ПИСЬМА В. Ф. ХОДАСЕВИЧА Б. А. САДОВСКОМУ
Ардис
Послесловие, составление и подготовка текста И. Андреевой
OCR Ловецкая Т. Ю.
Магда Нахман - Юлии Оболенской:
"Сейчас читаю 2-ую часть Вильгельма Мейстера и думаю о том, и в романе и в его времени на очень высокой ступени взаимное человеческое общение. Т.е. дружба, знакомство всегда построены на самом значительном в человеке, на самых высоких сторонах ума и души, так что жизнь держится на высокой ступени напряжения сознательной волей и этим облагораживается весь человек и выявляется подлинная жизненная, необходимая сущность человека; все это создано сознательно, и это прекрасно, т.к. является подлинным творчеством жизни, углублением ее, расширением. Не знаю, понятно ли я говорю. Вспоминается почему-то отношение Владислава к тебе. Думаю, что ты коснулась с высоты такой же высокой точки в нем, которая для тебя достижима - и только она достижима. <...> Помню отзывы о нем Марины, Грифцова. Это был для них человек холодный, чопорный, равнодушный насмешник, мелкоозлобленный, с печатью безалаберной молодости, с пристрастием к ссорам и тяжбам. И вот опять он: искренний, с призванием к подлинной дружбе, умеющий хорошо возмутиться, постоять за других."
6-VII-1919
(На бланке журнала "Золотое руно")
Милостивый Государь Борис Александрович!
Сергей Алексеевич
1 просит Вас доставить ему возможно скорее рецензию о книге Кони.
Многоуважаемый Борис Александрович.
Очень признателен Вам за внимание. Буду, конечно, участвовать в "Русской молве"1 с удовольствием. Только я не совсем понимаю, что значит "Московская лит.[ературная] хроника". Входят ли сюда "вторники" в Кружке,2 "Эстетика"3 и т.д. Впрочем, первые же NoNo газеты, вероятно, мне это разъяснят. Нельзя ли, чтобы мне присылалсь "Рус. Молва"?
Бегать по газетчикам скучно, а за газетой в кот.[орой] пишешь, надо следить. Когда выйдет 1 No? Ведь, то, что случилось две недели назад, для газеты уже старо.
Пишу я сейчас нечто, подходящее ко времени святочному. Закончив, пришлю Вам. Пока же, изнывая под бременем перевода, который дня через три кончу, шлю стихи.4 Этого добра у Вас много? Ну, что делать. Стихи сейчас единственное мое достояние. Есть проза, да не для Вас: дрянь.
Если увидите Одинокого,5 то скажите, что я очень благодарен за книгу и за добрую на ней надпись. Но дело еще не в этом. Я дал в "Утро России" о ней рецензию6 строк в 80. Из нее сделали 23 строки, зачеркнув все мои похвалы, послужной список Одинокого и заключительные приветствия. За то кое-что они прибавили от себя. В результате - я объявил этим ослам, что нога моя не будет в ихней газете, но перед Одиноким мне все-таки стыдно. Скажите ему все это, и пусть он мне напишет, сообщив свой адрес. Он мне милее многих.
Борис Александрович! Не знаю, как начать! Но Вы сами знаете, как окрыляет перо и душу аванс! Деньги же нужны до зарезу. "Нутром хочется". Вот Вам цитата и буквальная истина вместе. Пятьдесят рублей сделали бы меня рабом Вашим во все дни. Строками же я Вас засыплю: возвращать будете и пощады запросите.
Ответьте о хронике, о пределах моей компетенции в сем отделе, о том, проклял ли меня Одинокий, если видел рецензию, и об авансе, вещи принятой в литературе вообще, а в газетах - в особенности.
Пока жму Вашу руку и остаюсь преданный Вам
P.S. Чады и домочадцы челом бьют: знают обхождение с редакторами.
Это вздор. Просто шлю привет.
7
Многоуважаемый Борис Александрович.
Большое спасибо Вам за скорое напечатание стихов, за рекомендацию меня Чайкиной1 (ей пишу) и вообще за память. Рассказ Вам не пришлю сейчас, ибо он не кончен, и значит - поздно.
Вот Вам сплетни и отчет о Северянине в Эстетике.2 Дурылин меня от Вашего имени "стрекал". Буду стараться: только печатайте!
В Москве скука и "никаких делов". Кончится тем, что осенью выпущу книгу стихов и перееду в Петербург, хоть я его и не люблю.
Ну, будьте здоровы. Жму руку.
P.S. А почем мне платят? Одинокий меня убил: пишет что ему за стихи дают по рублю.
