Главная » Книги

Крестовский Всеволод Владимирович - В дальних водах и странах, Страница 21

Крестовский Всеволод Владимирович - В дальних водах и странах


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25

му культу и окружен всеми обычными принадлежностями оного, начиная с центральной открытой эстрады среди двора, с которой жрецы-кануси в высокоторжественные дни начинают свое шествие ко главному храму через священные внутренние ворота и до открытой театральной сцены, где в известные праздники дается кагура, то есть священные представления и танцы под звуки священной музыки. Самый храм очень невелик и тесен, вроде каплички, лишь было бы где укрыться "духу"; но над ним возвышается грандиозная соломенная кровля, украшенная по гребню шестью горизонтальными поперечными вальками вертенообразной формы, а на обоих концах высокими деревянными развилами в виде римской цифры V. На деревянных, резной работы, мастях храма везде медночеканные скрепы, гайки и наконечники. Дверь заперта на ключ, и перед замком висят пучки семиколенчатых дзиндзи из белой бумаги. Вокруг главного храма разбросаны каменные канделябры и часовенки, посвященные разным ками. В одной из них стоит большой белый конь, вырезанный из дерева, а в другой помешается за сетчатою решеткой, в особом киотике, зеркало Изанами. Далее храмовая сокровищница, в которой, однако, напрасно было бы искать каких-либо вещественных богатств: в ней собрано несколько шлемов, кинжалов, наконечники копий и стрелы, полный рыцарский доспех, надвратные доски с надписями, оленьи рога и китовое перо-плавник. Все это вещи, принадлежавшие частью герою-воину Кадживара, частью древним "южным микадо". Стены сокровищницы увешаны свитками с разными благочестивыми изречениями и надписями, а в нише на боковой стене выставлена зачем-то гипсовая раскрашенная маска с длинным, горизонтально торчащим носом. Тут же во дворце показали нам древнее, но еще цветущее сливовое дерево, обнесенное такою же каменною оградой, как и на могиле Кийомори. Оно-то и составляет главную достопримечательность храма Икута. Легенда говорит что в ХИИ веке на этом самом месте происходило однажды раннею весной большое сражение между самураями двух исторических здешних фамилий, Тайра и Минамото, о которых мы уже говорили. В этом сражении особенною храбростью отличился рыцарь Кадживара. Чтоб обратить внимание всех сражавшихся на свою храбрость, он в разгаре битвы срубил ветвь цветущей сливы и укрепил ее у себя за спиной, на колчане. Где видна была сливовая ветвь, там враги ложились как снопы на ниве. По преданию, это старое дерево, ветви и ствол которого уже с давних времен поддерживаются разными деревянными подпорками и подушками, есть та самая слива от которой Кадживара отрубил себе ветку. Оно так и называется "деревом Кадживары". Против него, на правой стороне двора, находится ключевой колодезь, обнесенный такою же каменною оградой, из которого, по преданию, тот же Кадживара утолил после битвы жажду. Коскеис показывавший нам достопримечательности Икута предложил мне изображение этого храма в плане, довольно лубочно отпечатанное на листе тонкой желтоватой протекучки. На плане этом приписано сбоку несколько японских стихов сочиненных 84-м императором Джунтоком. В японских стихах обыкновенно соблюдается не рифма, которая может быть и не быть, а лишь определенное количество слогов, и именно тридцать один. Поэтому мысль выражается в них крайне сжато, а сущность стихотворения состоит чаще всего из игры каких-нибудь слов и понятий. Кстати, чтобы познакомить вас с японскою версификацией, я приведу означенное произведение императора Джунтока:
  
   Аки казе ни
   Мата косо товаме
   Цу но куаиио
   Икута но мори но
   Хару но акебоас.
  
   В переводе это значит: "Если ты посетишь священную рощу Икута когда веет теплый осенний ветер, ты непременно захочешь побывать там и весной, чтобы любоваться закатом. Но если увидишь как хорош здесь весенний закат, непременно захочешь побывать и осенью, чтобы наслаждаться прогулкой среди теплого ветра".- Вот сколько слов нужно по-русски чтобы выразить мысль которая по-японски выражается всего лишь 31 слогом!
  

