Оськин Дмитрий Прокофьевич - Записки прапорщика

онт вряд ли их поддержит, особенно после только что закончившегося демократического совещания.

   - А как настроены питерские рабочие? - спросил я Гвоздева.

   - В Питере все за большевиками идут, но ведь Питер не вся страна.

   Закончив свое дело по подбору литературы, переговорив в Военном министерстве об утверждении фронтового крестьянского Совета, я решил вернуться на фронт, заехав в деревню.

   27 октября, после двухдневного пребывания в деревне, отправился на станцию Епифань, чтобы двинуться в Яссы.

   На станции узнал ошеломляющие новости: Временное правительство свергнуто, образован Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным.

   По всем телеграфным проводам передаются вести о новой революции, воззвания остатков Временного правительства, руководителей Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и крестьянского Совета и вместе с тем - декреты нового, большевистского правительства.

   В Туле на вокзале на видных местах - телеграммы. Совет Народных Комиссаров принял Декрет о земле: вся земля немедленно передается народу; Декрет о новом правительстве, Декрет об отношении нового правительства к войне.

   Вписывается новая страница в историю.

   Удержатся ли большевики? Хватит ли сил? Против них сейчас же поднимется злобный вой имущих и привилегированных. Удастся ли заключить мир, не вызвав новой войны с союзниками?

   Каково мое отношение к перевороту? Сочувствую ли я большевикам? Их лозунги - лозунги трудящихся. Их требования - требования солдат.

   Временное правительство, заключившее союз с буржуазией, не есть правительство революционных масс.

   На фронт, в комитет! Фронт безусловно пойдет за большевиками!

   Поезд доехал лишь до Курска. Дальше поезда не идут.

   - Вот уже несколько дней, - говорят курские железнодорожники, - Киев не принимает поездов. В городе бои. Когда кончатся - сказать никто не может.

   Двое суток вертелся на вокзале, пока наконец не пристроился в санитарный поезд, вызванный в Киев. Доехал до Конотопа, где поезд был вновь задержан.

   Первый поезд пошел вне расписания, часто и подолгу стоял на станциях. В Нежине видел разгром большого винного склада. Винный склад, расположенный в полукилометре от железнодорожного вокзала, накануне был атакован населением при активной поддержке местного гарнизона. Охрана склада не выдержала, атакующие ворвались в склад и начали растаскивать водку. [381]

   С прибытием нашего поезда бабы таскают по вагонам корзины с бутылками водки, предлагая их по номинальной цене. Вскоре в каждом купе началось питье.

   - Первые ласточки новой революции, - говорили злобствующие пассажиры. - Сразу к царскому методу прибегли - народ спаивать.

   - Да разве большевики спаивают? Громилы захватили склады, а обыватель торгует.

   - Временное правительство такого не допускало.

   После пятичасового стояния в Нежине отправились дальше. Перед станцией Дарница поезд был остановлен большим воинским караулом. В наш вагон одновременно с двух сторон вошли вооруженные красногвардейцы.

   - Предъявите документы! - был громкий окрик.

   Пассажиры потянулись за своими документами.

   - У кого есть оружие, немедленно предъявить!

   У меня оружия с собой не было. Подошедший красногвардеец, Видя перед собой офицера, обратился ко мне с вопросом:

   - Где револьвер? Я ответил:

   - На фронте.

   - Как офицер может быть без револьвера?

   - Револьвер мне нужен на фронте, а не в тылу.

   - Врете, покажите чемодан!

   Грубость красногвардейца меня возмутила.

   - Я представитель демократической революционной организации, и обращаться ко мне с грозными выкриками вы не смеете.

   - Ну, мы еще посмотрим, что это за демократическая организация!

   Красногвардеец решительно рванул чемодан. Из него посыпались вещи. Убедившись, что револьвера в чемодане нет, красногвардеец, толкнув ногой чемодан под лавку, направился в соседнее купе.

   - Ну, уж это безобразие! - возмутился я. - К представителю революционной фронтовой организации - и полное отсутствие доверия!

   Ехавшая в купе молодая женщина, которая говорила перед этим, что едет к мужу в Киев, как-то нерешительно заметила:

   - А ведь правы они. Сейчас так много разных "революционных демократических организаций" расплодилось, что, если каждому верить на слово, пожалуй, от нового правительства вскоре ничего не останется.

   Я внимательно посмотрел на женщину:

   - А вы случайно не большевичка?

   - Нет, - рассмеялась она, - но знаю, как представители разных "демократических организаций" на все корки честят большевиков. [382]

   Въехали в Киев. Задержался на вокзале, чтобы выяснить положение. Извозчиков перед вокзалом нет.

   Из города доносится редкая ружейная стрельба. Неподалеку от вокзала на Фундуклеевской улице остатки баррикад, сооруженных из телеграфных столбов, мебели, притащенной из прилегающих домов, поваленных заборов. Проезд загроможден, по улицам можно ходить только пешеходам; трамваи не ходят.

