Милюков Павел Николаевич - Воспоминания

   Милюков П. H. Воспоминания.

   M.: Политиздат, 1991.

   OCR Ловецкая Т. Ю.

   Предисловие к настоящему изданию

   От редакторов

   В защиту автора

  

   1. Раннее детство

   2. Ранние впечатления

   3. Дом Арбузова

   4. Семья и родные

   5. Учение и школа

   6. Дома, в церкви, на улице, на дворе и на задворках

   7. Дача в Пушкине

  

   1. Мои учителя

   2. Мой "классицизм"

   3. Наш гимназический кружок

   4. Из Москвы в Кострому

   5. Война. Кавказ

  

   1. Первые два года

   2. Семейные дела. "Кондиции" и моя "философия"

   3. Мои учителя истории

   4. Политика общая и университетская (1879-1881)

   5. Ближайшие последствия моей "политики"

   6. Путешествие по Италии

   7. Последний год в университете (1881-1882)

  

   1. Настроение

   2. Учительство

   3. Магистерский экзамен

   4. Женитьба

   5. Новые знакомства и связи

   6. Университетские лекции

   7. Моя диссертация

   8. Петербург и заграница

   9. Семейные дела. "Русская мысль" и "Русские ведомости"

   10. Просветительная деятельность. Лекции. Идея "Очерков"

   11. Политика и изгнание из Москвы

  

   1. Рязанская ссылка (1895-1897)

   2. Болгария и Македония (1897-1899)

   3. Петербургское интермеццо

   4. Преступление и наказание

   5. В новой ссылке

   6. Вторая отсидка и освобождение

   7. Первая поездка в Америку (1903)

   8. Зимовка в Англии

   9. Аббация и смерть Плеве (1904)

   10. Поездка по Западным Балканам

   11. Мои первые политические шаги. "Освобождение"

   12. Между царем и революцией. Париж

   13. Вторая поездка в Америку (1904-1905)

  

   1. Возвращение домой

   2. Что я нашел в России

   3. Мои первые шаги с примирительной миссией

   4. От слов к делу

   5. Булыгинская дума и тюрьма

   6. От Булыгина до Витте (Образование партии)

   7. Витте и кадеты

   8. Кадеты и левые

   9. Наша сомнительная победа (Первая Дума)

   10. Конфликты между депутатами в Думе

   11. Конфликт между министрами вне Думы ("Министерство доверия" или роспуск?)

   12. Развязка двух конфликтов (Роспуск Первой Думы)

   13. Роспуск и Выборгский манифест

   14. Потухание революции (1906-1907)

   15. Кадеты во Второй Думе

  

   1. Физиономия Третьей Государственной Думы

   2. Кадеты в Третьей Думе

   3. Три заграничные поездки

   4. "Неославизм" и пацифизм

   5. Моя деятельность в Третьей Думе

   6. Разложение думского большинства

   7. Der Mohr kann gehen (Убийство Столыпина)

   8. "Национальная" политика Сазонова и Балканы

   9. Мои последние поездки на Балканы

   10. Потеря русского влияния на Балканах

  

   1. Положение историка-мемуариста

   2. От Третьей Думы к Четвертой

   3. Война

   4. Как принята была война в России?

   5. "Священное единение"

   6. Прогрессивный блок

   7. Наступление и борьба с "блоком"

   8. Думская делегация у союзников

   9. "Диктатура" Штюрмера

   10. Перед развязкой

   11. Самоликвидация старой власти

   12. Создание новой власти

  

   1. Вступительные замечания

   2. Состав и первоначальная деятельность Временного правительства

   3. Мои победы - и мое поражение

   4. От единства власти к коалиции

   5. Съезд Советов и социалистическое правительство

  

   Приложение I

   Приложение II

   Приложение III

   Именной указатель

  

  

   Свои "Воспоминания" Павел Николаевич Милюков начал писать во время второй мировой войны. В июне 1940 г., когда гитлеровские войска приблизились к Парижу, он был вынужден покинуть этот город, в котором прожил 20 лет, и перебраться на юг Франции, в Виши. Здесь, оторванный от привычной среды, от работы в редакции возглавляемой им газеты "Последние новости" и, главное, от своей библиотеки и архива, Милюков остался наедине с памятью, восстанавливая одно за другим события многолетней давности.

   Автор "Воспоминаний" рассказывает о своей жизни. Но, поскольку ему довелось быть в эпицентре таких важнейших для истории России событий, как всплеск освободительного движения на рубеже веков, революция 1905-1907 гг., становление российского парламентаризма, падение самодержавия и создание Временного правительства, мемуары Милюкова приобретают значение документа эпохи, отраженной в сознании одного из ее героев.

