Пржевальский Николай Михайлович - От Кяхты на истоки Желтой реки

ica); все эти кустарники цвели; цветущих травянистых растений мы не нашли вовсе. Вообще хребет Русский как прежде, так и в западной своей окраине, оказался также весьма бедным флорой. Лишь в полосе от 10 до 12 или 12 ¹/₂ тыс. футов встречаются здесь сносные альпийские луга, да и то, по всему вероятию, небогатые разнообразием травянистой растительности. Бедна и горная фауна даже относительно птиц.

   Таким образом наша поездка принесла отрицательный результат. Теперь можно было почти наверное рассчитывать, что нет проходов на плато Тибета и во всей западной снеговой части Русского хребта. Необходимо было искать такой проход еще западнее, всего надежнее там, где пробрался в 1871 г. из Ладака в Кэрию пундит, отправленный на географические разведки за Гималаи Ост-Индским геодезическим бюро.

   В Ачане мы окончательно снарядили свой новый караван на лошадях. Верблюды наши оставлялись здесь же под присмотром пяти казаков. Однако немного спустя эти верблюды перекочевали опять вниз к оазису Ой-туграк, ибо возле Ачана корм был плох и притом, как оказалось, вредный для названных животных.

   Дальнейшее движение. 16 июня мы двинулись в путь с новым своим караваном, в котором состояло 15 верховых лошадей, 22 вьючных {Четыре под ящиками для коллекций, три под сумами с платьем, бельем, дробью, серебром и разными мелочами; три под патронными ящиками, сверх которых клались палатки; две под кухней, четыре под дзамбой, одна с мукой, одна с рисом, одна с сушеным мясом и три с ячменем для тех же лошадей.} и 5 ослов у погонщиков. Сначала все не ладилось, да и впоследствии мало было порядка при хождении с непривычными ко вьюкам лошадьми, так что не один раз приходилось вспоминать нам про своих верблюдов. В два небольших перехода, каждый по 18 верст, прошли мы теперь из Ачана по предгорью Русского хребта до р. Кэрийской, там, где в нее впадает слева р. Лю-ши; посредине пути ночевали в небольшой (около 20 дворов) д. Соктоя, разбросанной по ущелью речки того же имени, впадающей в Кэрийскую реку. Местность нашего следования представляла собой широкую полосу в беспорядке набросанных увалов и холмов, между которыми иногда выдавались небольшие плато. Лёссовая почва скудно была покрыта мелкой полынью (Artemisia frigida) и белоцветным луком (Allium oreoprasum); повыше горные склоны местами зеленели, вероятно, от тех же самых трав, только гуще растущих. По этим пастбищам в большом числе бродили бараны, пастухи которых жили здесь же в конурах, выкопанных в лёссе. В оба наших перехода, как и ранее того в Ачане, шел небольшой дождь, который временно очищал атмосферу от пыли, так что можно было видеть соседние снеговые вершины и сделать кое-какие засечки для съемки. Подобная возможность выпадала как теперь, так и после, лишь изредка и случайно.

   Тропинка, и без того нередко весьма трудная, местами была испорчена по приказанию китайцев. Об этом мы слышали еще в Ачане, откуда я написал карийскому начальнику письмо с предложением исправить попорченную дорогу. Теперь ее чинили впереди нас те же самые мачинцы, которые несколько дней тому назад портили этот путь. Нечего и говорить, насколько они проклинали китайцев. Приехавшие старшины соседних горных мачинских родов сами мне теперь говорили: "Прикажи - мы сейчас пойдем резать китайцев". Подобное предложение мы слышали и в Кэрии. Как там, так и здесь, да вообще всюду, где только туземцы могли украдкой от китайцев беседовать с нами, они твердили одно и то же: "Мы ничего не желаем, как только быть под властью белого царя" [т. е. России]. "Мы знаем, какая справедливость теперь водворилась в русском Туркестане. А у нас - каждый китайский чиновник, даже каждый солдат могут безнаказанно бить кого угодно, отнять имущество, жену, детей. Подати с нас берут непомерные. Мы не можем долго вынести подобное положение. У многих из нас заготовлено и спрятано оружие. Одно только горе - нет головы, общего руководителя. Дай нам хотя простого казака; пусть он будет нашим командиром".

   Карийская река, на которую мы теперь вышли при устье р. Лю-ши течет здесь на абсолютной высоте 8 300 футов {Следовательно, имеет падение до Кэрии около 40 футов на версту.} в глубоком ущелье, местами вырытом узкой траншеей иногда в два-три яруса. Вытекает описываемая река, как уже было говорено, с плато Тибета и прорывает окрайние к Таримской котловине горы, сколько кажется, в прямом южном направлении; при устье же Лю-ши делает крутую излучину к западу, а затем снова стремится на юг. Ширина Кэрийской реки, там, где мы теперь через нее перешли, благодаря случайно уменьшившейся летней воде, была от 10 до 12 сажен при глубине в 3 фута; дно усыпано крупными валунами. Местами береговые гранитные скалы сжимают речное ложе на 5-6 сажен; там вода бурлит и клокочет. Во время высокой воды, каковая стоит в течение целого лета, переправы вброд почти не бывает, и уровень той же реки повышается иногда, как говорят, на целую сажень. Туземцы переправляются тогда по канату, высоко натянутому с одного берега на другой. На этом канате скользит кольцо, к которому прикрепляется пассажир, и его перетягивают веревками {Подобный способ переправы обыкновенно практикуется в горных местностях Тибета.}. Накануне нашего перехода через Карийскую реку, когда вода в ней еще была высока, нам также предлагали подобный способ переправы. При этом туземцы наивно показывали приготовленный запасный канат на тот случай, если ранее протянутый оборвется.

