Пржевальский Николай Михайлович - От Кяхты на истоки Желтой реки

унчикан-бека, деревни Кутмет-кюль и Уйман-кюль брошены; кроме того основаны новые - Ени-кюль и Улук-кюль; дворы по деревням тоже перетасовались {Так, в д. Маркат вместо прежних 14 дворов ныне число их увеличилось до 60. Впрочем, окончательной веры этим расспросным сведениям о таримском населении давать не следует.}. В общем число дворов во всех нижне-таримских деревнях ныне от 180 до 200.

   В административном отношении население Лоб-нора и нижнего Тарима разделяется на два участка: собственно лобнорцев, или каракурчинцев {Кара-курчин, или, правильнее, Кара-кошун, в переводе означает "черный хошун" (удел или княжество).}, и таримцев или каракульцев {По имени озера Кара-куль (близ д. Маркат), где живет управитель нижнего Тарима.}. Теми и другими управляют наследственные беки: лобнорцами - Кунчикан-бек (из рода Джахан), каракульцами - Насыр-бек; последний считается старшим. Общий же князь Джун-ган (Дзюн-ван?) обоих участков живет в Турфане. В свою очередь он подчинен тарачинскому вану (ныне ваньша {Лобнорцы называют ее "ветка от дерева с золотыми корнями", разумея под этим царствующий в Китае дом и считая ваньшу родственницей богдохана.}) - в Хами.

   Помимо содержания обоих своих беков, лобнорцы и таримцы платят ежегодно турфанскому князю по 40 теньге {Мелкая серебряная монета, ценой равняющаяся приблизительно нашему гривеннику. Число плательщиков на Лоб-норе около сотни человек.} с мужчины; кроме того, посылают подарки - меха, скот и пр. Турфанский князь отсылает каждый год хамийской ваньще: 9 выдр, несколько других звериных шкур и стадо баранов; в отдарок получает шелковые материи.

   Кроме вышеупомянутых податей, с тех же лобнорцев и таримцев ныне идут неопределенные, но весьма большие поборы для китайцев. Эти последние приезжают сюда ежегодно, иногда по нескольку раз, и привозят разное дешевое тряпье в виде подарков; в обмен же забирают, часто силой, скот, меха, деньги, что у кого найдется; наконец, по временам, китайцы производят сборы для разных случайных своих надобностей {Так в марте 1885 г., во время нашего пребывания на Лоб-норе, прислан был сюда китайский приказ - немедленно отправить всех взрослых мужчин с лошадьми в Турфан строить там крепость; вдобавок требовалось: 2 ямба серебра, 25 пудов птичьих перьев и 500 (?) пудов пушистых головок куги (Typha). Приказание это было исполнено лишь отчасти, притом дана взятка.}.

   Словом, описываемое население до того отягощено ныне поборами, что немало мужчин бросили свои жилища и превратились в нищих, или ушли с Лоб-нора в д. Чархалык, в наемные работники.

   Наружный тип. По своему наружному типу лобнорцы и таримцы представляют пеструю смесь физиономий. В общем, однако, преобладает тюркский тип с большой примесью монгольского. Последний выражается всего резче в выдающихся скулах и малом количестве волос на лице.

   Рост описываемого населения средний и ниже; высокие редки. Сложение вообще неплотное, грудь впалая; тем не менее руки сильные, вероятно, вследствие постоянной гребли в лодках; кожа тела белая или, вернее, грязнобелая. Череп формы эллиптической по наклонной оси, так как затылок у большинства сильно выдается назад; лоб низкий, брови правильные; глаза большие, черные, реже карие; нос высокий, прямой, иногда горбатый; скулы большей частью выдающиеся, но менее чем у кровных монголов; губы толстые, зубы мелкие и белые, уши средней величины; баки почти вовсе не растут, борода и усы также плохие. Волосы на голове черные {Но густо-черных, как сажа, волос, обыденных у монголов, на Лоб-норе мы не видали.}, нередко с более светлым, кофейным оттенком, в особенности у женщин, у мужчин борода иногда бывает еще светлее. Мужчины бреют свою голову {По словам лобнорцев, они стали брить головы лишь с тех пор, как поселились хотанцы в Чархалыке; в Кара-курчине же этот обычай принят еще позднее. Ранее того лобнорцы только подрезывали свои волосы, когда те слишком длинно отрастали.}, усы и бороду оставляют. Женщины-девушки разделяют волосы на голове пополам и заплетают их сзади в мелкие косички, концы которых связывают на спине в пучок. Замужние женщины носят две косы. Каракурчинцы, обитающие внутри Лоб-нора, представляют тот же тип, только более плюгавый - мельче ростом, корявее и слабосильнее; кроме того, цвет кожи у них темнее, быть может от постоянной грязи.

   Несмотря на невыгодные физические условия своего существования, обитатели Лоб-нора и Тарима пользуются хорошим здоровьем. Мы видели здесь стариков более 70 и даже в 90 с лишком лет, которые были еще очень бодры {Так правителю Лоб-нора Кунчикан-беку, весьма живому и деятельному, притом без малейшей седины, в 1885 г. было 73 года; одному из его советников 91 год, другому 93 года; оба они еще вполне бодрые и совершенно здоровые. Притом последний (отец нашего проводника Эркиджана), будучи страстным охотником и рыболовом, до сих пор еще подолгу бродит в холодной весенней воде без всякой простуды. В Кара-курчине мы видели также 91-летнюю старуху, ее портрет здесь приложен.}. Только женщины на Лоб-норе нередко умирают при родах, а девочки - в детском возрасте; оттого женщин по числу меньше, нежели мужчин. Но вообще детей достаточно как в д. Абдал, так и в ближайших к ней поселениях Лоб-нора. Из местных болезней самый страшный здесь бич оспа; обыкновенные - воспаление глаз и язвы на теле, преимущественно на голове; лихорадки и горячки лобнорцы не знают. Язвы на теле лечат ртутью, принимая ее внутрь; от той же болезни и от некоторых других пьют отвар какого-то иерусалимского корня, привозимого в Восточный Туркестан из России. Лечения оспы не знают; заболевшего бросают на произвол судьбы, вся же деревня перебирается на другое место.

