздоровался ласково, радостно.

   Вчера мы - Ян, Галя и я вечером гуляли. Говорили о преподавании в школах. Ян нападал на то, что столько лет тратится на учение, говорил, что нельзя учить елецкого гимназистика о Теодорике, или что такое "изъявительное наклонение", что учебники очень плохи. [...] Ему кажется, что во всем мире учат не тому, что нужно и убить 20 лет на учение - это Бог знает, что такое. [...]

  

   [Из записей И. А. Бунина:]