Одоевский Владимир Федорович - Дневник В. Ф. Одоевского 1859-1869 гг.

  

   "Литературное наследство", 1935, т. 22-24.

   Вступительная статья Б. Козьмина

   Редакция текста и предисловие М. Брискмана

   Комментарии М. Брискмана и М. Аронсона

   Scan ImWerden

   OCR Ловецкая Т. Ю

  

  

   Было время, когда автор печатаемого ниже дневника кн. В. Ф. Одоевские стоял в первых рядах русской литературы. В 30-х. и 40-х годах прошлого века его произведения читались, по свидетельству В. Г. Белинского, с "жадностью", с "восторгом"¹. Сам Белинский, судья и критик очень строгий, отзывался о сочинениях Одоевского в весьма лестных выражениях. В 1834 г. он писал, что в произведениях этого автора "виден талант могущественный и энергический, чувство глубокое и страдательное, оригинальность совершенная, знание человеческого сердца, знание общества, высокое образование и наблюдательный ум"². Высоко ценили творчество Одоевского и такие люди, как Пушкин и Гоголь, а его друг декабрист В. Кюхельбекер писал ему в 1845 г. из сибирской ссылки: "Тебе и Грибоедов и Пушкин и я завещали все наше лучшее; ты перед потомством и отечеством представитель нашего времени, нашего бескорыстного служения к художественной красоте и к истине безусловной?"³.

   Такая высокая оценка творчества Одоевского основывалась и на его незаурядном художественном даровании, и на его умении выдвигать в своих произведениях проблемы, глубоко интересовавшие его современников, и на оригинальной, освещении этих проблем, и на основательном знакомстве с философскими течениями его времени. Каких только вопросов не ставил Одоевский в своих художественных произведениях! Он писал и о границах человеческого познания, и о смысле жизни, и о значении науки и искусства, и о природе (художественного творчества, и теории Мальтуса, и о вере и атеизме, и о взаимоотношениях России и Запада, и о роли капитализма в экономическом развитии человечества. И по всем этим вопросам он умел выразить более или менее самостоятельное, оригинальное и облеченное в художественную форму мнение.

   Автор "Русских ночей" пользовался популярностью не только среди читателей, но и среди товарищей по перу. На вечерах, которые он устраивал по субботам, можно было встретить виднейших представителей литературы того времени. Недаром в 1838 г Шевырев писал Погодину про "петербургскую литературу", что "вся она на диване Одоевского".

   Это замечание Шевырева характеризует не только печальную немногочисленность кадров литературных деятелей того времени, но и положение, которое занимал среди них В. Ф. Одоевский.

   Однако, к 60-м годам, т. е. ко времени, к которому относится дневник Одоевского, положение последнего в литературе совершенно изменилось. Его литературная известность была уже вся в прошлом Большую часть лет, охваченных дневником, Одоевский провел в Москве в усердных занятиях по службе (он был тогда сенатором одного из московских департаментов Сената), среди немногочисленной группы друзей и светских знакомых и в удалении от литературы. Про Одоевского этого времени желчный писатель-эмигрант П. В. Долгоруков в своем журнале "Будущность" не без остроумия заметил, что он "между светскими людьми слывет за литератора, а между литераторами за светского человека"⁴. Эта полная яда фраза тем более была неприятна Одоевскому (см. запись в его дневнике от 24 ноября 1860 г.), что в глубине своей души он не мог не сознавать ее справедливости. "С половины 40-х годов, - пишет один из его биографов, - литературная производительность кн. Одоевского значительно ослабевает, почти прекращается совсем"⁵. Это еще не значит, что Одоевский перестал писать и печататься. Наоборот, до самой смерти Одоевского его фамилия довольно часто попадалась на страницах газет и журналов. Еще больше его произведений, написанных в 50-е и 60-е годы, осталось в рукописном виде, не найдя себе, по тем или иным причинам, доступа в печать. И о чем только не писал в то время Одоевский. Достаточно просмотреть опись его архива, хранящегося в рукописном отделении Государственной Публичной Библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, чтобы быть пораженным разнообразием тем, которыми интересовался и за разработку которых брался престарелый литератор. Среди его рукописей мы находим и трактаты "о том, что во всех явлениях есть период прекращения" или "о социальных между людьми отношениях", и рассуждения "о вреде водки" или "о распущенности прислуги". На ряду с произведениями по вопросам педагогики или музыкального искусства попадаются статьи и наброски "о грязи на улицах", "об осеннем воздухе", "о причинах пожаров", "о ретирадных местах", "об извлечении кубических корней", "об обществе дли распространения мира", "о солнечном затмении", "о пауперизме", "о судебной реформе и о суде присяжных", о том "иезуит может ли быть христианином" и т. д.⁶. Уже из этого перечня тем, затронутых Одоевским, ясно, что вся эта "литература" в сущности стоит вне литературы В качестве беллетриста Одоевский теперь больше уже не выступает. Значение его произведений редко выходит теперь за пределы интересов данной минуты. Если что из груды его писании за последнюю четверть века его жизни (он умер в 1869 г.) и сохраняет некоторое значение, - то это лишь его статьи на музыкальные темы, довольно высоко ценимые специалистами, не лишенная интереса и проникнутая бодрым оптимизмом статья или вернее стихотворение в прозе - "Не довольно", которым он опротестовал пессимистическое "Довольно" И. С. Тургенева⁷, и, наконец, дневник, только теперь становящийся достоянием читателей.

