Крестовский Всеволод Владимирович - В дальних водах и странах

ол "четыре склянки", что по сухопутному означает шесть часов дня {Морские сутки разделяются на шесть четырехчасовых периодов, из коих в каждом отбивается по восьми склянок. Бьются склянки чрез каждые полчаса таким, например, образом: в полдень - восемь склянок, заканчивающих собою предшествовавший период; в половине первого часа дня - одна склянка, в час - две, в половине второго - три, в два - четыре и т. д. По восьми склянок бьется в полдень, в четыре часа дня, в восемь вечера, в полночь, в четыре часа ночи и в восемь часов утра.}, и вслед за тем ожидаемое приказание отдано. Тотчас же все боцманы дружно и что есть мочи принимаются свистать в свои оловянные "морские" свистки, висящие у них на шее на длинных медных цепочках и заливаются на все тоны по несколько раз протяжными посвистами. Это у матросов называется "соловьи поют". Как только "соловьи" пропели, на шканцы высыпает из жилой палубы толпа матросов, и баталер передает чарку старшему боцману. Тот зачерпывает ею до верху из ендовы и, выпив, передает по старшинству второму по себе чину. Таким образом, сначала "кушает" начальство, господа боцманы и прочие боцманского ранга люди, а затем уже приходит очередь матросов, начиная с марсовых, потом "первостатейных" {Матросы разделяютея на марсовых получающих это звание сопряженное с увеличенным содержанием, за хорошую службу на марсах (площадка наверху мачты), на первостатейных и ни матросов второй статьи. Звание первостатейнаго дается также за хорошую службу вообще и сопряжено с увеличением жалованья.}, и далее, которых баталер выкликает по списку. Но люди так уже хорошо знают каждый свою очередь, что баталер может и не утруждать себя выкличкой: ни один не ошибется, - успевай только отмечать палочки да крестики!

   Замечательно, что весь процесс выпивания матросы проделывают в высшей степени серьезно, словно совершая некий акт великой важности, причем на каждой физиономии отпечатлевается самое солидное, чинное и сосредоточенное выражение. Каждый приступает к чарке не иначе, как сняв предварительно шапку, и большинство, за исключением лишь некоторых финнов и эстов, да и то не всех, еще и крестится при этом. Пьют они, разумеется, без запинки, залпом, даже и глазом не моргнув, после чего каждый крякнет, оботрет рукавом усы, сделает неведому кому общий поклон и передает чарку следующему. Последним "кушает" баталер, и затем ендова немедленно же убирается до следующих "соловьев". Так неизменно повторяется это по два раза в сутки, под какими бы широтами наш матрос ни плавал. Даже зной Красного моря, по-видимому, не оказывает на него в этом отношении никакого влияния, что объясняется впрочем, тою усиленно-деятельною, трудовою жизнью, какую ведет матрос на судне. А кто уж не пьет, тот все равно нигде пить не станет, даже и в Ледовитом океане. Ром, надо отдать ему справедливость, на наших военных судах всегда бывает отличный, крепкий и душистый. "Горлодер первый сорт, такой, что ах... просто бархат", - говорят о нем матросы, для которых, по замечанию одного старого моряка, и спиртомера никакого не нужно: надлежащую крепость каждый из них безошибочно определит "по горломеру".

   "В пять минут седьмого часа прошли мы меридиан маяка Озе-Саки в девяти итальянских милях и взяли курс по компасу NW 83°. В половине восьмого дали команде койки".

   Я нарочно заглянул в жилую палубу, чтобы посмотреть, как управляются люди с этим спальным приспособлением. Каждая койка состоит из достаточно длинного и широкого полотнища, которое на веревочках собирается к двум кольцам, от коих подвешивается под потолок вроде люльки или гамака на толстых веревках; а чтобы в койке человека не сдавливало, то в концах ее вставляются деревянные распорки. Спать в такой постели, говорят, очень удобно, но нужна некоторая привычка. На каждую койку выдается подушка и тюфяк, набитый мелкою пробкой и служащий при случае спасательным поясом; кроме того, простыни и байковое одеяло. Всю снятую с себя одежду матрос подкладывает к себе под голову, чтобы в каждую минуту быть готовым по первой тревоге. Тут же в койке он одевается и спрыгивает на пол. Койки подвешиваются под бимсы⁷ правильными рядами в несколько шеренг, смотря по числу команды, и каждый человек раз навсегда знает определенное ему место.

   "В половине девятого маяк Озе-Саки скрылся на NO 80° и прекратили огонь под камбузом".

   Вот и еще одно незнакомое для сухопутного читателя слово. Камбуз - это судовая кухня, состоящая из большой медной печи с плитой и котлами, в одном из коих греется пресная вода для чая, и раз что камбуз потушен, этого напитка до следующего утра уже не получишь. У камбуза, обыкновенно, любимейшее место каждого матроса: это нечто вроде клуба, где в свободные часы люди любят покалякать, а в холодное время погреться, и, частным образом, по благоизволению "кока", то есть повара-кошевара, "побаловаться" собственным чайком, у кого есть в запасе. Пища в камбузе готовится с помощью пара.

