Ляцкий Евгений Александрович - Переписка М. Горького с Е. А. Ляцким

произошла неудача. Чрезвычайно сожалею, что допустил ряд непродуманных, случайно подвернувшихся под руку выражений, которых теперь даже не помню. Сожалею, что был дурно понят, но - еже писах, писах.

   Певин же имел претензии оказывать какое-либо влияние на приглашение сотрудников, Богучарский - человек скромный, крайне деликатный и с большим тактом. То, что я сообщил Вам из их суждений, было не более, как их мнения, которым, пока вопрос не стал на почву окончательного обсуждения, они не придавали значения категорического императива. Повторяю, я поступил неосторожно, слишком положившись на наше взаимное понимание, но перспектива соединения с "Современным миром ставила - не забудьте - на очередь пересмотр всей нашей конституции, при котором голос Певина, отдавшего все свои средства идее "Современника", не мог не иметь видной, до известной степени решающей роли. Высокомерное отношение к нему было бы неправильным, и я никогда не простил бы себе, если бы, пользуясь своим договорным положением, стал вводить что-либо насильственно, не согласуясь с его взглядом на дело.

   Вы видите, что вопросы, которые возникли здесь за время моего отсутствия, слишком серьезны, чтобы наши общие с Вами желания можно было ввести в жизнь одним моим простым или даже Вашим распоряжением, без согласования их с целым рядом параллельных обстоятельств. Выжидательное положение, которое я занял, предоставив Певину вырабатывать все прочие пункты соглашения с Иорданским, было единственно возможным в создавшемся конфликте интересов и мнений.

   На это согласование должно неизбежно уходить время, и только теперь выясняется основа его в том виде, как Вам писал о том А[лексан]др Ник[олаевич].

   Теперь о приглашении Богучарского:

   Кроме прав, о которых мы не договорились на Капри прошлой осенью³, на мне лежала еще и обязанность обогащать литературные силы журнала. Если я пригласил для работы в историческом отделе Богучарского, не спросив у Вас, из-за многодневного срока, уходящего на обмен письмами, то ведь и Вы, не спросив меня, писали Муравьеву о лицах, Вами мне не называвшихся⁴. Очевидно, Ваше и мое приглашение сделано нами было на основании предполагавшейся внутренней солидарности и невозможности быстрого обмена мнениями. Затем я имел много случаев высказывать Вам соображения, по которым я пригласил Богучарского, и Вы признавали работу его, в пределах его компетенции, весьма ценной. В октябре прошлого года я тем более считал себя вправе пригласить Богучарского в качестве моего ближайшего сотрудника по историческому отделу, что в то время Вы сами ограничивали сферу Вашего ближайшего и преимущественного внимания - отделом художественно-литературным и областным; Ваше совещательное и направляющее влияние в других отделах сложилось само собой - на почве нашего взаимного сближения в общих интересах журнала.

   Об идее блока левой оппозиции мы много говорили в дни моего первого свидания с Вами, и меня удивляет, что Вы забыли об этом. Дурно ли, хорошо ли редакционное заявление, сделанное осенью⁵, но идея блока там была подчеркнута весьма сильно, и Вы, по существу, не возражали против этого. Были ли Вы в этом случае последовательны, судите сами.

   На примере областного отдела, поглотившего у Вас так много забот и времени, Вы видите, с каким трудом создается всякая новая стихия в журнале. Тем более, казалось бы, Вы должны были снисходительно отнестись к нашим ошибкам в отделе социально-политическом. И если Вы напоминаете мне взятое мною на себя обязательство относительно Степанова и Базарова, то позвольте Вам напомнить и то, что Вами же был назначен в половине апреля тот срок, когда на общем съезде предполагалось выработать окончательную программу, основной характер и самый способ ведения журнала.

   Не мне говорить Вам, как трудно собирать в России людей у культурного дела, но разогнать, разметать тех, кто _х_о_ч_е_т_ _и_д_т_и_ _с_ _В_а_м_и_ _п_о_ _о_д_н_о_м_у_ _п_у_т_и {Здесь и далее подчеркнуто Горьким.}, очень легко. Перед глазами у меня наша маленькая редакция, только что выслушавшая Ваше письмо-рецензию. Впечатление получилось самое удручающее. Сначала молчали, потом заговорили - все сразу. Стали обсуждать и тон и содержание. По тону - оно начальнический окрик. По существу - угроза.