* * *

  
   Из Икута повезли нас на Сува-яму, где тоже находится храм ситоского культа. По дороге, в загородной местности, попался нам оригинальный экипаж в не менее оригинальной запряжке, каких до того нигде еще не встречали мы в Японии. Это была трехколесная повозка, основанием которой служит деревянный равнобедренный треугольник. Одно колесо, маленькое, находится впереди, в вершине треугольника, а два большие - на задней оси, в углах его базы. Переднее колесо движется на маленькой оси между двух вертикально опущенных щек, прилаженных своими верхними концами к шкворневому кружку, дающему возможность легко поворачивать повозку в стороны. На треугольнике утвержден род корзины или ящика из деревянных планок с бамбуковою плетенкой, служащий вместилищем экипажа. Ни дышла, ни оглобель не имеется, а есть впереди, на короткой цепи, один только деревянный валек, к которому прикрепляются две веревочные постромки. В эти-то постромки был впряжен сильный черный буйвол, которого шея, рога и хомут были украшены большими и длинными шелковыми кистями ярко пунцового цвета. В повозке было насажено штук восемь ребятишек и молоденьких девушек, отправлявшихся, судя по их веселому смеху и восклицаниям, вероятно, на какую-нибудь увеселительную прогулку. Голоногий погонщик шел впереди, рядом с буйволом, ведя его за шелковый пунцовый повод. До сего раза мы никогда еще не встречали в Японии буйвола в качестве упряжного, а не вьючного животного, а это тем более замечательно, что еще недавно (до самого переворота 1868 года) право ездить в повозке, запряженной одним буйволом, предоставлялось только одному микадо, который и катался таким образом в уединенных садах своего дворца в Киото. Теперь же, как видно, этим правом свободно могут пользоваться и обывательские ребятишки.
   Вскоре нас подвезли к высокому тори у подножия горы Сува, за которым в нескольких саженях далее начинается подъем по широкой гранитной лестнице на первую площадку. Далее путь идет в гору зигзагами, где просто садовою дорожкой, а где каменными ступенями. Нигде еще не встречали мы столько разнокалиберных священных тори как на этом пути: внизу, у подошвы, их насчитывают 45, да по горе 139, и все они, говорят, воздвигнуты усердием частных лиц, по какому-либо обету. Тут же, на под]еме, заметили мы еще одну особенность: местами попадались нам вырезанные из бумаги маленькие двуязычные флаги, приклеенные к тоненьким бамбуковым тростинкам или к соломинкам. На каждом флаге непременно написана какая-то молитва. Одни из них были воткнуты в землю, по краям дорожки, другие привязаны к сучьям и веткам попутных деревьев. Нам объяснили что это талисманы плодородия, которые с давних времен существуют в синтоском культе и были восприняты из него буддизмом. Каждый год, в семнадцатое число первого месяца, когда чествуется святой Инари, покровитель агрикультуры, в посвященных ему храмах происходит, между прочим, обряд торжественного освящения талисманов способствующих плодородию, после чего они продаются всем желающим по одному сцени (самая мелкая монетка). Земледельцы обыкновенно покупают их по нескольку штук, из коих часть оставляют на месте, в жертву святому, по краям дороги, а другую уносят с собой и втыкают в землю на межах и по всем углам своего поля и огорода, или привязывают к ветвям фруктовых и тутовых деревьев. В первом случае талисманы способствуют урожаю хлеба и огородных овощей, а во втором изобилию разных фруктов и тутовых листьев, необходимых для питания шелковичного червя.
   Храм Сува расположен на самой вершине горы, откуда открываются великолепные виды. Что ни шаг, то новая картина. Здесь, на одной из площадок, 9 декабря 1874 года было наблюдаемо астрономическою комиссией Парижской Академии прохождение Венеры мимо Солнца, в память чего на месте наблюдений поставлен каменный столб с французскою надписью, объясняющей это событие. С площадки открывается великолепный вид на весь рейд, миль на тридцать в окружности; виден вход в залив Оосака и даже далее, за него, в самый океан, где глаз захватывает синюю черту водного горизонта. Залив как бы окаймлен полого-волнистыми и синеющими вдали горами. Вдали, к востоку, виднеется на берегу город Оосака с высоким круглым куполом городской управы, а ближе - поля, изрезанные ирригационными канавами, канал и засыпанное для ирригационных же целей устье какой-то речки. Внизу же, под горой - как на ладони вся священная роща Икута, чайные плантации и капустные огороды, где кочны стоят рядами словно курчавые деревца на высоких ножках. Я никогда еще не видал у капусты таких длинных стержней, как здесь. На астрономической площадке, позади каменного столба, построены животрепещущие галерейки с навесами, и при них - мелочная лавочка, она же и чайный дом, конечно. В лавочке, для удовольствия любителей, находится большая зрительная труба на треноге, и тут же продаются деревянные самовары совершенно особого устройства. Внутрь кадушки, служащей вместилищем для воды и снабженной снаружи тремя ножками, деревянным краном и плотно надевающейся крышкой, вставляется глиняный полый цилиндр, куда накладываются горячие угли. В исподней части его устроено поддувало, выходящее наружу сквозь круглое отверстие в донце кадушки, которое по краям замазано снаружи цементом, чтобы не вытекала вода; равно выходит наружу и устье цилиндра сквозь отверстие в деревянной крышке, плотно прилегающее к его стенкам. Таково устройство японского самовара, совершенно обходящееся безо всякого металла, и говорят, что вода вскипает в нем нисколько не медленнее, чем в наших.
   Вдосталь налюбовавшись видом с астрономической площадки, мы отправились пешком к знаменитым Хиогским водопадам Нуно-бики-но-таки. Находятся они в горах, и путь к ним идет по тропинкам, проложенным зигзагами на горных лесных склонах, мимо множества уединенных беседочек, веранд и чайных домиков. Услужливые курама, покинув внизу свои дженерикши, в полной уверенности, что их никто не утащит, сопровождают нас веселой гурьбой и облегчают нам путь, подпирая и подпихивая нас сзади на более крутых подъемах. Они весело и безумолку болтают, добродушно посмеиваются и перекликаются между собою или вдруг принимаются повторять какое-нибудь русское слово, подхваченное налету из нашего разговора.
   Вызвалась к нам проводницей шустрая, востороглазая девчурочка лет семи, из самоварной лавки. Начала она с того, что стала срывать по пути цветы колокольчиков и шиповника и дарить каждому из нас по букетику, а потом взяла меня за руку и пошла рядом, болтая и напевая что-то. Что за знакомые звуки?.. Прислушиваюсь, и вдруг - представьте себе наше общее удивление - в устах маленькой японской девочки слышим мы русскую песенку:
  
   Гуляй, гуляй, Оленька,
   Пока ты здоровенька.
  