   Ущелье горного течения Кэрийской реки недоступно; но по р. Лю-ши, недалеко вверх от ее устья, тянется небольшая деревня мачинцев. Здесь мы дневали. Окрестные горы хотя вообще бедны флорой и фауной, но все-таки мы собрали здесь 21 вид цветущих растений для своего гербария, в котором общее число растений нынешнего года только теперь перевалило за сотню видов. Сгруппирована несколько лучшая растительность описываемой местности на обрабатываемых небольших полях, а затем маленькими клочками по дну речных ущелий, частью и в нижнем поясе их боковых скатов, словом близ воды. По арыкам, орошающим пашни туземцев, и возле немногих ключей красовались теперь темнозеленые площадки еще цветущего касатика (Iris ensata), между которым попадались: розовый ятрышник (Orchis salina), маленький белозор (Parnassia Laxmanni), темнолиловый астрагал (Astragalus zacharensis), подорожники (Plantago maritima, P. paludosa) и сизозеленка (Glaux maritima). На более сухих местах, по дну ущелий и на ближайших боковых их скатах, цвели: лапчатки (Potentilla bifurca, Р. multifida), астра (Galimeris altaica), ковыль {Stipa orientalis) и полынь (Artemisia Sieversiana); по обрывам лепились кучки ломоноса (Clematis orientalis var. tangutica) с красивыми яркожелтыми цветами; в двух местах маленькие площадки возле ключей, сбегающих с кручи, были выстланы двумя видами мха (Hypnum), которого мы не видали от восточной части Бурхан-Будды. На полях, засеянных ячменем, как сорные травы в этом хлебе, цвели встреченные еще в Ачане: сурепица (Brassica napus), гвоздика (Silene conoidea), жерухи (Lepidium draba, L. latifolium), костер (Bromus? sp.), еще не цветущий, спорыш (Polygonum aviculare), буркунчик (Medicago lupulina), Lepyrodiclis holosteoides, Pennisetum hordeiforme, Malcolmia africana и растение солончаковой пустыни Kochia mollis [кохия]. Из деревьев здесь растет только тополь возле жилых саклей; из кустарников - какой-то солянковый {Наружным видом весьма похожий на белолозник (Eurotia).}, достигающий 4 футов высоты и обыденный вдоль всего северного подножья Русского хребта.

   Воспользовавшись, как выше упомянуто, случайной большой убылью воды в Кэрийской реке, мы переправились через нее вброд {Иначе пришлось бы спускаться довольно далеко вниз по течению и там искать брода.} и пошли вниз по левому берегу той же реки. Здесь она вышла из высоких гор и течет уже в предгорьях, совершенным коридором сажен 10-15, иногда того менее, шириной. Отвесы боков этой траншеи, пробитой в наносной почве, местами и в горных породах, высятся на 30-40 сажен; выше еще поднимается горная круча, по которой лепится тропинка. Так на протяжении 18 верст до устья р. Кураб, в ущелье которой мы и свернули.

   Камень юй, или нефрит. В области своего горного течения Кэрийская река замечательна обилием нефрита, который у многих восточных народов почитается талисманом и весьма дорого ценится в Китае. Известно, что еще в глубокой древности этот камень играл большую роль в торговых и даже политических сношениях названного государства с Хотаном {Подробные сгруппированные сведения о нефрите см. у Риттера "Восточный Туркестан" пер. Григорьева, стр. 82-97, и более новые в прекрасной книге Мушкетова "Туркестан", стр. 372-399 (⁹⁶).}. Горы к югу и юго-западу от этого оазиса по рекам Юрун-каш и Кара-каш славились с незапамятных времен обилием нефрита, настоящая родина которого действительно находится в западном Куэн-люне. Однако известия о месторождении этого камня ограничивались до сих пор лишь вышеупомянутыми Хотанскими горами, да отчасти нахождением нефритовых валунов в р. Яркендской. Ныне мы можем засвидетельствовать более обширный район распространения того же нефрита. По сведениям, добытым в настоящее наше путешествие, обильные местонахождения описываемого камня встречаются в западном Алтын-таге, всего более по рекам Ваш-дарья и Черченской; затем во всем хребте Русском, в особенности на реках Кара-муран и Мольджа, наконец в горах Кэрийских {Привезенные нами образчики нефрита с рек Кэрийской и Ваш-дарьи переданы, как и все минералогические наши коллекции, в геологический кабинет С.-Петербургского университета.}. По словам туземцев, описываемый камень встречается в вышеназванных местностях прослойками или жилами, изредка даже значительными глыбами в скалах среднего, еще же чаще верхнего пояса гор, иногда вблизи вечных снегов; случайно попадается и в виде валунов по руслам горных речек. Промышленники добывают нефрит в горах только летом. Сначала отыскивают жилу этого камня, а затем выламывают большие или меньшие его куски самыми первобытными инструментами {В Хотанских горах, по словам туземцев, нефрит также копают в наносной почве подземными галереями.}. Для облегчения труда иногда накаливают огнем обрабатываемое место скалы. Добытые куски перетаскивают на вьючных ослах или на собственных плечах.

   Китайцы называют нефрит юй, или юй-ши, а туркестанцы каш, или каш-таш {Как в первом, так и во втором сложных названиях слова "ши" и "таш" нарицательные и означают в переводе "камень".}. Различаются три сорта: юй-ши (яшил-каш) - зеленый, зэ-ши (ак-каш) - молочнобелый, и юй-тан-ши - желтовато-маслянистого цвета {Черного нефрита, по уверению туземцев, у них нет, равно как и красного. Последнего цвета какой-то другой, очень дорогой камень, называемый по-тюркски лахэль (яхонт?), находится в Хотанских горах.}; последний - самый дорогой. Высоко ценится и молочнобелый нефрит; зеленый же самый обыденный, хотя цена его в Китае также значительна. Кроме разницы в цвете, лучшим считается нефрит без трещин и заметных жилок. Незадолго до нашего прихода в горы на Карийской реке там был найден в жиле зеленого юй-ши кусок зэ-ши, имевший, как нам говорили, пять четвертей в длину, две четверти в ширину и столько же в толщину. Китайцы ценили такую находку в сто ямбов серебра, т. е. в десять тысяч наших металлических рублей. Лучший нефрит отправляется, как и прежде, из Хотана в Китай; остальной расходится по городам таримского бассейна и вывозится в другие страны. Помимо различных поделок из этого камня (табакерки, серьги, блюдца, чашечки, ларчики, мундштуки, кольца и пр.), браслет, из него, надетый на руку покойника, предохраняет, по верованию туркестанцев, труп от гниения. Богатые туземцы делают иногда, как нам сообщали, подушку в гробу из того же нефрита, рассчитывая, что чудодейственная его сила станет тогда еще больше (⁹⁷).