   Известно, что мемуары всегда представляют собой исторический источник специфического рода: на них неизбежно лежит отпечаток субъективизма в восприятии автором тех или иных фактов или явлений и в отборе их для своего рассказа. С "Воспоминаниями" П. Н. Милюкова дело обстоит еще сложнее, поскольку он при их написании был лишен возможности пользоваться документами, литературой, какими бы то ни было материалами, уточняющими и дополняющими свидетельства его памяти. Тем не менее мемуары Милюкова представляют огромный интерес как в связи с самой личностью мемуариста, так и в связи с его удивительной биографией.

   Павел Николаевич Милюков прожил долго - 84 года. Удивительна, однако, не протяженность этой жизни (среди его современников было немало гораздо больших долгожителей), а ее насыщенность. В отпущенный Милюкову на земле срок вместилось несколько эпох и как бы несколько судеб. Был ученым-историком, публицистом, редактором крупнейших газет, лидером кадетской партии, главой парламентской оппозиции, министром иностранных дел... Начал свой путь в пореформенной России, в период либеральных мечтаний, являлся активным участником политической борьбы конца XIX - начала XX в., был в числе главных действующих лиц Февральского переворота, играл видную роль в организации интервенции в годы гражданской войны, затем стал одним из идейных вождей эмиграции. А накануне смерти в 1943 г. приветствовал победы Советской Армии.

   Отношение к Милюкову его современников на протяжении всей его жизни оставалось сложным, противоречивым, оценки его личности - зачастую полярно противоположными. У него всегда было множество врагов и в то же время немало друзей. Иногда друзья становились врагами, но бывало - правда, редко - и наоборот. В мемуарной литературе трудно найти беспристрастные, не окрашенные личным отношением суждения об этом неординарном человеке.

   Умение гибко лавировать между политическими крайностями, стремление к поискам взаимоприемлемых решений (те черты, за которые противники справа и слева обычно клеймили "трусливый либерализм") уживались в Милюкове с незаурядным личным мужеством, многократно проявленным им в решительные моменты жизни. Как свидетельствовал близко знавший Павла Николаевича (и достаточно критически относившийся к нему) князь В. А. Оболенский, у него совершенно отсутствовал "рефлекс страха".

   Вообще в нем сочетались самые противоречивые черты! Большое политическое честолюбие и полное равнодушие к оскорблениям противников (друзьям он говорил: "Меня оплевывают изо дня в день, а я не обращаю никакого внимания"). Сдержанность, холодность, даже некоторая чопорность и истинный, непоказной демократизм в обращении с людьми любого ранга, любого положения. Железное упорство в отстаивании своих взглядов и резкие, головокружительные, совершенно непредсказуемые повороты на 180 градусов в политической позиции. Приверженность демократическим идеалам, общечеловеческим ценностям и непоколебимая преданность идее укрепления и расширения Российской империи. Умный, проницательный политик - и в то же время, по укрепившемуся за ним прозвищу, "бог бестактности".

   Этот человек обладал неординарным характером. Никогда не придавал значения бытовому комфорту, одевался чисто, но предельно просто: притчей во языцех был его поношенный костюм и целлулоидовый воротничок. Под стать ему была и жена, Анна Сергеевна, до старости сохранившая облик скромной курсистки. Активная деятельница феминистского движения и кадетской партии, она полностью разделяла либеральные взгляды мужа, всегда оставалась ему верной помощницей и, так же как и он, была неприхотлива в обыденной жизни.

   Павел Николаевич очень любил музыку, старался не пропускать симфонических и камерных концертов и с большим увлечением, совсем неплохо для дилетанта, играл на скрипке. Он был фанатичным библиофилом, незадолго до смерти писал, что книги для него - "страсть неотвязная". Первую свою библиотеку начал собирать в Москве, копаясь долгие часы в букинистических лавках на Сухаревке, на книжных развалах у Красной площади. Библиотека последовала за Милюковым в рязанскую ссылку, оттуда в Болгарию и затем в Петербург. Интересна ее дальнейшая судьба: после Октября это ценнейшее собрание было отправлено на дачу Милюкова в Финляндию, в местечко Ино (у него была еще одна дача - в Крыму, в поселке Батилиман, вблизи Судака). Одно время след библиотеки был затерян, разыскал ее представитель гуверовской организации АРА профессор-историк Фрэнк Голдер. Он получил согласие Милюкова на перевозку библиотеки в США. На пути туда пароход потерпел аварию, груз погиб, но книги удалось спасти. С тех пор они хранятся в библиотеке Калифорнийского университета.

   Милюков был подлинным эрудитом, обладал поразительной памятью, владел чуть ли не 20 языками. Человек необычайно точный и организованный, отличавшийся высокой самодисциплиной, он в продолжение всей жизни на заседаниях и докладах делал протокольные записи "для себя", тщательно сохранял любого рода документы и составил, невзирая на зигзаги судьбы, несколько обширнейших архивов, являющихся сейчас бесценным подспорьем для историков.

