Павлищев Лев Николаевич - Воспоминания об А. С. Пушкине

0 paysans de Nijni)... Постарайся приехать сюда зимой! Ручаюсь, примут с распростертыми объятиями! Даже моя мать, по-видимому, тебя полюбила; часто говорит о тебе, спрашивая, что мне пишешь, и всегда поручает тебе очень кланяться. Твою палинодию напечатают в "Северной пчеле", куда ее отослал Вяземский, а статья против Сенковского, по словам Вяземского и брата Веневитинова, запоздала: бумаги Брамбеуса уже так упали, что о нем больше и не говорят; это подтвердил и Александр.

   Кстати: отгадай, чем занимается Анет Керн? - Переводит Жорж Занда, и не ради удовольствия, а ради денег! Просила она Александра замолвить слово в ее пользу Смирдину; но Александр всегда действует без церемонии, когда дело идет об отказе (mais Alexandre est toujours sans facons, quand il s'agit de refuser). Брат отвечал, что он Смирдина совсем не знает, но Анета не печалится, рассчитывая получить за перевод романа "Andree" ни более ни менее как пятьсот рублей".

   В письме от 22 ноября Ольга Сергеевна рассказывает довольно юмористическое происшествие:

   "Твое письмо, а лучше сказать, вложенный туда кредитив на имя банкира, произвело не совсем плохой эффект: надо заметить, что в тот же день мой отец должен был получить 1400 рублей, высланных управляющим, и преподнес мне с сияющим видом сто рублей - часть его долга. Затем получается и твое письмо; я его отцу читаю. "Дражайший" вытянул физиономию и вознегодовал, зачем высылаешь мне деньги чрез банкира? Приходит тогда Александр; "дражайший" отводить его в сторону, показывает письмо управляющего и, топая ногою, спрашивает: "Что это такое? что это значит? не понимаю" (qu'est се que c'est que cela, qu'est се que cela veut dire? je ne comp-rends pas). Я удалилась в другую комнату, дать отцу и брату объясняться на свободе. Однако слышала их прение. Александр говорил с большим жаром, и, когда спор кончился, пришел ко мне и сказал: "Для тебя есть девятьсот рублей, но тебе не дадут ничего, потому что мой отец, несмотря на мои доказательства, упорно утверждает, что деньги для Льва (II у a neuf cents roubles pour vous; mais on ne vous donnera rien, car mon рёrе, malgre que je le lui prouvais, s'obstine a sontenir, que c'est pour Leon); а муж твой виноват: если бы написал прежде Пеньковскому, деньгой были бы у него. Мама, лежа в постели, услышав, что говорят о деле в соседней комнате, перепугалась, опасаясь сцены, а сидевшая у матери Княжнина выходит к нам на цыпочках, со словами: "Бога ради потише! С вашей мама сделается дурно". Я сей же час пошла с братом к больной; Александр, полагая ее успокоить, сказал ей, что ничего особенного не случилось, а разговор касался денег, высланных из деревни. Затем Александр взялся за шляпу и был таков. Весь день мой отец дулся; за обедом и ужином не проронил ни слова (et ne me souffla pas le mot), но после ужина последовал за мной и, показывая мне бумажник, сказал: "Тут есть деньги и для тебя, как уверяет Александр; возьми по крайней мере часть" (И у a aussi de l'argent pour toi, a ce que dit Alexandre; prends au moins une partie). Первым моим словом было отказаться, и я отвечала: "Если вас это стесняет, ни за что на свете не приму, а попрошу только у вас, что мне должны". - "Но это меня нимало не стесняет, - отвечал отец. - Матвей Михайлович Сонцов мне прислал кое-что на днях..." Я опять просила его не беспокоиться, вследствие чего он и положил обратно бумажник в карман, а на другой день... ни слова. На третьи сутки, зарядившись храбростью и видя отца в хорошем расположении, я попросила должные мне сто двадцать пять. На это "дражайший": "Возьми же пятьсот, прошу тебя"; После того я уже отцу не прекословила. Остальные пятьсот отец послал в Тифлис Леону, вместе с письмом довольно бесцеремонным, чтобы не сказать резким. Но храброму капитану - с гуся вода: подвергается не таким пулям. Как тебе это все кажется? Право, папа жалок, всегда нуждается. Александр уверяет что "дражайший" опять хочет заключить заем. Со всех сторон отца обманывают, обворовывают, грабят, да еще подсмеиваются над ним. А челядь его - саранча сущая. Итак, не присылай теперь мне денег: у меня более четырехсот рублей: двухсот круглым счетом очень достаточно; если же весной поедем в деревню - и того слишком много. Не буду выезжать, помимо увещаний Александра, в свет, во избежание расходов".

