Гейнце Николай Эдуардович - В действующей армии

ассою снарядов...

   Так действуют, несомненно, японцы и у Ляояна.

   Противопоставить силе их артиллерии необходимо ту же орудийную силу.

   Бой под Дашичао показал, что наша артиллерия находится на должной высоте своего признания.

   Таким образом под Ляояном встретились равные силы.

   И кроме того, окрестности Ляояна представляют сравнительную равнину, т. е. говоря словами поэта,

  

   Есть разгуляться где на воле... [*]

  

   [*] - М. Ю. Лермонтов "Бородино". Прим. ред.

  

   Но это далеко не значить, чтобы бой под Ляояном имел какое-либо решающее значение и чтобы оставление русскими войсками этого города что-либо изменяло в плане кампании.

   Ляоян - одна из позиций, прекрасная позиция, но и только!..

   Кроме того она также страдает общим недостатком маньчжурских позиций - она обходима.

   Ляоян, собственно говоря, не особенно значительный китайский город, получивший европейскую известность со времён "китайских событий" ввиду проявленного его китайскими властями особого зверства над русскими. Тут был замучен инженер Верховский, голова которого долгое время висела в железной клетке у западных ворот города.

   Тут изрезанные ножами умирали заживо съедаемые червями, под лучами палящего солнца, русские мученики - маньчжурские пионеры.

   Во время настоящей русско-японской войны Ляояну снова пришлось играть выдающуюся роль, но уже в другом смысле.

   В нём находилась главная квартира командующего Маньчжурской армией А. Н. Куропаткина.

   Сам китайский город представляет из себя одну большую улицу, тянущуюся на протяжении двух вёрст от западных до восточных ворот, всю состоящую из лавок со скрытыми за ними фанзами для жилья.

   Есть несколько узких и тёмных переулков и боковых улиц.

   Обрусение города выражается в двух русских убогих магазинах и двух-трёх гостиницах, носящих громкие названия "Интернациональной", "Европейской" и т. п., ютящихся в плохо вычищенных китайских фанзах.

   У западных ворот находится кумирня бога-войны - Ляо-Мяо, - несколько кумирен есть и в других местах города - а за ней идёт предместье.

   В последнем убогие фанзы-мазанки, где снова проявляется "русский дух" в виде приютившихся в тех фанзах гостиниц-притонов, если впрочем их содержателей, в большинстве оборотистых греков и армян, можно считать за носителей даже этого "русского духа".

   Всё это предместье идёт по берегу оврага, на дне которого протекает не то грязная речонка, не то большая проточная лужа. Совершенным особняком стоит русский посёлок, расположенный вокруг станции железной дороги. Он состоит из однообразных деревянных и каменных домиков, построенных по ранжиру.

   Во главе их надо назвать дом командующего войсками, отличающийся и более изящной архитектурой и шпицем, на котором во время пребывания А. Н. Куропаткина в Ляояне развевается флаг.

   Тут же все учреждения, почта, телеграф, разведочное отделение.

   На запасных железнодорожных путях стоят вагоны, тоже служащие, лучше сказать, служившие для жилья.

   Под особым деревянным навесом во время пребывания А. Н. Куропаткина стоял его поезд.

   Лазаретные бараки Красного Креста находились в двух верстах от русского железнодорожного военного посёлка.

   Местом прогулки и развлечения для жителей Ляояна был прекрасный тенистый сад, разросшийся вокруг древней и замечательной по своей архитектуре корейской башни.

   Этот редкий живописный уголок ляоянской природы был испорчен скверным рестораном.

   Нечего и говорить, что ни в городе, ни в посёлке нет ни одной мощёной улицы и во время дождей грязь стоит невылазная.

   Ляоян теперь горит!

   Он подожжён залетевшими в него снарядами.

   Железнодорожная станция разрушена.

   Мне жаль этой станции, по ещё совершенно свежим недавним воспоминаниям!

   Довольно широкая и длинная деревянная платформа шла около невысокого и тоже длинного строения самой станции, большая часть которого отведена была под буфетную залу.

   Рядом помещалась товарная касса. вход в которую был слева в пролёте, ведущем к выходу.

   Справа находилось почтовое отделение и телеграф, а затем в особой деревянной же пристройке - багажная касса.