   Далеко в город пойти побоялся, так как стрельба еще не стихла. На вокзале узнал: большевики победили Раду и сейчас вся власть в руках большевиков, которых поддержал киевский гарнизон, особенно технические части, расположенные в окрестностях.

   На вокзале и на платформе расклеены плакаты с декретами Совета Народных Комиссаров; воззвание от киевского Совета о том, что сопротивление контрреволюционной Рады сломлено, что Совет рабочих и солдатских депутатов взял власть и железной рукой водворит порядок.

   Поезда в Одессу не ходят, и, по словам коменданта станции, придется ждать не меньше двух дней, пока наладится регулярное движение. Переночевав на вокзале, утром отправился в город, занял номер в гостинице и в сопровождении одного саперного офицера, с которым познакомился на вокзале, объехал главнейшие улицы, с любопытством смотря на повреждения в результате бывших здесь несколько дней подряд боев. Крещатик, главная улица Киева, оправился уже на другой день: ярко светятся витрины магазинов, открылись кафе, публика лавой гуляет по широким тротуарам, как будто никаких боев и не было.

   Зашел на вокзал, где узнал, что первый поезд на Одессу идет завтра, но на него такое огромное количество пассажиров, что достать билет нет никакой возможности. Надо постараться получить специальное разрешение на проезд в штабном вагоне. Толкнулся к коменданту станции, которого застал за сдачей дел вновь назначенному от имени Совета рабочих и солдатских депутатов комиссару станции. Обратился к комиссару, рослому рабочему красногвардейцу:

   - Я еду из Питера к себе в комитет на румынский фронт. Наша организация - левая. Хотелось бы скорее попасть на место, чтобы информировать о положении дел здесь и в Петрограде.

   Комиссар внимательно просмотрел мои документы, задал несколько вопросов о работе крестьянского Совета, о членах президиума, об отношении к Румчероду и, очевидно, удовлетворившись моими ответами, сделал распоряжение предоставить мне место в штабном вагоне.

   В вагоне народу немного, в него сажают лишь тех, кто вызывает доверие у комиссара станции, однако два купе заняты штабными офицерами, едущими на румынский фронт из ставки. [383]

   Когда публика в вагоне поуспокоилась и смогла рассмотреть друг друга, едущие из ставки офицеры сообщили подробности выступления большевиков в Петрограде. Поздней ночью 25 октября большевики повели наступление одновременно в нескольких пунктах, захватив телеграф, телефон, вызвали из Кронштадта крейсер "Аврора" и пошли на Зимний дворец, в котором в это время заседало Временное правительство. Правительство успело вызвать верные ему части, главным образом юнкеров и женские батальоны, помещавшиеся в Михайловском замке. Юнкера и женские батальоны долго сдерживали наступление большевиков на Зимний дворец, но не выдержали.

   При этом множество юнкеров было переколото, большое количество женского батальона перебито.

   С "Авроры" из тяжелых орудий стреляли по Зимнему дворцу. Керенскому удалось бежать переодетым в Гатчину, где он связался со ставкой, вызывая верные Временному правительству войска. Другие министры арестованы и посажены в Петропавловскую крепость.

   В ставку сейчас прибыли представители демократических организаций, - в частности Авксентьев, председатель предпарламента, - ведутся переговоры об организации наступления на большевиков.

   - Совнарком занимается тем, что пишет декреты, - издевались офицеры, - рассылает воззвания: "Всем, всем, всем!"

   Штабные офицеры большие надежды возлагают на Корнилова, сумевшего бежать из-под ареста на Дон.

   Прибыл в Яссы ночью. Разбудил наличный состав членов комитета и рассказал им о том, что видел и слышал.

   - В Яссах полное спокойствие, - начал рассказывать Дементьев. - По радио, а потом из одесских газет мы узнали о захвате власти большевиками. Ставка фронта опубликовала сообщение, что не признает нового правительства и впредь, до восстановления Временного правительства, будет исполнять лишь распоряжения, идущие от штаба верховного главнокомандующего генерала Духонина, что Декрета о ведении мирных переговоров не признает и по-прежнему будет идти в полном единении с союзниками. Румчерод, в свою очередь, не признает Совнарком, называет большевиков авантюристами и захватчиками. В армиях против большевиков репрессии. Но солдаты жаждут мира. У нас внутри кавардак. Свешников и Курдюмов на стену лезут, что большевики арестовали Временное правительство.

   Тут же, ночью, разгорелись ожесточенные споры.