   Одежда. Главным материалом для одежды всех лобнорцев {Одежда таримцев почти на разнится, она описана в моем отчете ("От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор", стр. 26 и 27 [49, 50].} служит кендыревый холст собственного приготовления. Из него шьются панталоны и рубашки, которые всегда носят как мужчины, так и женщины. Из того же холста делаются армяки или халаты, составляющие верхнее одеяние для обоих полов. У более цивилизованных лобнорцев - жителей д. Абдал и ближайших к ней {Для краткости буду называть тех и других абдалинцами, в отличие от более диких каракурчинцев, внутри оз. Лоб-нор. Притом теперь же оговариваю, что почти все рассказанное об абдалинцах может быть отнесено и к таримцам.} - халаты иногда шьются из дабы или маты синего, коричневого, реже красного цвета; кроме того, абдалинцы приготовляют для халатов грубую ткань из бараньей шерсти, или из шерсти диких верблюдов. Зимой абдалинцы надевают бараньи шубы, составляющие редкость в Кара-курчине. Там для теплоты кендыревый холст подбивается лишь утиными шкурками. Немногие же старухи каракурчинки, придерживаясь старины и по крайней бедности, всю свою одежду, не исключая рубашек и панталон, шьют из утиных шкур, предварительно выделывая их рыбьим жиром или солью. На голову каракурчинцы надевают зимой шапку из лисьего меха, летом - матерчатую или войлочную тюбетейку. Женщины Кара-курчина зимой носят шапочки из утиных (реже лебединых) шкурок, перьями наружу; летом повязывают голову платком из кендыря. В Абдалах мужчины носят зимой бараньи, реже лисьи шапки, летом тюбетейки {Чалмы у лобнорцев мы не видали.}; женщины повязывают головы платками на манер наших деревенских баб. Даже платки теперь здесь обыкновенно московских фабрик, полученные от китайцев в обмен на баранов {За каждый ситцевый платок, ценою в Москве 10-15 коп., китайцы берут с лобнорцев по барану, которые здесь теперь стоят от 4 до 5 руб.}. Обувью в Кара-курчине служат у мужчин и женщин чирки (вроде калош или лаптей) из звериной шкуры; голень обматывается, как у наших крестьян, носящих лапти, большой онучей из кендыря и окручивается сверху веревкой. Абдалинцы носят ичиги, даже самодельные сапоги с каблуками; у женщин, которые и здесь не прочь щегольнуть, каблуки делают выше. Летом жители Лоб-нора большей частью ходят босыми, не исключая и самого Кунчикан-бека.

   Жилище. Все обитатели Лоб-нора и нижнего Тарима живут в тростниковых помещениях, называемых по-местному сатма. Такое жилье представляет квадратную загородку длиной в 5-6 сажен больших фасов, обращенных обыкновенно к северу и югу, и сажени 3-4 по длине фасов меньших, расположенных на восточную и западную стороны горизонта {Чаще же встречаются сатма меньшей величины.}. По углам и в самых фасах на некотором расстоянии вкопаны корявые, часто не очищенные от коры, стволы туграка, поддерживающие всю постройку. В Кара-курчине вместо туграковых столбов, за неимением этого дерева, ставятся плотно связанные снопы тростника. Стены описываемого жилья обставляются тростником высотой в сажень или немного более. Вместо потолка настилается тот же тростник; в середине оставляется небольшое (фута 1 ¹/₂ в поперечнике) отверстие для света и выхода дыма от огня. В одном из фасов, обыкновенно южном, делается вход, прикрываемый тростниковой же дверью. Внутренность всего жилища разделяется тростниковыми перегородками на три или четыре отделения, смотря по зажиточности хозяина. Первое от входа самое большое отделение, на средине которого в ямке расположен очаг, предназначается для обыденного пребывания семьи и для приема посетителей. Из других, меньших отделений, одно служит спальней, другое кухней, где находится глиняный очаг для приготовления пищи, третье кладовой; нередко кухня делается особо от жилого помещения. Вместо полок на внутренних стенах сатма подвешиваются обломки старых лодок. Вокруг очага большой комнаты постлан для сиденья тростник; он же служит взамен подушек и постелей в спальне; изредка, впрочем, для постели собираются метелки тростника и утиные перья.

   У более зажиточных близ сатма делаются глиняные загоны для скота с тростниковой покрышкой. Впрочем, такие загоны мы видели лишь в д. Абдал, которая считается столицей Лоб-нора. Здесь тростниковые жилища просторнее и чище, нежели в Кара-курчине. Там иногда сатма стоят даже на болоте за неимением сухого места; в таком случае в жилом помещении тростник настилается толстым слоем на сырую почву.

   Как на Тариме, так и на Лоб-норе вышеописанные сатма скучиваются в деревни, обыкновенно небольшие. Места таких деревень непостоянны; они находятся в зависимости от удобства рыбной ловли и пастьбы скота. Сами жилища защищают своих обитателей лишь от летнего зноя, но не спасают от холода и бурь. При небольшом ремонте служат 3-4 года. Часто подвержены пожарам от малейшей оплошности в обращении с огнем.

   Домашняя обстановка. Из предметов домашнего обихода мы встречали в обиталище лобнорца: чугунную чашу для варки пищи, медный чайник (кунган) для кипячения воды, чугунок в виде сковороды для печения хлеба, волосяные сита для просеивания муки, топор, деревянные ведра, такие же блюда, чашки и ложки, цыновки из стеблей куги (Typha), служащие вместо скатерти во время еды и в редкость - войлоки; быть может, имеются еще кое-какие хозяйственные мелочи, но их во всяком случае немного. У каракурчинцев даже подобный инвентарь обыкновенно бывает неполный, так что, взамен чугунной чаши, иногда употребляется большой черепок от чаши разбитой, а медного чайника или сковороды часто нет вовсе.