   "Только что возвратилась от Александра, - сообщает мать от 26 ноября, между прочим, - и провела у него целый день с моим Лелей. Брат, по-видимому, опять меня весьма полюбил (mon frere parait de no-uveau m'aimer beaucoup), а Лелю очень хвалит и ласкает. Леля большой говорун и особенно сошелся с своим двоюродным братом Сашей, но успел на него тут же дяде насплетничать: "Дядя, знаешь, Маша плачет? Сашка ее прибил!" Александр своим детям так же, как и я моему, спуску не дает - ни двухлетнему своему мальчику, ни девочке. Впрочем, нежный отец (il chatie bien son garcon, qui n'a que deux ans, et sa Macha de meme. Au reste il est tendre рёге). Знаешь ли, брат хотя человек и не деловой, но дела понимает, и дал мне много практических советов? Ругает на чем свет стоит журналистов, называя их ябедниками и жидами. Говорит, в деревне писал очень немного, но своей элегией (он мне ее прочел) остался доволен*. Написал и очерк "Клеопатра"**. Отыскалось у него до двадцати экземпляров твоего "Лирического альбома"***. Отдал мне пятнадцать для перемены на книги, советуя приобрести взамен, между прочим, сочинения Гоголя. Прочти ссору Ивана Ивановича с соседом - тоже Иваном. Я послушалась и купила, но не взамен альбома, а на чистые деньги. И действительно не раскаиваюсь: хохотала до упаду. Иван Иванович и Иван Никифорович - неподражаемы. (Ces deux Иван sont impayables, et le "поцелуйтесь с своей свиньею, а если не хотите, так с чертом" - c'est tout се qu'il у a de plus gentil.) Гораздо больше смеялась при чтении "Ивана Ивановича", чем при чтении "Героя Очаковских времен" Основьяненки, который, помнишь, меня так забавлял!..

   ______________________

   * Вероятно, это элегия "Вновь я посетил".

   ** Не "Клеопатра", а "Египетские ночи".

   *** Об этом альбоме мною упомянуто выше.

   ______________________

  

   Наташа и сестры ее, Азинька и Коко*, прелюбезные и предобрые. Видят во мне родную и, конечно, чтобы сделать мне приятное, ласкают моего Лелю, в особенности Коко. Мальчишка (le petiot), кажется, уже в нее и влюбился...

   ______________________

   * Александра и Екатерина Николаевны. Последняя вышла замуж за Дантеса.

   ______________________

  

   К сожалению, не могу часто у них бывать. Всякий день проливной дождик, а грязь непроходимая, в особенности в части города, где живем. Маме теперь гораздо лучше, и если будет продолжать лепешки Маркелова, Бог даст поправится".

   "Тебе кланяется, - пишет Ольга Сергеевна от 28 ноября, - Сергей Соболевский, без которого Александр жить не может. Все тот же на словах злой насмешник, а на деле добрейший человек. Брат посвящает Соболевского в семейные дела, ничего от него не скрывает. Читая твои письма, Александр часто терял терпение, и тогда Соболевский их ему дочитывал, советуя обращать серьезное внимание на то, о чем сообщаешь. Рассмешил меня этот mylord qu'importe своей сатирической выходкой, сказал мне по-русски: "Сестра незабвенного здесь присутствующего пиита и дочь знаменитого его родителя! Не соблаговолите ли осчастливить мой карман девятью стами сребренников, ожидаемых вами от оного родителя? Когда-нибудь, честное слово, отдам, если не на этом, то, ей-Богу, на том свете"...

   ...Леон продолжает писать письма из Тифлиса старикам на имя Александра, который, по моему совету, более их по принадлежности и не пересылает (иначе с мама сделалось бы Бог знает что), и не стесняется их распечатывать. По этим письмам, Леон, прежде определения своего в линейный казачий полк, задавал будущим товарищам обеды. Как тебе нравится? К тому же Александр мне рассказал, что Леон, будучи в последний раз в Петербурге, нанял первый номер в доме Энгельгардта, за который платил двести рублей в неделю, и давал завтраки графу Самойлову! Александр говорит: "Это уже из рук вон, ни на что не похоже!"