(На обороте письма пометка карандашом, дрожащим почерком Б. Садовского - 21 дек. 1912).
Многоуважаемый Борис Александрович.
Я хочу попросить у Вас дружеского совета: как поступить в нижеследующих обстоятельствах.
Есть у меня два рассказа, из которых, сколько ни переделывай, ничего путного не выйдет. Напечатать их мне не стыдно, но посылать в приличные места стыдно. Между тем, "Голос Москвы"1 предлагает мне за них хорошие деньги (вернее - за один из них). Так вот: если однажды напечататься там под своим именем (они этого требуют) - то не выйдет ли истории вообще и с "Русской молвой" в частности? Вы понимаете, что скандалиться я не хочу и за деньги.
Вы печатались в Голосе Москвы в гораздо более "роковые минуты" мира,2 но это было давно. С другой стороны, газетка полевела. Но кадеты, которые, Вы сами знаете, ничем не хуже октябристов, - владеют всеми газетами и журналами, а я боюсь, напечатавшись один раз в "Г.М.", навсегда или надолго вылететь отовсюду, и в том числе из "Р. Молвы", которою дорожу, т.к. в ней приходится иметь дело с Вами, а не с газетчиками.
Пожалуйста, ответьте, что думаете обо всем этом. Уж очень меня запугал Витольд.3
И еще дело. Предстоят две-три театральных постановки, о которых стоило бы написать (пьеса Толстого и еще кое-что). Пригодится ли это "Молве" и нельзя ли прислать мне корреспондентский билет, ибо ходить в театр за деньги не в моих принципах? Есть у меня билет из "Аполлона" (старый), да в театрах мало чтут толстые журналы. Кроме того, неудобно пользоваться билетом Аполлона, а писать для Вас.
Скорым ответом на все сие весьма обяжете преданного Вам и поздравляющего с наступающим праздником
23 дек. 912
P.S. Относительно "Голоса М". Ответ Ваш будет для меня законом, но самый вопрос мой обязательно сохраните в тайне.
Многоуважаемый Борис Александрович.
22 числа Вы мне писали, что я, вероятно, уже получил деньги. Но я их не получал до сих пор. Очевидно, вышла какая-нибудь путаница; поэтому у меня к Вам большая просьба: скажите, чтобы мне выслали их поскорее (хотелось бы получить к 31 числу: я без денег) и похлопочите о следующем: нельзя ли кстати заплатить мне и за то, что было напечатано в Рождеств. номере? Итого, за 2 стих, и 2 заметки мне причитается по сообщенной Вами расценке приблизительно (слово "приблизительно" вставлено сверху строки) 31 рубль. Это не так много, чтобы нельзя было заплатить вне установленных сроков. (Вероятно, в "Р.М." платят 5-го и 20-го?). Тем более, что из этих 31 рубля рублей 12 должны были быть высланы раньше.
Простите, что затрудняю Вас, но уж очень нужны деньги.
Получили ли Вы письмо мое относительно Голоса Москвы? Я послал его на прежний Ваш адрес и весьма интересуюсь ответом.
Что значит подгонять заметки к субботам? Чтобы высылать их к субб. - или же чтобы их по субботам печатать? Последнее неудобно, ибо эстетика (вещь важная!) бывает по четвергам. В пятницу я могу писать, и Вы получите материал только в субботу. Разъясните.
Ответьте также о театре. Тут предстоит кое-что небывалое. Писать ли? Входит ли сие в "Литер. хронику", Вами мне врученную. Простите, если что в этом письме бестолково: спешу отправить его, чтобы завтра оно могло дойти к Вам. Жму руку.
Если деньги вышлют даже 29-го, то я получу их 31 утром, и будет веселие. Иначе - плач.
Что думаете о моих писаниях? Так ли?
Дорогой Борис Александрович.
Мне, признаюсь, прискорбен уход Ваш из "Молвы"1: пошатнусь. За Вас же, конечно, радуюсь: трудно человеку знаться с газетой.
"Галатее"2 обрадован искренне и чем смогу - помогу ей. Я что-то принялся писать стихи. Лирика меня одолевает. Если приедете в Москву, передам их Вам при свидании. Если нет - пришлю, когда накопятся.
Здесь такая тоска, какой еще не бывало. Еще беллетристы где-то там похлопывают друг друга по животам и прочему, а поэтов совсем не видать: притаились.
Написал я Тырковой3 письмо и послал переводной рассказ (из Мериме) 4, но ответа еще не получил.
В ПБург же собираюсь, да видно не соберусь: денег нет.
Вот стихи, которые написал я почти всерьез.