   Исключительной собственностью женщин, кроме их платья, служат - веретена, прялки, иногда грубый ткацкий станок, немного иголок и других мелочей. Мужчины, почти все, имеют огнива, бритвы и ножи; последние носят за поясом в кожаных ножнах {Иногда здесь же носятся бруски для натачивания этих ножей.}, а за пазухой жестяную, деревянную или кожаную коробочку с табаком, который не курят, но жуют. Необходимую принадлежность каждого семейства составляют еще лодки, выдолбленные из стволов туграка, сети и удочки для рыболовства; также связки сухой рыбы и холстины из кендыря; затем нередки капканы для ловли хара-сульт, лисиц и волков. Ружья имеются на всем Лоб-норе лишь у семи человек - фитильные с мелкими прямыми нарезами. Кара-курчинцы обыкновенно носят все свое платье на себе; в нем и спят, не раздеваясь. Абдалинцы, помимо обыденного платья, почти все имеют праздничную одежду. Денег, вероятно, ни у тех ни у других нет. Притом лучшие свои вещи лобнорцы не держат дома, во избежание случайности от пожара или грабежа от китайцев, но зарывают эти вещи в песок в местах, известных лишь самим хозяевам.

   Противоположно монголам и тангутам абдалинцы опрятны и чистоплотны. Летом купаются часто, зимой постоянно умываются. Посуду содержат в чистоте, пищу также чисто приготовляют; перед едой и после нее моют руки. Одежда у них хотя простая, но, сколько возможно, чистая; праздничное же одеяние весьма опрятное. Каракурчинцы - те грязны и оборваны, притом сильно пахнут рыбой, как и все вообще обитатели Лоб-нора и Тарима. От их деревень рыбный запах слышен по ветру довольно далеко.

   Пища. Действительно рыба составляет здесь главный продукт питания. Исключая зимнего времени, она ловится ежедневно; на зиму заготовляется в сухом виде. Свежую рыбу обыкновенно варят; сушеную нередко поджаривают, предварительно смочив ее соленой водой. Рыбий отвар пьют вместо чая. Из рыбы также добывают жир, который употребляется взамен масла. Подспорьем к рыбной пище служат весной и осенью утки, а зимой отчасти мясо зверей - хара-сульт, диких верблюдов и др.; кабанов здешние жители, как магометане, не едят. Абдалинцы ко всему этому добавляют баранье мясо (изредка) и пшеничный хлеб, который все более и более входит здесь в употребление. Зерно имеют со своих пашен и мелют его на своих же крошечных водяных мельницах {Такие мельницы встречаются на Лоб-норе и нижнем Тариме. Устройство их весьма незатейливое: вода приводится жолобом, сделанным из выдолбленного ствола туграка, маленький жорнов движется посредством небольшого колеса, спицы которого имеют форму челнока для усиления удара воды, поверх жорнова поставлено коническое лукошко, куда ссыпаются зерна. На подобной мельнице можно смолоть не более нескольких пудов в день.}. Каракурчинцы хлеба не знают; некоторые из них вовсе не могут его есть, равно как и баранье мясо. Зато они едят, как и все впрочем лобнорцы, мясо пеликанов и выпей (Botaurus stellaris) {Прежде, как говорят, ели даже бакланов.}; последнее считается полезным от кашля и боли живота; вкусом, как говорят, походит на фазанье. Наконец, на Лоб-норе и Тариме все жители употребляют в пищу поджаренные корни кендыря, а весной молодые побеги тростника, которые считаются даже лакомством {На Лоб-норе даже собаки и кошки едят свежие побеги тростника, рогатый скот лазит за ними по шею в воду, а при случае плавает через глубокие места.}. Из метелок тростника летом изредка вываривают темную тягучую массу, сладкую на вкус. Следует также упомянуть, что лобнорцы и таримцы, противоположно монголам, охотно пьют сырую воду.

   Занятия. Как выше сказано, рыба служит главной пищей описываемого населения; поэтому рыболовство составляет специальное здесь занятие в течение весны, лета и осени. Ловят рыбу сетями и на удочку. Сети небольшие, собственного приготовления из ниток кендыря, устраиваются таким образом, что рыба сама в них запутывается {Иногда рыба загоняется в сети ударами весел по воде.}; удочки грубой работы делаются сколько кажется, в Чархалыке. Ежедневно утром и вечером мужчины осматривают свои снасти и собирают попавшую рыбу. При обилии ее редко кто возвращается без добычи. Для удобства рыбной ловли устраиваются (как было уже упомянуто) на Тариме, частью и на Лоб-норе, искусственные озера в тех местах, где уровень Тарима, вследствие оседания на берегах и в самом ложе реки приносимой ветром пыли, как равно выдувания почвы по соседству, выше окрестной местности. Тогда стоит лишь прокопать в береге небольшую канаву, и вода, сюда хлынувшая, затопит большую или меньшую площадь. Обыкновенно это делается весной; затем спускная канава засыпается. Вместе с водой в новообразованное озеро заплывает и рыба, которая проводит здесь лето, отъедается и жиреет. Между тем площадь озера, подвергнутая сильному испарению в течение целого лета, значительно уменьшается, рыбе становится тесно и душно. Тогда спускная канава вновь отворяется и здесь ставят сети, в которые кучами лезет рыба, почуявшая свежую воду. Подобная операция повторяется в одном месте несколько лет сряду. Впоследствии на таких озерах вырастает тростник, который служит здесь главным кормом для скота. Большая часть нижнетаримских озер образовалась подобным образом.

   Для рыболовства, конечно, необходимы лодки, которые все здесь малых размеров (12-14 футов в длину; фута 1 ¹/₂, иногда и того менее, в ширину) вроде наших душегубок; выдалбливаются они из стволов туграка; на зиму, во избежание растрескивания от сухости воздуха, закапываются в песок. Лобнорцы управляют своими лодками в высшей степени искусно; ездят в них как сидя, так и стоя.

