Белинский Виссарион Григорьевич - Письма (1841-1848)

только истории, и что я страдал больше за него. Я должен Вам признаться, что до сих пор я чувствую, что мне с ним не так тепло и легко, как было до этой истории. Вообще, по причине ее всё начало "Современника" какое-то неблагодатное: что-то нетвердое и шаткое виделось в самых успехах его, чуялось, что не таковы бы еще были его успехи, если б разделение и охлаждение не проникли туда, где всё зависело от единодушия и общего одушевления. В первой же книжке "Отечественных записок" была Ваша статья, потом это продолжалось и потом; а это было куда нехорошо для нового журнала!¹³ Я признаюсь, у меня недоставало духа взглянуть на дело прямо. Да и то сказать: болен, близок к смерти, без средств, я должен же был, волею или неволею, ухватиться за "Современник", как за надежду и за спасение. Вот Вам моя исповедь, после которой Вы должны вполне понять меня в отношении к известному вопросу. Больше об этом чтоб не было и речи. Покажите мое это письмо (или только эти строки) только Гр<ановс>кому, так как это дело больше всех касается только вас двоих, да и письмо мое к Б<отки>ну писалось преимущественно об вас и для вас двоих. Я о нем очень жалею, что написал его, особенно о той выходке, которая оскорбила вас: признаюсь, она была неуместна и неловка. Я опять-таки повторяю, что вы ее не совсем так поняли, но я вижу, что иначе понять вам было бы мудрено. Забудьте ее - я прошу об этом Вас и Гр<ановско>го именем тех симпатий и убеждений, которые соединяют нас; а доказать мне, что вы забыли ее, вы можете только тем, что опять возьметесь хлопотать в том же деле насчет известных статей. Самый расчет запрещает теперь нам хотя малейшее ограничение в расходах, напротив, требует еще большей готовности на большие издержки, несмотря на то, что и нынешний год может принести опять убытки.

   Принимаясь за это письмо, я перечел снова Ваше и хочу уж зараз еще кое-что сказать по его поводу, в дополнение моего прежнего ответа. Вы спрашиваете: "Представляет ли современная русская жизнь такую другую сторону, которая, будучи художественно воспроизведена, представила бы нам положительную сторону нашей народной физиономии?" - и видите с моей стороны уступку славянофилам в утвердительном моем ответе. Но, несмотря на него, я и не думал с ними соглашаться по причинам, изложенным в Вашем письме и с которыми я всегда был вполне согласен. Но поймите, что в отношении к этому вопросу в печати необходимо или обходить его, или решать утвердительно. Но этот вопрос многими поставляется проще, т. е. многие, не видя в сочинениях Г<ого>ля и натуральной школы так называемых "благородных" лиц, а всё плутов или плутишек, приписывают это будто бы оскорбительному понятию <о> России, что в ней-де честных, благородных и вместе с тем умных людей быть не может. Это обвинение нелепое, и его-то старался я и буду стараться отстранить. Что хорошие люди есть везде, об этом и говорить нечего, что их на Руси, по сущности народа русского, должно быть гораздо больше, нежели как думают сами славянофилы (т. е. истинно хороших людей, а не мелодраматических героев), и что, наконец, Русь есть по преимуществу страна крайностей и чудных, странных, непонятных исключений,- всё это для меня аксиома, как 2x2=4. Но вот горе-то: литература всё-таки не может пользоваться этими хорошими людьми, не впадая в идеализацию, в реторику и мелодраму, т. е. не может представлять их художественно такими, как они есть на самом деле, по той простой причине, что их тогда не пропустит цензурная таможня. А почему? Потому именно, что в них человеческое в прямом противоречии с тою общественною средою, в которой они живут. Мало того: хороший человек на Руси может быть иногда героем добра, в полном смысле слова, но это не мешает ему быть с других сторон гоголевским лицом: честен и правдив, готов за правду на пытку, на колесо, но невежда, колотит жену, варвар с детьми и т. д. Это потому, что всё хорошее в нем есть дар природы, есть чисто человеческое, которым он нисколько не обязан ни воспитанию, ни преданию,- словом среде, в которой родился, живет и должен умереть; потому, наконец, что под ним нет terrain, {почвы (франц.).- Ред.} a, как Вы говорите справедливо, не пловучее море, а огромное стекло. Вот, например, честный секретарь уездного суда. Писатель реторической школы, изобразив его гражданские и юридические подвиги, кончит тем, <что> за его добродетель он получает большой чин и делается губернатором, а там и сенатором. Это ценсура пропустит со всею охотою, какими бы негодяями ни был обставлен этот идеальный герой повести, ибо он один выкупает с лихвою наши общественные недостатки. Но писатель натуральной школы, для которого всего дороже истина, под конец повести представит, что героя опутали со всех сторон и запутали, засудили, отрешили с бесчестием от места, которое он портил, и пустили с семьею по миру, если не сослали в Сибирь, а общество наградило его за добродетель справедливости и неподкупности эпитетами беспокойного человека, ябедника, разбойника и пр. и пр. Изобразит ли писатель реторической школы доблестного губернатора - он представит удивительную картину преобразованной коренным образом и доведенной до последних крайностей благоденствия губернии. Натуралист же представит, что этот, действительно, благонамеренный, умный, знающий, благородный и таланливый губернатор видит, наконец, с удивлением и ужасом, что не поправил дела, а только еще больше испортил его, и что, покоряясь невидимой силе вещей, он должен себя считать счастливым, что, по своему крупному чину, вместе с породой и богатством, он не мог покончить точь-в-точь, как вышеупомянутый секретарь уездного суда. Кто ж будет пропускать такие повести? Во всяком обществе есть солидарность - в нашем страшная: она основывается на пословице - с волками надо выть по-волчьи. Теперь Вы видите ясно, как я понимаю этот вопрос и почему решаю его не так, как бы следовало. Итак, Вы видите, что я вполне и во всем согласен с Вами. Найдутся, впрочем, и несогласия, но не в мыслях, а в оттенках мыслей, о чем писать скучно. Говоря, что Гоголь изображает не пошлецов, а человека вообще, я имел в виду отстоять от его врагов сущность его художественного таланта.¹⁴ С этой стороны и Вы не совсем нравы, видя в нем только комика. Его "Бульба" и разные отдельные черты, рассеянные в его сочинениях, доказывают, что он столько же трагик, сколько и комик, но что отдельно тем или другим он редко бывает в отдельном произведении, но чаще всего слитно тем и другим. Комизм - слово узкое для выражения гоголевского таланта. У него и комизм-то выше того, что мы привыкли называть комизмом. Что касается до добродетелей Собакевича и Коробочки, Вы опять не поняли моей цели; а я совершенно с Вами согласен. У нас все думают, что, если кто, сидя в театре, от души гнушается лицами в "Ревизоре", тот уже не имеет ничего общего с ними, и я хотел заметить, с одной стороны, что самые лучшие из нас не чужды недостатков этих чудищ, а с другой, что эти чудища - не людоеды же. А Вы правы, что собственно в них нет ни пороков, ни добродетелей. Вот почему заранее чувствую тоску при мысли, что мне надо будет писать о Гоголе, может быть, не одну статью, чтобы сказать о нем мое последнее слово: надо будет говорить многое не так, как думаешь.¹⁵ В этом отношении о Лерм<онтове> писать гораздо легче. Что между Гоголем и натуральною школою - целая бездна; но все-таки она идет от него, он отец ее, он не только дал ей форму, но и указал на содержание. Последним она воспользовалась не лучше его (куда ей в этом бороться с ним!), а только сознательнее. Что он действовал бессознательно,- это очевидно, но Корш больше, чем прав, говоря, что все гении так действуют. Я от этой мысли года три назад с ума сходил, а теперь она для меня аксиома, без исключений. Петр В<еликий> - не исключение. Он был домостроитель, хозяин государства, на всё смотрел с утилитарной точки зрения: он хотел сделать из России почто вроде Голландии и построил было Пет<ербург>-Амстердам. Но то ли только вышло, или должно выйти из его реформы? Гений - инстинкт, а потому и откровение: бросит в мир мысль и оплодотворит ею его будущее, сам не зная, что сделал, и думая сделать совсем не то! Сознательно действует талант, но зато он кастрат, бесплоден; своего ничего не родит, но зато лелеет, ростит и крепит детей гения. Посмотрите на Ж. Санд в тех ее романах, где рисует она свой идеал общества: читая их, думаешь читать переписку Гоголя. Но довольно об этом.