На даче
Хорошо бы собаку купить.
Ив. Бунин
Целый день твержу без смысла
Неотвязные слова.
В струйном воздухе повисла
Пропыленная листва.
Ах, как скучно жить на даче,
Возле озера гулять!
Все былые неудачи
Вспоминаются опять.
Там клубится пыль за стадом,
А вон там, у входа в сад,
Три девицы сели рядом
И подсолнухи лущат.
Отчего же, в самом деле,
Вянет никлая листва?
Отчего так надоели
Неотвязные слова?
Оттого что слишком ярки
Банты из атласных лент,
Оттого, что бродит в парке
С книгой Бунина студент...
Нюра Вам кланяется и говорит, что это "Сатирикон".5 А я думал, что это юбилейный дар академику.
Дорогой Борис Александрович!
Сегодня был я у Вал. Як.1 Стихов он мне не дал, ибо, оказывается, у него договор со Струве.2 По этому договору все его стихи принадлежат Русской мысли, которая их оплачивает, но не печатает. Вал. Як. мне говорил, что у него сейчас идет переписка о расторжении договора, но когда и чем она кончится - неизвестно. Этому можно верить, п.ч. еще третьего дня Машковцев сообщал мне слово в слово то же самое.
Кожебаткина3 я не видел, он где-то носится. Но все слухи упорно клонятся к тому, что "Мнемозины"4 не будет. Недели 3 тому назад он мне говорил, что Брюсов его от журнала отговаривает; сам он тоже отмалчивался. Я лично почти уверен, что слухи верные. Во всяком случае, если Мнемозина и осуществится, то не скоро.
Приезжал в Москву Городецкий.5 Об акмеизме лепетал невразумительно.
Я бы на месте Гумилева Вас живьем съел, а он заигрывает. Наставьте ему за это рога.6
Стишки мои печатайте, коли хотите, но подпись должна быть другая: Елисавета Макшеева.7
Не Бунина, поверите, страшусь, но юмористики. Да и надо же дать какую-нибудь работу будущим биографам: пусть поспорят, я или не я.
Кланяйтесь, пожалуйста, Одинокому. Господи, да когда же я ему напишу?
Когда станет выходить Галатея? Успею ли я Вам прислать для нее стихи?
Будьте здоровы и приезжайте в Москву: напьемся. Нюра Вам шлет привет. Искренне Ваш
Дорогой Борис Александрович,
затруднять Вас - становится у меня чем-то вроде дурной привычки, от которой и хочу, да не могу отделаться.
Дело же вот в чем. Послал я А. В. Тырковой переводной рассказ (Мериме Федериго), было это еще 12 января, но до сих пор о судьбе его не извещен. Если у Вас с "Р.М.", или с Тырковой, отношения добрые и вообще, если это для Вас не неудобно и не слишком хлопотно, - разузнайте, как и что. Ежели он им не годится или не нравится (Мериме был писатель славный) - то пусть бы я получил хоть рукопись или нельзя ли ее куда-нибудь пристроить?
О Москве рад бы Вам посплетничать, да ничего нет, хоть шаром покати. Шершеневич книгу стихов выпустил.1 Дрянь, лоскутное одеяло какое-то, попурри.
Будьте здоровы. Если исполните мою просьбу, очень обяжете.
Нюра Вам кланяется. Она очень больна: воспаление легких и плеврит вместе. Очень понравилось ей начало Вашей повести в Рус[ской] мысли.
2 А я не буду читать, пока не кончится: не умею читать помесячно и из-за этого вечно отстаю от литературы. Искренне Вас любящий
Семь бед - один ответ: не спросите ли у Чацкиной, хочет ли она печатать роман Здеховского, который я ей предлагал.
Авторизацию я уже получил. Попросите ее меня известить. Ей-Богу, совестно Вас затруднять! Не затрудните ли Вы меня чем-нибудь? ВХ
Дорогой Борис Александрович.
Вот Вам дословный перевод письма:
(Далее следует перевод с польского письма Б. Садовскому от женщины, жены литератора. Она благодарит Б. Садовского за помощь, оказанную ей в Москве. Ходасевич делает короткую приписку.)
Спасибо Вам за хлопоты. Письмо от Чацкиной я получил. Гуревич1 напишу нынче же.
Когда приедете в Москву, приходите непременно. Есть и у меня заграничные планы, да не знаю, осуществятся ли. Выяснится это через месяц, который проведу в трепете: уж очень хочется поехать.
Будьте здоровы. Нюра Вам очень благодарна за добрые пожелания. Она встала сегодня.