   Ловля уток нитяными петлями, в особенности при весеннем и осеннем пролете, составляет также обыденное занятие лобнорцев. Зимой или, чаще, осенью, некоторые из них ездят на охоту в Алтын-таг за дикими верблюдами и яками; дома же промышляют зверей капканами, в особенности каракурчинцы. Они скотоводством вовсе не занимаются. Но абдалинцы держат значительное количество баранов, затем рогатый скот, немного лошадей и ослов. Еще больше развито скотоводство на Тариме, главным образом разведение баранов. Последние на Лоб-норе курдючные, большого роста, очень жирны и дают превосходное мясо; таковые же вероятно и на Тариме {При первом здесь путешествии, когда мы получали баранов от имени Якуб-бека, нам постоянно приводили мелких и часто худых, уверяя, что лучших на Тариме и Лоб-норе не водится. Конечно, то были плутни заведывавшего тогда нашим довольствием какого-то хаджи. Между тем в своем отчете ("От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор", стр. 28 [51]) я поместил, что туземные бараны мелки ростом и с малым курдюком, что для Лоб-нора, по крайней мере, совсем наоборот.}.

   С каждым годом абдалинцы усиленно начинают заниматься хлебопашеством. Удобных для этого мест на самом Лоб-норе нет. Поэтому обрабатывают землю в Чархалыке и на р. Джахансай, недалеко от развалин г. Лоб. Сеют всего более пшеницу, затем ячмень, кукурузу и хлопок; садят также в небольшом количестве овощи - арбузы, дыни, лук и морковь.

   Все сообщения и перекочевки производятся главным образом на лодках, зимой - по льду Тарима. Тогда под лодки подделываются небольшие салазки. На таких салазках абдалинцы возят по льду и дрова (тамариск) для топлива; в Кара-курчине топливом служит тростник.

   Вообще среди описываемого населения мужчины исполняют все работы вне дома. Женщины же ведают демашними занятиями - ухаживают за детьми, варят пищу, прядут нитки и ткут холст из кендыревого волокна, шьют одежду и пр.; иногда собирают поблизости дрова и осматривают сети в отсутствие мужчин. Притом женщины постоянно сидят дома и ни в какие общественные дела не вмешиваются.

   Обычаи. Многоженство, как вообще у магометан, дозволяется, но на Лоб-норе, сколько кажется, не практикуется, быть может по отсутствию достатка. Впрочем, и здесь муж волен прогнать свою жену и взять другую; вообще жениться можно на самое короткое время, зато распутство сильно наказывается. В брак мужчины вступают с 16 лет, а женщины с 15, не ранее; при этом требуется лишь согласие родителей обеих сторон. Жених лет за пять до свадьбы, следовательно еще мальчиком поступает в дом невесты к ее отцу для различных работ. С ним в виде калыма дают лодку, сети, пленки для ловли уток, сушеную рыбу, рыбий жир и связки кендыревого волокна; у абдалинцев к этому присоединяются еще корова, лошадь или осел. Накануне свадьбы жених подносит своей невесте две лисьих шкуры, немного хлеба печеного или в зерне и при этом в виде хадака {Столь употребительного у монголов и тибетцев.}, пучок связанных косичек серой цапли, называемый кош.

   Свадьба совершается в жилище невесты. Молодые садятся против входа у задней стенки. Справа от жениха помещаются мужчины, а слева от невесты - женщины и девушки. Отец невесты угощает гостей рыбой и утками, а также бараниной и хлебом, если имеются эти продукты. После трапезы тот же отец невесты закрывает молодых двумя халатами, и ахун или лицо, его заступающее, читает молитву; молодые и гости в это время стоят. По совершении молитвы венчание считается оконченным; гости расходятся, кроме двух женщин, которые провожают новобрачных на противоположную сторону Тарима {Деревни лобнорцев почти все расположены на берегу Тарима который как было выше сказано, не теряется во всей западной половине Лоб-нора.}, где ставится небольшая кендыревая палатка. В ней молодые остаются ночевать. Утром те же женщины приносят им для мытья воду. Затем новобрачные отправляются с визитами по домам своей деревни. Здесь им дарят, смотря по достатку, рыбу, кендырь, холст, деревянную посуду и пр. После визитов молодые отправляются в свое жилище, где новая жена подносит мужу 12 рубах из кендыревого холста и 12 таких же панталон; вместе с тем отец бывшей невесты дарит своему зятю лодку, сети, домашнюю утварь и пр.; абдалинцы, кроме того, дают скот. Празднуется свадьба только один день. В это время устраиваются гонки на лодках, а в Абдалах - скачки на лошадях и ослах. Молодые также принимают участие в этих увеселениях.

   Из детей мальчики находятся преимущественно на попечении отца, девочки же на попечении матери. Тех и других учат молиться, затем правилам вежливости и уважения к старшим. В Абдалах мы застали теперь даже школу, которой заведовал ахун из Хотана, вскоре, впрочем, опять покинувший Лоб-нор. Мальчики с отроческого возраста пасут баранов, помогают своим отцам ловить рыбу и уток; сделавшись постарше, ходят также на охоту. Девочки прислуживают матерям и обучаются ими домашнему хозяйству. Обрезание мальчиков совершается на седьмом году жизни, иногда раньше или немного позже, если некому в срок сделать операцию.

   При похоронах у тех же лобнорцев покойника прежде всего моют, затем одевают в пять белых рубах из маты; первая такая рубаха достигает лишь до пояса, остальные постепенно удлиняются, так что пятая закрывает босые ноги. В Кара-курчине, за неимением маты, рубахи делаются из кендыря. Голова у мертвого мужчины окружается белой повязкой, у женщины сокрывается лишь платком спереди. Потом покойника несут на носилках к ахуну или к лицу, его заменяющему, и тот читает молитвы. В головах носилок приделывается шест, на который у мужчин надевается чалма, а у женщин платок. Хоронят в день смерти или же на следующий.