   Над зданием станции возвышалась традиционная деревянная башенка со шпицем, на котором развевался флаг.

   У платформы громыхали приходящие, отходящие и маневрирующие поезда.

   И теперь ничего этого нет.

   А между тем не более месяца тому назад здесь кипела чисто-военная жизнь, в которой и я принимал участие.

   Тут в буфетной зале с утра до позднего вечера толпились офицеры всех чинов от генерала до безусого подпоручика и полуштатского прапорщика, призванного из запаса.

   Все столики, как в зале, так, в хорошую погоду, и на платформе перед залой был заняты.

   Гудел военный улей.

   Передавались рассказы об эпизодах войны, об удачных и неудачных разведках, о подвигах отдельных лиц и целых частей, слышались шутки, остроты, словом, кипела жизнь по соседству со смертью, со всё приближавшимися к Ляояну передовыми позициями.

   Каждый день с этих позиций появлялись здесь приехавшие офицеры.

   Одни из них вследствие той или другой хозяйственно-войсковой командировки, другие легкораненые и отправленные, часто против их воли, в ляоянский госпиталь для излечения.

   Рассказываются новости, сообщаются впечатления...

   И так до позднего вечера, когда вся эта меняющаяся каждый час толпа людей, живущих сегодняшним днём, так как завтра их быть может ожидает могила, перекочёвывает в сад Гамартели под Корейской башней, угрюмо поднимающейся к небу и как бы сообщающей ему свои вековые воспоминания о других более ранних кровавых распрях людей.

   И здесь, за столиками, отвратительно сервированными, с салфетками, напоминающими плохо выстиранные солдатские онучи, снова льются горячие речи, вместе с замороженным вином, продаваемым за баснословную цену.

   И всего этого уже теперь нет!

   Мне жаль Ляояна!

   Это сожаление, конечно, чисто штатское и, пожалуй, немного сентиментальное.

   С военной точки зрения, как я уже имел случай говорить, отступление от Ляояна предвиделось заранее и ничего не изменяет в общем плане компании.

   Мне многие сегодня после прочтения телеграммы о том, что Ляоян горит, задавали вопрос:

   - Что же горит в Ляояне?

   Я постараюсь на него ответить.

   Несомненно, что в телеграмме речь идёт не о китайском городе, где конечно могли лишь произойти пожары от залетевших снарядов, там все строения или каменные, или глинобитные, т, е. огнеупорные, а о, так сказать, новом русском Ляояне - железнодорожно-военном посёлке, правильными рядами и четырёхугольником раскинувшемся около станции.

   Тут гореть, конечно, есть чему.

   Во-первых, целые кварталы деревянных домиков, где жили железнодорожные служащие, офицеры, военные и гражданские чиновники; во-вторых, дом командующего войсками - обширное деревянное строение, железнодорожная больница, здание полевого штаба и, наконец, пакгаузы, где хранились запасы как специально-военные, так и продовольственные.

   Большая часть их была вывезена ранее, в последних числах июля.

   А перед самым наступлением японцев на позиции под Ляояном, последний уже, конечно, освободился от тех жилых помещений, которые могли быть увезены из него.

   Я говорю о тех вагонах классных и товарных, которые стояли в разных пунктах обширного близ станции железнодорожного полотна, и в которых жили приезжие офицеры, иностранные агенты, помещалась столовая для последних, а в товарных вагонах находились разного рода небольшие склады, типография, где печатался "Вестник Маньчжурской Армии", вагон командующего армией, вагон его канцелярии и типографии поднесённой ему петербургской фирмой Леман.

   Всё это, повторяю, выехало из Ляояна своевременно, и во многих местах русского Ляояна образовались пустыри.

   Железнодорожное полотно конечно тоже разрушено.

   Деревянные постройки, вероятно, горят жарко и быстро.

   Сгореть всему Ляояну недолго, и японскому главнокомандующему придётся устроить свою главную квартиру, если верить берлинским газетам, на пожарище.

   Мне всё же жаль Ляояна!

  

  

   Мукден или по китайскому произношению Мукде, на который, по словам телеграмм, двигается 10.000 японцев - чисто азиатский китайский город с населением в полмиллиона.

   Мукден - главный город Маньчжурии с дворцом императоров маньчжурской династии, находящимся в полном запустении, и знаменитыми императорскими могилами.