   Вы грозите выходом из числа "сотрудников" даже? Почему? Что такое сделал журнал, чтобы Ваше простое сотрудничество в нем стало невозможным? Если можно было бы⁶ понять Ваш выход из редакции, чтобы снять с себя ответственность за ее характер и способ ведения журнала, то угроза выйти из числа сотрудников является непонятной... _Е_с_л_и_ _п_л_о_х_ _ж_у_р_н_а_л, _п_р_и_д_и_ _и_ _п_о_м_о_г_и, а нести тяжелую практическую работу ведения журнала под постоянным страхом возможности новых настроений самого влиятельного и чуткого сотрудника - тяжело. Одно учредительное собрание могло бы разрешить все недоумения и спасти дело, а не губить его на интеллигентский лад... Таков был смысл всех речей, говорившихся по поводу Вашего письма.

   О моем заявлении Певину Вы знаете и можете сделать из этого соответствующий вывод⁷.

   Но теперь, после получения Вашего последнего письма, и мое отношение к перспективе общей работы с Вами в редакции того или другого журнала, к глубокому моему огорчению, также изменилось. Ультимативность Ваших заявлений вызывает во мне, при величайшем желании работать с Вами, самый горячий протест.

   Когда в наши отношения вошел такой клин, как "изменение Вашего лично ко мне отношения" по причине явного недоразумения, когда новое настроение Ваше владеет Вами так сильно, что Вы взятую на себя задачу "с_о_д_е_й_с_т_в_и_я" _п_р_е_в_р_а_щ_а_е_т_е_ _в_ "т_р_е_б_о_в_а_н_и_е", сделать тут уже ничего нельзя, и остается лишь предоставить друг другу свободу от принятых на себя обязательств.

   О Вашем выходе из редакции я довел до сведения издателя и товарищей. Постановлено просить Вас пересмотреть Ваше решение после того, как проект согласительного состава редакции будет Вам представлен.

   О Вашем возможном выходе из числа сотрудников не могу и подумать. Не говоря о том, что это нанесет окончательный удар "Современнику", это будет и обидой, совершенно незаслуженной, всему остальному составу сотрудников.

   Тяжело до боли писать Вам все это. Чувствую, что все произошло от того, что душа Ваша рвется сюда, а сами Вы продолжаете оставаться на Капри, где развивается дух острой критики, слишком разжигающей нетерпеливое ожидание. Но - что делать! Видно, сбудется сказанное Вещим:

   - и Побредешь ты, как слон, одиноко, шумя тростником...⁸ Отношу это к себе, конечно.

   Всегда Вам преданный

  

   ¹ См. п. 54.

   ² См. п. 52.

   ³ Т. е. в сентябре 1912 г.

   ⁴ См.: Г-М, п. 4, прим. 1.

   ⁵ О программе "Современника" // Современник. 1912. Кн. 12.

   ⁶ Горький простым карандашом вычеркнул "было бы" и написал сверху "еще".

   ⁷ Горький сообщал Тихонову 30 марта /12 апреля 1913 г. по поводу заявления Ляцкого: "Вы писали М[арии] Ф[едоровне], что Л[яцкий] "составил заявление, в котором он настаивает на реформе журнала", и что "копию этого заявления он отправил" мне раньше получения от меня последнего письма, на кое он составил "длиннейший ответ".

   Сообщаю, для характеристики Л[яцкого]: "заявление" до сего дня не получено мною, но "длиннейший ответ" я получил, посылаю Вам копию оного.

   Я думаю, что Л. не способен - а в данном случае и не хотел - написать Певину заявление ультимативного характера, и мне не верится, что таковое написано, послано. Сомнение мое подтверждается и тем, что Вы текста заявления не видели, я его не получил" (Горьк. чт. 1959. С. 35).

   ⁸ Цитата из буддийского канонического текста. См. в кн.: Сутта-Нипата. Сборник бесед и поучений: Буддийская каноническая книга. М.: т-во скоропечатни А. А. Левенсон, 1899. С. 36 (ЛБГ, Описание).

  

   Дорогой Евгений Александрович,

   если мое письмо заставило Вас пережить неприятные минуты, это, конечно, грустно, но - что же делать? Я сторонник отношений вполне ясных, мне непонятно, как Вы могли, приехав в Питер, "застать" Певина и Богучарского, обсуждающими вопросы о "большевизме", о моей "фракционности" и прочих жупелах, которые не должны бы занимать внимание этих господ, если бы они отнеслись серьезно к программе журнала, в том виде, как она выработана мною.