   О его работоспособности ходили легенды. За день Павел Николаевич успевал сделать огромное количество дел, всю жизнь ежедневно писал серьезные аналитические статьи, работал над книгами (составленный в 1930 г. библиографический перечень его научных трудов составил 38 машинописных страниц). Вместе с тем он уделял много времени редакторской, думской и партийной деятельности. А по вечерам поспевал еще на разного рода развлечения - был завсегдатаем балов, благотворительных вечеров, театральных премьер, вернисажей. До преклонного возраста оставался большим дамским угодником и пользовался успехом, как вспоминал один из близких к нему людей - Д. И. Мейснер.

   В "Воспоминаниях" подробно рассказана история жизни автора до лета 1917 г. Как же она складывалась после июльских событий в России, когда обнаружилось, что "страна делится на два лагеря, между которыми не может быть примирения и соглашения по существу?" {Милюков П. Н. История второй русской революции. Вып. 2. София, 1921.}

   Летом 1917 г. политическая поляризация в стране достигла высшего предела. Вопрос стоял ребром: Корнилов или Ленин? Так сформулировал его сам Милюков в подзаголовке второго выпуска своей "Истории второй русской революции". Кадетское руководство сделало ставку на установление в стране военной диктатуры и поддержало мятеж генерала Корнилова. Это губительным образом отразилось на репутации кадетской партии. После подавления мятежа само название "кадет" стало в народе бранным словом.

   Когда в Петрограде началось Октябрьское вооруженное восстание, Милюков спешно покинул столицу, чтобы организовать в Москве сопротивление большевистской партии. Успех ее, считал Милюков, будет, несомненно, сиюминутным, быстротечным.

   Но эти прогнозы не оправдались. Так с ним бывало часто. Человек холодного, четкого ума, он нередко оказывался в плену логических схем, абстрагировался от бурного, многослойного, не укладывавшегося в умозрительные рамки потока живой жизни. "Если бы политика была шахматной игрой и люди были деревянными фигурками, П. Н. Милюков был бы гениальным политиком", - писал о лидере кадетов уже в эмиграции профессор П. Б. Струве {Русское слово. Париж, 1929. 9 марта.}.

   В Москве Милюков остановился у известного московского кадета, ректора Коммерческого института, профессора Павла Ивановича Новгородцева. Здесь часто происходили совещания с друзьями по партии, входившими в первую в Москве подпольную антисоветскую организацию - так называемую "девятку". Из девяти ее членов шесть принадлежали к кадетской партии.

   Во второй столице Милюков пробыл недолго. После недели кровопролитных боев, завершившихся установлением в городе Советской власти, для лидера кадетов здесь стало не менее "горячо", чем в Питере. Его внешность была хорошо известна: в дни Февральской революции портреты членов Временного правительства то и дело появлялись на страницах газет. Бывший министр иностранных дел был из наиболее примелькавшихся.

   Да кроме того, Милюкова тянуло увидеть своими глазами, как движется организация Добровольческой белой армии, хотелось самому принять участие в происходивших на Дону событиях. Вслед за ним в Новочеркасск прибыли другие видные российские общественные деятели. Все они вошли в состав так называемого Донского гражданского совета и предлагали командующему Добровольческой армии генералу Алексееву всемерную помощь в определении организационных основ армии, в установлении ее штатов, в выработке ее политической программы.

   Милюков стал автором документа, формулирующего цели и принципы белого движения. 27 декабря 1917 г. в "Донской речи" была опубликована написанная им Декларация Добровольческой армии.

   Вскоре вооруженные действия против Советской власти были подавлены. Декрет Совнаркома от 28 ноября 1917 г. объявил кадетскую партию, как организацию контрреволюционного мятежа, партией "врагов народа". Милюков бежал с Дона и после многих передряг оказался в Киеве. Здесь он вступил в контакт с командованием германских войск, оккупировавших Украину после подписания Брестского мира, и вынашивал планы подавления Советской власти при помощи германских штыков. Ориентация Милюкова на немцев вызвала сильнейшее возмущение в ставке Добровольческой армии и навсегда подорвала его авторитет среди офицерства.

   Как же случилось, что неизменный поборник единения с союзниками, столько раз публично клявшийся в верности Антанте, внезапно и непостижимо даже для друзей и единомышленников ударился в прямо противоположную своим исконным убеждениям крайность?

   Сам Милюков объяснял это партийным коллегам следующим образом: прежде всего он был "уверен если не в полной победе немцев, то во всяком случае в затяжке войны, которая должна послужить к выгоде Германии, получившей возможность продовольствовать всю армию за счет захваченной ею Украины... На западе союзники помочь России не могут". Между тем немцам "самим выгоднее иметь в тылу не большевиков и слабую Украину, а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию". Поэтому он надеялся "убедить немцев занять Москву и Петербург, что для них никакой трудности не представляет, и помочь образованию "всероссийской национальной власти".

