Толстой Лев Николаевич - Том 70, Письма 1897, Полное собрание сочинений

твовавший взглядам Толстого. Несколько раз привлекался как неблагонадежный, был в ссылке и отбывал тюремное заключение. В 1897 г. жил около Геленджика, занимаясь сельским хозяйством в сооб­ществе некоторых его знакомых.

   Ответ на письмо Юшко от 8 марта (почт, шт.), в котором Юшко писал о преследованиях его и его сожителей со стороны губернских жан­дармских властей; сообщал об отказе .ему в аренде земли и о поданном им по этому поводу заявлении на имя губернатора; описывал спою жизнь и жизнь своих товарищей по поселению.

  

   (1) Павел Иванович Стружестрах в письме от 25 февраля со станции Радзивштов, Юго-Западной ж. Д., спрашивал адрес земледельческой колонии, где бы он мог поселиться. На конверте его письма пометы Толстого: "Новоросийск, Геленджик, А. Югако" и "Дать адрес Юшко, ска­зать что не" (фраза не кончена). Ответила Т. Л. Толстая.

  

  

  

   1897 г. Марта 15-16? Москва.

  

   Ужасно сожалею, что не удалось поговорить с вами, милая М[арья] В[икторовна], а имел и имею сказать вам я очень опре­деленное. Очень может быть, что вы не одобрите то, что я имею сказать, найдете это неважным, недействительным; но я твердо убежден, что если бы вы только последовали моему совету и сделали то, что я хочу предложить вам, то ваше мучительное душевное состояние очень скоро переменится на самое радостное. Советую я вам вот что: прежде всего забыть всё то, что вы сделали для Павла Александровича, все те жертвы, к[оторые] вы принесли, перестать даже и считать жертвами то, что вы сде­лали, а искать в себе всё то, что вы не сделали, как можно строже отнестись к себе и как можно внимательнее постараться понять его, всё то, что могло быть тяжело ему; пожалеть его, как бы вы пожалели чужого человека, ежели бы знали, что он имеет несчастье быть раздраженным на свою жену (пускай и неспра­ведливо- ему от этого тем хуже); и что он притом слабый, больной и несомненно добрый человек. Это средство радикаль­ное. Если вам удастся обвинить себя искренно и оправдать и пожалеть его, вы сейчас же изменитесь в своем отношении к нему, в своих поступках, словах и тотчас же изменится ваше душевное состояние и из мучительного сделается радостным. Это одно ради­кальное средство, но может быть вы не осилите его, тогда есть другое и уже несомненное. Оно состоит в том, чтобы, обдумав то, что тревожит вас, делает ваше несчастье, именно дурной тяжелый характер вашего мужа, придумать средство, каким образом изме­нить его. Другим человеком сделать его нельзя. Каким он есть, нервным, раздражительным, положим даже несправедливым, злым, таким он и останется. Всё, что можно сделать, это то, чтобы изменить его отношение к вам. Как же изменить его? А на это есть только одно средство: не считаться с ним, смотреть на него как на больного жалкого человека и, не думая об отношении его к себе, заботиться о нем, служить ему, делать ему одно приятное, никогда не напоминая ему о своих требованиях. Нет человека, к[оторый] бы не стал любить и ценить того человека, к[оторый] так обращался бы с ним. А как только он будет любить, ценить, дорожить вашей любовью к нему, так он поко­рен, и вы только будете радоваться. Попробуйте хоть две недели жить по этому рецепту, и вы у видите, что ваше горе переменится на величайшую радость. Пожалуйста, сделайте это, милая М[арья] В[икторовна], и если сделаете, то сообщите мне о последствиях.

  

  

  

   Впервые опубликовано в сборнике "Летописи", 2, стр. 203. Датируется на основании почтовых штемпелей.

   Мария Викторовна Буланже (р. 1863) - с 1885 г. жена знакомого Толстого П. А. Буланже (см. о нем в т. 63, стр. 350), разведшаяся с ним в 1908 г. Была лично знакома с Толстым с 1885 г.

   Ответ на недатированное письмо М. В. Буланже, в котором она писала о своей жизни и своих столкновениях с мужем, которым способствовал, по ее словам, его тяжелый характер.

  

  

  

   1897 г. Марта 18. Москва.