   Я и Дементьев настаивали на том, чтобы немедленно сделать публичное заявление, что мы присоединяемся к новой революции и признаем Совет Народных Комиссаров. Антонов, Курдюмов и другие резко против. Под утро уже к нам присоединились Сергеев, Сверчков и Свиридов, однако большинства не было. [384] Отложили прения на следующий день, причем мне поручили составить обращение к солдатам-крестьянам по поводу Декрета Совнаркома о земле.

   На другой день я зачитал проект письма к дивизионным солдатским крестьянским организациям.

   В этом письме я указывал, что свергнутое Временное правительство восемь месяцев водило за нос трудовое крестьянство посулами о земле. Связанное коалицией с буржуазией, Временное правительство во главе с Керенским сознательно стремилось оттянуть взятие земли от помещиков, ибо надеялось, что Учредительное собрание выкупит землю.

   Новое правительство - Совет Народных Комиссаров - учло стремление крестьян и немедленно издало Декрет об отобрании земли от помещиков. Заканчивалось письмо словами: "Да здравствует Совет Народных Комиссаров!"

   После ожесточенных споров мой проект письма был принят, за исключением последней фразы.

   Из Петрограда идут беспрерывные радиотелеграммы с различными сведениями. РОСТА сообщает о ходе переговоров между большевиками и Комитетом общественного спасения во главе с Авксентьевым. Переговоры ведутся об организации социалистического правительства, от трудовиков до большевиков включительно. В переговорах участвует профессиональная организация железнодорожников - Викжель, который, в свою очередь, рассылает радиограммы с требованием призвать к порядку захватчиков и насильников, вывести Ленина из Совнаркома, избрать на пост председателя правительства Чернова.

   Со всех сторон летят информации одна противоречивее другой, запутывая и без того запутанное представление о том, что творится в Петрограде.

   Союз офицеров при ставке выступил с воззванием об отпоре новому правительству.

   В Румчероде растерянность.

   Фронтовая секция Румчерода постановила организовать революционный комитет для согласования действий революционной демократии на фронте. В состав революционного комитета вошли представитель фронтовой секции Румчерода Лордкипанидзе, еще несколько эсеров, меньшевиков и представитель командования генерал Сытин.

   В армиях тоже образованы революционные комитеты со включением в них представителей командования.

   К нам в Румкомкрест беспрерывно прибывают делегаты из войсковых частей с вопросами: что происходит в стране и как себя держать солдатским организациям на фронте? Одни настроены враждебно к большевикам, другие, наоборот, примирительно, указывая, что теперь с быстротой приближается время заключения мира. [385]

   От военных министров Крыленко и Антонова-Овсеенко поступила радиограмма, предлагающая солдатским организациям непосредственно завязать мирные переговоры с немецкими фронтовыми организациями. В противовес им рассылает свои радиограммы ревком, приказывая не вступать в сепаратные переговоры с немцами. Однако почти в каждой дивизии начались стихийные переговоры о мире.

   Катавасия идет по всем линиям. Никто ничего не понимает. Развал на фронте полнейший. Каждый комитет действует самостоятельно. Распоряжения фронтовых органов местными комитетами совершенно игнорируются.

   Румкомкрест решил издавать свою газету. Пожертвования, на которые существует комитет, из войсковых частей идут в изобилии. Мы имеем уже около двадцати тысяч рублей солдатских средств на текущем счету. Стали разыскивать бумагу и типографию. Увы, типографии Ясс целиком загружены штабными работами и Румчеродом. Получить бумагу в Яссах тоже нет никакой возможности.

   В городе жизнь течет как будто нормально. Примыкающие непосредственно к штабу фронта мелкие части настроены антибольшевистски, зато специальные инженерные части, размещенные в местечке Соколь, километрах в двенадцати от Ясс, своими действиями показывают сочувствие большевикам. Убрали из комитета эсеров и меньшевиков, поставили вопрос о выборности командного состава и уже как будто назначили своего командира.

   Румынские части в строгой дисциплине. Офицеры их держат себя чрезвычайно нахально по отношению к русским солдатам; часто демонстративно на глазах у русских измываются над солдатами-румынами.

   Как-то в кафе, наблюдая за публикой, поглощающей в изобилии пиво, мы увидели нескольких солдат-румын, занимавших столик в укромном уголке. В это время в кафе зашел румынский офицер и расположился неподалеку от нас. Заметив румынских солдат, он выскочил из-за стола, подошел к солдатам, резко спросил на французском языке: какое они имеют право находиться в кафе в присутствии офицера? Солдаты вытянулись в струнку. Не слушая их объяснений, офицер начал, не стесняясь нашим присутствием, бить их по лицу.

   Мы с Дементьевым бросились к их столику:

   - Как вы смеете?

   - Это не ваше дело. Вы распустили свою сволочь...

   - Мы не допустим, чтобы румынская сволочь била румынского солдата!

   Схватили офицера за шиворот, подтолкнули к двери и надавали ему тумаков.