   Для могилы выкапывают на кладбище яму, приблизительно равную кубической сажени. В этой яме с западной стороны делается ниша, в которую кладут покойника (на тростниковой подстилке) на бок, лицом к западу, головой к югу; потом ниша заделывается и яму засыпают. Прежде могилы не засыпали, но обставляли внутри тростником и делали тростниковую покрышку.

   В Кара-курчине умершего кладут в лодку, покрывают ее другой лодкой и этот гроб ставят в густом тростнике; кругом обтягивают сети. Поминки по усопшем совершаются на 1, 3, 7 и 40-й дни после смерти. Тогда ходят на могилу; в доме же покойника его родственники и близкие знакомые получают угощение. На кладбищах втыкаются шесты с привязанными к ним хвостами диких яков, цветными тряпками и тому подобными украшениями. Наследство получается лишь после смерти обоих родителей, ибо если один из них умрет, то домом управляет другой, будет ли то отец или мать, все равно. При дележе наследства сыновья получают поровну, но от каждой их части отделяется ¹/₉ доля для дочерей. Впрочем, все это применимо лишь к более зажиточным абдалинцам.

   Приветствуют лобнорцы друг друга при встрече, как и другие мусульмане, словами "ассаляу-маликэм", на что получается ответ "валикем-ассалям"; при этом делают руками жест, словно гладят бороду, затем складывают руки внизу груди и наклоняют туловище немного вперед, как у нас при легком поклоне. Обращаясь один к другому, те же лобнорцы говорят "доакль" (сделай одолжение). Когда женщина обращается с какой-нибудь просьбой к мужчине, то считается вежливостью, если она слегка ударит кавалера рукой по спине или между плеч и приговаривает: "чик, чик, чик, чирак-як", что собственно смысла не имеет, а в переводе означает "выходи и зажги светильник". Если же мужчина обращается к женщине, то, кроме обычного "доакль", вежливый кавалер говорит: "джиним санга" (в переводе - "я жертвую собой для тебя").

   В свободное от обыденных занятий время лобнорцы ходят один к другому в гости, всего чаще мужчины к мужчинам, женщины к женщинам. При особых торжествах те и другие сходятся вместе. Во время угощения гостей хозяин сидит {Лобнорцы, подобно другим туркестанцам, всегда сидят на пятках, а не скрестивши ноги, как то делают монголы или тангуты.} с ними, но сам не ест; хозяйка прислуживает. Игр и плясок здесь нет, также нет и музыкальных инструментов. Песни поются редко, обыкновенно при езде в лодке; мотив их заунывный. Абдалинцы, сколько мы заметили, любят шутить друг над другом. Женщины нередко ссорятся, как и у нас, причем попрекают одна другую разными сплетнями; бедность, как и при ссорах наших простолюдинов, служит не малым укором при ругатне.

   Суд на Лоб-норе производится выборными старшинами под председательством Кунчикан-бека. Обычаи заменяют незнание шариата. Забавно было видеть, как на одном из судебных разбирательств все судьи кричали: "Магомет сказал, Магомет сказал", но ни один из них не знал, что именно сказал Магомет.

   Язык и верования. Язык обитателей Лоб-нора и нижнего Тарима тот же тюркский, как и во всем Восточном Туркестане; отличается лишь значительной примесью монгольских слов {Так, например, на языке лобнорцев: брат - ахха, мать - эдже, сеть - гульмю, войлок - токум, веревка - аргамчи, пуговица - топчэ, доска - шал, угощение - хишик, подарок - бэлэк, глубокий - гюн, шапка - тэлпэк и пр.ч(⁶³).}. Впрочем, слова, эти теперь понемногу выводятся и заменяются словами хотанских поселенцев, живущих в Чархалыке. Ныне лобнорцы нас уверяли, что лучше понимают говор жителей Курли, нежели хотанцев {При первом путешествии говорили наоборот. "От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор", стр. 51 [77].}. Со своей стороны могу заметить, что наш переводчик, родом таранчинец из Кульджи, свободно объяснялся как на Лоб-норе, так и в Хотане. Кроме того, у лобнорцев есть собственный язык, которым они объясняются между собой и которого не понимал наш переводчик. Мы слышали, что этот язык тот же тюркский, но только исковерканный, как бывает искаженный русский говор у наших офеней (⁶⁴). Всегда лобнорцы говорят громко и скоро, притом нередко сразу несколько человек, в особенности если желают сообщить что-либо интересное.

   Относительно своей религии обитатели Лоб-нора и Тарима - магометане суннитского толка, господствующего во всем Восточном Туркестане (⁶⁵). Религиозным фанатизмом не отличаются. Ежедневный намаз совершается лишь в Абдалах. Посты соблюдаются только стариками. Есть и пить с нами лобнорцы также не гнушались. Суеверий у них, как кажется, немного; в злого духа не верят.

   Высокочтимую святость всего Лоб-нора составляет небольшой мазар {"Мазар" собственно означает "гробница" или "кладбище".}, находяшийся близ д. Старый Абдал, в одной от нее версте вверх по Тариму. Здесь, шагах в пятидесяти от левого берега реки, на небольшом глинисто-песчаном бугре, верхушка которого выровнена площадкой, сделана из тростника, с туграковыми столбами, по фасам квадратная загородка, имеющая сажени три в стороне каждого фаса и около одной сажени высоты; плоская крыша также тростниковая. С южной стороны оставлен вход, запираемый тростниковой дверью, а с запада приделана другая небольшая загородка, отделенная от главной тростниковой стеной западного фаса. В этой-то небольшой загородке закопана в землю главная святость - медная чашка и, кроме того, лежит небольшой красный флаг, также святой. К стенке западного фаса, отделяющего большое помещение от малого, приделаны, на высоте футов трех от земли, небольшие туграковые подмостки, на которых в порядке разложены: несколько десятков маральих рогов, головы хара-сульт и домашних баранов, а также несколько хвостов яков и пара их рогов. В маленькой загородке также находятся подобные приношения; снаружи же ее на туграковых подмостках набросана куча маральих рогов. Наконец, кое-где по сторонам всей постройки торчат невысокие шесты с привязанными к ним яковыми хвостами.