   Самый город выстроен по плану Пекина и разбит на кварталы, по сословиям, проживающих в них.

   Главная кумирня святого Хаяма.

   Мукден расположен на холме, у подножие которого протекает большая река Ляохе.

   Самая местность не отличается особой живописностью - она совершенно ровная.

   Город с высоты птичьего полёта имеет вид двух расположенных один на другом правильных четырёхугольников.

   Во внутреннем четырёхугольнике помещается дворец цзянь-цзюня и присутственные места.

   Все улицы, сравнительно широкие, и невозможно узкие переулки сплошь представляют из себя торговые ряды - лавки, лавки и лавки со всевозможными товарами.

   Вонь, специально китайская вонь, невыносима, особенно в кварталах города, где расположены "обжорные лавки".

   Представить даже себе, что можно потребовать те кушанья, которые там готовятся, для европейца прямо невозможно.

   Я, по крайней мере, не мог без "боли сердца", как говорят французы, выносить вида и запаха этих китайских яств, которые грязные сыны поднебесной империи уплетают, видимо, с большим аппетитом.

   Кроме торгового, политического, как столица Маньчжурии, город Мукден имеет ещё для китайцев и религиозное значение.

   Последним он обязан "императорским могилам".

   Первый железнодорожный путь шёл даже за двадцать вёрст от города, вследствие того, что китайцы не желали тревожить праха императоров шумом железнодорожного поезда, и уже только после "китайских событий" дорога прошла в расстоянии всего четырёх вёрст от Мукдена, между городом и "императорскими могилами".

   Я посетил их в бытность мою в Мукдене.

   Этот памятник "китайской истории" действительно интересен.

   Вы въезжаете в наружные ворота, устроенные в огромной стене, и попадаете в густую аллею многовековых деревьев.

   Эта аллея приводит вас ко внутренним воротам.

   Здесь надо выходить из экипажа и идти пешком.

   Внутренний двор огромен и весь вымощен крупными каменными плитами.

   По середине его аллея, но уже не из деревьев, а из колоссальных фигур слонов, верблюдов, мулов, лошадей и проч.

   Затем вход в храм.

   В нём находится огромная каменная черепаха, особо чтимая китайцами.

   Позади этого храма, по бокам которого находятся другие кумирни, возвышается гигантский искусственный холм - это могила Нурхаци - родоначальника ныне царствующей в Китае династии.

   На вершине этого холма растёт многовековой дуб, осеняющий могилу своими густолиственными и огромными ветвями, как бы колоссальным шатром.

   Под самым Мукденом, кроме того, находится буддийский монастырь с 500 лам.

   В известные праздничные дни сюда стекается масса богомольцев.

   Императорские могилы были любимой целью утренних прогулок наместника Дальнего Востока Е. И. Алексеева, имевшего до самого своего отъезда во Владивосток свою резиденцию в Мукдене.

   Наместник жил не в самом городе, а в военном посёлке, раскинувшемся возле станции железной дороги.

   Посёлок этот состоит из нескольких десятков однообразного типа домиков, среди которых по своей величине выделяется дом наместника, с развевающимся над ним флагом, и дом офицерского собрания.

   Около Мукдена есть очень хорошая, по словам знатоков, укреплённая позиция.

   Работы по её укреплению начались ещё с апреля месяца текущего года.

   Ввиду религиозного значения Мукдена, он является сосредоточием разного рода религиозных сект, враждебных европейцам.

   Здесь, как говорят, было положено начало секте "больших кулаков", руководившей восстанием 1900 года.

   Война преувеличивает слух.

   Если верить последним, то и в настоящее время в Мукдене образовалась религиозная секта, подготовляющая антиевропейское движение.

   Так, по крайней мере, говорили в бытность мою в Мукдене, Ляояне и Харбине.

   Станция Тьелин восточно-китайской железной дороги, - третья станция от Мукдена к северу.

   Между Мукденом и Тьелином находятся станции Хушитой и Синьтайцзы и три разъезда.

   Расстояние между этими двумя пунктами сто вёрст.

   Вблизи станции Тьелин китайский город того же названия.

   У Тьелина, собственно говоря, оканчивается горная Маньчжурия и постепенно начинается равнина, которая тянется до Харбина и по всей северной Маньчжурии.