  

   Таня милая, с тех пор, как я прочел в твоих первых двух письмах то, что ты пишешь о своей жизни, о том, как ты сводила счеты с ней и с собой, я почувствовал, что тебе грустно, и хоте­лось бы помочь тебе, но, разумеется, ничем не могу, кроме тем, чтобы сказать, что я с тобой вместе за тебя чувствую то же, что и ты, что мне тебя жалко; но утешаюсь тем, что такая серьезная грусть и счеты с собой никогда не проходят даром, а подвигают туда, куда надо, растят крылья, на кот[орых] улетишь над всем тем, что теперь мешает. - Ну, да просто, не скучаю без тебя, не нужна ты мне, а просто люблю тебя и живу с тобою вместе.

   Хорошо, что мы грамоте знаем, никогда этого не скажешь, а написать можно, хотя всегда страшно злоупотреблять этой свободой письма, что нет глаз, к[оторые] в тебя глядят, и нет интонации, к[отор]ой надо произнести слова. Хорошо ли тебе в Ясной? Я думаю: да. У нас хорошо, слава богу, добро и всё лучшает. Я своего спокойствия не теряю. Работаю не унывая. Вчера были Буланже, Моод,(1) Дунаев, Суллер, Елена Петровна (2) и Сперанский студент, (3) было хорошо им, кажется, и мне. Ночью разбудил [а] нас телеграмма Черт[кова] тебе "Please send imme­diately 90 roubles Hilkoff". (4) Я послал нынче. От Ч[ерткова] хорошие письма. Ему там хорошо. А остальным, верно, плохо. Ел[ена] Петровна едет с Моодом 27-го. (5) Целуй от меня Дору и Леву. (6) Им, кажется, тоже хорошо. И слава богу. Когда я что предприму и приеду в Ясн[ую], ничего не знаю и не желаю. Прощай.

  

  

   18 м. 97.

  

  

   Марью Александровну (7) целую и радуюсь, что у ней всё не­изменно хорошо в ней, а потому и вокруг ней.

  

  

   На конверте: Московско-Курск[ой] ж. д. Станция Ясенки. Татьяне Львовне Толстой.

   Впервые опубликовано в "Современных записках", Париж 1928, XXX VI, стр. 205-20В.

   Татьяна Львовна Толстая (18G4-1950) - старшая дочь Толстого. См. о ней л т. 83, стр. 83.

  

   (1) Эльмер Моод. См. прим, к письму N 158.

   (2) Е. П. Накашидзе.

   (3) Валентин Николаевич Сперанский (р. 1877), в то время студент Московского университета; с 1903 г. приват-доцент Петербургского уни­верситета по кафедре философии права.

   (4) [Пожалуйста вышлите немедленно 90 рублей Хилкову.] Деньги, собиравшиеся на помощь духоборам, помещались на имя Т. Л. Толстой в Московский коммерческий банк, директором которого состоял Л. II. Дунаев.

   (5) Е. П. Накашидзе уезжала вместе с Моодом в Англию.

   (6) Л. Л. Толстой и его жена Дора Федоровна.

   (7) Мария Александровна Шмидт (1843-1911), близкий друг семьи Толстых. См. о ней в т. 64.

  

  

  

   1897 г. Марта 22. Москва.

  

  

   Не надо унывать, дорогой С[ергей] Т[ерентьевич]. Уж как крепок лед и как скрыта земля снегом, а придет весна, и все рушится. Так и тот, застывший, как будто и не движущийся строй жиз[ни], к[оторый] сковал нас. Но это только кажется. Я вижу уже, как он стал внутренн[о] слаб, и лучам солнца и всем нам, по мере ясности отражающим эти лучи, надо не уста­вать отража[ть] их и не унывать. Я так больше радуюсь, чем унываю. Делайте то же и вы. Мне хвалили ваш последний рас­сказ. (1) Я не читал.

   Посылаю адрес Чер[ткова] и целую вас.

  

  

  

   Печатается по листу копировальной книги из АЧ.

   Сергей Терентьевич Семенов (1868-1922) - писатель из крестьян Волоколамского уезда Московской губ., автор "Крестьянских рассказов", высоко ценимых Толстым. См. о нем в т. 64.

   Ответ на письмо Семенова от 12 марта, в котором Семенов, вспоминая свое прощание с высылавшимися В. Г. Чертковым и II. И. Бирюковым, писал: "Свету нет простору, правде и добру нет ходу. Больно толста стена, которую нужно пробить, больно неприступна крепость, на кото­рую мы идем осадой".

  

   (1) Толстой имеет в виду рассказ Семенова "Пересол", напечатанный в "Новом слове" 1896, N 10 (июль).

  

  

  

  

  

   1897 г. Марта 27. Москва.

  

   Lieber Freund.