   Оказывается, от наших матросов выучилась. Значения слов, конечно, не понимает, но что за изумительная способность верно запоминать и произносить слова и звуки совершенно чужого ей языка и чуждой песни! Вот мы так ни одной еще ихней песни не выучились, а если наши даже со словами поют. Этою своею "Оленькой" она нас так утешила, что мы все с удовольствием подарили ей несколько серебряной мелочи.
   Нуно-бики значит разостланное полотно. Такое название произошло оттого, что издали водопады имеют вид как бы полотняных ряден, развернутых и спущенных вниз. От них и самая гора получила то же название - Нунобики-яма. Водопады находятся в соседстве между собою; один из них называется самцом, другой самкой. Высота падения первого 158 футов, второго 73 фута; ширина же у обоих одинаковая, 12 футов. Первый из них падает совершенно прямо; второй же делает незначительный уступ и в одном месте свертывается винтообразным оборотом. Дорога к водопадам чрезвычайно красива. Каменные скалы покрыты разнообразною и красивою растительностью; повсюду множество цветов и цветущих кустарников. В скалах высечены ниши, и в них поставлены каменные изваяния некоторых святых японо-буддийского пантеона. В одном месте идолы иссечены прямо в толще утеса; они поставлены в ряд, с опушенными вниз большими крестообразными мечами в левой руке, тогда как правая рука у всех поднята для благословения; вокруг головы у каждого нимб, в виде стоячего кольца, выточенный из гранита. Вообще все окрестные скалы усеяны буддийскими божничками, часовенками и синтоскими маленькими миа, с неизбежными тори, флагами, дзиндзями и лоскутками. Наконец, по берме отвесной скалы добрались мы до водопада, о близости коего заранее и притом давно уже давал нам знать шум воды, заглушающий своим рокотом всякий разговор. Вверху находится "самец", падающий из седловины, окутанною кустарниковою и вьющеюся зарослью. Под ним образуется на горной площадке небольшой бассейн, из которого вода по ступенчатым уступам каскадами стекает вниз, пока не попадает в узкую щель между двумя сближенными скалами, откуда она уже винтом прядает вниз, получая название "самки". Как раз над серединным бассейном, против водопада-самца, перекинут со скалы на скалу животрепещущий мостик, и на нем устроена веранда, где вы можете отдохнуть под сенью циновочного навеса и наслаждаться сколько угодно видом и шумом водопада и освежающею прохладой водяной пыли. Там и сям, по соседству, перекинуто между скалами несколько легких бамбуковых мостиков и висят над пропастью, как балконы на косых подпорках, две-три беседки. При главной веранде, конечно, неизбежный чайный дом, и тут же, сбоку, красивенькая буддийская часовня с сияющим внутри за решеткой идолом, с цветущими ветками камелий, полевыми букетами, неугасимою лампадой и курительными свечами.
   Отдохнув на веранде над пропастью и заплатив неизбежную дань за угощение чаем, мы пошли далее. И опять, что ни шаг, то новые дивные картины. Сейчас все было сжато дикими скалами; но сделали маленький поворот в сторону, и вдруг перед нашими взорами открывается широчайший простор с очаровательным видом на глубоко лежащую внизу долину, на город, изрезанный правильными рядами серых черепичных крыш, на блещущее под солнцем море и дальние голубые горы... Еще несколько шагов, и снова все сузилось, сжалось, и вашему глазу поневоле приходится опять переходить к уголкам и деталям; но зато какие это славные уголки, какие прелестные группы скал и диких мшистых камней, какие художественные детали в сочетании и тонах пробивающейся между ними и спутавшейся между собою разнообразной растительности!.. Все это прелесть как хорошо, и простор, и теснина, не знаешь даже, что лучше, чему отдать предпочтение. Подвигаясь зигзагами по уступам и тропинкам, мы обошли всю громадную гору и вышли опять к тому же водопаду, только с другой стороны. И опять висящий над пропастью чайный домик принял нас под свою радушную сень на отдых. Во время прогулки по горе, мы в разных местах встречали пещеры, нарочно высеченные в скалах для обжигания углей, чем занимаются местные лесники как своим обычным промыслом. Обратили также внимание и на водопроводные трубы из бамбука, проложенные под почвой и ведущие от естественных водяных резервуаров к разным полям и огородам.
   На возвратном пути в Кообе посетили мы базар Киосинкван, расположенный особняком в просторном двухэтажном доме европейской архитектуры. Специальность местных кустарей составляют очень изящные и тонкие плетенья и вообще различные поделки из бамбуковых волокон и дранок, а также изделия из окрашенной во всевозможные цвета рисовой соломы, которые всего ближе можно бы назвать соломенною мозаикой. Составляется эта мозаика из отдельных маленьких кусочков и пластинок соломы, которые, при искусном подборе, наклеиваются на тонкие гладкие дощечки, образуя в целом очень красивый и нередко весьма сложный узор геометрического характера. Это все разные коробочки, баулы, бонбоньерки, сигарочницы, подносики, шифоньеры, комодики, шкатулки и тому подобные веши небольших размеров, но всегда сделанные с большим вкусом и притом замечательно дешевые. Они-то и составляют главный предмет выставки и торговли Киосинквана.
   Был уже в исходе первый час дня, и аппетит наш очень настойчиво напоминал о необходимости завтрака. Поэтому мы приказали нашим курама везти себя прямо в гостиницу. Через несколько минут они подкатили нас к установленному цветами крыльцу одного дома на набережной, над которым сияла золотая по черному фону надпись "Отель Хиого". Мы нашли там роскошную бильярдную залу, совершенно приличную столовую, английский стол и, верх неожиданности, в числе прислуги японца, говорящего по-русски. Он, конечно, и прислуживал нам за завтраком.
   Маленькая черта международных нравов: в столовой мы заняли один конец большого стола. Вошли американцы, сели за тот же стол рядом с нами, узнали, что мы русские, и тотчас же познакомились самым простым и любезным образом. Вошли три француза и сделали тоже самое. Но сколько ни входило англичан и немцев, ни один не присел за этот стол, хотя свободных приборов на нем было еще достаточно. Холодно, а иногда и недружелюбно покосясь в нашу сторону, они с достоинством проходили мимо и усаживались за другие столы - англичане к англичанам, немцы к немцам, но вместе тоже не смешивались. Таким-то образом, даже в нейтральной и, так сказать, международной почве трактира совершенно неожиданно и, пожалуй, даже инстинктивно, по одному чутью, сказываются национальные симпатии и антипатии и происходит безмолвное, но безошибочно верное разделение на "своих" и "чужих", на друзей и неприятелей.
   В четыре часа дня мы были на борту "Африки", а полчаса спустя наш крейсер уже снялся с якоря и пошел по назначению, в Нагасаки, куда прибыл 14-го числа к ночи.
  

В окрестностях Нагасаки

Народный праздник в честь Компира-сама. - Характер праздничной толпы. - Ярмарочный путь к месту праздника. - Монастырь Компира-сама и нищие. - Английские миссионеры и японская веротерпимость. - Наши судовые поставщики из японцев. - Пикники под национальными флагами. - Концерт геек и японская публика. - Восхождение на гору Компира. - Вид с ее вершины. - Часовня в гранитном монолите. - Состязание бумажных змеев. - Спуск большого змея - Вечернее возвращение с праздника. - Прогулка в местечко Тогицу. - Скала Дайбудс. - Встреча с театральным герольдом. - Тогицу. - Сельский театр. - Одноактная пьеса "Гроза" и ее содержание. - Прогулка в местечко Моги. - Нагасакское предместье Гунцони. - Каго, носилки для горных путешествий. - Хоровод сельских девушек. - Горный путь. - Праздник сбора пшеницы и способы молотьбы. - Вьючные животные в дороге - Смешение полярных и тропических форм растительности. - Всепобеждающая сила труда. - Местечко Моги. - Дети-няньки. - Обед в сельской гостинице. - Висячая декоративная растительность. - Носильщики и их труд. - Обратный путь при факелах.- Жабы и светляки.