7 февраля 913
Москва
Поклонитесь, пожалуйста, Ремизову.2 Чтобы так трудно жилось, как ему, надо быть очень хорошим человеком, - уверяю Вас. У мерзавцев все идет как по маслу.
Дорогой Борис Александрович.
Не только помню о "письменном" долге, но и вообще рад с Вами побеседовать. Хотите ли московских новостей: они не велики.
В четверг на Фоминой милый мальчик Бернер читал в эстетике реферат о грядущих судьбах и прочем.1 Вздор молол даже удивительный. Никак я не ожидал, что он такой глупеныш. Вал. Як. оборвал ему уши. Он чуть не плакал (буквально) и в припадке отчаяния заявил, что "Брюсов вечно все подтасовывает". Тот, кажется, даже не рассердился.
В минувший понедельник Тастевен2 читал публичную лекцию о новых течениях. Я ему возражал и (что поразительно!) даже не плохо: футуристам загнул салазки.
Затеял я нечто: оно может мне принести: 1) удовольствие работы 2) монеты и 3) печальную славу черносотенца, вроде Вашей. Сообщу Вам по секрету тему: принц Гамлет и император Павел.3 Я о Павле читал порядочно, и он меня привлекает очень. О нем (психологически) наврано много. Хочется слегка оправдать его. Стал я читать, удивляясь, что никому не приходило в голову сравнить его с Гамлетом. И вдруг узнал, что в 1781 г., в Вене, какой-то актер отказался играть Гамлета в его присутствии. Нашел и еще одно косвенное подтверждение того, что кое-кто из современников догадывался о его "гамлетизме". Потомки произвели его в Идиоты и Изверги. Если голод не помешает - летом переработаю. Если мысли мои подтвердятся - осенью выступлю с "трудом". Но пожалуйста, - никому об этом ни слова: у меня украли уже несколько тем.
Что Вы делаете, т.е. пишите, и главное - как живете? Я потому говорю: главное - что писать по нынешним временам стали все, - а вот ты поди поживи! Живем-то одни мы, старики. Когда в Москву?
Думаете ли Вы, что я могу обойтись без просьбы? Дело вот в чем. Я еще 11 апреля послал Чацкиной несколько стихотворений "на выбор", как она просила. Она до сих пор молчит, и я не знаю, какие мои стихи пойдут в ее журнале, какие не пойдут. А я бы их куда-нибудь отдал (т.е. которые ей не нравятся).4 Спешу, ибо осенью хочу издать книгу.
Если будете ей писать - напомните обо мне.
Ну, будьте здоровы и пишите любящему Вас
P.S. Тяжелые для Вашего сердца вести сообщит Вам Нюра на обороте сем или отдельным посланием: не знаю, ибо сейчас ее нет дома.
(Бланк телеграммы. В Ковров - из Кускова. Недатированный.)
Конечно ждем очень рады Ходасевичи
Простите, дорогой Борис Александрович, что отвечаю Вам с запозданием: то дела, то так ерунда какая-нибудь.
Декольте-Маяковский (какая отличная фамилия для шулера!), пожалуй, не хулиган, а просто кабафут. Они теперь ходят табунком: Ал. Брюсов,1 Ал. Койранский,2 еще какая-то тля газетная и он. Говорят, рубаха-парень, выпить не дурак, человек компанейский и "без претензий". Вот бы нам с Вами сделаться без претензий! Шут с ним! Об Эстетике Вы не правы. Очищать ее не к чему, поздно. Надо оставить ее Гиршманам,3 любящим искусство адвокатам (Муни говорит, что все они, достигнув шеститысячной практики, начинают неудержимо "любить искусство") и прочей публике. Заведемте-ка свою, да не у милейшей Анны Александровны, а при "Галатее", к которой перехожу.
Надо ее начинать не с января, а осенью, чтобы открыть сезон, а не затеряться в числе прочих литературных дел. Тогда весь год московский пойдет под нашу музыку, иначе - скучнее, т.е. хуже.
Напрасно Вы покушаетесь на целых 12 тысяч. Ведь не кирпичи будем издавать. Гонорары платить необходимо: это единственный способ заставить поверить в долговечность журнала, а следовательно и "уважать" его. Пусть не говорят: "знаем, на 2-ом No кончится!" Но гонорары должны платиться в половинном размере, дескать - половина деньгами, а половина - высокой честью сотрудничать в "Галатее".
Разделите-ка 6 тысяч на 12: будет 500 руб. в месяц. Что-нибудь получим же, если не по подписке, то за продажу отдельных No.