  

   Ich habe Ihren Brief erhalten und danke Ihnen herzlich dafur. Ich habe jetzt oben keine Zeifc Ihnen ausfuhrlich zu antworten, schreibe nur um Ihnen zu sagen, dass ich Ihren Brief bekommen habe und freue mich sehr tiber Ihre richtige und radicalische, evangelisch radicalische, Denkungsweise. Ich kann nicht ganz gut verstehen, warum Sie noch einmal in Gefangniss eingesperrt werden sollen. Erklaren Sie mir das ich bitte.

   Zwei von meinen besten Freuclen, Tschertkoff und Birukoff sind diese letzten Tagen, der eine nach dem Auslande exiliert, der andero in eine kleine Stadt in der Ostsee Provincen, wo er unter stronger Aufsicht der Polizei leben muss. Alle beide sind nur in Ihren Ueberzeugungen gestarkt worden. Es geschah weil sie einem Aufruf fur die Duchoboren verbreiteten, die Ducho-boren selbst, 34, die den Militardienst absagten und schon als Soldaten angenommen waren, und nach Sibirien geschickt. Zwei von dieson sind gestorben, einer nur hat den Dienst angenommeti. Mehr als 200 sind im Kaukasus in Kerker eingesperrt. Obgleich ich meine Meinungen uber diese Umstande in Briefen, Artikeln und in Biichern veroffentliche, bis jetzt lasst man mich in Ruhe und das thut mir Leid, da ich nicht fur die Wahrheit leiden kann, und meine Verpflichtung fiihle, solange ich lebe, so offen und klar wie inoglich die Wahrheit auszusprechen, und furchte mich, dass ich diese Pflicht nicht so erfuhle, wie ich es thun sollte. Schrei-ben Sie mir von Zeit zu Zeit. Grtissen Sie von mir Ihre Frau und unsere Gesinnungsgenossen, wenn es solche giebt.

  

   Ihr Freund

  

  

   27 Marz 1897.

  

  

   Дорогой друг,

  

   Я получил ваше письмо и сердечно благодарю вас за него. Сейчас я не имею времени ответить вам обстоятельно, пишу только, чтобы сказать вам, что я получил ваше письмо и радуюсь очень тому, что вы имеете такой радикальный, евангельски радикальный образ мышления. Я не совсем хорошо понимаю, за что вас еще раз должны были сажать в тюрьму. По­жалуйста, объясните мне это.

   Двое моих лучших друзей, Чертков и Бирюков, несколько дней тому назад один выслан за границу, а другой в маленький городок Прибал­тийского края, где он должен жить под строгим надзором полиции. Оба они лишь еще более укрепились в своих убеждениях. Это случилось пото­му, что они распространяли воззвание о помощи духоборам. Сами же духо­боры, 34 отказавшихся от военной службы и уже зачисленных в солдаты, были сосланы в Сибирь. Двое из них умерло, (1) только один поступил на службу. Более 200 заключено в тюрьму на Кавказе. Хотя я свои мнения об этом обстоятельстве печатаю в письмах, статьях и книгах, все-таки меня оставляют в покое, и мне жалко, что я не могу страдать за правду, и чувствую свою обязанность, пока я живу, говорить правду как можно более открыто и ясно и боюсь, что я эту обязанность исполняю не так, как я должен бы. Пишите мне от времени до времени. Передайте привет от меня пашей жене и вашим единомышленникам, если таковые имеются.

  

   Ваш друг

  

  

   27 марта 1897.

  

  

   Печатается по листам копировальной книги.

   Вандервер (J. К. Van cler Veer, 1867-1925) - голландский журналист и редактор журнала "Vrede". В 1896 году отказался от военной службы, за что отбывал наказание в 1897 году. О нем см. в т. 69.

   Ответ на письмо Вандервера от 17 марта из Миддельбурга в Голландии, в котором Вандервер сообщал, что через две недели он будет на два месяца заключен в тюрьму; спрашивал, может ли он надеяться до своего заключе­ния получить письмо от Толстого.

  

   (1) Александр Павлович Гридчин, умерший 27 января в Челябинске, и Иван Алексеевич Кухтияов, умерший в Красноярске.

  

  

  

  

   1897 г. Апреля 2. Москва.

  

  

   Пишу вам на открытом, милый друг, если не упишется, возьму другое, думаю, что так меньше греха.