   Но в самом Тьелине ещё горные хребты, образующие даже, как говорят специалисты военного дела, в одном месте "дефиле", прозванное маньчжурскими Фермопилами.

   - Разница только та... - замечают скептики, - что эти Фермопилы можно легко обойти.

   В Тьелине устроены позиции и по всей вероятности здесь тоже разыграется бой, подобный боям у Дашичао, Хайчена и Ляояна, бой, целью которого будет задержание японской армии и её обессиление.

   Для людей штатских, для профанов в военном деле отступление войска представляется чуть ли не его поражением, а между тем "искусство отступать", задерживая наступающие более значительные силы противника, высоко ценится военными авторитетами.

   В мировую военную историю наряду с одержанными победами занесены и знаменитые отступления, окончившиеся истощением врага, а затем и его поражением.

   Отступление с боем часто только искусная тактика, которая, увы, никогда не оценивалась большой публикой в тот же момент.

   Ей давали цену лишь впоследствии, когда появлялись результаты.

   Мы убеждены, что и настоящее отступление русской армии будет занесено на страницы мировой военной истории, как пример выдающейся тактики в колониальной войне, каковой несомненно является для России война с Японией на полях Маньчжурии.

   Но вернёмся к Тьелину, от которого нас отвлекли соображения тем более ценные, что они были сообщили нам на театре войны лицами, посвящёнными в самую суть настоящей кампании.

   Местность за Тьелином представляет из себя, как мы уже говорили, равнину.

   Земледелие процветает.

   Кругом прекрасно обработанные поля.

   Сотни китайцев, обнажённых до пояса, кропотливо работают на них.

  

   Войска идут и идут.

   "Сибирский экспресс", который уносит меня, кстати сказать, по Сибири, "медленно поспешая", в Россию, почти на каждом разъезде встречает идущие эшелоны.

   - Газеток позвольте, господа, газеток... - просят солдатики.

   Желание узнать что-нибудь новое оттуда, куда им приходится совершать путь, очень сильно.

   К сожалению и у привилегированных пассажиров "сибирского экспресса" газет немного.

   Удивительно, как слабо организована продажа газет на восточно-китайской, забайкальской и сибирской железных дорогах.

   Это большое лишение в наше время, когда газеты читают все от мала до велика, когда они обратились в предмет первой необходимости, так сказать, в "духовный хлеб".

   И этого "хлеба" лишены войска.

   Организация доставки армии газет из Петербурга, видимо, не осуществилась, так как на месте результатов её не видно.

   Да и едущие с Дальнего Востока пассажиры, как я уже говорил, лишены газет по Восточно-Китайской, Забайкальской и Сибирской железным дорогам.

   Попадаются московские газеты, но более полные свежими сведениями о войне, петербургские почти отсутствуют.

   Но вернёмся к проходящим войскам.

   У солдатиков бодрый, весёлый вид.

   Слышится смех, меткое словцо, игривая шутка, удалая солдатская песня.

   Из окон классных вагонов выглядывают лица офицеров.

   Среди них видимо, испытанные воины и совершенно юные подпоручики и поручики.

   На их лицах играет румянец, их глаза блестят и искрятся.

   Они полны молодой отваги и жгучего одушевления.

   Азиатская натура японцев проявляется на войне во всей своей отвратительной откровенности.

   Мне рассказывал уполномоченный воронежского отдела Красного Креста В. И. Стемпковский со слов раненых, находившихся в лазарете, расположенном в Тьелине, что раненые японцы по окончании сражения стараются подползти к раненым русским и стреляют по ним.

   - В меня желтолицый выстрелил, да промахнулся, - говорил один из раненых, - ну да я его ошарашил так, что было моих сил, шанцевым инструментом...

   Какое зверское остервенение!

   Воздушные шары в Забайкалье.

   Как известно, из Забайкалья то и дело шли, если не идут и теперь, известия о появляющихся тут и там японских воздушных шарах.

   Я говорил с местным жандармским полковником, производившим расследование по этому поводу.

   - Всё это оказалось вздором, плодом разгорячённого воображения обывателей...