Кроме того, легче со временем выклянчить еще тысченку, чем достать сразу такую уйму. Если журнал пойдет хорошо (в литературном, а не каком-нибудь торгашеском смысле), то я сам, м.б. через брата,4 смогу кое-кого наказать на субсидию.
Бога ради, не запрашивайте много: спугнете. А еще охотник!
Цинические сии соображения простите мне, ибо простятся на небесах. Не о себе хлопочу, а о матушке Российской словесности. Знаете ли, что скоро настанет пора именно нашего возраста людям ею владеть? У меня руки чешутся.
Тут всего не напишешь. Приезжайте в Гиреево. Сядем и станем подробно, до мелочей, выяснять разные вещи.
Нельзя быть литературной улицей, но и орхидеями не прокормишь Пегаса: только желудок ему испортишь. Журнал должен быть веселый, а не скучный. Очень хорошо удалиться "в катакомбы, в пустыни, в пещеры",5 - но издавать "Катакомбный Вестник" ни к чему.
Да приезжайте скорее. Скучно. Великий Маг6 со мной чрезвычайно мил, особенно после разных Маяковских и Бернеров. Понял, что лучше "злой Ходасевич", чем почтительный Бернер.
Для "Галатеи" есть у меня две-три темы - пальчики оближете. Давайте ее начинать. Щекочите мецената, приезжайте в Москву и давайте говорить о формате, шрифте, о всякой ерунде, знаменующей, что журнал уже
есть. Ей-Богу, не терпится. Будьте здоровы, пишите чаще, не ленитесь. Жму руку.
Гиреево
25 мая 913
Нюра пишет на обороте. Бальмонт обходителен. Меня почтил, но, кажется, не поумнел. Стихи читал на своем "юбилее"7 просто ужасные. Поклонники кисли, я зевал во всю глотку.
Милый Борис Александрович! (Написано рукой Анны Ивановны Ходасевич.)
Все время было так жарко, что рука отказывалась водить по бумаге. А все-таки мне хочется, чтобы Вы знали, что помню и люблю Вас. Ваши письма меня всегда ужасно радуют. О себе писать почти нечего. Ем, пью, толстею. Хочу догнать Жанну Кожебаткину. Очень скучно - должно быть, потому что нет Вали Дидерихс-Ходасевич. Живу тихо и даже стихов не пишу.
Как встретили Государя?8 Хорошо ли вышел мундир?
Написали ли приличные случаю стихи и пожалованы ли камер-юнкерством?
Нашли ли в имении скучающую соседку? Если нет, то приезжайте скорей в Москву - авось, и "Гиреевская обывательница" сойдет.
Гарри
9 шлет поцелуй "дяде который подарил машинку". Ну, прощайте. Пишите и приезжайте к нам гостить.
P.S. Забыла самое главное: приветствовала Бальмонта в "Кружке" от лица всех женщин и произвела фурор - поцелуем.
Дорогой Борис Александрович.
Вечная и прискорбная судьба моя - оправдываться. Вот, настала пора делать это и перед Вами. Заметка в "Гол.<осе> Москвы" о Галатее была,1 это верно. Но появилась она без моего ведома: Янтарев2 смастерил. Я его своевременно пробрал, ибо в те времена думал, что меценат - он и москвич, прочтет заметку и обозлится: дескать, дела не порешили, а уж о нем трубят. Сказал же о журнале Янтареву я, жалуясь, что у меня рот заткнут, писать негде. "А вот как будет у нас с Садовским "Галатея", так отведем душу". А он и тиснул, польстившись золотом построчным. Ну, да если меценат не видал - не беда. Заметка была прилична. У меня ее нет, но достану.
Насчет "претензий" Вы что-нибудь не так поняли. Я не помню, что Вам писал, но думаю, что нельзя замыкаться в "башню из слоновой кости", а также быть вторыми "Трудами и Днями,"3 у которых больше корректоров, чем читателей.
Проповедовать же друг другу мы можем и устно. Журналы издаются не для хранения тайн. Один Мережковский любит печатать в газетах статьи о том, что вот, дескать, какая глубина, но "здесь надо молчать". Все это Вы, конечно, сами отлично знаете. Только я, должно быть, как-нибудь плохо выразился. С Койранским дружить не приведется - но долой Бердслеев,4 орхидеи и прочее. Это Вы знаете: не только в журнале, но и везде.
Приезжайте скорее. Новостей в Москве нет. Впрочем, случилась беда в Альционе. Меценат5 проглядел и в сотрудничестве с Клычковым6 и Ахромовичем вместо 12 глав "Золотого горшка" "любительски" издали - 6. Михаил Петровский его уличил: напечатал заметку.7 Чем кончится дело - неизвестно. Кажется, придется выпускать остальные главы "второй частью", чего ни у Гофмана, ни у Соловьева нет.