   По местному преданию, в давние времена проходили из Хотана через Лоб-нор шестеро магометанских святых с одной при них собакой. Эти святые и подарили за какую-то услугу одному из предков Кунчикан-бека вышеупомянутую медную чашку, а затем прислали из Турфана красный флаг и бумагу на владение обеими подаренными драгоценностями. Бумага зта завернута в шелковую материю и положена в небольшой весьма грубой работы туграковый ящик, поставленный между маральими рогами в стенке западного фаса большого помещения. Сами святые, как гласит легенда, ушли в пещеру недалеко к северу от Турфана, сказав, что "мы еще вернемся"; собака лежит окаменелой у входа в эту пещеру. По тому же преданию, во время пути святых в Турфан, их преследовали, с целью убить, монголы. Разбойники эти искали намеченные жертвы по следу собаки. Тогда у нее были отрублены ноги, но собака все-таки не отстала от своих хозяев. Лобнорцы весьма чтят эту святость и уверяли нас, что только она одна удерживает их жить в таком худом месте, как Лоб-нор. Каракурчинцы же почти не имеют понятия, за что именно почитается выше описанный мазар. "Знаем только, что святое, а в чем эта святость заключается - не понимаем",- говорили они нам.

   Умственные и нравственные качества. На Лоб-норе, более нежели в чем либо, заметна значительная роль духовных способностей между абдадинцами и каракурчинцами. Первые обладают достаточной умственной сметкой, хитры и отчасти уже плутоваты; последние гораздо проще и умственно ограниченнее. Приведу здесь дословно нравственную характеристику каракурчинцев, сделанную мною при первом знакомстве с этими людьми {"От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор", стр. 53 [79].}.

   "Бедный и слабый физически, каракурчинец беден и нравственно. Весь мир его понятий и желаний заключен в тесные рамки окружающей среды, вне которой этот человек ничего не знает. Лодки, сети, рыба, утки, тростник - вот те предметы, которыми только и наделила несчастного мачеха-природа. Понятно, что при такой обстановке, притом без влияния извне, невозможно развитие ни умственное, ни нравственное. Тесный круг понятий каракурчинца не переходит за берега родного озера; остальной мир для него не существует. Вечная борьба с нуждой, голодом, холодом наложила печать апатии и угрюмости на характер несчастного: он никогда почти не смеется. Умственные способности также не идут далее того, сколько нужно, чтобы поймать рыбу или утку, да исполнить другие житейские заботы. Иные даже считать не умеют далее сотни, быть может того менее". Вдобавок к этому про всех вообще лобнорцев можно сказать, что они весьма миролюбивы, гостеприимны и живут согласно между собой. Нередко достаточный помогает бедному, чему большой пример подает сам Кунчикан-бек. Крупные преступления, как, например, убийство, здесь неизвестны; мелкое воровство начало случаться лишь в последнее время, когда, вследствие тяжести налогов, появились нищие.

   Как и все вообще азиатцы, лобнорцы достаточно ленивы, а вместе с тем очень любопытны и словоохотливы. К удивлению нашему, абдалинцы знали теперь через хотанцев про Макарьевскую (Нижегородскую) ярмарку, а также слышали о железных дорогах, телеграфах и воздушных шарах. Не чужда тем же лобнорцам и удаль физическая. "Мы радуемся, молодеем,- говорили они нам,- когда наступит лето и можно вдоволь ездить на лодках по Лоб-нору и Тариму". Быстрота такой езды весьма здесь ценится, и многие лобнорцы, нередко мальчики, удивляли нас искусством управлять, даже при ветре, своими маленькими и вертлявыми челноками (⁶⁶).

   Характеристика Кунчикан-бека. Не полон будет сделанный выше очерк лобнорцев, если не привести здесь характеристику их правителя Кунчикан-бека {Имя это в переводе означает "бек - восходяшее солнце".}, человека редкой нравственности и доброго до бесконечности. Как выше было упомянуто, этот бек из рода Джахан, имел в 1885 г. уже 73 года от роду, но еще находился в полной силе и обладал отличным здоровьем. Своими подчиненными он любим как отец родной, да и сам смотрит на них как на собственных детей,- никаких поборов не требует, кроме поставки дров и подмоги во время посева или собирания хлеба; при всякой же нужде пособляет неотложно. Ради этого живет сам в большой бедности {Все имущество Кунчикан-бека в 1885 г. состояло, кроме нескольких сетей и лодок, из десятка баранов, 1 лошади, 2 коров и 3 ослов; наличными деньгами было 1 ¹/₂ лана (4 ¹/₂ кредитных рубля), но и те пришлось отдать в уплату податей.}. Прежде, во времена Якуб-бека, достояние лобнорского правителя заключалось в шести ямбах серебра, тысячном стаде баранов и 12 лошадях. Ныне все это китайцы отобрали разными вымогательствами частью от самого Кунчикан-бека, частью за неисправную уплату податей его подчиненными. В особенности много пришлось заплатить за отмену приказания носить косы. Такое украшение до того не понравилось лобнорцам, что сам Кунчикан-бек, у которого коса выросла уже в ¹/₄ аршина, нарочно ездил в г. Курлю, отдал тамошним властям последние деньги и едва добыл разрешение снова брить головы. Ранее того, вскоре после завоевания Кашгарии. китайцы вздумали переселить лобнорцев на Тарим в окрестности д. Ахтарма. Для этой цели сначала был уведен туда Кунчикан-бек со своим семейством. Тогда лобнорцы стали умолять китайцев возвратить их "отца родного" и получили на это согласие лишь за большую взятку.

   Характерную черту Кунчикан-бека составляет еще то, что он терпеть ну может городов и страшно боится всякого начальства. Как говорят, за всю свою жизнь правитель Лоб-нора лишь раза два-три был в г. Курле, дальше Чархалыка не ездит, и ни один крупный начальник его в глаза не видал. В случае требования явиться, например, в Турфан, Кунчикан-бек обыкновенно спешно собирается в путь и уезжает с посланным за ним человеком. Станции три-четыре едет как ни в чем не бывало. Затем тихомолком выпивает слабый раствор табаку, после чего подвергается рвоте и даже обмороку. Болезнь, следовательно, налицо, и Кунчикан-бек возвращается обратно; начальству же высылается взятка.