   Один допрошенный им солдатик показал, что видел шар величиною с вагон, но какой он был формы, точно определить не мог... Один капитан пограничной стражи рассказал ему, что он видел очень низко на горизонте блестящий шар, казалось паривший над ближайшей сопкой, но когда он с разъездом въехал на эту сопку, то шар скрылся за следующей сопкой...

   - Почему же вы думаете, что это воздушный шар? - спросил полковник.

   - Я служил на западной границе и видал немецкие шары, по форме было сходство...

   Без сомнения, капитан видел просто метеор.

   В настоящее время толки о шарах прекратились...

   Японские пленные.

   Пленные японцы с потопленных транспортов "Идзуми-мару" и "Садо-мару" в количестве 27 офицеров и 110 нижних чинов живут в настоящее время в Томске в ожидании отправки в Пензу, где им приготовляется помещение.

   О их житье-бытье там рассказал мне инженер, постоянно живущий в Томске.

   - Они находятся под довольно строгим надзором, но помещены очень удобно и хорошо в здания военного клуба. Японский майор говорит по-французски, а один лейтенант довольно чисто по-русски. Русский рис им не понравился. но зато русская водка и борщ пришлись очень по вкусу... При них состоит жандармский ротмистр Ламени-Македон, которого они очень полюбили, а потому все возникавшие и возникающие недоразумения улаживаются очень быстро.

   Ещё в мае пронёсся слух о созыве сибирского ополчения, которому будет поручена охрана железнодорожного пути, причём ныне охраняющие его войска будут двинуты на театр военных действий.

   Теперь это ополчение уже созвано.

   Почти на каждой станции сибирской железной дороги можно видеть отряды ополченцев, отправляющихся по тому или другому назначению.

   Костюм - суконный чёрный кафтан или серая рубашка с погонами красного сукна и жёлтым кантом, фуражка военного образца с красным околышем, на тулье которой пришит, вместо кокарды, металлический ополченский крест, а на околыше номер из жёлтого сукна; такой же номер и на погонах.

   Ополченцы, всё молодец к молодцу, выглядывают бодро и весело.

   Сибирь, для которой настоящая война и исход её имеет огромное экономическое значение, выслав своих сынов в ряды ополчения, напрягла этим все свои силы.

   Интересное и вполне разумное нововведение.

   В воинских поездах, на крышах большинства товарных вагонов, в которых перевозятся нижние чины, носящих название "воинских теплушек", устроены брезентовые ящики, в которых везётся груз Красного Креста, интендантский и т. д.

   Как известно, сорок человек, помещающихся в товарном вагоне, далеко не исчерпывают грузоподъёмность вагона, а дополнительный груз на крыше ничуть не обременяет поезда, делая экономию в численности подвижного состава.

   Следовало грузить крыши вагонов до нормы на всех "воинских теплушках".

   Нынешняя война выдвинула и женщин-героинь.

   Я уже имел случай говорить о разведчице и переводчице Соломке, или Смолке.

   Она носит мужской костюм, говорит про себя в мужском роде и, говорят, чрезвычайно отважна.

   Другая разведчица и переводчица носит тоже мужское имя - Иосиф Клячко.

   Выделилась храбростью сестра милосердия г-жа Щеголева, тоже бросившая стеснительный женский костюм и отважно гарцующая под пулями верхом на коне.

   Такой её видели под Тюренченом.

   Облеклись в казацкое платье и жёны одного степного коменданта близ Ляояна и пограничного офицера на посту, около Тьелипа.

   Обе они с необычайным бесстрашием являются товарищами по оружию своих мужей.

   Современные "кавалерист-девицы"!

   Почтовые порядки на войне оставляют желать многого.

   Слышатся постоянно жалобы на пропажу писем.

   Характерную сценку мне рассказывал один офицер.

   - Выхожу на одной из станций, но не помню какой, не доезжая Мукдена, хочу опустить письмо в почтовый ящик, вижу - боковая дверца его открыта...

   - Что же это такое, ящик отперт? - спрашиваю стоящего тут же на платформе юного почтового чиновника, меланхолически курящего папироску.

   - Это всё равно!

   - Как, всё равно?

   - Открыт ли, или закрыт, всё равно писем никуда не отправим.

   Просто, откровенно и решительно!

  

   В газетах на войне ощущается недостаток.