   Левый кадет князь В. А. Оболенский при встрече с Милюковым в мае 1918 г. в Киеве, выслушав приведенные выше аргументы, задал ему вопрос:

   - Неужели вы думаете, что можно создать прочную русскую государственность на силе вражеских штыков? Народ вам этого не простит.

   По словам Оболенского, в ответ лидер кадетов "холодно пожал плечами".

   - Народ? - переспросил он. - Бывают исторические моменты, когда с народом не приходится считаться {ЦГАОР, ф. 6748, оп. 1, д. 3, л. 726.}.

   "Когда Милюков метнулся в сторону немцев, - писал впоследствии почетный председатель кадетской партии патриарх либерального движения Иван Ильич Петрункевич, - я умолял его отказаться от этой нелепой и вредной мысли. Он отвечал мне раздражительным письмом и намерением порвать старые связи с партией, ради которой ему приходилось идти против самого себя".

   Милюков написал в московский кадетский ЦК письмо, в котором резко бранил Центральный комитет за то, что тот продолжает еще оставаться, как он выразился, в лапах у социалистов-революционеров и союзников. Настоящая мировая политика, продолжал Милюков, "делается на Юге, в Киеве. К сожалению, руководители Добровольческой армии оказались настолько бездарными, что этого не поняли" {Цит. по: Думова Н. Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 113, 117-118.}. ЦК не согласился со своим председателем и вынес его политике категорическое осуждение. Милюков сложил с себя обязанности председателя Центрального комитета.

   Осенью 1918 г. стало ясно: близится конец мировой войны. В связи с предстоящей капитуляцией Германии утратили почву разногласия в кадетской среде по поводу ориентации. Примирение пронемецкого и проантантовского течений произошло на Екатеринодарской партийной конференции 28-31 октября 1918 г., где Милюков представлял киевскую кадетскую организацию. Коллеги по партии потребовали от него "торжественного покаяния". Милюкову пришлось заявить: он "рад, что ошибался и что правы были его противники" {Там же. С. 156.}. Однако ему не пришлось вернуть себе прежнюю руководящую роль в партии.

   Сразу же после окончания первой мировой войны Милюков получил приглашение на состоявшееся в ноябре 1918 г. в румынском городе Яссы совещание союзников с представителями антибольшевистской России, которое должно было определить пути дальнейшей борьбы против Советской власти. Милюков, как и другие русские участники совещания, получил "личные" приглашения от французского посла в Румынии Д. Сент-Олера и английского - Д. Барклая. Его противоантантовский "зигзаг" был прощен:

   - У Милюкова так много заслуг перед союзниками, - сказал Сент-Олер, - что на последнее отступление мы смотрим как на отдельный эпизод, отошедший уже в прошлое... Если никто не приедет, но Милюков приедет, то наша цель будет достигнута {Голос минувшего на чужой стороне. 1926. No 3. С. 42.}.

   Участники совещания с радостью приветствовали начавшуюся интервенцию. Для непосредственных контактов с ее организаторами в Париж и Лондон была направлена так называемая "ясская делегация" из шести человек, в числе которых был и Милюков. В Лондоне он стал редактором еженедельного журнала "Нью Раша", выпускавшегося на английском языке, а также вошел в число руководителей созданного в Англии Комитета освобождения России. Как и другие его члены, Милюков выступал в общественных собраниях, в прессе, встречался с членами парламента, видными политическими деятелями Англии, призывая помочь белым армиям.

   Однако к концу 1919 г., когда исход гражданской войны и интервенции был предопределен, Милюков нашел в себе силы взглянуть правде в лицо. Помимо промахов военного командования, он сформулировал четыре "роковые политические ошибки", которые привели к трагическому финалу: попытка решить аграрный вопрос в интересах поместного класса; возвращение старого состава и старых злоупотреблений военно-чиновной бюрократии; узконационалистические традиции в решении национальных вопросов; преобладание военных и частных интересов. Милюков ясно видел и последствия этих ошибок: первая оттолкнула крестьянство, вторая - остальные элементы местного населения и интеллигенцию, третья - окраинные народности, четвертая расстроила правильное течение экономической жизни. Он думал о том, можно ли исправить положение и продолжить вооруженную борьбу. И приходил к пессимистическим выводам.

   Грустные мысли возникали у Милюкова по поводу отношения к его родине союзников. В письме к руководителям Национального центра он сообщал о настроениях в лондонских высших сферах: "Теперь выдвигается в более грубой и откровенной форме идея эксплуатации России как колонии ради ее богатств и необходимости для Европы сырых материалов" {Цит. по: Думова Н. Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. С. 337.}. Письмо это сохранилось в архиве. Слова "как колонии" подчеркнуты автором жирной чертой.

