Гейнце Николай Эдуардович - В действующей армии

лучами Рентгена? - спросил я.

   - Увы, нет! Рентгеновский аппарат, и то неполный, только рентгеноскоп, без рентгенографа, есть в местной железнодорожной больнице. Мы же всё ещё ждём переносных рентгеновских аппаратов для двух кабинетов, но до сих пор их не получали...

   Я невольно вспомнил петербургского д-ра Добрянского, который ещё в начале мая возбуждал вопрос о необходимости рентгеновских аппаратов.

   Любопытный больной лежит в одном из бараков того же 2 сводного госпиталя.

   Это вольноопределяющийся, сын недавно умершего адмирала Иениша - Константин Иениш.

   У него солнечный ожог спины, полученный на биваке.

   Вся спина ещё и теперь светло-бурого цвета.

   Интересная операция черепа произведена д-ром М. Я. Хоршаком рядовому тобольского полка Леониду Шибанову.

   Интересна самая личность этого солдата - он пошёл на войну охотником за своего родного брата, а до поступления в ряды армии был послушником в монастыре.

   У него пулевая рана за правым ухом, причём пуля проломила ему череп с вдавлением осколков костей.

   Пришлось сделать трепанацию черепа, вынуть осколки и часть мозговой ткани.

   Раненый в настоящее время чувствует себя очень хорошо.

   Заведуют другими бараками этих госпиталей д-ра Д. М. Шварц, М. Д. Гринберг и т. д.

   С удовольствием констатирую, что с апреля месяца, когда стал функционировать 3 сводный госпиталь, из 2500 человек больных и раненых умерло всего шесть от чахотки.

   Офицерский барак 9 сводного госпиталя помещается, как и другие офицерские бараки, в бывших офицерских квартирах, что придаёт ему более семейную и уютную обстановку.

   Среди раненых в этом бараке находится легкораненый в левую ногу и левую руку на Фыншулинском перевале брат нашей известной артистки М. Г. Савиной - хорунжий Н. Г. Подраменцов.

   Возвращаясь из госпиталя, мы застали Харбин украшенный флагами.

   Город готовится к встрече наместника Дальнего Востока, который приезжает завтра, в 7 часов утра из Мукдена.

   Госпитальное дело поставлено в Харбине более чем образцово.

   В настоящее время Харбин может принять до 5500 больных и раненых нижних чинов и 225 офицеров, а через неделю - до 7500 нижних чинов и 350 офицеров, независимо от барж и возможности дальнейшего эвакуирования.

   За больными и ранеными в сводных военных госпиталях особый тщательный уход и большая строгость при выпуске, чего, к сожалению, нельзя сказать о госпиталях "Красного Креста" и дворянских и земских отрядов.

   В погоне за, так сказать, "статистическим успехом", т. е. за наибольшим числом пропущенных через госпиталь больных, они выпускают недостаточно оправившихся.

   Было несколько случаев, когда такие больные долечивались в сводных военных госпиталях и довольно продолжительное время.

   Нельзя не отдать справедливость военным врачам, работающим в харбинских госпиталях.

   Они не ограничиваются этой тяжёлой и утомительной работой, но находят время разрабатывать и общие вопросы, касающиеся практической медицины в военное время.

   Так д-р Розов занят исследованием современных пулевых ран.

   По его словам, раны эти отличаются по своему виду и течению в зависимости от расстояния выстрела.

   При выстрелах на 200 шагов наблюдается сильное разрушение костей.

   На большом расстоянии раны от ружейных пуль имеют характер ушибленных.

   Доктор Н. С. Безродный поднял очень важный и очень интересный вопрос о вреде ранних манипуляций над ранеными на перевязочных пунктах передовой позиций: зондирования, введения турунд, извлечения пуль и тому подобных оперативных вмешательств.

   - Для последних, - сказал он мне, - нет благоприятных условий на передовых перевязочных пунктах, этапах, в летучих госпиталях. Трудно, почти невозможно соблюсти безусловную чистоту при этой работе и дать оперируемому необходимый покой при современной их транспортировке и эвакуации.

   - Но что же делать?

   - Применять консервативный метод лечения, т. е. ограничиваться асептической повязкой и сравнительным покоем раненой части. Желательно было, конечно, при этом достаточное количество благоустроенных госпиталей не только в тылу армии, но и ближе к самому театру войны и возможно удобное и покойное транспортирование раненых. Последнее оставляет в настоящее время желать многого. Вы, конечно, знакомы с арбами и двуколками?

   - К несчастью, знаком! - ответил я. - На них ехать и здоровому - пытка...

   - А на них перевозят тяжелораненых...

   - За последнее время их заменяют крытыми носилками на двух мулах, идущих гусем... - заметил я.