   Дневник этот относился ко времени, когда Одоевский уже отошел от художественной литературы. В 60-х годах, когда он писал свой дневник, он уже во многих отношениях был не тем человеком, каким знавали его читатели 30-х и 40-х годов. Во взглядах и убеждениях его к этому времени произошли большие перемены, и это весьма ярко отразилось на записях его дневника. Познакомиться, хотя бы кратко, с этими переменами необходимо для правильной оценки дневника, как исторического и историко-литературного документа.

   Сверстник декабристов, Одоевский не был их единомышленником. Несмотря на то, что в событиях 14 декабря принимало участие немало близких ему людей (его двоюродный брат А. И Одоевский, Вильгельм Кюхельбекер, совместно с которым В. Ф. Одоевский издавал в 1824 и 1825 гг. альманах "Мнемозина" и др.), сам он стоял вне того политического движения, представителями которого являлись декабристы. Не политика, а философия стояла для него на первом месте. Не французские политические мыслители, а метафизик Шеллинг владел всеми его помыслами. Еще в 1823 г. его двоюродный брат А. И. Одоевский язвительно отзывался об его увлечении "глубокомысленными умозрениями непонятного Шеллинга"⁸. В то время, когда члены декабристских обществ обсуждали вопросы о будущем политическом устройстве России, об отмене крепостного права и о необходимости истребления царской фамилии, В. Ф. Одоевский и его друзья по московскому кружку "любомудров" в "самосовершенствовании" искали способов "счастливить ближних своих". Как подобало истинным любомудрам, они ограничивались обличением страстей и пороков, не касаясь политических учреждений.

   Этот "аполитизм" Одоевского и его товарищей особенно усилился после рокового дня 14 декабря, суровой расправы с участниками неудачного восстания и торжества феодальной реакции. К самому началу 1830-х гг. относится глубокое увлечение В. Ф. Одоевского мистикой и усиленное изучение произведений Сен-Мартена, Пордеча, Як. Беме и тому подобных писателей. Тогда же определяются и политические убеждения Одоевского. Он выступает как убежденный сторонник существующего строя. Самодержавный деспотизм Николая I представляется ему наиболее совершенной формой правления, а крепостное право - результатом обусловленного природой неравенства людей. "Я не понимаю, - писал он в одном из своих не попавших в печать набросков, - другой формулы политического общества, кроме следующей. Старшие братья над меньшими и отец надо всеми". Во власти этого "отца", т е. русского царя, он усматривал "прибежище угнетенных, что-то священное, действующее, как высшая сила"⁹. Одоевский видит, что русская жизнь имеет много мрачных сторон; он знает, как сильно процветают в России произвол и лихоимство. Однако все это он считает только следствием неудачного подбора чиновников. По его мнению, поднять и укрепить добродетель чиновников и научить их относиться к подчиненным, как любящий и заботливый отец относится к своим детям, вполне достаточно для того, чтобы превратить Россию в страну наиболее счастливую в свете.

   Одоевский не видит надобности в уничтожении крепостного права. Он ограничивается проповедью гуманности в отношениях помещиков к своим крепостным. Рассматривая "звание помещика" как государственную службу, он предлагает подвергать "предварительному экзамену в ученом и нравственном отношении" всякого дворянина, "имеющего по наследству притязание на право помещика". В этом он видит вполне достаточную гарантию против злоупотребления помещичьей властью¹⁰.

   Социальное неравенство является в глазах Одоевского фактом, вытекающим из природы человека, обусловленным естественным неравенством способностей человека и потому неустранимым. "Глупый ненавидит умного, - пишет он, - по той же самой причине, по которой бедный ненавидит богатого, голодный сытого, трус храброго, подлец честного, невежда ученого - и из сего даже можно вывести доказательство, что неравенство между людьми не есть выдумка человека, но естественное состояние природы"¹¹. Все мечты о равенстве Одоевский отвергает, как вредные измышления "нелепых мечтателей XVIII века". Поэтому в своей утопии "4338-й год" он оставляет в неприкосновенности классовое неравенство: в России 44-го столетия по-прежнему будут существовать богатые и бедные, хозяева и слуги, трудящиеся и праздные. Даже в общественных столовых обеды подаются по особому прейскуранту, который будет "для каждого звания соображен с тою степенью пользы", какую это "звание" приносит государству¹².

   Рост рабочего движения на Западе и распространение социалистических идей сильно пугали Одоевского и способствовали укреплению в нем реакционных идей. "Сохраним, - писал он в 1849 г. в своей записной книжке, - нашу старую, добрую веру, полную миротворения и поэзии, сохраним нашу преданность царю, сему святому залогу русского единства и земской целости, не переймем у иностранцев ни их гражданского безумия, ни смут, ни раздора"¹³.

   Правда, в "Русских ночах", особенно в эпилоге, и в других произведениях Одоевского можно найти горячие филиппики против экономического рабства на Западе. Он возмущается наглой эксплуатацией труда капиталом и превращением рабочего в придаток к машине. В статье "Англомания", не появившейся в печати, Одоевский, признавая, что англичане "прекрасно делают перочинные ножики", подчеркивает, что успехи своей промышленности они "купили ценою человеческого достоинства". Рабочий умеет прекрасно делать винт, но "для всего прочего он глух, нем и слеп". Обследование положения детей, работающих на английских фабриках, показало, что "здесь все принесено в жертву золоту"¹⁴.

