Белинский Виссарион Григорьевич - Письма (1841-1848)

  

  

  

   В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Том XII

   Письма 1841-1848

   Издательство Академии наук СССР, М., 1956

   OCR Бычков М. Н.

  

  

  

  

  

   169. В. П. Боткину... 30 декабря 1840 - 22 января 1841

   170. А. Н. Струговщикову... 20-29 января

   171. В. П. Боткину... 1 марта

   172. В. П. Боткину... 13 марта

   173. Н. X. Кетчеру... конец марта - начало апреля (?)

   174. Н. А. Бакунину... 6-8 апреля

   175. В. П. Боткину... 9 апреля

   176. А. А. Краевскому... 9-10 апреля

   177. А. А. Краевскому... 9-10 апреля

   178. Д. П. Иванову... 11 апреля

   179. В. П. Боткину... 27-28 июня

   180. П. Н. Кудрявцеву... 28 июни

   181. В. Ф. Одоевскому... 29 июня

   182. А. А. Краевскому... 18-19 июля

   183. Н. X. Кетчеру... 3 августа

   184. Д. П. Иванову... 25 августа

   185. Н. X. Кетчеру... 25 августа

   186. В. П. Боткину... 8 сентября

   187. Н. А. Бакунину... 9 декабря

  

  

   188. И. И. Ханенке... 8 февраля

   189. В. П. Боткину... 14 марта

   190. В. П. Боткину... 17 марта

   191. Д. П. Иванову... 17 марта.

   192. В. П. Боткину... 31 марта

   193. М. В. Орловой... 4 апреля

   194. В. П. Боткину... 4 апреля

   195. М. Н. Каткову и А. И. Ефремову... 6 апреля

   196. В. П. Боткину... 8 апреля

   197. В. П. Боткину... 13 апреля

   198. М. С. Щепкину... 14 апреля

   199. В. П. Боткину... 15-20 апреля

   200. Н. В. Гоголю... 20 апреля

   201. В. П. Боткину... начало июля?

   202. В. П. Боткину... начало июля

   203. Д. П. Иванову... 6 ноября

   204. Н. А. Бакунину... 7 ноября

   205. В. П. Боткину... 7 ноября

   206. В. П. Боткину... 28 ноября

   207. Н. А. Бакунину... 28 ноября

   208. И. И. Панаеву. . 5 декабря

   209. В. П. Боткину. 9-10 декабря

  

  

   210. В. П. Боткину... 6 февраля

   211. А. А., В. А., Н. А. и Т. А. Бакуниным... 22-23 февраля

   212. А. А., Н. А. и Т. А. Бакуниным... 8 марта

   213. В. П. Боткину... 9 марта

   214. Д. П. Иванову... 9 марта

   215. В. П. Боткину... 31 марта - 3 апреля

   216. В. П. Боткину... 17 апреля

   217. И. С. Тургеневу... около 20 апреля

   218. В. П. Боткину... 30 апреля

   219. В. П. Боткину... 10-11 мая

   220. Н. А. Бакунину... 24 мая

   221. В. П. Боткину и А. И. Герцену... 24 мая

   222. А. А. Краевскому... 26 июня

   223. А. А. Краевскому... 8 июля

   224. И. С. Тургеневу... 8 июля

   225. А. А. Краевскому... 22 июля

   226. Н. А. Бакунину... 24 августа

   227. М. В. Орловой... 3 сентября

   228. М. В. Орловой... 7-8 сентября

   229. М. В. Орловой... 14 сентября

   230. М. В. Орловой... 18-20 сентября

   231. М. В. Орловой... 25-29 сентября

   232. Д. П. Иванову... 1 октября

   233. М. В. Орловой... 1 октября

   234. М. В. Орловой... 2 октября

   235. М. В. Орловой... 2 октября

   236. М. В. Орловой... 3-4 октября

   237. М. В. Орловой... 10 октября

   238. М. В. Орловой... 12 октября

   239. М. В. Орловой... 13 октября

   240. М. В. Орловой... 15 октября

   241. М. В. Орловой... 15 октября

   242. М. В. Орловой... 18 октября

   243. М. В. Орловой... 20 октября

   244. М. В. Орловой... 22-23 октября

   245. М. В. Орловой... 25 октября

   246. М. В. Орловой... 27 октября

   247. М. В. Орловой... 30 октября

  

  

   248. Д. П. Иванову... 12 апреля

   249. Т. А. Бакуниной... 5 декабря.

   250. И. С. Тургеневу... около 13 декабря

  

  

   251. А. И. Герцену... 26 января

   252. Ф. М. Достоевскому... около 10 июня

  

  

   253. А. И. Герцену... 2 января

   254. А. И. Герцену... 14 января

   255 А. И. Герцену... 26 января

   256. А. И. Герцену... 6 февраля

   257. А. И. Герцену... 19 февраля

   258. А. И. Герцену... 20 марта.

   259. В. П. Боткину... 26 марта (6 апреля)

   260. П. Н. Кудрявцеву... 26 марта

   261. А. И. Герцену... 6 апреля

   262. Д. П. Иванову... 15 апреля

   263. М. В. Белинской... 1 мая

   264. М. В. Белинской... 4 мая

   265. М. В. Белинской... 7 мая

   266. М. В. Белинской... 7-8 мая

   267. М. В. Белинской... 14 мая

   268. П. Н. Кудрявцеву... 15 мая

   269. М. В. Белинской... 11-12 июня

   270. М. В. Белинской... 14-15 июня

   271. М. В. Белинской... 24 июня

   272. М. В. Белинской... 28 июня

   273. А. И. Герцену... 4 июля

   274. М. В. Белинской... 8 июля

   275. М. В. Белинской... 12 июля

   276. М. В. Белинской... 17-23 июля

   277. М. В. Белинской... 30 июля

   278. H. M. Щепкину... 30 июля

   279. М. В. Белинской... 6 августа

   280. М. В. Белинской... 13 августа

   281. М. В. Белинской... 22-23 августа

   282. М. В. Белинской... 4-5 сентября

   283. А. И. Герцену... 6 сентября

   284. Н. М. Щепкину... 9 сентября

  

  

   285. В. П. Боткину... 29 января

   286. В. П. Боткину... 6 февраля

   287. В. П. Боткину... 7 февраля

   288. Д. П. Иванову... 7 февраля

   289. В. П. Боткину... 17 февраля

   290. И. С. Тургеневу... 19 февраля/3 марта

   291. В. П. Боткину... 26 февраля

   292. В. П. Боткину... 28 февраля

   293. П. В. Анненкову... 1/13 марта

   294. И. С. Тургеневу... 1/13 марта

   295. В. П. Боткину... 4 марта

   296. H. M. Щепкину... 5 марта

   297. В. П. Боткину... 8 марта

   298. В. П. Боткину... 15-17 марта

   299. И. С. Тургеневу... 12/24 апреля

   300. В. П. Боткину... 22 апреля

   301. В. П. Боткину... 5 мая

   302. Д. П. Иванову... 5 мая

   303. М. В. Белинской... 10/22 мая

   304. М. В. Белинской... 24 мая/5 июня

   305. М. В. Белинской... 29 мая/10 июня

   306. М. В. Белинской... 16/28 июня

   307. М. В. Белинской... 25 июня/7 июля

   308. М. В. Белинской... 7/19 июля

   309. В. П. Боткину... 7/19 июля

   310. М. В. Белинской... 3 августа

   311. М. В. Белинской... 14 августа

   312. M. В. Белинской... 22 августа

   313. M. В. Белинской... 3 сентября

   314. М. В. Белинской... 22 сентября

   315. П. В. Анненкову... 29 сентября

   316. В. П. Боткину... 4-8 ноября

   317. П. Н. Кудрявцеву... 8 ноября

   318. П. В. Анненкову... 20 ноября - 2 декабря

   319. К. Д. Кавелину... 22 ноября

   320. П. В. Анненкову... 1-10 декабря

   321. В. П..Боткину... 2-6 декабря

   322. К. Д. Кавелину... 7 декабря

   323. Д. П. Иванову... 10 декабря

  

  

   324. А. Д. Галахову... 4 января

   325. П. В. Анненкову... 15 февраля

   326. M. M. Попову... 27 марта

  

  

   1. Расписка в получении денег от Г. А. Гурцова

   2. Доверенность Н. П. Иванову на получение свидетельства о "дворянском достоинстве"

   3. Прошение в Пензенское дворянское собрание

   4. Расписка в получении постановления Департамента герольдии о "дворянском достоинстве"

   Примечания

   Условные обозначения

   Приложение

   Утраченные письма Белинского

   Указатель писем по адресатам

  

  

  

   Спасибо тебе, друже, за письмо - я даже испугался, увидев такое толстое послание, которое совсем не в духе твоей лености.¹ Спасибо за <...>!

   Всё, что написал ты о Гёте и Шиллере,- прекрасно, и много пояснило мне насчет этих двух чудаков. Признаться ли тебе в грехе, а у меня кетчеровская натура, и я боюсь скоро сделаться К<етчеро>м: о Шиллере не могу и думать, не задыхаясь, а к Гёте начинаю чувствовать род ненависти, и, ей-богу, у меня рука не подымется против Менцеля, хотя сей муж и попрежнему остается в глазах моих идиотом. Боже мой - какие прыжки, какие зигзаги в развитии! Страшно подумать.

   Да, я сознал, наконец, свое родство с Шиллером, я - кость от костей его, плоть от плоти его,- и если что должно и может интересовать меня в жизни и в истории, так это - он, который создан, чтоб, быть моим богом, моим кумиром, ибо он есть высший и благороднейший мой идеал человека.² Но довольно об этом. От Шиллера перехожу к Полевому, ибо кровь кипит, и если бы не 700 верст, я бы так и стукнул тебя по лысине.

   Нет, никогда не раскаюсь я в моих нападках на Полевого, никогда не признаю их ни несправедливыми, ни даже преувеличенными. Если бы я мог раздавить моею ногою Полевого, как гадину,- я не сделал бы этого только потому, что не захотел бы запачкать подошвы моего сапога. Это мерзавец, подлец первой степени: он друг Булгарина, protêgê {протеже (франц.).- Ред.} Греча (слышишь ли, не покровитель, a protêgê Греча!), приятель Кукольника; бессовестный плут, завистник, низкопоклонник, дюжинный писака, покровитель посредственности, враг всего живого, талантливого. Знаю, что когда-то он имел значение, уважаю его за прежнее, но теперь - что он делает теперь? - пишет навыворот по-телеграфски, проповедует ту расейскую действительность, которую так энергически некогда преследовал, которой нанес первые сильные удары. Я могу простить ему отсутствие эстетического чувства (которое не всем же дается), могу простить искажение "Гамлета",³ "ведь-с Ромео-то и Юлия из слабых произведений Шекспира",⁴ грубое непонимание Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Марлинского (идола петербургских чиновников и образованных лакеев), глупое благоговение к реторической музе. Державина и пр. и пр.; но для меня уже смешно, жалко и позорно видеть его фарисейско-патриотические, предательские драмы народные ("Иголкина" и т. п.), его пошлые комедии и прочую сценическую дрянь, цену, которую он дает вниманию и вызову ерыжной публики Александрынского театра, составленной из офицеров и чиновников; но положим, что и это можно извинить отсталостию, старостию, слабостию преклонных лет и пр.; но его дружба с подлецами; доносчиками, фискалами, площадными писаками, от которых гибнет наша литература, страждут истинные таланты и лишено силы всё благородное и честное,- нет, брат, если я встречусь с Полевым на том свете - и там отворочусь от него, если только не наплюю ему в рожу. Личных врагов прощу, с Булгариным скорее обнимусь, чем подам ему руку от души. Ты знаешь, имеет ли для меня какое-нибудь значение звание человека,- и только скот попрекнет тебя купечеством, Кудрявцева и Красова - семинарством, Кирюшу⁵ - лакейством, но это потому, что ни в тебе, ни в них нет ни тени того, что составляет гнусную и подлую сущность русского купца, семинариста и лакейского сына; но почему же не клеймить человека его происхождением, когда в нем выразилась вся родовая гадость его происхождения? Нет, я с восторгом, с диким наслаждением читаю стихи:

  

   Вот в порожней бочке винной

   Целовальник Полевой,

   Беспорточный и бесчинный.

   Сталось что с его башкой?

   Спесь с корыстью в ней столкнулись,

   И от натиска сего

   Вверх ногами повернулись

   Ум и сердце у него.

   Самохвал, завистник жалкий,

   Надувало ремеслом,

   Битый рюриковской палкой

   И санскритским батожьем;

   Подл, как раб, надут, как барин,

   Он, чтоб кончить разом речь

   Благороден, как Булгарин,

   Бескорыстен так, как Греч.⁶

  

   Да, он подлец, по природе, и только ждал случая, чтобы снять ссебя маску; переезд в Петербург был для него этим случаем. Не говори мне больше о нем - не кипяти и без того кипящей крови моей.⁷ Говорят, он недавно был болен водяною в голове (от подлых драм) - пусть заведутся черви в его мозгу, и издохнет он в муках - я рад буду. Бог свидетель - у меня нет личных врагов, ибо я (скажу без хвастовства) по натуре моей выше личных оскорблений; но враги общественного добра - о, пусть вывалятся из них кишки, и пусть повесятся они на собственных кишках - я готов оказать им последнюю услугу - расправить петли и надеть на шеи. Полевой мог бы с честию и пользою (для себя, семейства и общества) оканчивать свое поприще: сколько есть полезных предприятий литературных, которые только ждут у нас умной головы и искусной руки. А он пишет гнусные драмы и программы надувательных журналов в форме писем из провинции! Читал ли ты его (в "Северной пчеле") "Письмо из провинции", где так нагло, бесстыдно, халуйски надувает он глупую расейскую публику - это баранье стадо, перемешанное с частию козлов, телят и свиней?⁸

   Что до Кр<аевско>го, однажды навсегда: это не Полевой, не гений и не талант особенный; это человек, который из всех русских литераторов, известных и неизвестных, один способен крепко работать и поставить в срок огромную книжку; способен очень талантливо отвалять Греча, Булгарина или Полевого; имеет кое-какие живые интересы и кое-какие познания (заговори с ним о русской истории - и ты заслушаешься его); он в поэзии не далеко и не глубоко хватает, но зато не мешает другим (в своем журнале) действовать за него даже вопреки многим его понятиям и убеждениям; наконец - это честный и благородный человек, которому можно подать руку, не боясь запачкать ее, и который имеет справедливую причину почитать для себя унижением и позором быть даже в шапочном знакомстве

  

   С знаменитыми,

   Кнутом битыми,⁹

  

   Булгариным, Гречем, Кукольником и Полевым. О Боткин, если бы ты знал хоть приблизительно, что такое Греч:¹⁰ ведь это апотеоз расейской действительности, это литературный Ванька-Каин, это человек, способный зарезать отца родного и потом плакать публично над его гробом, способный вывести на площадь родную дочь и торговать ею (если б литературные ресурсы кончились и других не было), это грязь, подлость, предательство, фискальство, принявшие человеческий образ,- и этому-то существу, предался Полевой и, как Громобой¹¹ с бесом, продал ему душу... И ты заступаешься за этого человека, ты (о верх наивности!) думаешь, что я скоро раскаюсь в своих нападках на него! Нет, я одного страстно желаю в отношении к нему: чтоб он валялся у меня в ногах, а я каблуком сапога размозжил бы его иссохшую, фарисейскую, желтую физиономию. Будь у меня 10 000 рублей денег - я имел бы полную возможность выполнить эту процессию.

  

  

   Тебе, Боткин, не привыкать стать к разным месяцам и годам в одном и том же письме моем. Сейчас получил я письмо от Кольцова - он пишет, как вы встречали новый год - ах, вы счастливцы - у вас всё-таки есть минуты полного самозабвения, а я... Я встретил новый год у Одоевского - пил, и за то два дня меня, била страшная лихорадка. Кольцов пишет еще, что вы были у Полевого - а! вот откуда грянул на меня твой гром - уж подлинно не из тучи, а из навозной кучи. Ксенофонт меня не жалует - это понятно, и хотя у меня слишком мало общего с ним, но я его уважаю, как честного человека, а что касается до его возлюбленного братца,- тысячи ему дьяволов - плюю на него. Он отзывается обо мне умеренно, даже с некоторыми похвалами - экая бестия! Ну да чорт с ним.¹² А кстати: и с мошенниками-то мошенничает: обещал в гнусный "Русский вестник" статей - уехал в Москву, да и был таков, а те волками воют. Видно, вперед взял деньги.

   Теперь о втором пункте твоего письма - о К<атков>е. Признаюсь - огорошил ты меня! Я странная натура - никогда не смею высказать о человеке, что думаю, и часто натягиваюсь на любовь и дружбу к нему, чтобы примирить свое чувство к нему с понятием о нем. Твое суждение о К<атков>е ужасно верно. Я то же чувствовал, да не смел сказать себе самому. Из этого человека (я уверен в этом) еще выйдет человек, но пока он слишком кровян и животен, чтоб быть человеком. Приехавши в Питер, он начал с высоты величия подсмеиваться над моими жалобами о ничтожности человеческой личности, столь похожей в общем на мыльный пузырь, и говорить, что в наше время об этом тужат только дрянные и гнилые натуришки; а через несколько недель запел мою же песню, только еще заунывнее и отчаяннее. Потом толковал мне, с видом покровительства, о необходимости провести по своей непосредственности резцом художнич<еским>, чтобы придать себе виртуозности. У меня странная привычка принимать в других самохвальство за доказательство достоинства,- я и поверил, что он - статуя, виртуознее самого Аполлона Бельведерского, да и давай плевать на себя и смиряться перед ним. Вообще он вел себя со всеми нами, как гениальный юноша с людьми добрыми, но недалекими, и сделал мне несколько грубостей и дерзостей, которые мог снести только я, которых нельзя забыть и о которых расскажу тебе при свидании. П<анаеву> с Я<зыковым> тоже досталось порядочно за то, что они не знали, как лучше выразить ему свое уважение и любовь. Не скажу, чтобы у меня с ним не было и прекрасных минут, ибо это натура сильная и голова, крепко работающая. Он много разбудил во мне, и из этого многого большая часть воскресла и самодеятельно переработалась во мне уже после его отъезда. Ясно, что немного прошло у него через сердце, но живет только в голове, и потому от него пристает и понимается с трудом. Когда он с торжеством созвал нас у Кр<аевско>го и прочел половину статьи о С. Т<олст>ой, я был оглушен, но нисколько не наполнен, но сказал Комарову и прочим, что такой статьи не бывало на свете. Статья вышла. Питер ее принял с остервенением, что еще более придало ей цены в моих глазах. П<а>н<ае>в и Ком<а>р<о>в прямо сказали мне, что им статья не нравится, а последний, что он в ней, за исключением двух-трех действительно прекрасных мест, ничего не понимает. Я чуть не побранился с ним за это, хотя он и говорил мне, что в моих статьях всё понимает. Уже спустя довольное время, я сам поусомнился, заметив, что ничего не помню из дивной статьи. Перечитываю, читаю - прекрасно, положу книгу - не помню ничего.¹³ Твое письмо довершило. Ты здесь не то, что я, ты человек посторонний. Не забудь, что мы с К<атковым> соперники по ремеслу, а я, по моей натуре, способен всегда видеть в сопернике бог знает что, а в себе меньше, чем ничего. Когда он изъявил желание писать о С. Т<олстой>, я не смел и думать взяться за это дело. Теперь каюсь, ибо вижу, что это чудное явление погибло для публики. Хочу написать для "Современника", да книги нет. Нащокин, говорят, передал для меня экземпляр К. Аксакову, а тот бог знает что сделал с ним. Не можешь ли ты похлопотать об этом деле?¹⁴

   В нем бездна самолюбия и эгоизму - и мы много развили в нем то и другое. Сперва держали его в черном теле, а с истории со Щ<епкиной> начали носить его в хлопочках - вот он и зазнался. Когда я не хотел ему дать в руки твоего письма, но прочел, что можно было прочесть, он не скрыл от меня своей досады и, забыв всякую деликатность, которая в делах такого рода должна строго соблюдаться даже между самыми искренними друзьями, спрашивал меня несколько раз, почему я не показываю твоего письма, а потом несколько дней пролежал, уткнувшись носом в подушку. Вспоминая теперь, как он жаловался мне на твою к нему холодность и нелюбовь и о впечатлении, которое тогда производили на меня эти жалобы и их манера, вижу ясно, что в нем оскорблялась не любовь, а самолюбие. Вспоминая об известной тебе моей истории с ним, ясно сознаю, что я тогда же видел то, чего никто не видел, и ты особенно, и что с другим кем у меня была бы невозможна подобная история, что он слишком бесчеловечно наслаждался плодами своей победы надо мною, что его ненависть после того, как всё объяснилось в его пользу, выходила из самого черствого эгоизма и что не он, а я жестоко оскорблен был. Да, Боткин, признаюсь в слабости, а и теперь иногда тяжело вспомянуть об этой истории.¹⁵ Вообще этот человек как-то не вошел в наш круг, а пристал к нему. И он не мог войти: он для этого слишком молод, он еще только теперь страдает теми болезнями, которые мы или давно уже перестрадали, или к которым притерпелись, так что и не чувствуем их, как лошадь хомута и упряжи. Это важное обстоятельство - одновременность развития!

   Да, много, много пятен в этой, впрочем, прекрасной натуре. Время образует ее. Есть натуры, трудно и туго развивающиеся - к таким принадлежит и натура нашего юноши. А между тем это натура полная силы, энергии, могучести, натура широкая, если еще пока не глубокая; он никогда не сделается ни пиэтистом, ни резонером, ни сентиментальным шутом. Только он носит в себе страшного врага - самолюбие, которое при его кровяном, животном организме чорт знает до чего может довести его. Удивительно верно твое выражение "бравады субъективности": это конек, на котором наш юноша легко может свернуть себе шею. Самолюбие ставит его в такое положение, что от случая будет зависеть его спасение или гибель, смотря куда он поворотит, пока еще время поворачивать себя в ту или другую сторону.

   Я очень рад, что его мнение о К<етче>ре ложно: я ему и так не верил, но сила убеждения, с которою он говорил о нем, невольно смущала меня. Я всегда так думал о К<етче>ре, как ты пишешь о нем, и теперь вполне убедился в пристрастии юноши. Но я с тобою немного разойдусь во взгляде на последнюю историю юноши и на участие, которое принимал в ней Нелепый.¹⁶ О первом не хочу писать, потому что письму конца не будет, - при свидании и поговорим, и поспорим, и подеремся, пожалуй. Что же <до> участия К<етче>ра, - то мне очень не по сердцу эта роль цензора, этот стоицизм, который, если разложить химически, то и увидишь, что он состоит из неспособности к самым живым и лучшим обаяниям жизни, грубое непонимание того, что человеческое по преимуществу. Сверх того, К<етче>р циник духовный, и я по себе знаю, как глубоко может оскорбить он человека и не в таком щекотливом деле. Ты пишешь, что О<гарев> благороднейший человек, каких случалось тебе только встречать - я согласен с этим, но согласись и ты с тем, что О<гарев> - наседка, неспособная удовлетворить потребностям ни самой глубокой и духовной, ни страстной женщины, что он женился, сам не зная как, по своим абстрактным понятиям о любви и браке. За что же женщина должна умереть, всю жизнь принимая ласки мужчины и всю жизнь не зная, что такое ласки мужчины, которых так жаждет ее душа и сердце? Если наш юноша, по твоему мнению, неблагородно поступил с О<гаревым>, - то благородно ли поступил О<гарев> с нею? За что же ты некогда ругал С<еливановско>го и принимал участие в Казначее?¹⁷ Там было больше вины, ибо характер С<еливановско>го нисколько не уменьшает его прав мужа. Я понимаю теперь, как Ж. Занд мог посвятить деятельность целой жизни на войну с браком. Вообще все общественные основания нашего времени требуют строжайшего пересмотра и коренной перестройки, что и будет рано или поздно. Пора освободиться личности человеческой, и без того несчастной, от гнусных оков неразумной действительности - мнения черни и предания варварских веков. Ах, Боткин, чувствую, что при свидании мы подеремся: письма мои не могут дать тебе и слабого намека на то, как ужасно переменился я.

  

  

   Ты поздравляешь меня, что я "вышел на широкое поле действительности, на животрепещущую почву исторической жизни" и что "и груди и душе моей будет легче". Отчасти это справедливо: искусство задушило было меня, но при этом направлении я мог жить в себе и думал, что для человека только и возможна, что жизнь в себе, а вышед из себя (где было тесненько, но зато и тепло), я вышел только в новый мир страдания, ибо для меня действительная и историческая жизнь не существуют только в прошедшем - я хочу их видеть в настоящем, а этого-то и нет и не может быть, и я - живой мертвец, или человек, умирающий каждую минуту своей жизни, Я теперь совершенно сознал себя, понял свою натуру: то и другое может быть вполне выражено словом Tat, {действие (нем.).- Ред.} которое есть моя стихия. А сознать это значит сознать себя заживо зарытым в гробу, да еще с связанными назади руками. Я не рожден для науки, ни даже для того тихого кабинетного занятия любимыми предметами, которое так сродно твоей натуре. Да, я уже сказал себе: умирай - для тебя ничего нет в жизни, жизнь во всем отказала тебе. Что до женщины - это тоже грустная история. Знаю, как жалок, каким ребенком был я с моими мечтами о сочувствии и счастии любви, с моим детским обожествлением женщины, этого весьма земного существа; но что же получил я взамен утраченных теперь, глупых, но поэтических мечтаний? Новую пустоту в душе, как будто она и без того была не довольно пуста. Женщина потеряла для меня весь интерес, способность любить утрачена, узы брака представляются, не другим чем, как узами, а одиночество терзает, высасывает кровь капля по капле. Увы!

  

   Забыло сердце нежный трепет

   И пламя юности живой!¹⁸

  

   Осталось для меня в женщине только одно - роскошные формы, трепет и мление страсти, словом, осталась для меня только греческая женщина, а минна¹⁹ средних веков скрылась навсегда. Не чувствуя в себе самом способности не только к вечной страсти, но и к продолжительной связи с какою бы то ни было женщиною, я не верю уже той любви, которая еще так недавно была первым догматом моего катехизиса. Авторитеты Пушкина и подобных ему натур еще более утвердили это неверие. Может быть, я еще и могу увлечься женщиною и любить ее, но не могу видеть в ней ничего больше женщины - существа по своей духовной организации слабого, бедного, жалкого. Красота еще владеет (в мечте) моею душою, но что такое красота? - Год, один год жизни женщины, от той минуты, как перестала быть девушкою и почувствовала, что она мать!.. Поневоле -

  

   Без сожаленья, без участья

   Смотреть на землю станешь ты,

   Где нет ни истинного счастья,

   Ни долговечной красоты;

   Где преступленья лишь да казни,

   Где страсти жалкой только жить;

   Где не умеют без боязни

   Ни ненавидеть, ни любить.

   Иль ты не знаешь, что такое

   Людей минутная любовь?

   Волненье крови молодое!

   Но дни бегут, и стынет кровь!

   Кто устоит против разлуки,

   Соблазна новой красоты,

   Против усталости и скуки

   И своенравия мечты!²⁰

  

   Твоя история, Боткин, окончательно добила во мне всякую веру в чувство, может быть, потому, что я слишком верил действительности вашего чувства. И не грустно ли думать, что старик-то теперь торжествует?²¹ И не прав ли он всегда был, почитая долгом отца выдать дочь за мужчину и не почитая для этого нужным ничего, кроме того, что обоим нужно для произведения детей? Вот где жизнь смеется сама над собою и фантазия является злым демоном, коварным обольстителем, жестоким предателем человека! Скажи мне (хотя я этим вопросом и растравлю раны твоего сердца - но ведь и мне не легче делать его, как и тебе отвечать на него): что такое эта девушка, столь прекрасная, грациозная, столь обольстительная для сердца, полного любви, для духа, полного сокровищ духа? Чnо ж она, если не мечта? Прекрасен блеск семицветной радуги, прекрасно зрелище северного сияния, но ведь они не существуют в действительности, ведь они только обманчивые отражения солнца в атмосфере! Ведь действительность должна же быть мерою цены явлений духовного мира, как золото - вещей материальных? Иначе - что же жизнь, если не сон и не мечта? Ну для чего же существует эта девушка, и не вправе ли иная шлюха взглянуть на нее с чувством своего превосходства потому только, что она народила полдюжину ребят и тем действительно ознаменовала и легитимировала свое существование в действительности? Бедный мой Боткин, из последнего твоего письма (записки) ко мне я вижу, что ты глубоко страдаешь, - ты еще любишь ее и не можешь оторваться от этого плода на берегу Мертвого <моря>! Да, как бы ни было и чем бы ни кончилось твое чувство, но ты дорого заплатил за него - ты уже излюбил всю любовь свою, и другой для тебя не будет; как мужчина ты принес ей, как Молоху, в жертву всю жизнь, весь эфир жизни, все мечты о счастии, и можешь сказать ей:

  

   Не увлекись молвою шумной: -

   Убило светлые мечты

   Не то, что я любил безумно,

   Но что не так любила ты!²²

  

   А она? -

  

   Пускай она поплачет:

   Ей это ничего не значит!²³

  

   Она сменит одну мечту другою, и, может быть, что даже и полюбит кого-нибудь не в шутку. Пока же займет себя новою фантазиею. Чего доброго? (от женщины и это может статься) может быть, вспомнит и меня, слыша иногда повторяемое мое имя, как слышала его не раз прежде, чем увидела меня, и будет обо мне думать и мечтать - до тех пор, пока и я не начну того же делать; тогда предложит мне свою дружбу и найдет для своих фантазий нового героя; а если я не пойму ее, то предастся безнадежной страсти. Это говорит не мое оскорбленное в прошедшем самолюбие, этого может не быть, но это возможно по "холодным наблюдениям ума и горестным заметам сердца", как сказал Пушкин.²⁴ И между тем фантазия так тесно слита со всем существом ее, что мечта может давать ей роскошную жизнь и может убивать и убить ее. Кто бы ни был - я или другой и третий, но только не тот, кто бы мог сделать ее счастливою, с кем бы могла она осуществить в действительности всё богатство своей дивной натуры. Да, старик прав, как и все люди без внутренней жизни: для дочерей нужна не любовь, не сочувствие, а поп и венец. И я с этим соглашаюсь. Ты скажешь, лучше не жить совсем или жить в мечте, чем в грязной действительности. Оно по чувству-то так, да по опыту-то иначе. Муж В. Д<ьяков>ой - полено, а между тем он сделал ее матерью, и она в сыне своем нашла искупление всей жизни своей, для него хочет жить, и им мила ей жизнь. А будь-ко, вместо Дьякова, человек простой, но умный и благородный, как, например, наш Казначей, женись он на ней не по любви, а просто, как на хорошенькой, умненькой, доброй и образованной девушке, и видя в ней всю жизнь милую и добрую жену, не подозревая в ней феникса своего пола,- она была бы пресчастливейшая женщина и страстно любящая жена и мать.²⁵ Кстати, о страстности: страстность непременно должна составлять основу существа женщины, и духовность должна только очеловечивать страстность - иначе женщина - радуга, заря, сильфида и плод с берегов Мертвого моря. И мне кажется, здесь-то Мишенька²⁶ и напроказил. Черствая и холодная его натура чужда страсти и полна ума - вот этот-то ум и принял он за духовность и исказил прекрасное женственное существо, возбудив в нем отвращение, как к грубой животной чувственности, ко всему живому, трепетному, страстному, без чего женщина есть совершенный призрак, а не живое существо.