   На состоявшемся в мае 1920 г. совещании группы кадетов-эмигрантов Милюков выступил с докладом, в котором сформулировал "новую тактику" кадетской партии: считать открытую вооруженную борьбу извне законченной и военную диктатуру отмененной; признать необходимость республики, федерации и радикального решения аграрного вопроса; главные усилия нужно направить на разложение Советской власти внутренними силами.

   - После крымской катастрофы, - говорил Милюков на совещании членов кадетского ЦК, - с несомненностью для меня выяснилось, что даже военное освобождение невозможно, ибо оказалось, что Россия не может быть освобождена вопреки воле народа. Я понял тогда, что народ имеет свою волю и выражает это в форме пассивного сопротивления {ЦГАОР, ф. 5913, оп. 1, д. 261, л. 8.}.

   "Новая тактика", которая была провозглашена Милюковым в докладе, отнюдь не предполагала прекращения борьбы против Советской власти, она призывала лишь к видоизменению форм этой борьбы, к трансформации ее идейных лозунгов. "Внутри России, - отмечал Милюков, - произошел громадный психический сдвиг и сложилась за эти годы новая социальная структура... В области аграрных отношений... во взаимоотношениях труда и капитала произошли такие изменения, что в Россию мы можем идти только с программой глубокой экономической и социальной реконструкции" {Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926. С. 136.}.

   Вновь, как и в 1918 г., Милюков совершил резкий поворот, разошедшись с подавляющим большинством своих однопартийцев. Ему казалось, что "новая тактика" поможет найти выход из тупика, вернуть утраченную Россию. Вместе с тем избранная Милюковым самостоятельная линия позволила ему занять прежнюю позицию политического лидера и теоретика, которому верят и за которым идут.

   В 1920 г. Павел Николаевич обосновался в Париже. С марта 1921 г. он стал редактором выходившей там на русском языке газеты "Последние новости", ютившейся в убогом помещении на улице Бюффо. Газета стала делом его жизни. Он собрал вокруг себя дружный, сплоченный коллектив единомышленников, превратил "Последние новости" в наиболее читаемый печатный орган российской эмиграции. Эмигрантский поэт Дон Аминадо так характеризовал отношение к газете в русском зарубежье:

   - Число поклонников росло постепенно, число врагов увеличивалось с каждым днем, а количество читателей достигло поистине легендарных - для эмиграции - цифр. Ненавидели, но запоем читали {Седых А. Далекие, близкие. Нью-Йорк, 1970. С. 150.}.

   Почему же ненавидели? Потому что "Последние новости" проводили линию, которую Милюков считал единственно правильной. Он был убежден, что революция в России утвердилась и путей ее пресечения и возврата к старому, дореволюционному миру нет, что республиканский строй близок народу и Советская власть крепка. Поэтому следует решительно отказаться от всяких новых попыток сломить ее силой оружия. Кадетская партия должна отбросить прежние лозунги конституционного монархизма, решения аграрной проблемы путем выкупа помещичьей собственности, принять совершенную в результате Октябрьской революции передачу земли крестьянам.

   Милюков придавал огромное значение той гигантской социальной трансформации, которая явилась следствием революции и гражданской войны, доказывал, что к власти пришла не кучка насильников, а новые слои народа. "Интеллигенция должна научиться смотреть на события в России, - говорил он в своей лекции "Россия и русская эмиграция" в Праге, - не как на случайный бунт озверелых рабов, а как на великий исторический переворот, разорвавший с прошлым раз навсегда" {За свободу. Варшава, 1923. 15 июня.}. Поэтому расчет может быть только на то, что советская система под воздействием происходящих в стране процессов, требований жизни будет внутренне эволюционировать, меняться, изживая коммунистическую идеологию (смертельным врагом которой Милюков по-прежнему оставался). Главные надежды он возлагал на крестьянство, считая, что именно оно станет той силой, которая в конце концов взорвет большевистский режим изнутри, путем "массовых бунтов".

   Тезис об "эволюции советской системы" Милюков, по его собственному признанию, за период с 1922 по 1926 г. уточнял пять раз. К этой эволюции он и считал необходимым приноравливать тактику эмиграции, способствуя постепенному разложению советского строя всеми возможными средствами (в том числе и засылкой агентов из-за рубежа, в организации которой он участвовал).

   Свою цель Милюков видел в том, чтобы преодолеть остатки идеологии белого движения, вести пропаганду против попыток возобновить вооруженную борьбу против Советской России. Этого не могли простить те, кто ратовал за новую интервенцию, кто мечтал о скором возвращении в Россию под знаменем оказавшейся в эмиграции белой армии. Они ненавидели Милюкова лютой ненавистью, травили, объявляли главным "жидомасоном", хотя ни евреем, ни членом масонской организации он не был.