   Колония Полу. Повернув с Кэрийской реки вверх по ее левому притоку - Кураб, мы встретили в пяти верстах отсюда небольшую колонию магометан Полу. Всего их 50 семейств, живущих в одной деревне. По своему происхождению эти полу - тибетцы и попали на нынешнее место, как гласит предание, следующим образом.

   В давние времена в Западном Тибете существовал обычай выбирать царя, и по истечении десяти лет правления умерщвлять его, будь он хороший или дурной правитель, все равно. Один из таких царей, по имени Хатам, незадолго до ожидавшей его горькой участи, убежал с тремястами своих приверженцев и основал колонию на верховье Кэрийской реки {В урочище Араш (Баба-хатым).}. Но вскоре монголы напали на это поселение, разорили его и перебили жителей. Спасся только сам Хатам с женой, сыном и двумя дочерьми. Эти беглецы ушли вниз по Кэрийской реке за окрайние тибетские горы и, вступив в браки с местными мачинками, основали нынешнюю колонию Полу. Ее обитатели живут здесь уже в восьмом колене.

   По своему наружному типу нынешние полусцы представляют, как и другие восточно-туркестанцы, пеструю смесь физиономий, среди которых преобладает мачинский тип; лишь немногие напоминают собой тибетцев {Замечательно, что у этих субъектов передние зубы также выдаются вперед, хотя и не столь резко, как у тибетцев, виденных нами за Тан-ла (см. мое "Третье путешествие", стр. 252).}; женщины нередко походят на киргизок.

   Одежда полу та же, что и мачинцев. Мужчины носят рубашку, панталоны и халат, подпоясанный кушаком; на голове баранья шапка, на ногах сапоги. Женщины имеют таксе же одеяние и обувь; только халат обыкновенно цветной (бумажный или шелковый), не подпоясывается; кроме того, голова у женщин или повязана белым покрывалом, или покрывало это спущено на спину; поверх же его надета на голову шапка из белого или черного барашка, у богатых иногда из меха выдры. Волосы свои замужние женщины (как и все мачинки) заплетают в две косы сзади; девушки носят четыре или шесть кос: две сзади головы, по одной или по две спереди на висках. Как женщины, так и девушки украшают свои головы и шеи ожерельями из камней и другими драгоценностями. Замечательно, что полуски очень долго кормят грудью своих детей - до двух, даже до трехлетнего, как нам говорили, возраста; поэтому случается, что два младенца сосут одну и ту же мать. По образу жизни и обычаям полусцы почти не отличаются от мачинцев; их же языком и говорят; тибетскую речь совсем забыли. Однако в браки ныне вступают только между ссбой. Характер описываемого племени веселый; песни, музыка и пляска составляют любимые удовольствия.

   Деревня Полу расположена при слиянии рек Кураба и Тереклика на абсолютной высоте 8 200 футов. Глиняные сакли в этой деревне тесно скучены; садов нет {Впрочем, мы видели несколько больших деревьев, кажется, айвы, и несколько молодых абрикосов.}, но много землепашества. Вокруг поселения и по обеим названным речкам разбросаны поля, всего, я полагаю, около сотни десятин. На них засевают ячмень, пшеницу и горох; другие хлеба здесь не растут.

   Помимо земледелия, жители Полу занимаются скотоводством - содержат много баранов, в меньшем числе коров и лошадей. Последние хотя небольшого роста, но славятся своей крепостью и выносливостью. Теперь лошадей у полусцев немного, ибо китайцы, заняв по смерти Якуб-бека Восточный Туркестан, озаботились прежде всего уничтожить туземных лошадей, дававших возможность быстро действовать в случае восстания. Лошади отбирались китайцами для себя, частью же умерщвлялись: их расстреливали, иногда же, по словам полусцев, заводили зимой в реки, или прямо обливали на морозе водой и замораживали. Хозяевам оставлены были лишь в небольшом числе кобылы, от которых имеется нынешний приплод.

   В одной версте от деревни Полу, вверх по р. Тереклик, находится мазар, где похоронен Клич-бура-хан, сын черченского царя Аллик-мази. Мазар этот, утыканный, как обыкновенно на здешних магометанских кладбищах, жердями с привязанными к ним тряпками и хвостами яков, лежит на вершине довольно высокого и крутого холма, внизу которого видны две небольшие пещеры; в них иногда временно поселяются желающие спасаться от мирских сует. Затем также в расстоянии версты от описываемой деревни, но уже вверх по р. Кураб, видны небольшие остатки некогда бывшего здесь городка мачинцев.

   Колония Полу входит в состав Кэрийского округа. Общественными делами этой колонии заведует выборный аксакал. Старше же его некий халпэ (т. е. настоятель, или игумен монастыря), старик, который хотя и не занимает определенной по администрации должности, но советы его слушаются охотно.

   В Полу проведены были нами пять суток. Подобно тому как некогда в Ясулгуне, так и здесь, мы вскоре подружились с туземцами. Они теперь откровенно говорили, что за несколько дней до нашего прихода получено было из Кэрии от китайцев приказание ничего нам не продавать и не давать вожаков; притом китайцы чернили нас самым гнусным образом. Полусцы отчасти поверили этому; даже спрятали свои лучшие вещи и одежду в горах, опасаясь грабежа с нашей стороны; попрятали также и своих женщин. Видя теперь совершенно противное, те же полусцы не знали, как услужить нам, продали все, что было нужно, и назначили вожаков. Китайцам же в Кэрию хитро написали: "Мы не можем исполнить ваши приказания относительно русских, ибо они грозят нам силой; сами мы сопротивляться не в состоянии. Если вы сильнее русских, то придите сюда и расправьтесь с ними".

   Дружба наша с жителями Полу вскоре возросла до того, что они дважды устроили для казаков танцевальный вечер с музыкой и скоморохами. На одном из таких балов присутствовал и я со своими помощниками. Местом для залы избран был просторный двор сакли и устлан войлоками. Музыка состояла из инструмента вроде гитары, бубна и простого русского подноса, в который колотили по временам. Все гости сидели по бокам помещения; для нас были отведены почетные места. На средину выходили танцующие - мужчина и женщина. Последняя приглашается кавалером вежливо, с поклоном. Пляска состоит из довольно вялых движений руками и ногами в такт музыки. Зрители выражают свое одобрение криком во все горло; иногда же вдобавок к музыке поют песни. В награду музыкантам собираются деньги на подносе, который, по обычаю, проносят над головами танцующих. Наши казаки также принимали участие в общем веселье и лихо отплясывали по-своему под звуки гармонии; инструмент этот приводил слушающих в восторг. В антрактах танцев появлялись скоморохи: один наряженный обезьяной, другой козлом, третий, изображавший женщину, верхом на лошади; выделывали они очень искусные штуки. Сначала наше присутствие немного стесняло туземцев, которые даже извинялись, что их женщины не могли хорошо нарядиться, ибо лучшее платье, вследствие китайских наветов, далеко спрятано в горах; потом все освоились и веселились от души. Вообще наши казаки до того очаровали местных красавиц, что, когда мы уходили из Полу, женщины плакали навзрыд, приговаривая: "Уходят русские молодцы, скучно нам без них будет".

   Неудачный разъезд. Расспросами в Полу мы узнали, что вверх по ущелью р. Кураб существует проход в Тибет, но что дорога эта крайне трудная, да притом недавно еще умышленно испорчена китайцами. В прежние времена тем же ущельем пробирались на плато Тибета золотоискатели; изредка тибетцы привозили на продажу лекарства; в 1871 г. здесь прошел из Ладака в Кэрию и обратно пундит; в 1877 г. курабская тропинка была немного исправлена по приказанию хотанского правителя Нияз-бека, рассчитывавшего этим путем удрать в Индию по падении царства Якуб-бека; затем вскоре та же тропа пришла в прежнюю негодность. Вот все, что мы могли узнать насчет столь важного для нас пути. Чтобы окончательно убедиться в его недоступности, я отправился с двумя казаками в разъезд вверх по Курабу. Первые 9 верст от д. Полу пройти, даже со вьюком, [можно] довольно хорошо. Затем, от впадения справа в тот же Кураб р. Там-чю, начинается дикое и узкое (местами лишь сажен 20-30 в поперечнике) ущелье. С обеих сторон его стесняют громадные скалистые горы; дно же усеяно крупными валунами, по которым с шумом бежит быстрый Кураб. Перейти эту речку вброд, во время высокой воды, невозможно.

   Боковые скалы описываемого ущелья в нижнем его поясе состоят из сланца, повыше из сиенита. Все эти скалы изборождены трещинами и выбоинами, да притом посыпаны, словно мукой, лёссовой пылью, так что сплошь имеют одинаковый серовато-желтый цвет. Местами залегают крупные осыпи. Узкие же ущелья, то безводные, то с речками, впадающими в Кураб {Сам Кураб, по словам полусцев, вытекает из ледников Карийского хребта, но не с плато Тибета.} от снеговых вершин, бороздят те же горы. Бесплодие царит здесь всюду. Лишь кое-где, под навесом скал, или на более отлогих горных скатах, выдаются небольшие площадки, по которым растут чахлые кустики мелкого злака и врассыпную встречаются альпийские формы растений, каковы: ревень (Rheum spiciforme), твердочашечники (Androsace sarmentosa var. flavescens, A. squarrosula n. sp.), пижма (Tanacetum fruticosum?), молочай (Euphorbia sp.), очиток (Sedum quadrifidum), астрагалы (Astragalus sulcatus? Oxytropis chionobia?), Lloydia serotina, Omphalodes sp. Так в среднем поясе описываемых гор. В нижнем же их поясе скаты, засыпанные лёссом, порастают редкими кустами мелкого лука (Allium oreoprasum) и мелкой полыни (Artemisia frigida), так что издали иногда кажутся совсем зелеными; здесь же красивыми пятнами пестреет цветущий твердочашечник (Androsace squarrosula n. sp.), но других цветов мы не видали. Несколько лучше относительно растительности по самому ущелью Кураба, да и то лишь в нижней его части. Там встречаются, опять-таки в ничтожном количестве, кустарники: белый шиповник (Rosa Beggeriana), барбарис (Berberis kaschgarica), золотарник (Garagana pygmaea var.) и кое-где облепиха; местами вьется ломонос; из трав, кроме лука и мелкой полыни, растет дырисун, а в одном месте, под влажным навесом скалы, мы нашли цветущую герань (Geranium Pylzowianum). Собственно по ущелью мы проехали с великим трудом лишь 12 верст. Приходилось то переходить вброд или по крупным валунам р. Кураб {Вода в этой реке по случаю нескольких дней холодной погоды была невысока.}, то итти вдоль нее по тем же валунам, то, наконец, тропинка вилась по узким карнизам над крутыми обрывами. Даже для верховых лошадей здесь чрезвычайно трудно; с навьюченными же местами вовсе нельзя пройти. Подножный корм встречался лишь кое-где в нижних частях ущелья; далее вверх этого корма не было вовсе. От ночлежного нашего бивуака (в 21 версте от Полу) я ходил с вожаком еще версты за две через высокий и крутой перевал к тому месту, где, как нам давно уже говорили туземцы, был мост, умышленно разрушенный китайцами. Оказалось, что, вместо моста, здесь лежало несколько бревен для расширения короткого и узкого каменного карниза над обрывом. Это приспособление было уничтожено; тропинка же в нескольких местах завалена камнями {Невдалеке отсюда видны были следы ночевки людей, приезжавших портить дорогу.}. Но ни то, ни другое не могло бы нас задержать: камни с тропинки можно было сбросить, а через карниз перетащить багаж на руках. Несравненно более препятствовал самый характер всего ущелья. Здесь, повторяю, с небольшим даже багажом, каковой необходим при научных исследованиях, пройти почти невозможно, в особенности летом при большой воде. Да, наконец, если бы мы и пробрались, рискнув погубить часть багажа и вьючных животных, на плато Тибета, то уцелевшие лошади после столь трудного перехода сделались бы совершенно негодны на дальнейший путь. Все эти причины заставили меня отказаться от намерения пройти в Тибет по Курабу. Взамен того, по заранее намеченному плану, решено было направиться к западу вдоль высоких снеговых гор и поискать там, по правде сказать, с малой надеждой на успех, более доступного прохода. Во всяком случае мы должны были провести наступавший июль в Кэрийских горах.

   Погода в июне. Вспомним теперь о погоде в минувшем июне. Первая треть этого месяца была проведена нами почти сполна в Кэрии на абсолютной высоте 4 700 футов; последние две трети - в северной окраине хребтов Русского и Кэрийского на абсолютной высоте от 8 до 10 тыс. футов.

   В Кэрийском оазисе, как и следовало ожидать, стояли постоянные жары, не превышавшие однако ,7° в тени в 1 час пополудни и ,3° на восходе солнца. С поднятием нашим на большую абсолютную высоту и с приближением к снеговым горам сделалось, конечно, гораздо прохладнее, хотя все-таки при ясной погоде солнце жгло сильно, и термометр в 1 час дня поднимался в тени до ,9°. Холодно становилось в горах лишь во время дождя, в особенности если при этом выпадал снег в верхнем или даже в среднем горном поясе. Так 29 июня на нашем бивуаке, при абсолютной высоте в 10 ¹/₃ тыс. футов, в 1 час пополудни наблюдалось лишь ,9⁰, а на восходе солнца следующего дня, после дождливой ночи, температура упала до ,9°. Однако ночных морозов в горах до вышеуказанной абсолютной высоты не случалось, потому, конечно, что ночи выпадали облачные или ветреные.

   Погода в течение описываемого месяца стояла большей частью облачная; яснопыльных дней считалось 11, облачных 13 и пасмурных 6. Атмосфера, как и за всю весну, постоянно была наполнена более или менее густой пылью. Поднималась эта пыль в воздух даже слабым ветром, не говоря уже о бурях. Последних в продолжение июня случилось только четыре, да дважды дул сильный ветер. Затишья стояли часто; на них падает более половины общего числа наблюдений. Ветры исключительного преобладания не имели, хотя чаще других случались южные с отклонениями к востоку или западу.

   Резче всего отличался июнь от мая тем, что в описываемом месяце, как бы после долгой предварительной потуги, выражавшейся в преобладании облачности весной, начали, наконец, перепадать дожди. Всего в июне считалось 10 дождливых дней {Ночью дождь шел только дважды.}, хотя необходимо заметить, что дождь большей частью только моросил, да и то почти исключительно в горах. Настоящий сильный дождь наблюдался нами лишь дважды - 1-го и 29-го чисел; после него атмосфера на несколько часов совершенно была свободна от пыли, и небо являлось голубым. Слабый дождь, в особенности при своем начале, падал совершенно грязным от лёссовой пыли, которую дождевые капли захватывали в воздухе. Случалось даже нам наблюдать, что вместо дождя сыпались мелкие, как мак, сухие крупинки грязи, сцементированные тем же дождем в верхних слоях атмосферы (⁹⁸). Барометр перед дождливой погодой не только не падал, но даже повышался, вероятно потому, что дожди приносились исключительно южными ветрами с холодного Тибетского плато. Гроз в июне не было вовсе; роса также не падала; сухость воздуха, за исключением дождливых дней, была очень велика даже в горах.

   Хребет Карийский. Та наружная часть западного Куэн-люня, которая лежит между реками Карийской и Юрун-каш {Известно, что Куэн-люнь в указанном районе представляет собой двойной кряж высоких снеговых гор: один, наружный хребет, о котором теперь пойдет речь, служит высокой оградой Тибета к таримской впадине, другой стоит на самом Тибетском плато.}, не имеет у туземцев одного общего названия. Но так как эти горы, по крайней мере их северный склон, принадлежат в административном отношении Кэрийскому округу, притом своей водой питают оазисы того же округа, наконец через них существует проход из Тибета в Кэрию, то, мне кажется, всего удобнее назвать рассматриваемый хребет Кэрийским. Он тянется от востока к западу на 160 верст и примыкает с одной стороны к Русскому хребту, с другой к Каранга-тагу {Каранга-таг лежит между реками Юрун-каш и Кара-каш.}. По всей длине описываемый хребет представляет сравнительно узкую, но весьма высокую и крутую стену гор, сплошь переходящих на своем гребне за снеговую линию. В особенности обширны ледяные массы в средней и западной частях того же хребта. Исключительно выдающихся в нем вершин мы не заметили, хотя местами поднимаются над общей снеговой громадой еще более высокие группы, быть может, достигающие 19-20 тыс. футов абсолютной высоты. Собственно главный хребет занимает район вверх от 11 тыс. футов абсолютной высоты, ниже до 8 тыс. футов, залегает верст на 15-20 в ширину пояс предгорий. Обе эти части одних и тех же гор резко между ссбой различаются.

   Верхняя горная область состоит, как выше сказано, из громадных недоступных масс, покрытых вечными ледниками. Из каменных пород в полосе от 11 до 13 тыс. футов абсолютной высоты нами здесь найдены: известняк, мрамор, сланец, гранит, сиенит, змеевик, антигорит (?) и дидит (⁹⁹). В той же полосе встречаются и альпийские луга. Вверх от 13 тыс. футов растительность исчезает - здесь только изборожденные, посыпанные лёссом скалы и, как продукт их разложения, обширные россыпи. Местность совершенно недоступна, и по ней во многих местах никогда не ступала нога человека. Еще выше раскидываются громаднейшие ледники, нижний предел которых, судя по аналогии с Сачжеуским Нань-шанем и другими тибетскими горами, лежит на абсолютной высоте между 15 ¹/₂ - 16 тыс. футов {Нам лично не удалось определить барометрически нижний предел ледников северного склона Карийского хребта; тому мешали постоянные в июле дожди и крайняя недоступность местности.}. Однако речки, вытекающие от тех же ледников в таримскую котловину, все небольшие, быть может потому, что за исключением дождливого лета в остальные времена года здесь господствует сильная сухость. Наиболее значительные из этих речек - Аксу, Ашкэ-эмэ, Нура, Улук-сай, Генджи-дарьяи Аши-дарья (¹⁰⁰).

   Пояс предгорий Карийского хребта представляет собой сбегающие от высоких гор к пустыне гривы холмов и увалов, разделенных продольно глубокими речными ущельями. Почва здесь - нанос, засыпанный лёссом. Благодаря обильному летнему орошению, предгорья в полосе от 11 до 9 ¹/₂ тыс. футов покрыты хорошими лугами, привольными для пастьбы скота; в нижнем районе тех же предгорий, в полосе от 9 ¹/₂ до 8 тыс. футов, где летние дожди уже слабее, растительность скудная. Речки, пересекающие описываемый пояс, текут, как сказано выше, в глубоких (иногда до 1 тыс. футов) ущельях. С удалением от высоких гор эти ущелья мельчают и расширяются, сами же речки бегут спокойней. По ним лежат на окраине предгорий, и еще тысячи на две футов по вертикалу вниз отсюда земледельческие деревни мачинцев. Далее до песков таримской впадины тянется покатая и бесплодная волнистая равнина, почва которой состоит из гальки с песком. На этой равнине выбегающие из Кэрийских гор наиболее значительные речки протекают только летом при большой воде; в остальные времена года, они прячутся в почве и выходят вновь на ее поверхность в оазисах, лежащих вблизи сыпучих песков.

   Верстах в 30 к северу от подножия западной части высокого Кэрийского хребта высится, словно передовой форт, изолированная горная группа Тэкелик-таг. Она протягивается от запада к востоку и затем к северо-востоку более чем на 50 верст, при наибольшей ширине в 20 верст; в средине поднимается выше снеговой линии. Впрочем, снега здесь немного, хотя, по словам туземцев, от него стекают несколько небольших речек. Дикость и труднодоступность составляют общий характер описываемых гор; их крутые склоны сплошь изборождены скалами; притом нижний и средний пояса совершенно бесплодны. Лишь в поясе верхнем появляются, как нам сообщали, скудные луга, на которых пасется скот мачинцев, живущих в небольшом числе в том же Тэкелик-таге. Восточный угол этой горной группы омывает Аши-дарья, западный - р. Юрун-каш; обе они текут здесь в глубоких коридорах.

   Флора. Несмотря на обилие летних дождей, Кэрийский хребет беден своей флорой. Причинами тому, вероятно, служат: резкий контраст, на небольшом сравнительно пространстве, сухой и жаркой пустыни с громадными холодными горами, а также чересчур крутая стена этих гор, на которых узкие по вертикалу пояса много различаются между собой относительно температуры и орошения; притом последнее даже в высоком горном поясе обильно только в летние месяцы; остальное время года здесь господствует засуха.

   Общую характеристику описываемой растительности составляют полное отсутствие деревьев {Только в земледельческих деревнях на окраине предгорий встречаются посаженные тополя и абрикосы.}, большая бедность кустарников и исключительное преобладание травянистой, всего более альпийской флоры. Притом растительный пояс занимает здесь, как выше было говорено, неширокую полосу предгорий в наружной части главного хребта, в районе от 8 до 13 тыс. футов абсолютной высоты. Почва этого пояса одна и та же - лёсс, образуемый постоянным оседанием атмосферной пыли. В зависимости, вероятно, от сравнительно меньшего количества летних дождей и большего влияния засухи соседней пустыни, нижняя полоса вышенамеченного пояса, в районе от 8 до 9 ¹/₂, иногда до 10 тыс. футов абсолютной высоты, весьма бедна разнообразием своей флоры. Здесь по лёссовым холмам и увалам растут только: лук (Allium oreoprasum), мелкая полынь (Artemisia frigida) и дырисун. Но лишь в этом поясе встречаются, всего чаще по дну ущелий, кустарники: золотарник (Garagana pygmaea var.), мирикария (Myricaria germanica var. squamosa), белый шиповник (Rosa Beggeriana), барбарис (Berberis kaschgarica, редко Berberis integerrima), ягодный хвойник (Ephedra vulgaris?), изредка ломонос (Clematis orientalis var. tangutica) и какой-то солянковый {Тот же, что и по всем предгорьям Русского хребта.}. Кроме того, здесь же в мачинских деревнях, лежащих по наружной окраине предгорий, в устьях речных ущелий, растут тополь и абрикосы, а из хлебов на полях засеваются ячмень, пшеница и горох. Два последние вида не поднимаются выше 8 тыс. футов, тогда как ячмень по ущельям рек восходит до 10 тыс. футов абсолютной высоты. По этим хлебам, так же как и у нас, в изобилии встречаются сорные травы, уже поименованные при описании горного течения Кэрийской реки; прибавить только следует ежесемянку (Echinospermum sp.), лебеду (Ghenopodium Botrys), гусеничрик (Eruca sativa) и полынь (Artemisia palustris?).

   Вверх от 9 ¹/₂ или 10 тыс. футов дожди летом, вероятно, обильнее и, совместно с близким здесь соседством вечных снегов, много понижают среднюю температуру названного времени года. Оттого в этом районе не могут расти кустарники и является лишь травянистая растительность, нередко густо одевающая горные склоны и образующая прекрасные пастбища. Однако эта растительность не богата разнообразием видов, и здешние луга, даже в июле, нигде не представляют сплошного ковра цветов, хотя бы на маленьких площадках. Притом для этих лугов замечается то же явление, что и для всех горных лесов Центральной Азии, именно: склоны гор и ущелий, обращенные на север, одеты лучшей растительностью, нежели склоны южные, на которые прямо ударяют солнечные лучи.

   В общем описываемый луговой район может быть разделен на два пояса: верхний и нижний. Первый из них принадлежит предгорьям в полосе от 9 ¹/₂ до 11 тыс. футов абсолютной высоты; второй поднимается вверх от 11 тыс. футов до предела растительности. Выше 12 тыс. футов верхний луговой район переходит в область россыпей и скал, с которыми появляются и новые травы. Преобладающими растительными видами в нижнем луговом поясе служат: овсянка (Festuca altaica?), растущая отдельными кустиками, мало поедаемая скотом; лапчатка (Potentilla bifurca, Р. multifida), порезная трава (Leontopodium alpinum), сиреневого цвета астрагал (Astragalus sp.), розовый и малиновый Oxytropis, гулявник (Sisymbrium humile), жеруха (Lepidium ruderole mar. micranthum), западнотибетская крапива (Urtica hyperborea) по ущельям, обыкновенно возле груд больших камней; анемон (Anemone obtusiloba) и твердочашечник (Androsace squarrosula n. sp.), в июле уже отцветший. В верхнем поясе лугов чаще других встречаются: мыкер (Polygonum viviparum), палевый твердочашечник (Androsace sarmentcsa var. flavescens), крошечная фиалка (Viola tianschanica), желтый, реже розовато-лиловый Oxytropis, Omphalodes по скалам, палевый мытник (Pedicularis versicolor), местами астра (Aster alpinum), ежесемянка (Echinospermum sp.), голубовато-лиловая герань (Geranium Pylzowianum), горицвет (Lychnis opetala) обыкновенно в одиночку, кое-где Lloydia serotina; на местах прежних стойбищ и нередко в лёссовых стенах старых жилищ гнездятся кучами шампиньоны. По россыпям и возле них растут: ревень (Rheum spiciforme), мышьяк (Thermopsis alpina) густыми площадками в ложбинах между скал; изредка курильский чай (Potentilla fruticosa) кустарничком в ¹/₃ фута высотой; пижма (Tanacetum fruticosum?), валериана (Valeriana dioica), белозор (Parnassia Laxmanni), Braya sinuata n. sp., Lagotisglauca, сухоребрица (Draba alpina), очиток (Sedum quadrifidum), маленький Oxytropis chionobia [остролодочник], осока (Garex sp.) Ha более мокрых местах, вероника (Veronica ciliata), лютик (Ranunculus affinis var. dasycarpa), камнеломки (Saxifraga n. sp., S. oppositifolia, S. sibirica), генцианы (Gentiana tenella var., Gentiana n. sp., G. falcata) и др.

   Фауна северного склона. Хотя Кэрийский хребет помещен между двумя различными зоологическими областями - тибетской и таримской, притом поднимается до громадной абсолютной высоты, следовательно представляет (по крайней мере на северном склоне) разнообразные физические условия, но он беден, кроме флоры, и своей фауной. Причинами этого явления опять-таки служат: чересчур дикий, недоступный характер верхнего пояса описываемых гор и узкий сравнительно район их предгорий, более удобных для животной жизни; отсутствие лесов и кустарников; затем сильные почти непрерывные дожди летом при значительно низкой температуре, так что мелкие пташки не могут добыть себе и детям пищи (насекомых), в особенности при отсутствии зерновых трав; наконец, крупным зверям мешает населенность предгорий, пастбища которых летом заняты скотом туземцев.

   В общем северный склон описываемого хребта относительно своей фауны может быть разделен на два пояса: нижний, обнимающий луговые предгорья в полосе от 8 до 11 тыс. футов абсолютной высоты и верхний, к которому относится альпийская область до вечных снегов. Из млекопитающих в нижнем луговом поясе всего более тарабаганов (Arctomys himalayanus); на зиму сюда приходят аргали (Ovis sp.), откочевывающие летом в верхний горный пояс; встречаются лисицы и, вероятно, волки; изредка мы видали летучих мышей - и только. Замечательно, что мелких грызунов вовсе нет на лугах предгорий, хотя, повидимому, местность для них привольная {Нет также здесь и зайцев.}. Весьма много на тех же лугах летом домашних животных, в особенности баранов и коз; в меньшем гораздо числе встречается здесь рогатый скот (коровы, яки) и ослы. Летом стада поднимаются по лугам изредка до самых россыпей, на зиму же спускаются в окраину луговой области; частью их угоняют для корма на низовья рек в джан-галы. В верхнем горном поясе обитаютг куку-яман (Pseudois nahoor) в большом количестве; барс (Irbis sp.), который охотится за куку-яманами и, как везде, редок; хорек (Mustela alpina); пищуха (Lagomys rutilus?) по россыпям и валунам возле речек; наконец, в Тэкелик-таге водится, как нам сообщали, дикий козел (Capra sp.), которого нет в хребте Карийском, но много, по расспросным сведениям, в Каранга-таге.

   Из птиц в поясе предгория Кэрийского хребта чаще других летом попадаются: горная щеврица (Anthus rosaceus), горная чечетка (Linota brevirostris), Podoces humilis [саксаульная сойка], завирушка (Accentor fulvescens), белая плисица (Motacilla personata), чеккан (Pratincola indica), вьюрок (Montifringilla leucura?), коршун (Milvus melanotis), кэклик (Gaccabis chukar). В деревнях мачинцев, расположенных по долинам нижнего пояса предгорий, водятся пернатые, свойственные оазисам: удод (Upupa epops), деревенская ласточка (Hirundo rustica), розовый скворец (Pastor roseus), полевой воробей (Passer montanus), красный вьюрок (Garpodacus erythrinus) и др.; кроме того, здесь же найдена нами Dumeticola major? [камышовка], голос которой весьма походит на трещанье веретена у прялки. В верхнем альпийском поясе обитают: ягнятник (Gypaёtus barbatus), грифы (Vultur monachus, Gyps nivicola), гималайский улар (Megaloperdix himalayanus), горный голубь (Golumba rupestris), клушица (Fregilus graculus), непальская завирушка (Accentor nipalensis), Leucosticte haematopygia, Fringillauda altaica (вьюрок алтайский), Pyrrhospiza punicea [красный вьюрок]. Водяные и голенастые в описываемых горах не держатся. Мы видели здесь только (в июле) несколько пролетных кроншнепов (Numenius arquatus?), да однажды встретили, вероятно заблудившуюся, крачку (Hydrochelidon hybrida), ранее не найденную нами в Центральной Азии.

   Из рыб в речках предгорий Кэрийского хребта добыт нами лишь голец (Nemachilus bombifrons n. sp.). Из пресмыкающихся в тех же предгорьях найдены только два вида ящериц - Phrynocephalus roborowskii n. sp., Eremias intermedius?. Змей и земноводных мы не встречали здесь вовсе; мало было также и насекомых.

   Племя мачин. Жители в Карийских горах принадлежат исключительно племени мачин или мальчи, как они иногда здесь называются. Выше уже говорено было, что это племя считает себя давнишним коренным населением Восточного Туркестана {Существует также местное предание, что предки нынешних мачин в глубокой древности пришли сюда из Индии и затем смешались с китайцами. Последних называли чин; именем же ма, поясняли нам, вероятно назывался пришедший из Индии народ - отсюда и вышло мачин (¹⁰¹).} и обитает в юго-восточной его части как в оазисах, так и в горах. Последние, т. е. горные мачинцы, более сохранили свой тип; кроме того, отличаются от городских или оазисных лучшей нравственностью, как равно большей простотой одежды, пищи и самой жизни. Впрочем, все эти различия не особенно велики. Нижеследующее описание будет относиться главным образом к горным мачинцам, которых мы лучше могли наблюдать во время своей летней экскурсии.

   Наружный тип. По наружному типу эти более чистокровные мачинцы представляют монгольскую расу в смеси с арийской, но с преобладанием, как кажется, последней над первой. Их лицо заметно скуластое, нос расплывшийся на конце, хотя переносица не вдавлена, как у настоящих монголов; рост волос на лице сравнительно слабый, в особенности на баках и усах; глаза большие и не косо прорезанные, брови правильные, уши часто большие и значительно оттопыренные; череп угловатый с плоским затылком, лоб также чаще плоский, губы довольно толстые; кожа на теле темная, но светлее чем у монголов; цвет глаз и волос преобладает черный; однако нередко, местами даже часто, встречаются у мужчин (про женщин не знаю) голубые или серые глаза и каштановые, рыжеватые, изредка даже совершенно русые волосы {Так на лице, голова же обрита.}. Эти типичные черты много сглаживаются у жителей больших оазисов и городов, конечно, от посторонних примесей. Но как в горах, так и в оазисах, мачинцы отличаются малым или только средним ростом и слабым сложением.

   Мужчины бреют голову, усы подстригают, баки и бороду не трогают; иногда же баки на передней части щек бывают подбриты. Девушки носят от четырех до шести кос (сзади и на висках), смотря по густоте волос. По выходе в замужество такая прическа оставляется до времени беременности; затем женщина заплетает только две косы сзади. Женский тип горных мачинцев некрасивый {Причинами тому здесь считаются: высота местности, худая летняя погода, всегдашняя возня со скотом и грязная обстановка жизни вообще.}; в оазисах же попадаются смазливые физиономии. Для красоты мачинки накрашивают себе брови и соединяют их выше переносицы; также румянят лицо {Так в оазисах и подгорных деревнях. Собственно горные мачинки, кроме небольших исключений, не красятся и не румянятся.}; иные делают себе небольшие букли на висках, или подстригают волосы на лбу, как наши модницы.

   Одежда. Одежда горных мачинцев отличается от одежды живущих в больших оазисах и городах только тем, что у первых она проще, чем у последних. Универсальным одеянием как мужчин, так и женщин, служит халат, сшитый из белой или крашеной (всего чаще темносиней) маты [материи], из ситца, русского тика или чортовой кожи, наконец из шелковой материи у достаточных. У женских халатов для украшения нашиваются на груди (по 3-4 с каждой стороны) широкие (около вершка) поперечные полосы из шелковой или шерстяной зеленой тесьмы. Обыкновенно халат делается стеганный на вате, реже на одной только подкладке. У мужчин он подпоясывается кушаком из цветной материи; тем же кушаком бывает подпоясана и рубашка, если халат надет нараспашку; сбоку на кушаке всегда висит кисет с табаком, ножик (в ножнах) и огниво. Женщины носят халат нараспашку. В холод иногда надеваются два халата, один поверх другого. Под халатом у мужчин надеты панталоны из той же маты и длинная, также вроде халата, распашная из белой, реже цветной, материи рубашка; иногда ворот этой рубашки бывает вышивной или покрыт материей другого цвета. У женщин те же панталоны и та же рубашка, но только нераспашная, а с прямым посредине груди, воротом, который застегивается двумя, реже тремя или четырьмя большими пуговицами (иногда серебряными) в форме жолудя. На ногах оба пола носят одношовные сапоги, похожие на наши, но сшитые на прямую колодку с пришивной подошвой и нередко с подковами на каблуках. Иногда сапоги бывают с калошами - у старшин, мулл и вообще у зажиточных людей; случается, что женщины носят сафьяновые сапоги, узорчато вышитые тонкой медной проволокой.

   Зимой оба пола надевают бараньи шубы, изредка покрытые какой-либо материей, или теплые халаты. Кроме того, бедные мачинцы в горах шьют себе для защиты от летних дождей войлочные плащи. На голове мужчины носят зимой и летом барашковые шапки (черные, белые и пегие) с высоким околышем; иногда в городах и больших оазисах надевают арак-чин (тюбетейку); чалму мы видели только у мулл. Женщины носят такие же, как у мужчин, бараньи шапки; в праздничные дни некоторые достаточные щеголихи являются в шапках с широким околышем из меха выдры. Сверх головы под шапку женщины надевают короткие или длинные покрывала - белые, ситцевые, реже шелковые. Однако эти покрывала редко употребляются для завешивания лица; так по крайней мере в горах.

   Из украшений женщины носят: в ушах довольно большие, серебряные с бирюзой, серьги, которые у иных соединяются ниткой цветных бус позади шеи; на пальцы надевают кольца серебряные или золотые, но браслетов не знают. Иногда голову украшают красными лентами (чашвак), которые повязываются через лоб сзади головы и отсюда спускаются по спине между двумя косами до пяток; на конце эти ленты оторачиваются бахромой. Дети обоего пола одеваются в распашные рубашки; часто бегают и нагишом.

   Все мачинцы держат себя довольно опрятно, часто моются и вообще воды не боятся.

   Пища. Пищу горных мачинцев составляют: летом - кислое молоко (баранье, реже коровье или яковое), булки из ячменя, пшеницы, или кукурузы и мучная болтушка на вскипяченной воде с добавлением того же кислого молока; зимой молоко заменяется чаем, который пьют с маслом, собранным во время лета. Дзамбы, столь употребительной в Тибете, здесь вовсе не знают. Мясо едят в редкость, всего более по скупости. Иногда варят рис и делают с примесью в него бараньего мяса вкусную колбасу из бараньих же кишек. Кислое молоко разбалтывается еще в воде; в таком виде едят его с булками или пьют вместо нашего квасу; не брезгают также и сырой водой для питья. Вообще молоко употребляется здесь главным образом кислое; притом с него предварител