   Сознавая тяжелое положений и безысходную нищету рабочего класса на Западе, Одоевский ищет спасения не в создании общественного строя, основанного на уничтожении эксплуатации труда капиталом, а в различных мероприятиях филантропического характера, вроде учреждения домов трудолюбия, организуемых для борьбы с пауперизмом.

   Его сочувствие положению западного рабочего вытекало из таких же побуждений, которыми руководствовались английские консерваторы, поддерживавшие различные законодательные ограничения эксплуатации труда рабочих на фабриках и заводах. В этом сочувствии гораздо больше ненависти к буржуазии и страха перед нею, чем симпатии к пролетариату.

   Еще в 1820-х гг. Одоевский в своих произведениях отмечал переход дворянских имений в руки капиталистов и сближение обедневшей аристократии с плутократией. В рассказе "Утро ростовщика" он изобразил зазнавшегося и разжиревшего ростовщика-Процентина, улавливающего, подобно пауку, в свои сети нуждающихся в деньгах князей и графов. В другом рассказе "Клязьма, мельник и два его аполога" - Одоевский изображал разорение дворянства и запустение его усадеб, приписывая эти явления развращающему влиянию кредита, ведущего, по его мнению, исключительно к развитию роскоши, пьянству и разорению¹⁵.

   При этом ясно, что все симпатии Одоевского находятся на стороне оскудевающего дворянства. Успехи и растущее влияние буржуазии приводят его в ужас. Торжество "банкирского феодализма" - это болезнь, от которой гибнет Запад и которая начинает угрожать России.

   Победа буржуазии в глазах Одоевского знаменует победу грубого и материального над благородным, возвышенным и поэтическим. "Материальное направление века" он считает вредной односторонностью, ибо, с его точки зрения, человек нуждается не только в полезном, но и в "бесполезном", являющемся истинным "украшением жизни". "Науке гордых промышленников" Одоевский противопоставляет "средневековую мудрость", которая доводит человеческую мысль "до последних пределов", на ту высоту, где беспокойная мысль человека смиряется и претворяется в молитву создателю.

   Политические воззрения Одоевского эпохи 20-40-х годов совершенно отчетливо рисуют наш его, как характерного представителя дворянской культуры в эпоху приближающегося кризиса крепостнической системы. Одоевский типичен для эпохи дворянской реакции, последовавшей за поражением декабристов. Он - яркий представитель дворянства, надеющегося при поддержке николаевского абсолютизма спастись от опасности, грозящей ему со стороны развивающегося капитализма, одержавшего на Западе свои первые победы.

   Вот почему Белинский был совершенно неправ, когда он в одной из своих ранних статей рассматривал Одоевского, как убежденного врага "высшего", т. е. дворянского общества¹⁶. Правда, Одоевский в своих повестях и рассказах довольно резко обличает пустоту и тщеславие "светского общества", но это, как мы же убедились, не ведет его к отрицанию господствующей роли дворянства в общественной жизни. Единственный вывод, который делает он, сводится к совету всем не довольствующимся жизнью этого общества уйти в свой кабинет, завалиться книгами и из "мира существенного" перенестись в "мир идеальный", как это сделал Арист, герой очерка Одоевского "Странный человек" (1822 г.).

   Во второй половине 40-х годов в убеждениях Одоевского наметился значительный перелом, в результате которого его отношение ко многим вопросам, философским и политическим, сильно изменилось. Перелом этот стоял в связи с выяснившейся для Одоевского неизбежностью гибели крепостнического строя. Потребности экономического развития страны и ее производительных сил все более приходили в противоречие с ее социально политическим укладом. Экономическая необходимость заставляла помещиков задуматься над вопросом о неизбежности отмены крепостного права. Одоевский, готовый ранее заимствовать с Запада его технику, но решительно открещивавшийся от его экономики, должен был признать необходимость коренного реформирования общественного строя России. Это отразилось на всем миросозерцании Одоевского и в первую очередь на его философии. От идеализма он переходит к своеобразному реализму и навсегда отказывается от своего прежнего стремления "найти абсолют в науке и в искусстве".

   "Моя юность, - вспоминал на склоне лет Одоевский, - протекла в ту эпоху, когда метафизика была такою же общею атмосферою, как ныне политические науки. Мы верили в возможность такой абсолютной теории, посредством которой возможно было бы построить (мы говорили конструировать) все явления... Мы немножко свысока посматривали на физиков, на химиков, на утилитаристов, которые рылись в грубой материи"¹⁷.

   Увлеченный в то время идеями Шеллинга Одоевский питал твердую уверенность в бессилии опыта и ограниченности основанного на нем знания. "Удивительно, - писал он, - как опыт, который многими еще так высоко ценится, не научил своих защитников, что со времен потопа не было собственно ни одного совершенно чистого, ни совершенного верного опыта; что все важнейшие открытия сделаны вследствие неверных опытов... Лишь умозрительно рассматривая царство науки и искусства, можно видеть, где и чего недостает ему, и обратить на то внимание, ибо в этом и состоит открытие... Новые идеи могут приходить в голову только тому, кто привык беспрестанно углубляться в самого себя, беспрестанно представать перед собственное свое судилище и оценять все малейшие свои поступки, все обстоятельства жизни, все невольные свои побуждения, в сии минуты внезапно раскрываются перед ним новые миры идей" ¹⁸.

