Феоктистов Евгений Михайлович - Письма к И. С. Тургеневу

тва Тургенева, особенно в процессе работы над его академическим полным собранием сочинений и писем. Нет необходимости перечислять все случаи упоминания или цитации писем, тем более, что они зафиксированы в этом издании в указанной справке.

   Письма Феоктистова открыли путь к весьма плодотворным выводам, побудившим пересмотреть, дополнить или уточнить ранее сложившиеся представления о судьбе и творческой истории ряда тургеневских произведений ("Записки охотника", не дошедшая до нас и, вероятно, незавершенная комедия "Шарф", статья "Гамлет и Дон-Кихот"). Они также определили новые аспекты в решении такой темы, как литературно-критическая деятельность Тургенева {Опираясь на письма Феоктистова, Л. Н. Назарова связала замысел статьи "Гамлет и Дон Кихот" (1860 г.) с началом пятидесятых годов, а также ввела в научный оборот материал об утраченном предисловии к отдельному изданию "Записок охотника", которое подготавливал Кетчер. См. ее статью: К вопросу об оценке литературно-критической деятельности И. С. Тургенева его современниками (1851-1853 годы)//Вопросы изучения русской литературы XI-XX веков. М.; Л., 1958. С. 164, 166. Подробнее вопрос освещен в примечаниях к письмам Феоктистова от 17 сентября 1851 г. (7-е примечание) и 24 марта 1852 (1-е примечание). См. также в этом аспекте работы Назаровой: Тургенев-критик//История русской критики. М.; Л., 1958. Т. 1; "Постоялый двор" И. С. Тургенева//Из истории русских литературных отношений XVIII-XIX веков. М.; Л., 1959; К истории творчества И. С. Тургенева 50-60-х годов//И. С. Тургенев (1818-1883-1958). Статьи и материалы. Орел 1960.}. Естественно, что факты из жизни Тургенева, источником которых стали письма Феоктистова, а также выдержки из них, вошли в летопись жизни и творчества писателя. {Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818-1858)/Сост. Н. С. Никитина. СПб., 1995; Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1867-1870)/ Сост. H. M. Мостовская. СПб., 1997; Летопись (1871-1875).}

   Значение публикуемых писем, однако, измеряется не только масштабами жизни и творчества Тургенева. В них - общественный и частный быт Москвы 1850-х-начала 1860-х гг. Особенно любопытны письма, характеризующие московские кружки, их психологию, нравы и эволюцию. Феоктистов формировался в атмосфере западнических кружков Грановского, Салиас, но соприкасаясь и со славянофильским "лагерем", был неплохо осведомлен о творческих начинаниях группировавшихся вокруг "Москвитянина" литераторов, актеров.

   Письма Феоктистова отражают университетскую, литературно-журнальную и театрально-музыкальную жизнь московской интеллигенции. В них по свежим следам воссозданы события, значительность которых буквально расширяет границы жанра письма. Это ощущение охватывает, когда речь идет о последних публичных лекциях Грановского и об их атмосфере, о выступлении историка на торжественном университетском акте, о похоронах Гоголя, участником которых был Феоктистов (чрезвычайно важна вся канва гоголевской темы - будь то слухи или реальные факты). В поле внимания Феоктистова почти каждый номер "Современника", "Москвитянина" или сколько-нибудь заметное печатное издание - альманах "Комета", издаваемый П. М. Леонтьевым сборник "Пропилеи".

   Перед читателем проходят, иногда в неожиданных ракурсах субъективного восприятия (портретные зарисовки или сведения даны порою опосредованно, через рассказ или оценку других людей), профессора Московского университета - Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, совсем еще молодые (им в эту пору чуть более тридцати лет) С. М. Соловьев, И. Е. Забелин, M. H. Катков в первые годы издания "Русского вестника"; писатели и литераторы - В. П. Боткин, Н. X. Кетчер, А. В. Станкевич, Н. Г. Фролов, А. Н. Островский, А. А. Григорьев и др.; актеры - С. В. Шумский, М. С. Щепкин, его сын, литератор и издатель Николай Щепкин, и др.

   Публикация полного корпуса писем Феоктистова из собрания Л. Майкова, как и общие задачи изучения право-консервативного крыла русской культуры, объективно определяют необходимость нового издания его воспоминаний.

   В 1921 г. Б. Л. Модзалевский опубликовал первый отрывок из книги воспоминаний Феоктистова - о Тургеневе, исключив при этом несколько мест, по его словам, особенно неприятных и несправедливых. {См.: Тургеневский сборник / Под ред. А. Ф. Кони. Пб., 1921. С. 161-195.} Через пять лет он напечатал вторую главу мемуаров (в рукописи - "вторая тетрадь") в издаваемом Пушкинским Домом историко-литературном временнике "Атеней", {Глава из воспоминаний Е. М. Феоктистова / С предисл. и примеч. Б. Л. Модзалевского // Атеней. Историко-литературный временник. Труды Пушкинского Дома Академии Наук СССР/Под ред. Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана. Л., 1926. Кн. 3. С. 83-114. Составленный публикатором "тематический реестр" этой главы дает представление о значительности ее содержания: "С. В. Шуйский. - А. Н. Островский. - Кружок "Молодого Москвитянина". - Аполлон Григорьев.- Семейства Баташевых и Шепелевых. - В. А. Сухово-Кобылин и его сын А. В. Сухово-Кобылин" (там же. С. 83). Далее: Атеней.} опустив, однако, страницы, посвященные университетскому товарищу Феоктистова, позже известному юристу Александру Владимировичу Лохвицкому (1830-1884). {Из справки Оксмана о Лохвицком: "...известный юрист, доктор государственного права, профессор Ришельевского лицея (1856-1861), Александровского лицея и Военно-юридической академии (1861-1867), редактор "Судебного Вестника", впоследствии адвокат" (Феоктистов. С. 37-38).} Эти страницы до сих пор доступны лишь читателям архива. Предваряя свою публикацию в "Атенее", Модзалевский вновь обосновал необходимость издания мемуаров и дальнейшего изучения общественно-политической, журнально-публицистической деятельности их автора. Процитировав весьма злые эпиграммы на Феоктистова, он комментировал их следующим образом: "...что же касается Феоктистова, то за 13 слишком лет его управления цензурным ведомством Русская литература вовсе уж не так сильно страдала от цензурных гонений, как при его преемниках: Феоктистов был человек очень образованный и просвещенный и не отличался изуверством". И далее: "Возвращаясь к самим Воспоминаниям Феоктистова, повторим здесь то, что мы сказали о них раньше, в "Тургеневском Сборнике", - а именно, что они представляют несомненный интерес и историко-литературную и историко-бытовую ценность и значение, хотя, скажем вновь, к ним и следует подходить с известною долею осторожности и критики: в той или иной степени они носят на себе отпечаток личности автора и, отдаленные большим пространством времени от эпохи, которую описывают и о которой повествуют, отражают ту перемену, - если не взглядов, то настроений, - какую пережил Феоктистов, как и каждый мыслящий человек...".{Атеней. С. 85.}

   Книга мемуаров Феоктистова, названная издателями "За кулисами политики и литературы", вышла в свет уже после смерти Модзалевского. Подготовил и опубликовал ее Ю. Г. Оксман, снабдив обширными комментариями (при участии Л. Б. Модзалевского). Вступительные статьи А. Е. Преснякова и Оксмана к этому изданию, {См.: Пресняков А. Е. Воспоминания Е. М. Феоктистова и их значение; Оксман Ю. Г. Е. М. Феоктистов и его воспоминания // Феоктистов. С. V-XV; XVI- XXIX.} материалы комментария до сих пор в той или иной мере восполняют свод сведений, который ложится в основу биографических справок о Феоктистове и его окружении.

   Сравнительно недавно вышедшее переиздание мемуаров Феоктистова воспроизводит не только подготовленный Оксманом текст, но и вступительные статьи к его книге. {См.: Феоктистов Е. За кулисами политики и литературы (1848-1896). М.: Новости, 1991.} Однако с титула сняты строки: "Редакция и примечания Ю. Г. Оксмана. Вводные статьи А. Е. Преснякова и Ю. Г. Оксмана". {Лишь на обороте титульного листа сказано: "Тексты воспоминаний и предисловия печатаются по: Ленинград, Прибой, 1929 г.".} Представленный в этом издании комментарий усечен, без всяких к тому объяснений и указаний на конкретные случаи коррекции.

   Необходимость научного переиздания записок Феоктистова обусловлена не только тем, что подготовленные еще в конце двадцатых годов, но до сих пор не утратившие интереса, они стали своего рода раритетом. К тому есть и другие причины. Рукопись записок состоит из девяти частей (девять "тетрадей"), композиционно расположенных не в соответствии с хронологической канвой запечатленных в них событий, но сообразно внутренней авторской логике. Так, первая тетрадь рукописи (в публикации Оксмана - глава четвертая) открывается началом шестидесятых годов и вводит в петербургскую жизнь автора воспоминаний: "В 1862 году семейные обстоятельства заставили меня искать службы в Петербурге". {РО ИРЛИ, No 9123, л. 2.} Оправдывая свободное расположение материала в своих записках, Феоктистов счел необходимым сообщить, что они представляют собою серию "эссе". Оксман же, произвольно разбив текст на главы, расположил их в соответствии с хронологическим принципом. В его вступительной статье говорится: "Тетради эти, перенумерованные самим Е. М. Феоктистовым в порядке, не отвечающем ни времени их написания, ни датировке охваченного в них материала, нами расположены были в некоторой хронологической последовательности и снабжены, как заголовками, краткими тематическими реестрами. Каждая тетрадь рассматривалась при этом как особая глава воспоминаний, и лишь обширность размеров одной из них заставила нас разбить ее на три части (гл. V, VI и VII). Таким образом, материал девяти тетрадей оказался разделенным на одиннадцать глав". {См.: Феоктистов. С. XXVIII-XXIX.}

   Автограф воспроизведен в книге Оксмана не полностью. В книгу, к примеру, не вошла "вторая тетрадь" записок, большая часть которой в свое время была опубликована в "Атенее". Издательство отложило ее публикацию. {Об этом сказано так: из материалов девяти тетрадей "временно отложена издательством публикация главы второй, большая часть которой напечатана была в сборнике "Атеней" кн. Ш, стр. 86-114" (там же. С. XXIX).} В тексте был допущен ряд других извлечений и смещений: "Печатая текст прочих глав полностью, мы, с соответственными разъяснениями в примечаниях, переместили один из эпизодов главы Ш в главу VII и в нескольких строках глав VI, VII и X воздержались от передачи слишком резких эмоциональных эпитетов и сентенций мемуариста".{Там же.} Записки Феоктистова, таким образом, были не только произвольно структурированы, но и сокращены.

   Сличение книги с автографом выявляет необходимость более последовательной характеристики самого процесса работы автора над текстом записок - зачеркнутых или замененных мемуаристом слов, строк, фрагментов. {К примеру, первая глава в издании Оксмана открывается фразой: "В 1850 году впервые я увидал И. С. Тургенева..." (Феоктистов. С. 1). В рукописи "седьмой тетради" читаем: "В [канун] 1850 году впервые я увидал И. С. Тургенева..." (РО ИРЛИ, No 9123, л. 115).} Весьма основательный и до сих пор плодотворно работающий комментарий Оксмана тем не менее требует восполнения.

  

   В данном выпуске "Ежегодника Рукописного отдела Пушкинского Дома" печатаются первые девятнадцать из сорока трех писем Феоктистова. Последнее из этой - первой серии писем к Тургеневу (от 29 марта 1852 г.) заканчивается строками: "У меня тут была маленькая неприятность по поводу Вашей статейки о Гоголе, помещенной в "Мос<ковских> Вед<омостях>", но об этом при свидании. Когда же оно будет? Жду с нетерпением". Смерть и похороны Н. В. Гоголя, ярко отразившиеся в публикуемых письмах, арест Тургенева, поводом к которому послужил его некролог Гоголю, следствие по делу Боткина и автора писем, - события, проложившие своего рода границу в жизни Феоктистова и его корреспондента, объективно определяют рубеж между публикуемой в этом выпуске частью писем и письмами, предназначающимися для последующей публикации.

   Письма Феоктистова хранятся в РО ИРЛИ, ф. 166 (Л. Н. Майков), оп. 5, No 239 (42 письма). Письмо (с припиской Салиас), написанное по приезде в Орел (с карандашной пометой рукой неизвестного лица: 1853. 27 августа), - No 5850 (письма Е. В. Салиас к И. С. Тургеневу).

   Тексты писем печатаются с сохранением авторской орфографии и пунктуации, за исключением отдельных случаев, приведенных в соответствие с современными нормами орфографии и синтаксиса. Подчеркнутые автором слова и фразы выделены курсивом.

  

  

   Анненков и его друзья - П. В. Анненков и его друзья: Литературные воспоминания и переписка 1835-1885 годов. СПб., 1892. Т. 1.

   Атеней - Глава из воспоминаний Е. М. Феоктистова / С предисл. и примеч. Б. Л. Модзалевского//Атеней. Историко-литературный временник. Труды Пушкинского Дома Академии Наук СССР /Под ред. Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана. Л., 1926. Кн. 3. С. 83-114.

   Белинский - Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953-1959.

   Бестужев-Рюмин - Воспоминания К. Н. Бестужева-Рюмина (до 1860)/Изданы академиком Л. Н. Майковым. СПб.: тип. имп. Академии наук, 1900.

   Бестужев-Рюмин. Биографии и характеристики - Бестужев-Рюмин К. Н. Биографии и характеристики. (Татищев, Шлецер, Карамзин, Погодин, Соловьев, Ешевский, Гильфердинг). СПб., 1882.

   Боткин и Тургенев - В. П. Боткин и И. С. Тургенев. Неизданная переписка. 1851-1869. По материалам Пушкинского Дома и Толстовского музея / Пригот. к печати Н. Л. Бродский. М.; Л.: Academia, 1930 (Памятники литературного быта).

   Вольф (с указанием тома и части) - Вольф А. И. Хроника Петербургских театров с конца 1826 до начала 1855 года. СПб., 1877. Т. 1. Ч. 1 и 2; он же. Хроника Петербургских театров с конца 1855 до начала 1881 года. СПб., 1884. Т. 2. Ч. 3.

   Гоголь - Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. М.: Русская книга, 1994.

   Летопись (с указанием годов) - Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818-1858) /Сост. Н. С. Никитина. СПб.: Наука, 1995; Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1861-1870) /Сост. H. H. Мостовская. СПб.: Наука, 1997; Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1871-1875)/ Автор-сост. H. H. Мостовская. СПб.: Наука, 1998.

   Майков Л.-Майков Л. Е. М. Феоктистов (Некролог)//Журнал Министерства народного просвещения. 1898. No 8. С. 26-44 (разд. "Современная летопись").

   Назарова - Назарова Л. Н. К вопросу об оценке литературно-критической деятельности И. С. Тургенева его современниками (1851-1853 годы)//Вопросы изучения русской литературы XI-XX веков. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1958.

   Некрасов - Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л.: Наука, 1981-1997. Т. 1-13. Издание продолжается.

   Никитенко - Никитенко А. В. Дневник: В 3 т. Л.: ГИХЛ, 1955-1956.

   Островский - Островский А. Н. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.: ГИХЛ, 1949-1953.

   Тургенев и круг Современника - Тургенев и круг "Современника": Неизданные материалы, 1847-1861. М; Л.: Academia, 1930.

   Т. Письма (1-е изд.) - Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Письма: В 13 т. М; Л.: Изд-во АН СССР (с 1964 г. - "Наука"), 1961-1968.

   Т. Письма (2-е изд.) - Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Письма: В 18 т. М: Наука, 1982-2000. Издание продолжается.

   Т. Сочинения (2-е изд.) - Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М: Наука, 1978-1986.

   Феоктистов - Воспоминания Е. М. Феоктистова. За кулисами политики и литературы. 1848-1896 / Редакция и примечания Ю. Г. Оксмана; Вводные статьи А. Е. Преснякова и Ю. Г. Оксмана. Л.: Прибой, 1929.

   Чичерин - Чичерин Б. Н. Воспоминания/Сост., общ. ред. и предисловие С. Л. Чернова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991 (Сер. "Русское общество 40-х-50-х годов XIX в."; Ч. 2).

  

  

   Против всякого чаяния, почтеннейший Иван Сергеевич, - Драшусов заблагорассудил отдать мне деньги, ¹ - хоть половину по крайней мере (100 р<ублей> с<еребром>). Успех так ободрил меня, что я не намерен отказываться от другой половины, и давши ему немножко отдохнуть, обращусь к нему опять. Впрочем, должно сказать правду, вытребование этих денег не стоило мне больших хлопот. Благодарность Вам и шампанское, когда увидимся в Москве! ²

   По отъезде Вашем все идет по-прежнему.³ Однажды Вам случилось быть героем вечера у гр. Ростопчиной.⁴ Я читал у нее Ваш "Дневник лишнего человека", - было человек 5 или 6, не более, в том числе Островский и Писемский (автор "Тюфяка" - существо дикое, необтесанное, но все-таки очень замечательное). - Повесть очень понравилась, но, разумеется, тотчас же подверглась критике со всевозможных сторон. - Без сомнения, при этом благоприятном случае, упрекали ее в недостатке художественности, - именно говорили, что за остротами г. Чулкатурина беспрестанно видны Вы сами, - что вообще господин, вроде лишнего человека, не может так говорить и острить в некоторых случаях, как Вы его заставляете. Посреди многого весьма дикого, - как, например, Островский уверял, что в Вашей повести видно - "неуважение к искусству", - было сказано, однако, довольно много верных и ловких замечаний. Но все-таки повесть всем ужасно понравилась, и даже Островский хвалил сквозь зубы.

   Вчера получен тут 2 No "Современника". Когда это Вы успели кончить и напечатать Вашу повесть⁵ - удивительное дело! Я прочел ее вчера графине - и она и я в совершенном от нее восторге. Решительно, это одна из лучших вещей, Вами написанных. Нельзя и рассказать, сколько поэтического в Вашем рассказе; описание природы и того местечка, где сидят мальчики, - превосходно. Не понимаю я, отчего "От<ечественные> зап<иски>" и "Совр<еменник>" находят, что Ваша "Провинциалка" ниже "Холостяка"⁶ и т. д. По мысли - так, но мне кажется, надобно было бы обратить внимание на выполнение, которое, по моему мнению, несравненно выше всего, что Вы написали в драматическом роде. A propos, после Вашего отъезда мы видели "Провинциалку" на Малом театре. Она идет несравненно лучше, - даже Рыкалова была очень удовлетворительна, и говорила тише; но Щепкин все так же плох и портит роль.⁷ Напишите, кто Вам более нравится в роли Любина - Шумский или Самойлов.⁸

   По случаю театра вот Вам еще новость: Писемский написал комедию под заглавием "Ипохондрик" - и она будет скоро напечатана в "Москвитянине".⁹ Кто не читал - говорят, что комедия превосходная. Он хочет хлопотать, чтоб ее дали на театре. "Москвитянин", между прочим, с марта переходит совершенно в заведование Островского и К^о. ¹⁰

   Вот Вам почти все, что есть в Москве нового. Теперь начались занятия, - близок экзамен, дурное время! Графиня все эти дни больна, никуда не выезжает, а я сижу дома и читаю. Мы часто с Боткиным вспоминаем наши беседы с Вами, и особенно я вспоминаю с ужасом Ваши суждения о ноге Дианы и т. д., где Вы таким блестящим образом показали совершенное отсутствие и даже грубость эстетического вкуса.

   Прощайте, Иван Сергеевич! Слышал я, что Вы небольшой охотник писать письма. Однако соберитесь с духом и напишите несколько строк. Доставите этим большое удовольствие преданному Вам

   Приписка Е. В. Салиас:

   И я, Тургенев, хочу приписать к Вам несколько строк, хотя едва жива осталась от Масляницы, в продолжении которой постоянно простужалась в театре. Что Вы поделываете? Уехал, и был таков, ни слуху, ни духу. J'arrive en chantant et je pars en riant {Я прихожу, распевая песни, я ухожу, смеясь (франц.).} - вот девиз Ваш. А что Дарья Ивановна¹¹ влюблена все еще? Ну, пусть страдает!! А мы живем по-прежнему - совершенно так, как и при Вас. Только очень мне хочется на Святой или после сыграть провинциалку! (* Так в автографе.) Увидев Рыкалову, я убедилась, что сыграю ее лучше, чем она, и летом непременно устрою это, к своей и Вашей славе, - надеюсь. Прощайте, будьте веселы, счастливы, здоровы, и не забывайте нас грешных. - Жму Вам дружески руку.

  

   ¹ Драшусов Александр Николаевич (1816-1890) - астроном, журналист. Закончил в 1833 г. физико-математический факультет Московского университета со степенью кандидата и золотой медалью (см: Летопись жизни и творчества А. И. Герцена. М., 1974. Т. 1. С. 50-51; также: упоминания Герцена об унизительном для себя соперничестве с Драшусовым в седьмой главе "Былого и дум", в письмах от 5 и 6 июля 1833 г. к Н. П. Огареву и Н. А. Захарьиной). По распоряжению министра народного просвещения С. С. Уварова оставлен при обсерватории и позже с научными целями направлен за границу. За рубежом (около двух с половиной лет) занимался астрономией и физикой в Вене, Мюнхене, Милане, Женеве, Геттингене, Берлине и Кенигсберге. По возвращении в 1840 г. занял должность адъюнкта по кафедре астрономии Московского университета, в 1850 г. - защитил магистерскую диссертацию (см.: Биографический словарь профессоров и преподавателей имп. Московского университета / Под ред. С. Шевырева. М., 1855. Ч. 1. С. 311, 315). В Германии, где Тургенев жил с мая 1838 г. по конец августа 1839 г., мог встречаться с ним и занять у него деньги. 4 декабря 1839 г., жалуясь Т. Н. Грановскому на безденежье, Тургенев справлялся о Драшусове и интересовался, нельзя ли получить от него долг (см.: Т. Письма (2-е изд.). Т. 1. С. 145, 456). Во время своей поездки в Москву в 1842 г. получил от Драшусова записку о должных ему 191 талерах. Разыскав записку среди своих бумаг, 16 февраля 1851 г. пообещал Феоктистову в случае нужды переслать ее (там же. Т. 2. С. 92). 12 марта 1851 г., видимо, побуждаемый просьбой Феоктистова, послал ему свою записку, обращенную к Драшусову, в которой назвал общую сумму долга в переводе на русские деньги (там же. С. 95).

   ² Тургенев позволил Феоктистову истратить полученные им от Драшусова деньги на свои нужды (расплатиться с долгами), что побудило его корреспондента выразить признательность в письме от 1 марта 1851 г. Воля Тургенева достаточно прозрачно выражена в строках, написанных им 12 марта 1851 г. (входят в состав письма Феоктистову от 4-13 марта): "Прилагаю записку к Драшусову - из которой сделать можете надлежащее употребление" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 95).

   ³ Имеется в виду третий за 1850 г. приезд Тургенева в Москву (прибыл 21 ноября 1850 г.). Здесь неоднократно посещал дом Е. В. Салиас де Турнемир. В частности, летопись фиксирует его визит между 21 и 28 ноября (Летопись (1818-1858). С. 173). Под впечатлением встреч он писал 3 (15) декабря 1850 г. Полине Виардо: "Вижусь с немногими: прежде всего - с графиней Салиас, с Щепкиным и его сыном. Эта графиня - русская, замужем за французом, который после одной дуэли вынужден был вернуться к себе на родину. Она остроумна, добра, искренна; в ее манерах есть что-то напоминающее вас. Мы с ней большие друзья. Она вращалась в светском обществе, но потом отдалилась от него. Она немолода, нехороша собой, но располагает к себе, так как с нею сразу чувствуешь себя непринужденно. Это, как вы знаете, очень хороший признак; а к тому же у нее и вправду настоящий талант" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 75, 373; письмо начато 1 (13) декабря 1850 г.). До 5 (17) декабря, если следовать письму Тургенева к Виардо, он прочитал свою "Провинциалку" М. С. Щепкину и Салиас. Вечер 5 декабря, после чтения "Провинциалки" гостям графини М. Ф. Соллогуб, также провел у Салиас (см.: там же. С. 78, также: Т. Сочинения (2-е изд.). Т. 2. С. 375). О частых посещениях Тургеневым ее дома зимой 1850-1851 годов свидетельствует и Бестужев-Рюмин: "У графини Сальяс я также часто бывал в эту зиму, как и в предыдущую.<...> Бывал тогда часто у графини Тургенев. С ним я не разговаривал, но прислушивался к нему, а дома у него был только раз. Мы взаимно не нравились друг другу..." (Бестужев-Рюмин. С. 32-33). Встретив в Москве новый, 1851 год, Тургенев уехал в Петербург между 2 и 6 февраля (Летопись (1818-1858). С. 179).

   ⁴ Чтение "Дневника лишнего человека" у Ростопчиной состоялось предположительно между 6 и 21 февраля 1851 г. (см.: Летопись (1818-1858). С. 179, 181). Ростопчина (урожд. Сушкова) Евдокия Петровна, графиня (1811-1858) - поэтесса, прозаик, драматург. С 1847 г. вынуждена была жить в Москве (о мотивах ее опалы см.: Киселев В. С. Поэтесса и царь. Страница истории русской поэзии 40-х годов// Русская литература. 1965. No 1. С. 144-156). Субботы Ростопчиной в доме на Садово-Кудринской собирали людей разных убеждений, в том числе членов молодой редакции "Москвитянина" во главе с А. Н. Островским - А. А, Григорьева, Е. Н. Эдельсона, Л. А. Мея, Т. И. Филиппова и пр. (см.: Из воспоминаний Д. М. Погодина//Исторический вестник. 1892. No 4. С. 52-55). Тургеневские оценки ее поэзии, как правило, окрашены иронией (см. 6-е примечание к письму от 17 марта 1851 г.). Он признавался С. Т. Аксакову (в письме от 22 января 1853 г.), что стихи К. К. Павловой и Ростопчиной ему еще менее по вкусу, чем стихи Н. Ф. Щербины, представляющие "какой-то любострастный писк, который нам хотят выдать за античность!" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 190). Для Ростопчиной отношение Тургенева не было тайной: "...вот вы меня полюбили и воображаете, что другим я тоже по душе: нет! ни Боткин, ни Тургенев не были у меня и не кланялись мне от вас; да их ко мне и не пустят! - писала она А. В. Дружинину 23 апреля 1854 г. - Они в кругу Грановского, Корша etc., где меня считают самою пустою из светских писательниц и самым плохим поэтом между графинь". И далее по-французски: "...для этих людей я человек совсем не вдумчивый и неглубокий, а ваши друзья находятся под их влиянием, к моему величайшему сожалению, ведь мне очень нравится Боткин, я глубоко уважаю Тургенева, которого, думается, можно любить более, чем искренно" (Письма к А. В. Дружинину. М, 1948. С. 271, 272. См. в том же духе строки из ее письма к Дружинину от 24 ноября 1854 г. Там же. С. 279). По мнению А. Б. Ранчина, ее женскую и писательскую ревность могли питать положительные отклики Тургенева и Островского на повести и романы Е. В. Салиас де Турнемир (Ходасевич В. Собр. соч. В 4-х т. М., 1996. Т. 2. С. 472).

   ⁵ Речь идет о "Бежином луге" (вышел в свет в составе второго, февральского, номера "Современника" за 1851 г., подпись Ив. Тургенев). Рассказ был задуман в августе-сентябре 1850 г., написан в Петербурге в начале 1851 г. (Т. Сочинения (2-е изд.). Т. 3. С. 464). Сообщение Тургенева о работе над журнальной публикацией "Бежина луга" Феоктистов получил позже, чем отправил свое письмо от 21 февраля 1851 г. (ср. с письмом от 24 февраля). Предваряя появление номера "Современника" с "Бежиным лугом", Тургенев 16 февраля 1851 г. писал: "...я был очень занят - и только вчера отделался от "Современника". Вы в нем увидите мою работу - желаю, чтобы она Вам понравилась - цензура ее сильно ощипала - я Кетчеру посылаю оригинал - и Вы, если хотите, можете спросить его у него" (Г. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 92; Т. Сочинения (2-е изд.). Т. 3. С. 464-466). См. также письмо от 24 февраля 1851 г.

   ⁶ На страницах второго, только что прочитанного Феоктистовым номера "Современника" (в этой книжке - "Бежин луг"), свое мнение о "Провинциалке" высказал А. В. Дружинин. Разбирая январский номер "Отечественных записок", где была напечатана "Провинциалка", он пришел к выводу: "...комедия господина Тургенева, помещенная в начале книжки, не принадлежит к числу лучших вещей даровитого автора, несмотря на прекрасный язык, которым она написана" (Отд. VI. Современные заметки. С. 226). Отзыв Дружинина вольно или невольно вступал в сравнение с высказанной им ранее оценкой "Холостяка": "...автор представил нам настоящую, живую новую русскую комедию, которая умна, занимательна, свежа, удобна для сцены и произвела бы на ней большой эффект..., если б для нее сыскались старательные актеры и публика, предпочитающая тонкий анализ двусмысленным шуткам, пересыпанным солью... солью вовсе не аттическою!" (Современник. 1849. No 10. Отд. Смесь. С. 288). В этом же, втором, номере "Современника", в анонимной статье "Новости петербургских театров" "Провинциалка", поставленная на сцене Александрийского театра в бенефис Самойловой 1-ой, также была оценена весьма сдержанно и противопоставлена ранним драматическим опытам писателя: "Новая комедия И. С. Тургенева "Провинциалка", весьма хорошо разыгранная гг. Самойловой и Мартыновым и Н. В. Самойловой, доказывает давно известную истину - у г. Тургенева больше таланта к рассказу и повести, но он может, если пожелает, не без успеха пробовать свои силы и в драматическом роде. Однако ж "Провинциалка" показалась нам слабее "Завтрака у Предводителя" и даже "Холостяка" того же автора" (Отд. VI. Смесь. Современные заметки. С. 269; позже атрибутирована А. Н. Серову. См.: Серов А. Н. Статьи о музыке: В 7 вып. 1847-1853. М., 1984. Вып. 1. С. 9).

   ⁷ После отъезда Тургенева в Петербург (выехал между 2 и 6 февраля 1851 г.) о "Провинциалке" на сцене Малого театра "Московские ведомости" объявляли дважды: первый спектакль должен был идти во вторник 6 февраля (см.: Московские ведомости. 1851. 6 февр., No 16), второй - в четверг 15 февраля (утренний). В московской постановке "Провинциалки" (бенефис М. С. Щепкина) Тургеневу не понравилась игра Н. В. Рыкаловой в роли Дарьи Ивановны, но он пришел в восторг от С. В. Шумского, сыгравшего графа Любина (о Шумском см. ниже - 8-е примечание). В день спектакля, 18 января, Тургенев делился с П. Виардо: "Пьеса была довольно хорошо разыграна всеми, за исключением героини, которая была невыносима; зато актер, игравший главную роль, был очарователен. Это молодой актер, по фамилии Шумский; он сегодня сильно выиграл в мнении публики, и я в восторге, что дал ему к тому случай" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 86, 380). О Щепкине в письмах Феоктистов неоднократно отзывался отрицательно. Однако позже в мемуарах он оставил о нем глубоко уважительные строки: "Известно, с каким искренним участием относился Щепкин ко всякому таланту; это была вполне доброжелательная натура, и влияние его на всю труппу было в высшей степени благотворно. Иначе и не могло и быть: умом он неизмеримо превосходил своих товарищей; беседовать с ним было истинное наслаждение, во-первых, потому, что воззрения его на искусство, которому он посвятил свою жизнь, отличались замечательной глубиной и оригинальностью, а во-вторых, у него был неистощимый запас рассказов о всем, что приходилось ему видеть и испытать на своем веку, и каждый из них умел он облечь в художественную форму, так что эти рассказы навсегда запечатлевались в памяти!" (Атеней. С. 87).

   ⁸ Петербургскую постановку "Провинциалки" на сцене Александрийского театра (четвертое представление) Тургенев посмотрел вскоре после возвращения из Москвы-11 февраля 1851 г. с участием В. В. Самойловой (Дарья Ивановна), ее брата В. В. Самойлова (граф Любин), А. Е. Мартынова (Ступендьев). 16 февраля, опережая вопрос своего адресата (Феоктистов получил письмо Тургенева позже, чем послал свое), он сообщал: "Видел я здесь "Провинциалку". Самойлова очень мила, но Самойлов гораздо ниже Шумского. У Самойлова игра чисто внешняя и в сущности весьма однообразная. Мартынов хорош - но не знает роли" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 92, 445). В ранней главе воспоминаний Феоктистов оставил краткое жизнеописание и выразительный психологический портрет Сергея Васильевича Шумского (наст. фам. Чесноков; 1820-1878) - ученика Щепкина по Театральному училищу, актера московского Малого театра (см.: Атеней. С. 86-87, 95-98). Феоктистов встретился с Шумским у Тургенева, в доме на Остоженке, в разгар работы над "Провинциалкой", и их знакомство перешло в "тесную" многолетнюю дружбу (см.: Феоктистов. С. 11).

   ⁹ 12 февраля 1851 г. А. Ф. Писемский читал сцены из комедии "Ипохондрик" у М. П. Погодина. В печати пьеса появилась в первой книге "Москвитянина" за 1852 год. Попытки продвинуть ее на сцену натолкнулись на запрет цензуры. Первое представление "Ипохондрика", не принеся удовлетворения комедиографу, прошло на петербургской сцене в 1855 г. Из хроники Вольфа: ""Ипохондрик" Писемского, несмотря на то, что Мартынов взял на себя роль Дурнопечина, не понравился публике" (Вольф. Т. 2, ч. 3. С. 9). В Москве пьеса была показана в 1857 г. (Писемский А. Ф. Пьесы / Вступ. статья, подгот. текста и примеч. М. Еремина. М., 1958. С. 435-437). См. также письмо Феоктистова от 14 января 1852 г. и 7-е примечание к нему.

   ¹⁰ В начале февраля 1851 г. Островский вел переговоры с Погодиным о передаче ему "Москвитянина" (см. письма драматурга от 1, 5-6, 9-12 февраля 1851 г.). Его письмо к Погодину от 8 февраля 1851 г. подтверждает крепнувшую в московских кругах уверенность в победе "молодых" в журнале (А. А. Григорьева, Б. Н. Алмазова, Т. И. Филиппова, Е. Н. Эдельсона и др.), и в то же время письмо передает сложность их отношений с главным редактором: "Прошу Вас по крайней мере не препятствовать тому слуху, что "Москвитянин" может быть под моим распоряжением. Мне уж теперь, кроме многих ученых статей, обещано 3 повести к 15 февраля да 4-я моя" (Островский. Т. 14. С. 20). Салиас, приглашенная к Ростопчиной на чтение повести Писемского "Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына. Брак по страсти", которую продвигал в журнал Островский (Москвитянин. 1851. No 4-7), могла укрепить в Феоктистове мысль о возрастающем значении "молодых" в журнале. Однако уже 25 февраля Островский в смятении писал Погодину: "Теперь об нашем деле. Чего я опасался, то и вышло. Когда я сказал кой-кому, на чем мы порешили (т. е. сказал так, как уговорились), то получил вот какие возражения: "Значит, это только на нынешний год! Значит, мы должны отдавать статьи все-таки Погодину! Поднять его журнал! И какую вы роль берете на себя! Он может и сам обратиться ко всем литераторам! Не того мы ждали! Мы думали, что журнал будет ваш, а следовательно и наш; кроме трудов, можно бы решиться на пожертвования, по крайней мере была бы надежда на вознаграждение! А теперь мы и вы должны служить Погодину!" - Хорошо еще, что я не был ни у кого из значительных деятелей, т. е. ни у Грановского, ни у графини Сальяс. ни у Леонтьева и проч. Каково бы мне было с ними разговаривать! Что мне делать, научите меня" (там же. С. 21- 22). О "молодых" в "Москвитянине" начала пятидесятых годов см: Егоров Б. Ф. А. Н. Островский и "молодая редакция" "Москвитянина"//А. Н. Островский и русская литература. Кострома, 1974. С. 21-27.

   ¹¹ Яздовская Дарья Ивановна (?-1883) - вдова, проживавшая у А. П. и H. H. Тютчевых. Известны два письма Тургенева к Яздовской 1859 и 1862 гг. Тургенев шутливо называл ее Дарией (см.: Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 616, 175, 313 и др. по именному указателю).

  

  

   Чрез несколько минут после того, как я послал к Вам свое письмо, получил я Ваше,¹ любезнейший Иван Сергеевич. Я был в ужасном раздражении и сплине, когда писал к Вам, и оттого мое послание, я чувствую, вышло как-то уродливо официально и пошло. Теперь постараюсь вознаградить это, подробно описавши Вам, что тут у нас творится нового и замечательного.

   Начать с того, что в эти дни тут только и толков (разумеется, в известных кружках), что об Вашем последнем рассказе.² Я уже писал к Вам, что он произвел на меня самое приятное впечатление. Под наитием его, я прихожу на другое утро к Кобра-Капелла.³ Тот уже прочел Ваш рассказ - и облизал, высосал и обнюхал его до совершенства. - Разговор сейчас начался, как и следовало, об этом новом произведении Вашего таланта. Был длинный спор, Кобра-Капелла проникал в самые сокровенные изгибы искусства вообще и Вашего дарования в особенности, и, наконец из всего разговора составилось следующее заключение, принадлежащее Боткину, и с которым я однако не совершенно и далеко не во всем согласен: разумеется, нечего и говорить про то, что содержание Вашего нового рассказа шире, нежели во всех Ваших прочих произведениях. Задача была огромная и превосходная - но, к сожалению, в исполнении видна страшная поспешность. Боткин говорит, что подобное произведение надо было долго "носить во чреве своем" для того, чтобы все вышло кругло и определенно, тогда как теперь, напр<имер>, фигуры мальчиков очерчены очень бегло, и с этим я не мог не согласиться. Действительно, кроме Павла и Кости, все прочие мальчики совершенно незаметны. Ваня, мне кажется, Вам не удался, также и Федя. Во всем рассказе бездна удивительных подробностей, - подробностей, которых, смело можно сказать, нет даже у Гоголя, но целостная картина не рисуется, общего впечатления недостает. - А некоторые подробности - я совершенно от них замирал: напр<имер>, этот звук, который среди ночной тиши вдруг несется над рекою, потом местоположение, и бездна других, самые рассказы - все это такая роскошь, что душа насквозь проникается каким-то ужасно поэтическим чувством, (Вместо: ужасно поэтическим чувством - было: ужасным, поэтическим чувством.) но в целом есть большие недостатки. Мне кажется, надлежало бы, чтобы над всею этою картиною лежал какой-нибудь фантастический характер, - потому что в этом маленьком очерке Вы взяли наш народ со всеми его таинственными поверьями, (Вместо: таинственными поверьями - было: преданиями.) суеверьем и т. д., - и этого-то характера нет, да и, вообще сказать, рассказы мальчиков (Вместо: рассказы мальчиков - было: рассказы эти.) очень мало действуют на читателя. Боткин говорит, что это оттого, что во всем рассказе не видно экономии: один рассказ тотчас же прерывается другим и нет отдыху читателю, нет промежутков, которые давали бы опомниться и прочувствовать вполне свое впечатление. Вот краткий перечень того, об чем говорили около 2 часов. Résumé тот, что вообще во всем рассказе нет общей нити, и оттого нет этого (Вместо: и оттого нет этого - было: и нет этого.) сильного, какого-то даже иногда смутного чувства, которое выносишь из всякого поэтического произведения, а Ваш рассказ должен был произвести это впечатление, потому что все-таки он принадлежит, по моему мнению, к лучшим Вашим произведениям, и исполнен подробностей высокопоэтических и нигде их столько не заключено разом, сколько в нем.⁴ Вообще же он произвел в Москве огромный эффект на публику, потому что все изложенное мною резонерство принадлежит, по выражению Кобра-Капелла, гастрономам в литературном деле, которые приходят в восторг от кушанья, а, между тем, все-таки хотят анализ править, из чего оно состоит и по всем ли правилам гастрономического искусства оно составлено.

   Поговорим теперь о Драшусове. Как я уже Вам писал, он отдал мне 100 р<ублей> сер<еребром>, но дело в том, что он сказал, будто бы не знает, сколько Вам должен. Тогда я отвечал ему, что Вы тоже не помните, но во всяком случае не менее 150 р<ублей> с<еребром>. Он это число принял с радостью, но теперь, когда у Вас нашлась записка, то можно было повести лучше и не отказываться от 190 талеров. Поэтому нельзя ли Вам будет написать ему несколько строк и напомнить ему, сколько он Вам должен, а я уже тогда адресуюсь к нему. Пусть хоть он мне отдаст другие 100 руб<лей>. Пожалуйста, уведомьте меня, как бы тут поступить мне...⁵

   Кетчер во фрейлины еще не произведен.⁶ Графиня очень больна теперь; она простудилась и лежит постоянно теперь. Через силу она сделала Вам приписку в моем прошедшем письме. Напишите ей непременно. - Об Аксакове я передал Ваше поручение Грановскому.⁷- Ах! еще маленький анекдот, - но ради Бога, чтоб он остался между нами. Кобра-Капелла узнал о Вашем рассказе, как Вы провели вечер у отрекомендованной им дамы в маскараде, и он уверяет, что Вы оттого это рассказываете, что Вы не успели в своих исканиях и были ею деликатно выпровождены. Какая Кобра-Капелла! Он говорит, что дама эта очень недурна и будто ей не более 26 или 27 лет, и ссылается в этом на авторитет Кетчера, который тоже уверяет, будто бы она очень презентабельна и даже хороша. Но, пожалуйста, об этом ни слова. Еще успеете тут в Москве отмстить Кобре.

   Тот же Кобра-Капелла вчера таял от какой-то актрисы под названием Марья Ивановна Иванова. Он говорит, что Вы ее видели, но она Вам не понравилась. Значит, что мне она понравится, потому что с знаменитого нашего посещения Малого театра - показали Вы, что не имеете вкуса, о! Драгоценный Иван Сергеевич! Человек, которому не нравится Ирка,⁸ - что же он такое? О груди Ирки - поразите презрением этого дерзновенного! Впрочем, я еще надеюсь, что Вы одумаетесь до будущего Вашего приезда в Москву и упадете к Дианиным ногам ее!!!...

   Еще забыл. Когда я получил Ваше письмо, у графини был Грановс<кий>, и мы послали за шампанским Лелегар и Дельбек. Хорошо, а все не Редерер!⁹ Уж Вы преувеличиваете его достоинство!

   Прощайте, драгоценный Иван Сергеевич. Будьте веселы, и главное - здоровы! Пожалуйста, напишите мне ответ. Жду его.

  

   ¹ Письмо Тургенева из Петербурга, помеченное 16 февраля 1851 г. (см.: Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 91-92).

   ² О "Бежином луге", см. 5-е примечание к письму Феоктистова от 21 февраля 1851 г.

   ³ Прозвище В. П. Боткина. Произошло от названия очковой змеи кобра де капелла ("шапочная змея") или просто - кобра. Эти же названия употребляются в Африке для обозначения крайне ядовитой змеи -аспида ("плюющая змея") (см.: Энциклопедический словарь/Изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб., 1897. Т. 20, кн. 39. С. 463-464). Из ответного письма Тургенева к Феоктистову от 4-13 марта 1851 г.: "Да скажите Кобре-Капелле, что я его щекочу под горлом. Змеи вообще это любят" (Т. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 96).

   ⁴ Тургенев откликнулся на суждения Боткина и Феоктистова в письме от 4, 12, 13 марта 1851 г.: "Что касается до Ваших замечаний насчет "Бежина луга" - то во многом согласен - в ином нет. Напр., я вовсе не желал придать этому рассказу фантастический характер - это не немецкие мальчики сошлись - а русские. Самое верное замечание сделал мне Дудышкин - сказав, что мальчики у меня говорят как взрослые люди" (Т. Письма. (2-е изд.). Т. 2. С. 95).

   ⁵ О Драшусове см. письма Феоктистова и примечания к ним - от 21 февраля 1851 г. (1-е), 24 февр. 1851 г. (8-е), 1 марта 1851 г. (8-е), 17-18 марта этого же года (9-е).

   ⁶ Отклик на строки из тургеневского письма от 16 февраля 1851 г.: "Кстати, здесь распространился слух, что Кетчер произведен во фрейлины; но я, однако, сомневаюсь - хотя бы весьма желал видеть шифр на декольтированном его плече" (там же. С. 92). Кетчер Николай Христофорович (1806(?)-1886) - врач, переводчик, литератор круга А. И. Герцена, Н. П. Огарева, Н. В. Станкевича, В. Г. Белинского, позднее - Грановского, отличался экстравагантностью поведения и внешнего облика, что зачастую делало его неудобным в общении (см.: оценку Герцена в 4 ч. "Былого и дум", гл. XXXIII; также: Чичерин. С. 134-139). Шутка Тургенева вызвана, скорее всего, именно этими сторонами натуры в целом симпатичного ему человека. С годами Феоктистов стал судить о Кетчере еще более жестко как о характерном представителе, по его мнению, мелкотравчатой среды Грановского. Полемизируя с А. В. Станкевичем (см. изданный им в 1887 г. биографический очерк "Н. X. Кетчер. Воспоминания А. В. Станкевича"), он создал, по существу, глубоко антипатичный образ Кетчера (см.: Феоктистов. С. 4, 36, 37).

   ⁷ Ответ на просьбу Тургенева (касалась К. С. Аксакова): "...Аксаков был в Петербурге - и ко мне заходил - не застал меня дома - и не оставил своего адресса, так что я никак не мог отплатить ему его визит - он так и уехал. Доставьте ему через Грановского мой поклон и мое сожаленье, что не видел его здесь" (Г. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 92).

   ⁸ Шутливые пассажи Феоктистова и Тургенева об Ирке (см. письмо Феоктистова от 1 марта 1851 г. и тургеневское письмо к нему от 4-13 марта 1851 г.) скорее всего восходят к их совместному посещению московского спектакля с участием снискавшей шумный успех танцовщицы Матиас (Mattias) Ирки (1829-1858). Родилась в Лионе в семье, корни которой связаны с Венгрией. Подростком была увезена в Париж, где стала ученицей первого балетмейстера Королевской Музыкальной Академии - Ж. Мезилье. Дебютировала на сцене театра в Руане. Два года танцевала на сцене Королевского театра в Гааге. В 1847 г. темпераментная и миловидная актриса вошла в труппу императорского московского театра (первое выступление на сцене Большого театра 17 сентября 1847 г.). Исполняла многочисленные танцевальные партии в операх и балетных спектаклях, выразив наметившуюся в балете тягу к яркой характерности ("Эсмеральда" А. С. Даргомыжского, "Пахита" Э. Дельдевеза, "Катарина, дочь разбойника" Ц. Пуни, и проч.). 9 января 1851 г. в бенефис М. Д. Львовой-Синецкой выступала вместе с Фанни Эльслер (Бенефис г-жи Львовой-Синецкой//Ведомости московской городской полиции. 1851. 9 янв., No 6. С. 1). Лучшей в репертуаре Матиас стала заглавная роль в "Гитане, или Испанской цыганке" (муз. Д. Обера, И. Шмидта), которая, по свидетельству биографа, испонялась ею с особенным увлечением и грацией. "Неоднократно восторженный партер осыпал ее цв