   Статья Ваша о Соловьеве дельна, и я читал ее с наслаждением. У Вас везде мысль - и всегда одна и та же, от этого в самых сухих материях Вы живы и литературны. Продолжайте Ваше дело. Кстати: Вам, верно, будет досадно, что статья Ваша не вся напечатана в 12 No. Что делать - сами виноваты. Но об этом я много говорил Боткину.¹⁶ Что это делается с Погодиным? Что за слухи? Ничего не понимаю. Он скотина, но умен, очень умен, даже без сравнения с славянофилами, которые умом все очень не богаты. А впрочем, чем он умнее, тем отвратительнее, потому что лицемер.

   Отвечайте мне, ради аллаха, что Вы думаете насчет моего предложения - обозреть вкратце литературную деятельность по части русской истории за нынешний год?¹⁷ Не стесняйте себя ни малейше, если не имеете времени или даже просто охоты. Обойтись без этого можно: скажу просто, что об этом в "Современнике" отдавались постоянные и подробные отчеты - и дело с концом. Только уведомьте, чтоб я уж знал, чего держаться. Да, забыл я в письме к Б<отки>ну спросить: на старой ли квартире (в Доброй слободке) живет Галахов: я писал к нему туда, со вложением письма к Кудрявцеву, и ответа не получал.¹⁸ Прощайте.

  

  

   Здравствуй, любезный Дмитрий! Вот уже почти четыре месяца, как я воротился,¹ а только теперь собрался написать к тебе. Что делать? Это моя всегдашняя история: то некогда, то нездоровится, то развлечен чем-нибудь, то просто лень. Вот завтра да завтра, а смотришь - из этих завтраков составляются недели и месяцы. Воротился я лучше, нежели как поехал, даже очень лучше; но в Питере опять так простудился в начале октября, что легкие опять покрылись ранами, и доктор перепугался. Однако дело обошлось лучше, нежели можно было ожидать. Я скоро (недели через две) оправился, принялся за работу и теперь чувствую себя очень порядочно. Оно, конечно, я слаб, хил и плох, да дело в том, что уже нет никакого сравнения между теперешним моим состоянием и тем, в котором я был прошлого года в это время. Насчет переезда в Москву думать не перестаю; но смущает мысль, что до открытия железной дороги еще далеко. Посмотрю, как перенесу зиму и весну: коли плохо, то в июне в Москву на переселение.

   Ну, как и что ты? Как живешь, что делаешь? Какие вести от наших и о наших из Пензенской губернии? Что Алеша (кланяйся ему и крепко пожми руку от меня)? Что все твои? Жена, дети? У меня пока всё порядочно. Оля болтает без умолку. Только жена всё прихварывает.