  
   27-го марта.
   Еще со вчерашнего дня по городу были расклеены большие японские объявления на разноцветной бумаге о том, что сегодня в 12-й день IV месяца, соответствующий нашему 27 марта (8 апреля) имеет быть на горе Компира большой праздник в честь святого Комипира-сама, причем будут происходить состязания между бумажными змеями и предстоит спуск большого змея, пожертвованного от города. Начало народного праздника ровно в полдень. Нас известили об этом наши постоянные судовые поставщики Усакич и Кихе, оба из туземных обывателей, от долголетней практики кое-как маракующие по-русски. Оба явились к нам на крейсер и с почтительно-любезными поклонами и приседаньями пригласили, всех офицеров на завтрашний праздник. Мы, конечно, обещали быть, да и как было не поглядеть на такое любопытное зрелище!
   Ровно в полдень, большою компанией съехали мы на берег и отправились в дженерикшах в северные предместья Нагасаки.
   Компира-яма, как я уже говорил, находится совсем за городом, в северной стороне, против самой пяты Нагасакской бухты. Дорога к ней идет с холма на холм, подымаясь все выше и выше в гору. Оставя дженерикши внизу, у подошвы первого холма, мы отправились далее пешком, вместе с вереницами японского люда, разодетого по-праздничному. Одно течение толпы поднималось в гору, другое, меньшее, шло навстречу ему с горы. То были богомольцы, возвращавшиеся после раннего служения в монастыре Компира-сама. В толпе множество красивых нарядных девушек и маленьких девочек. Последние, согласно японской моде, набелены и разодеты в самые яркоцветные костюмы. Многие из них несут нарядные куклы или букеты из веток камелий и других цветов. Мальчишки несут бумажные змеи и оглашают окрестности звуками разных трещоток и свистулек. Веселый праздничный гул стоит над массами движущегося народа. По пути, на поворотах и на некоторых наиболее удобных площадках, устроены под ятками временные трактирчики и чайные, где полным-полно народу, завернувшего под их навесы под предлогом легкого отдыха. Мы тоже сделали маленький привал у одного из них, чтобы утолить сельтерскою водой жажду, возбужденную ходьбой под двадцатиградусным солнечным жаром. Повсюду продаются с лотков всевозможные национальные сласти и печенья, каленые бобы и семечки. Дутые и раскрашенные рыбки из рисового теста, такие же маски доброй толстухи Окама и другие рожи из того же материала качаются на ивовых ветвях, выставленные на продажу. Тут же и цветочницы продают из корзин букетики разных весенних полевых и садовых цветов, а цветочники несут на коромыслах бадейки с водой, наполненные большими пучками ветвистых камелий в полном цвету, всех оттенков, от снежно-белого до густо-пунцового. Но более всего встречается продавцов бумажных змеев разной величины и формы, при самой затейливой и пестрой раскраске; тут мы видим наших старых токийских знакомых, этих смешных гномиков в образе энглишменов и гишпанцев, затем орла и сокола с распростертыми крыльями, рыбу тай и птицу фоо, и зияющего дракона, и большелобого божка Шиуро, и исторических древних героев и дам Японии, - все это уже вполне приспособленное к спуску на воздух, предлагается охочим покупателям по самой дешевой цене, не превышающей нескольких центов.
   Но вот и монастырек, окруженный возвышенным парапетом из дикого камня. Здесь приютился ряд нищих с чашками и посохами в руках, вымаливающих себе подаяние обыкновенным ноющим речитативом, который, кажется, совершено одинаков подо всеми широтами земного шара. Но замечательно, что их тут было вообще немного, и притом исключительно такие калеки, которые уже окончательно не способны ни к какой работе. Говорят, они преимущественно привитают около разных бонзерий, питаясь от монашеских щедрот; кроме того, как я заметил, японцы охотно подают им, в той уверенности, что в Японии никто не станет протягивать руку кроме уже действительно ни к чему не способного калеки.
   Гранитная лестница позади священного тори ведет к храму Компира-сама. Там, на алтаре, стоят ряды пшеничных хлебцев в форме просфоры и горят перед ним множество свечей из растительного воска. У входа, за особою стойкой, бонзы продают желающим такие хлебцы и свечи, а богомольцы собственноручно ставят их перед чествуемым изображением Компира-сама и кидают деньги в большой деревянный ящик. Бритоголовый бонза сидит на корточках по ту сторону ящика и, выбирая из него монету за монетой, тщательно сортирует их по достоинству в столбики, которые длинными и тесными рядами аккуратно располагаются у него на особом продолговатом низеньком столике. Позади храма, тут же, в монастырской ограде, какой-то английский миссионер раздает народу Библии и душеспасительные брошюрки, а двое английских катехизаторов, из обращенных японцев, громко проповедуют собравшейся толпе. И никто из бонз не гонит их отсюда, никто в толпе не негодует и не глумится над ними: напротив, все слушают очень спокойно, добродушно, хотя и с несколько рассеянным вниманием. Что это, полное ли равнодушие религиозного индифферентизма, или же спокойное презрение к проповедникам? Пускай-де болтают, что хотят, нас от этого не убудет. Во всяком случае, явление такой терпимости очень замечательно, когда вспомнишь, что еще не далее как в 1870 году японцы, исповедующие христианство, подвергались большим гонениям.