   Не говоря уже о передовых позициях, но и в городах, где помещаются главные квартиры главнокомандующего и командующего армией, газеты получаются редко и неисправно.

   А между тем, потребность в них сильная.

   Во время русско-турецкой войны, по словам её участников, в настоящее время находящихся в рядах действующей армии, этой жажды газет не ощущалось.

   Четверть века, промчавшаяся с тех пор, видимо, сильно развила в русских людях потребность к чтению газет.

   - Но зачем же там газеты, там, в центре самых событий, известиями о которых интересуется весь мир? - спросит, быть может, недоумевающий читатель. - Ведь там всё совершается перед глазами...

   И он очень ошибётся.

   Там, в центре событий, знают не только менее того, что знают в Петербурге, но даже, без преувеличения можно сказать, ничего не знают...

   Известия сосредоточиваются в главных квартирах, а оттуда идут в Петербург.

   Отсюда страстное желание узнать о положении дела вообще, желание, которое может быть удовлетворено только газетами.

   Петербургские и московские приходят поздно, неаккуратно и много в двух, трёх экземплярах.

   Эти экземпляры положительно рвут на части и подчас стараются всеми правдами и неправдами, под предлогом передачи, получить с почты экземпляр раньше адресата.

   Иногда экземпляр достигает до последнего, хоть и в помятом виде, а иногда просто зачитывается.

   Кто читал последний, концов не найдёшь.

   На станциях в Ляояне и Мукдене, в помещении, где продаются отдельные номера "Харбинского Вестника" и "Вестника Маньчжурской Армии", эти номера берутся прямо с бою.

   Но эти местные газеты далеко не отличаются полнотою известий и не удовлетворяют читателей.

   Они жаждут столичных газет, как более полных.

   А их нет, или почти нет!

   Редакции газет сделали бы доброе дело, если бы посылали по экземпляру газет в корпусные штабы действующей армии.

   Какая это была бы радость для офицеров и солдат.

   У газет не было бы более внимательных читателей.

   В них оторванные от родины воины нашли бы кроме известий с войны и весточки с этой родины.

   А как дороги эти весточки.

   Надо видеть оживлённые лица офицеров и солдат в отрядах, на передовых позициях в дни, когда туда достигает "почта-летучка" и приносит письма.

   Все ходят или стоят и сидят с радостными лицами, уткнувшись в драгоценные листочки, вынутые из конвертов.

   А рядом унылые, угрюмые лица тех, которым почта не принесла ничего.

   Надо отдать справедливость полевой почте - она несёт огромный труд, работая день и ночь и не её вина, если письма затериваются и запаздывают - слишком их много.

   По отрядам и в полковые штабы письма развозит летучая почта, состоящая из казаков, получая адресованную в тот или другой штаб с полевой почты, а в городах разноски писем не существует.

   Адресаты должны сами справляться о письмах на почте, где заказная и простая корреспонденция хранится по алфавиту адресата или, адресованная в части войск, по этим частям.

   Чтобы найти письмо, особенно на букву, с которой начинается много фамилий, надо пересмотреть груду писем.

   Исключения делаются лишь для писем, адресованных в главный или полевой штаб, в разведочное отделение, в цензуру в Мукдене.

   Туда письма доставляются с полевой почты.

   В Ляояне письма военных корреспондентов, как русских, так и иностранных, доставлялись в редакцию "Вестника Маньчжурской Армии".

   Но повторяю, почта ходит неаккуратно, принося иногда сразу по два, по три письма, отправленные в разные сроки.

   Многие письма теряются.

   Телеграммы из Ляояна в Петербург и обратно иногда ходили по 7-8 суток.

   Виной скопления телеграмм - занятые экстренными сообщениями провода.

   Приходилось, в беспокойстве, не получая известий, отправлять срочные телеграммы, платя по 45 коп. за слово.

   Но и эти не ходят особенно быстро.

   Всё это несомненно имеет своё разумное объяснение, но от этого ничуть не легче тем, кто ждёт получить, как манну небесную, весточку с далёкой родины, от близких сердцу и... не получает её днями, а иногда и неделями.

   К нервно приподнятому состоянию духа прибавляется угнетённое, и ничто не может сравниться с этой пыткой.

   Надо испытать её, чтобы знать, какое оживляющее, прямо воскрешающее значение имеет во время полученное письмо с родины для оторванного от неё человека.

   Письмо на театре войны - лучший подарок для воина...

   - На войне бывают моменты, когда деньги для людей ни имеют никакого значения!

   Это сказал мне один из выдающихся русских добровольцев г. Цеханович, бывший секретарь одесской городской управы, совершивший с отрядом полковника Мадритова рискованную разведку в Корее в тылу японцев.

   - С нами были тридцать тысяч серебряных рублей, тяжесть для обоза довольно значительная. Начальник решил раздать их на руки людям, но неожиданно натолкнулся на упорный отказ. "Куда их нам, только одна тяжесть, - отвечали все как один. - Ну их!" Насилу уговорили взять по несколько рублей...

   Да и вообще во время войны деньги ценятся дёшево.

   Неизвестность завтрашнего дня парализует экономию и обесценивает деньги.

   Этим пользуются разного рода гешефтмахеры включительно с китайцами, и назначают за товар и услуги баснословные цены.

   И они не кажутся баснословными.

   Заплатить за бритьё - 1 рубль, за конец на рикше - тот же рубль, за бутылку простого кваса со льдом - 80 коп., за цыплёнка - 2 рубля и за бутылку шампанского - 15 рублей - кажется совершенно естественно.

   Такова цена!

   Её и платят!

   Экономят разве семейные офицеры, отсылающие деньги семьям.

   Их всегда можно было встретить в русско-китайском банке, отделение которого в Ляояне находилось на самом конце китайского города у Восточных ворот.

   Оно помещалось в китайском здании, состоящем из нескольких соединённых фанз.

   Весь состав служащих банка состоял из управляющего, его помощника и кассира, двух артельщиков и нескольких "боев" -китайцев.

   Операции банка по приёму и выдаче переводов, размену китайских денег были крайне несложны.

   Не замечалось ни малейшей банковской волокиты.

   Банк вообще был всё время на биваках и каждый день был готов к выезду.

   Перед наступлением японцев на Ляоян он быстро собрал свои книги, деньги и выехал в Тьелин.

   В Мукдене отделение русско-китайского банка помещается в более обширном здании, и меблировка более шикарна.

   В Ляояне простые столы и табуреты, в Мукдене - европейская мебель.

   В Харбине отделение бюро помещается же в собственном двухэтажном роскошном отдельном доме на Соборной улице.

   Зеркальные окна, электрическое освещение, балюстрады, пюпитры, конторки, надписи и даже швейцар.

   Здесь банковые операции производятся не с мукденской, не говоря уже о ляоянской, простотой.

   Да и размер этих операций гораздо больше.

   Из России через эти банки идут только телеграфные переводы, да и то дней по десяти, почтовых переводов вовсе не практикуются, так как почта ходит медленно и перевод может затеряться.

   Почтовых денежных пакетов совсем на театре войны не получается, да они, кстати, и не принимаются.

   В общем денег тратится много, и в них недостатка не ощущается.

   Знаменитое "двадцатое число" и на войне играет ту же роль, как и в мирное время - жалованье служащими получается аккуратно.

   Офицеры получают жалованье в своих частях от полковых и ротных казначеев.

   Вы часто, впрочем, можете услышать от офицера:

   - Я жалованья не получал уже три месяца...

   Но это неполучение жалованья происходит не от неаккуратности выдачи, а оттого, что или сам говорящий не нашёл нужным получать жалованье, или же он был в продолжительной разведке и не соединялся со своею частью.

   - Но ведь жалованье ваше в сохранности?

   - Знаю, что в сохранности, надо только съездить получить. Никак не удосужусь...

   Что касается до китайцев, то они, конечно, охотно принимают русские деньги, предпочитая серебру бумажки.

   Золотых монет в обращении мало, и они тоже очень ценятся китайцами.

   К серебряным рублям они относятся индифферентнее, берут, но не выказывают алчной радости, как при получении бумажек и золотых монет.

   В китайской монетной системе господствует хаос.

   Разменную монету представляет тун-цян или чох, - плоский металлический кружок величиной в новый двухкопеечник, но тонкий, с квадратным прорезом по средине.

   Это очень тонкая монета и 100 чохов составляет цину серебра, тоньше нашего гривенника. Лан или таэль заключает в себе десять цин или 1.000 чохов.

   С появлением в Маньчжурии русской серебряной и медной монеты, даже нищие китайцы пренебрегают чохами, не считая их ни во что.

   Хаос, царящий в китайской монетной системе, в начале войны повёл к тому, что русские интенданты переплачивали китайцам, считая на рубли, тогда как китайцы считали и назначали цену па таэли.

   Разница 40 процентов.

   Но вскоре это было усмотрено и прекращено.

   Об этом мне сообщил главный комендант маньчжурской армии, генерал Губер.

  

   И эта старинная удалая солдатская песня, говорящая о том, что у солдата не должно быть никаких родственных привязанностей, что он весь всем своим существом принадлежит государству и должен стоять на страже своего Царя и своего отечества, разносится теперь по всему великому сибирскому пути, по длинной ленте восточно-китайской железной дороги и отдаётся гулким эхом в сопках Маньчжурии.

   Во время войны она именно и приобретает глубокий смысл.

   Оставлены осиротевшие семьи, молодые жёны, малые дети, и идут их дети, мужья и отцы в далёкий неприветный край, чтобы стать лицом к лицу с сильным и хитрым врагом и грудью постоять за честь и славу своего отечества.

   Тут не до семей, не до жён, не до детей, и действительно "жёны" этих незаметных героев их "ружья заряжены", а "сёстры" - "штыки остры", как поётся в песне.

   Мы нагляделись на этих забывших для воинского долга все родственные связи солдатиков и намерены изобразить их и в дороге к театру войны и на самом этом театре на биваках.

   Эти наброски не будут беллетристическими картинами, а лишь эскизами с натуры, без преувеличений, без украшений действительности.

   Да этих украшений и не требуется!

   Скромный, двухпаровозный в 40-50 товарных вагонов воинский поезд движется с возможной для него быстротой по Сибирской, Забайкальской и Восточно-Китайской железнодорожным линиям, останавливаясь не только на станциях, но и на разъездах, чтобы пропустить редкие пассажирские поезда, а главным образом порожний подвижный состав, уже сдавший свои живые грузы и спешащий за новыми.

   И таких поездов за последнее время по этим линиям идёт до 11 пар в сутки.

   Каждый поезд везёт эшелон в 700-800 человек, не считая орудий и обозов.

   Люди помещаются в так называемых "воинских теплушках", т. е. товарных вагонах, приспособленных для перевозки.

   Это приспособление заключается в том, что в вагоне устроены верхние нары, на которых может спать двадцать человек, да двадцать помещается внизу.

   С ними их амуниция и незатейливый скарб.

   Части, где есть лошади, эти последние помещаются в вагонах по две, по четыре; стойла их завешены циновками, а в свободном пространстве едут люди, наблюдающие за лошадьми.

   Едут не тесно, удобно и при хорошем питании чувствуют себя бодро и весело.

   Солдатская песня оглашает и Волгу-матушку и реки далёкой Сибири: Обь, Енисей, Иртыш, Ангару и туннель в Хингане и равнины Монголии и северной Маньчжурии...

   Далеко несётся эта песня.

   На станциях отдых.

   Солдатики разбредутся по соседним полям, лугам и рощам, коли есть речка, то купаются и запасаются водой...

   Я был свидетелем такого купанья в Ангаре.

   Вода в ней быстрая, студёная, даже в жары.

   Солдатики были довольны.

   - Что, хорошо?

   - Лучше не надо, ваше благородие... И в чайники воды набрали, больно чиста.

   И действительно вода в Ангаре чиста как кристалл.

   Весёлые бодрые лица - ни тени грусти ни в одних глазах.

   Вот солдаты обступили китайцев, продающих всякую снедь, а также солдатские серые рубахи, и Бог весть, на каком языке ведут с ним оживлённые разговоры.

   Им помогают, впрочем, бывалые товарищи, сделавшие китайский поход.

   На груди многих из них блестят георгиевские кресты.

   Те разговаривают на каком-то изобретённом им самим русско-китайском языке и китайцы понимают их и стараются говорить, по их мнению, по-русски.

   - До-шао-цянь?.. - спрашивает такой солдатик, указывая на рубашку.

   Это значит "сколько стоит".

   - А-цзин лубли... - отвечает китаец и для ясности поднимает один палец.