   - Таких носилок мало, да и они не представляют даже далёкого приближения к идеалу...

  

   Убит генерал граф Келлер!

   Эта печальная весть облетела Харбин ещё 19 июля вечером.

   Большая утрата для русской армии!

   Я ещё не особенно давно был в восточном отряде, которым начальствовал покойный, и видел симпатичного генерала.

   Как живой стоит он и теперь передо мной.

   Он встретил меня у своей более чем скромной палатки рядом с одним из своих любимых разведчиков, поручиком Ланг.

   Глубокий, в душу западающий взгляд его глаз как-то странно ясно представляется мне именно теперь, когда эти глаза сомкнулись навеки.

   Он погиб в славном деле у Далинского перевала, где наши три корпуса, перейдя в наступление, оттеснили японцев до Симучена.

   Этот-то успех нашего оружия запечатлён смертью доблестного генерала.

   Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке генерал-адъютант Е. И. Алексеев, только что 19 июля утром прибывший в Харбин и предполагавший посвятить осмотру харбинских учреждений два дня, в тот же день вечером выехал обратно в Мукден.

   Его высокопревосходительство посетил только братскую могилу, где похоронены вольные дружинники, павшие в бою с хунхузами, осаждавшими Харбин 13 июля 1900 года, лагерь артиллерии и отделение конского запаса, лазарет Дворянского отряда, Иверскую и Елизаветинскую общины Красного Креста, 1 свободный госпиталь, казармы 17 стрелкового полка и склад Государыни Императрицы Александры Фёдоровны.

   Склад этот является одним из самых симпатичных и благодетельных учреждений, созданных для нужд русской армии.

   Его задача - раздача бесплатно офицерам и нижним чинам всего необходимо, начиная с белья, одежды и кончая папиросами, табаком, книгами и бумагой с конвертами для писем и проч.

   Целые транспорты с этими вещами рассылаются в части войск, расположенные на театре войны и на передовых позициях.

   Я встречен был в складе помощником заведующего им капитаном Тыртовым, который любезно согласился быть моим чичероне по этому колоссальному учреждению.

   - Всё, что вы видите здесь, кроме большого главного каменного здания, устроено нами по приезде сюда с неимоверною быстротою. У каменных флигелей были одни кирпичные стены, сараев для складов вовсе не было. Этой быстротой мы всецело обязаны содействию управления Китайско-Восточной железной дороги.

   Склад Государыни Императрицы Александры Фёдоровны представляет из себя целый городок.

   В главном одноэтажном каменном здании, куда провёл меня капитан Тыртов, помещаются, если можно так выразиться, розничные склады, из которых идёт выдача вещей офицерам и нижним чинам.

   Каждый склад помещается в отдельной комнате, заставленной деревянными полками от пола до потолка с проходом между ними.

   Первый склад, в который я вошёл, был "посудный".

   В нём было не много предметов хозяйственного обихода: чайников, чашек, стаканов, фляг и проч.

   - На этот отдел, - сказал мне капитан Тыртов, - к сожалению, обращено мало внимания. Ведь склад Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны существует, как известно, большею частью на пожертвования частных лиц, а жертвователи почему-то не считают необходимыми для воинов вещи для хозяйственного обихода. В этом случае они очень и очень ошибаются...

   Затем идёт отдел книг, икон, письменных принадлежностей.

   В числе книг, раздаваемых офицерам и нижним чинам, находится сочинение Зайончковского: "Оборона Севастополя"; книга эта прислана Государем Императором.

   Среди письменных принадлежностей обращают на себя внимания присланные Государыней Императрицей Александрой Фёдоровной "письма для безграмотных".

   Это напечатанные бланки, составленные в очень трогательных выражениях, вполне приноровленных к чувствам русского солдата.

   В нём надо только "сестре милосердия" или грамотному товарищу заполнить места для собственных имён, и письмо на родину готово.

   В этом же книжном отделе есть кисеты, табак, гильзы и даже одна балалайка.

   Целый ассортимент белья и халатов для больных.

   - В этот отдел, - сказал мне капитан Тыртов, - пожертвования стекаются чрезвычайно обильно... Да и вообще, есть очень любопытные жертвы. Так недавно один крестьянин прислал две бутылки наливки для Е. И. Алексеева и А. Н. Куропаткина с трогательными надписями. Наместник, во время посещения склада 19 июля, взял сам адресованную ему бутылку.

   Мы обратили внимание, что многие полки в отделах пусты, и заметили об этом нашему симпатичному спутнику.

   - Это только доказывает, что склад работает успешно, - улыбнулся он, - не успеваем приносить вещи из кладовых, как они уже разбираются... Каждую неделю мы снабжаем всем необходимым как прибывающие части, так и эвакуируемых больных и раненых. По моему мнению, идеал подобных складов - пустота!

   Я не мог не согласиться с этим остроумным тезисом.

   В складе во время моего посещения кипела работа - распаковывались тюки сёстрами милосердия и распределялись по отделам пожертвования.

   Обращает на себя внимание слуга при складе - красавец индус Кара-Синга.

   Говорят, что он заставляет биться усиленно сердца многих харбинских дам.

   Мы перешли в аптечный отдел склада.

   Заведует этим отделом провизор Д. Я. Блюменталь, помощником у него г-н Швецов, брат доктора Швецова, попавшегося в плен к японцам под Тюренченом.

   Отдел этот устроен образцово, масса лекарственных запасов, перевязочных средств, хирургических инструментов и т. д.

   На эту часть здания, как мне сообщили капитан Тыртов и Д. Я. Блюменталь, было в конце апреля вооружённое нападение китайцев.

   Следы их пуль до сих пор видны в дверях и окнах отдела.

   Д. Я. Блюменталь контужен в шею.

   Рядом с аптечным отделом помещается роскошно устроенная, как по внешней отделке, так и по огромному комплекту лекарств и хирургических инструментов "Царская аптека". Здесь, между прочим, капитан Тыртов рассказал мне любопытный эпизод с конфискованными в аптекарских магазинах и аптеках Харбина, содержимых японцами, лекарствами.

   Японцам было предложено выехать, товары их были конфискованы, и Д. Я. Блюменталю было предложено исследовать лекарства... Опыт им был произведён над собакой, которой был дан порошок хины... Собака околела. Оказалось, что все лекарства были отправлены японцами примесью стрихнина и других ядов...

   Затем мы вместе с капитаном осмотрели многочисленные сараи, построенные из гофрированной жести.

   В этих сараях хранятся всевозможные пожертвования, платье, бельё, табак, сигары, консервированное и стерилизованное молоко, консервы, носилки для раненых, костыли, палки, словом, перечислить всё их содержимое не представляется возможности.

   В этих сараях помещаются, впрочем, и склады "Красного Креста", которыми заведует тот же капитан Тыртов.

   В сараях также кипит усиленная деятельность - там отбирают и упаковывают предметы для рассылки в части на передовые позиции.

   Я простился с капитаном Тыртовым и поблагодарил его за любезное сопровождение по этому интересному учреждению и за сделанные им разъяснения.

   Для нужд действующей армии решено, как известно, устроить военные огороды.

   Главный из таких огородов, по количеству отведённой для него земли, находится в полуверсте от Харбина.

   Я отправился на эти огороды.

   Въезд в них, по случаю предполагавшегося посещения наместника, за внезапным его отъездом из Харбина несостоявшегося, украшен двумя арками из зелени с национальными флагами.

   Тут же построена очень хорошенькая беседка, подъехав к которой, я застал в ней заведующего "военными огородами маньчжурской армии" - таково их официальное название, небезызвестного А. В. Герцыга.

   Он любезно принял меня, познакомил со своим помощником, студентом новороссийского университета г-ном Шиттом, заведующим огородом в Иоамини.

   В его сопровождении я объехал верхом огромную площадь военных огородов.

   В Харбине эта площадь равняется 80¥ десятинам.

   Картина этого огромного пространства огородной земли очень внушительна, хотя нельзя сказать, чтобы всходы овощей особенно были сильны.

   Я откровенно высказал это А. В. Герцыгу, когда мы вернулись в беседку.

   - Это происходит оттого, - сказал он, - что мы нынешний первый год работаем при исключительных неблагоприятных условиях. Во-первых, только 10 мая прибыл первый вагон с семенами и орудиями, а во-вторых, у нас не было совершенно дождей. Периодических дождей в нынешний год, видимо, не будет совсем... Мы ждём дождичка, как манны небесной... Если его не будет - всё сгорит...

   - И вам придётся, пожалуй, петь:

  

   И зачем было огород городить,

   И зачем было капусту садить...

  

   - пошутил я.

   - Пожалуй, что и так... - согласился со мной А. В. Герцыг.

   Затем разговор перешёл на самую организацию военных огородов маньчжурской армии.

   - Дело это огромное и, несомненно, полезное! - сказал А. В. Герцыг. - Все эти огороды в Маньчжурии занимают площадь в 171 десятину, из них в Харине - 80¥ десятин, в Яомыни - 54¥ десят., в Гунтулине - 18 десят., на реке Сунгари 14¥ десятин и в Ашихэ - 3¥ десятины.

   Я простился с А. В. Герцыгом, пожелав ему с успехом кормить действующую армию овощами.