   Не станем говорить о моих "начальнических окриках" - их не было.

   Но, разумеется, я считаю себя вправе крикнуть на людей, неспособных к делу, за которое они взялись: во-первых, потому, что я тоже участник в этом деле, во-вторых, потому, что на меня двадцать лет орут люди куда более малограмотные и бездарные, чем я,- так уж мне-то разок крикнуть и бог велел!

   Но дело не в этом, а вот в чем: Вы и г. Певин предложили мне принять участие в реорганизации журнала.

   Мною выработана и представлена вам программа журнала, необходимого, - как я понимаю,- в данный момент.

   Так как для меня ясно, что данный состав редакции осуществить эту программу не может, я указал лиц, которые, на мой взгляд, способны осуществить ее.

   Людей, которые, как Вы пишете, "хотят идти по одному пути со мною", я не вижу в лице Богучарского и Щеголева.

   Задачу "содействия" кому-то и в чем-то я на себя не брал.

   Вы пишете: "если плох журнал - приди и помоги" - опять-таки: кому и в чем?

   Я знаю только один способ поставить хорошо журнал - поставить его по тому плану, который вручен мною Вам.

   Но так как, повторяю, для этой работы необходимы люди, указанные мною, а они неугодны членам существующей редакции, - стало быть, мне не о чем говорить с г. Певиным и не для чего сотрудничать в его журнале вместе с людьми, которые не читают того, что печатают, и не отдают себе отчета, зачем и для кого они печатают ту или иную статью.

   Евгений Александрович! Вы - литератор. Вы - культурный человек, я знаю, что Вы не можете быть довольны тем, как составляются книжки "Современника", я уверен, что в душе Вы согласны с моим возмущением, и Вы напрасно говорите о "начальнических окриках", "угрозах" и тому подобном.

   Ничего этого не было, было желание сделать хорошее дело, и еще раз я убедился, что в наших условиях, при нашей любви к вскрытию "антагонизмов" это невозможно.

   Вы правы, "побреду, как слон, одиноко", но - знаете что?

   Убежден, что и Вас ожидает та же участь.

   А за сим - искренно желаю вам всего доброго и будьте здоровы.

   10/28.IV.

   913

   Программу журнала передайте, пожалуйста, А. Н. Тихонову¹.

  

   ¹ А. Н. Тихонову Горький писал 28 марта/10 апреля 1913 г.: "Посылаю "еще одно последнее сказанье" и считаю мои отношения с "Совр[еменником]" конченными, ибо из письма Л[яцкого] ко мне ясно видно, что сделать ничего нельзя и сам он запутался донельзя в противоречиях. Я продолжаю быть уверенным, что разговоры о "большевизме" и о моей "фракционности" затеяны им по некоторому недомыслию и вследствие страха пред неведомым ему.

   Программу, нами написанную, нужно у него взять, надо бы это сделать еще на Капри. Оставлять ее в его руках для искажения - не следует" (Горьк. чт. 1959. С. 34-35). Программу см.: Г-М, п. 2, прим. 1.

  

  

   Дорогой Алексей Максимович.

   У меня произошло объяснение с Марией Федоровной, окончательно убедившее меня, что путь посредничества, вообще затруднительный в подобных нашему случаях, весьма неудобен, когда у посредника нет должного беспристрастия¹.

   Мария Федоровна, недовольная мною, обрушила на меня свое раздражение в столь резкой форме, что спокойное обсуждение вопроса стало невозможным, и я убедился, что мы собственными руками засыпаем дело, которому предстояло большое и светлое будущее.

   Алексей Максимович, посмотрите на вещи без предубеждения, просто объективно. Что произошло? Вернувшись, я стал проводить намеченную совместно с Вами программу, предполагая заменить В. В. Водовозова лицами, Вами со мной намеченными. Сразу же по приезде я наткнулся на препятствия в виде завязавшихся переговоров Певина с "Современным миром". Я написал Вам по этому поводу неосторожное и непродуманное письмо, в котором неумело изобразил впечатление, произведенное моим заявлением. Но, конечно, заявление мое оставалось в силе, и необходимо было только помедлить с его проведением в жизнь. Моей оплошности, однако (допустим, что именно так надо понимать мое письмо), было едва ли достаточно, чтобы Вы сочли себя в праве игнорировать меня как редактора и по редакционным делам сноситься со мной через Тихонова, который еще не входил в состав редакции. Он же передал мне Ваши два следующих письма и вообще взял на себя роль выразителя Ваших условий и взглядов, нередко придавая своим сообщениям ультимативную форму.