   После вечерней чарки и по спуске флага, часть команды, свободная от службы, обыкновенно собирается на баке (в носовой части судна) подышать вечернею прохладой, покурить и поиграть "в линьки", а иногда песенники составят там круг и начинается под хоровую песню бойкая пляска "вприсядку с вывертом". Тут уже для команды находится ее действительный клуб, потому что курить, например, можно только на баке, ради чего там имеется фитиль в фонаре и ставится ведро с водой для вытряхивания золы из "носогреек" и бросания окурков. Игра "в линьки", кажись, одна из самых любимых между матросами. Кому первому подставить свою спину под жгут обыкновенно решается жребием, а иногда и "по назначению", если подвернется молодой, неопытный и добродушный матросик. Вынувший жребий нагибается вперед и кладет свою голову в колени сидящего на чем-нибудь матроса, который заслоняет ее с боков ладонями так, чтобы тот ничего не мог видеть. Играющие при этом собираются в кружок, и кто-нибудь из охотников ударяет жеребьяка по ляжкам коротким пеньковым жгутом или просто рукой. Жеребьяк должен угадать, кто именно его "попотчевал", и если угадает, то ударивший беспрекословно обязан заменить его собой, а если нет, жеребьяк продолжает подвергаться тому же испытанию, пока не выручит его счастливая угадка. "Угощают" же в это время разные охотники, причем только строго наблюдается, чтоб удар наносил кто-нибудь один, а не двое или трое разом. Если же в увлечении игрой случится такая оплошность, то проштрафившегося без разговоров отправляют на место жеребьяка. На силу шлепка игроки не обижаются и говорят, что им "кровь полирует". Но замечательно, до чего иные из них наметываются угадывать по силе и характеру удара, кто именно нанес его; угадывают сразу и почти без промаха, даже не поднимая головы, что всегда служит для товарищей источником веселого смеха. Очевидно, что для этого нужен предварительно большой практический опыт. Но некоторые угадывают еще и по физиономии, для чего испытуемый имеет право после каждого удара встать и окинуть взглядом лица стоящих вокруг его товарищей. Обыкновенно ударивший тотчас же состроит себе самую невинную или равнодушную рожу, но тут-то притворщик и выдает себя по глазам, с которыми не всякий умеет сладить. В это же время другие обыкновенно стараются сбить угадчика с толку, строя себе нарочно такие физиономии, которые явно стремятся выразить, что это, мол, я тебя так попотчевал. Но опытный игрок на такую штуку не поддается, а ищет "глаза настоящие". Так продолжаются у них эти игры или песни до раздачи коек. Перед этою раздачей команда по свистку выстраивается на шканцах и вся общим хором поет вечернюю молитву - "Отче наш" и "Спаси Господи люди Твоя", после чего, за исключением вахтенной части, люди разбирают свои койки и укладываются спать в жилой палубе.

   "В половине десятого часа взята высота полярной звезды (α Polarиs) 33°18',- широта получилась 32°34' N-ая.

   "В одиннадцать часов закрепили все паруса.

   "В полночь счислимая широта была 32°37' N-ая и счислимая долгота 127°24'30" О-вая, от Гринича. Взяли курс по главному компасу на W. Направление и сила ветра D-2, ход 11 ¹/₂ узлов при 57 оборотах винта в минуту. Небо ясно, состояние моря - 2, высота барометра 30,_os. Температура наружного воздуха °, температура моря ¹/₂°. Высота воды в трюме 9 дюймов. Температура в угольных ямах °/°. Давление пара 68 фунтов."

   В четыре часа ночи, при тех же условиях, внешняя температура понизилась до ¹/₂°, а вода в трюме повысилась до 10 дюймов.

  

   5-го сентября.

   Продолжаю мой дневник по вахтенному журналу. "Находясь под парами в Желтом море под вице-адмиральским флагом с полуночи имели следующие случаи:

   В половине первого часа развели огонь под камбузом.

   В двадцать минут третьего часа открылась на NW 22° гора Аугланд на острове Кельпарте. В пять часов разбудили команду, а в половине шестого дали ей завтракать каш_и_цу (не кашицу, а именно кашицу по-морскому) с маслом и сухарною "толчонкой". В шесть часов скатили обе палубы (верхнюю и жилую, то есть обмыли их морскою водой), затем прибирались у орудий, чистили медь и железо, а потом обтирали абордажное оружие".

   "В восемь часов утра, по рапорту, крейсер и команда обстоят благополучно, больных нижних чинов в лазарете нет, приходящих (к доктору) три человека, воды в трюме 10 дюймов".

   Принятию начальником рапорта обыкновенно предшествует поднятие флага, совершаемое с некоторую церемонией, а именно: все офицеры выходят наверх, к дежурной части, и в то время как по команде вахтенного лейтенанта "флаг поднять!" двое матросов принимаются тянуть его вверх на бизань-мачту - все боцмана дают долгую трель на своих свистках, и люди стоят смирно, а офицеры обнажают головы, пока свернутый флаг не достигнет до надлежащего своего места, где он моментально развертывается и гордо начинает веять в воздухе, осеняя своим Андреевским крестом корму военного судна. При спуске флага, по закату солнца, повторяется та же самая церемония.

   "В восемь часов прошли траверс горы Аугланд (6,558 футов)".

   "В девять часов пробили "сбор" для осмотра команды. В половине десятого, по приказанию главного начальника морских сил в Тихом океане, генерал-адъютанта, вице-адмирала Лесовского, пробита боевая тревога с одною дробью. Орудия были готовы к действию все через две минуты, а самое первое, левое шканичное, шестидюймовое, через 1 1/4 минуты. После изготовки орудий его превосходительство С. С. Лесовский производил у каждого из них смотр одиночных учений, а затем приемы заряжания. В десять часов пробили "отбой" и начали крепить орудия по походному: закрепили все в продолжение 2 1/4 минут. Его превосходительство, оставшись доволен быстрым изготовлением орудий к действию и скорым выполнением различных приемов по сигналам, благодарил команду за усердие".

   Сегодня мне впервые довелось видеть артиллерийское учение на судне. Едва раздались первые звуки тревоги, как изнутри жилой палубы послышался торопливый дробный топот многочисленных босых ног по трапу, и вся верхняя палуба в ту же минуту покрылась множеством людей в белых штанах и рубахах {В жаркое время матросы на судне, для облегчения и чистоплотности, вовсе не носят обуви, хотя им полагается по паре белых парусинных башмаков.}. Все это живо разбегалось в разные стороны и места по назначению, одни - в крюйткамеру за зарядами или в бомбовые погреба за снарядами; другие к их люкам для приема и подноски тех и других; третьи к орудиям на шканцы, на корму, на бак; те к картечницам, эти на марсы... Стук открываемых люков, лязг отмыкаемых цепей, грохот станковых колес, катящихся по рельсам, топот, беготня, командные крики, выемка и подноска тяжеловесных снарядов, наводка, заряжание и наконец "пли!" - все это кипит, мелькает в глазах и совершается с изумительною быстротой и энергией. На первый раз, с моей сухопутной точки зрения, мне показалось даже, что во всем этом есть как будто один недостаток, а именно: излишек суетливости и какой-то нервности, словно бы мечутся перед вами какие-то "оглашенные". У нас в полевой артиллерии делается это как-то плавнее и спокойнее. Мы стояли с А. П. Новосильским на мостике в качестве зрителей, и я не воздержался, чтобы не поделиться с ним своими впечатлениями.

   - У нас иначе нельзя, - возразил он мне. - Здесь дорога не то что минута, а каждая секунда, чтобы предупредить неприятеля своим огнем: ведь он тоже не дремлет, и достаточно с его стороны одного удачного первого выстрела, чтобы пустить вас ко дну.

   Я продолжал с полным вниманием следить за ходом учения, за этою кажущеюся суетней и к концу должен был сознаться как самому себе, так и своему соседу, что первоначальное мое заключение было скороспело и потому ошибочно. Суетня эта только кажущаяся; на самом же деле все идет совершенно стройно, точно, как нельзя более аккуратно. Ни сортировщики, ни подносчики снарядов ни разу не сбились в калибре, хотя орудия тут разнокалиберные; ни разу они не запнулись и не столкнулись в тесных проходах пара с парой, шмыгая от люков к пушкам и обратно, а все это так легко, так возможно и, казалось бы, даже неизбежно должно случаться на таком ограниченном и узком пространстве как палуба легкоходного крейсера. Я убедился наконец, что все это быстрое движение кажется таким суетливым именно вследствие тесноты пространства, на котором оно происходит. Нет, здесь каждый, можно сказать, до тонкости знает свою роль, свое назначение и сопряженное с ним дело, и каждый с увлечением отдает ему все свое внимание, не замечая уже ничего и никого постороннего. Наш адмирал во время перемены направления орудий, тоже увлекшись, неосторожно приблизился к работавшим, и один из прислуги, не заметив своевременно его присутствия, по нечаянности довольно чувствительно задел его гандшпугом. Но Степан Степанович даже и не поморщился. Любо было посмотреть на старика в эти минуты: он весь как бы преобразился, голова приподнята, глаза горят, взгляд орлиный, нижняя скула энергично поджата и стиснута, и сам весь полон энергии словно бы помолодел и вырос, - видно сразу, что человек попал в свою настоящую родную стихию и что в минуту действительного боя он сумел бы быть настоящим начальником. Это как-то чувствуется.

   Не успело кончиться артиллерийское учение, как в половине одиннадцатого пробили в колокол пожарную тревогу, и ровно через полторы минуты все помпы были уже готовы и извергали за борт сильные струи высоких дугообразных фонтанов. Видно, что и в этом деле команда вышколена прекрасно. Через четверть часа дали "отбой" и разоружили помпы. В то же время наш крейсер прошел параллель горы Аукланд, и перед ним впереди, в направлении NW 11°, открылся остров Росс. В четверть двенадцатого команде дали вино и обед, а затем положенный отдых.

   В полдень измерили высоту солнца: получилось 58° 33' 30" секунд к S. Суточное течение в этом месте идет на SO 33° и равняется 3 1/4 итальянским милям. Ход судна 11 узлов при 56 оборотах винта. Небо все так же ясно, море спокойно, высота барометра 30,12, температура воздуха °, температура моря °, в угольных ямах - °-°, давление пара 66 фунтов, в трюме воды на 10 дюймов.

   Поверхность моря при полном безветрии приняла на взгляд какую-то стеклистость, словно мы плывем по гладкой массе растопленного стекла. Близ бортов нашего судна морская гладь покрыта сплошь буроватою пылью. Это явление называется цветением моря.

   В три четверти второго часа разбудили отдыхавшую команду и дали ей чай, полчаса спустя развели людей по работам: красить белою спиртовою краской жилую палубу и паровой катер, комендоров же - прибираться у орудий {Звание комендоров носят старшие из орудийной прислуги во флоте.}. В половине четвертого, после того как двукратное пеленгование {Пеленговать, от голландского слова pleegan, значит определять на море положение судна по береговым предметам.} возвышенности острова Росса показало, что мы находимся от него на расстоянии 14 ¹/₂ итальянских миль, взяли курс на NW 20° и спустя четверть часа прошли траверз этого острова. В половине пятого начали опреснять воду для машины, так как запас ее, взятый на берегу, был уже на исходе. В пять часов открылась на северо-востоке группа рифистых островков, известная у мореходов под названием "Группы Гидрографов". В шесть часов все судовые работы, кроме окраски жилой палубы, окончились: команде велено переодеться в синие рубашки, и затем дали ей вино и ужин. В семь часов окончили окраску жилой палубы и спустили флаг; в восемь выдали команде койки и в четверть девятого потушили огонь под камбузом.

   В полночь счислимая северная широта была 35°13' и восточная долгота 124°18' от Гринвича. Ясно, штиль; наружная температура °, температура моря ¹/₂°; ход 11 узлов. Теперь читатель имеет некоторое понятие о течении служебных и специальноморских занятий на военном судне во время его хода, а потому без особенной надобности впредь я не стану более утруждать его внимание цифрами и выписками из вахтенного журнала. Но полагаю что читателю не моряку не безынтересно будет познакомиться со взаимными отношениями морских офицерских чинов и вообще с тем, как живут и проводят вне службы свое время офицеры в море.

   Прежде всего, на первом плане стоит, конечно, командир судна. На своем судне это особа весьма большая, пользующаяся полным престижем, громадными правами и безусловным авторитетом. Командир, раз что он не на берегу, всегда живет отдельно, даже, можно сказать, замкнутою жизнью, и потому одиночество и сопряженная с ним некоторая быть может скука являются неизбежными спутниками его высокого положения. У командира в кормовой части судна, по положению, есть совершенно отдельное, большое сравнительно с прочими и даже роскошное помещение необходимое ему для представительности пред иностранцами. Это свое помещение он временно уступает только в исключительных случаях, когда, например, на его судно переносит свой флаг начальник эскадры. Тут уже командир "переезжает на дачу", то есть переходит в отделение собственного своего кабинета в рубке. Но от переселения к нему начальника эскадры роль его в отношении своего судна и команды нисколько не изменяется, так как этот последний обыкновенно не вмешивается ни в какие его распоряжения касающиеся собственно вверенного ему судна. Поэтому всегда и во всех случаях командир остается полным хозяином своего корабля, и только ежедневно рапортует флагману {Флагман - начальник эскадры или отдела эскадры, имеющий право на поднятие своего флага. В последнем случае он называется младшим или вторым флагманом.} о состоянии судна и команды. Он обедает отдельно от своих офицеров, посещая кают-компанию обыкновенно только раз в неделю, по воскресеньям, при парадном осмотре всего судна после "обедницы", когда садится со всеми вместе за общий стол. Но это уже с его стороны акт любезности, которою он отвечает обществу офицеров на их приглашение. Тут уже он у них как бы в гостях, и за исключением этого раза, никто из них никогда не смеет обратиться к нему первый с каким-либо посторонним разговором или вопросом. Общая дань почтения к командиру простирается даже до того что если он прохаживается по одной стороне шканцев, то все офицеры, кроме вахтенного, обязаны немедленно перейти на другую. В сухопутных войсках дисциплина тоже не менее значительна, но здесь все особенности ее условий резче бросаются в глаза благодаря замкнутости и ограниченности пространства на котором совершается весь круг судовой жизни и службы. Ни в какие мелочи той и другой командир обыкновенно не входит: это дело "старшего офицера"; он только делает общие распоряжения, дает общее направление порядку службы и жизни, руководясь в этом, конечно, Морским уставом и особыми инструкциями, если таковые ему даны высшим начальством. Он редко делает сам учения, но почти всегда присутствует при них, сообщая по окончании свои замечания офицерам; редко даже показывается без надобности в той или другой части судна, но за то появление его пред командой всегда бывает авторитетно и внушительно. И это очень хорошо, по отзыву самих моряков, потому что люди так уже и знают заранее что коль скоро "сам" появился на мостике и непосредственно принял командование, значит момент весьма серьезен и безусловно требует от каждого человека полного внимания к делу и всесовершенного усердия. Ближайшим помощником командира является старший офицер, обыкновенно в штаб-офицерском ранге. На нем лежит главная масса всех забот и вся, так сказать, черновая работа на судне. Он входит решительно во все, смотрит за порядком и исправностью судна и команды во всех отношениях, наблюдает за всеми судовыми вещами и принадлежностями, за продовольствием и снабжением людей, за их работами, обучением и поведением, а вовремя общих учений или судовых эволюций становится сам на вахту и сам командует. Он же и обязательный председатель кают-компании, как за столом, так и во всех ее общественных вопросах, делах и начинаниях, а потому от его такта, уменья, ума и характера зависит как повести кают-кампанию, дать то или другое направление обществу офицеров, сдружить, сплотить или разъединить их, сгладить или обострить какие-либо шероховатости в личных отношениях общества к начальству или к кому-либо из своих членов, примирять споры и несогласия, тушить ссоры и дрязги, не допускать интриг и партий и собственным примером заставить всех и каждого относиться к своему делу с охотой и любовью. Без его ведома и разрешения решительно ничто не может твориться на судне, и потому он должен знать все, находиться в готовности в каждую минуту дать обо всем полный отчет командиру и быть пред ним предстателем и ходатаем за все офицерские и матросские нужды. Должность весьма важная, сложная, ответственная, и можно с уверенностию сказать, что тот моряк который с успехом проплавал несколько лет в должности старшего офицера наверное будет всесторонне опытным и хорошим командиром.

   Что касается службы остальных офицеров, то тут нет ни одного лишнего человека,- все заняты, и притом у каждого, как мы уже говорили, есть еще свое особое дело, своя специальность: один из лейтенантов непременно находится в должности "ревизора", то есть ведет все хозяйственные расчеты с "берегом" и казначейскую часть, другой состоит в должности "ротного командира" и ведает фронтовое обучение людей, третий, лейтенант или мичман, заведует минною частью на судне, четвертый крюйт-камерой, пятый ручным огнестрельным оружием. Затем уже следуют специальности: штурманская, механическая, артиллерийская и врачебная. На врача же обыкновенно возлагается заведывание небольшою судовою библиотекой и ведение естественноисторических исследований и наблюдений.

   Вся судовая команда разделяется на две вахты, а каждая вахта на два отделения, сообразно чему и суточная служба распадается тоже на две вахты, по двенадцати часов каждый, с соответственными подразделениями. От полудня, например, до полуночи несет службу в две смены 1-я вахта, а с полуночи до следующего полудня, в три смены, 2-я вахта, причем вахтенное время разделяется на шестичасовые и четырехчасовые смены следующим образом: 1-я) с полудня до 6 часов вечера; 2-я) с 6 часов вечера до полуночи; 3-я) с полуночи до 4 часов ночи; 4-я) с 4 часов ночи до 8 часов утра, и 5-я) с 8 часов утра до полудня. Сообразно этому разделены на пять очередей и лейтенанты с заступающими иногда их место старшими мичманами. У каждого из них непременно есть свой помощник, "подвахтенный", из мичманов или преимущественно гардемаринов. Штурманская и машинная части ведут свои вахты особо, применяясь только ко времени общей вахтенной смены. Так чередуются старший штурман и инженер-механик со своими помощниками, а в подвахтенных состоят у них "кондуктора" (то же что гардемарины) соответственных специальностей.