   Прямо с "военных огородов маньчжурской армии" я уехал в городской питомник.

   Это учреждение уже, так сказать, совершенно "мирное".

   В нём разводятся деревья и цветы для будущего украшения растущего не по дням а по часам города Харбина.

  

   Вопрос о душевных заболеваниях во время войны интересовал меня и ранее в Петербурге.

   Я беседовал на эту тему со многими психиатрами, но разрешить его здесь на месте, так сказать, на театре войны, было ещё более интересно.

   Поэтому, узнав, что при 1 сводном госпитале существует отделение для душевнобольных, которым заведует петербургский психиатр, известный деятель в попечительстве о глухонемых, доктор медицины Е. С. Боришпольский, я поспешил посетить этот госпиталь и его отделение.

   1 сводный госпиталь находится в самой людной части гор. Харбина, за большим мостом через Сунгари, соединяющим так называемый "Новый Харбин" с "Пристанью", исключительно торговою частью города.

   Он состоит, как и другие сводные госпитали, из четырёх бараков и ряда домиков, где помещаются офицерские отделения, канцелярия, квартиры врачей и служащих, приёмной и проч.

   Госпиталь этот находится в заведовании чисто русского человека д-ра мед. Глаголева и поставлен действительно образцово.

   Здесь я снова видел поразительные выздоровления раненых навылет пулями в грудь и живот.

   Таков, например, рядовой 3 восточносибирского полка Филипп Желтиков, раненый при Вафангоу, рядовой 139 моршанского полка Август Фишер и т. д.

   - Настоящая война, - сказал мне д-р Глаголев, - замечательна тем, что даёт очень незначительный процент раненым, которым необходимо производить ампутации.

   - А где у вас отделение для душевнобольных? - спросил я.

   - Это дальше, в самом крайнем флигеле... Сначала душевнобольные помещались здесь ближе, но оказалось для них очень шумно, а потому они были переведены в более тихий уголок...

   В сопровождении смотрителя госпиталя я отправился в отделение для душевнобольных.

   Мы ехали мимо целого ряда маленьких домиков, среди которых, на правой руке я увидал уже почти готовое, довольно обширное каменное здание.

   - Что это такое?

   - Это "Царская баня", т. е. баня для солдат, строящаяся на личные средства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны.

   Постройка её стоит 35.000 рублей.

   Наконец, сделав довольно большой конец, мы остановились у крайнего флигеля.

   В нём-то и помещается отделение для душевнобольных нижних чинов и офицеров.

   Это очень чисто содержимый флигелёк, состоящий из коридора и пяти комнат-палат.

   В день моего посещения больных было 19 человек - 14 нижних чинов и 5 офицеров.

   В самой задней отдельной комнатке домика помещается полковник С., в настоящее время произведённый в генерал-майоры.

   Он ранен в левый глаз с повреждением передней части мозга.

   Я повидался с ним.

   Несчастный производит тяжёлое впечатление.

   Он видимо находится в страшно угнетённом состоянии, и со слезами в левом глазу, правый скрыт повязкой, лепечет чисто по-детски:

   - Вы, дяденька, пришли навестить меня... Это хорошо, очень хорошо... Ведь я генерал... У меня было три человека и тридцать пушек, и японцы от меня бежали, а теперь меня посадили, дяденька, в каюту и везут... Я не знаю, куда везут...

   Слёзы катятся градом из здорового глаза больного.

   - Как вы себя чувствуете?

   - У меня в голове было три пьявицы, одну из них вытащили, а две остались...

   И снова слёзы и слёзы.

   Я не выдержал и тихо вышел из комнаты страдальца.

   Встреча с заведующим отделением доктором Е. С. Баришпольским несколько отвлекла меня от тяжёлого впечатления только что виденной картины душевных страданий доблестного генерала.

   Я знал доктора Боришпольского ещё до Петербурга, а потому встреча на далёкой чужбине была более чем сердечная.

   Прежде, всего, конечно, я спросил о больном С.

   - Шрапнелью он ранен в голову, причём произошло поранение левого глаза и передней части левой лобной доли мозга, где залегает, как прежде думали, характер человека, а теперь дознано, что в этой части мозга сосредоточена вся психика человека и двигательные центры речи... Поэтому С. превратился в совершенного ребёнка. Он всех называет "дяденька" "тётенька", все предметы называет уменьшительными именами, он очень упрям и капризен, и ранее он доставлял мне много хлопот и забот... Кроме того у него наблюдается "эмпастическая афазия" и "парафазия".

   - Что это значит?

   - При "эмиастической афазии" человек забывает название предмета, он напишет вам его название, укажет на него, но произнести это название не в состоянии, а при "парафазии" больной один предмет называет другим.