   Естественно, что я понял такой Ваш образ действий, с одной стороны, как оскорбительное недоверие к себе, с другой, как стремление насильно заставить меня сделать то, что я готовился сделать добровольно. Я почувствовал, что Вы, ставший мне таким дорогим и близким, отдали себя во власть какому-то другому настроению, которое сделало меня в Ваших глазах далеким и чуждым.

   Последовал Ваш выход из редакции, т. е. разрушение нашего соглашения со взаимным освобождением от принятых на себя обязательств.

   Глубоко огорченный этим, я видел, однако, что бесполезно было бы тогда же обращаться к Вам с просьбой восстановить Ваше участие, тем более что Вы отметили в Вашем письме перемену Вашего отношения лично ко мне. Но Мария Федоровна возбудила вопрос о возможности Вашего возвращения к участию в редакции при известных условиях, до которых мы так и не договорились, резко столкнувшись на вопросе об изъятии Щеголева из состава редакции и на других обстоятельствах, из ничего породивших все это недоразумение.

   После этого объяснения с Марией Федоровной мне яснее, чем когда-либо, стало положение, в котором я оказался так нежданно-негаданно. Судьбу Вашего участия в редакции "Современника" Вы отдавали в руки Тихонова. Кто такой Тихонов? Достойный во всех отношениях человек, но недостаточно еще определившийся литератор. Я не знаю его рассказов в "Современном мире"², но та единственная рецензия, которую он представил на книгу Виллари о Савонароле³, оказалась слаба не только по существу, но и по форме. Его редакторства в "Правде"⁴ еще недостаточно для того, чтобы признать в нем необходимые данные для ответственной работы в "Современнике", а введение его в редакцию без определенных функций являлось бы необъяснимым.

   Затем Степанов и Базаров. Их присутствие в составе редакции было бы весьма желательным принципиально. Но для того, чтобы ввести их в редакцию, необходимо было бы с первым познакомиться непосредственно, а второго добыть из Астрахани в Петербург. Тихонов сообщил мне, что Степанов в Петербурге был⁵, что они с ним познакомились и переговорили. К переговорам этим он не счел нужным меня привлечь, а я не счел для себя возможным передавать какие-либо предложения через Тихонова, когда мог бы сделать их непосредственно. Но я открыл и Степанову, и Базарову полную возможность работать в журнале: заметка Степанова была уже напечатана, статьи Базарова появятся в ближайших книжках⁶.