   Получил ваше непривычно для вас длинное, но для нас ко­роткое письмо. Работа об историческим происхождении книг очень полезна, и советую вам ее делать, также в другом роде для вас очень полезна работа столярная и в саду, и очень сове­тую. Я всё тружусь над работой об искусстве и всё не кончил, но и не могу отстать, пока не кончу. Другие работы, - та, о к[оторой] говорил вам, более всего привлекает. (1) Как думаю о вас, то боюсь, что вам скучно, я же не могу без зависти думать о вашем положении. Наши друзья в числе 10 чел[овек] уехали дня два назад в Кройдон. (2) - Количка Ге уехал по телеграмме от Зои, (3) получившей телеграмму от врача в Конотоне, что Гапка (4) душевно заболела. Он, Кол[ичка], тотчас же поехал к ней и застал ее в больнице. Доктор сказал, что ей нехорошо, мало надежды на выздоровление, и Количку не допустили к ней. Здесь была Данилевск[ая], (5) расспрашивавшая про вас. Она заболела от музыки и едет с Кузнецовыми (6) в Красноярск на какое-то целебное озеро. Очень любит вас. Боюсь, что повторяю вам новости внешние, к[оторые] вы знаете. Внутреннее же новое во мне то, что в последнее время я более спокоен душою, чем б[ыл], и что спокойствие это таково, что внешнее, мне кажется, ничто не может разрушить его. Я очень счастлив этим и желаю вам этого. Книгу инд[ийского] мудреца послал Чертк[ову]. Достану другую и пришлю вам.

  

  

   На обороте: Бауск, Курляндской губ. Павлу Ивановичу Бирюкову.

  

   Написано на двух открытках.

   Ответ на письмо Бирюкова от 22 марта из Бауска, в котором Бирюков писал о своей жизни, сообщал о своем намерении написать "историю евангелия" и просил выслать ему статью В. Джонстон, "Шри Шанкара Ачария" (см. прим. 4 к письму N 57).

  

   (1) Толстой имеет в виду свою статью, вначале называвшуюся "Воззва­ние", затем "Где выход?" и "Неужели это так надо?" (см. т. 34).

   (2) В Кройдон (Англия) уехали Э. Моод с женой, четырьмя детьми и гувернанткой, Е. П. Накашидзе, М. Н. Ростовцева (знакомая А. К. Черт­ковой) и П. И. Череватенко.

   (3) Зоя Григорьевна Рубан-Щуровская (р. 1861), племянница худож­ника Ге. См. т. 72.

   (4) Агафья Игнатьевна Ге, рожд. Слюсарева (1856-1903), жена Н. Н. Ге (сына).

   (5) Н. М. Данилевская. См. прим. к письму N 27.

   (6) Александр Петрович и Екатерина Михайловна Кузнецовы, сибир­ские золотопромышленники. См. о них в т. 74.

  

  

  

   1897 г. Апреля 2. Москва.

  

   Спасибо вам, милый Количка, что написали о себе и поло­жении больной. (1) Очень жаль вас. Если помнить в такие времена, как то, к[оторое] вы теперь переживаете, что это особенно важ­ное время, в к[оторое] каждый поступок получает особенное значение, то и такое тяжкое время пережить бывает хорошо. Помоги вам в этом бог в вас. А я всей душой этого желаю и живу мыслями с вами.

  

   Любящий вас очень

  

  

   Третьякова (2) еще не видал.

   Нового у нас то, что у Дунаева б[ыл] обыск и забрали пуда 4 бумаг и книг. (3) Он и его жена (4) прекрасно отнеслись к этому и, как всегда бывает, сблизились и укрепились.

   Прощайте. Все вас помнят и любят.

   Если вы с Зоей, передайте ей мой привет.

  

   2 апреля.

  

  

   Печатается по листу копировальной книги из АЧ. Год в дате определяет­ся содержанием.

  

   Николай Николаевич Ге (1857-1940) - старший сын художника Ге. См. о нем в т. 63, стр. 208.

   Письмо Н. Н. Ге, на которое отвечает Толстой, неизвестно.

  

   (1) А. И. Ге. См. прим. 4 к письму N 67.

   (2) Павел Михайлович Третьяков (1832-1898), основатель картинной галлереи, носящей его имя. О нем см. в т. 62. Свидание с ним Толстого должно было состояться в связи с передачей на хранение принадлежавших наследникам картин и рисунков художника Ге.

   (3) Обыск у А. Н. Дунаева был произведен 30 марта 1897 г. вследствие перлюстрации письма И. М. Трегубова к И. П. Накашидзе с просьбой перевезти хранящиеся у Накашидзе бумаги и нелегальную литературу, принадлежавшие Трегубову, к А. Н. Дунаеву. См. "Охрана и револю­ция", ч. II, вып. 2, изд. О-ва политкаторжан, 1929, стр. 21.

   (4) Екатерина Адольфовна Дунаева (1851-1923).

  

  

  

   1897 г. Апреля 2. Москва.