   ...Александр намерен ехать в Москву на два месяца, а может быть, останется и долее. Будет рыться в архивах для своей истории Петра Великого. Он очень рассеян, и не решаюсь поэтому подробно говорить ему о наших денежных делах. К тому же слишком озабочен хозяйством, ребятишками и нарядами жены. (D'ailleurs il pense trop a son menage, a sa marmaille, et a la toilette, de sa femme.) Вчера был, по обыкновению, не надолго, к тому ж с тремя женами и в дистракции. Все, чего от него могла добиться, ограничивается тем, что, как ты полагал, на нашу долю придется пока, за вычетом процентов в ломбард, 1600 рублей, которые управляющий должен выслать тебе во что бы ни стало, и будто бы Александр письменно приказал ему это сделать. Повтори, однако, это господину Пеньковскому. Но во всяком случае было бы еще лучше, если бы ты приехал сюда, пока Александр еще здесь, или же немедленно по его возвращении переговорить с ним лично. Полагаю, брат не уедет раньше января, а в марте будет назад. Ничего положительного об этом не говорит даже и Наташе.

   ...Был у нас Плетнев, был и Жуковский, были и Талызины, но мать к ним не выходила, а принимал "дражайший". Мама поправляется, но очень медленно, и перебирается с помощью палки из спальни в гостиную, посидит в кресле и опять уходит".

   "...Пишу тебе в знаменитый день моего рожденья, - иронизирует Ольга Сергеевна в письме от 20 декабря. - Удивительное, нечего сказать, счастие, что лишний год сел мне на плечи! Если бы знаменитый день принес мне какое-либо особенное благополучие - можно было бы его еще отпраздновать. Александр совершенно согласен с моими мыслями, потому и не счел нужным находиться в числе поздравивших, а их было много. Бог знает каким образом все они проведали о "достославной годовщине". Показались даже такие господа, которых я до "сих пор" и в глаза не видала. Все это звонило без памяти, так что и звонок никуда больше не годится, злословило, сплетничало, ело, да закусывало, да радовалось, и, по-видимому, всякий воображал, что восторгается не моим, а собственным днем своего рождения. Боже мой, как все это смешно, и как достойно самых колких насмешек Александра. (Grand Dieu, que c'est ridicule! Mais tout ceci pe-ut servir de sujet aux epigrammes les plus mordantes d'Alexandre!) Утром мама настояла, чтобы я пошла к обедне, что я и сделала, зная, как это будет ей приятно, хотя дома помолилась бы с большим усердием, не соблазняясь на пение дьячка в скороговорку, которое более чем неблаголепно, не располагая к теплой молитве. Принимая же затем знакомых и незнакомых, в качестве "новорожденной" - в тридцать-то восемь лет я устала так, что и сказать не могу. Отец не в духе, мать тоже не в своей тарелке и, как полагаю, единственно вследствие моих слов, что день моего рожденья терпеть не могу.

   ...Мама чувствует себя по-видимому лучше. Раух и Спасский являются всякий день и говорят между собою по-латыни, что меня, однако, далеко не успокаивает.

   ...Мама не покидаю днем. Занимаю ее чтением Вальтер Скотта, Бальзака и Поль де Кока, чем и заставляю смеяться. Мать, кажется, полюбила тебя не на шутку, очень желает тебя увидеть, спрашивает, привезешь ли свою гитару, прошел ли твой кашель, даже прослезилась, сказав: "Я много, много была виновата перед ним". (J'ai eu tort, bien tort a son egard.) Леля ее любимец и баловень. По вечерам выезжаю очень редко, и то, чтобы сделать удовольствие Александру. Была с ним у Вяземских, Талызиных, но не пускаюсь в большой свет... что я там забыла? Правда, ездила в собрание, но не танцевала, а была на хорах. Наташа, разумеется, танцевала, а брат нашел своего Соболевского, который тоже не танцевал, а прогуливался, задрав кверху нос, руки в карманы, и, кажется, был намерен сказать: "Смеюсь над всеми!" (il se promenait le nez au vent, les deux mains dans ses poches, et semblait dire a toute la societe: je ne me moque pas mal de vous!) - На днях посетила я Анет Керн вместе с Александром. Был там Глинка. Он ставит свою оперу "Сусанин". Кроме Глинки встретила я многих приятных собеседников и собеседниц, нравственно отдохнула, и прежняя веселость, хотя на пару часов, ко мне возвратилась. Кстати или некстати (a propos ou mal a pro-pos). Очень хорошо делаешь, что не кажешь носа к К - м, после того, как глава этого семейства не заблагорассудил отвечать тебе визитом. Александр говорит, что он очень глуп, доказательством чего, между прочим, служит следующая выходка этого вельможного пана: вообрази, заставил французских актеров играть свой глупый водевиль, и вышел просто срам. Употребляю выражение Александра. (Alexandre dit, qu'il est bien sot et ce qui le prouve, c'est que, figurez vous, qu'-il a fait jouer aux acteurs francos sa bete de piece - son charmant vaudeville! - C'etait une honte tout court. J'emploie les termes d'Alexandre.) Что касается жены этого господина, то она Александра терпеть не может. Она когда-то вздумала говорить ему о его стихах, а так как брат ей отвечал довольно сухо, то и отнеслась к нему с насмешливым тоном:

   - Знаете ли, г. Пушкин, что ваш "Годунов" может показаться интересным в России?

   Александр на это отвечал:

   - Так же он может показаться интересным в России, как вы можете казаться красивой женщиной в доме вашей матушки. (Savez vous, monsieur Пушкин, que votre "Годунов" peut paraitre interessant en Russie? - Madame, - riposta Alexandre, - tout comme vous pouvez passer pour une jolie femme dans la maison de madame votre mere.)

   Александр вообще в долгу не остается; на глупости отвечает метко и дерзко, тогда как, по моему мнению, следовало бы пожать на пошлые фразы плечами и отойти или же, на худой конец, забарабанить пальцами по столу, как будто невзначай, в ответ на подобные выходки: самое лучшее средство, и значило бы: "с пошляками не хочу тратить слов".

   Александр же нервный. Принимая к сердцу то, что надо бы пропустить мимо ушей, и не ожидая выходок, на которые всегда надо быть готовым, он тогда или растеряется, а через полчаса отомстит колкой эпиграммой, которую напечатает, или же "огреет" (il ripostera) противника на месте, да так "огреет", что тот, будучи разбит двумя-тремя словами Александра наголову (etant battu a plate couture), сделается его тайным, следовательно, самым опасным врагом*... К - я с тех пор равнодушно на него смотреть не может...

   ______________________

   * К этому времени появилось в "Московском наблюдателе" знаменитое стихотворение дяди "На выздоровление Лукулла", направленное против Сергея Семеновича Уварова, в отместку за его замечание, вследствие известной эпиграммы Пушкина на попечителя Петербургского учебного округа Дондукова-Корсакова. Ольга Сергеевна многое предвидела, что касалось ее брата; злополучные стихи дяди на Уварова, о которых, впрочем, она в письмах отцу не упоминает, были ей тогда еще неизвестны. С дочерью графа Уварова, княгиней Александрой Сергеевной Урусовой, муж которой состоял, если не ошибаюсь, адъютантом у Паскевича, Ольга Сергеевна находилась в весьма дружеских отношениях. Александра Сергеевна, разумеется, была во всей этой истории ни при чем.

   ______________________

  

   Александр дал мне на днях читать стихи Бенедиктова; есть вещи прекрасные, но и безвкусные довольно. Показались ли они у вас? "Ледяной дом" - новый роман Лажечникова - вовсе не хорош. Пахнет литературным похищением (cela sent son plagiat); подражание и Гюго, и Вальтер Скотту, мочи нет, что, собственно, tres mauvais gout (весьма дурной вкус (фр.))"... С этим согласен и Владимир Соломирский, мой ученик по френологии и хиромантии; был у меня на днях вместе с Александром. Говорю "у меня", так как отца не было дома, а мама принять, по болезни, никак не могла. Соломирский выдержал тоже большую и еще более опасную болезнь".

   "...Тебе уже известно, - пишет Ольга Сергеевна мужу от 3 января следующего 1836 года, - что сделал мой брат Леон, но что мне сейчас рассказал Александр - это уже новость: Леон проиграл тридцать тысяч рублей! (mais ce que vient de me dire Alexandre - c'est quelque chose de nouveau: Leon vient de perdre au jeu trente mille roubles!) Александр хочет купить вексель, и напрасно; ему это удалось однажды. Лев проиграл Болтину десять т ы -с яч, а помирился эдаким манером на две тысячи. Каков же Лев? Из рук вон! Соболевский говорит: "Придется же Александру Сергеевичу кормить; кормить-то еще не беда, а поить накладно"; я же с моей стороны не вижу никакой причины платить за долги Леона и полушки.