   В Париже Милюков вынужден был первое время жить на чужой, полуконспиративной квартире, скрываясь от покушений на его жизнь со стороны террористов и правомонархистских организаций. Но покушение произошло, когда он по приглашению своего давнего соратника по партии В. Д. Набокова (отца писателя Владимира Набокова) приехал в Берлин для чтения лекций. Во время выступления в берлинском лекционном зале в оратора стреляли правые монархисты Таборицкий и Шабельский-Борк, и мужественно заслонивший его собою Набоков погиб от пули, предназначенной Милюкову. Однако и после этой трагедии Павел Николаевич не отступил от своих убеждений и продолжал вести газету в прежнем ключе.

   Через несколько лет редакция переехала в новое помещение на улице Тюрбиго, над кафе Дюпона. Но и здесь было по-прежнему тесно - кабинетом редактора служила маленькая комнатка с письменным столом у окна. Павел Николаевич приходил в редакцию между шестью и семью часами вечера. Сразу же принимался просматривать материалы готовящегося номера, некоторые (по словам одного из тогдашних редакционных работников) "пропуская на веру", другие читал внимательно, "причем временами перо его беспощадно гуляло по рукописи, выправляя политическую линию". Одновременно шел непрерывный поток посетителей. Редактор всех принимал и внимательно выслушивал. А затем, "сидя как-то боком, расчистив место на краешке стола, он начинал писать передовицу - если только не приготовил ее заранее дома" {Седых А. Далекие, близкие. С. 153.}.

   Все в редакции были значительно моложе Милюкова (его называли за глаза "папашей"), но он был постоянно бодр, подтянут и никогда не жаловался, подобно другим, на болезни и усталость. И внешне почти не менялся, оставался таким же, каким его запомнили современники в 1917 г.: "...розовый, гладко выбритый подбородок, критически кривящиеся усы, припухшие глаза, розовые пальцы с коротко остриженными ногтями, мятый пиджачок, чистое белье" - таким описал тогдашнего министра иностранных дел Александр Блок {Дневник Александра Блока. 1917-1921. Л., 1928. С. 65.}.

   В течение 20 лет возглавляемые Милюковым "Последние новости" играли руководящую роль в жизни эмиграции, объединяли вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы русского зарубежья. Достаточно назвать имена тех, чьи произведения регулярно появлялись на страницах газеты: И. А. Бунин, М. И. Цветаева, В. В. Набоков (Сирин), М. А. Алданов, Саша Черный, В. Ф. Ходасевич, К. Д. Бальмонт, А. М. Ремизов, Н. А. Тэффи, Б. К. Зайцев, H. H. Берберова, Г. В. Иванов, И. В. Одоевцева, Дон Аминадо, А. Н. Бенуа, С. М. Волконский, Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович и многие, многие другие. Либеральные "Последние новости" вели ожесточенную полемику с ультраправой эмигрантской газетой "Возрождение", возглавлявшейся бывшим соратником Милюкова по "Союзу освобождения" и кадетской партии - Петром Бернгардовичем Струве. Прежние единомышленники, и раньше вступавшие в ожесточенные споры между собой, стали в эмиграции непримиримыми врагами. Споры между двумя газетами шли по всем политическим вопросам, и прежде всего по самому болезненному - кто виноват в том, что произошло с Россией? Их нескончаемые пререкания на эту тему стали привычным явлением эмигрантской жизни. В занимавшем нейтральную позицию журнале "Иллюстрированная Россия" была помещена такая сатирическая картинка: две собаки грызутся, вырывая друг у друга обглоданную кость. Эмигрант, глядя на них, спохватывается:

   - Ах, забыл купить "Новости" и "Возрождение"!

   "Последние новости" просуществовали до разгрома Франции гитлеровскими войсками. Последний номер газеты вышел 14 июня 1940 г. за несколько часов до вступления немцев в Париж. "С ее исчезновением, - писал один из сотрудников "Последних новостей", Андрей Седых, - в русском Париже образовалась громадная пустота, которая фактически никогда заполнена не была" {Седых А. Далекие, близкие. С. 154.}.

   Долгие годы Милюков жил на тихой, узкой, с крутым подъемом улице Лериш, в старом, заброшенном доме. Стены очень скромно обставленной квартиры были почти сплошь заставлены книжными полками. В Париже он начал собирать новую библиотеку. За книгами теперь отправлялся не на Сухаревку, а на набережную Сены. К началу войны в его доме на Рю Лериш набралось, по одним свидетельствам, пять тысяч томов, по другим - десять тысяч, не считая многочисленных комплектов газет на разных языках.