   Кают-компания есть так сказать центр вне служебной офицерской жизни на судах, да и по устройству своему всегда занимает центральное расположение относительно офицерских кают, из коих большая часть выходит в нее своими дверями. Дневной свет падает в нее сверху, сквозь большой стеклянный люк, а по вечерам освещается она висячими солнечными лампами. Пол ее затянут хорошим ковром, в простенках между дверями идут мягкие триповые диванчики, середина занята большим обеденным столом, по обе стороны которого неподвижно утверждены длинные скамьи с откидными плетеными спинками. Все двери и настенные поделки сделаны весьма изящно из красного, ясеневого, тисового и других дорогих сортов дерева, скобы и ручки бронзовые, и все это очень прочно и красиво. На передней стене висит образ и размещаются портреты Государя, Императрицы и некоторых особ Императорского Дома, а в противуположной проделано окно в буфетное отделение. В углу помещается книжный шкаф, рядом с ними пианино - и вот все убранство кают-компании, полное изящной простоты и комфорта.

   Посмотрим теперь на устройство отдельной офицерской каюты. В этом устройстве главная задача в том, чтобы на пространстве каких-нибудь трех или трех с половиной квадратных аршин не только совместить, но и удобно расположить и уютно приспособить все необходимое для жизни одного, а нередко и двух человек, привыкших все-таки к известному комфорту в своей домашней обстановке. Каюта главнейшим образом предназначается для отдохновения, для сна, а потому главное место занимает в ней, конечно, постель. У одной из поперечных переборок, справа или слева от входа, во всю длину стены устроен довольно узкий ящик, покрываемый пружинным тюфяком который уходит несколько во внутрь этого ящика, так что с наружного бока постели образуется деревянный борт, препятствующий спящему человеку вывалиться из койки во время сильной качки. Лежать в таком тесном ящике надо почти как в гробу. Повернуться на тот или другой бок еще можно, но совсем согнуть колени уже не так удобно потому что непременно будешь упираться ими либо в борт, либо в стену. Если же в каюте помещаются двое, то вторая койка устраивается над первою, в виде узкой нары с бортовою загородкой. В этом случае обоим жильцам нужна большая осторожность и сноровка чтобы ложась или вставая не стукаться теменем верхнему об потолок, а нижнему обо дно верхней койки. Под тюфяком нижней постели, в ящике, устраивается обыкновенно склад для кое-какой рухляди, лишней пары сапог, ношеного белья и т. п. Там же помещаются и пробковые пояса на случай крушения. Против койки, к другой стене привинчен высокий комод с откидною доской которая открывает за собою небольшую конторку и служит письменным столом. В углу устроен небольшой умывальник, а над ним лодочка с гнездами для стакана, графина и умывальных принадлежностей; рядом проходит тепловод в виде цинковой трубы с медным краном. На наружной (бортовой) стене укреплено зеркало и рядом с ним висячий шандал с матовым колпаком, свободно качающийся на шарнирах во все стороны, дабы пламя свечи всегда могло сохранять вертикальное направление. Пол обит клеенкой. На первый взгляд все это так тесно и так сбито что непривычный человек даже понять не может каким образом возможно тут устроиться двоим, да еще с необходимыми вещами. А между тем чего-чего только в иной каюте не помещается!.. Тут и весь гардероб офицерский, которого не мало-таки приходится иметь, так как нужен, во-первых, большой запас белья чтоб обходиться без стирки во время продолжительных океанских переходов, а во-вторых, кроме форменного еще и партикулярное платье на случай съезда на берег в чужеземных портах; необходимо нужна и фрачная пара, если офицер желает бывать в обществе. Тут и личные книги офицера, его тетради и бумаги; тут и фотографические портреты дорогих и близких ему лиц покинутых на далекой родине и "портрет" своего судна, сделанный по заказу в Гонконге известным китайским живописцем Гунг-Шеонг-Шингом, и какие-нибудь японские бронзы, вазочки и тарелки или лаковая шифоньерка приобретенная в Нагасаки, и чучело какой-нибудь редкостной птицы или рыбы, и японские сабли, и оригинальное оружие каких-нибудь дикарей... И если только приглядишься внимательней, то заметить многое множество вещей и вещичек размещенных по всем уголкам, ящикам и полочкам, так что в конце концов вам остается разве только удивляться каким образом на таком ничтожном пространстве возможно было уместить столько всякой всячины, да не только уместить, а еще и приладить каждую вещицу так чтоб она прочно держалась на своем месте, не рискуя уласть во время качки. Но такое уменье вырабатывается, конечно, только опытом. Дневной свет проникает в каюту обыкновенно с борта, чрез так называемый "иллюминатор" - круглое окошко, около фута в диаметре, с толстым стеклом на шарнире, так что в случае надобности его можно и отвинтить чтобы освежить каюту чистым воздухом, если только состояние моря позволит сделать это безнаказанно.

   На каждых двух или трех офицеров полагается для личных услуг по одному вестовому, которые прислуживают и за столом в кают-компании. Это все народ преимущественно из северных и северо-восточных губервий, сохраняющий все особенности местной речи, почему, между прочим, многие из них никак не могут усвоить себе привычку говорить с офицерами на вы. Нередко, например, слышишь как такой Северяк, сохраняя полную почтительность добродушного тона, будит своего офицера: "Вставай, ваше благородие, на вахту пора", или после вахты: "Ложись-ка, ваше благородие, я тя раздену". Препотешно это у них выходит.