   Двое сыновей Кунчикан-бека умерли, двое других при нем находятся. Старший из них - Тохта - исполняет должность ахуна на Лоб-норе, младший - Джахан - будет наследовать своему родителю {На приложенной фотографии вместе с Кунчиканом снят и этот мальчик.}. О том же Кунчикан-беке лобнорцами сложена песня, в которой восхваляется его доброта рядом с небывалым богатством и доблестями. Нам удалось записать лишь первую половину этой песни. Вот она:

   "Кунчикан-бек, восходящее солнце, солнце наш господин! Облагодетельствовал ты весь мир; как голос ласточки, ты лелеешь слух всех; запер ты в своем загоне тридцать лошадей-меринов (налицо всего одна кляча); не отказываешься, видя нужду, помогать сиротам. Прежде один ты был наш князь, нынче их много (подразумеваются китайцы). Тохта-ахуна и Джахана (сыновья) бог тебе дал. Твои приятели китайцы (ирония) посылают тебе дары, за которые берут деньги. Шэхин-яз и Абдурахман (умершие сыновья) похожи были на ястребов. Во дворе твои бараны - что может сравниться с ними. Постели хорошую постель, окутайся хорошей шубой. Когда работники пашут твои пашни, никто проехать не может (смысл - так обширны пашни, в которых всего несколько десятин). Тридцать батманов {Батман весит от 10 до 12 пудов.} хлеба выдал ты на посев, завьючьте ими скот. Надень на себя латы, иди воевать в Рум {Рум - по-тюркски называется Турция.}. Просейте муку, напеките хлеба в дорогу. Живешь ты в большом богатстве, о тебе сплетничают в народе, иные ненавидят твое доброе сердце. Сидишь ты на ковре (это тростниковая цыновка), халат на тебе цвета полной луны (из кендырного холста, окрашенного в желтый цвет корою джиды)" и т. д.- Песня продолжается еще столько же.

   Сведения о пребывании русских староверов на Лоб-норе. При нынешнем посещении Лоб-нора, равно как и при первом здесь путешествии, нам удалось собрать сведения о пребывании в этих местах, в начале шестидесятых годов, партии русских староверов. Новые данные несколько пополняют прежние {"От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор", стр. 33 [57-58].}, частью же изменяют их.

   Года за два с небольшим до начала магометанского восстания в Восточном Туркестане, следовательно в 1860 г., как говорили теперь нам лобнорцы, к ним неожиданно пришли четверо русских и осматривали местность. Затем двое из них отправились обратно, двое других остались на Лоб-норе. Спустя восемь месяцев русские вновь явились сюда партией около сотни человек, считая женщин и детей. Все они отлично говорили по-киргизски и объяснили, что пришли из лежащих далеко к северу гор, в которых живут киргизы и торгоуты - следовательно, из Алтая. Причиной переселения выставляли гонение своей веры. Поселились пришельцы на р. Джахансай - близ развалин г. Лоб и в Чарха-лыке, где вскоре выстроили себе деревянный дом {Быть может, церковь.}, по другим сведениям даже несколько домов; занялись хлебопашеством. С туземцами жили в согласии, но мало или вовсе не помогали друг другу, так что некоторые побирались милостыней в Чархалыке.

   Однако недолго пришлось новым колонистам жить на Лоб-норе. Через год после их прибытия сюда явился из Турфана, по приказанию китайского губернатора с китайским же войском, князь всех лобнорцев и таримцев и разорил поселение староверов. Эти последние сначала хотели сопротивляться силой и приглашали жителей Чархалыка действовать совместно. Для вящего соблазна к такому союзу староверы уверяли, что у них есть колдунья, которая может сотворить сколько угодно воинов. Чархалыкцы полюбопытствовали сначала увидеть такое чудо, а затем уже обещали свою помощь. Тогда была призвана сама чародейка, которая, не смущаясь, заявила, что действительно может сделать требуемое количество людей, но для этого необходимо иметь пух куги (Typha), из которого следует замесить тесто. Куга не растет в Чархалыке, и плутоватая баба, конечно, рассчитывала, что за неимением нужного материала основательно можно уклониться от исполнения требуемого чуда. На несчастье же колдуньи куги очень много на Лоб-норе, куда чархалыкцами был отправлен нарочный гонец. Вскоре целый мешок требуемого растения был привезен, и чародейка, видя себя припертой к стене, поневоле приступила к таинственной работе. Нетерпение туземцев относительно того, что выйдет, было всеобщее. Еще же более оказалось их разочарование, когда старуха, спустя немного, объявила, что потеряла свою волшебную книгу и не может сотворить людей, не зная требуемых знаний на память. Тогда чархалыкцы, видя себя обманутыми, наотрез отказались от помощи русским. Те не решились одни драться с китайцами, которые сожгли их дома и жестоко всех избили. "Стон и вопль стояли всеобщие",- говорили нам чархалыкцы. Лишь четыре семьи ушли в Са-чжеу, где, по приказанию китайского начальника, все мужчины были казнены; куда делись женщины, лобнорцы не знают. Уничтожив поселение староверов, китайцы отвели их самих в Турфан. Что сталось далее с этими несчастными - неизвестно, ибо вскоре началось здесь восстание магометан против Китая. Говорят, несколько человек из тех же русских пробрались впоследствии на Или, где выдали себя за магометан и были ласково приняты Кульджинским султаном (⁶⁷).

  

  

   Унылая зимняя картина Лоб-нора. Немного найдется во всей Центральной Азии местностей, столь заманчивых для путешественника издали и, в сущности, так мало оправдывающих его надежды, как Лоб-нор. Казалось бы, что масса воды, приносимой сюда Таримом, должна была образовать обширное и глубокое озеро, отрадный оазис среди пустыни; но далеко не то вышло в действительности. Остановленный в своем стремлении к югу вздутием Алтын-тага, Тарим круто поворачивает к востоку и тотчас же начинает расплываться в этом направлении. На многие десятки верст расходятся воды названной реки и образуют обширные отмелью разливы - сначала оз. Кара-бурана, а потом и самого Лоб-нора. Это последнее тянется к северо-востоку до тех пор, пока просачивающаяся почва и испарение окончательно не поглотят доставляемую сюда влагу. Тогда снова является безводная пустыня. И не только в этой пустыне, но даже на ее площадях, покрытых водой, органическая жизнь, в особенности растительная, встречает крайне неблагоприятные условия для своего существования. Чересчур соленая лёссовая почва или голый песок, вместе с крайней сухостью атмосферы в течение круглого года, сильными бурями, в особенности весной, и необычайными жарами летом - все это как раз противодействует развитию даже скудной флоры. Она действительно существует здесь на сухопутье только в немногих свойственных пустыням формах. Не лучше и на самом Лоб-норе, где почти сплошь порастают - огромный тростник, куга и ситник; местами выпадают небольшие и неглубокие площади чистой воды; по берегам стелются голые солончаки, за которыми тотчас залегает дикая пустыня, а на юге встает громадный хребет, также почти совершенно бесплодный.

   Животная жизнь описываемой местности много разноообразнее растительной, но в общем все-таки бедная, за исключением лишь краткого периода весеннего и осеннего перелета птиц. Наконец, человек обитает здесь лишь по горькой нужде, хотя и свыкся с своей злосчастной судьбой. Таков общий вид и характер Лоб-нора. Для полноты следует еще указать на постоянно пыльную, словно дымом наполненную, атмосферу, окрашенную солнцем в буровато-желтый цвет; во время же бури здесь наступает совершенная пыльная мгла.

   Еще более унылый характер имеет описываемое озеро зимой, когда холод угонит на юг всех гнездящихся и перелетных птиц, зеленеющий же летом тростник пожелтеет и засохнет. Покроется тогда и вода Лоб-нора льдом более фута толщиной, соберется в кучи и уйдет на свои становища вся здешняя рыба; даже лов ее туземцами прекращается. Словом, не только в окрестной пустыне, где мертвое царство господствует от века, но даже и на самом озере в это время водворяется подавляющая тишина и безжизненность. Правда, в густых тростниках попрежнему бродят кабаны, за которыми нередко охотится тигр; лисица, манул и волк подкарауливают зайцев и мелких грызунов; наконец, по солончакам кое-где пробежит хара-сульта или в редкость забредет дикий верблюд,- но все эти проблески животной жизни весьма скрытны, мимолетны и случайны.

   Несколько более заявляют тогда о себе лишь оставшиеся пернатые Лоб-нора; в тростниках раздается по временам оригинальный писк усатых синиц, нередки камышовые стренатки и саксаульные воробьи; тихим, неслышным полетом промелькнет иногда зимующий лунь; изредка можно вспугнуть фазана; возле жилья держатся черные вороны, иногда и полевые воробьи; по береговым солончакам попадаются стайки малых жаворонков, а в кустах тамариска можно найти дятла, услышать свист Rhopophilus [кустарница] или отрывистое трещание саксаульной сойки - но и только! Даже туземцы зимой на Лоб-норе как-то мало заметны. Лишь поднимающийся по временам из тростников озера дым свидетельствует о присутствии здесь человеческого жилья, которое без проводника весьма трудно и отыскать.

   Наш бивуак на берегу Тарима. Как раз в конце такого мертвого сезона, именно в последних числах января 1885 г., пришли мы на Лоб-нор. Лишь одной неделей позднее явились мы сюда и в 1877 г. при первом посещении описываемого озера. Таким образом в обе весны мы захватили самый ранний пролет птиц и наблюдали его на одном и том же месте. Уступая просьбам лобнорцев, мы первоначально поставили теперь свой бивуак немного ниже по Тариму возле д. Новый Абдал, где и пробыли десять суток. Время это было посвящено приведению в порядок записок о зимних исследованиях и ближайшему знакомству с местными жителями; отправлены также были через Кунчикан-бека известия на родину о нашем путешествии, но они, к сожалению, не сразу туда дошли. Охотничьи экскурсии в ближайших окрестностях нашей стоянки еще мало доставляли добычи. Неудачна также была и охота за тигром, который ночью задавил у нас собаку, а у туземцев две коровы. Выследить зверя без снега оказалось невозможным; поэтому мы караулили вечерами у задавленной добычи, но тигр рано не приходил; являлся же сюда ночью, когда темь стояла, хоть глаз коли. Пробовали мы настораживать заряженную винтовку, но и это ни к чему не привело; так зверь и ушел совершенно безнаказанно.

   К наступлению валового прилета птиц мы укочевали на прежнее место, где стояли бивуаком в 1877 г.- на правом берегу Тарима, в одной версте от д. Старый Абдал. Здесь опять дважды было произведено астрономическое определение широты и долготы, так что ныне пункт этот довольно верно установлен на географических картах.

   Новый наш бивуак находился в нескольких шагах от берега Тарима. Две палатки и две юрты поставлены были просторно; в средине сложен багаж; кухня устроена в растрепавшейся юрте, где частью помещались и казаки; верблюжьи седла и другие принадлежности вьючения сложены были несколько в стороне. Сами верблюды, числом 64, за неимением для них достаточного корма на Лоб-норе, отправлены были на р. Джахансай под присмотром четырех казаков, сменявшихся еженедельно. Предварительно, однако, мы привезли к бивуаку на своих верблюдах запас дров {тамариска) на все время стоянки. Наконец, следует сказать, что место, где мы теперь бивуакировали, как показал опыт еще первого нашего здесь пребывания, было отличное для наблюдения пролета птиц и для охоты за ними.

   Насчет своего продовольствия мы также устроились хо