   В 50-х и 60-х годах отношение Одоевского к опыту и интуиции совершенно меняется. Он безвозвратно отказывается от "всех схоластических разглагольствований об абсолютных идеях, о врожденных идеях, а равно и ожиданий, что когда либо, например, при большем усовершенствовании человечества, эти абсолютные идеи упадут к нам с потолка". Теперь он признает и подчеркивает, что "а_б_с_о_л_ю_т_н_а_я _и_с_т_и_н_а_ _м_о_ж_е_т_ _н_а_х_о_д_и_т_ь_с_я_ _л_и_ш_ь_ в _о_п_ы_т_н_о_м_ _н_а_б_л_ю_д_е_н_и_и". "Даже аксиома 2х2 = 4, - говорит он, - отнюдь не упала с потолка", ибо "эта аксиома есть не что иное, как сокращенная формула опытного наблюдения над тем, как образуется число четыре". "Как только наука начинает подчиняйся какому либо авторитету, к_р_о_м_е_ _а_в_т_о_р_и_т_е_т_а_ _ф_а_к_т_о_в, _в_ы_р_а_б_о_т_а_н_н_ы_х_ _д_о_б_р_о_с_о_в_е_с_т_н_ы_м_ _н_а_б_л_ю_д_е_н_и_е_м, так она становится бесплодною"¹⁹.

   С резким переломом в области философских идей совпало и изменение политических взглядов Одоевского. Правда, и теперь он по-прежнему остается убежденным монархистом и отрицательно относится к ограничению власти царя. В возможность введения в России конституции он не верит, так как этому препятствует, по его мнению, недостаточная политическая развитость русского народа. "Едва ли через сто лет Россия будет готова к парламенту", - писал он в 1854 г.²⁰. Однако он понимает, что реформы насущно необходимы для России. Значительный рост числа крестьянских волнений, обнаружившийся в 40-х и 50-х годах и показывавший, насколько обостренным становится положение дел в деревне, не мог не произвести впечатления на Одоевского. "Лишь во время произведенными реформами, - пишет он в 1857 г. - можно остановить насильственное вторжение гибельных, фантастических нововведений". Не меньше чем волнения крестьян, пугают его политические притязания дворянства, обнаружившиеся во время подготовки и проведения в жизнь крестьянской реформы. В одной записке, предназначавшейся для подачи Александру II, Одоевский писал: "До тех пор Россия будет сильна, и спокойна, пока в ней не заведется то, что на Западе называется аристократией и что основано совершенно на иных началах, нежели наше дворянство"²¹.

   В 50-х годах Одоевский проявляет горячий интерес к отмене крепостного права, видя в этом гарантию спасения России от грозящих ей бед. "Готовившаяся тогда крестьянская реформа, - вспоминает А. П. Пятковский, - поглощала все внимание кн. Одоевского, и он с глубоким чувствам говорил о том обновлении, которое внесет эта реформа в русскую жизнь"²². Вопреки истине, ему начинает теперь казаться, что он "всегда и везде утверждал необходимость уничтожения крепостничества"²³. 19 февраля 1861 г. было одним из счастливейших дней в жизни Одоевского. Ежегодно он отмечал эту дату устройством званых вечеров. "Говорить ли, - писал он в 1867 г., отвечая на тургеневское "Довольно", - что с 19 февраля 1861 г. России пережила, по крайней мере, два века. Кто этого не чувствует? Все силы ее подвинулись: напряжены все мышцы ее могучего организма, новая, свежая кровь струится в его жилах; стройно дышит он новым дыханием жизни. Наука, правда, у нас развивается медленно, но все шире и шире; поселянин, отдохнувший от барщины, начинает в свободном труде сознавать самого себя, понимать свое неведение и необходимость из него выйти"²⁴.

   Восторженное отношение Одоевского к реформе 19 февраля ярко отразилось на его дневнике. Он преклоняется перед Александром II. "Нынешний государь, - записывает он 3 мая 1862 г., - величайший из государей русских". Он негодует на продолжающийся произвол администрации, находя, что своими злоупотреблениями она разрушает "веру в государя". "Нет у государя добрых помощников, - со скорбью пишет он 24 октября 1868 г., - а лишь честолюбцы или лентяи".

   Главное, за что ценит реформу 1861г. Одоевский, - это то, что, по его мнению, она гарантирует Россию от потрясений, грозящих Западу. "Дух бродит повсюду, над всей Европой, над Китаем, над Америкой, - пишет он - Луи Наполеон и Крымская война, итальянская война, Польша и проч. суть взрывы этого подземного духа. В России открыт для него клапан - о_с_в_о_б_о_ж_д_е_н_и_е_ _к_р_е_с_т_ь_я_н"²⁵.

   С не меньшим одобрением, чем к отмене крепостного права, относится Одоевский и к земской и судебной реформам. В них он видит залог обновления и оздоровления администрации, компрометирующей своими злоупотреблениями монарха.