   Продолжаем оставаться в кафе. Избитые солдаты-румыны подошли к нам с выражениями признательности за защиту, предупреждая при этом, что офицер, вероятно, вскоре придет с патрулем. [386]

   - Ну, нам-то они ничего не сделают, а вот вам, пожалуй, лучше уйти.

   Солдаты ушли.

   Минут через пятнадцать ворвались румынские офицеры, человек восемь, во главе с выгнанным, направились к нашему столику.

   - Солдаты, к нам! - закричал Дементьев.

   Вокруг нас образовалось плотное кольцо наших солдат.

   - Вы были свидетелями, как эта румынская сволочь била своих солдат, так же в свое время наши офицеры били вас. По шапке их!

   Этого было достаточно, чтобы наши солдаты изрядно поколотили румын.

   Продолжается беспрерывный поток радиограмм, противоречащих одна другой: "Большевики свергнуты, власть перешла в руки Комитета общественного спасения"; "Ленин и Троцкий ушли в отставку. Председателем Совета министров назначен Чернов"; "Образовано единое социалистическое правительство от эсеров до большевиков включительно"; "Дело формирования правительства перешло в руки земских и городских организаций"; "Викжель объявляет всеобщую забастовку, если Ленин и Троцкий не уйдут из правительства"; "Викжель приступил к формированию социалистического правительства из представителей всех социалистических и общественных организаций"; "Фронты не признают большевистского правительства"; "Северный фронт полностью переходит в наступление на Петроград"; "Западный фронт арестовал большевистских комиссаров"; "В ставке арестован большевистский главковерх Крыленко"; "Украинская Рада отделилась от России, образовав самостоятельное правительство"; "Союзники отказались вести переговоры с большевиками"; "Немцы не приняли большевистского предложения о мире" и т.д., и т.д., и т.д.

   Во фронтовых секциях Румчерода продолжает царить растерянность. Наш комитет тоже растерян, не имеет полного единодушия.

   15 ноября в Румкомкресте неожиданно собралось большое количество представителей наших крестьянских советов из дивизий и корпусов. Воспользовавшись этим, устроили совещание об отношении к власти большевиков.

   Собрание открыл Свешников.

   - Наша крестьянская организация, - говорил он, - не может остаться безучастной к происходящим событиям. Мы должны выявить свое отношение к большевистскому правительству, которое, надо полагать, будет у нас определенно отрицательным.

   Но Свешников ошибся. Представители из дивизий заговорили совсем по-другому. Первым выступил представитель технических войск из Сокольского гарнизона (под [387] Яссами):

   - Наша организация должна безоговорочно признать правительство большевиков. Временное правительство все время болтало и тянуло, не разрешая вопроса о земле и мире. Большевиками же в первый день их прихода к власти был издан Декрет о земле, удовлетворяющий крестьянство. Также немедленно они приняли меры к заключению мира. Я предлагаю, - закончил он свою горячую речь, - вынести постановление о признании большевиков и об их поддержке.

   Прения затянулись до глубокой ночи. Почти все прибывшие с фронта солдаты указывали на необходимость поддержки большевиков и требовали активного вмешательства во внутреннюю жизнь фронта.

   - Образовались ревкомы, - говорили делегаты с мест, - во всех армиях, корпусах и дивизиях. Казалось бы, они должны поддерживать революцию. На самом деле эти ревкомы включили в свой состав представителей генералитета и на деле поддерживают контрреволюцию.

   Дементьев в конце заседания призывал к немедленному признанию и поддержке большевиков.

   - Посмотрите, - сказал он, - что делается у нас в Яссах, кто заседает в ревкомах. Правый эсер Лордкипанидзе вместе с генералом Сытиным. Посмотрите, какое отношение генералитета фронта, очевидно при молчаливом согласии Румчерода, к нашей организации. Мы до сих пор не можем получить приличных помещений, ютимся в холодном магазине, не можем организовать своей газеты!..

   В результате двенадцатичасовых бурных прений комитет принял предложение Дементьева признать большевистское правительство, подчиниться всем его распоряжениям и оказывать ему полную поддержку.

   На следующий день Лордкипанидзе, встретившись со мной в столовой Румчерода, иронически заметил:

   - Итак, ваша крестьянская организация поддерживает линию своих идеологов - эсеров?

   - Поддерживает, - не менее иронически ответил я. За обедом заговорил с Лордкипанидзе о положении дел на фронте.

   - Все армейские комитеты и образованные при них ревкомы, - говорил Лордкипанидзе, - целиком стоят на стороне Временного правительства. Очевидно, что большевистская авантюра в ближайшие дни будет ликвидирована.