   Был я в Зальцбрунне, прожил там полтора месяца, пил воду. Оттуда проехал в Париж, где прожил месяца два и лечился.

   Пожалуйста, отвечай мне поскорее. Адрес мой: на Лиговке, против Кузнецкого моста, в доме Галченковых.

   Я писал с месяц назад к Галахову и адресовал письмо в Добрую слободку; там ли еще он живет?² Уведомь меня. Боюсь, что и ты переменил квартиру и письмо это пропадет. Когда будешь писать к своим, не забудь от меня кланяться.

   Пока прощай. Некогда - работать пора, и работать сильно. И потому, прощай. Целую тебя и всех твоих.

  

  

  

   ...В письме к Вам было письмо к Петру Николаевичу,- и от него ни слова, хоть бы через Вас.¹ Предложением его насчет повести я никак не могу воспользоваться. Он дал мне повесть в альманах в минуту жизни, трудную для меня, и этим доказал мне свою готовность помочь в беде старому приятелю, чем может, и я принял эту повесть, как подарок, и не думал церемониться и ломаться. Но альманах мой не состоялся, дела приняли другой оборот.² Конечно, я и теперь не в малине, но уж и не в репейнике. На нынешний год я получаю 12 000, а главное - впереди у меня пока не тьма кромешная, как было в то время, когда я в издании альманаха видел единственное средство к спасению от голодной смерти. Чтобы поправить меня в теперешних обстоятельствах, надо поправить радикально, а этого не в состоянии сделать люди и не с такими средствами, как все мы, горемычные: я, Вы, Кудрявцев и пр. А в то время это была поправка, да еще какая, вместе с другими статьями. Теперь посудите: на каком бы основании, по какой бы достаточной причине воспользовался я 600 руб. асс., следующими Кудрявцеву,- тем более, что его собственное положение едва ли не хуже моего? Нет, об этом нечего и говорить. Случись со мною беда, я сейчас же обращусь к Кудрявцеву с просьбою о подобном вспоможении, а если он упредит ее, не подумаю отговариваться, ибо одолжиться таким человеком, как он, для меня вовсе не тягостно; но теперь было бы пошло и низко. Итак, это дело порешенное: Петр Николаевич получит от редакции деньги за "Без рассвета".

   Я бы очень был рад удостовериться, что он не прочь писать иногда и в "Современнике". Я далек от мысли докуками и просьбами вытягивать от него статью: нет, что захочет, что сможет, и когда вздумает - вот условие! Надеюсь от него или через Вас (это всё равно) получить на это ответ решительный...

   ...Кто прочтет общую часть и моей и Вашей статьи, тот право, подумает, что мы согласились говорить одно и то же. Но как только дойдет дело до оценки литературных произведений, тогда - иная история: посылай за стариком Белинским, а без него плохо...³

  

  

   Дражайший Павел Васильевич, случайно узнал я, что Ваш отъезд из Парижа в феврале отложился еще на два месяца; но это еще не заставило бы меня приняться за перо чужою рукою, если б не представился случай пустить это письмо помимо русской почты.¹ Я, батюшка, болен уже шестую неделю - привязался ко мне проклятый грипп; мучит сухой и нервический кашель, по поверхности тела пробегает озноб, а голова и лицо в огне; истощение сил страшное - еле двигаюсь по комнате; 2 No "Современника" вышел без моей статьи, теперь диктую ее через силу для 3-го;² вытерпел две мушки, а сколько переел разных аптечных гадостей - страшно сказать, а всё толку нет до сих пор; вот уже недели две, как не ем ничего мясного, а ко всему другому потерял всякий аппетит. К довершению всего, выезжаю пользоваться воздухом в наморднике, который выдумал на мое горе какой-то чорт англичанин, чтоб ему подавиться куском ростбифу. Это для того, чтоб на холоде дышать теплым воздухом через машинку, сделанную из золотой проволоки, а стоит эта вещь 25 сер. Человек богатый, я - изволите видеть - и дышу через золото, и только попрежнему в карманах не нахожу его. Легкие же мои, по уверению доктора, да и по моему собственному чувству, в лучшем состоянии, нежели как были назад тому три года. Насчет гриппа Тильман утешает меня тем, что теперь в Петербурге тяжелое время для всех слабогрудых, и что <я> еще не из самых страждущих, но это меня мало утешает.

   Поговоривши с Вами о моей драгоценной особе, хочу говорить о Вашей драгоценной особе, но не иначе, как с тем, чтоб опять обратиться к моей драгоценной особе. Читал я Вашу повесть, и скажу Вам о ней мое мнение с подобающею в таком важном случае откровенностию. Вы сами верно оценили себя, сказавши, что Вы не поэт, а обыкновенный рассказчик; я прибавлю к этому от себя, что между обыкновенными рассказчиками Вы необыкновенный рассказчик. Не то, чтоб у Вас было мало таланта, чтоб быть поэтом, а род Вашего таланта не такой, какой нужен поэту; для рассказчика же у Вас гораздо больше таланта, чем сколько нужно, но я отдам Вам отчет в порядке в моих впечатлениях в продолжение чтения Вашей повести. Вступление мне не понравилось. Толкуете Вы на двух или более страницах, что оба приятеля, несмотря на всю разницу их характеров, ничем не разнились между собою. Я это понял (не без труда и поту) так, что оба они были - дрянь. Если Вы хотели сказать это, мне кажется, Вы могли бы сказать и короче, и простее, и прямее, а то перехитрили, повели дело чересчур тонко, а где тонко, там и рвется. Но всё это не важно; по праву дружбы мы сами сократили и переменили бы это место: ведь дружба на то и создана, чтоб друзья при всякой возможности гадили своим друзьям, особенно за глаза, когда те далеко. Сильно заинтересовала меня Ваша повесть с того места, где герой утешает горемычную вдову Преснову; письмо к нему армейского его приятеля привело меня в восторг; встреча его со вдовой, пьяный извозчик, урезонившийся оплеухами, пребывание друзей на даче у вдовы, сама вдова, ее тетка, ее гости, наконец, прогулка верхами, сперва на двух лошадях, а потом на одной, ночное объяснение друзей - всё это прекрасно, превосходно; но конец повести ни к чорту не годится. Рассказ армейского друга о его изгнании из деревни делает вдову совершенно непонятною; а слова обоих приятелей: "она погибнет" - слова, которые должны намекать на смысл всей повести и быть ее заключительным аккордом - ничего не объясняют и ничего не заключают, и аккорд дребезжит такими неладными звуками, как будто Вы его не написали, а пропели, да еще вместе с Тургеневым, что еще сквернее, нежели когда каждый из вас поет особо. Итак, конец повести - пшик. Как хотите, а, по моему мнению, в таком виде печатать ее не представляется никакой возможности. Чем выше будет удовольствие читателей при чтении ее, тем более будут оскорблены ее неожиданно вялым и совершенно непонятным концом. Мне кажется, Вы тут опять перетонили. Воля Ваша, конец Вы должны переделать, потому что жаль бросать такую прекрасную вещь.³ Но ведь у Вас, я думаю, не осталось черновой? Так напишите нам, прислать что ли Вам назад. Бога ради, не бросайте этой вещи - она так хороша, из нее видно, что Вы во всем успеваете и Вам всё дано - кроме пения и каламбуров, от которых снова дружески прошу Вас воздержаться. С чего Вы это, батюшка, так превознесли "Лебедянь" Тургенева? Это один из самых обыкновенных рассказов его, а после Ваших похвал он мне показался даже довольно слабым. Цензура не вымарала из него ни единого слова, потому что решительно нечего вычеркивать. "Малиновая вода" мне не очень понравилась, потому что я решительно не понял Стёпушки. В "Уездном лекаре" я не понял ни единого слова, а потому ничего не скажу о нем; а вот моя жена так в восторге от него - бабье дело! Да ведь и Иван-то Сергеевич бабье порядочное! Во всех остальных рассказах много хорошего, местами даже очень хорошего, но вообще они мне показались слабее прежних. Больше других мне понравились "Бирюк" и "Смерть". Богатая вещь - фигура Татьяны Борисовны, недурна старая девица; но племянник мне крайне не понравился, как список с Андрюши и Кирюши, на них непохожий. Да воздержите Вы этого милого младенца от звукоподражательной поэзии - Рррракалиооон! Че-о-эк. Пока это ничего, да я боюсь, чтоб он не пересолил, как он пересаливает в употреблении слов орловского языка, даже от себя употребляя слово зеленя, которое так же бессмысленно, как лесяня и хлебеня, вместо леса и хлеба.⁴ А какую Дружинин написал повесть новую - чудо!⁵ 30 лет разницы от "Полиньки Сакс"! Он для женщин будет то же, что Герцен для мужчин. "Сорока-воровка" напечатана и прошла с небольшими изменениями - несмотря на них, мысль ярко выказывается.⁶ Я и забыл было сказать, что Вашу повесть прежде меня читал Боткин, и мы совершенно сошлись с ним во мнении о ней. Последние рассказы Тур<генева> все без исключения очень нравятся Ботк<ину> и всем нашим друзьям, публике тож. "Сорока-воровка" имела большой успех. Но повесть Дружинина не для всех писана, так же как и "Записки Крупова". Не знаю, писал ли я Вам, что Достоевский написал повесть "Хозяйка" - ерунда страшная! В ней он хотел помирить Марлин<ского> с Гофманом, подболтавши немножко Гоголя.⁷ Он и еще кое-что написал после того, но каждое его новое произведение - новое падение. В провинции его терпеть не могут, в столице отзываются враждебно даже о "Бедных людях". Я трепещу при мысли перечитать их, так легко читаются они! Надулись же мы, друг мой, с Достоевским - гением! О Тург<еневе> не говорю - он тут был самим собою, а уж обо мне, старом чорте, без палки нечего и толковать. Я, первый критик, разыграл тут осла в квадрате. Читаю теперь романы Вольтера и ежеминутно мысленно плюю в рожу дураку, ослу и скоту Луи Блану.⁸ Из Руссо я только читал его "Исповедь" и, судя по ней, да и по причине религиозного обожания ослов, возымел сильное омерзение к этому господину.⁹ Он так похож на Дост<оевского>, который убежден глубоко, что всё человечество завидует ему и преследует его. Жизнь Руссо была мерзка, безнравственна. Но что за благородная личность Вольтера! какая горячая симпатия ко всему человеческому, разумному, к бедствиям простого народа! Что он сделал для человечества! Правда, он иногда называет народ vil populase, {чернь (латин.).- Ред.} но за то, что народ невежествен, суеверен, изувер, кровожаден, любит пытки и казни. Кстати, мой верующий друг¹⁰ и наши славянофилы сильно помогли мне сбросить с себя мистическое верование в народ. Где и когда народ освободил себя? Всегда и всё делалось через личности. Когда я, в спорах с Вами о буржуази, называл Вас консерватором, я был осел в квадрате, а Вы были умный человек. Вся будущность Франции в руках буржуази, всякий прогресс зависит от нее одной, и народ тут может по временам играть пассивно-вспомогательную роль. Когда я при моем верующем друге сказал, что для России нужен новый Петр Великий, он напал на мою мысль, как на ересь, говоря, что сам народ должен всё для себя сделать. Что за наивная аркадская мысль! После этого, отчего же не предположить, что живущие в русских лесах волки соединятся в благоустроенное государство, заведут у себя сперва абсолютную монархию, потом конституционную и, наконец, перейдут в республику? Пий IX в два года доказал, что значит великий человек для своей земли.¹¹ Мой верующий друг доказывал мне еще, что избави-де бог Россию от буржуази. А теперь ясно видно, что внутренний процесс гражданского развития в России начнется не прежде, как с той минуты, когда русское дворянство обратится в буржуази. Польша лучше всего доказала, как крепко государство, лишенное буржуази с правами. Странный я человек! когда в мою голову забьется какая-нибудь мистическая нелепость, здравомыслящим людям редко удастся выколотить ее из меня доказательствами: для этого мне непременно нужно сойтись с мистиками, пиэтистами и фантазерами, помешанными на той же мысли - тут я и назад. Верующий друг и славянофилы наши оказали мне большую услугу. Не удивляйтесь сближению: лучшие из славянофилов смотрят на народ совершенно так, как мой верующий друг; они высосали эти понятия из социалистов, и в статьях своих цитуют Жоржа Занда и Луи Блана.¹² Но довольно об этом. Дело об освобождении крестьян идет, а вперед не подвигается. На днях прошел в государственном совете закон, позволяющий крепостному крестьянину иметь собственность - с позволения своего помещика!!¹³ Через год снимутся таможни на русско-польской границе. Переделывается, говорят, тариф вообще. Когда будете писать Герцену, крепко кланяйтесь от меня Нат<алье> Алек<сандровне> и Мар<ье> Фед<оровне>.¹⁴ Тург<енева> обнимаю и мыслию и руками. Слышал я, дела его плохи, а живет он чорт знает где и чорт знает зачем, и по всему этому представляется мне каким-то мифом. Устал диктовать, а потому и говорю Вам - прощайте, мой благоутробный и не мистически, а рационально обожаемый друг мой, Павел Васильевич.