   Поднимаемся еще выше в гору. Там наверху, среди разбросанных повсюду походных трактирчиков, торговых яток, циновочных закут, шалашей и навесцев, видны в трех различных пунктах национальные флаги: русский, французский и английский, поднятые на высоких шестах. Любопытствуя узнать, что это значит, мы направились к русскому флагу и вскоре заметили, что оттуда навстречу к нам спускается с горы Цунитаро, приказчик нашего поставщика Усаки-на, прозванный, по созвучию, "санитаром". Он еще издали кланяется, машет нам рукой, указывая на русский флаг, и кричит по-русски: "Здесь! здесь!.. Сюда!." Мы пришли вместе с ним к большой циновочной ятке, перед которой, в виде закуты, было отгорожено с боков и спереди некоторое пространство, завешанное сшитыми полотнищами синей и лиловой крашенины. Цунитаро приподнял край завесы, и мы очутились внутри закуты. Там радушно встретили нас рукопожатиями и радостными улыбками трое наших поставщиков-компаньонов: Усакич, Кихе и Цинитаро Накамура. На земле были разостланы мягкие циновки, и на них наставлены маленькие таберо со всякими угощениями. Тут фигурировали вперемежку разные деликатесы японской кухни с жестянками европейских сардин, страсбургских паштетов, русской икры и бисквита Альбера, саки и пиво, а разные вина до шампанского включительно. Что же касается трех национальных флагов, то оказалось, что нагасакские судовые поставщики, пользуясь народным праздником, устроили пикники для своих постоянных потребителей - русские для русских, французские для французов и так далее. Они радушно объяснили нам, что здесь, у них в гостях и под русским флагом, мы должны быть совершенно как дома, есть, пить и развлекаться как нам вздумается безо всякого стеснения. Началось, конечно, с неизбежного о-ча-ниппон и приветственных двух кизеру, а затем, разумеется, по две чашечки теплого саки за здоровье гостей и хозяев. Этим и была закончена обрядная или официальная часть угощательной церемонии, после которой под руками расторопного "санитара" живо залетали пробки и ловко вскрывались консервные жестянки. Тут же пошло угощение нараспашку. Минут десять спустя тот же неутомимый "санитар", исчезнув куда-то на короткое время, с торжественным видом приподнял снаружи полу завесы и впустил к нам в закуту целый хор геек, разместившихся против нас полукругом. Начался концерт с пением, пляской и пантомимой; но тут вскоре раздались по ту сторону закуты чьи-то голоса, вызывавшие одного из наших амфитрионов: "Кихе-сан! Кихе-сан!" Тот вышел на зов. Сказалось, что публика просит позволения посмотреть на танцы геек и спрашивает хозяев и нас, не будем ли мы иметь чего против? "Против" мы, разумеется, ничего иметь не могли, будучи сами в гостях. Тогда "санитар" снял часть завесы, и публика приветствовала его за это возгласами похвалы и удовольствия, а хозяевам и нам посылали издали благодарственные поклоны. Трое или четверо из числа знакомых Кихе и Усакича были приглашены хозяевами войти под ятку, остальная же публика осталась глядеть издали без шума, не суетясь и не толкаясь вперед; она отдалась удовольствию зрелища с несколько наивным, чисто детским наслаждением, но в то же время совершенно спокойно и не без достоинства. Так именно смотрят благовоспитанные дети, сознающие, что им доставили удовольствие, которым из благодарности следует пользоваться скромно и прилично, не докучая собою любезным хозяевам. Отмечаю эту черту к характеристике японской толпы и ее общественных нравов.
   А наш Кихе радуется или, как говорится, "задает шику", перед своими японскими гостями и публикой тем, что понимает русский язык и даже сам может говорить по-русски. Часто, даже не понимая, о чем идет у нас разговор, он делает такой вид и улыбку, как будто понимает все отличнейшим образом, и кстати и не кстати вставляет время от времени в разговор такие восклицания и фразы, как например "о, да!", "хорошо!", "черт возьми" и тому подобное. Ему очень нравится, если к нему обращаются с каким-нибудь вопросом по-русски. При этом он часто невпопад отвечает "черт возьми", там где надо сказать "благодарю вас", или "о, да!", где следовало бы по смыслу "нет", но все-таки отчего же не потешить немножко его невинное самолюбие?
   Послушав немного геек, я сделал прогулку на самую вершину Компира-ямы. Чтобы подняться туда, надо было одолеть еще две горы, взбираясь местами на крутизны по диким каменным ступеням. Это изрядный-таки моцион особенно в такую жару. От усиленного движения, а может отчасти и вследствие несколько разреженного воздуха, я чувствовал некоторое стеснение в груди, точно бы нечем было дышать; но это вскоре прошло, после небольшого отдыха. Зато добравшись наконец до вершины, я был вознагражден таким дивным видом, какого никогда не видал и никогда не забуду. Не только вся бухта и весь город с его предместьями и террасовидными кладбищами очутился передо мною внизу как нарисованный на плане, но весь извилистый юго-западный край острова Кю-Сю, лежащий между Китайским морем и глубоко врезавшимися и разветвившимися в глубь материка заливами Омуру и Симабара, со всеми причудливыми очертаниями своих берегов, со всеми окрестными, ближними и дальними островами, мысами и скалами, обрисовался вдруг, почти в одно мгновенье ока в такой восхитительной панораме, подобной которой я не знаю в мире. Лазурно-зеркальные заливы, темно-серые и красноватые скалы, острове темно-зеленые вблизи и синевато-лиловые в воздушной перспективе, горы, покрытые на вершинах зубчатыми соснами и кедрами, а на склонах самою разнообразною растительностью, долины, изрезанные изумрудно-зелеными нивами, среди которых там и сям разбросаны соломенные кровли хуторов, селений и храмов, роскошные сады и священные рощи, и змеевидно вьющиеся серебристые ленты ручьев и речек, веселенькие городки и местечки, как бы вкрапленные по морским берегам и бухточкам, - вот подробности этой своеобразной картины. Но в особенности дивно хороши заливы - Омуру на севере и Симбара на востоке и юге, представляющие как бы отдельные замкнутые бассейны, усеянные множеством японских парусов, сверкающих издали на солнце ярко-белыми точками и черточками. Хорошо и это серебристо-голубое море с его корабликами и дымящимися пароходами и с этою розовато-лиловой цепью архиц пелага Гото на дальнем западном горизонте. На северо-востоке, в глубине страны декорация замыкается воздушно-легкими контурами высоких гор, среди которых широким шатром выделяется одна господствующая вершина какого-то вулкана, покрытая вечными снегами. А над головой широко раскинулось лазурное небо с тающими перистыми облачками, и в нем высоко, высоко парят морские орлы и коршуны, описывая плавные круги. Во всей этой могуче-широкой и разнообразной картине, разом охватывающей изумленного зрителя со всех сторон, есть что-то обаятельное, чисто волшебное. Смотришь, смотришь и оторваться не можешь, и дух захватывает от волнения. До какой степени все это хорошо и сильно своим впечатлением поэтической красоты и спокойного величия, словами и передать невозможно.