   В углу его кабинета стояло старенькое пианино, и на нем - футляр со скрипкой. Павел Николаевич играл на ней почти каждый день, в редкие свободные часы, а раз в неделю в его квартире собирались друзья из музыкального мира (по большей части музыканты-профессионалы) и с участием хозяина устраивались домашние концерты камерной музыки.

   Когда в 1929 г. П. Н. Милюкову исполнилось 70 лет, в Париже было устроено грандиозное чествование юбиляра. По воспоминаниям его друзей, Павел Николаевич согласился на чествование, ему лично совершенно ненужное, из соображений политических. Предполагалось, что юбилей превратится в своего рода смотр демократическим силам эмиграции, и в какой-то степени это могло быть полезно и газете {См.: Последние новости. 1929. 28 мая.}. Думается, однако, что в организации пышных торжеств сыграли свою роль и честолюбивые амбиции юбиляра, которому было важно и лестно "на миру" подвести итоги своего жизненного пути.

   Второго такого чествования эмиграция не знала. Болгарское правительство поднесло Милюкову как верному другу и защитнику славянской идеи 270 тысяч левов. Этот щедрый дар дал ему возможность приобрести дом на юге Франции. Специально созданный для проведения юбилея эмигрантский комитет собрал средства для переиздания переработанных и дополненных "Очерков по истории русской культуры". Был издан посвященный юбиляру сборник статей - авторами в нем выступали Керенский, Алданов, Мякотин, Кускова, Зензинов, Вишняк, Кизеветтер, Грузенберг, Гессен и другие. Юбилейные собрания происходили в Праге, Софии, Варшаве, Риге. В Париже чествование продолжалось два дня.

   На юбилейном собрании в зале Океанографического института Милюкова приветствовали бесчисленные ораторы - представители эмиграции и иностранных организаций и учреждений. На следующий день состоялся грандиозный банкет в гостинице "Лютеция" на бульваре Распай (знаменитое здание, в котором в годы второй мировой войны размещалось фашистское гестапо). На банкет было приглашено 400 человек. И снова речи, поздравления, тосты - до двух часов ночи. Выступали послы славянских государств, французские сенаторы, депутаты парламента и академики, русские эмигранты - друзья, единомышленники и почитатели Милюкова.

   Отвечая на поздравления, Милюков не стал растроганно рассыпаться в благодарностях, как это бывает обычно в подобных случаях. Он произнес очень интересную речь о связи исторического прошлого с будущим России.

   - Говорят, - сказал юбиляр, - что политик Милюков повредил Милюкову-историку, что ему нужно бросить политику и вернуться к научной работе.

   Он объяснил, что никогда не разделял этих сторон своей деятельности, потому что историк сможет постичь былое, только если он научится понимать современные ему процессы.

   - Связать прошлое с настоящим - такова была задача всей моей политической деятельности. Историк во мне всегда влиял на политика, - сказал Милюков {См.: Последние новости. 1929. 28 мая.}.

   Пожалуй, еще сильнее политик влиял на историка. Это особенно сказалось в трудах, вышедших из-под его пера в послеоктябрьский период.

   Павел Николаевич Милюков был первым профессиональным историком, который начал писать историю российской революции 1917 г. Прошло лишь несколько недель после завоевания власти большевиками, те, кому предстояло в будущем стать официальными летописцами Октября, еще кипели в гуще событий, а Милюков уже взялся за перо. Это было в конце ноября 1917 г. в Ростове-на-Дону, куда стекались добровольцы, составившие первые отряды будущей белой армии. Здесь в походных условиях автор начал писать свою "Историю второй русской революции", которая, как сказано в одном из недавно вышедших на Западе исследований, "и сегодня остается главным источником применительно к событиям 1917 г., непревзойденным по качеству изложения событий и убедительным по их интерпретации" {Burbank J. Intelligentsia and Revolution. Russian views on Bolshevism, 1917-1922. N.-Y., 1986. P. 116.}. Все три выпуска этого труда были изданы в 1921-1923 гг. в Софии.

   "...Фактическое изложение не составляет главной задачи автора" {Милюков П. Н. История второй русской революции. Вып. 1. София, 1921. Т. 1. С. 4.}, - подчеркивал Милюков в предисловии. Основной целью был анализ событий с точки зрения определенного их понимания, определенный политический вывод. Сегодня для нас этот вывод особенно интересен.

   Автор анализирует ошибки "левого интеллигентского максимализма" в 1917 г. и ошибки "правого максимализма" в 1918-1920 гг. И тот и другой, идя противоположными путями, потерпели тем не менее одинаковую катастрофу. Почему? Потому, пишет Милюков, что нужно "внести некоторую поправку в наше представление о пределах возможности для индивидуальной человеческой воли управлять такими массовыми явлениями, как народная революция. Поэтому ошибки и левых и правых имели объективные причины и при данных обстоятельствах оказались неизбежными" {Там же. С. 5-6.}.