   - Так ли, товарищ? - возразил я. - Не далее как вчера бывшие у нас в комитете делегаты из дивизий утверждали совершенно обратное: нет ни одной дивизии, которая поддерживала бы Временное правительство и которая хотела бы продолжать войну. Все солдаты ждут часа бросить винтовку и покинуть окопы. [388]

   - Шкурники, конечно, есть, - ответил Лордкипанидзе. - Но я говорю не об этих отдельных шкурниках, а о цвете армейской общественности, представленной в комитетах и ревкомах.

   - Какую цель преследуют ревкомы, в частности фронтовой ревком, председателем которого вы являетесь? - спросил я своего собеседника.

   - Поддержать порядок на фронте, не допускать разложения армии от большевистской агитации, которая за последнее время развивается особенно интенсивно, и поддержать на должной высоте авторитет командования, без чего мы не сможем заключить почетного мира. Вы должны понимать, как член фронтовой организации, - продолжал он, - что мы связаны с нашими союзниками и сепаратное выступление из войны обратит их против нас. Большевики не понимают, что, закончив войну с немцами, им сейчас же придется столкнуться с новой войной - войной с союзниками.

   - Не думаю, чтобы союзники были настолько сильны, чтобы сейчас же повести войну против нас. Да и где они ее поведут?

   - Как - где? - возмутился Лордкипанидзе. - Англичане могут высадить десант в Архангельске, французы - в Одессе, японцы - на Дальнем Востоке.

   - Располагают ли они силами для таких десантов, коль скоро немцы продолжают быть сильными, а отозванные войска с нашего фронта обрушатся на фронт союзников?

   - Немцы накануне истощения, и отозвание войск с румынского фронта не особенно их усилит на Западном. К тому же с тех пор как началась наша революция, началось, с легкой руки большевиков, братание, немцы свои главные силы уже успели перебросить на Западный фронт. Здесь же лишь держат заслон.

   - Не очень я сведущ в политике, - возразил я, - но думаю, что с наступлением зимы солдаты все равно потянутся на родину и фронт окажется голым. Вам, вероятно, не безызвестно, до каких громадных размеров дошло дезертирство.

   - Мне известно одно, - со злобой ответил Лордкипанидзе, - дезертирства на румынском фронте почти нет.

   - Вероятно, лишь потому, что далеко до России и, кроме того, поставлены заслоны из румынских частей.

   - Нет, наша организация поддерживает в войсках соответствующие настроения...

   Фронтовая секция Румчерода немногочисленна - пятнадцать-двадцать человек. Главные силы ее в Одессе. Среди них нет ни одного большевика, от которого можно было бы информироваться. Есть один интернационалист. Это Виноградов, прапорщик, бледная личность. Главным заправилой является Лордкипанидзе, выставленный в списках эсеров первым кандидатом в члены Учредительного собрания. [389] Ревком обратился с рядом воззваний к фронту, в которых выступление большевиков характеризуется как удар в спину революции.

   По радио узнали, что верховным главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко. В приказе по фронту это назначение не опубликовывается. Штаб фронта исполняет распоряжения начальника штаба верховного главнокомандующего Духонина.

   Нужно сказать, что румынский фронт оторван от жизни центра. Информация доходит чрезвычайно медленно и слабо. Из-за сильной цензуры в нашем распоряжении лишь сообщения правых группировок, а действительное положение вещей приходится узнавать от приезжающих из командировок и частично из одесских газет, которые попадают опять-таки чрезвычайно редко.

   По поручению комитета я отправился к генералу Щербачеву, чтобы лично переговорить с ним о предоставлении нашему комитету условий для работы, в частности, об отпуске бумаги и определении типографии для газеты.

   Щербачев занимает небольшой особняк в центре Ясс. Около особняка охрана из жандармов. Прежде чем пропустить меня, один из жандармов ознакомился с моими документами, затем вызвал из внутренних покоев швейцара, тоже жандарма, и последний провел меня в приемную, где, оставив меня под наблюдением присутствовавших в приемной двух жандармов, пошел докладывать о моем приходе в кабинет.

   Минут через пять ввел меня к Щербачеву. В просторном кабинете, заставленном мягкой кожаной мебелью, за большим письменным столом сидел Щербачев, небольшого роста, с проседью, умными темными глазами, пытливо рассматривающими посетителя. Щербачев тихим голосом спросил о цели моего прихода. Я сказал, что комитет наш нуждается в помещении, что на протяжении почти месяца не может добиться условий для издания газеты.

   - Вряд ли я могу быть вам полезен, поручик, - сказал Щербачев. - Яссы переполнены всякого рода организациями. Это увеличивает и без того острый жилищный кризис. Самое большее, что я могу для вас сделать, это - попросить Ивана Ивановича (генерала Сытина), чтобы вам предоставили просимое, если это не в ущерб фронту. Скажите, ваш комитет находится на какой позиции?

   - Здесь, в Яссах, господин генерал, а не на позиции, - не понял я вопроса.