   Для каждой мало-мальски уважающей себя редакции культурность во взаимных отношениях ее членов является обязательной. И потому естественно, что, пока длились переговоры с "Современным миром", об уходе В. В. Водовозова не могло быть и речи. Когда эти переговоры рушились, Водовозов, человек в высшей степени достойный и деликатный, заметил сам, на ряде конкретных примеров, несходство его взглядов с моими и вышел из редакции, занял положение близкого к ней сотрудника. Силою вещей не кто иной, как я, должен был явиться его заместителем, открыв таким образом полный простор введению новых элементов, которые окажутся действительно способны осуществить определенную программу. Весьма далекий от переоценки своих сил в этом направлении, скорее [с_т_р_а_д_а_я_ _н_е_у_в_е_р_е_н_н_о_с_т_ь_ю_ _в_ _с_е_б_е, _я_ _д_о_л_ж_е_н_ _с_к_а_з_а_т_ь_ _т_е_м_ _н_е_ _м_е_н_е_е, _ч_т_о_ _с_о_ц_и_а_л_ь_н_о-п_о_л_и_т_и_ч_е_с_к_и_й_ _о_т_д_е_л_ "С_о_в_р_е_м_е_н_н_и_к_а" _н_е_ _т_а_к_а_я_ _у_ж_ _м_у_д_р_о_с_т_ь, _в_ _к_о_т_о_р_о_й_ _я_ _н_е_ _м_о_г_ _б_ы_ _р_а_з_о_б_р_а_т_ь_с_я_ _д_о_ _т_е_х_ _п_о_р, _п_о_к_а_ _н_е_ _н_а_й_д_у_т_с_я_ _л_и_ц_а, _о_б_л_а_д_а_ю_щ_и_е_ _н_е_ _о_д_н_и_м_ _л_и_ш_ь_ _у_с_т_о_й_ч_и_в_ы_м_ _м_и_р_о_с_о_з_е_р_ц_а_н_и_е_м, _н_о_ _и_ _л_и_т_е_р_а_т_у_р_н_ы_м_ _т_е_м_п_е_р_а_м_е_н_т_о_м. Б_е_д_а_ _ж_у_р_н_а_л_а_ _в_ _д_а_н_н_ы_й_ _м_о_м_е_н_т_ _н_е_ _с_т_о_л_ь_к_о_ _в_ _н_е_д_о_с_т_а_ч_е_ _т_а_к_и_х_ _л_и_ц_ _в_ _н_е_д_р_а_х_ _с_а_м_о_й_ _р_е_д_а_к_ц_и_и, _с_к_о_л_ь_к_о_ _в_ _о_т_с_у_т_с_т_в_и_и_ _т_а_л_а_н_т_л_и_в_ы_х_ _и_ _я_р_к_и_х_ _п_и_с_а_т_е_л_е_й_ _п_о_ _с_о_ц_и_а_л_ь_н_о_-_п_о_л_и_т_и_ч_е_с_к_и_м_ _в_о_п_р_о_с_а_м. _В_с_е, _ч_т_о_ _б_ы_л_о_ _т_а_л_а_н_т_л_и_в_о_г_о_ _в_ _э_т_о_м_ _с_м_ы_с_л_е_ _в_ _и_н_т_е_л_л_и_г_е_н_т_с_к_о_й_ _с_р_е_д_е, _с_о_б_р_а_л_о_с_ь_ _в_о_к_р_у_г_ "Р_у_с_с_к_о_й _м_ы_с_л_и", _а_ _п_и_с_а_т_е_л_и_-_д_е_м_о_к_р_а_т_ы, _к_а_к_ _я_ _в_и_ж_у_ _т_е_п_е_р_ь, _я_в_л_я_я_с_ь_ _о_т_л_и_ч_н_ы_м_и_ _п_а_р_т_и_й_н_ы_м_и_ _р_а_б_о_т_н_и_к_а_м_и, _д_о_ _т_о_л_с_т_о_г_о_ _в_с_е_р_о_с_с_и_й_с_к_о_г_о_ _ж_у_р_н_а_л_а_ _е_щ_е_ _н_е_ _д_о_р_о_с_л_и: _з_а_ _н_е_м_н_о_г_и_м_и_ _и_с_к_л_ю_ч_е_н_и_я_м_и_ _п_о_ч_т_и_ _в_с_е_ _о_н_и_ _с_т_р_а_д_а_ю_т_ _н_е_д_о_м_ог_а_н_и_е_м_ _к_у_л_ь_т_у_р_н_о_г_о_ _с_а_м_о_с_о_з_н_а_н_и_я {Подчеркнуто Горьким. Ему же принадлежат квадратные скобки.}.]⁷

   Проявленная мною осторожность в привлечении в редакцию мало мне известных или совсем неизвестных лично сотрудников исходила из того убеждения, что всякий новый член редакции, входя в нее, должен стать товарищем без всякого деления на старших и младших; этика не только редакционная, но и товарищеская не допускает самовластной и бесцеремонной расправы. На все требования, неоднократно обращавшиеся ко мне Тихоновым об "изъятии" Богучарского и Щеголева (потом одного Щеголева), я мог отвечать только отрицательно. Ваше негодование по поводу привлечения их мною к ближайшему сотрудничеству основано опять-таки на недоразумении, которое стало мне ясным, когда я еще раз перечел Ваше последнее письмо. Вы пишете: "Вы и Певин предложили мне реорганизовать журнал". Это неточно: наши предложения состояли в следующем:

   Прежде всего:

   - Дайте нам Ваше сотрудничество как беллетрист.

   Затем:

   - Помогите нам осуществить Вашу идею областного отдела.

   Вы отвечали:

   - Прекрасно, но я чувствую себя в последнем отношении несколько связанным переговорами с Муравьевым, попробуйте столковаться с ним и пр.

   Мы с Вами одинаково критически относились к деятельности Водовозова в социально-политическом отделе, но определенных решений не принимали, хотя я безусловно считал себя связанным Вашей санкцией во всех вопросах организации социально-политического отдела. Но во всех наших обсуждениях организация исторического и историко-литературного отделов признавалась за мною, и я считал себя безусловно в праве привлекать в этом направлении сотрудников. Здесь я считал себя, в установившихся между нами условиях взаимного доверия, товарищем равным и никогда не представлял Вас единым реорганизующим началом, а себя органом подчиненным. Это не мешало мне сознавать, что Вы - большой и знаменитый художник, а я скромный литературный работник: в короткий период нашей совместной редакционной работы мы были равны.

   Вот те соображения, которые я просил бы Вас ввести в обиход Ваших мыслей и настроений по поводу "Современника" и моей в нем роли. Я понимаю, что Вам трудно будет дать им перевес в Вашем настоящем положении перед всем, что приходит к Вам от лиц, с которыми я разошелся или не сошелся. К Вам сходится слишком много струн различной степени звукового напряжения, чтобы из них мог получиться аккорд, не раздражающий душу своей дисгармонией. Но я не хотел бы, чтобы о моих действиях и намерениях Вы судили, не выслушав меня, и только потому я посылаю Вам это письмо.

   Моя роль в "Современнике" теперь незавидна: я в нем технический работник, без тех надежд и стремлений, какими я был полон год назад, когда передо мной неожиданно развернулась перспектива работать с Вами, но не скрою, что я не свободен от некоторой слабой надежды, что Вы пересмотрите еще вопрос Вашего участия в журнале в его целом, смахнете все лишнее, наносное, недостоверное или непроверенное и признаете, что хоронить начатое большое культурное дело нет достаточных оснований. Ведь Ваша программа - моя в то же время программа, и осуществлению ее не мешают и не собираются мешать ни Богучарский, ни Щеголев, у которых своя, Вами же самим одобряемая работа. Ведь нельзя же серьезно ставить в упрек какую-нибудь неудачную заметку или дружбу с Сологубом и аргументировать этим, как достаточным доводом против совместной работы. Вашему влиянию теперь мог бы открыться самый широкий простор, только отгоните от себя те миражи и призраки, которые разъединяют Вас с людьми, любящими Вас и желающими делать одно с Вами дело. Я глубоко убежден, что, если бы Вы могли приблизиться к России и хоть раз свидеться с теми людьми, которых Вы теперь отметаете, все образовалось бы естественно и прочно.

   И мне лично глубоко обидно, что Вы не взвесили той обстановки, в которой приходилось мне действовать. Других людей я искать не стану, и, если Вы не согласитесь пересмотреть вопрос нашего недоразумения в его целом и отнимаете Ваше сотрудничество, мне, вероятнее всего, придется сдать "Современник" в другие руки, так как едва ли я признаю возможным осуществлять без Вас то, что надумано было нами совместно.

   Дорогой Алексей Максимович, я понимаю всю затруднительность Вашего положения и всю связанность Ваших порывов при той жажде литературно-общественной работы, которая Вас сжигает и мучит, и ничего не хотел бы кроме того, чтобы Вы забыли все происшедшее со времени моего отъезда с Капри и помогли мне приблизить наш план к осуществлению - в реальных границах желательного и возможного.

   Вы человек большой души⁸, [и я нисколько не сомневаюсь, что Вы признаете, что при наличности неправильности в моем образе действий были неправильности и в Вашем: Вы хотели поставить меня в полнейшую зависимость от лиц, которым Вы доверили судьбу Вашего участия в журнале.] {Квадратные скобки принадлежат Горькому.} Не будь этого, все оказалось бы и ясным и, я уверен, более достижимым.

   Но если бы Вы отрицательно отнеслись к мысли о возобновлении Вашего редакционного участия, то не отнимайте по крайней мере Вашего сотрудничества. Это был бы не только удар молодому, еще не окрепшему журналу, но и прямой обидой, все же незаслуженной теми, кто в нем работает.

   Не изменились и все остальные планы работы, надуманные с Вами, только осуществление их по разным обстоятельствам совершается медленно.

   Я глубоко скорбел бы, если бы сближение наше явилось только отражением известного мифа о прекрасных мечтах и суровой действительности.

   8.V.913⁹

   *

   ¹ 3/16 мая 1913 г. А. Н. Тихонов писал Горькому: "На Ляцкого надежды никакой и относительно статьи и относительно журнала <...> Как раз сегодня произошла его первая встреча с М[арией] Ф[едоровной]! - Думаю, что ночью спит он теперь плохо <...> Очень сожалею, что досадная случайность помешала мне присутствовать при этом разговоре (который велся при наличности Певина)" (АГ).

   ² В "Современном мире" был напечатан рассказ А. Н. Тихонова "Шебарша" (1911, кн. 8).

   ³ Виллари П. Джироламо Савонарола и его время. СПб., 1913. Т. 2.

   ⁴ В 1912-1913 гг. А. Н. Тихонов был редактором отдела беллетристики в легальной большевистской газ. "Правда".

   ⁵ И. И. Скворцов-Степанов в 1911 г. выдвигался от большевиков кандидатом в депутаты Государственной думы. В связи с этим был арестован и выслан в Астраханскую губернию. Имеется в виду рецензия И. И. Скворцова-Степанова (подпись: И. Степанов) на кн.: Sombart W. Krieg und Kapitalismus. Munchen; Leipzig. 1913 (Замбарт В. Война и капитализм. Мюнхен; Лейпциг, 1913) (Современник. 1913. Кн. 4).

   ⁶ Ст. Базарова "О философии действия" была напечатана в "Современнике" (1913, кн. 6).

   ⁷ Часть письма: "Страдая неуверенностью со культурного самосознания" отмечена им на полях цифрой 1.

   ⁸ Слова: "Вы человек большой души" - Горький вычеркнул. Часть письма: "и я нисколько не сомневаюсь ~ участия в журнале" - отмечена им на полях цифрой 2.

   ⁹ Над датой Ляцкого рукою Горького проставлено: "V, май".

  

   Вы совершенно напрасно, Евгений Александрович, утруждали себя сочинением последнего - от 8-го мая - письма ко мне,- оно Вам всячески не удалось, оно преисполнено противоречий слишком явных, запамятований чрезвычайно странных.

   Опровергнуть все, сказанное Вами в этом письме, мне очень легко,- стоит только послать Вам несколько копий прежних Ваших писем и напомнить то, что Вы говорили мне в присутствии третьих лиц.

   Но я не стану делать этого, ибо считаю, что письмо Ваше, в большей его части, написано не для меня, а для Петра Ивановича Певина; это ему - вероятно - неясны причины, понуждающие меня отказаться не только от работы в журнале, хозяином которого Вы себя считаете, но и от удовольствия продолжать личное знакомство с Вами.

   Позвольте мне пояснить это; в конце письма Вы пишете:

   "Если б Вы отрицательно отнеслись к мысли о возобновлении Вашего редакционного участия, то не отнимайте по крайней мере Вашего сотрудничества. Это был бы не только удар молодому, еще не окрепшему делу, но" и т. д.

   Эти фразы написаны для П. И. Певина; они имеют доброе намерение указать ему на Вашу лойяльность в столкновении со мной.

   Для меня же лично Вами написано следующее:

   "страдая неуверенностью в себе, я должен сказать тем не менее, что социально-политический отдел "Современника" не такая уж мудрость, в которой я не мог бы разобраться до тех пор, пока не найдутся лица, обладающие не одним лишь устойчивым миросозерцанием, но и литературным темпераментом. Беда журнала в данный момент не столько в недостаче таких лиц в недрах самой редакции, сколько в отсутствии талантливых и ярких писателей по социально-политическим вопросам. Все, что было талантливого в этом смысле в интеллигентской среде, собралось вокруг "Русской мысли", а писатели-демократы, как я вижу теперь, являясь отличными партийными работниками, до толстого всероссийского журнала еще не доросли: за немногими исключениями почти все они страдают недомоганием культурного самосознания".

   Это заявление Ваше совершенно определенно отталкивает меня от журнала и всякого участия в нем. Я не стану напоминать Вам, что русскую журналистику создал писатель-демократ, что она кристаллизовалась из крови демократической интеллигенции,- как историк литературы, Вы сами знаете это. Но по поводу Вашего мнения о "талантах вокруг "Русской мысли"" напомню: Вы охотно соглашались со мною, что К. Победоносцев был значительно талантливее всех вехистов, что "Московский сборник"¹ - книга более умная, чем "Вехи", и что Петру Бернгардовичу² не сдать экзамена на роль Михаила Никифоровича ³, сколько бы и как бы ни писал он о "Великой России",

   В письме Вашем есть только одно место, требующее моего пояснения; Вы пишете:

   "Вы хотели поставить меня в полнейшую зависимость от лиц, которым Вы доверили судьбу Вашего участия в журнале".

   "Полнейшая зависимость" - преувеличение, и речь идет отнюдь не о "судьбе моего участия", а о судьбе журнала. Но Вы, конечно, правы: я действительно имел в виду контроль над Вами со стороны лиц, осведомленных в социально-политических вопросах более, чем осведомлены Вы. Не думаю, чтоб это мое намерение, которого я ни минуты не скрывал от Вас, могло задеть самолюбие Ваше,- ведь оно было вызвано Вашим же откровенным сознанием, что область вопросов социально-политических для Вас - нова и мало знакома Вам. Вы говорили это не однажды и не однажды заявляли мне о том, что на работу в журнале не смотрите как на свое дело, что Ваша цель - поставить, с помощью лиц, указанных мною, журнал на ноги и - уйти к своему делу. Вы, конечно, помните, что и я тоже решил принять участие в работе лишь временно, до поры, пока журнал не завоюет внимание читателя.

   Теперь мне ясно, что эти Ваши заявления противоречат действительным намерениям Вашим.

   Последнее Ваше письмо имеет не очень искусно прикрытую цель показать мне полную невозможность сотрудничать с Вами. Вы напрасно заботились об этом,- ведь я уже отказался от работы в "Современнике" до получения Вашего письма.

   Позвольте возвратить Вам книгу об Александре Первом⁴, я прочитал ее и благодарю Вас за одолжение. Книгу перешлет Вам Иван Павлович.

   Копию этого письма я посылаю П. И. Певину⁵, находя нужным выяснить ему причину моего отказа от работы в "Современнике".

   27/V.913

  

   ¹ В "Московском сборнике" (М., 1896) К. П. Победоносцев обличал "иноземную ложь" либеральных и просветительских идей, истолкованных им исключительно как порождение западноевропейского сознания.

   ² Петр Бернгардович Струве - редактор журн. "Русская мысль", участник сб. "Вехи" (1909).

   ³ Михаил Никифорович Катков (1818-1837) - публицист, редактор газ. "Московские ведомости", издатель журн. "Русский вестник". С начала- 60-х годов - приверженец реакционного правительственного курса.

   В ст. "О "Вехах"", говоря о связи "веховства" с идеями Каткова и Победоносцева, В. И. Ленин отмечал: "Демократическое движение и демократические идеи не только политически ошибочны, не только тактически неуместны, но и морально греховны, - вот к чему сводится истинная мысль "Вех", ровно ничем не отличающаяся от истинных мыслей Победоносцева. Победоносцев только честнее и прямее говорил то, что говорят Струве, Изгоевы, Франки и К¢" (В. И. Ленин. Т. 19. С. 171).

   ⁴ См. п. 11, прим. 10.

   ⁵ П. Горького Певину не разыскано. Отвечая Горькому, Певин писал 12/25 июня 1913 г.: "Глубокоуважаемый Алексей Максимович! Получил Ваше письмо и естественно - очень им огорчен. Решение Ваше прекратить работу в "Совр[еменнике]" - ощутительный урон для дела <...> Евгений Александрович с самого вступления в редакцию был горячим приверженцем именно Вашего участия в журнале, Вашей близости; с осени он всецело проводил Ваши взгляды на беллетристику и областной отдел, и допустить мысль, что создавшиеся за последнее время условия, при которых Вы не признаете возможным сотрудничать в "Совр[еменнике]", - результат его сознательных действий,- я не могу. Для подобного предположения я не нашел бы обоснованных доводов, не нашел бы ответа на вопросы о побуждениях и цели таких действий.

   Напротив, и Евг[ений] Ал[ександрович], и все члены редакции с марта месяца не раз обсуждали создавшееся положение, принимали меры к устранению отмеченных Вами редакционных недочетов, не возражали против привлечения к сотрудничеству указанных Вами лиц, а с течением времени и вхождения их в редакцию, словом, стремились к благоприятному разрешению вопроса о возможности для Вас дальнейшего ближайшего участия в журнале и все время не теряли надежды на хороший исход. Я почти уверен, что при осуществлении возникшей в феврале на Капри мысли о встрече заграницей ближайших участников журнала все трения были бы устранены и был бы выработан ясный, определенный план совместной работы. Но мысль не получила осуществления <...> В заключение считаю долгом выразить Вам, глубокоуважаемый Алексей Максимович, самую сердечную признательность за все, что Вы сделали и намерены были сделать для журнала. Не могу также не поблагодарить Вас за решение - не выступать в печати с заявлением о прекращении сотрудничества в журнале.

   Конечно, факт получит огласку, но решение Ваше, ценно для меня, как проявление присущей Вам душевной красоты.- Благодарю и крепко жму руку. П. Певин" (АГ).