   На вершине Компиро-яма дул свежий и довольно сильный ветер, который сразу освежил меня. Отдышавшись после усиленной ходьбы и успокоившись от душевного волнения, я осмотрелся вокруг себя и только тут заметил, что стою подле часовни, высеченной прямо в толще большого, торчащего из-под земли камня. Перед нею находится гранитная галерейка вроде открытого коридорчика, слаженная из массивных, грубо отесаных плит циклопического характера, к которой ведут две, три ступени из необделанных плоских камней. В глубине часовни, равно как и на ее фронтоне, выбито изображение солнечного диска, покрытое позолотой. Никаких идолов на алтаре нет, но перед изображением солнца стоит пара фарфоровых ваз со свежесрезанными ветвями персика и камелий. У входа поставлен деревянный ящик, а за ним сидит бонза и, мерно покачиваясь сзаду наперед, бормочет по книжке, вероятно, какие-то молитвы. Посетителей нашел я здесь очень немного. По очереди входя узким проходом в часовню, они опускались там на колени, причем непременно прихлопывали раза два в ладоши и, помолясь минутку с потиранием рук перед лучезарным, жизнедеятельным духом великой богини Тенсе (олицетворение солнца), клали земной поклон и при выходе молча кидали в ящик свою посильную лепту. Бонза каждый раз отвечал на это поклоном, не прерывая своего благочестивого бормотания.
   Спустившись около пяти часов вечера к ятке наших поставщиков; я нашел состязание змеев в полном разгаре. Народу к этому времени привалило из города и окрестностей пропасть, втрое если не впятеро больше, чем давеча в полдень. Гул и праздничные клики толпы мешались со звуками свистулек, трещоток и там-тамов. Отовсюду неслись струнные звуки самсинов, бивы, гото и голоса геек. В самом воздухе как-то пахло праздником и весельем. Но главное внимание всей толпы было приковано к воздушным сферам, где в голубом эфире высоко плавало, взвивалось и прядало из стороны в сторону многое множество бумажных змеев всевозможных форм, цветов и величины, хвостатых и бесхвостых, с трещотками, свистульками, лентами и прочим. Спусканием и полетом их равно были заняты и заинтересованы дети и взрослые, старики и юноши, мужчины и женщины, и тут только воочию можно было убедиться, насколько в самом деле популярен в Японии спорт воздушных змеев. Он является действительно национальной забавой. При состязании змеев, любители обыкновенно бьются об заклад за того или другого, во всех концах поля держатся многочисленные пари, причем нередко на ставку идут даже немалые деньги. Горожане и сельчане входят в большой азарт, особенно когда состязание идет между городским и сельским змеями: тут уже заинтриговано даже корпоративное самолюбие. Иногда из уст в уста по всему полю передается: "Глядите, змей такой-то школы", "змей такого-то квартала", "змей такого-то торгового дома" и тому подобное. В этих случаях тоже задеты те или другие самолюбия, но все это самым мирным образом; азарт игроков никогда не переходит в ссору, не говоря уже о драке, которая была бы тут явлением совершенно немыслимым. Проигравшие ставку обыкновенно расплачиваются с любезной улыбкой, а взявшие приз рассыпаются в вежливости и комплиментах своим противникам. Страсти тут, конечно, разыгрываются, но это, так сказать, благовоспитанные страсти, не выходящие из известных границ доброй обшежительности, что опять-таки составляет характерную черту народных нравов. Самое же состязание состоит в том чтоб один змей перетер шнурок другого: в этом случае побежденный, беспомощно швыряясь и кружась в воздухе, быстро падает на землю, а победитель еще гордее взвивается в высь, причем вся толпа встречает его победу кликами живейшего восторга. На состязание обыкновенно выбираются змеи значительной величины, от четырех до шести и более аршин в окружности, и спускаются они не на суровой нитке, а на прочной тонкой бечеве, требующей предварительной подготовки. На том конце своем который прикрепляется к змею, бечевка эта еще накануне смазывается на протяжении нескольких футов густым столярным клеем и обсыпается мелко истолченным стеклом; затем ей дают вполне просохнуть и смотрят достаточно ли плотно и прочно пристал ко клею стеклянный порошок. Когда "боевая" бечева готова, остается только приладить ее к четырем угловым шнуркам змея и пускать его на поединок. Надо пустить змея таким образом чтобы бечева его встретилась высоко в воздухе с бечевой соперника, в этом и состоит искусство. Раз они встретились, тут уже дело пускальщиков смотреть нужно ли припустить или убавить бечевы, и насколько именно, чтоб оба клеевые конца пришли между собой в непосредственное соприкосновение. Тогда, вследствие действия воздушных течений на поверхность змеев, бечевы начинают тереться одна о другую, и в воздухе происходит настоящая борьба между соперниками, сопровождаемая у обоих судорожными движениями, порывистыми отклонениями в стороны, преследованием и взаимным кружением. пока наконец одна бечева не будет перерезана другою. После этого наступает быстрый финал, и проигравшая сторона платит приз своим счастливым противникам. Бывает, однако, что оба змея падают вместе,- тогда это уже полное торжество, змеи объявляются героями, а игра разыгранною в ничью; все самолюбия удовлетворены, и ставки остаются в карманах спорщиков.