   В кают-компании совершается весь круг офицерской общественной жизни. В восемь часов утра обыкновенно подается чай с галетами или белым хлебом (если есть), причем фигурируют консервированное масло в жестянках, и консервированное сгущенное молоко, иногда ветчина и сухое мясо, по-английски; но желающие могут иметь чай и раньше. В полдень следует завтрак из двух блюд, в шесть часов обед из трех блюд и в девять вечерний чай. Председает за столом всегда старший офицер, а хозяйством офицерского стола заведует "содержатель", избираемый всем обществом из своей среды. По большей части, обязанность эта падает на штурмана, механика или артиллериста. Гардемарины и кондукторы пользуются офицерским столом, но едят отдельно: у них имеется своя особая общая каюта, в центральной части судна, между машинным отделением и жилою палубой, служащая им и спальной, и столовой. И набито же их там, как сельдей в боченке!... В офицерской кают-компании они не появляются иначе как по делам службы. Положение их вообще какое-то странное так сказать, межеумочное: ни офицер, ни нижний чин, ни воспитанник, или, пожалуй, отчасти и то, и другое, и третье вместе. При выговорах и внушениях, в одном случае им говорится: "Не забывайте что вы еще не офицер", а в другом: "Вы забываете что вы уже не школьник", или: "Вы не нижний чин чтобы позволять себе то-то и то-то". Но ближе всего, по характеру служебных обязанностей, большею частию впрочем не самостоятельных, а только подручные, их можно назвать по казачьи зауряд-офицерами. Сами же гардемарины, определяя род своего положения, нередко в шутку называют себя гермафродитами.

   В чем состоят развлечения кают-компании? Какая бы то ни было игра в карты ни в каком случае на судне не допускается. Можно играть только в шашки, шахматы, домино и в триктрак, но отнюдь не на деньги, а только "в пустую", и изо всех этих игр, как я заметил, триктрак является преобладающею. На тех судах где в кают-компании есть пианино, желающие могут играть на нем, составлять из себя вокальные хоры, задавать себе концерты, в особенности если есть между офицерами любители играющие на каком-либо ином инструменте; но все это не позже как до десяти часов вечера,- урочное время когда огни, за исключением одной лампы, гасятся. Иногда, впрочем, с разрешения командира судна, время это может быть продлено и до полуночи, даже несколько позднее. Курить разрешается только в кают-компании, и для этого там у дежурного вестового всегда имеется тлеющий фитиль в медном фонаре, который они подносит вам каждый раз для закурки. Разговоры в вольнодумном роде на политические и религиозные темы строго исключены из цикла бесед допускаемых в кают-компании и это, конечно, весьма благоразумно чтобы не задевать ни чьих личных убеждений и не возбуждать неприятных споров. Но можно сколько угодно вести беседы чисто научного, военного, специально морского и литературного характера, для чего судовая библиотека всегда может дать достаточные темы. Каталог ее именно к этому и приспособлен; он не велик, но составлен весьма удачно и разнообразно. Остается, стало быть, чтение,- и действительно, морские офицеры в часы досуга посвящают ему немало времени, что весьма заметно отражается на уровне их общего развития. Вообще, вступая в кают-компанию, вы входите в среду людей вполне образованных, благовоспитанных, в среду приветливо любезную и очень интересную, так как из ее членов почти каждый немало уже на своем веку поплавал, немало повидал прибрежных стран и народов земного шара, не мало переиспытал разных впечатлений и похождений, и у каждого в запасе собственной памяти всегда найдется много воспоминаний и тем для интересного разговора.

  

   6-го сентября.

   В два часа дня проходим мимо (траверз) белого маяка, расположенного на одной из седловин мыса Шантунга. Еще в девятом часу утра появились впереди, на северо-западе, первые признаки скалистых берегов китайского материка, а часа полтора спустя, с мостика уже можно было хорошо различать их зубчатые очертания. С моря они представляются сплошным массивом вулканического происхождения и, благодаря воздушной перспективе, кажутся лиловыми с более светлыми или темными оттенками, переходящими кое-где в синий. Восточная сторона береговых выступов и склонов совершенно обнажена: северные же склоны покрыты, словно сукном, изжелто-зеленою травкой, и местами видны на них как будто широкие ступени террасообразных пашен, которые не трудно отличить по их желтовато- и буровато-зеленым горизонтальным полоскам.

   Цвет воды, вчера еще иссиня темно-зеленый, сегодня, в виду берегов, по обыкновению принял несколько мутный, светло-зеленый оттенок с желтизной. На море полный штиль, даже флаг не колышется, и дым из трубы поднимается столбом почти вертикально.

   В половине третьего часа дня Шантунгский мыс с белым маяком был уже обогнут, и "Африка", взяв курс прямо на W, пошла мимо северных берегов Шантунга. Склоны этих берегов на всем их, видимом от нас, протяжении, кончаются скалистыми обрывами, отвесно спадающими прямо в море. Кое-где небольшими островками рассеяны отдельные скалы, на которых склоны, обращенные к северу, все так же покрыты травой как бы в виде желто-зеленых пятен или плешин на красновато-буром черепе каменных массивов. Эта травянистая растительность именно северных склонов, в то время как склоны, обращенные к остальным странам света, совершенно голы, является, на мой взгляд, одною из характеристических особенностей Шантунского берега и зависит, вероятно, от того, что на северные склоны не падают всесожигающие лучи солнца. Но более возвышенные вершины гор, что виднеются позади пояса береговых скал, совершенно каменисты и голы даже на северных склонах, хотя наибольшая из них, носящая название Ваде, не превышает 1.860 футов над поверхностью моря. Природа этих берегов дика и пустынна: нигде не заметили мы на них человеческого жилья, и даже рыбачьих парусов не видно.