   СПб. 1848, февраля 27/15.

   <Адрес:> Павлу Васильевичу Анненкову.

   В Париже,

   rue Caumartin 41

  

  

   Милостивый государь

   Из последней Вашей ко мне записки я увидел, что Вы не получили моего ответа на первую,- ответа, который я вручил Вашему же посланному. Это обстоятельство вдвойне для меня неприятно и прискорбно: и Вы, и его превосходительство Леонтий Васильевич может думать, что я отлыниваю и как будто хочу притаиться не существующим в этом мире, потому что и не являюсь и не даю от себя никакого отзыва. Если бы я и действительно предвидел себе в этом приглашении беду,- и тогда такая манера избегнуть ее была бы слишком детскою и смешною. Ваша первая записка сначала, точно, привела меня в большое смущение и даже напугала, тем более, что нервы у меня всё это время так раздражены, что и менее важные обстоятельства действуют на меня тяжело и болезненно; но потом я скоро успокоился, тем более что был уверен в доставлении Вам моего ответа. В нем писал я к Вам, что по болезни не выхожу из дому. Я и теперь еще не оправился, и доктор запретил мне ходить до тех пор, пока не просохнет земля и не установится теплая погода. Теперь же для меня, как для всех чахоточных, самое опасное время: чуть простудишься слегка, и опять появятся ранки на легких, как это уже не раз со мною было. Конечно, я не в постели, и только без опасности для моего здоровья не могу выйти из дому, но в крайности выйти могу. Только в таком случае я очень боюсь, что его превосходительство, вместо того чтобы из разговора со мною узнать, что я за человек, узнает только, что я кашляю до рвоты и до истерических слез. И Ваше последнее письмо застало меня в акте рвоты, так что я уж и не знаю, как я смог расписаться в книге о получении. Со спины моей не сходят мушки да горчичники, и я с трудом хожу по комнате. Смею надеяться, что такие причины могут мне дать право, не боясь навлечь на себя дурного мнения со стороны его превосходительства, отсрочить мое с ним свидание еще на некоторое время, пока не установится весна и я не почувствую себя хоть немного крепче. Будьте добры, Михаил Максимович, как Вы прежде бывали ко мне добры, потрудитесь уведомить меня, могу ли я поступить так. Меня пользует главный доктор Петропавловской больницы г. Тильман: он может подтвердить справедливость моих слов о состоянии моего здоровья.

   В надежде Вашего ответа, имею честь остаться Вашим, милостивый государь, покорным слугой

   27 марта 1848 г.

  

  

  

   Сто рублей ассигнациями получил от Г. Гурцова.

   21 июля 1841 г.

  

  

   Родитель мой, Григорий Никифорович Белынский, продолжая служение уездным лекарем Пензенской губернии, в городе Чембаре, за выслугу узаконенных лет произведен в чин коллежского асессора, со старшинством 1826 года сентября 30 числа, и, не прерывая служения, скончался 1835 года июля 3-го числа, оставя после себя детей: меня, братьев Константина, Никанора и сестру Александру, из которых первый по представленным в Пензенское дворянское депутатское собрание доказательствам получил на право дворянства из оного 1837 года генваря 30 грамоту, а я еще в дворянскую родословную книгу не внесен и на потомственное дворянство грамоты не имею, почему и на службе нигде не состою, то - прилагая при сем в подлиннике отношение на имя отца моего, состоявшего прежде лекарем 7 учебного экипажа, от 9 июня 1811 года за No 315, о изъявлении согласия на восприятие меня от купели его императорского высочества государя цесаревича и великого князя Константина Павловича и засвидетельствованную копию с формулярного списка о службе покойного родителя моего,- прошу вас, милостивый государь, представить оные в Пензенское дворянское депутатское собрание и просить о внесении меня в дворянскую родословную книгу Пензенской губернии, о выдаче мне с протокола копии и на потомственное дворянство грамоты, в принятии коих расписаться и доставить ко мне, причем, если надобно будет по сему предмету ходатайство и по другим местам, то подавайте и в оные от имени моего за вашим рукоприкладством разного наименования бумаги. Во всем том я вам верю, и что по сему учините, впредь спорить и прекословить не буду.