   ...Хочу тебя уже давно спросить, когда же выйдет роман нашего друга полковника Франковского*. А пора ему и другой печатать: кста ти, здесь появился новый русский роман; мне его рекомендуют, но не имею храбрости прочесть, так как, признаюсь, имею очень дурное мнение о новых произведениях наших любезных соотечественников. Конечно, само собою разумеется, не говорю о пере моего брата, Жуковского, Вяземского и Гоголя, которого "Вечера в Малороссии"** - прелесть. Он и поэт, и живописец. Я его видела у Александра. Показался мне крайне печальным, неразговорчивым, задумчивым, так что я в шутку спросила брата: не влюбился ли он в одну из твоих жен? Большой фаворит Плетнева. Что касается Булгарина, то и его встретила на улице. Представь, узнал, остановил и очень много о тебе расспрашивал. Разумеется, о брате и не заикнулся. Просит тебя присылать ему для печати твои заметки о Варшаве, восхищался твоим талантом писать "положительные" статьи, бренчать*** на гитаре, восторгался твоим "Лирическим альбомом" - словом, что ни слово - любезность, что ни жест - утонченный комплимент****. Об этой встрече я рассказала Александру, а брат отвечал: "Он хорошо с твоим мужем и с тобой, а со мной... Бог с ним!" (II est tres bien avec ton mari et avec toi; mais quant-a-moi - que le bon Dieu le benisse!) Встретила я и Элькана. Такой же, как был; по-прежнему подражает Александру в костюме, бакенбардах, даже в походке. Этот тоже меня узнал, "грозился быть у Сергея Львовича, хотя бы для того, чтобы насладиться моей беседой". Пожалуйста, не ревнуй меня к нему. Он, правда, очень умен и любезен, но далеко не опасен".

   ______________________

   * Полковник Франковский упомянут мною в главе II. Об этом воине, который во время взятия, в 1814 г., высот Бельвиля и Монмартра обратил своей храбростью внимание покойного императора Александра Павловича, - поэте и беллетристе, - рассказываю более подробно в другом отделе моей "Семейной хроники" от 1837 по 1846 г.

   ** "Вечера на хуторе".

   *** Слово написано по-русски.

   **** Тоже.

   ______________________

  

   "Очень благодарю, - сообщает Ольга Сергеевна от 18 января, - за присылку денег, но чрезвычайно недовольна твоим письмом Александру. Твое письмо взволновало лишь его желчь. Не помню, видела ли я когда-нибудь брата в таком скверном расположении духа!! Он раскричался до хрипоты, что лучше отдаст все, чем владеет, нежели опять иметь дело с Болдиным, управляющим, ломбардом и пр. (Votre lettre n'a abouti qu'a lui mettre le bile en mouvement, et je ne me souviens pas d'avo-ir vu mon frere d'une humeur aussi detestable!! il a crie jusqu'a s'egosiller, qu'il aimait mieux donner tout ce qu'il possede, que d'avoir affaire de nou-veau a Boldino, a l'intendant, au lombard etc., etc.) Сказал, что вместо того, чтобы писать ему, можешь адресоваться прямо к Пеньковскому, который и должен следить за делами, так как за это получает деньги. Александр письма твоего не читал и, распечатав, возвратил его тотчас. Впрочем, гнев Александра показался мне довольно забавным: казалось, он передразнивал отца (il avait tout l'air de, contrefaire mon рёrе). Из его слов (cependant j'ai pu tirer de lui) я вынесла, во-первых, что Пеньковский простофиля, которому брат уже приказал внести деньги в ломбард и затем выслать тебе по расчету что следует; во-вторых, что имение заложено за сорок тысяч, шесть процентов следует внести, а так как дохода приблизительно лишь четыре тысячи, то мы можем получить только от 1500 до 1600 рублей, и, наконец, в-третьих, что так как нам в ноябре доставлено девятьсот, а теперь столько же, то мы и получили двумястами рублями больше, чем следовало. Правда, в ноябре я получила четыреста рублей, но тем не менее деньги, высланные брату Льву, были наши. Напиши Пеньковскому, без лишних церемоний, что с его стороны довольно глупо причинять тебе хлопоты уплачивать проценты из Варшавы в московский ломбард, следовательно avec un argent rogne (из урезанных денег (фр.)). Сообщи ему, ради Бога, чтобы он больше не писал ни Александру, ни моему отцу, а ведался бы с тобой, согласно приказанию моего брата; если же Пеньковский считать не умеет, то может узнать каким-либо другим образом, сколько он должен уплачивать из имения Александра. Ясно ли? Просрочка же ничего не значит. - Александр тем и заключил*. Разбери сам все хорошенько, если кое-что покажется тебе неясным. Ничего более не в состоянии узнать от Александра, и, как тебе угодно, говорить с ним об этом уже не стану. Твои же письма он бросит в печку и бросит нераспечатанными. Верь мне. Брату же не до того теперь: он издает на днях журнал, который ему приносить будет не меньше шестидесяти тысяч рублей. Хорошо и завидно**. Кстати: Соболевский на днях выиграл процесс в сто четыре тысячи рублей, а вчера эту всю сумму получил сполна. Собирается опять съездить за границу и посетить Испанию - единственный край, в котором еще не бывал. Его стихотворение под названием "Моя поездка в Италию" презабавно. Подсмеивается он и над затеей Анеты Керн переводить Занда. Опять кстати (encore un a propos): здесь в Петербурге ожидают приезда Бальзака; уверяют, будто бы он уже в Киеве".

   ______________________

   * Подчеркнутые слова по-русски.

   ** Подчеркнутые фразы по-русски. Ольга Сергеевна подразумевает журнал "Современник", но ошибается, говоря на днях. Первый том "Современника", на издание которого покойный дядя получил разрешение в начале января, одобрен цензурою к печати гораздо позднее, и вышел, когда Пушкин отсутствовал, сопровождая тело Надежды Осиповны в Святогорский Успенский монастырь.

   ______________________

  

   "...Журнал Александра, - пишет Ольга Сергеевна от 31 января, - будет вроде английского "Quarterly Review", выходя только в количестве четырех томов в год. Александр будет помещать большею частию не свои прелестные произведения, но плоды вдохновения сотрудников, а потому, право, не знаю, сделаюсь ли я усердной читательницей? Не жалую, более нежели когда-либо, нынешнюю литературу, в особенности после того, как прочла хваленый роман Лажечникова "Ледяной дом". Хвалят еще один новый роман пера фрейлины (!) Шишковой, "С к о п и н Шуйский". Воображаю, какая прелесть! Что же касается стихотворений, все-таки не говорю о творениях Александра - они неподражаемы, - то все прочие наводят на меня несносную скуку; не могу решиться прочитать и двенадцати строк. Зато читаю и перечитываю все с большим наслаждением "Евгения Онегина", в котором открываю всякий раз новые красоты. Нет, никогда подобного, как говорят французы (comme disent les Fran9ais), chef d'oeuvre, у нас не появится. Говорю не как сестра Александра, а как женщина, вполне понимающая изящное и изучившая поэзию, хотя и не обладаю творческим талантом. Советую и тебе углубиться на досуге в поэму Александра и уверена, с моим мнением согласишься. Брат мне прочел и новое свое стихотворение "Полководец", в память и честь Барклая, которое напечатается в журнале брата. Александр прочел "Полководца" с таким увлечением, с таким чувством, что не могла удержаться от слез. В этой пьесе всякий стих - алмаз. Вот как надо творить! Не думай, впрочем, что ничего, кроме "Онегина" и "Годунова" не читаю. Александр снабдил меня, по моей просьбе, многими французскими и даже английскими авторами, а маму развлекаю нашим приятелем Поль-де-Коком, которого и читаю вслух. Она смеется и забывает на пару часов свои страдания... Говорит, что наш Лель ей самый лучший доктор, и будто она никогда не встречала такого милого и хорошенького ребенка, - заблуждение и пристрастие, свойственные всем бабушкам. Напротив того: он порядочный горлан, плакса и далеко не красив, да и не в кого. Александр, когда приходит, всегда берет мальчишку к себе на колени, душит его конфектами (et le bourre de bonbons), а сегодня увез к себе на целый день играть с своими ребятишками (pour qu'il joue avec ses poupons a lui). Брат находит его печальным и беспокоится, что мальчик худ и бледен, забывая, что после пиявок иначе и быть не может".

   "...Сегодня день святого Льва папы Римского, - пишет Ольга Сергеевна 18 февраля, - значит именины и нашего ребенка, и его дяди храброго капитана, которого здесь нет, к большому огорчению бедной мама.

   ...Сегодня маленький Леон - мужчина самый счастливый на свете (le petit Lolo est aujourd'hui Гпоптте le plus heureux du monde). Александр, его жена и обе свояченицы навезли ему с три короба игрушек. Александр, пока пишу тебе, сидит у мама и останется у нас весь день, чем заставит ее забыть отсутствие другого именинника - большого Леона. Завтра Александр едет на пятнадцать дней в Москву по литературным делам, и отправляется не один, а с шурином Иваном Гончаровым.

   ...Не описываю подробно увеселительную мою прогулку с Александром и его женой на маслянице за городом, а также и поездку на третий день - тоже за город, на фарфоровую фабрику. Этот последний пикник устроили Политковские. Завтракали, обедали и танцевали под звуки стройного оркестра до 11 часов вечера".

   "Мама очень плоха, - пишет Ольга Сергеевна 11 марта. - Статься может, в ней осталось жизни лишь на несколько дней, и, когда получишь это письмо, без сомнения, она отойдет в вечность. Доктор сказал: "На этой неделе все может кончиться (cette semaine tout peut finir)". Голова у нее еще свежа; она улыбается Леле, но это покойница. (ЕПе sourit a Lolo mais c'est une morte.) Ничто не могло спасти ее. Осенью она уже была приговорена (elle a ete condamnee depuis ces automne), и болезнь ее была ничто иное, как медленная агония (une longue agonie, une agonie prolongee). Я видела сама, что на исцеление нет надежды, но полагала, что мать может протянуть еще год, если не два. По мнению доктора Спасского, ее сломила единственно печаль. Отчаяние отца меня мучает невыразимо; не может воздержаться: рыдает при ней, что ее и пугает, и волнует. Я попыталась ему это высказать, но он закричал на меня, забывая, что и я лишаюсь матери. Право не знаю, что делать. Александр приходит на несколько времени и уходит, как и прочие (Alexandre ne fait que des apparitions, ainsi que les autres personnes), я с отцом совершенно одна, а подруга моей матери, Тимофеева, не может находиться безотлучно, помимо всего своего желания, так как на днях неумолимая смерть похитила ее сестру, Екатерину Воронцову. Боже мой! если бы, по крайней мере, я имела счастие быть с тобою! Между тем хозяйство из рук вон: челядь поистине ужасна - сущие разбойники! Нет у них никакого усердия, никаких слез, хотя мама всегда была с прислугами ласкова; челядь поступает таким образом потому, что выжидает перемены, а всякая перемена этим людям нравится (la valetaille est terrible: se sont des brigands a la lettre! aucun zele, point de larmes, et pour-tant maman a ete toujours bonne envers eux. C'est qu'ils s'attendent a un changement - tout changement leur plait). Даю мои деньги дворнику за возлагаемые на него поручения. К большому счастию, Александр не уехал, как предполагал: распутица и дурные дороги его испугали (l'ont effraye). Увижу ли тебя, по крайней мере, к праздникам? Приезжай прямо к нам; отец не говорит о тебе ни слова, но все равно. За его будущность я спокойна (je suis tranquille sur son avenir a lui). По всей вероятности, он переселится к своей сестре Сонцовой. И мама думала переселиться в Москву немедленно после выздоровления... Право не знаю, что пишу; рука дрожит, не знаю спокойствия ни днем, ни ночью.

   Всякую минуту ожидаю страшного удара. Мама говорит со мною и постоянно требует к себе маленького Лелю, беспокоится, когда его уносят, почему он и не сходит с моих рук, а я при ней безотлучно. Мама очень терпеливо переносит страдания (elle est tres patiente). Прощай... завтра жду твоего письма..."

   Получив это грустное сообщение моей матери, отец немедленно явился к фельдмаршалу и испросил позволения безотлагательно отправиться в Петербург; он выехал 24 марта на Страстной неделе, но прибыл в столицу только 30-го, на Пасхе.

   Между тем жизнь Надежды Осиповны догорала. Она обнаруживала сильное беспокойство о Николае Ивановиче, томительно ожидая свидания; спрашивала дочь, на которой, по расчету Ольги Сергеевны, он станции... считала бой часов, минуты, секунды, затем подзывала к себе дочь, клала ей руки на голову, требовала, чтобы ей меня подзывали, благословляла меня, ласкала и опять спрашивала дочь:

   - Как думаешь? - скоро ли приедет муж... да не тут ли он? Может быть, раздевается в той комнате... приехал... поди, узнай...

   В Великую пятницу или субботу, не запомнил из рассказа матери, бабку приобщили Св. Тайн. Сын и дочь были при ней. Дядя Александр рыдал как ребенок, Сергей Львович рвал на себе волосы и подвергся ужасному истерическому припадку, так что его "унесли" в соседнюю комнату. Тут же лежал в комнате бабки и я полусонный. По требованию угасавшей, Александр Сергеевич взял меня на руки и поднес к умирающей. Она опять меня благословила, сказав: - Ольга, посмотри... не приехал ли муж?..

   Часа через два бабка лишилась сознания. Вечером, в Великую субботу, началась агония, но тихая, а в половине первого часа ночи, во время Великой заутрени, когда, в храмах Божиих раздавалось радостное "Христос воскрес", не стало Надежды Осиповны Пушкиной...