   Около шести часов вечера в публике обнаружилось особенное движение: вся она как бы насторожилась и частью хлынула в одну сторону, навстречу большому городскому змею, которого не без торжественности несли двое служителей в сопровождении нескольких полицейских и целой толпы детей и взрослых. Городской змей имел около шести аршин в окружности и был окрашен в лиловый цвет, столь любимый японцами; в центре его красовалась эмблема города - золотой трилистник в серебряном кольце. Вслед за змеем, на месте состязаний появились муниципальные и административные власти в европейских костюмах, окруженные свитой разных чиновников, секретарей и городских представителей. Вся попадавшаяся им публика встречала их по японскому обычаю очень почтительными поклонами, в которых, однако, я не заметил ничего раболепного. Все эти власти и нотабли34 расположились отдельной группой в центре огромного живого круга, образовавшегося из нахлынувшей со всех сторон публики. Несколько полицейских распорядителей указывали границу, за которую не следовало переступать, чтоб не мешать операции спуска. Внутри этого круга несколько уполномоченных любителей из числа самых известных искусников занялись на просторе приготовлением муниципального змея к полету, и через несколько минут, ловко поставленный против ветра, он торжественно взлетел на воздух, при радостных кликах толпы, и стал плавно подниматься выше и выше, сверкая против садящегося солнца своим золотым трилистником. Вскоре он оставил далеко ниже себя всех остальных змеев и парил над ними, как бы не признавая никаких соперников. В этом оригинальном зрелище действительно было нечто, не лишенное своего рода величественности, впечатление которой отражалось и на лицах зрителей. Одни следили за полетом совершенно серьезно, как за делом необычайной важности, другие любовались им с артистическим наслаждением истинных знатоков и любителей, третьи с чисто детским, наивным восторгом. Сдержанные восклицания: "О-е!", "Ого!", "Ойо" и тому подобные, выражавшие в общем своем значении чувство, внушаемое видом величия, беспрестанно раздавались в толпе при каждом красивом движении змея, при каждом новом взмыве его кверху. Для большинства этой толпы он как бы олицетворял собой мифического царственного дракона Дежа, древнейшего охранителя счастливого Ниппона.
   Но как быстры переход в настроении толпы, и как мало нужно для этого. В то самое время, когда вся она с таким живейшим и серьезным вниманием следила за гордым полетом лилового змея, не замечая остальных, вдруг откуда ни возьмись какой-то жалкий, небольшой змеишка, - не знаю уж, нарочно или случайно подпущенный к первому... Бечевки их скрестились, и вдруг вся толпа тревожно загомонила, заволновалась, задвигалась и, как порыв ветра по лесу, шумно побежало в ней общее чувство опасения, досады и даже обиды, словно самое приближение этого плюгавого змеишки к великолепному гордому Дежа казалось ей величайшею дерзостью. В то же время живо, с лихорадочною поспешностью стали повсюду составляться пари за обоих неожиданных соперников; но не успели еще спорщики уговориться между собой о ставках и закладах, как змеишка ловко скользнул кверху вдоль по бечевке городского змея, и этот последний, дрогнув, беспорядочно завертелся, мчась из стороны в сторону, и вдруг, как подстреленная птица, бессильно и быстро стал падать в косом направлении на землю. Бечева его была перерезана. Взрыв общего смеха толпы был ответом на его неожиданное поражение. От прежнего настроения не осталось в ней и следа. Тысячи насмешек, бранных возгласов, укоризны и тривиальных замечаний полетели во след его падению, и все это было делом одного момента. "Так проходит слава", невольно подумалось при этом. Восторг толпы, ее похвалы и гул одобрений всецело обратились теперь на счастливого победителя хозяином которого оказался какой-то голоштанный молодец лет шестнадцати, и муниципальные представители беспрекословно вручили ему первый приз за состязание нынешнего года.
   Наступали прохладные сумерки, и мы простились с нашими радушными афмитронами35. Главный интерес дня был уже исчерпан, хотя народный праздник все еще продолжался, и множество разнообразных змеев по-прежнему плавало в вечернем воздухе. Говорят, что многие останутся тут пировать и гулять до рассвета, но многие направлялись уже восвояси. Мы спускались вниз по каменным сходням среди потока оживленной японской толпы, и когда достигли наконец главной городской пристани, на дворе совсем уже стемнело. Здесь, слегка покачиваясь на воде, ожидали нас всегдашние наши фуне, прозванные кем-то "морскими извозчиками".
   Вся бухта сегодня была особенно полна яркого фосфорического свечения. Золотые брызги падали с юлящего весла, и зеленовато-огненный след далеко оставался за кормой. Светящиеся медузы целыми вереницами плавали почти на поверхности воды, так что можно было бы ловить их руками, если бы они не так чувствительно обжигали ладони. Но что за прелесть представлял собою теперь вид на Кампиру-яму!.. По всей горе, черненвшейся вдали во всех направлениях тысячи засвеченных бумажных фонариков, казавшихся не то блуждающими огнями, не то светляками огромных размеров. Целый поток этих огоньков, словно бы горный каскад, стекал волнистою лентой вниз по узкой дороге к городу. Людей не было видно, одни только огоньки, и веяло на душу ото всей этой картины чем-то фантастическим, невольно переносящим чувство и мысль в чудесный, сказочный мир, особенно когда с нагорья плавно понеслись вдоль по воде протяжные, густые звуки буддийского колокола, медленным звоном, возвещавшего с монастырской колокольни о таинственном часе первой ночной молитвы.
  