   В соответствии с этим Одоевский чрезвычайно враждебно настроен по отношению к крепостникам, не желающим примириться с реформой 19 февраля и мечтающим компенсировать себя за отнятых у них рабов ограничением власти царя. Он сравнивает их с героями фонвизинского "Недоросля" Их он винит в политических интригах. Изданная в 1861 г. прокламация "Великорус", по его мнению, написана под влиянием партии помещиков, недовольных отменою крепостного права (запись в дневнике 30 июня 1861 г) Равным образом и другие прокламации, в большом числе выходившие в 1861-1863 гг., он готов приписать печальникам "об отмене крепостного права", надеющимся, что "заведя смуты, они как-нибудь в мутной воде восстановят свою желанную мечту - крепостное право"²⁶. В 1865 г. он записывает в дневник о своем расхождении с весьма ценимым им до того Катковым, которого теперь он обвиняет в том, что он "взял сторону феодализма" (запись 8 сентября).

   К оппозиции дворян-помещиков Одоевский относится резко отрицательно, независимо от того, откуда эта оппозиция исходит: от крепостников ли или же со стороны дворян-либералов. Свои взгляды на роль дворянства он изложил в протесте, написанном им по поводу оппозиционного выступления московского дворянства в 1865 г. <см. его записи об этом выступлении в дневнике за указанный год) Протест этот он предполагал опубликовать в газетах за подписями дворян, разделяющих его точку зрения.

   Основная задача дворянства, по мнению Одоевского, сводится к тому, что оно должно "содействовать искренно и честно, с доверием и любовью, тем благодатным преобразованиям, которые ныне уже предначертаны мудрым нашим государем". Для достижения этого дворянам необходимо: "приложить все силы ума и воли к устранению остальных последствий крепостного состояния, ныне с божиею помощью уничтоженного", "принять добросовестное и ревностное участие в деятельности новых земских учреждений и нового судопроизводства", "не поставлять себе целью себялюбивое охранение одних своих сословных интересов исключительно, не искать розни с другими сословиями перед судом и законом, но дружно и совместно со всеми верноподданными трудиться для славы государя и пользы всего отечества"²⁷.

   Еще более враждебно, чем к дворянской оппозиции Одоевский относился к революционному движению, развертывающемуся в России его времени. В 1864 т. он отмечает в своем дневнике, что правительство делает большую ошибку, не опубликовав до сих пор материалов по делу декабристов, чтобы все могли убедиться, "какую белиберду затевали декабристы" (запись 12 октября). Петрашевцы в глазах Одоевского - "безумцы". "Я отправил бы их, - пишет он, - в богадельню Преображенского раскольничьего кладбища, пусть бы на практике отведали коммунизма"²⁸. Герцена он расценивал как беспочвенного "лже-народника". В 1860 г. он негодует на увеличивающуюся строгость цензуры, находя, что это содействует росту влияния и значения герценовского "Колокола" (запись в дневнике 20 марта 1860 г.). Тогда же он набрасывает проект мер для борьбы с эмигрантской печатью и предлагает опубликовать биографии Герцена, Огарева, Долгорукова и других эмигрантов, рассчитывая подорвать этим значение их литературной деятельности. "Оценка сих господ, - читаем мы в проекте Одоевского, - написанная ловко, забавно и без всяких личностей, уничтожила бы наполовину действие их изданий на публику"²⁹. В "Что делать?" Чернышевского он не находит ничего кроме "нелепости и болтовни" (запись 2 января 1861 г.). "Нигилисты" приводят Одоевского в совершенный ужас, и он c серьезным видом вносит в свой дневник слова, слышанные им от одной дамы, утверждавшей, что "одно из правил нигилистов - не быть опрятными" (28 октября 1866 г.). О степени политической сознательности Одоевского можно судить по тому, что развитие революционного движения он объясняет интригами ненавидящих Россию иезуитов. "Нигилизм, - пишет он, - есть порождение иезуитов" (запись в дневнике 29 января 1863 г. и 26 марта 1864 г.). Вслед за Катковым он преувеличивает и влияние поляков на развитие революционного движения в России. "Выражение: Россия отравлена поляками - не гипербола", - пишет он в своем дневнике после покушения Каракозова на Александра II (запись 4 августа 1866 г.).

   Относясь враждебно к революционному движению, Одоевский отвергает и социализм Он резко критикует тех, кто видит в социализме "нечто похожее на науку, словом, нечто серьезное, заслуживающее внимания", Одоевский готов признать, что социализм прав в своей критической части, что в основе его лежит вполне законное "стремление сделать наивозможно большее число людей участниками в благах природы". Однако средства, которые предложены для достижения этой цели социализмом, представлялись Одоевскому не более, как "мечтательными теориями", не осуществимыми в действительности. Постепеновец Одоевский считает социализм вредным, поскольку его приверженцы намерены достичь общественного преобразования "скачком, тогда как ни в человечестве, ни в природе ничто скачком не делается", а все развивается постепенно. Поэтому Одоевский ищет иных средств осуществить "счастье всех и каждого". Человечество должно, по его мнению, ожидать своего спасения не от "попыток осуществления беспочвенных мечтаний социалистов, а только от науки; ее развитие откроет человеку не только законы природы, но и законы общественной жизни"³⁰.

   "В России все есть, - писал Одоевский в 1868 г., - а нужны только три вещи: наука, наука, и наука". Исходя из этого, Одоевский мечтал о наступлении времени, когда "русские люди" будут машинистами на фабриках, на железных дорогах, на пароходах, когда "научившийся мужичок будет заправлять деревенскими локомобилями, да и сам еще приспособит их к мастному делу"³¹.

   Блестящее развитие науки и техники на Западе примирило Одоевского с западно-европейскими порядками, и он отказался от тех мыслей о близкой гибели западной культуры, которые он высказывал в 30-х и 40-х годах. Одновременно он должен был признать и необходимость серьезных реформ русской жизни и русских социально-политических порядков. Из апологета крепостничества он становится его врагом, из сторонника привилегий дворянства он превращается в их противника.

   Эта перемена во взглядах Одоевского облегчалась для него условиями его личной жизни.

   Представитель одного из древнейших русских дворянских родов, к середине XIX столетия обедневшего и утратившего свое былое значение, Одоевский в экономическом отношении был очень мало связан с дворянством. Его недвижимое имущество сводилось исключительно к небольшой мызе Ронгас в Выборгской губернии, но этот "кусочек камня посреди воды" не приносил ему никакого дохода³². Приходилось искать другие источники для обеспечения своего существования. Одоевский жил не на доходы от поместья, а на жалованье, которое он получал по своей службе сначала в Публичной Библиотеке в Петербурге, а позднее в одном из департаментов Сената. Таким образом, он был по социальному положению своему гораздо более чиновником, чем дворянином.

   Мы уже знаем, какое громадное значение для будущего России он придавал удачному подбору чиновников. С его точки зрения долг каждого честного и желающего блага России человека - идти на государственную службу, чтобы помогать царю и правительству в их ответственной и сложной работе. Еще в 1835 г. Одоевский формулировал эту мысль устами одного из своих героев.

   "Служба - у нас в России единственный способ быть полезным отечеству. Толкуй мне что хочешь про почтенное, высокое звание поэта, ученого, про его обширный круг действия - все это справедливо, да не у нас. Что у нас литература? Ведь охота же писать для тех, которые ничего не читают... У нас нет врожденного, непроизвольного стремления к просвещению. Скажи, кто у нас заводит школы? Правительство. Кто заводит фабрики, машины? Правительство. Кто дает ход открытиям? Правительство. Кто поддерживает компании? Правительство и одно правительство. Частным людям все эти вещи и в голову не приходят. Правительству нужны люди для его предприятий; отдаляться от него значит удаляться от того, чем движется, живет, чем дышит вся Россия"³³.

   В другом своем произведении - в пьесе "Хорошее жалованье, приличная квартира, стол, освещение и отопление" (1836 г.), изображая мир чиновников - карьеристов и лихоимцев, - Одоевский видит одну опасность для него - в лице "чиновников-литераторов из хороших фамилий". Выведенный в этой пьесе представитель таких чиновников граф Рельский, сочинитель повестей сатирических и фантастических (фигура несомненно автобиографического порядка), является в то же время чиновником, исключительно добросовестно относящимся к своим обязанностям и безжалостно преследующим всякие чиновничьи злоупотребления³⁴.

   Не менее характерен фантастический рассказ Одоевского "Сегелиель". Сегелиель - падший дух, по воле автора превращающийся, ради искупления своей вины, в русского чиновника, поступающего на государственную службу, для того, чтобы быть полезным человечеству. Сегелиель не знает личной жизни, он целиком погружен в интересы службы. Каждое дело, которое ему приходится выполнять, он изучает внимательно и всесторонне, подвергая его философскому обсуждению. П. И. Сакулин остроумно охарактеризовал этот рассказ Одоевского как "бюрократическую мистерию", и правильно подчеркнул его автобиографическое значение³⁵.

   Современники, знавшие Одоевского по его службе в Сенате, свидетельствуют, что он был именно таким усердным, добросовестным и проникнутым сознанием важности своего дела чиновником, каким он изображал графа Рельского и Сегелиеля. Об этом же свидетельствует и дневник Одоевского. Ряд записей, внесенных на его страницы автором, показывает, насколько он отличался в отношении к своим служебным обязанностям от сослуживцев, всецело полагавшихся на секретарей и считавших лишним знакомиться с делами, по которым им приходилось выносить решения.

   Человек уже пожилой, Одоевский в 60-х годах примкнул к той молодой бюрократии, которая стремилась спасти царский абсолютизм при помощи реформ. Недаром крупнейший представитель этой бюрократии Н. А. Милютин был для Одоевского единственным государственным человеком в России того времени (запись в дневнике 26 декабря 1866 г.). Характеризуя русскую бюрократию XIX века, В. И. Ленин списал: "Пополняемая, главным образом, из разночинцев, эта бюрократия является и по источнику своего происхождении, и по назначению и характеру деятельности глубоко буржуазной, но абсолютизм и громадные политические привилегии благородных помещиков придали ей особенно вредные качества. Это постоянный флюгер, полагающий высшую свою задачу в сочетании интересов помещиков и буржуа"³⁶. Такой двойственный характер политических устремлений русской бюрократии, ярко отразившийся на истории реформ, проведенных ею в 60-е годы, положил отпечаток и на дневник Одоевского. Автора этого дневника можно рассматривать как рядового представителя либеральной бюрократии эпохи так называемых "великих реформ".

   Этим определяется и характер дневника Одоевского, и степень того интереса, который представляет этот документ.

   В дневнике Одоевского мы не найдем сообщений о каких-либо крупных исторических фактах, неизвестных ранее. Нет в нем и ярких характеристик лиц, с которыми приходилось соприкасаться автору дневника. Его суждения о том, что ему приходилось наблюдать и слышать, не отличаются ни глубиной, ни оригинальностью. Одоевский остается в дневнике тем, чем он был в жизни - средним обывателем из рядов более или менее умеренно-либерального и образованного дворянства или - точнее - той его части, которая поддерживала свое существование не доходами от поместий, а служебным жалованием.

   Несмотря на это, дневник Одоевского - документ, представляющий значительный интерес для характеристики той эпохи, к которой он относится. Автор его старательно заносил на его страницы то, что ему приходилось видеть, читать и слышать. Сообщения политического и бытового характера чередуются в нем с новостями литературными, музыкальными и театральными. О фактах, известных по другим источникам, автор нередко сообщает интересные детали, уточняющие картину событий того времени. Борьба вокруг крестьянской реформы, революционное движение тех лет, либеральная и крепостническая дворянская оппозиция правительству - таковы наиболее значительные и острые темы, затрагиваемые дневником Одоевского. Ряд записей характеризует отношение автора и людей его типа к Чернышевскому и "нигилистам", с одной стороны, и к "властителю дум" реакционеров того времени - Каткову, с другой. Представляют интерес и записи его об Ап. Григорьеве, Соллогубе, Лескове и других писателях. Наконец, интересны и характерны внесенные им на страницы дневника обывательские слухи и разговоры по поводу различных событий, волновавших людей того времени.

   Дневник Одоевского охватывает десятилетие (1859-1869), имевшее большое значение в истории русской социально-экономической, политической и умственной жизни XIX века. В это десятилетие Россия сделала "первый шаг по пути превращения чисто крепостнического самодержавия в буржуазную монархию"³⁷. Каким бы уродливо компромиссным характером ни отличалась реформа 19 февраля 1861 г. - а она и не могла быть иной, поскольку она являлась "буржуазной реформой, проводимой крепостниками" - тем не менее она представляла собою "крупный исторический перелом". "19 февраля 1861 года, - писал В. И. Ленин, - знаменует собой начало новой, буржуазной России, выраставшей из крепостнической эпохи" ³⁸.

   Для ознакомления с этой эпохой дневник Одоевского дает обильный материал. Поэтому он безусловно заслуживает того, чтобы сделаться достоянием читателей.

  

   ¹ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под ред. С. А Венгерова, т. IX, стр. 9 и 14.

   ² Там же, т. I, стр. 389

   ³ Отчет императорской Публичной Библиотеки за 1893 г., приложение, стр. 71

   ⁴ П. В. Долгоруков. Петербургские очерки. М, 1934, стр. 325.

   ⁵ А. П. Пятковский Из истории нашего литературного и общественного развития, ч. II, СПБ, стр. 267.

   ⁶ См. опись архива В. Ф Одоевского, составленную И. А. Бычковым и напечатанную в приложении к Отчету императорской Публичной Библиотеки за 1884 г.

   ⁷ "Не довольно" было напечатано в 1-й книге "Беседы Общества любителей российской словесности", М 1867 г.

   ⁸ А. И. Одоевский. Полное собрание стихотворений и писем. М.-Л. 1934 г, стр. 269.

   ⁹ П. Н. Сакулин. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский Мыслитель-писатель, т I, ч. 1, М. 1913 г., стр. 585.

   ¹⁰ Там же, стр. 586.

   ¹¹ Там же, т. I, ч 2, стр. 320

   ¹² Утопия "4338-й год" напечатана в книге: В. Ф. Одоевский "Романтические повести", Л. 1929 г.

   ¹³ О. Цехновицер. Вступительная статья к "Романтическим повестям" Одоевского, стр. 38-39.

   ¹⁴ П. Н. Сакулин. Назван. сочинение, т. I, ч. I, стр. 580-581.

   ¹⁵ Там же, стр. 204, 222-224.

   ¹⁶ В. Г. Белинский. Литературные мечтания. Сочинения, т. I, стр. 389-390. Вот, что писал здесь Белинский об отношении Одоевского к "высшему обществу". "Как глубоко и верно измерил он неизмеримую пустоту и ничтожество того класса людей, который преследует с таким ожесточением и таким неослабным постоянством! Он ругается их ничтожеством, он клеймит их печатью позора, он бичует их, как Немезида, он казнит их за то, что они потеряли образ и подобие божие, за то, что променяли святые сокровища души своей на позлащенную грязь, за то, что отреклись от бога живого и поклонились идолу сует, за то, что ум, чувства, совесть, честь заменили условными приличиями". Эта горячая тирада характеризует гораздо более ее автора, нежели действительное отношение Одоевского к верхушке дворянского общества. Впоследствии Белинский, как видно из его статьи о сочинениях Одоевского, убедился в своей ошибке.

   ¹⁷ Предисловие к несостоявшемуся собранию сочинений "Русский Архив", 1874 г, No 2, стр. 316-317

   ¹⁸ П. Н. Сакулин. Назван. сочинение, т. I, ч 1, стр. 483-484.

   ¹⁹ "Русский Архив" 1874, No 2, стр. 323 и 334

   ²⁰ О. Цехновицер Назван. статья, стр. 40.

   ²¹ Там же, стр. 40-41.

   ²² А. П. Пятковский. Назван. сочинение, стр. 281

   ²³ Там же, стр. 288.

   ²⁴ Беседы Общества любителей российской словесности, кн. 1-я, М., 1867 г., стр. 47,

   ²⁵ "Русский Архив" 1874, No 7, стр. 48

   ²⁶ Незаконченная и оставшаяся в рукописи статья "Закулисные проказы в роде преступлений". Цитирую по названной выше статье О. Цехновицера, стр. 39-48.

   ²⁷ А. П. Пятковский Назван. сочинение, стр. 285-286.

   ²⁸ П. Н. Сакулин Русская литература и социализм, стр. 455

   ²⁹ Этот проект Одоевского опубликован в "Русском Архиве" 1874 г, No 7 стр. 30-39

   ³⁰ П. Н. Сакулин. Русская литература и социализм, стр. 456-458.

   ³¹ См. брошюру Одоевского (изданную под инициалами: К. В. О.) "Публичные лекции профессора Любимова", М. 1863 г., стр. 21-22.

   ³² Н. Ф. Сумцов. Кн. В. Ф. Одоевский. Харьков, 1884 г., стр. 50.

   ³³ Рассказ "Петербургского письма", напечатанный в "Московском Наблюдателе" 1835 г., ч. 1, цитирую по книге П. Н. Сакулина "Из истории русского идеализма", т. 1, ч. 2, стр. 274

   ³⁴ Пьеса "Хорошее жалованье..." вошла в III т. сочинений Одоевского, изданных в 1844 г.

   ³⁵ П. Н. Сакулин. Из истории русского идеализма, т. I, ч. 2, стр. 64.

   ³⁶ В. И. Ленин. Сочинения, т. I, стр. 186.

   ³⁷ То же, т. XV, стр. 146.

   ³⁸ То же, т. IV, стр. 124; т. XV, стр. 143.

  

   "Кн. Одоевский имел намерение, с закрытием Сената в Москве, выдти в полную отставку и писать своя записки, для чего у него было собрано очень много материалов", писал друг Вл. Фед. Одоевского, А. И. Кошелев ("Записки", Берлин, 1884, стр. 195). Осуществить это намерение Одоевскому не удалось; но среда множества необработанных, черновых, часто без начала и конца, заметок, статей, набросков, писем Одоевского, сохранился его дневник за 1859-1869 гг. В продолжение последних 11 лет жизни Одоевский ежедневно педантически заносил в дневник все события своей личной жизни, литературные и музыкальные происшествия, политические события, старательно записывал доходившие до него слухи, разговоры, встречи, остроты, эпиграммы. Именно в этой непосредственности, в отражении сегодняшнего дня, без какого бы то ни было расчета на опубликование этих записей - особый интерес печатаемого дневника. Шестидесятые годы отразились в нем под углом зрения простодушного и часто наивного просвещенного либерала; суждения Одоевского, убежденного в том, что дела идут плохо только потому, что "нет у государя добрых советчиков", нередко покажутся читателю смешными; его либерально-бюрократическое умиление реформами - неуместным; но, при всей наивности своих политических установок, в своем дневнике Одоевский сумел передать ощущение событий бурного десятилетия русской общественной жизни, передать впечатление этих событий на либеральные круги современного русского общества, в отдельных любопытных деталях зафиксировать интересы этих кругов. В этом большая историческая и историко-литературная ценность дневника.

   Но дневник этот представляет и большой интерес, как материал для характеристики самого Владимира Федоровича Одоевского. В истории русской литературы Одоевский является несомненно фигурой далеко не заурядной. К сожалению, до сих пор его литературная и общественная деятельность изучена довольно слабо. Сравнительно полно освещен в литературной историографии, хотя и не всегда верно, ранний период ее - период любомудрия Одоевского. Гораздо поверхностнее господствующие представления об Одоевском 50-60-х гг. Его эволюция, крутой поворот его идеологических позиций вызывает до сих пор недоумение исследователей; современники-биографы Одоевского, смазывая противоречия, рисовали иконописный облик благодушного и любвеобильного, полного оптимизма и энергии филантропа и умилялись серьезности, с которой Одоевский относился к служебным поручениям, вроде исследования о пресловутом сомовьем клее или вредных насекомых. Печатаемый дневник, на ряду с разительными примерами подлинной и неутомимой энергии старика Одоевского, помогает разрушению этого иконописного облика; проясняется фигура этого вечного труженика, все чаще и чаще задумывающегося над тем, "сколько было работы... а как мало я успел сделать такого, что бы могло остаться после меня".

   "Будь писатель, ученый, воин, судья, но трудись непременно, непременно трудись", - убежденно писал молодой Одоевский еще в 1825 г в "Разговоре двух приятелей" ("Моск. Телеграф", ч. 2, No 5, стр. 82). Но уже в 40-х годах Одоевский заметил, что "сделал в жизни большую глупость... старался на сем свете кое что делать и учился искусству кое что делать". (Бумаги Одоевского, перепл. 95) А к началу 60-х годов относится замечательное высказывание Одоевского, проливающее свет на истинный характер этой, умилявшей биографов, практической деятельности Одоевского: "Мое убеждение: все мы в жизни люди з_а_к_о_н_т_р_а_к_т_о_в_а_н_н_ы_е; контракт может быть прекрасный, пренелепый, но мы его п_р_и_н_я_л_и, родясь, женясь, вступая в службу и т. д. следственно, должны исполнять его, что не мешает стараться о его изменении и о том, чтобы впредь таковых контрактов не было. Dura lex, sed lex, - говори