Будьте здоровы. Жму руку.
Гиреево
10 июня 1913
P.S. Кара-Мурза не продолжал.
Дорогой Борис Александрович! {Приписка сделана Анной Ивановной Ходасевич.}
Неудобно отказывать даме, а тем более меценатке. Приезжайте скорей в Москву (к нам), оттуда валяйте в Финляндию. Видите, даже не ревную. Авось, хоть этим заманю Вас из Вашей камариной берлоги.
P.S. А я все-таки толстею.
Дорогой Борис Александрович,
Сердиться на Вас я не сердился, но, признаться, хотел отслужить панихиду. Говорят, помогает.
Что Вы в Крыму долго не высидите - в том я был убежден. Где уж Вам? Однако, и в ПБурге Вы не засиживайтесь. М.б., там и очень мило, но я глубоко уверен, что это место не для Вас. И не для меня.
Сплетен московских нет. Могу сообщить только о себе: 1) переехали мы в город, в Замоскворечье, адрес: Лужницкая ул. 4, кв. 2. Квартира у нас забавная, провинциального духа, почти что в особняке; однако чисто и весьма культурно. 2) Павел мой немного замедлился, ибо 3) нужны монеты, и я ради них делаю всякую дрянь.
Читал желудочные стихи1 Ваши в "Сатириконе". Бравируете, дяденька!
Кстати: вот Вам и комиссия. Посылаю стишки Макшеевой. Попробуйте пристроить их в "Сатирикон"2 -, но чтобы скорее, а то всякие признаки лета исчезнут, - и чтобы прислали монеты тоже скорей. Без монет - ни-ни. И еще комиссия: 40 строк моих в "Сев. Записках" (No8)3 до сих пор не принесли мне ни гроша. Я с Чайкиной о цене не сговаривался, ибо совестился (экий дурак!): дескать, дама. Но все же считаю так: 50 х 40 = 20 руб., которые нужны мне до зарезу. Не похлопочите ли? А то гибну.
С "Сатир." поторгуйтесь вообще за меня. Я им тогда еще что-нибудь дам. Гибнуть - так гибнуть: все гибнут.
Португалова4 разыщу сегодня или завтра и Вам напишу все подробно.
Что пьете Вы за мое здоровье - большущее Вам спасибо, и Тинякову тоже. Но плохо то, что он только что обрит, а Вы его поите.5 Также плохо то, что у Вас желудок, а он, негодяй, Вас поит. Поклон ему.
Нынче прочел в газете, что Ауслендер6 написал пьесу, которая идет у Незлобина.7 Завидно очень: во-первых - монеты, а во-вторых - станет слюнтяй знаменит, как Сидорова коза.8
Напечатал я презабавную статейку о Нелли.9 Дамы много смеялись. Приедете - покажу. Сравнил Нелли со "сверстницами", Ахматовой и Надей Львовой,
Ну, будьте здоровы. Жму руку. Нюры нет дома, а то бы и она послала Вам привет.
Мос. 5 сен.913
Пишите!
P.S. Бросьте Вы все любви: некогда!
(Лист не датирован и потому лежит в конце пачки писем, но по содержанию он относится к сентябрю 1913 года.)
Дорогой Борис Александрович.
Простите, что пишу на такой подлой бумаге: другой нет, конечно, а купить негде: воскресение.
Я написал было Вам длинное письмо, да оно два дня пролежало у меня в кармане - и устарело.
Португалова я едва разыскал, да и то не его, а только адрес. Живет он под Москвой. Вчера послал ему письмо с требованием предстать передо мной. Очень рад (и Нюра), что наконец занялись Вы своим животом. Лечитесь, Бога ради, как следует!
В Москве паскудно: футуристы совсем разнуздались и уже ссорятся между собой (это, пожалуй, хорошо). Но вообще по улицам ходить нельзя, такая пакость.
Без пяти минут Клеопатра меня поедом ест: целоваться вздумала. Сил моих нет, не хочу! Водит с собой какого-то кобелька, лет 18, идиотского вида - и коитирует с ним на глазах у дочери. Паскудно выше всяких мер. Надоела. Лежала бы на лежанке да глядела бы на шашни молодых, а то ведь сама норовит. Тьфу!
Адрес ее: Тверская, Глинищевский пер, д. Бахрушина, кв, 100. Но писать по этому адресу не советую: достала она где-то "Пятьдесят лебедей"1 - и увидела все, т.е. историю с посвящением. Зла на Вас до ужаса, бранится и прочее. Бегает по Москве и всем рассказывает. Возмущена чрезвычайно. Я думаю, она при свидании поступит с Вами: кк баба Ивана Никифоровича с Иваном Ивановичем, т.е. в высшей степени неприлично. Так что уж лучше Вы не пишите. Острит, язва: гадкий, говорит, утенок - и даже нервничает. Боюсь, не вышло бы у нее задержки с менструациями. Дворянскую фуражку поминает.
За что Кречетов2 меня жалеет? Глуп я? бездарен? Нюра мне рога наставляет? Сообщите, пожалуйста, почему ему меня так жалко? Мне это весьма любопытно, даже нужно. А брюхо у него славное, бархатное, - это верно.
Большое спасибо Вам за хлопоты. Монеты из "Сев. Зап" получил и прожил.
Да! Звонила ко мне Н. Я. Серпинская,3 спрашивала Ваш адрес. Я дал, ибо Вы человек легальный и даже известный. Но лишнего ничего не болтал, можете быть спокойны.
Ну, будьте здоровы. Очень хотел бы Вас повидать.
P.S. С "Мусагетом"4 полегче: лопается. Сведения из верных источников, хотя сами мусагетцы это скрывают. Но я знаю это таким образом: Ахрамович - некто - я. Надуть они Вас не надуют, конечно, но книгу выпустят вместе с 80-м томом полного собрания Эдгаровых сочинений. И с деньгами у них крайне туго.
Нюра шлет поклон, привет и пожелание доброго здоровья.
Дорогой Борис Александрович!
Увы, извиняться должен я, а не Вы. За что мне на Вас сердиться? Вы знаете, как меня радуют наши добрые отношения. Не писал же я потому, что либо занят до отвращения, либо отлеживаюсь от неимоверной усталости. Так что уж Вы меня простите, а мне Вас прощать не за что.
Письмо Ваше огорчило меня весьма, но вот по какой причине: сегодня вечером еду в Петербург, всего дня на два по скучнейшим делам и ради перемены мест: совсем в Москве расхлябался. Думал я, что Вас, может быть, еще застану в ПБурге. Оказывается - нет, и это очень портит мне всю поездку.
О "Галатее". Просто сказать нельзя, как Ваши мысли совпадают с тем, что я думал на этот счет в последнее время. Именно потому я и не напоминал Вам о возобновлении меценатических (вот так слово вывернул!) хлопот. Вы правы. Если бы Вы все-таки "Галатею" завели, я бы ничего этого Вам не сказал и был бы Вашим верным союзником. Но "Галатеи" нет - и это, должно быть, к лучшему.
Подлец-Португалов сидит без денег. Книга Ваша сверстана, но ему даже корректур (которые он побожился доставить мне) не выдают из типографии... Что же я могу сделать?
В Москве гнусь, гнусь, гнусь, гнусь, и гнусь. Слякоть футуристическая. Писаревы экзотизированные шляются, буянят, бьют стекла. Бальмонт играет в истерическое бебе. "Сам"1 ослаб, попустительствует. Толстой ведет себя совершеннейшим хамом. У Зайцева размягчение мозга и лирический понос: зелененьким ходит и умиляется на собственные пеленки. У меня на днях будет разлитие желчи, потому что я перестал ругаться и молчу. Бедная Надя2 потолстела и стала футуристкой. А стишки плохенькие... Без пяти минут Зинаида Волконская бюстотворчествует и прикармливает сволочь футуристическую.
Обо мне? Я вот кое-что пишу. Напишу - увидите, а так сказать нечего. Дай Бог Витольду самому так процветать, как я! Выжал из "Летучей Мыши"3 600 целковых - и все тут. А в душу я себе наплевал на 600 тысяч. Баланец неутешительный. М.б., Витольду это было бы нипочем, а мне трудно... Ну, да я из Мыши ухожу. Уступаю ему или кому угодно поле действий. Да ведь у него и на это не хватит силенки, - я 2000 рифмованных строк отмочил. Не шутка.
Трудно жить, отец родной. Ну, да ничего. Я, кк Кречетов: выплывем!
Будьте здоровы. Пишите почаще и Приезжайте скорее: только Вас хотел бы я видеть. И это искренне, Вы сами знаете.
Крепко жму руку.
Ваш всей душой Влад Ходасевич
Нюра шлет Вам привет, поклон и хорошие пожелания. Здоровы ли Вы?
P.S. Посылаю Вам скверную мою карточку. Простите: снимался для Грифского альманаха.4 Из карточки увидите, что "Владислав Ходасевич переменил прическу". 27 окт. 913 Москва
Дорогой Борис Александрович!
Простите, что пишу на лоскуте, но сейчас воскресение, а бумаги приличной нет. Книга Ваша ("Самовар") отпечатана.1 Все дело за обложкой. Деньги у Кожебаткина, кажется, есть, хотя он огорчен тем, что конфискован альманах.2 Впрочем, он, кажется, на днях сопьется: там происходят непрерывные заседания Рыбинцевых, Якуловых, Шершеневичей, Милиотей, Топорковых и т.д. Все это пьет и играет в карты. Ему не до книг. Все это сообщаю Вам к руководству и по секрету.
И еще по секрету. Получив "Ревизора" и "Горе от ума", Никита3 объявил, что они столь плохи, что ставить их нельзя. Стал заказывать мне разную другую литературу. Я поступил так, как должен был поступить: ничего не написал и заставил ставить Вас. Завтра обе пьесы идут, с двух или трех репетиций, необычайно плохо, особенно "Горе от ума": играют ужасно, особенно Лиза и Фамусов. Никита за все это на меня зол - и на Вас тоже. Нет, все-таки, кажется, вся эта история не для нас с Вами. Дело в том, что в Летучке идет борьба партий. Пускается в ход даже эротика - и вот, появляется партия, требующая изгнания нас с Вами и замены нас г. Лало4 и Янтаревым.
На прошлой эстетике за ужином Вяч. Иванов5 произносил речи, в коих возводил меня на высоты головокружительные. Скучно, но лестно. Вообще, кажется, моя книга6 имеет "успех": скучно и не лестно.
Очень жаль, что не приедете в Москву. У меня к Вам просьба: похлопочите в ПБурге, чтобы обо мне писали. Мне это нужно сейчас до зарезу из соображений финансовых. Кроме того, следствием нескольких хороших отзывов обо мне может быть одна комбинация, для нас с Вами гораздо более приятная, чем 10 Альцион. Но это пока тайна. И Вам не хотел писать, да язык мой - враг мой. Простите за несуразный штиль: шумят в соседней комнате. Будьте здоровы, любите меня, как я Вас.
Нюра шлет привет. Заехали бы хоть по дороге в Крым!
23 февр. 914
(пером рисунок самовара)
Вдохновляйтесь и Вы!
Дорогой Борис Александрович.
Л. И. Рыбакова1 сказала мне, что Вы спрашиваете о моем адресе. Вот он: Ст. Томилино, Моск-Казанской ж.д., ул. Достоевского, дача Семиладнова. Это для писем не сугубо важных, но быстрых. Для более медленных, но важных: редакция "Русских Ведомостей", Ход-чу.
Я жив, здоров, тружусь в поте лица, пишучи о Пушкине (сел-таки!), переводя проклятого Сенкевича2 и творя рецензии о стихах для "Русск. Вед."3 - ибо пока что сей отдел в сей многопочтенной газете вручен мне во власть самодержавную. Не знаю, только, как уживусь там. Пригласили сами, ибо на реферате о Северянине был Игнатов,4 купил реферат, напечатал и позвал писать вообще.
Рецензию Вашу обо мне видел.5 Спасибо за добрые слова, но, по совести говоря, Вы сделали меня лет на 7-8 моложе: погладили по головке, как Эдгара (который Вам кланяется).
Говорил с Муратовым6 о Ваших делах. Надо ждать до осени, но разговор был кислый.
Ну, пока все. Жду письма Вашего и жму руку.
Р.S.1)Кланяйтесь Одинокому. Я ему не ответил, ибо потерял письмо с его адресом. 2) Какова судьба стихов Терентьева?
7
Томилино 18/V914
Дорогой Борис Александрович!
Поздравляю Вас с Романовкой,1 с удовольствием нагряну к Вам в гости, м(ожжет) б(ыть) - даже осенью. Боюсь, только, что Вас там никогда не будет.
"Ты сплетен ждешь, царица? Нет их!"2 Разве только что издатель наш болен. У него какая-то очень трудная (в филологическом смысле) болезнь и потому я забыл, как она называется.
Поблагодарите Юнгера3 за книгу. Я сделал бы это лично, но не знаю его адреса, т.к., получив книгу, содрал бандероль и бросил ее в корзину. Прочесть книгу не успел еще, но прочту и напишу.
У нас ничего нового. Пишите Вы, что слышали, и что видели, и что делали.
Будьте здоровы. Преданный Вам
Томилино, Моск-Каз. ж.д., ул. Достоевского, дача Семиладнова.
Какое бездарное письмо! Простите: жарко.
Дорогой Борис Александрович