   Второй вывод. Должно быть сильно исправлено, пишет Милюков, ходячее представление о пассивной роли инертной массы. Масса русского населения, казалось, только терпела. Причины этой кажущейся пассивности, считает Милюков, заложены в прошлом русского народа. Однако, по его мнению, дело здесь обстояло не так-то просто. Массы принимали от революции то, что соответствовало их желаниям, но тотчас же противопоставляли железную стену пассивного сопротивления, как только начинали подозревать, что события клонятся не в сторону их интересов.

   "Отойдя на известное расстояние от событий, - писал Милюков, - мы только теперь начинаем разбирать... что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть разрушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культура. Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение Великой французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта..." {Милюков П. Н. История второй русской революции. Т. 1. С. 21.}

   Оценки Милюкова, касавшиеся Октября, расходились с оценками умеренных социалистов (несмотря на то что в начале 20-х годов намечалось политическое сближение милюковской республиканско-демократической группы с правоэсеровскими лидерами). В написанной им "Истории второй русской революции" нет того морального возмущения и обвинительного тона, который присутствует в работах авторов умеренно-социалистического направления. Пожалуй, здесь сыграла роль политическая философия Милюкова. Он не пытался защищать социализм от "большевистских" извращений. Он заранее понимал, что революционное правительство не сможет сдержать своих обещаний. Более того. Он судил свершившуюся революцию, руководствуясь другими критериями, нежели умеренно-социалистические, или, как теперь у нас говорят, популистские лидеры. Для него основным вопросом революции был вопрос о власти, а не о справедливости. В своей "Истории" Милюков доказывал, что успех большевиков объяснялся неспособностью их социалистических противников рассматривать борьбу с этих позиций.

   Было и другое различие между концепциями Милюкова и социалистических лидеров. Они начинали периодизацию истории Октябрьской революции с большевистского переворота, игнорируя тем самым собственные неудачи и поражения на протяжении 1917 г. Милюков же считал большевистский режим логическим результатом деятельности русских политиков после крушения самодержавия. Если в представлении социалистов большевистское правительство являлось неким отдельным, качественно новым феноменом, совершенно изолированным от так называемых "завоеваний Февральской революции", то Милюков рассматривал революцию как единый политический процесс, начавшийся в Феврале и достигший своей кульминации в Октябре.

   Суть этого процесса составляло неумолимое разложение государственной власти. Перед читателями милюковской "Истории" революция представала как трагедия в трех актах. Первый том - от Февраля по июльские дни, второй - завершался крушением правой военной альтернативы революционному государству. В третьем томе - "Агония власти" - прослеживалась история последнего правительства Керенского вплоть до столь легкой победы над ним ленинской партии.

   В каждом из томов Милюков сосредоточивал внимание на политике правительства. Все три тома переполнены цитатами из речей и высказываниями ведущих политиков послефевральской России. Цель этой цитатной панорамы - показать претенциозную некомпетентность всех этих быстро сменяющихся правителей.

   По мнению Милюкова, все составы Временного правительства, один за другим, все более разрушали собственный авторитет и, таким образом, расчищали путь к большевистскому правлению.

   Как уже подчеркивалось, взгляды Милюкова по различным вопросам часто претерпевали изменения. Это происходило не из-за его беспринципности или "хамелеонистости", в чем в один голос упрекали Павла Николаевича его недруги, а из-за прагматического склада его мышления, из-за стремления сообразовать выработку тактики с изменением условий и обстоятельств.

   Однако были пункты в его убеждениях, которые оставались неизменными, несмотря ни на что. Таким был вопрос о первой мировой войне. По Милюкову, существовала большая разница между реальными проблемами и пониманием новыми государственными лидерами стоявших перед ними задач. Реальными проблемами были, по его мнению, установление правительством контроля над всей страной и доведение войны до победного конца. Причем это были взаимозависимые процессы. И если члены молодого правительства хотели, чтобы их режим выстоял, они должны были жестко вести борьбу одновременно на двух фронтах.

   Новые лидеры избрали другой курс. Они, по словам Милюкова, функционировали на идеологическом уровне. Их ответом на трудности, стоявшие перед страной, было не твердое действие, а "словесные утопии". Противоречие между требованиями реальности и риторикой властей и явилось, по убеждению Милюкова, причиной слабости Временного правительства и его конечного поражения.

   В Керенском Милюков видел наглядный символ противоречий и нерешительности, которые привели к краху февральского режима. Его, в частности, и социалистических лидеров вообще Милюков обвинял в "бездействии, прикрывающемся фразой", в отсутствии политической ответственности и вытекающего из нее действия, основанного на здравом смысле.

   На этом фоне поведение большевик