   29-го марта.
   Сегодня у нас состоялась очень приятная прогулка в местечко Тогицу, лежащее верстах в десяти к северу от Нагасаки, на берегу залива Омуру. Путь идет по долине северной Нагасакской речки, впадающей в бухту близ Иносы, или так называемой "Русской деревни". Весь этот путь представляет ряд прелестных сельских картин. С обеих сторон тянется цепь не особенно высоких гор, отличающихся мягкими очертаниями и возведенных до самой вершины. Стены пашен, опоясывающие в виде террас все горные скаты и отделяющие участок от участка даже внизу, в самой долине, замечательны циклопическим характером своей постройки. Дорога все время идет в виде возвышенной набережной, откосы которой, равно как и берега речки и впадающих в нее ручьев, выложены камнями, представляя собою одну сплошную, непрерывную стенку. Надо видеть самому все эти основательные, прочные сооружения, чтоб убедиться, какая масса упорного и долгого, почти сверхчеловеческого труда требуется для защиты пашен и дорог от разливов и для приспособления горных склонов к земледельческим целям. Такие постройки (а ведь ими наполнена вся Япония!) может возводить только народ высокоцивилизованный, хотя его цивилизация и не походит на европейскую. Тем не менее, это несомненно цивилизация, и каждый раз как только приходится мне сталкиваться с нею лицом к лицу, я затрудняюсь, которой из двух отдать предпочтение. Японская агрикультура кажется мне положительно выше европейской. По дороге нам часто встречались высокие каменные парапеты, похожие с виду на стену какого-нибудь форта и сооруженные единственно затем, чтобы построить на их площадках эти легкие, просто "карточные" домики японских поселян; но не будь таких парапетов, домики каждый раз сносило бы наводнением во время разлива горных речонок. Выходит, что и здесь, в этой счастливой стране с ее благодатным климатом и плодородною почвой, человек ведет борьбу с природой за собственное существование, быть может, более упорную, чем под другими, более северными и даже суровыми широтами; но здесь в этой борьбе он, по-видимому, всегда остается победителем, по крайней мере он делает все, чтоб оградить себя от неблагоприятных стихийных влияний и не только обессилить их, но заставить даже служить себе же на пользу.
   Замечательны скалы окаймляющие в некоторых местах дорогу. В их обнаженных пластах встречаются в большом количестве громадные валуны как бы вплавленные в массу известняковых и песчаниковых наслоений. Надо думать что будучи сами по себе аллювиального происхождения, они были выдвинуты некогда на нынешнюю высоту вулканическим подъемом почвы, о чем свидетельствует общий вулканический характер страны, особенно резко выражающийся в очертаниях ее побережий. На скалах, едва прикрытых сверху наземом, высится густейшая растительность; деревья обвиты павоями; между ними встречается много пальм-латаний, камелий и фруктовых деревьев в диком состоянии; последние стоят еще без листьев, но уже роскошно осыпанные белым, розоватым и розовым цветом. Одно скалистое ущелье с крутыми склонами особенно замечательно своею картинностию, которую придает ему густейшая и разнообразнейшая растительность. Могучие сосны порой тянутся рядами вдоль дороги. В одном месте высокий осколок скалы выдался вверх вертикально торчащим монолитом, который общим своим видом напоминает человеческий торс. На него взгроможден огромный овальный камень, грубо обсеченный в форме головы с глазами, носом и губами. Все это уже значительно выщербилось и выветрилось от времени, но лицо сохраняет еще некоторый намек на безмятежно улыбающийся, благоволивый лик Будды, в честь которого и самый камень этот зовут Дай-Буддсом. Нас уверяют будто все это сделано самою природой и будто голова на торсе вовсе не приставная, а естественная, нераздельная часть того же монолита и что именно в этом-то обстоятельстве вся окрестная страна видит чудесный знак наивысшего благоволения к ней самого Будды; но мне все-таки думается что это скорее грандиозный остаток древнейшей местной скульптуры, современный, быть может, эпохе первого появления буддизма в Японии (в половине V века нашей эры). Дай-Буддсу этому предшествует значительный. но хорошо разработанный и шоссированный спуск с перевала, где, по просьбе наших курама, нам пришлось выйти из дженерикшей и пройтись пешком до ровного места. Дорога вся вообще шоссирована и содержится в величайшем порядке, равно как и все мосты на ней, деревянные и каменные; те и другие отличаются весьма солидною постройкой.
   Местечко Тогицу расположено на самом берегу одной из обширных и прекрасных внутренних бухт Омурскаго залива. В небольшом расстоянии от берега стояли на якоре три пароходика поддерживающие сообщение местечка с городком Уресино и другими побережными пунктами того же залива; четвертый пароходик лежал на боку у пристани и чинился домашними средствами. Тут же на пристани видели мы как работники таскают с мелководья громадные валуны для циклопических аграрных сооружений. Они повязывают избранный камень прочною толстою веревкой, а сами хватаются за оба длинные конца ее, как наши бурлаки за бечеву, становясь гусем, человека по три, по четыре на каждый конец, и ждут когда в камень ударит сильная волна прибоя, которая сдвинет его несколько с места и таким образом облегчит им роботу. С каждым ударом набегающего вала, они дружно, все враз подвигаются на несколько шагов к берегу, пока наконец не вытащат камень совсем из воды. На берегу лежали для продажи целые груды таких валунов, составляющих собственность этой артели рабочих. Чтобы работа шла наиболее успешно, надо ждать благоприятного ветра, который гнал бы к берегу сильную волну; более же мелкие камни, пуда в три, в четыре весом, выбираются во всякую погоду просто руками, или выкатываются при помощи деревянных кольев. Промысел этот, говорят, довольно выгоден, та

Другие авторы
  • Платонов Сергей Федорович
  • Ландау Григорий Адольфович
  • Зелинский Фаддей Францевич
  • Черский Леонид Федорович
  • Лесков Николай Семенович
  • Федоров Александр Митрофанович
  • Ярцев Алексей Алексеевич
  • Теплова Надежда Сергеевна
  • Поссе Владимир Александрович
  • Митрофанов С.
  • Другие произведения
  • Андерсен Ганс Христиан - Ночной колпак старого холостяка
  • Брюсов Валерий Яковлевич - Предисловие (к книге Николая Клюева "Сосен перезвон")
  • Кайсаров Петр Сергеевич - Стихотворения
  • Добролюбов Николай Александрович - Френология. Соч. Матвея Волкова. Спб. 1857. Отрывки из заграничных писем (1844-1848) Матвея Волкова. Спб. 1858.
  • Рылеев Кондратий Федорович - Несколько мыслей о поэзии
  • Кукольник Павел Васильевич - Библиография
  • Панаев Иван Иванович - Кошелек
  • Писарев Александр Иванович - Водевильный куплет
  • Блок Александр Александрович - Памяти Александра Блока
  • Гончаров Иван Александрович - Письма 1854 года
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 457 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа