Панаев Владимир Иванович - Воспоминания

  

  

  

   *) Авторъ печатаемыхъ нами "Воспоминан³й", Владимиръ Ивановичъ Панаевъ, жилъ еще весьма недавно посреди насъ и имѣетъ между нами не мало товарищей по воспитан³ю, литературныхъ друзей и сослуживцевъ по государственной дѣятельности. Но не это одно обстоятельство освобождаетъ насъ отъ обязанности ознакомить читателей съ лицомъ автора и съ его отношен³ями къ описываемымъ имъ предметамъ. В. И. Панаевъ, въ своихъ "Воспоминан³яхъ", самъ постоянно указываетъ какъ источникъ своихъ свѣдѣн³й, такъ и разнообразныя отношен³я къ современнымъ ему дѣятелямъ; а потому его трудъ можетъ быть названъ вмѣстѣ и автоб³ограф³ею. Наконецъ, въ предислов³и, мы находимъ истор³ю текста, написанную самимъ авторомъ. Намъ остается сказать нѣсколько словъ о рукописи. Мы печатали по списку чужой руки, уступленному Редакц³и дочерью покойнаго, Вѣрою Владимировною Толстою; но такъ какъ списокъ заключалъ въ себѣ нѣкоторыя ошибки въ весьма извѣстныхъ собственныхъ именахъ и погрѣшности орѳографическ³я, то мы заключили изъ этого, что списокъ не былъ провѣренъ авторомъ, а потому обратились съ просьбою къ г. Директору Публичной Библ³отеки И. Д. Делянову - разрѣшить намъ получен³е оригинальнаго списка, провѣреннаго карандашемъ рукою покойнаго и пожертвованнаго наслѣдниками Публичной Библ³отекѣ. Пользуемся настоящимъ случаемъ, чтобъ выразить свою признательность И. Д. Делянову за возможность, которую мы имѣли вполнѣ исправить печатаемый нами манускриптъ по лучшему его списку. - Ред.

  

   "Записки" мои, или правильнѣе сказать - "Воспоминан³я", какъ я ихъ и назвалъ, обязаны существован³емъ своимъ желан³ю любознательныхъ друзей моихъ. Слушая иногда разсказъ мой о такъ-называемой эпохѣ мистицизма, проявившейся у насъ въ течен³е послѣднихъ десяти лѣтъ царствован³я императора Александра II-о, они настоятельно требовали, чтобы я изложилъ то на бумагѣ, и по благосклонности своей находилъ, что разсказъ мой, заключая въ себѣ замѣчательный эпизодъ истор³и означеннаго царствован³я, можетъ пригодиться будущему бытописателю, а если и нѣтъ, то во всякомъ случаѣ останется повѣствован³емъ весьма любопытнымъ. Я обѣщалъ неоднократно - но обязанности служебныя, отнимая у меня утро и вечеръ каждаго дня, не давали никакой къ тому возможности. Наконецъ, въ 1858 году, вслѣдств³е перенесенной мною за полгода предъ тѣмъ тяжкой болѣзни, я былъ уволенъ для пользован³я кумысомъ въ Оренбургской губерн³и и морскими водами въ Ѳеодос³и. Прибывъ, по приглашен³ю гг. Тевкелевыхъ, въ имѣн³е ихъ, село Килимово, въ 80 верстахъ отъ Уфы, славящееся приготовлен³емъ кумыса, и увидавъ себя совершенно освобожденнымъ отъ всѣхъ заботъ, занят³й и развлечен³и, я рѣшился воспользоваться моимъ уединен³емъ и приступилъ къ дѣлу. Бросивъ глубок³й вопросительный взглядъ на прошедшее, я удивился, что, счастливая нѣкогда, память моя не отказалась и теперь услужить мнѣ. Она пробудилась съ необыкновенною свѣжестью и какъ будто перенесла меня въ среду тѣхъ лицъ и обстоятельствъ, въ которымъ относится разсказъ мой: я, кажется, видѣлъ передъ собою эти лица, съ ихъ физ³оном³ями, страстями, дѣйств³ями, даже рѣчѣми, эти обстоятельства - въ полной ихъ связи и послѣдовательности.... Не отъ того ли, что тѣ и друг³я производили на меня въ свое время слишкомъ сильное впечатлѣн³е? Такое оживлен³е памяти всего лучше доказалось тѣмъ, что въ двѣ недѣли написалъ я тридцать три листа кругомъ, окончившихся паден³емъ Магницкаго. Но какъ повѣствован³е мое, вмѣстѣ съ сказанными политическими обстоятельствами, заключало въ себѣ и очеркъ моей службы, то, поощренный неожиданнымъ успѣхомъ, я пустился далѣе, и, такимъ образомъ, отъ конца царствован³я Александра II-о нечувствительно перешелъ къ первымъ годамъ царствован³я Николая II-о, когда судьба и служба вновь поставили меня въ соприкосновен³е съ людьми замѣчательными, заслуживающими того, чтобы указать на нихъ любознательному читателю, и тутъ же, въ селѣ Килимовѣ, въ остальныя три недѣли моего тамъ пребыван³я, написалъ еще около сорока листовъ, доведя разсказъ до 1832 года, или назначен³я меня директоромъ Канцеляр³и министерства Императорскаго двора. Эти двѣ тетради, названныя мною главами, заключали въ себѣ два средн³е пер³ода моей службы и жизни; слѣдственно, не было начала. Очутившись вскорѣ въ Ѳеодос³и, я, подъ вл³ян³емъ того же уединен³я (всегда плодотворнаго), написалъ третью главу: о поступлен³и моемъ въ университетъ и опредѣлен³и въ службу. Но какъ и эта третья глава не могла назваться началомъ, обнимая только время юношескихъ моихъ лѣтъ, то я разсудилъ написать четвертую (всё подвигаясь назадъ), чтобы, для полноты цѣлаго, сказать о моемъ происхожден³и, семействѣ и что-нибудь о моемъ дѣтствѣ. Намѣрен³я эти оставались, однакожъ, впродолжен³е цѣлаго года однимъ предположен³емъ, потому-что тогдашн³й отпускъ мой приходилъ въ концу, и я долженъ былъ, оставя живописный, южный берегъ Крыма, возвратиться къ антиподамъ его - берегамъ финскимъ; въ Петербургѣ же, по причинамъ, объясненнымъ выше, не могъ написать ни строчки. Наконецъ, въ нынѣшнемъ 1859 году, вынужденный вновь позаботиться о возстановлен³и моего здоровья, я отправился въ кавказскимъ минеральнымъ водамъ, и здѣсь, въ Пятигорскѣ, написалъ четвертую, собственно первую - главу моихъ "Воспоминан³й", то-есть, кончилъ тѣмъ, съ чего слѣдовало бы начать, еслибъ приступилъ къ дѣлу по суетному желан³ю говорить о себѣ, а не по другой, сказанной въ своемъ мѣстѣ, причинѣ.

   Буду ли продолжать, не останавливаясь на 1832 годѣ? Вопросъ, на который и самъ себѣ не могу отвѣчать положительно. Это зависитъ отъ обстоятельствъ, отъ свободы располагать моими занят³ями. Но если и буду, то уже не въ такой связи и послѣдовательности, какъ прежде, потому-что событ³я ближайшаго времени какъ-то менѣе удерживаются въ моей памяти, а притомъ ихъ набралось бы такъ много, что это составило бы огромный.... Можетъ быть, ограничусь разсказомъ, въ видѣ отдѣльныхъ статей, о тѣхъ только случаяхъ, которые и для меня болѣе памятны, и сами по себѣ болѣе любопытны. Сверхъ всякаго ожидан³я, я написалъ нѣсколько такихъ статей, здѣсь, на Кавказѣ.

  

   15 ³юня 1869 г., Пятигорскъ.

  

  

   Я родился 6 ноября 1792 года, Казанской губерн³и, въ уѣздномъ городѣ Тетюшахъ. Мать моя, Надежда Васильевна, урожденная Страхова, была въ послѣднихъ мѣсяцахъ беременности, когда отецъ мой, пермск³й губернск³й прокуроръ, коллежск³й совѣтникъ Иванъ Ивановичъ Панаевъ, вызванный тогдашнимъ генералъ-прокуроромъ, княземъ Вяземскимъ, для получен³я изъ рукъ императрицы назначеннаго ему ордена св. Владим³ра 4-й степени (съ такою торжественностью жаловался тогда этотъ орденъ), долженъ былъ ѣхать въ Петербургъ. По настоящему положен³ю супруги своей, онъ счелъ за лучшее отвезти её, почти мимоѣздомъ, къ матери, вдовѣ Аннѣ Ивановнѣ Страховой, барынѣ довольно достаточной, имѣвшей полторы тысячи душь, производившей родъ свой отъ шведскихъ бароновъ Аминевыхъ, и постоянно жившей въ означенномъ городѣ Тетюшахъ, окруженномъ четырьмя ея деревнями.

   Оставляя на рукахъ заботливой тещи беременную жену свою, онъ былъ покоенъ насчетъ ея разрѣшен³я, и только просилъ, чтобы новорожденное дитя - если это будетъ дочь - было наименовано Екатериною, а если сынъ - Владимиромъ. Родился я, и, вслѣдств³е этого завѣта, нареченъ именемъ просвѣтителя Росс³и.

   Въ "Словарѣ достопамятныхъ людей земли Русской", изданномъ Д. Н. Бантышъ-Каменскимъ, помѣщена б³ограф³и отца моего, составленная, большею частью, по документамъ, отъ меня имъ полученнымъ. Чтобы не писать новой, вношу ея сюда цѣликомъ, кромѣ конца, гдѣ благосклонному издателю, некстати и безъ моего вѣдома, вздумалось посвятить нѣсколько строкъ собственно мнѣ.

   Панаевъ, Иванъ Ивановичъ, родился 23 сентября 1753 г., въ городѣ Туринскѣ {Тобольской губерн³и.}. Родъ Панаевыхъ происходитъ отъ тѣхъ новгородцевъ, которые грозою ²оанна Васильевича исторгнуты были изъ отчизны и поселились на восточныхъ предѣлахъ тогдашней Росс³и. Тамъ, вмѣсто прежняго прозван³я Паналимоновыхъ, стали они писаться Панаевыми - можетъ быть, не породнились ли съ однимъ изъ сподвижниковъ Ермака, есауломъ Паномъ, дѣйствовавшимъ, какъ извѣстно, на берегахъ Туры и Тоболы? Отецъ Ивана Ивановича, надворный совѣтникъ Иванъ Андреевичъ Панаевъ, бывш³й, впродолжен³е многихъ лѣтъ, туринскимъ воеводою, пользовался общимъ уважен³емъ края. Въ то время содержался въ Пелымѣ знаменитый изгнанникъ, графъ Минихъ, котораго воевода часто посѣщалъ по своей обязанности, и вмѣстѣ - до участ³ю въ судьбѣ его. Возвращаясь, послѣ двадцатилѣтней ссылки, въ Петербургъ, фельдмаршалъ заѣхалъ къ Ивану Андреевичу, провелъ у него цѣлый день, обѣдалъ, пилъ чай. Старшая дочь хозяина, сестра Ивана Ивановича, имѣвшая тогда 10 лѣтъ, разсказывала впослѣдств³и, что Минихъ вошелъ къ немъ въ новомъ нагольномъ тулупѣ, съ отпущенною сѣдою бородою, и что старики, впродолжен³е длиннаго зимняго вечера, выпили чашекъ по пятнадцати чаю, съ прибавлен³емъ французской водки. Чашки, впрочемъ, были, по тогдашнему обычаю, небольш³я, а ромъ въ маломъ еще употреблен³и.

   Первоначальное воспитан³е Ивана Ивановича, въ домѣ родительскомъ, ограничивалось русскою грамотою, чтен³емъ церковныхъ и небольшого числа старинныхъ историческихъ книгъ. Отецъ его, всегда сохранявш³й важную наружность, пышность въ одеждѣ и нѣкоторую недоступность въ обращен³и, держалъ его довольно строго; но строгость умѣрялась ласками матери. Иванъ Ивановичъ питалъ къ ней нѣжнѣйшую привязанность и почти благоговѣйное уважен³е въ родителю. Эту дѣтскую покорность оказывалъ онъ ему и сдѣлавшись извѣстнымъ въ свѣтѣ, будучи самъ отцомъ многочисленнаго семейства. Родители его почти ежедневно посѣщали храмы бож³и, которыхъ три украшали площадь предъ ихъ домомъ; и онъ, не смотря на отроческ³й свой возрастъ, долженъ былъ всегда имъ сопутствовать; когда же выучился бѣгло разбирать церковныя книги, отецъ въ больш³е праздничные дни заставлялъ его читать Апостолъ, что было тогда въ обычаѣ. Товарищей дѣтства, кромѣ двухъ родныхъ сестеръ, у него не было, потому-что воевода туринск³й, любимый и отличаемый предъ прочими главнымъ правителемъ Сибири, извѣстнымъ губернаторомъ Денисомъ Ивановичемъ Чичеринымъ, держалъ себя слишкомъ высоко въ отношен³и къ своимъ подчиненнымъ. Все это вмѣстѣ, при уединен³и уѣзднаго городка, оставило рѣшительные слѣды въ характерѣ Панаева: покорность обстоятельствамъ (не смотря на врожденную пылкость нрава и почти нервическую чувствительность), благочест³е, склонность къ занят³ямъ важнымъ и къ созерцательности. Одиннадцати лѣтъ былъ онъ записанъ въ гвард³ю, но до 15-ти оставался въ отцовскомъ домѣ. Около этого времени Чичеринъ, объѣзжая Тобольскую губерн³ю, посѣтилъ въ Туринскѣ Ивана Андреевича. Красивая наружность молодого Панаева, высок³й ростъ не по лѣтамъ, скромность, умные отвѣты, обратили на него вниман³е губернатора. "Зачѣмъ ты держишь такого молодца дома? Чему онъ здѣсь выучится? Отпусти его со мною въ Тобольскъ. Я попекусь о его воспитан³и",- сказалъ онъ воеводѣ. Иванъ Андреевичъ съ должною благодарностью принялъ такое милостивое предложен³е и благословилъ сына въ дорогу. Отселѣ наступила новая эпоха въ жизни его: Чичеринъ перечислилъ красиваго юношу прапорщикомъ въ одинъ изъ полковъ, состоявшихъ въ Сибири; помѣстилъ его въ пышномъ своемъ домѣ, приставилъ къ нему лучшихъ учителей изъ числа, такъ-называемыхъ, "несчастныхъ" {Т. е., ссыльныхъ.} и лицъ духовнаго зван³я. Панаевъ постигъ всю цѣну оказываемыхъ ему благодѣян³й: не терялъ времени понапрасну, занимался науками съ необыкновеннымъ прилежан³емъ, въ особенности богослов³емъ, истор³ею и словесностью; между прочимъ, выучился по-латыни. Быстрые успѣхи и примѣрная, во всѣхъ отношен³яхъ, нравственность укоренили въ чувствахъ Чичерина отеческую къ нему любовь. Въ 1774 году, когда Панаевъ произведенъ былъ въ подпоручики, онъ отправилъ его въ Петербургъ съ рекомендательными письмами. Въ слѣдующемъ году, Панаевъ является уже адьютантомъ генералъ-ма³ора графа Михаила Петровича Румянцева, сына фельдмаршала, а черезъ четыре - флигелъ-адьютантомъ генералъ-аншефа графа Брюса, который былъ женатъ на сестрѣ Задунайскаго. Домъ престарѣлой матери великаго полководца былъ не только средоточ³емъ родственнаго и дружескаго круга фамил³и Румянцевыхъ, но и всего высшаго петербургскаго общества. Графиня Мар³я Андреевна, игравшая важную роль при дворахъ Петра великаго, Екатерины ²-й, Анны и Елизаветы, послѣдняя отрасль рода Матвѣевыхъ, не смотря на восьмидесятилѣтнюю старость свою, отличалась умомъ, любезностью и великимъ запасомъ свѣдѣн³й о необыкновенныхъ и любопытныхъ событ³яхъ сихъ четырехъ царствован³й. Сквозь блестящую толпу окружавшей ея знати, она примѣтила молодого Панаева и почтила его особеннымъ вниман³емъ. Панаевъ сдѣлался у ней домашнимъ человѣкомъ, и въ обыкновенные дни составлялъ парт³ю ея въ марьяжъ, въ ломберъ и въ вистъ. Но большой свѣтъ не вскружилъ ему головы: все свободное время отъ нетрудной своей службы и обязанности играть въ карты со старой графиней употреблялъ онъ на упражнен³я въ литературѣ и на бесѣды съ образованными людьми того времени. Таковы были: Новиковъ, Иванъ Владимировичъ Лопухинъ, Эминъ, Державинъ, Княжнинъ, Дмитревск³й. У послѣдняго бралъ онъ уроки въ декламац³и, ибо страстно любилъ драматическое искусство, и нерѣдко, даже въ зрѣлыхъ уже лѣтахъ, съ великимъ успѣхомъ занималъ на домашнихъ театрахъ роли Ивана Аѳанасьевича. Такъ, однажды, играя "Беверлея", онъ до такой вѣрности выразилъ мучительную смерть героя трагед³и, отравившагося ядомъ, что зрители приведены были въ ужасъ, а самъ онъ надолго разстроилъ свое здоровье. Кругъ просвѣщенныхъ друзей его вскорѣ увеличился присоединен³емъ Поздѣева, двухъ Габлицей и Ивана Ивановича Тургенева. Стремлен³е къ истинному просвѣщен³ю, утвержденному на правилахъ христ³анской вѣры, было основан³емъ ихъ союза. Они собирались другъ у друга бесѣдовать о сихъ важныхъ предметахъ, читали чуж³я и свои собственныя сочинен³я въ этомъ духѣ. Въ числѣ посѣтителей сихъ бесѣдъ были; князь Николай Васильевичъ Рѣпнинъ, князь Гавр³илъ Петровичъ Гагаринъ и нѣкоторыя друг³я лица изъ высшаго круга. Здѣсь открылось обширное поле дарован³ямъ Панаева. Его произведен³я, проникнутыя любовью къ Богу, къ человѣчеству и написанныя такимъ языкомъ, какимъ до того времени (до 1779 года) едва ли кто писывалъ, цѣнились выше всѣхъ прочихъ, читанныхъ въ сихъ немногочисленныхъ, но избранныхъ собран³яхъ, и не разъ были удостоены вниман³я наслѣдника престола, великаго князя Павла Петровича. Къ сожалѣн³ю, Панаевъ, по необыкновенной своей скромности, никогда не печаталъ своихъ сочинен³й, что составляетъ истинный ущербъ ли истор³и нашей словесности. Они сохранились въ письменныхъ экземплярахъ у нѣкоторыхъ его друзей, давно уже умершихъ, и частью нашлись по смерти Ивана Ивановича въ бумагахъ его. Прилагаемъ здѣсь нѣсколько небольшихъ отрывковъ:

  

   Естьли разсматриван³е м³ра, его порядка, взаимностей существъ, оный составляющихъ, заставляетъ насъ удивляться непостижимой премудрости Всевышняго Строители, то разсмотрѣн³е человѣка, разсмотрѣн³е насъ самихъ должно наполнять сердца и мысли наши неизрѣченною къ Нему любов³ю и благодарност³ю. Его благость, Его безконечная благость, кажется, истощила себя въ тѣхъ дарахъ, кой изл³яла она на человѣка. Коль онѣ безмѣрны! коль превосходны! и что можетъ бытъ болѣе, что совершеннѣе сего Создателева къ намъ благодѣян³я,- это далъ Онъ намъ душу безсмертную, душу свободную!

   Откроемъ на часъ плачевную картину бѣдоносныхъ слѣдств³й порока. Воззримъ на гнуснаго безбожника, посмѣвающагося святѣйшимъ правиламъ вѣры; онъ пагубнымъ и развращеннымъ своимъ умствован³емъ влечется по пути мрачному и опасному, и отчаян³е его постигаетъ. Презритель общественныхъ должностей вооружаетъ на себя законы и страшится ихъ наказан³я. Гордый честолюбецъ, возвышаясь надъ своими ближними, надъ равными себѣ человѣками, ощущаетъ несносную тягость, находясь часто принужденнымъ унизить себя предъ другими. Прилѣпленный къ подлой корысти, гоняется безпрестанно за оною и, муча себя тщетными попечен³ями, лишается спокойств³я, и пр³обрѣтен³е злата не награждаетъ онаго. Утопающ³й въ невоздержности стонетъ подъ игомъ раскаян³я и болѣзней. Человѣкь злобный и немилосердый, который ищетъ погибели ближнему, котораго не трогаютъ страдан³я несчастныхъ, сей есть вратъ человѣчества, врагъ самого себя; ибо не можетъ онъ имѣть друга и ужасается всѣхъ его окружавшихъ. Угрызен³е совѣсти отъемлетъ сонъ его, слезы имъ обидимыхъ отравляютъ пищу и пит³е его, и вопль отъ него утѣсненныхъ раздираетъ ожесточенное его сердце,

  

   Изъ сихъ отрывковъ читатели увидятъ, что языкъ Панаева чрезвычайно уже былъ близокъ къ языку Карамзина, явившагося гораздо позднѣе, и что онъ составляетъ нѣчто среднее между имъ и Ломоносовымъ. Иванъ Ивановичъ Дмитр³евъ разсказывалъ однажды, что въ молодости своей, желая пр³обрѣсти какую-то книгу, переведенную Панаевымъ (безъ означен³я имени переводчика), возбуждавшую тогда общее вниман³е, но не имѣя свободныхъ денегъ, перевелъ самъ небольшую книжку и подарилъ рукопись книгопродавцу, съ тѣмъ чтобы тотъ подарилъ ему экземпляръ перевода Панаева. Впослѣдств³и, онъ встрѣтился съ нимъ, будучи еще сержантомъ гвард³и, въ деревнѣ, на свадьбѣ симбирскаго помѣщика Далакина, гдѣ также былъ и Карамзинъ, почти еще дитя. "Мнѣ очень хотѣлось - говорилъ Дмитр³евъ - подойти въ Ивану Ивановичу Панаеву и лично съ нимъ познакомиться, но я не осмѣлился; такъ онъ казался мнѣ важенъ." Между тѣмъ, приближалось открыт³е губерн³й, на основан³и новаго, начертаннаго Екатериною великою, учрежден³я. Мног³е молодые люди, соревнуя благимъ намѣрен³ямъ императрицы, рѣшились оставить военную службу и занять, сообразно чинамъ своимъ, мѣста губернск³я. Панаевъ былъ въ числѣ ихъ. Отецъ, одобривъ его желан³е, предложилъ ему кстати и богатую невѣсту. Въ 1781 году, онъ вышелъ въ отставку секундъ-ма³оромъ, но невѣста ему не понравилась. Тогда онъ написалъ къ отцу слѣдующее письмо, замѣчательное по слогу, благородному образу мыслей и сыновней покорности родительской волѣ:

  

   О извѣстномъ, Батюшка, намѣрен³и, я во ожидан³и на прежн³я мои письма отвѣта и приказан³я Вашего, ничего рѣшительнаго не могу Вамъ сказать; да и нынѣшняя перемѣна моего чина и мѣста, и всѣ обстоятельства, сопряженныя съ оною, не позволяютъ мнѣ располагать себя къ сей женитьбѣ. Со всѣмъ тѣмъ, когда Вамъ угодно, извольте повелѣть, хотя противъ моей склонности, я оставлю все и женюсь единственно для того, чтобъ исполнить Вашу волю. Пусть послѣ жизнь моя, при всемъ ожидаемомъ богатствѣ, будетъ отравлена прискорбностями: я ихъ буду сносить, утѣшая себя, что исполнилъ долгъ и послушан³е сыновнее. Естьли, Батюшка, огорчаютъ Васъ с³и моя представлен³я, то простите моему смущен³ю, которое непрестанно меня колеблетъ и принуждаетъ къ таковымъ изъяснен³ямъ. Конечно, я знаю, Батюшка, что Вы для моего же будущаго благоденств³я о семъ стараетесь; но естьли чрезъ тысячи потекутъ мои слезы, будете ли Вы утѣшаться тогда моею жизн³ю? Сохрани меня Богъ, чтобы я порочилъ невѣсту: она имѣетъ всѣ достоинства; но когда нѣтъ сердечной склонности, какой тогда союзъ? Слѣдств³емъ такого супружества будутъ однѣ только преступлен³я; вѣчно отягощая совѣсть, онѣ отвратятъ небесное благословен³е, которое тамъ только бываетъ, гдѣ бракъ основывается на взаимной любви и искренности. Вы можете сказать, что мног³е такъ женятся; но какая жизнь ихъ! Здѣсь много тому примѣровъ: они живутъ во всегдашней досадѣ, въ измѣнахъ и клятвопреступлен³яхъ. Возможно ли и мнѣ опредѣлить себя къ тому же? Вы мнѣ дали чувствительное сердце и честную душу: могу ли я безъ всегдашняго безпокойства соединить участь свою съ тою, къ которой истинной привязанности и любви, составляющей блаженство супружества, имѣть не въ состоян³и? Притомъ представьте, Батюшка, что я при штабскомъ чинѣ ожидаю получить и хорошее мѣсто, особливо, пользуясь милост³ю великихъ Особъ: не могу ли я тогда сыскать невѣсты, приличной моимъ лѣтамъ, по моимъ мыслямъ, и съ такимъ достаткомъ, который бы сдѣлалъ мою жизнь благополучною и пр³ятною? Теперь же, что ожидаетъ меня? Я буду несчастнымъ мужемъ, увянутъ лучш³е дни мои, и погрузитъ во всегдашнее меня унын³е с³е богатое имѣн³е, которое столь прелестно кажется! Но сколько бы оно богато ни было, возможно ли на него промѣнять спокойств³е душевное? Я еще повторяю, Батюшка, что сыщу можетъ быть въ себѣ столько силъ, чтобъ побѣдить волнен³е моего сердца, которое предъ Вами теперь открыто; сдѣлаю все, что Вы мнѣ прикажете; покорю себя сей назначенной отъ Васъ судьбѣ моей; но не могу отвѣчать за будущую жизнь мою; но не предчувствую и не предвижу никакого себѣ въ ней благополуч³я. И для того, Батюшка, о томъ только прошу, припадая къ ногамъ Вашимъ, чтобъ прежде, нежели рѣшить мою участь, изволили Вы разсмотрѣть и разсудить о всѣхъ слѣдств³яхъ, как³я могутъ послѣдовать за такимъ супружествомъ, которое на послушан³и, а не на склонности сердечной утверждается. Для сего-то важнаго для меня пункта нетерпѣливо, Батюшка, желаю я съ Вами видѣться, а Вы изволите увидѣть мою покорность Вашей волѣ, для меня священной. Я исполню, когда необходимо Вамъ то надобно, Ваше повелѣн³е; преодолѣю себя. Кому я долженъ открыть мое сердце и мысли, какъ не Вамъ, Батюшка? И естьли противно Вамъ с³е открыт³е, простите меня и извините мою слабость.

  

   Въ 1782 году, Панаевъ опредѣленъ былъ губернскимъ стряпчимъ въ Казань и женился на дочери тамошней помѣщицы Страховой, Надеждѣ Васильевнѣ, которая, съ прекрасною наружностью, соединяла всѣ женск³я добродѣтели, въ особенности - чего болѣе всего искалъ онъ - благочест³е и неограниченную преданность волѣ бож³ей. Этою женитьбою вошелъ онъ въ родство съ Гавр³иломъ Романовичемъ Державинымъ, который былъ двоюродный дядя его супругѣ. Года черезъ три, Панаевъ переведенъ губернскимъ прокуроромъ въ Пермь; и такимъ образомъ, исполняя волю престарѣлаго родителя своего, сблизился съ нимъ мѣстомъ жительства, а въ 1792 году, будучи уже въ чинѣ коллежскаго совѣтника, получилъ изъ рукъ Екатерины орденъ св. Владим³ра 4-й степени, для чего нарочно былъ вызванъ въ Петербургъ начальникомъ своимъ, генералъ-прркуроромъ княземъ Вяземскимъ.

   Примѣрною жизнью, просвѣщеннымъ умомъ, строгимъ соблюден³емъ правосуд³я, готовностью спѣшить на помощь бѣднымъ, на утѣшен³е несчастныхъ, Панаевъ и въ Казани и въ Перми привлекалъ къ себѣ общее уважен³е. Люди образованные, духовнаго и свѣтскаго зван³я, число которыхъ въ сихъ краяхъ было тогда, правда, невелико, тѣснилось около него, какъ ученики около наставника, и съ жадностью слушали сужден³я его о важнѣйшихъ предметахъ религ³и и нравственности, которыми преимущественно отличалась назидательная его бесѣда. Ведя постоянную переписку съ петербургскими и московскими своими друзьями (въ числѣ послѣднихъ были профессоры: Брянцевъ, Чеботаревъ, Страховъ), Панаевъ получалъ чрезъ нихъ всѣ лучш³я издаваемыя тогда книги и снабжалъ ими своихъ пр³ятелей. Онъ въ особенности любилъ руководствовать молодыхъ заблудшихъ людей, и многихъ поставилъ на путь истинный. При открыт³и народныхъ училищъ, Панаевъ вызвался принять въ свое завѣдыван³е пермское народное училище, и обязанность свою исполнялъ съ истиннымъ отеческимъ попечен³емъ. Однажды посѣтивъ вечеромъ ассесора тамошней гражданской палаты, онъ случайно завелъ разговоръ съ 14-ти лѣтнимъ, худо одѣтымъ мальчикомъ, который принесъ въ комнату черный чайникъ (самовары были тогда не въ общемъ еще употреблен³и). Отвѣты мальчика, изъ которыхъ, между прочимъ, оказалось, что онъ племянникъ хозяина (человѣка весьма недостаточнаго), и читаетъ уже книги,- такъ понравились Панаеву, что онъ, сдѣлавъ дядѣ выговоръ за пренебрежен³е дальнѣйшимъ воспитан³емъ племянника и употреблен³е вмѣсто слуги, на другой же день записалъ его въ училище и сталъ обращать на него особенное вниман³е. Спустя годъ, мальчикъ принесъ ему сочиненную имъ оду на день восшеств³я на престолъ императрицы. Достоинство стихотворен³я было выше всякаго ожидан³я. Иванъ Ивановичъ съ восхищен³емъ увидѣлъ, что, для развит³я такого дарован³я, кругъ пермскаго народнаго училища слишкомъ тѣсенъ. Въ этомъ убѣжден³и, онъ поручилъ одному изъ новыхъ друзей своихъ, г. Походяшину, отъѣзжавшему въ Москву, свезти его въ тамошн³й университетъ, надѣлилъ мальчика рекомендательными письмами къ тогдашнимъ кураторамъ: Хераскову, Тургеневу и Фонъ-Визину, а супруга Ивана Ивановича снабдила его нужнымъ бѣльемъ. Этотъ мальчикъ былъ Алексѣй Ѳедоровичъ Мерзляковъ - одно изъ блестящихъ свѣтилъ нашей поэз³я, принесш³й столько чести и пользы Московскому университету. Упомянутое первое стихотворен³е его Панаевъ тогда же послалъ напечатать въ одномъ петербургскомъ журналѣ; подлинный экземпляръ, съ собственноручными поправками Панаева, донынѣ хранится у его наслѣдниковъ. Въ отправлен³и Карамзина для путешеств³я по Герман³и, Франц³и и Англ³и, Иванъ Ивановичъ, вмѣстѣ съ московскими друзьями своими, принималъ дѣятельное участ³е. Осенью 1796 года, тяжкая болѣзнь родителя вызвала его въ Туринскъ. Онъ поспѣшилъ къ нему вмѣстѣ съ своею супругою, нѣжно имъ любимою, и почти со всѣми дѣтьми, и имѣлъ горестное утѣшен³е лично отдать отцу послѣдн³й долгъ; но чрезъ нѣсколько дней (26 октября), на возвратномъ пути изъ Сибири, скончался, отъ жестокой горячки, въ Ирбитѣ, гдѣ и погребенъ у соборной церкви. Смерть постигла его 43 лѣтъ отъ роду. Восьмерымъ малолѣтнимъ сиротамъ своимъ (пятерымъ сыновьямъ и тремъ дочерямъ) онъ оставилъ самое ограниченное состоян³е и, вмѣстѣ съ тѣмъ, великое богатство - въ прекрасной о себѣ памяти. Императоръ Павелъ, вскорѣ по вступлен³и на престолъ, вспомнилъ о Панаевѣ, повелѣлъ генералъ-прокурору князю Куракину отыскать его; но онъ, какъ мы уже сказали, скончался за десять дней до воцарен³я новаго государя.

   Иванъ Ивановичъ Панаевъ былъ высокаго роста, имѣлъ важную осанку, больш³е голубые глаза, исполненные кротости, необыкновенную для мущины бѣлизну тѣла и свѣтло-русые волосы, которые, однакожъ, совершенно посѣдѣли на двадцать девятомъ году его возраста, вѣроятно отъ непрестанныхъ умственныхъ напряжен³й. Съ какимъ глубокимъ христ³анскимъ смирен³емъ отдавалъ онъ самому себѣ отчетъ въ своихъ дѣйств³яхъ!

  

   Новый годъ! {Писано въ 1792 году.} Сегодня благодарилъ я Господа за изл³янныя Его въ прошедшемъ году различныя на меня благодѣян³я и просилъ Его въ молитвахъ, дабы ниспослалъ мнѣ помощь Свою на исправлен³е жит³я моего въ наступившемъ новомъ годѣ. Обращаясь на прошедшую жизнь мою, а ближе на прошедш³й годъ, нахожу, что я препроводилъ оный большею част³ю въ суетностяхъ, разсѣянности и порокахъ; и малое весьма число добрыхъ дѣлъ и помышлен³и моихъ, или полезныхъ упражнен³й, совершилъ не самъ собою, но при содѣйств³я помощи Бож³ей. Отсюда разсуждаю я, что человѣкъ, доколѣ будетъ пребывать въ своей поврежденной волѣ, дотолѣ онъ ничего не можетъ творить, кромѣ дѣлъ противныхъ волѣ Бож³ей и, слѣдовательно, зла; а потому собственныя наши дѣла, безъ содѣйств³я духа Его, не могутъ быть Ему благоугодны, хотя бы они по наружности и добрыми казались. С³я мысль да будетъ началомъ слѣдующихъ моихъ размышлен³й, которыя, если Господь изволитъ, буду я при Святой Его помощи продолжатъ на каждый день сего года и записывать ихъ въ сей книгѣ.

  

   Супружеск³й союзъ моихъ родителей былъ примѣрный; они, какъ говорится, жили душа въ душу. Мать моя, и безъ того огорченная недавнею кончиною родительницы своей, лишившись теперь, и такъ неожиданно, нѣжно любимаго супруга, оставшись съ восемью малолѣтными дѣтьми, изъ которыхъ старшему было 12 лѣтъ, а младшему одинъ только годъ - впала въ отчаян³е, слегла въ постель, не принимала никакой пищи, только изрѣдка просила пить. Жены ирбитскихъ чиновниковъ, видя ее въ такомъ положен³и, учредили между собою дежурство, и не оставляли ее ни днемъ, ни ночью. Такъ проходило тридцать уже дней, какъ въ послѣдн³й изъ нихъ, около полуночи (здѣсь долженъ, я разсказать происшеств³е, отъ котораго волосы становятся дыбомъ), одна изъ дежурныхъ барынь, сидѣвшая на посланной для нея перинѣ и вязавшая чулокъ (другая спала подлѣ нея), приказала горничной запереть всѣ двери, начиная съ передней, и ложиться спать въ комнатѣ передъ спальнею, прямо противъ незатворенныхъ дверей оной для того, чтобы, въ случаѣ надобности, скорѣе можно было позвать ее. Горничная исполнила приказан³е: затворила и защелкнула всѣ двери; но только-что, пославъ на полу постель свою, хотѣла прикрыться одѣяломъ, какъ звукъ отворившейся двери въ третьей комнатѣ остановилъ ее: опершись на локоть, она стала прислушиваться. Чрезъ нѣсколько минутъ такой же звукъ разразился во второй комнатѣ, и при ночной тишинѣ достигъ до слуха барыня, сидѣвшей на полу въ спальнѣ; она оставила чулокъ и тоже стала внимательно прислушиваться. Наконецъ, щелкнула и послѣдняя дверь, ведущая въ комнату, гдѣ находилась горничная... и что же? входитъ недавно умерш³й отецъ мой, медленно шарча ногами, съ поникшею головою и стонами, въ томъ же халатѣ и туфляхъ, въ которыхъ скончался. Дежурная барыня, услышавшая знакомые ей шаги и стоны, потому-что находилась при отцѣ моемъ въ послѣдн³е два дни болѣзни его, поспѣшила, не подымаясь съ пола, достать и задернуть откинутый для воздуха пологъ кровати моей матери, которая не спала и лежала лицомъ къ двери - но, объятая ужасомъ, не могла успѣть въ томъ. Между тѣмъ, онъ вошелъ, съ тѣми же болѣзненными стонами, съ тою же поникшей головою, блѣдный, какъ полотно, и, не обращая ни на кого вниман³я, сѣлъ на стулъ, стоявш³й подлѣ двери, въ ногахъ кровати. Мать моя, не заслоненная пологомъ, въ ту же минуту это увидала, но отъ радости, забывъ совершенно, что онъ скончался, воображая его только больнымъ, съ живостью спросила: что тебѣ надобно, другъ мой? и спустила уже ноги, чтобы идти къ нему. Неожиданный отвѣтъ его: подай мнѣ лучше ножъ - отвѣтъ, совершенно противный извѣстному образу его мыслей, его высокому религ³озному чувству, остановилъ ее и привелъ въ самосознан³е. Видѣн³е встало и, по-прежнему, не взглянувъ ни на кого, медленными шагами удалилось тѣмъ же путемъ. Пришедъ въ себя отъ охватившаго всѣхъ оцѣпенѣн³я, дежурившая барыня разбудила свою подругу и, вмѣстѣ съ нею и горничною, пошла осматривать двери комнаты: всѣ они оказались отворенными!

   Событ³е непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомнѣвающихся во всемъ сверхъ естественномъ, и невѣроятное; но вѣдь оно подтверждается свидѣтельствомъ трехъ лицъ! Если бы видѣн³е представилось одной только матери моей, то, пожалуй, можно бы назвать его слѣдств³емъ разстроеннаго воображен³я женщины больной, огорченной, которой всѣ помышлен³я сосредоточены были на понесенной ею потерѣ. Здѣсь, напротивъ, являются еще двѣ сторонн³я женщины, неимѣвш³я подобнаго настроен³я, находивш³яся въ двухъ разныхъ комнатахъ, но видѣвш³я и слышавш³я одно и то же. Смиримся предъ явлен³ями духовнаго м³ра, пока недоступными изслѣдован³ямъ ума человѣческаго и, повидимому, совершенно противными законамъ природы, намъ извѣстнымъ. А развѣ мы вполнѣ ихъ постигли? Развѣ совсѣмъ приподняли покрывало Изиды? Развѣ животный магнетизмъ не отворяетъ уже намъ дверей въ иную таинственную область той же природы, объемлющей все существующее видимое и невидимое? Развѣ, наконецъ, мало историческихъ и достовѣрныхъ частныхъ предан³й о событ³яхъ, подобныхъ случившемуся въ Ирбитѣ?

   Оправившись нѣсколько въ здоровьи, мать моя спѣшила оставить мѣсто, отмѣченное такимъ для нея несчаст³емъ, и возвратилась въ Пермь, гдѣ протекли нѣкогда счастливѣйш³е годы ея жизни, и гдѣ теперь ожидали ее одни горестныя воспоминан³я прошедшаго. Ей было тогда только тридцать четыре года. Окруженная восемью сиротами, при ограниченномъ состоян³и, она печально смотрѣла на ихъ будущность; не знала, что предпринять: оставаться ли въ Перми, гдѣ у насъ былъ собственный домъ, ѣхать ли въ казанскую, или симбирскую деревню? Но ни въ той, ни въ другой не было пр³юта, не было господскаго дома. Къ счаст³ю, братья ея, отставной секундъ-ма³оръ Иванъ и командовавш³й оренбургскимъ драгунскимъ полкомъ, подполковникъ Александръ Васильевичи Страховы, увѣдомленные о кончинѣ своего зятя, поспѣшили утѣшить её своимъ пр³ѣздомъ; и какъ оба они были холостые, то убѣдили её отправиться къ нимъ въ Тетюши, на ея родину, поселиться въ тамошнемъ опустѣвшемъ ихъ домѣ и завѣдывать хозяйствомъ. Съ удовольств³емъ приняла она это предложен³е, и чрезъ мѣсяцъ начались сборы въ дорогу, сборы нешуточные, потому-что надобно было подыматься цѣлымъ домомъ.

   Мнѣ исполнилось тогда четыре уже года, но память моя ничего не сохранила объ этихъ сборахъ. Первое сознан³е о себѣ проявилось во мнѣ дорогою; помню, что мы, я, меньшая сестра и братъ, съ двумя нянями, ѣхали въ большомъ возкѣ, набитомъ перинами и подушками; что небольш³я окна возка обложены были какимъ-то мѣхомъ, и нерѣдко замерзали, покрываясь красивыми узорами; что большею частью ѣхали мы густымъ лѣсомъ, и, какъ видно, дорогою не очень широкою, потому-что вѣтви деревъ, покрытыхъ инеемъ, хлестали иногда по возку. Спустя лѣтъ сорокъ, мнѣ довелось проѣзжать этою дорогою, и я видѣлъ по ней много еще лѣсовъ.

   Помню также, какъ мы, наконецъ, пр³ѣхали въ Тегюши и вошли въ большой деревянный домъ, въ которомъ, за четыре слишкомъ года, произошелъ я на свѣтъ; помню, какъ встрѣтила насъ какая-то старушка (дальняя родственница, временно тутъ жившая) въ черномъ шушунѣ и такой же юпкѣ; помню, какъ, проходя по комнатамъ и войдя въ дѣвичью, я увидѣлъ тамъ не менѣе двадцати дѣвокъ, за кружевомъ, съ бѣлыми на головѣ платками. (Впослѣдств³и узналъ я, что бѣлый платокъ на головѣ сѣнныхъ дѣвушекъ и женщинъ былъ, въ тѣ времена, знакомъ траура и вообще печали, и что всей дворни при этомъ домѣ считалось около двухъ сотъ человѣкъ мущинъ и женщинъ.) За дѣвичьею слѣдовала вправо дѣтская: тамъ помѣстили меня, сестеръ Поликсену, Глафиру и брата Петра, какъ меньшихъ, съ двумя нашими нянями; старшая, тринадцатилѣтняя сестра, Татьяна, расположилась съ матушкою въ спальной; старшимъ же братьямъ: Николаю, Ивану и Александру, имѣвшихъ отъ 9-ти до 12 лѣтъ, отвели кабинетъ, тогда пустой, потому, что дядя Александръ Васильевичъ прямо изъ Казани отправился въ свой драгунск³й полкъ и вскорѣ потомъ въ Петербургъ, а дядя Иванъ Васильевичъ, проводивъ насъ до Тетюшъ - въ свою заволжскую деревню.

   Такимъ образомъ, мы остались одни, совершенно одни. Воцаривш³йся, незадолго предъ тѣмъ, императоръ Павелъ Петровичъ разсудилъ упразднить городъ Тетюши, и изъ уѣзднаго обратилъ его въ заштатный. Вслѣдств³е этого, всѣ бывш³я служебныя лица разъѣхались восвояси до нашего еще прибыт³я. Только священникъ съ своею попадьею, да старикъ купецъ, какой-то Иванъ Гавриловичъ съ своею старухою, посѣщали мать мою по воскресеньямъ и праздничнымъ днямъ. Каковъ же былъ переходъ для нея изъ губернскаго города - резиденц³и намѣстника, гдѣ, пользуясь счастливымъ временемъ царствован³я Екатерины, всѣ жили весело, открыто; гдѣ нерѣдко давались балы, маскарады и даже домашн³е спектакли, подъ руководствомъ отца моего, большого любителя и знатока сценическаго искусства, бравшаго уроки у Дмитревскаго,- каковъ же былъ переходъ для нея въ это захолустье, въ это глубокое уединен³е?! Оно только что питало и усугубляло тяжкую ея горесть, которая въ особенности разражалась въ дни поминовен³й. Это были дни какой-то благоговѣйной скорби, распространявшейся на цѣлый домъ. Матъ и старшая сестра, при необыкновенной, рано развившейся въ ней чувствительности, были неутѣшны. Первая, по совершен³и обряда, обыкновенно дня два не выходила изъ спальни, предаваясь тамъ тоскѣ и молитвѣ; вторая, отыскавъ какой-нибудь укромный уголокъ въ домѣ, гдѣ никого не было, развертывала украдкой портретъ отца, снятый съ него, когда онъ былъ уже въ гробу, орошала его своими чистыми, ангельскими слезами, но никогда не показывала ни матери, чтобы не растравлять сердечной ея раны, ни намъ, почитая насъ, по дѣтскимъ нашимъ лѣтамъ, того недостойными, и потомъ опятъ запирала въ свою шкатулку до слѣдующаго поминовен³я. То была ея святыня, съ которою не разставалась она по самую преждевременную смерть свою. Всѣ эти подробности и нѣкоторыя изъ слѣдующихъ ниже сдѣлались мнѣ извѣстными, когда я поболѣе уже подросъ, иное слышалъ отъ другихъ, иное самъ видѣлъ, могъ обсудить и сохранить въ памяти.

   Мѣсяца чрезъ два, стали, однакожъ, наѣзжать къ намъ изъ деревень, изъ-за Волги, изъ Симбирска, отстоящаго отъ Тетюшъ въ 60-ти верстахъ, родственники, старые знакомые и бывш³я подруги моей матери, и гостили обыкновенно по недѣлѣ и болѣе. Тогда домъ нашъ принималъ какой-то праздничный видъ: насъ одѣвали въ хорошее платье, зажигались стѣнныя жирандоли; люди суетились; разнаго рода варенья, пастилы, яблоки и орѣхи не сходили со стола отъ послѣобѣда до вечера; за обѣдомъ же, вмѣсто обыкновенныхъ пирожныхъ, печенья, сладкихъ пироговъ, вафлей, битыхъ сливокъ и проч,,- подавалось бламанже, которое очень мнѣ нравилось. Но гости уѣзжали, и водворялась прежняя мертвая тишина, прежнее однообраз³е. Можетъ быть, не отъ подобныхъ ли впечатлѣн³и грустнаго, туманнаго утра жизни вашей, всѣ мы, братья и сестры, получили любовь въ уединен³ю, нерасположен³е въ шуму большого свѣта, нѣкоторую застѣнчивость, наклонность къ мечтательности, къ поэз³и?