   - Это всё неизлечимо?

   - Почему неизлечимо? Напротив, очень и очень излечимо, и С. теперь поправляется. У него происходит всасывание в поражённой части мозга... Левого глаза он, действительно, лишится...

   - Много наблюдается в армии душевных заболеваний?

   - Ежедневно бывает 2-3 заболевания.

   - Куда вы направляете больных?

   - К нам на помощь приходит образцово, благодаря энергичной деятельности полковников Дементьева и Климовского, организованная эвакуация душевнобольных. Эвакуационный поезд отходит через каждые десять дней и доставляет больных до Москвы. Нижние чины помещаются в вагонах третьего класса, снабжённых тюфяками, бельём, посудой, сахаром, чаем, а офицеры размещаются в купе второго класса... Поезд сопровождает врач-специалист, фельдшер-санитар и большое количество прислуги, по расчёту: на спокойного больного - два человека, а на буйного - четыре.

   - А какого режима вы держитесь здесь... У вас нет, как я вижу, ни решёток, ни замков...

   Действительно, все больные ходят свободно, все двери палат не заперты.

   - Да, я придерживаюсь двух английских принципов при лечении душевнобольных... Один из этих принципов гласит: no restrains [англ. No restrains - Нестеснение.], а другой - open doors [англ.- Открытые двери.]. С 20 марта, т. е. того времени как я заведую отделением для душевнобольных в Харбине, я ни разу не употреблял так называемую "смирительную" рубашку, хотя были больные и с припадками буйства; я предпочитаю, чтобы их держали служителя. Военное начальство, в этом случае, оказалось очень отзывчиво на мои просьбы и дало мне много прислуги. У меня прислуги до 20 человек.

   Здесь очень много наблюдается так называемых "эпилептических психозов".

   Объясняется это той же концентрацией неблагоприятных условий, при которых эпилептические припадки усиливаются и учащаются... Таков ряд душевных заболеваний, вызываемых войной "посредственно".

   - Значит есть заболевания, вызываемые непосредственно?

   - Да, пример полковник С., которого вы видели. К непосредственно вызываемым войной психическим заболеваниям относятся те, которые происходят от травматического повреждения головы и спинного мозга... Повреждения последнего происходят не только от неприятельских снарядов, но и от ушибов спинного хребта камнями... В то время когда отряд взбирается на сопки, следующим за первыми рядами приказывают прикрывать голову скатывающихся вниз камней... Но камни часто с большой силой ударяют в спины взбирающихся, осыпаясь с сопок при движении отряда, отчего происходят серьёзные ушибы спинного хребта и как результат психическое заболевание: истерии, невралгии и т. д.

   - Вы наблюдали за содержанием бреда душевнобольных?

   - Да, и очень внимательно...

   - Вероятно он касается военных событий, сражений с японцами и т. п.

   - Далеко нет! Из случаев бреда, которые я наблюдал, только два было типичных бреда - один у штабс-капитана Z - который в бреду бил японцев, одного больного, а другого маленького, которые постоянно являлись перед ним, а второй - у одного 19-ти летнего добровольца, которому казалось, что японцы ползут к нему под ноги и он давит их целыми массами. В общем же чаще всего, как я уже говорил вам, наблюдается бред самообвинения. Бреда страха перед врагом я не наблюдал ни разу.

  

   К пассажирскому поезду прицеплен маленький товарный вагон, украшенный красным крестом.

   Этот вагон почти незаметен в составе поезда.

   А между тем он несёт в Россию первую крупную жертву сухопутной русско-японской войны - тело убитого 18 июля генерала графа Фёдора Эдуардовича Келлера, в самом начале войны сменившего генерала Засулича в командовании "восточным отрядом".

   "Восточный отряд" представлял из себя одну из крупных частей русской армии, которой выпало на долю сдерживать наступление главных сил армии японской, после перехода последней через Ялу и битвы под Тюренченом.

   И покойный генерал с честью, успехом и несомненным стратегическим талантом вплоть до своей трагической кончины впереди своих войск исполнил эту задачу.

   18 июля его не стало!

   Вагончик с красным крестом более чем скромно уносит его прах на дальнюю родину к осиротевшей вдове, графине М. А. Келлер.

   Его сопровождает его единственный сын, едущий в купе I класса, бывший корнет-кавалергард, а ныне нежинского драгунского полка, стоящего на южном фронте под командой генерала Бильдерлинга, у которого молодой граф Александр Фёдорович Келлер состоит ординарцем.

   Я ранее ещё познакомился с графом в Харбине.

   Крайне неловко было при первом знакомстве расспрашивать подробности постигшего его тяжёлого горя.

   Но совместная дорога сближает, и встретившись снова с графом на станции Маньчжурия и совершая оттуда путь в одном вагоне, мы сошлись и разговорились.

   - Вы провожаете тело вашего батюшки до самого имения Сенницы в Рязанской губернии? - спросил я.

   - Нет, только до Иркутска...

   - А оттуда?

   - Оттуда вагон останется на попечении двух денщиков моего отца, которые едут со мною... Кроме того я телеграфировал, чтобы гроб встретили в Челябинске некоторые из родственников.

   - А вы возвратитесь на войну?

   - Конечно! Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы я поступил иначе...

   - А ваша матушка? Разве вы не думаете, что потеряв мужа, её горе усугубится мыслью, что и её единственный сын находится в постоянной опасности?

   - Всё это я понимаю, но это неизбежно, раз мой отец находился на военной службе, а я состою на ней, это был его долг, а теперь это долг мой...

   - Всё это так, но жена и мать...

   - Жена и мать солдата должна быть готова к этому... Я думаю даже, что мимолётное свиданье со мною и новая разлука для матушки будет тяжелее...

   - Это-то конечно, но я думаю, что ввиду постигшего несчастья, вы могли бы совсем не возвращаться на войну...

   - На это я никогда не соглашусь.

   - Скажите, граф, у вас есть желание отомстить японцам за смерть вашего отца? - спросил я.

   - Вообразите, этого чувства во мне нет и следа, да я думаю, что появление его было бы нелогично... Если бы мой отец был убит кем-либо не во время войны, по чувству злобы или с корыстною и иною целью, конечно я бы мог желать отомстить убийце, но на войне японцы лишь исполняли свой долг, и отец точно также, если не сам убивал, то это делалось по его распоряжению... Мне думается, что если, бы судьба впоследствии столкнула меня с человеком, по приказанию которого стреляли в моего отца, я не мог питать и не питал бы к нему ни малейшей злобы... Я не скажу, чтобы я не хотел иметь случай убить японского офицера, или генерала, я это сделал бы с удовольствием, исполняя этим свой долг солдата... Чувство мести к японцам у меня вызывает не смерть моего отца, страшно меня поразившая, а их зверство с ранеными, их глумление и надругание... Вот за что я готов мстить им, а смерть отца - это такой естественный факт войны... И я думаю, что не один я так чувствую... У меня есть для этого поразительный пример, это случай с моим родственником князем Радзивиллом. Он во время англо-бурской компании сражался добровольцем в рядах англичан, и во время одного из сражений один бур выстрелил в него на столь близком расстоянии, что князь Радзивилл запечатлел в своей памяти лицо своего врага. Князь был ранен в бок, и рана была настолько опасна, что он пролежал несколько месяцев... После войны судьба столкнула князя Радзивилла с этим буром, стрелявшим в него, заграницей... Они познакомились и даже дружески позавтракали вместе в ресторане... Война порождает между людьми иные счёты!..

   - Куда был ранен ваш отец?

   - Спросите лучше, куда он не был ранен? В него попала шрапнель, причём он был ранен тридцатью шестью пулями, в грудь, в живот, в обе руки и обе ноги, а дистанционная трубка снаряда врезалась ему в левую сторону груди. Из висевших у него на шее на золотой цепочке образков, пять были повреждены пулями, а на одном оттиснулся отпечаток золотой цепочки.

   - В официальном сообщении было сказано, что он жил двадцать минут...

   - Это ошибка... Он был убит на месте... Рядом с ним стоял на верху сопки - это было у Ляндинсяна - начальник его штаба полковник Ароновский. Силою взрыва шрапнели он был отброшен далеко от отца... В это время поднимался на сопку ординарец отца, сотник Нарышкин, и вдруг увидел столб пыли и падение двух офицеров. Полковник Ароновский, по счастью, не раненый и не контуженный, вскочил и крикнул: "Генерал убит, носилки!.."

   - На войска это известие, вероятно, произвело страшное впечатление? - спросил я.

   - Да, солдаты отца очень любили, и его смерть действительно, поразила их... Мне рассказывали любопытную подробность. У отца как будто было какое-то тяжёлое предчувствие... Когда он вместе с полковником Ароновским подошёл к подножию сопки, на которой ему суждено было найти смерть, он остановился как бы в раздумье, но затем махнул стеком - английским каучуковым хлыстом - и стал подниматься...

   - Где вы получили известие о смерти вашего отца?

   - Я был в это время в Ляояне... Мне сообщили, что отец тяжело ранен... Я поскакал к Ляндинсяну и сделал этот путь в шесть часов... На месте я узнал роковую истину... Тело отца пришлось положить в тяжёлый деревянный китайский гроб. На крышку его положили шашку, шапку и ордена, и понесли на руках до этапа. Начальник этапа хотел для дальнейшей перевозки тела дать лафет, но ввиду того, что бой продолжался, и каждое орудие могло пригодиться, гроб поставили на артиллерийскую фуру и повезли в Ляоян. Торжественна и умилительна была картина, когда печальный кортеж проезжал мимо 2 бригады 35 дивизии. Все солдаты обнажили головы и перекрестились как один человек. Выражение этих простых русских лиц красноречиво говорило о состоянии их души, и той печали, которую они испытывают. Гробу были отданы воинские почести. По прибытии в Ляоян мне с трудом удалось достать цинковый ящик, в который поставить гроб. Цинковый ящик, в свою очередь, поставлен в деревянный, и в таком виде гроб поставлен в вагон и препровождается в Россию.

   Разговор перешёл на другие, менее печальные темы.

   Я никогда не встречал среди представителей нашей гвардии более симпатичного, более милого, более привлекательного человека, и вместе с тем увлекательного рассказчика, как граф Александр Фёдорович Келлер.

   Несмотря на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия - ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно - он не только свободно говорит и читает на трёх языках: французском, немецком и английском, но успел прочесть на них очень много, знаком с русской и иностранной литературой, со всеобщей историей, философскими учениями и естественными науками, увлекается химией, физикой и оккультными знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.

   Наряду с этим он любит свой полк, с одушевлением говорит о полковой жизни, о праздниках и попойках.

   Словом, он не рисуется своими знаниями, столь разнообразными и редкими для молодого офицера - приобретение их было для него, видимо, не трудом, а удовольствием.

   Беседа коснулась обнаруженного нами в настоящей войне незнания сил противника.

   - Мне по этому поводу, - сказал молодой граф, - припоминается рассказ моего покойного отца, относящийся ко времени русско-турецкой войны. Он был тогда молодым капитаном генерального штаба, участвовал перед объявлением войны России Турции в сербско-турецкой войне вместе с М. Г. Черняевым, а ко времени объявления войны находился в Кишинёве. Раз в обществе нескольких генералов, среди которых был и М. И. Драгомиров, зашла речь о предстоящей войне. Генералы заявляли, что победить турок для русских войск пустое дело. "Какие они солдаты! Побегут после первого серьёзного натиска!" Мой отец решился возразить против этого мнения, сказав, что турки, насколько он успел с ними ознакомиться, очень хорошие солдаты и притом прекрасно вооружены. "Что вы там говорите?" "Это на вас с братушками турки могли нагнать страху, а не на наши войска!" - обрушились на отца генералы. Он, как младший в чине, принуждён был замолчать. Русско-турецкая война доказала, что отец был прав.

   Таким образом незнание сил противника для русских людей не новость.

   Россия слишком сильна, чтобы справляться о силах врага.

  

   Студент с.-петербургского университета А. А. фон Гагемейстер только что исполнил интересную миссию, для которой он прибыл на театр военных действий, и возвращается в Петербург.

   Миссия его состояла в раздаче подарков артиллеристам от "кружка помощи артиллеристам", организованного с самого начала войны в Петербурге вдовою генерала баронессой Е. В. Бильдерлинг и Е. А. фон Гагемейстером.

   Кружок тогда же начал собирать пожертвования для нужд артиллеристов на Дальнем Востоке, причём наибольшая доля труда и суммы жертв выпала на долю учредительницы кружка баронессы С. В. Бильдерлинг.

   Крупными жертвовательницами на это доброе дело были графиня Платер из Киева и графиня Баранцева из Варшавы.

   "Кружок помощи артиллеристам" кроме того, что задался целью собрать пожертвования деньгами и вещами, но и решил, чтобы пожертвованные и купленные на пожертвованные деньги вещи были доставлены по назначению и переданы из рук в руки.

   Это была благая мысль.

   С двумя вагонами, нагруженными подарками артиллеристам, А. А. фон Гагемейстер отправился из Петербурга в далёкий и трудный путь.

   Подарки эти состояли из белья, мыла, табаку, махорки, сахару, папирос, антисептических пакетов, книг для солдат, пожертвованных "обществом грамотности", макарон, табаку в кисетах, кожаного сапожного товару и инструментов для сапожного ремесла, подошв и кусков кожи для заплаток.

   В офицерских пакетах-подарках заключалось по шести штук и пар всякого белья.

   Кроме того для них же предназначались папиросы.

   А. А. фон Гагемейстеру удалось блестяще исполнить его миссию.

   Он был на всех передовых позициях в отрядах: покойного генерала Келлера, генерала Мищенко, генерала Зарубаева, генерала Штакельберг и полковника Леша.

   Небольшую часть подарков он раздал в Ляояне находящемуся там артиллерийскому полупарку.

   Я имел случай познакомиться с А. А. фон Гагемейстером.

   Это чрезвычайно симпатичный молодой человек в студенческой форме, весь исполненный горячим желанием послужить своей родине на поле брани.

   - Я хотел поступить вольноопределяющимся, но моя матушка воспротивилась этому. Я с радостью ухватился за поручение "кружка помощи артиллеристам", всё-таки надеясь принести некоторую пользу борцам на театре войны...

   Отрадно видеть такое патриотическое одушевление в богатом и независимом юноше.

   - Особенно оставались довольны солдатики, получившие ящики с сапожным товаром и инструментами, обрадовались очень книгам и кисетам с табаком. Некоторые кисеты были сшиты из бархата и шёлковой материи. Солдаты обыкновенно брали эти кисеты и говорили: "Так что, ваше благородие, дозвольте фельдфебелю отдать... Оченно нарядный". Я конечно дозволял, а затем уже сам обыкновенно выбирал самый красивый кисет и говорил: "Отдайте этот фельдфебелю"...

   - Какие выяснились особенные нужды нашей армии? Вам, конечно, это было виднее, - спросил я.

   - Я бы лично не решился вам ответить на этот вопрос, - отвечал мне А. А., - но у меня есть документ компетентного лица, а именно и. д. инспектора артиллерии маньчжурской армии генерал-майора Михеева, который вполне разрешит интересующий вас вопрос... Я покажу его вам...

   И А. А. фон Гагемейстер дал мне прочесть письмо генерал-майора Михеева, в котором последний горячо благодарит "кружок помощи артиллеристам" за присланные прекрасные подарки и перечисляет на случай вторичного присыла необходимые вещи.

   Вещи эти следующие: сапоги самых больших размеров, тёплые портянки, валенки, хотя бы не обшитые кожей, кожаные подошвы и лоскуты кожи для починки, сапожный товар и инструменты, полушубки, фуфайки, штаны стёганые на вате в верхней их части (для верховых), шерстяные перчатки, варежки, папахи, препараты против обмерзания; свиное сало, коллодиум в малых коробках.

   Для офицеров, по мнению генерала Михеева, необходимы: фуфайки, меховые перчатки, короткие полушубки, походные сумки с целлулоидовой пластинкой и компасом.

   Надо надеяться, что это указание генерала Михеева пригодится на будущее, так как не может быть сомнения, что пожертвования в "Кружок помощи артиллеристов", обставляющий такими солидными гарантиями доставку лепт добрых людей, потекут широкою волною.

   Я от души желаю ему этого.

  

   Ожесточённый бой на ляоянских позициях снова приковывает к этому городу внимание всего мира.

   Движение японцев на Ляоян не явилось неожиданностью. Его ожидало ещё в начале июня, когда из Ляояна начали массами уходить китайцы, игравшие в данном случае роль мышей на кораблях, которым предстоит опасность. Молва, как всегда, преувеличивала страхи.

   Говорили о намерении японцев окружить Ляоян и создать таким образом второй Седан.

   Всё это, конечно, относилось к области "вранья на войне", которое как известно, достигает геркулесовых столпов.

   Но люди с натянутыми до невозможности нервами всему этому верят.

   Я помню тревожную ночь на 9 июля, перед которой был возбуждён даже вопрос о переезде редакции "Вестника Маньчжурской Армии", помещавшейся в кумирне бога войны у западных ворот Ляояна, и типографии, находившейся в товарном вагоне в Тьелин.

   Наутро оказалось, что опасения были несколько преждевременны.

   Хорошим барометром служил в данном случае русско-китайский банк, который продолжал существовать в Ляояне.

   Но и он был с первых чисел июля наготове.

   В конце июля и редакция, и типография, и банк переехали в Тьелин, туда же стали вывозить все тяжести и запас, и там же искал себе помещения лазарет Красного Креста.

   Словом, Ляоян уже давно приготовился к встрече врага на позициях, которые, по отзывам знатоков фортификационного дела, представляют из себя последнее слово военной обороны.

   Тут имеются и окопы, и рвы, и волчьи ямы, и проволочные заграждения, и подземные мины и фугасы.

   Словом, не забыто ничего для встречи "жданных гостей", но...

   Об этом роковом "но" говорил мне один артиллерийский полковник, выдержавший четыре компании - русско-турецкую, ахалтекинскую, китайскую и нынешнюю - русско-японскую.

   - Но, - сказал он, - увы, все эти "последние слова обороны" теряют своё значение при современных дальнобойных орудиях и "математической стрельбе", которая практикуется японцами... Они разделяют обстреливаемую местность на квадраты и засыпают эти квадраты м