   Плывем дальше, но характер берегов все такой же, с тем разве отличием, что отвесы скал изредка прерываются и как бы расступаются, чтобы дать место отлогим песчаным откосам, сбегающим в море плоскою низменностью. И все та же унылая голь: за исключением сукнистой травки, нигде не единого кусточка, не то что деревца, - и так-то весь день, с утра до вечерней тьмы, тянулись в левой руке от нас эти скучные скалы. Даже надоело глядеть на них.

   Ровно в восемь часов вечера пришли мы на Чифуский рейд, застопорили машину и отдали левый якорь на глубине 7 1/2 сажен. Вокруг нас там и сям мелькали огоньки судовых огней на мачтах английской эскадры, от начальника коей тотчас же был прислан на "Африку" флаг-офицер поздравить русского адмирала с прибытием.

  

   Иностранные эскадры на Чифуском рейде. - Обмен салютов и визитов. - Характер рейда. - Серебристые туманы и их влияние на нервы. - Компрадорский магазин Зитас и К°. - Европейский участок города. - Янтай или Tower-poиnt. - Китайская таможня. - Большая цистерна. - Морские купанья и гостиницы.- Христианские церкви и католический монастырь. - Характер европейских построек. - Китайские кварталы Чифу и их торгово-промышленная деятельность. - Присутственные места. - Местный начальник и его обязанности. - Буддийские молельни. - Огороды и плантации. - Цирульни и съестные заведения. - А. М. Старцев⁸ и его дом в Чифу. - Английские каверзы. - Чифуский камень. - Китайская крепость и ее военные запасы. - Пароходные компании. - Торговое значение Чифу. - Состояние русского чайного дела в Китае. - Русская общественная жизнь в Ханькоу. - Вопрос о Ханьковском православном храме. - Дождливый день на рейде. - Визит английского адмирала. - Возвращение в Нагасаки.

  

   7-го сентября.

   С. С. Лесовский рассчитывал заранее найти на Чифуском рейде английского и французского адмиралов, командующих эскадрами своих наций в водах Тихого океана, и даже шел сюда нарочно с тою целью, чтобы повидаться с ними и, кстати, познакомиться с местоположением и современным состоянием этого порта, куда в последнее время нередко заходят военные суда всех морских наций. Тем не менее, для нас было некоторым сюрпризом, когда наутро мы увидели, что здесь стоят целые эскадры военных судов: пять английских, четыре германские, три французские, два американские и одно испанское, - словно все они собрались нарочно в ожидании нашего прибытия посмотреть, что из этого выйдет {В cоcтавt английской эскадры: яхта Виджилент (Vиgиlant), под флагом вице-адмирала Кута (Coote), корветы: Модест (Modest) и Энкаунтер (Encaunter), шлюп Альбатрос (Albatros) и канонерская додка Лили (Lиly). В составе германской эскадры: корвет Винета (Vиneta), командир Цирцов (Zиrzow), который вместе с тем и начальнак отряда; корвет Фрейя (Freya) и канонерские лодки Циклоп и Вольф. Французская эскадра из двух корветов: Themиs, под флагом контр-адмирала Дюперре (Duperrè) и Querquelen и одно авизо. Американская эскадра из двух судов: колесный пароход Ашелот и канонерскаа лодка Алерт. Испанский корверт Донья Мария де-Молина.}. Тут же находился и наш русский стационер, канонерская лодка "Нерпа", а ближе к берегу - китайская канонерка "Тай-Ан" и целая флотилия военных джонок.

   Начался гром салютов. Сначала мы приветствовали своими пушками английского вице-адмирала Кута, так как на основании международных морских обычаев из двух адмиралов равного чина первым салютует тот, кто пришел в порт позднее; потом Кут нас, потом опять мы, но на сей раз уже не его собственно, а английский флаг; потом Кут отсалютовал нашему флагу; потом мы германскому, германский нашему, мы французскому, французский нашему и так далее. А командир китайской канонерки "Тай-Ан" (он же начальник и здешней флотилии военных джонок), когда его спросили с нашей стороны, будет ли он отвечать в случае нашего салюта китайской нации, сам поспешил поднять у себя русский военный флаг и первый отсалютовал ему двадцать одним выстрелом вместо пятнадцати, и мы ему тоже двадцать одним ответили. Ужасно много сожгли пороху...

   С. С. Лесовский сделал визит вице-адмиралу Куту. Что же до французского адмирала Дюперре, то оказалось, что он в отсутствии, в Пекине. Затем представители прочих эскадр и судов явились с визитами к Степану Степановичу, причем начальник германского отряда - бравый, высокий штаб-офицер - поразил нас своею чисто сухопутною франтовою выправкой, какой в моряках других наций мы не встречаем. На эти визиты отвечал А. П. Новосильский как флаг-капитан русской эскадры. Словом, во взаимных любезностях не было недостатка, и заняли они довольно долгое время.

   Но зато вовсе уж не любезны в отношении нас оказались местные компрадоры. На английские суда они доставили и свежую провизию, и пресную воду, а к нам даже и не подумали заглянуть, хотя бы из коммерческого любопытства, не нужно ли, мол, чего. А уж как у нас-то нуждались на сегодня в свежих припасах и как ждали этих компрадоров!.. Нечего делать, пришлось спустить "четверку" и самим ехать к ним на берег. Если гора не хочет идти к Магомету, то Магомет сам пойдет к горе. Пользуясь случаем, чтобы взглянуть вблизи на китайский город, я с М. А. Поджио, что называется, "примазались" к нашему штабному "содержателю" Н. П. Росселю и вместе с ним и мичманом Поплавским спустились в утлую четверку.

   От места нашей стоянки до берега было мили четыре, так что грести нашим матросикам пришлось около двух часов, время более чем достаточное, чтобы присмотреться к окрестной местности.