   Кольцов пишет ко мне, что ты опять прихилився.²⁷ Ах, Боткин, если бы ты знал, как тревожит меня твое состояние и как мало я верю твоему выздоровлению. Будем смотреть на вещи просто и прямо, не обманывая себя, и сознаемся, что проснуться от детства для мужества, от счастьица для блаженства, от мечты для действительности - выигрыш, но что проснуться от приятного сна для горькой действительности, от полноты счастия, хотя бы и детского, для пустоты и безверия в жизнь - обмен грустный, которому нечего радоваться! Пиши мне больше всего о своем состоянии. Поверишь ли: за тебя чувствую к ней какую-то враждебность и ненавижу женщину.

  

  

   Сейчас прочел в письме твоем о Гёте и Шиллере - умнее и истиннее этого ничего не читал - просто не могу начитаться. Как хочешь, а вклею в статью под видом выписки из некоего частного письма.²⁸

  

  

   О "Записках одного молодого человека"²⁹ не хочу с тобою спорить, ибо не вижу никакой возможности ни согласиться с тобою, ни тебя согласить со мною. Ты просто несправедлив к нему как к лицу и не любишь его как личность. А для меня это - человек, один из тех, каких у нас, к несчастию, мало. Мне кажется, что ты всё еще держишься прежнего взгляда на людей и видишь в них богов или свиней, тогда как обе эти крайности соединены бесконечно длинною цепью звеньев.

  

  

   Насчет Гейне тоже остаюсь при своем мнении. То, что ты называешь в нем отсутствием всяческих убеждений, в нем есть только отсутствие системы мнений, которой он, как поэт, создать не может и, не будучи в состоянии примирить противоречий, не может и не хочет, по немецкому обычаю, натягиваться на систему. Кто оставил родину и живет в чужой земле по мысли, того нельзя подозревать в отсутствии убеждений. Гейне понимает ничтожность французов в мышлении и искусстве, но он весь отдался идее достоинства личности, и неудивительно, что видит во Франции цвет человечества. Он ругает и позорит Германию, но любит ее истиннее и сильнее всевозможных гофратов и мыслителей и уж, конечно, побольше защитников и поборников действительности как она есть, хотя бы в виде колбасы. Гейне - это немецкий француз - именно то, что для Германии теперь всего нужнее.³⁰

  

  

   Размышляя о моих прошлых грехах, в числе которых ты так ложно полагаешь нападки на плюгавого сквернавца Полевого,- я вспомнил о моей ни на чем не основанной ненависти к С<еливановско>му (протоканалье). Из чего мы все вдруг взбеленились на него - разве и прежде мы знали его не таким, каким увидели его после? В нем много эгоизму, бездна самолюбия, маловато чести, нисколько благородства, он мелочен, сплетник, не может быть ничьим другом, а тем менее кого-нибудь из нас, но в нем много доброты природной, он умен, даже не без чувства, не без способности увлекаться (хоть на минуту) мыслию; а главное - он удивительно грациозен и достолюбезен во всех своих мерзостях - это <...> с проблесками человечности. Не его вина, если мы хотели видеть в нем для себя то, чем он ни для кого быть не может. Я бы теперь с удовольствием опять сошелся с ним. Я бы уж держал с ним ухо востро и не позволял бы ему забываться со мною - и мы были бы довольны друг другом. Знаешь ли, что я иногда с умилением вспоминаю о его субботах, куда вместе с порядочными людьми наползали Воскресенские и прочие?³¹ Знаешь ли ты, что от одного такого вечера в Питере я бы целую неделю был счастлив? Уж не говорю о вечерах Ст<анкевича> и твоих и не требую их в Питере. О, боже мой, как хорошо я постиг Питер!

  

  

   Не поверишь, как изумило меня в твоем письме известие о твоем <...> - теперь вижу, что ты мне истинный друг <...>

  

  

   Пожалуйста, пришли мне несколько сводок перевода Каткова с оригиналом: я буду писать о "Ромео и Юлии" - так, знаешь, безусловные похвалы приятелю, будут похожи на беспристрастие Булгарина к Гречу.³²

   Твоя статья получена,³³ но прочту ее в печати, ибо не люблю читать твою руку (кроме писем), да и