   Не служащий дворянин Виссарион Григорьев

  

  

   По представленным им о дворянском его происхождении документам внесть его в дворянскую родословную книгу, выдать ему о том дворянскую грамоту, а с определения на случай поступления в службу - копию, причем нужным считает объяснить, что метрического свидетельства о рождении его он не может представить потому, что так как он рожден от отца его во время нахождения его в походах на службе по флоте, а потому ему и неизвестно, откуда получить оное.

  

  

   1848 года января 30-го дня я, нижеподписавшийся, дал сию подписку полиции Каретной части в том, что присланное из первого департамента Управы благочиния предписание за No 1736 и приложенное из Пензенского дворянского депутатского собрания от 9-го декабря прошлого 1847 года за No 1347 мне объявлено, в чем и подписуюсь сын коллежского асессора Григория Никифорова Белинского Виссарион Григорьев Белинский.

  

  

  

   Бакунин - М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828-1876. М., 1934, тт. I-III.

   БКр - В. Г. Белинский и его корреспонденты. Под ред. Н. Л. Бродского. М., 1948 (Гос. библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей).

   ВЕ - "Вестник Европы".

   ГИМ - Государственный исторический музей (Москва).

   ГПБ - Государственная публичная библиотека РСФСР им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).

   ИАН - настоящее академическое издание сочинений В. Г. Белинского.

   Р. В. Иванов-Разумник - Р. В. Иванов-Разумник. Собрание сочинений, т. III. Великие искания. СПб., <1912>.

   ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР (Ленинград).

   Н. А. Котляревский - Н. А. Котляревский. Несколько отрывков из неизданной переписки Белинского.- сб. "Помощь голодающим". М., 1892.

   ЛБ - Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина (Москва)

   ЛГУ - Ленинградский государственный университет.

   ЛН - "Литературное наследство" - орган Отделения литературы и языка АН СССР.

   Е. А. Ляцкий - А. Н. Пыпин. Белинский, его жизнь и переписка. Изд. 2-е, с дополнениями и примечаниями <Е. А. Ляцкого>. СПб., 1908.

   н. т.- настоящий том.

   Панаев - И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Под ред. И. Г. Ямпольского. Л., Гослитиздат, 1950.

   Переписка Станкевича.- Переписка Н. В. Станкевича. 1830-1840. М., 1914.

   Письма - Белинский. Письма. Ред. и примеч. Е. А. Ляцкого. СПб., 1914, тт. I-III.

   ПссБ - Полное собрание сочинений Белинского. Под ред. С. А. Венгерова (тт. I-XI. СПб., 1900-1917) и В. С. Спиридонова (тт. XII и XIII. M.-Л., 1926 и 1948).

   ПссГ - Полное собрание сочинений и писем А. И. Герцена. Под ред. М. К. Лемке, тт. I-XXII. Пг., 1919-1925.

   А. Н. Пыпин - А. Н. Пыпин. Белинский. Его жизнь и переписка. "Вестник Европы" 1874-1875 гг.

   PB - "Русский вестник".

   РМ - "Русская мысль".

   PC - "Русская старина".

   СГУ - Саратовский государственный университет.

   ЦГАОР - Центральный Государственный архив Октябрьской революции (Москва).

  

  

   Печатается по копии (ИРЛИ, из собрания А. Н. Пыпина). Автограф (собрание К. Т. Солдатенкова) неизвестен. Впервые частично опубликовано А. Н. Пыпиным (ВЕ 1874, No 12, стр. 565-569); дополнено С. Неведонским в статье "Белинский и Катков" (PB 1888, No 6, стр. 52-54); П. А. Котляревским (стр. 437-438) и Е. А. Ляцким (стр. 621-623); полностью - в Письмах, т. II, стр. 196-212.

   Ответное письмо Боткина см. в "Литер. мысли", II, 1923, стр. 176.

   ¹ Это письмо не сохранилось.

   ² В пору "примирения с действительностью" Белинский отрицательно отзывался о произведениях Шиллера и противопоставлял ему Гёте (см. ИАН, т. XI, письма 104, 109, 124; т. II, стр. 563, 755). Пересматривая в начале 40-х годов свое отношение к Шиллеру и Гёте, Белинский по-прежнему полагал, что Гёте "велик как художник", но сурово осуждал его "как личность" (см. письмо 212), между тем как Шиллер определялся критиком уже как "трибун человечества", "провозвестник гуманности", "яркая звезда спасения" (см. ИАН, т. XI, письмо 161; т. III, стр. 417, 646; т. IV, стр. 520, 655).

   Резко отрицательное отношение Белинского к книге Менцеля выражено в его статье 1840 г. "Менцель, критик Гёте" (см. ИАН, т. III, стр. 385-419, 638-646), а также в письмах 133 и 134 (ИАН, т. XI).

   ³ Об искажении подлинного текста "Гамлета" Шекспира в переводе, сделанном в 1837 г. Полевым, Белинский писал в рецензии на этот перевод ("Моск. наблюдатель" 1838, май, кн. 1; ИАН, т. II, стр. 424-436) и в статье "Репертуар русского театра" ("Отеч. записки" 1840, No 4; ИАН, т. IV, стр. 129-131).

   ⁴ Возможно, что Белинский цитирует слова из устной беседы с Н. А. Полевым.

   ⁵ О П. Н. Кудрявцеве см. ИАН, т. XI, примеч. к письму 149. О Красове см. ИАН, т. IV, стр. 623.

   Кирюша - К. А. Горбунов. См. о нем ИАН, т. XI, письмо 127 и примеч. 5 к нему.

   ⁶ Цитата из неизданной в то время сатиры А. Ф. Воейкова "Дом сумасшедших", ходившей по рукам в списках (опубликована была в 1857 г.).

   ⁷ Белинский противопоставляет выступления Н. А. Полевого как передового журналиста, издателя "Московского телеграфа" (1825-1834), его деятельности конца 30-40-х годов. С 1841 г. Полевой стал редактором реакционного журнала "Русский вестник", которым руководил до 1844 г. См. о нем ИАН, т. IX, No 117.

   "Гнусные драмы" - псевдопатриотичсские драмы Полевого: "Дедушка русского флота" (1838), "Иголкин, купец новгородский" (1838), "Смерть или честь" (1839), "Параша-сибирячка" (1840), "Солдатское сердце" (1840).

   Об отношении Белинского к Полевому в это время см. ИАН, т. XI, письмо 50 и примеч. к нему и письмо 171.

   ⁸ "Письмо из провинции к издателям "Русского вестника"", напечатанное (под псевдонимом: А. Б. В.) в "Сев. пчеле" от 13 и 14/XI 1840 г. (NoNo 258 и 259). В нем говорилось об упадке русской журналистики и резко критиковались "Отеч. записки" (без упоминания их названия) за их интерес к немецкой философии, печатание больших переводных романов, саморекламу, толщину и дороговизну издания.

   ⁹ Источник цитаты не установлен.

   ¹⁰ Особенное возмущение Белинского вызывали "Чтения о русском языке" Н. И. Греча, в которых тот травил "Отеч. записки" и глумился над статьями Белинского. См. об этом ИАН, т. V, стр. 156, 796 и т. XI, письмо 131 и примеч. 8 к нему.

   ¹¹ Персонаж из баллады Жуковского "Двенадцать спящих дев".

   ¹² Письмо Кольцова от 10/I 1841 г. (см. в Полн. собр. соч. Кольцова. СПб., 1909, стр. 237). В этом же письме Кольцов сообщал Белинскому: "Накануне Рожества были мы с Боткиным у Ксенофонта Алексеевича Полевого; у него застали только что приехавшего Николая Алексеевича. Был разговор об Вас. Ксенофонт Вас не любит и побранивает, а Николай Алексеевич, заметно, с большим усилием, но отзывается с уважением, и что много находит он у Вас мнений весьма хороших" (там же, стр. 237).

   ¹³ О приезде М. Н. Каткова в Петербург см. ИАН, т. XI, примеч. к письму 132.

   ¹² В период появления статьи Каткова о сочинениях Сарры Толстой (см. ИАН, т. XI, письмо 135 и примеч. 5 к нему) Белинский еще и сам некритически воспринимал основные положения эстетики Гегеля, популяризируемой Катковым.

   ¹⁴ В письме от 27/1 1841 г. Кольцов сообщал Белинскому о том, что П. В. Нащокин дал экземпляр сочинений Сарры Толстой К. С. Аксакову, но что тот возьмет экземпляр и для Белинского (Полн. собр. соч. Кольцова. СПб., 1909, стр. 242). Статья о сочинениях С. Ф. Толстой для плетневского "Современника" Белинским не была написана (в "Отеч. записках" книгу рецензировал Катков).

   ¹⁵ Речь идет об увлечении Белинского А. М. Щепкиной. См. ИАН, т. XI, письма 112, 113, 124, 141, 145.

   ¹⁶ Имеется в виду увлечение Каткова М. Л. Огаревой. См. ИАН, т. XI, письма 127, 129, 132, 137. Нелепый - прозвище Н. X. Кетчера.

   ¹⁷ О Н. С. Селивановском см. ИАН, т. XI, письмо 52 и примеч. к нему.- Жена его - Екатерина Федоровна, урожд. Гизетти (ум. в 1860 г.).- Казначей,- очевидно, А. И. Клыков (см. о нем ИАН, т. XI, письмо 129 и примеч. 14 к нему).

   ¹⁸ Цитата из стихотворения Пушкина "Алексееву".

   ¹⁹ От немецкого Minne - любовь к даме на языке миннезингеров.

   ²⁰ Цитата из неопубликованного тогда "Демона" Лермонтова (ч. II). См. о "Демоне" письмо 188 и примеч. 13 к нему.

   ²¹ Имеется в виду история увлечения Боткина А. А. Бакуниной (см. ИАН, т. XI, письма 137, 163, 165). Старик - отец А. А. Бакуниной, А. М. Бакунин.

   ²² Источник цитаты не установлен.

   ²³ Неточная цитата из стихотворения Лермонтова "Завещание" (1840). См. об этих стихах далее настоящее письмо.

   ²⁴ Неточная цитата из "Евгения Онегина" (посвящение).

   ²⁵ О В. А. Дьяковой и ее браке см. ИАН, т. XI, письмо 66, примеч. 17 к нему, письмо 77 и н. т., письмо 215.

   ²⁶ М. А. Бакунин. О его нездоровом влиянии на сестер см. ИАН, т. XI, стр. 457, 570, 571.

   ²⁷ В письме от 27/1 1841 г. Кольцов писал Белинскому о Боткине: "Только как-то опять начал он входить в прежнее тяжелое положение" (Полн. собр. соч. Кольцова. СПб., 1909, стр. 238).

   ²⁸ Замысел этот не был осуществлен.

   ²⁹ Повесть Герцена, напечатанная в "Отеч. записках" 1840 г. (No 12, отд. II, стр. 267-288) за подписью: Искандер. В статье "Русская литература в 1841 году" Белинский охарактеризовал эту повесть как "полную ума, чувства, оригинальности и остроумия" (ИАН, т. V, стр. 584).

   ³⁰ Белинский, вероятно, имеет в виду корреспонденции Гейне "Французские дела" в "Allgemoine Zeitung" ("Всеобщей газете"), вышедшие в 1833 г. отдельным изданием.

   ³¹ О вечерах Селивановского см. статью Ю. Г. Оксмана в "Уч. зап. СГУ", т. XXXI, вып. филологич., 1952, стр. 250-262, и ЛН, т. 56, стр. 274-276.

   Воскресенский Михаил Ильич (ум. в 1867), беллетрист. О его бездарности Белинский неоднократно упоминал в своих критических статьях. В 1839 г. им была написана уничтожающая рецензия на роман Воскресенского "Проклятое место" ("Моск. наблюдатель" 1839, т. I, кн. 2; ИАН, т. III, стр. 72-73).

   ³² О "Ромео и Юлии" Шекспира в переводе M. H. Каткова см. ИАН, т. XI, письмо 93, примеч. 18 к нему.

   В обзоре "Русская литература в 1841 году" Белинский назвал перевод Каткова "замечательным по своему поэтическому достоинству" ("Отеч. записки" 1842, No 1; ИАН, т. V, стр. 585). О нем же он писал в статье "Русский театр в Петербурге" ("Отеч. записки" 1842, No 3; ИАН, т. VI, No 12).

   ³³ См. письмо 171 и примеч. 18 к нему.

   ³⁴ В "Утренней заре", альманахе на 1841 год, изданном В. Владиславлевым (СПб., 1841), было впервые опубликовано стихотворение Пушкина "Для берегов отчизны дальной..." (стр. 389-390).

   Стихотворением Пушкина "В степи мирской, печальной и безбрежной..." (под названием "Три ключа") открывался No 2 "Отеч. записок" 1841 г. По свидетельству Некрасова, оно было любимым стихотворением Белинского (ЛН, т. 49-50, 1949, стр. 169).

   ³⁵ Речь идет о стихотворении "Есть речи - значенье..."

   ³⁶ В No 2 "Отеч. записок" 1841 г. были помещены в переводе Герцена "Рассказы о временах меровингских. Статья первая"; стихотворения: Пушкина "Ее глаза"; Лермонтова "Завещание"; Кольцова "Грусть девушки", "Ночь", "Тоска по воле"; Сатина "Желание"; повесть Е. П. Гребенки "Записки студента"; статья Белинского "Стихотворения М. Лермонтова" (отд. V, стр. 35-80; без подписи). Отдел "Смеси" включал в себя: "Замечания на статью о Китае в сочинении Эйрие" Иакинфа (Бичурина), "Письменные памятники русской старины в С.-Петербурге", "Славянские новости - Чешский театр" И. И. Срезневского, "Влияние ветров на атмосферу", "Новые судебно-медицинские исследования о мышьяке", рассказ Д. Джеррольда "Пятидесятилетний философ и молоденькая девушка".

   Стихотворения Красова "Соседи" и "Песня" ("Взгляни на тучу...") были напечатаны в No 3 журнала, повесть В. Ф. Одоевского "Саламандра" - в No 1 за подписью: К. В. О.

   ³⁷ Статья Белинского - "Стихотворения М. Лермонтова" (ИАН, т. IV, No 86).

   ³⁸ Имеются в виду рецензии для No 2 "Отеч. записок" 1841 г.: "Русский театр в Петербурге. Александр Макенонский... Соч. M. M.", "Пиитические опыты Елисаветы Кульман", "Портретная и биографическая галерея словесности, художеств и искусств в России", "Памятник искусств" (см. ИАН, т. IV).

   ³⁹ Статьи Белинского "Разделение поэзии на роды и виды" и "Деяния Петра Великого. Соч. И. И. Голикова" появились в NoNo 3 и 4 "Отеч. записок" 1841 г. (первая - в No 3, отд. I, стр. 13-64, за полной подписью; вторая - в No 4, отд. V, стр. 37-60, без подписи). См. о них ИАН, т. V, No 1.

   ⁴⁰ Перевод Д. В. Веневитинова двух сцен из "Фауста" вошел в посмертный сборник его "Стихотворений" 1829 г.- В No 1 "Отеч. записок" 1841 г. были напечатаны "Две сцены из "Фауста" Гёте" в переводе А. Н. Струговщикова (отд. III, стр. 39-44). О Струговщикове см. примеч. к письму 170.

   ⁴¹ Усеченный стих из сказки H. M. Карамзина "Илья Муромец".

   ⁴² А. А. Бакунина.

   ⁴³ О Кульчицком см. ИАН, т. XI, письмо 159 и примеч. к нему, а также н. т., письма 189 и 190.

   ⁴⁴ Рассказ Е. П. Гребенки "Кулик" Белинский положительно оценил в рецензии на "Утреннюю зарю" 1841 г. (ИАН, т. IV, стр. 456) и в обзоре "Русская литература в 1841 году" (ИАН, т. V, стр. 585).

   ⁴⁵ Письма В. И. Красова к Белинскому после 1840 г. не сохранились.

   ⁴⁶ Ботк