   Чифуский рейд очень обширен, и моряки с нашего стационера даже хвалят здешнюю стоянку, которая, благодаря отличному илисто-песчаному грунту морского дна, совершенно безопасна; но, по их же отзыву, при восточных, северных и северно-западных ветрах на рейде разводится весьма беспокойная зыбь, направление коей часто не соответствует направлению дующего ветра, и в таких случаях военным судам приходится переходить под прикрытие мыса Чифу или на SW от острова Кунг-Кунг. В особенности неприятны северные ветры, когда сообщение с берегом почти прекращается, вследствие чего погрузка на суда каменного угля и наливка водой становятся невозможными, да и доставка съестных припасов делается сомнительною, так как на обратном пути от судов приставание к берегу у совершенно открытой шлюпочной пристани очень опасно. Навигация не прекращается здесь круглый год, хотя в январе и феврале на отмелях стоит сплошной лед, а по рейду плавают свободные льдины. Рейд хорошо распознаваем и в ночное время благодаря маяку, устроенному на возвышенном (в 200 футов) пункте Кунг-Кунга. Этот небольшой островок виднеется вправо от нас вместе с целою грядою других меньших островков или, вернее, надводных камней, торчащих на отмелях. Они совершенно голы и безжизненны, а по внешней форме наши сибирские моряки очень характерно называют их "коврижками". Влево от нас тянется небольшая цепь материковых возвышенностей, из коих самая большая не превышает 1330 футов, но горы эти так же совершенно голы, как и гряда Кунг-Кунг. Впереди на общем фоне берега несколько выделяется темный скалистый горб Чифуского мыса, где белеют какие-то строения. Зелени нигде не заметно, и в целом картина эта с рейда производит довольно безотрадное впечатление.

   На полпути встретили мы легкую гичку под русским коммерческим флагом с четырьмя гребцами-китайцами. Господин в европейском костюме, сидевший на руле, приветствовал нас поклоном и, отрекомендовавшись, спросил, кто пришел на русском судне. Ему ответили, что адмирал Лесовский, и лодки наши разминулись. То был русский купец А. Д. Старцев, обыкновенно проводящий летние месяцы в Чифу, где у него есть участок земли и прекрасный дом, построенный в лучшем месте города.

   Солнце было скрыто за легкою белесоватою дымкой, которая ровно и сплошь затянула все небо до краев горизонта, так что окружающие предметы кидали от себя лишь самую слабую почти незаметную тень; но несмотря на это, зной чувствовался весьма сильно, а белесоватая дымка, обладавшая какою-то особенною серебристостью, отражалась на совершенно гладкой поверхности вод сплошным серебряным отсветом, который сильно раздражал нам глазные нервы. В этом ровном, без малейшей зыби металлически белом и как бы тускловатом блеске было что-то неприятное, гнетущее. Позднее мы узнали, что такое состояние атмосферы и зависящий от него отсвет воды нередко влияют очень болезненно в особенности на новичка, не принимающего своевременно должных предосторожностей. Я испытал на самом себе это странное действие невидимого солнца, и случилось это вот каким образом.

   Плыли мы в нашей четверке и, от нечего делать, разбирали по национальным флагам, какие суда разбросанным стоят там и сям по рейду, как вдруг замечаю я, что мои глаза теряют способность различать цвета предметов, которые все стали казаться мне какими-то серовато-темными, как на фотографии; а затем и самые эти предметы начали как-то тускнеть, двоиться, путаться и сливаться между собою, а в глазах у меня зарябили зигзаги и дуги из мелких серебряных зубчиков с черною каемкой. Никогда еще не испытав подобного явления, я закрыл веки, чтобы дать отдохнуть глазам, но это помогло весьма мало. Предметы, хотя и перестали сливаться, но красок их все-таки различить я не мог, как ни старался. Между тем четверка наша подошла к северо-западной оконечности Чифуского мыса и там пристала к совершенно открытой с моря пристани, оставя вправо от себя целый плавучий город китайских сампангов и джонок, изукрашенных пестрыми флагами. Между последними развевалось несколько красных штандартов на военных джонках как их отличительный признак. На берегу первым делом надо было отыскать какого-нибудь компрадора. В числе нескольких попавшихся навстречу нам китайцев один оказался маракующим кое-что по-английски. Он понял обращенный к нему вопрос и указал на магазин, принадлежащий немецкому торговому дому Зитас и К°. В Чифу существуют три таких магазина, но этот считается лучшим, так как у него можно получить почти все. что нужно для снабжения судов, и приказчики его, имея отличные шлюпки, выезжают к судам почти во всякую погоду. Представитель фирмы оказался немцем, и притом очень любезным немцем. Он принял нас в своей конторе рядом с магазином, и по обычаю европейцев крайнего Востока немедленно предложил манильских сигар и выставил целую батарею "прохладительных", между которыми рядом с содовою водой фигурировали разные бальзамы, ликеры, эссенции, коньяк, вина и пиво. Пока Россель занимался реестровкой необходимых ему хозяйственных припасов, мы пошли осматривать компрадорский магазин, вполне достойный того, чтобы дать о нем читателю хотя приблизительное понятие. Четыре обширные залы, защищенные от солнца большими жалюзи, вследствие чего в них всегда господствует полусумрак, были наполнены длинными столами и рядами полок, восходивших до потолка, где находились всевозможные предметы морского обихода: парусина, пенька, канаты, веревки и бичева, мазильные кисти и краски, гуттаперчивые рукава, помпы, анкерки, блоки, фонари и компасы, термометры и барометры, морские бинокли и трубы, механические лаги, астролябии и астрономические инструменты, меркаторские и мореходные карты, хронометры и песочные часы, койки, подушки и байковые одеяла, жестянки со всевозможными консервами, бочонки спирта, рома, вина, смолы и масла, ящики сигар и галет, голландские и швейцарские сыры, копченые колбасы, окорока и многое множество иных предметов и продуктов, которых не то что перечесть, но и разглядеть-то с