   - Я имел в виду - на какой платформе? - рассмеялся Щербачев.

   - На крестьянской, господин генерал. Мы стоим за то, чтобы крестьяне немедленно получили землю от помещиков, и притом без всякого выкупа. - Так что же, вы хотите пустить по миру помещиков? [390]

   - Зачем по миру? У них достаточно средств для того, чтобы существовать, а кроме того, по своему культурному уровню они могут занимать ту или иную службу.

   - Вы очень упрощенно смотрите, поручик. Нигде, ни в одной стране, ни одна приличная партия не ставила так вопрос, чтобы грабить одну часть населения для другой части.

   - Но ведь нигде нет таких условий и таких взаимоотношений между помещиками и крестьянами, как в нашей стране, господин генерал.

   - Ну, а как к большевикам вы относитесь?

   - Мы располагаем чрезвычайно слабой информацией о том, что делается в Петрограде, если же судить о настроении солдат-крестьян, находящихся на позиции, то отношение безусловно сочувственное.

   - К гибели ведут большевики. С ними нужна отчаянная борьба. Я думаю, что стою во главе фронта, который единодушно осуждает большевиков. Я горжусь тем, что на моем фронте общественные организации идут рука об руку с командованием и что наш Румчерод обладает высокой государственной мудростью. Итак, - закончил Щербачев, - я скажу генералу Сытину о вашей просьбе.

   На другой день мы получили ордер на предоставление под редакцию двух номеров в центральной гостинице, отведенной румынскими властями для русских офицеров.

   Большая комфортабельная гостиница, заселенная преимущественно штабными офицерами. Большинство штабных офицеров живут с женами.

   В десять утра номера пустеют, ибо офицеры расходятся по своим канцеляриям. Жены спят до часу-двух дня. Затем начинается перестук туфель по коридору. Сидят группами около ванной и уборных комнат. Горничные разносят кофе. К четырем часам возвращаются со службы мужья. Два-три часа тишины. С семи-восьми вечера офицеры собираются по номерам. Из комнат несется музыка, пение. По коридорам снуют лакеи с подносами. Лишь к трем часам ночи наступает тишина, с тем чтобы на следующий день с семи-восьми часов все повторилось.

   Вернулся с Всероссийского крестьянского съезда Курдюмов. Он привез мне удостоверение из культурно-просветительного отдела Военного министерства о том, что я назначаюсь уполномоченным по ведению культурно-просветительной работы на румынском фронте.

   На заседании комитета Курдюмов подробно доложил о крестьянском съезде и съезде Совета рабочих и солдатских депутатов. Крестьянский Совет как самостоятельная организация ликвидируется. Взамен будет крестьянская секция при Совете рабочих и солдатских депутатов, в связи с чем последний переименован в Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Во главе [391] крестьянской секции - Спиридонова, президиум секции сплошь из левых эсеров.

   - Мы установили, - говорит Курдюмов, - что Авксентьев определенно контрреволюционная личность. Все правые эсеры заняли такую непримиримую позицию по отношению к большевикам, что это вызвало раскол съезда и его наиболее революционная часть во главе с левыми эсерами перешла на сторону большевиков. Петроградский гарнизон, петроградские рабочие целиком на стороне Совета Народных Комиссаров.

   По докладу Курдюмова мы приняли постановление о безусловной поддержке Совета Народных Комиссаров.

   В первую очередь я решил поехать в Ботошаны, где расположен штаб 9-й армии.

   До Ботошан шестьдесят километров по прекрасной шоссейной дороге. Выехал на штабном автомобиле (оказия) в восемь утра. Стоял чудный солнечный день, напоминающий у нас, в Центральной России, август. По дороге внимательно разглядывал деревушки. Мне раньше представлялось, что крестьянское население Румынии живет в гораздо лучших условиях, чем русские крестьяне. Впечатление, однако, получилось совершенно обратное. Деревушки крайне убоги. Маленькие полуразвалившиеся хаты из глины, в одно-два окна. Большинство без труб. Надворных построек почти нет, что указывает на отсутствие скота. Встречные жители поражали своим нищенским одеянием и забитым видом.

   Ехавший со мной офицер Генерального штаба сказал:

   - Вот, русские мужики недовольны своей жизнью, а если бы они посмотрели, как живут румынские...

   - А чем вы объясняете, господин полковник, такое резкое различие между русской и румынской деревней?

   - Русская деревня больше пятидесяти лет как стала свободной, а в Румынии до сих пор сохранились феодальные отношения. Крестьяне здесь на самой низкой ступени развития.

   - Ну, в этом отношении и у нас не все благополучно. Если нет формального феодализма, то по существу он сохранился. Достаточно вам напомнить фразу чеховской пьесы: мужику куренка некуда выпустить.

   - Есть, конечно, такие отношения и в России, но, повторяю, русский мужик значительно богаче и значительно свободнее, чем румынский.

   Ботошаны - небольшой городок, утопающий в зелени. Здания совершенно не походят на здания подобных русских городов. Значительно красивее.

   Я направился в армейский комитет, помещающийся в военных казармах. Налицо был лишь один дежурный - солдат, эсер.

   Узнав о целях моего прихода и о том, что я являюсь уполномоченным культурно-просветительного отдела Военного министерства, он добродушно [392] рассмеялся:

   - Поздно хватилось Военное министерство просвещать солдат. Большевики достаточно просветили. Идиотство думать, что сейчас можно ставить какую-то культурно-просветительскую работу. Солдаты только о том и думают, как бы скорее бросить винтовку и отправиться домой. Приказы по радио и воззвания непосредственно вести мирные переговоры окончательно добили фронт.

   - Меня информировали в штабе фронта, что положение в армии устойчивое. Армейские комитеты работают, солдаты их слушаются, и ни о каких демобилизационных настроениях речи якобы нет.

   - Сволочь там в Яссах сидит. В каждой дивизии столкновения с командным составом. Наших распоряжений не слушают. Большевики точно из-под земли вынырнули. Нет ни одной роты, в которой не оказалось бы теперь большевика. Их только в штабе армии нет да во фронтовом комитете. Нет армии, позиции нет, сплошное братание.

   - Если положение таково, - говорю я, - то почему вы не ставите вопроса о принятии мер к немедленному заключению мира?

   - Ни армейские штабы, ни лидеры наши не понимают этого. Они питаются благодушными сводками из штабов.

   - А как комсостав ваш настроен?

   - Как в Февральскую революцию относились к эсерам и к революции вообще, так теперь относятся к большевикам и к максималистам.

   Во время разговора в комнату вошли несколько солдат, прибывших из частей.

   - Товарищ Андреев, - обратились они к дежурному члену комитета, - у нас черт знает что делается. Штаб дивизии арестовывает большевиков, и не только большевиков, но и всякого, кто заявит, что пора войну кончать. Артиллеристы стреляют по братающимся цепям.

   - Солдаты-артиллеристы? - спросил я.

   - А кто ж их знает. Говорят, не столько солдаты, сколько офицеры.

   - А чего же вы их в оборот не возьмете?

   - Вот видишь, товарищ, - обратился ко мне Андреев, - а ты с культурно-просветительной работой.

   - А где Керенский? - обратился один из солдат к Андрееву.

   - А черт его знает! Сбежал, сволочь...

   - Так ведь он ваш вождь! Соловьем разливался: "единение с союзниками", "война до победного конца", "ждите Учредительного собрания".

   - Мы, товарищи, на Керенского не ориентируемся, - заявил Андреев. - Керенский сыграл свою роль. Он был хорош во время Февральской революции, а потом продался буржуазии. Если бы раньше Керенского турнули, может, теперь уж демократическая [393] республика была бы. Не знаю, верно ли, - продолжал Андреев, - но сдается мне, что выступление Корнилова было не без его участия.

   - Конечно заодно, - подтвердили солдаты. - Ясное дело. Как это мог выступить Корнилов, не рассчитывая на поддержку? Эх, попади они к нам!..

   - Ну, уж теперь они не попадутся.

   "Да, действительно, опоздал я с насаждением библиотечной сети", - распростившись с Андреевым, отправился к ожидавшему меня автомобилю.

   Курдюмов как член крестьянской секции Всероссийского совета собирается уезжать в Петроград. Решил проводить товарища. Вечером Курдюмов, Антонов, я и Свешников пошли в кафе - там по вечерам пиво.

   Кафе до отказа набито посетителями, среди которых нет ни одного офицера. За соседним столиком группа солдат, один из них с четырьмя Георгиевскими крестами и медалями. Он с таинственным видом шепотом рассказывает что-то своим собеседникам, при этом осторожно оглядываясь в нашу сторону.

   Услышав наш разговор о Петрограде, о моей поездке в Ботошаны, об отъезде Курдюмова, солдат - Георгиевский кавалер - сделал попытку вмешаться в наш разговор. К концу вечера, когда в зале уже порядком поредело, казак подошел к нашему столику и, наклоняясь к нам, произнес:

   - А ведь Лавра Григорьевич спасся!

   - Какой Лавра Григорьевич? - недоумевающе посмотрел я.

   - Корнилов, - шепнул казак. - Убежал. Сейчас на Дону. Можно мне сказать вам несколько слов? - продолжал он так же таинственно.

   Мы заинтересованно кивнули.

   - На Дону Лавра Григорьевич собирает армию, чтобы пойти против большевиков. Разослал во все гарнизоны и города своих людей для записи желающих служить в его армии, притом принимает только офицеров и казаков. - Оглянувшись по сторонам, казак еще более приблизил свое лицо: - Моя квартира при комендатуре штаба фронта. Может, зайдете?

   Я толкнул ногой Курдюмова.

   - Зайдем, - сказал Курдюмов. - А когда?

   - Да хотя бы сегодня.

   - Сегодня уже поздно. Завтра с утра.

   - Только пораньше. Мы с вами сможем и документ соорудить, чтобы спокойно до Дона добраться. Жду. Казак вернулся к своему столику. [394]

   Мы продолжали начатый разговор, не желая показать казаку отрицательное к нему отношение. Вернувшись в номер, собрали живущих в предоставленных номерах членов Румкомкреста, рассказали им о разговоре с казаком.

   - Застрелить надо сукина сына! - первым выкрикнул Дементьев. - Сволочи, открыто вербуют монархическую армию!

   - Как ты его застрелишь, когда он живет при комендатуре штаба? - сказал Курдюмов. - А вот Румчерод об этом осведомить надо.

   Утром пошли в Румчерод, чтобы поговорить с Лордкипанидзе, но его не застали. Другие члены Румчерод а со вниманием выслушали наше сообщение и предложили немедленно обсудить этот вопрос на заседании ревкома.

   - Мы хотели бы присутствовать на этом заседании, - сказал я.

   - Это, товарищи, не обязательно. Ревком достаточно авторитетная политическая организация, чтобы принять должные меры.

   Ревком принял меры. Он написал официальное представление командующему фронтом о том, что в Яссах генерал Корнилов через своих агентов вербует добровольцев в армию для борьбы с большевиками, и просил генерала Щербачева принять меры к прекращению вербовки.

   Выборы в Учредительное собрание на румынском фронте прошли вяло. В самих Яссах даже незаметно. В Яссах прошел список эсеров. Наш комитет не принимал участия в выборах.

   Дементьев стал стопроцентным большевиком. Антонов, Сергеев и Святенко высказывают симпатии к левым эсерам. Свешников держится линии эсеров центра, возглавляемого Черновым.

   Сведения с фронта и письма от членов советов, работающих в дивизии, показывают, что на фронте развал усугубляется, что в целом ряде мест ревкомы переизбраны, во главе новых поставлены сочувствующие большевикам, что в этих частях ревкомы захватили власть, сохранив за командованием чисто технические функции. Ни один приказ командования не имеет силы без утверждения большевистского ревкома. Но в самих Яссах штаб фронта продолжает работать в полном единении с ревкомом и дает сводки в печать, характеризующие положение на фронте как благополучное.

  

   В Яссах нет никакой возможности не только издавать газету, но даже развернуть работу комитета. В связи с этим единогласно постановили перевестись в Кишинев.

   Кишинев - небольшой город, являющийся центром Бессарабской губернии, знаменитый еврейскими погромами, организовывавшимися [395] известным черносотенцем Крушеваном. Население по преимуществу евреи и молдаване. Русские - главным образом военные.

   Несколько дней с ворохом ордеров обходили дома обывателей в поисках удобных комнат и в конце концов не смогли получить ни одной, владельцы квартир старались лучшие комнаты сохранить за собой, предлагая нам исключительно проходные. Представитель городской управы не мог противостоять саботажу владельцев квартир и покорно соглашался с их заявлениями, водя нас из одной квартиры в другую.

   Вот пример. Особняк комнат в восемь-десять. Семья владельца из четырех человек. Прекрасные, богато обставленные комнаты. Непроходные комнаты заняты по одному человеку. Огромные проходные комнаты - гостиная, столовая, зал - предлагаются нам, при этом предупреждают, что через эти комнаты будут ходить и тем самым нас стеснять.

   Совершенно открыто видна насмешка хозяев. Мало того, как только мы с Антоновым решили занять большую гостиную с двумя кожаными диванами, хозяйка отозвала представителя городской управы для переговоров. Вернувшись, он заявил, что неудобно стеснять хозяина, который является членом городской думы.

   Потеряв совершенно бесплодно два дня, мы в конце концов решили остановиться в гостинице, под которой помещается как раз и типография, ранее принадлежавшая Крушевану.

   В гостинице было несколько свободных номеров, мы их заняли как бы за плату, но в тот же день отправились в городскую управу, прося выдать ордер на занятые номера. Там долго с нами торговались, указывали, что номера гостиницы реквизиции не подлежат, что мы должны, если хотим там жить, договориться с владельцем гостиницы.

   - Нам, как военным, полагаются квартирные деньги, - заявили мы, - и по городу Кишиневу должны, вероятно, платить не менее двадцати-двадцати пяти рублей.

   - Мы согласны вам выдать деньги, - сказали в городской управе, - но только вы сами сговоритесь об оплате номера.

   Пошли к владельцу гостиницы.

   Владелец гостиницы, он же владелец бывшей крушевановской типографии В