   Послѣднему много способствовала и сама мѣстность. Маленьк³й городъ Тетюши, въ которомъ одна только церковь, да и та построена предками моими съ матушкиной стороны, расположенъ на прекраснѣйшемъ мѣстѣ - на крутомъ нагорномъ берегу Волги, имѣющемъ тамъ высоты, по крайней мѣрѣ, саженъ шестьдесятъ отъ уровня рѣки,- тамъ, гдѣ она дѣлаетъ крутой поворотъ, и гдѣ этотъ высок³й берегъ, образуя обширный полукругъ, открываетъ зрителю, на немъ стоящему, живописные виды во всѣ три стороны, на необозримое пространство. Прямо впереди, стелется луговая полоса Волги, то съ песчаными, то съ зелеными берегами, съ тѣнистыми рощами и озерами; вправо и влѣво, чертою полукруга, тянется гряда горъ, то покрытая по скату дикимъ, недоступнымъ лѣсомъ, то проявляющая мѣстами широк³е пласты разноцвѣтной глины, или узорочные утесы известковаго камня. Въ весенн³е половоды, когда рѣка разливается верстъ на 30 шириною, виды эти становятся еще великолѣпнѣе. Все пространство луговой стороны представляется тогда моремъ, со множествомъ большихъ и малыхъ острововъ, осѣненнихъ высокими деревьями, какъ бы выходящими прямо изъ воды. Мы часто всею семьею хаживали любоваться этою дивною картиною природы. Я же, когда мнѣ было отъ 8-ми до 10-ти лѣтъ, особенно любилъ, уйдя тайкомъ изъ дому, забраться подалѣе въ сторону, туда, гдѣ Тетюшская гора принимаетъ суровый, пустынный видъ, и гдѣ съ половины ея бьётъ ключъ Гремячъ, источникъ прозрачной, холодной воды. Какъ ни дико было это мѣсто, какъ ни страшно мнѣ было оставаться тутъ одному, но я находилъ своего рода удовольств³е, превозмогая страхъ мой, сидѣть тамъ, смотрѣть, какъ ключъ Гремячъ вырывается изъ нѣдръ горы, скользитъ широкою струею по жолобамъ и теряется въ темной безднѣ; какъ внизъ по Волгѣ несутся суда, съ крутонадувшимися парусами; какъ изъ-за лѣсовъ противуположной луговой стороны рѣки выказываются два древн³е болгарск³е минарета; какъ плоск³й берегъ этой стороны, постепенно удаляясь вправо и влѣво, синѣя и блѣднѣя, исчезаетъ, наконецъ, отъ взора. Прилагаю стихи {Въ рукописи сохранено 1 ¹/₂ страницы пробѣла, но упомянутые стихи остались невставленными. - Ред.}, написанные мною въ 1820 г., когда, послѣ долгаго отсутств³я, я вновь очутился въ Тетюшахъ и нашелъ прародительск³й домъ нашъ совершенно уже оставленнымъ и опустѣлымъ: въ нихъ, можетъ быть, лучше изображена живописная мѣстность Тетюшъ. Эта дерзость - уходить одному на ключъ Гремячъ, была не послѣднимъ изъ тогдашнихъ моихъ подвиговъ. Я однажды опустился въ страшный оврагъ, глубиною въ саженъ 50, огибавш³й домъ нашъ съ одной стороны, впрочемъ, не близко: мнѣ непремѣяно хотѣлось узнать, что тамъ на днѣ его? Много разъ я подходилъ въ нему, смотрѣлъ въ бездну, но не рѣшался. Наконецъ, любопытство превозмогло. Цѣпляясь за находивш³еся кусты и высокую толстую траву, я спустился до самаго низу, и очень былъ доволенъ, что сдѣлалъ открыт³е - нашелъ тамъ ручеекъ, стекавш³й въ Волгу. Но вѣдь я могъ найти тамъ змѣю, или наткнуться на волка..... Перелѣзать заборы, карабкаться на деревья, было для меня также ни почемъ.

   Но я слишкомъ ушелъ впередъ; надобно воротиться. Мѣсяцевъ чрезъ пять по водворен³и нашемъ въ Тетюшахъ, наступила весна, которую я помню и, начиная съ которой, кажется, все уже сталъ помнить: такъ возбудительно она на меня подѣйствовала. Вынули двойныя рамы; спустя нѣсколько дней стали, къ неописанной для меня радости, отворять окна, изъ которыхъ одни открывали видъ на часть Волги и береговъ ея, друг³я - на церковь и широкую площадь, покрытую зеленой муравою; стали брать меня по праздникамъ къ обѣднѣ; стали, наконецъ, пускать, подъ надзоромъ няни, побѣгать по двору, погулять и въ большомъ старинномъ саду, гдѣ было множество яблонь, смородины, крыжевника, черемухи, огромныхъ липъ, березъ и осокори; гдѣ цвѣли п³оны, кокушечьи слезки, царск³я кудри, боярская спѣсь, желтыя лил³и и даже тюльпаны. Съ тѣхъ поръ, эти цвѣты и понынѣ какъ-то особенно радуютъ меня, когда ихъ вижу - вѣроятно, по воспоминан³ю о счастливомъ времени дѣтства. Не могу также забыть пр³ятнаго впечатлѣн³я, произведеннаго на меня первымъ Троицынымъ днемъ, когда, вышедъ изъ дѣтской, я увидѣлъ, что всѣ комнаты обставлены березками, наполняющими ихъ своимъ освѣжительнымъ запахомъ, когда, въ прекраснѣйшее тихое утро, съ букетами въ рукахъ, шли мы въ церковь аллеею изъ березокъ же, натыканныхъ отъ крыльца до паперти. Впечатлѣн³е это видно было очень сильно, потому-что Троицынъ день люблю я болѣе всѣхъ другихъ праздниковъ, исключая Свѣтлаго воскресенья. Вслѣдъ за весною, незамѣтно прошло и лѣто, богатое знойными днями, бабочками, ягодами, всякими овощами, яблоками, арбузами, что все мнѣ очень нравилось. Оно, сверхъ того, было оживлено ярмаркою, бывающею въ полѣ мѣсяцѣ на площади, противъ нашего дома, и съѣздомъ къ намъ, по этому случаю, многихъ родныхъ и знакомыхъ, которые, съ кучею людей и лошадей, жили у насъ во все семидневное ея продолжен³е и, за недостаткомъ кроватей, безъ церемон³й спали, какъ говорится, вповалку - дамы въ гостиной, мущины въ залѣ. Наступила осень - конецъ бѣганью, гуляньямъ, конецъ всѣмъ моимъ удовольств³ямъ; меня перестали брать даже въ церковь. Но и осень занимала меня, новичка жизни. По цѣлымъ часамъ, бывало, сидѣлъ я то у того, то у другого окна, смотря, какъ съ темныхъ, низко бродящихъ облаковъ, льется нескончаемый мелк³й дождикъ; какъ куры и галки купаются въ лужахъ; какъ дерзкая ворона преспокойно садится на спину неповоротливой свиньи, и вмѣстѣ съ нею разгуливаетъ; какъ играютъ или грызутся обмокш³я собаки; какъ по опустѣлому двору изрѣдка промелькнетъ кто-нибудь изъ дворни, спѣша поскорѣе укрыться подъ навѣсомъ амбара. Другое дѣло - зима: тутъ внѣшн³й м³ръ исчезъ для меня совершенно. Меня не выпускали даже въ сѣни, а окна комнатъ, вѣроятно отъ дурной вставки зимнихъ рамъ, или отъ вѣтхости ихъ, постоянно занесены были морозомъ. Старш³е братья иногда прокатывались въ саняхъ, особливо когда пр³ѣзжалъ изъ-за Волги дядя Иванъ Васильевичъ, большой охотникъ до лошадей; но меня съ ними не пускали, хотя мнѣ наступилъ шестой уже годъ. Одно утѣшен³е мое было - по утрамъ, когда матушка оставалась еще въ спальнѣ - расхаживать по комнатамъ и всматриваться въ каждый предметъ: въ образа, напримѣръ, которыхъ было у насъ много, съ ихъ богатыми украшен³ями; въ старинную фарфоровую и хрустальную посуду, стоявшую безъ употреблен³я въ шкафу за стеклами; а всего болѣе - въ изразцы печей, съ