  

   Очень рад сообщить вам адрес Черткова. Судя по тому, как он говорил мне о вас, он очень рад будет получить от вас из­вестие, а особенно теперь, на чужой стороне.

   Если чем могу быть полезен вам, пожалуйста обращайтесь ко мне.

  

  

   2 апреля.

  

  

   Печатается по листу копировальной книги из АЧ. Год в дате опреде­ляется по письму А. А. Тетерева.

   Александр Артамонович Тетерев - в 1897 году секретарь редакции газеты "Орловский вестник".

   Ответ на письмо А. А. Тетерева из Орла от 19 марта 1897 г., в котором Тетерев писал, что до высылки Черткова за границу пользовался его помощью в получении книг Толстого, теперь же лишен этого; спраши­вал адрес Черткова.

  

  

  

   1897 г. Апреля 10. Москва.

  

   Любезный Федор Алексеевич,

  

   Мысли, высказанные вами в письме к Мазаеву (1) и ко мне, о зна­чении сына божия, не могут быть мне не близки и не могут не разделяться мною вполне, т[ак] к[ак] это те самые мысли, кот[орые] 20 лет тому назад послужили основанием моего возрожде­ния и кот[орые] я, как умел, высказал подробно в большом переводе и соединении евангелий (2) и потом в кратком переводе, (3) и в книге о жизни, (4) и во всем том, что я писал впоследствии о религиозн[ых] вопросах. То, что вы выражаете, и очень хорошо, те же мысли, меня очень радует. Если вы выражаете, не читавши перевода и соединения евангелий, то это доказывает только то, что эти мысли истинны и так естественны, что сами собой выте­кают для искреннего человека из чтения евангелия, если же, что вероятнее, вы читали перев[од] и соединение евангелий и усвоили так себе эти мысли, что они сделались для вас своими без вопроса о том, откуда вы почерпнули их, как это часто бы­вает, то это еще радостнее и только еще больше подтверждает истинность такого понимания сущности жизни, т[ак] к[ак] такое понимание жизни есть не что иное, как тот самый свет божий, живущий в нас, сознавший самого себя и отделивший себя от того животного существа, в кот[орое] он послан и с кот[орым] соединен в этом мире.

   К этому сознанию должны придти все люди, и в содействии этому сознанию состоит главная, единственная даже, задача нашей жизни. Содействовать же этому сознанию мы можем и словами и делом, главное, делом жизни, чтобы свет наш светил перед людьми.

   В разжигании в нас самих этого света, в возвышении в себе сына божия заключается единственное истинное благо нашей жизни и это же разжигание света в свете и светит другим людям. Так что то, что единое на потребу, искание царства божия и правды его, достигает обеих целей, и внутренней и внешней. Так и будем братски помогать друг другу делать это единое на потребу и словами и, главное, делом.

   Изложение ваше в письме очень хорошо, видно, что вы вполне овладели предметом и что мысль ясна для вас во всех подробно­стях, и потому я думаю, что очень полезно распространять такие мысли.

   Душевно радуюсь тому духовному единению, в кот[ором] вследствие этого вашего письма чувствую себя с вами. Братски приветствую вас и всех друзей.

  

  

   10 апреля.

  

   На конверте: Село Богородское, Нижегородский губ. Федору Алексеевичу Желтову. Заказное.

   Год в дате определяется по почтовому штемпелю.

   Федор Алексеевич Желтов (р. 1859) - крестьянин Нижегородской губернии, сектант-молоканин, автор ряда статей по религиозным вопросам; знакомый Толстого с 1888 г. См. о нем в т. 04.

   Ответ на письмо Желтова из села Богородского, Нижегородской губ. от 7 апреля 1897 г.

  

   (1) Петр Абрамович Мазаев, богатый сектант-молоканин, живший в Дон­кой области; издатель сектантской литературы.

   (2) "Соединение, перевод и исследование четырех евангелий" (1880- 882).

   (3) "Краткое изложение евангелия" (1881).

   (4) "О жизни" (1886-1887). См. т. 26.

  

  

  

   1897 г. Апреля 13. Москва.

  

   Здравствуйте, милый друг; радуюсь тому, что ваши друзья и дети (1) к вам едут. Хотелось бы послать что-нибудь, да ничего нe придумал, как только "О жизни" по-немецки. (2) Может быть им будет полезно перечесть ее. Работу вашу о происхождении Евангелий очень одобряю. Отдайте весь умственный труд ей.-

   Что вам сказать о себе и о наших друзьях? Со всеми нами происходит одно и то же; борьба разума, добра и потому божественной силы в той мере, в которой она проявляется в нас, с глупостью, злом и потому ничтожеством и слабостью, и постоянная победа глупости, зла и ничтожества над божеск[ой] силой, потому ч[то] то постоянно и находит поддержку себе во всех, а божеск[ая] сила проявляется в нас, как в исключениях, и то урывками. И смотришь, нелогичное, недоброе завладевает миром, и властвует, и заражает людей. И бывает унылость, от к[оторой] спасаешься тем, что в то время, как в себе чувствуешь ослабление божеск[ой] силы, видишь ее проявление в других; видишь, что она никогда не только не ослабевает, но постоянно усиливается, как свет под самыми разнообразными углами преломляется там, где его хотят остановить, и всё больше и дальше светит и претворяет мир.

   Всё, что написал, старо и скучно вам, но пишу потому, ч[то] так сейчас чувствую и это самое бы сказал, если бы вы сейчас в своих мякеньких башмачках решительным шагом вошли бы в мою комнату, где пишу теперь, и слышу, что Пав[ла] Ник[олаевна] уже пришла и вошла к Маше.

   Я всё пишу Об искусстве и хотя и храбрюсь, чувствую старость и то, что всё реже и реже находят хорошие периоды для писанья. А хочется очень кончить это (представляется мне чрезвычайно новым и важным результаты об искусстве, к к[оторым] прихожу) и написать то, что я вам говорил и про что вы пишете и что я называю Воззванием. Надо, чтобы в нем в конце было ясное, всем доступное изложение веры и короткое. Замысел кажется неважным, а он огромен, и если бы удалось его исполнить, умер бы спокойно. Я читаю теперь разговоры Гете с Экерманом (4) (довольно интересно мне и для искусства и для изучения ста­рости). Гёте говорит там, что если человек не переставая дей­ствует, то он не может умереть: деятельность его непременно должна продолжаться, хотя со смертью и переходит в другую форму. Это верная мысль, взятая навыворот. Не от воли человека происходит его деятельность, а оттого, что в человеке есть дух божий, всегда действующий. Он может желать действовать. - Кроме этих двух работ, назойливо пристают мысли художествен­ные; одна кавказская, всё не оставляющая меня в покое, (5) дру­гая драма. (6) Вот мое умственное состояние. Физическое состояние нехорошо относительно, т. е. хуже прежнего - хвораю, бывает лихорадка и желудок плох. Духовное состояние - не дурно. Именно - не дурно, часто чувствую холод душевный, забвение бога и своего назначения, как человека, но не дурно то, что нет тревоги, а есть новое для меня спокойствие, нарушаемое только нетерпением о наступлении царства божия, как нисал в начале письма. Колебания между тем, что делаешь уступки для ненарушения любви или для потворства своим слабостям, продолжаются, как всегда, и чем старше становлюсь, тем сильнее чувствую этот грех и смиряюсь, но не покоряюсь и надеюсь воспрянуть. Вот весь я со всех сторон. Пишите так же о себе. Павла Ник[олаевна] должна вам рассказать 1) о Грауб[ергере] (7) и Сулерж[ицком], 2) о Хилковой, (8) 3) о Баллу, (9) 4) о (10)

  

  

   Датируется на основании пометы на автографе рукой П. И. Бирюкова. Впервые опубликовано (не полностью) в статье П. И. Бирюкова "История моей ссылки" - "О минувшем", СПб. 1909, стр. 80.

  

   (1) Сироты, взятые Бирюковым на воспитание.

   (2)Известны следующие немецкие переводы книги Толстого "О жизни":

   "1) "Graf Leo Tolstoi. Uber das Leben", Deutsch von A. Berger, Berlin, Hugo Steinitz Verlag, s. d.;

   2) "Leo N. Tolstoi. Uber das Leben", verlegt bei Eugen Diederichs in Jena, s. d."

   (3) "Воззвание". См. т. 34.

   (4) I. P. Eckerman, "Gesprache mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens (1822-1832)", 1837-1848, 3 тома (И.-П. Эккерман, "Разговоры с Гёте в последние годы его жизни").

   (5) "Хаджи-Мурат". См. т. 35.

   (6) "И свет во тьме светит". См. т. 31.

   (7) Федор Христофорович Граубергер (1857-1919), по профессии садов­ник, сочувствовавший взглядам Толстого. Л. А. Сулержицкий и Ф. X. Граубергер ездили на Кавказ для собирания сведений о положении духо­боров.

   (8) Ц. В. Хилкова ездила к мужу, Д. А. Хилкову, находившемуся тогда в ссылке в Вейсенштейне.

   (9) Речь идет об издании книги А. Балу "Christian non-resistance". Перевод ее был начат в 1889 г. Издана под заглавием: "Учение о христианском не­противлении злу насилием", "Посредник", М. 1908.

   (10) Конца письма нет.

  

  

  

   1897 г. Апреля 17. Москва.

  

   Милостивый государь

  

   Григорий Аветович,

  

   Очень сожалею о том, что не мог принять деятельного участия в предпринятом вами добром деле. Болезнь и другие обстоя­тельства помешали мне докончить то, что я намеревался пред­ложить вам в Сборник.

   От всей души желаю ему успеха и достижения цели, ради кото­рой он предпринят.

   С совершенным уважением остаюсь готовый к услугам.

  

  

   17 апреля 1897.

  

  

   Печатается по факсимиле, впервые опубликованному в сборнике: "Братская помощь пострадавшим в Турции армянам", М. 1897, стр. XLVIII.

   Григорий Аветович Джаншиев (1851-1909) - публицист, адвокат и историк, сотрудник и член редакции "Русских ведомостей". 30 декабря 1896 г. обратился к Толстому с письмом, в котором просил дать какое-либо из ненапечатанных произведений для подготовлявшегося им сборника (заглавие указано выше) в пользу пострадавших в Турции армян от погрома 1894 г., известного под названием "Сосунской резни". Толстой не ответил на это письмо. 7 марта Джаншиев повторил свою просьбу.

  

  

  

   1897 г. Мая 3. Я. П.

  

   Я здесь узнаю про твои планы, так как разумеется говорим про тебя. Узнал, что ты женишься 2 июня. (1) Я говорю так же мало, как и с тобою, п[отому] ч[то] говорить нечего; надо тебе жить, а нам смотреть и быть готовыми тебе помогать и тебя с Колей вместе любить. Хотя и большой думать надо в твоем деле, нельзя и маленький думать тебе. (2) Но всё будет хорошо, если у вас в душе будет хорошо. А надо надеяться, что будет хорошо. Только как можно меньше предпринимайте.- И ты не забывай того, чем ты прежде жила, и знай, что ты всегда, вернешься к этому, т. е. к богу, и потому чем меньше от него отойдешь, тем легче тебе будет.

   Да вот порученье: в шкапу книжном лежит в хорошем пере­плете толстая Крумбахера История Пязант[ийской] литер[а-туры] по-немецки. Там фамилия или надпись Крумбахера. (3) Спиши это и привези мне большое полное издание моих сочине­ний. Мне надо надписать и послать его.

   Поручения: принесли ли книги Мутера (4) от Пастерна[ка] (5) - дать на чай. Седла приш[ли] оба.

  

  

   Впервые опубликовано в журнале "Современные записки", Париж 26, XXVII, стр. 244. Дата определяется на основании содержания письма Т. Л. Толстой, припиской к которому является письмо Толстого.

  

   (1) 2 июня 1897 года состоялась свадьба М. Л. Толстой с Н. Л. Оболенскам.

   (2) Шутливое выражение, принятое в семье Толстых со времени поездки Толстого в Каралык, Самарской губ. в 1871 г. Так говорил знакомый Толстого башкир, игравший с ним в шашки.

   (3) Карл Салесович Крумбахер (Krumbacher Karl, 1856-1910), историк, ипонхенский профессор, византинист. В яснополянской библиотеке хранится книга: "Krumbacher Karl. Geschichte der byzantinischen Literatur yon Justinian bis zum Ende des ostromischen Hciches (527-1453)", Mun-chen 1897 ("Крумбахер Карл, История византийской литературы с Юсти­ниана до конца восточно-римской империи").

   На форзаце надпись: "Его Сиятельству Графу Льву Николаевичу Толстому знак глубочайшего уважения от автора Карла Салесовича Крум­бахер. Мюнхен 14-26. IV. 97".

   (4) Р. Мутер, "История живописи XIX столетия".

   (5) Леонид Осипович Пастернак (1862-1945), художник. О нем см. т. 54, стр. 470-471 и т. 75.

  

  

  

   1897 г. Мая 7. Я. П.

  

   Давно, давно нет от вас известий, милый друг Поша. Напишите, пожалуйста. Я с Таней переехал в Ясную 2 мая. Нынче приехала Маша. Я чувствую себя всю зиму очень слабым. Всё не могу кончить об искусстве, загородившем мне все другие работы.

   А может быть п не нужно больше ничего писать, а нужно только жить хорошо. А живу дурно. И от этого грустно. Вам всё впереди. Напишите подробно, как живете, что Павла Н[иколаевна]?

  

   Прощайте, целую вас.

  

   Л. Т.

  

   Датируется на основании упоминания о приезде М. Л. Толстой.

  

  

  

   1897 г. Мая 7. Я. П.

  

   Дорогой Иван Михайлович, напишу хоть несколько слов, чтоб сказать, что очень попрежнему люблю вас и хочу знать о вашем и телесном и душевном состоянии. Напишите, пожалуй­ста. Я с дочерьми теперь в Ясной. От Ч[ерткова] получаю хорошие письма. Надеюсь, что письмо это дойдет. Когда получу ответ, напишу подробнее.

  

   Целую вас.

  

  

   7 мая

  

   Год в дате определяется по содержанию.

   Трегубов после свидания с Толстым в Москве уехал 17 марта на Кавказ и был арестован в Тифлисе 5 апреля по выходе из зала суда, где слушалось дело елисаветпольских духоборов.

  

  

  

  

   1897 г. Мая 10. Я. П.

  

   Государь,

  

   Читая это письмо, я очень просил бы Вас забыть про то, что Вы, может быть, слышали про меня, и, оставивши всякое пре­дубеждение, видеть в этом письме только одно желание добра безвинно страдающим людям, и еще более сильное желание добра Вам, тому человеку, которого так естественно, хотя и не­справедливо, обвиняют в этих страданиях.

   Месяц тому назад, 6-го апреля, в Землянке, Бузулукского уезда, в дом крестьянина Чипелева, молоканина по вере, в 2 часа ночи вошел урядник с полицейскими и велел будить детей с тем, чтобы увезти их от родителей. Ничего не понимающих, испуган­ных мальчиков - одного 13-ти лет, другого 11-ти лет одели и вывели на двор. Но когда урядник хотел взять 2-х летнюю де­вочку, мать схватила дочь и не хотела отдать ее. Тогда урядник сказал, что велит связать мать, если она не пустит дочь. Отец уговорил жену отдать ребенка, потребовав от урядника расписку, в которой было бы объяснено, по чьему распоряжению взяты дети.

   Вот эта расписка:

   "1897 года, апреля 6-го дня, во исполнение предписания Е[го] В[ысоко] Б[лагородия] Господина Бузулукского уездного исправника от 3-го сего апреля за N 2312, полицейский служи­тель Бузулукской команды Захар Петров от к[рестьянин]а села Бобровки Всеволода Чипелева, проживающего в селе Алексеевке, трех детей: Ивана, Василья и Марью сего числа для представления Господину Исправнику взяты.

   Полицейский урядник 5 участка П......

   Полицейский П......"

   Через несколько дней после этого, в другой деревне - Анто­новке, того же уезда, также ночью, в дом крестьянина Болотина, (1) тоже молоканина, так же пришли урядник с полицей­скими и велел собирать в дорогу двух девочек одну 12-ти, дру­гую 10-ти лет. Хотя Болотин и слышал прежде этого от свя­щенника и пристава угрозы, что если он не обратится в право­славие, которое он оставил уже 13 лет тому назад, то у него отберут детей, он не мог поверить, чтобы такая странная мера была принята против него по распоряжению высшего начальства, и не дал детей.

   Но на другой день явился пристав с урядником и полицей­скими и девочек взяли и увезли.

   То же самое и в ту же ночь произошло в семье крестьянина той же деревни Самошкина. (2) У него отняли единственного пятилетнего сына. Мальчик этот составлял радость и надежду семьи, так как после многих лет это был единственный сын, оставшийся в живых. Когда брали этого ребенка, он был болен и в жару. На дворе было свежо. Мать упрашивала оставить его на время. Но пристав не согласился и сообразно с мнением доктора, решившего, что для жизни ребенка нет опасности в переезде, велел уряднику взять ребенка и везти его, но мать упросила пристава позволить ей самой ехать с сыном до города. Это было позволено, и она проводила его до города Бузулука. В городе же мальчика отняли от матери, и она больше уже не видала его. На все прошения, которые подавали эти крестьяне, они не получили ответа и не знают, где их дети.

   Ведь это невероятно!

   А между тем всё это совершенная правда.

   Но что хуже всего, это то, что это не единичный пример, [а] один из тысяч и тысяч таких же и еще более жестоких дел, со­вершаемых по всей России над людьми, виновными только в том, что они исповедуют ту веру, которую считают божеской истиной.

   Доказательства того, что описанное мною есть не единичный случай, а один из тысячи совершаемых таких же дел в России, я мог бы представить самые убедительные, если бы это было Вам угодно.

   Впрочем, чтобы убедиться, правда ли то, что тысячи и тысячи русских людей не только разоряются, изгоняются из родины и ссы