   Не могу не заметить: бабка выражала неоднократно желание переселиться в будущую жизнь именно во время этого богослужения......

   ...............................................

   "Я в Петербурге с понедельника Светлой недели, - сообщает Николай Иванович своей матери, Луизе Матвеевне, от 9 (21) апреля. - Приехал сюда по службе и по делам. Приезд мой ускорен был известием об отчаянной болезни матушки моей жены: она очень желала меня видеть, но я опоздал одними сутками, застав ее уже на столе. Скончалась в первый день Светлого воскресенья, в самую заутреню. Кончина ее меня очень огорчила, и печаль, в которой застал батюшку и Ольгу, долго не позволяла мне приняться за дела... Александр Сергеевич уехал в псковскую деревню, вслед за телом Надежды Осиповны, которая там будет погребена...

   Живу у тестя. По окончании шести недель он отправится в Москву к своей сестре Елизавете Львовне Сонцовой, поэтому Ольге нельзя здесь оставаться без меня. Ехать с нею и сыном к вам, а потом в Варшаву, было бы и дорого, и даже опасно при здоровье ребенка. Следовательно, не остается ничего более, как воротиться с ними в Варшаву. По дороге думаю заехать в псковскую деревню и прожить там несколько времени. Может быть, оттуда проберусь к вам один, если обстоятельства, разумею денежные, позволят: фельдмаршал решит мои планы. Он был так добр, что взял меня с собою; он же может доставить мне способы к исполнению моих желаний.

   Ольга очень грустна, но, слава Богу, здорова, а Левка делает зубы: большой любимец дедушки, дядюшки и тетушек, а в особенности был баловнем покойной своей бабушки..."

   Прискорбное событие дядя Лев Сергеевич узнал в Тифлисе из письма к нему моей матери. За пять же дней до кончины бабки, 24 марта*, Александр Сергеевич извещал брата, излагая ему материальные обстоятельства, только о том, что "мать очень больна, почему он все еще занимается делами, несмотря на сильное к ним отвращение, и что надеется сдать их при первой возможности".

   ______________________

   * А не 24 апреля, как напечатано в издании г. Суворина (т. VIII, стр. 146). 24 же апреля Александр Сергеевич возвратился в Петербург после предания тела Надежды Осиповны земле.

   ______________________

  

   Пребывание Александра Сергеевича в Михайловском и Тригорском было кратковременно. Хотя он, по словам моей матери, тоже был младенец в сельскохозяйственном управлении, но, посетив запущенную дедом Михайловскую вотчину, развел руками. В вотчине оказалось все в величайшем беспорядке, а потому он и сообразил, что горю лучше всего может пособить одна лишь энергия Николая Ивановича, который и избавит дядю от лишних забот. К тому же у дяди было множество и других неприятностей.

   Первая книжка "Современника" вышла в начале апреля, следовательно, во время его отсутствия. Против статей, входивших в состав первой книжки, подробно уже упомянутых в материалах Анненкова, да и против самого издания ополчились, как выражалась Ольга Сергеевна, журнальные щелкоперы, а в "Северной пчеле" дядю прямо укоряли в занятиях, не свойственных его поэтическому гению. Он еще осенью 1835 года заявил сестре, что пускается в журналистику единственно с целию улучшить денежные обстоятельства. Балы, камер-юнкерство и прочие расходы, без которых, по его мнению, обойтись было нельзя, заставили Пушкина отдаться делу диаметрально противуположному его поэтической натуре...

   Дядя Александр, предав земле тело Надежды Осиповны, погребенной рядом с прахом ее родителей, Осипом Ибрагимовичем и Марьей Алексеевной, и приготовив тогда же, по недоброму предчувствию, место и для себя, возвратился в Петербург 14 или 15 апреля. Николай же Иванович и Ольга Сергеевна оставались на квартире у Сергея Львовича.

   Дед осунулся; горе его было вне всякого описания, а сестра его Елизавета Львовна и муж ее Матвей Михайлович Сонцов отправляли ему письмо за письмом с приглашением расстаться с злополучным Петербургом. Известия о делах Льва Сергеевича, тоже не особенно благоприятные, огорчали старика и сердили Александра Сергеевича. Приехав из Михайловского, этот последний сообщил сестре и зятю с малейшими подробностями все открытые им в деревне безобразия и напомнил Николаю Ивановичу его обещание заехать в Михайловское на возвратном пути в Варшаву и водворить в запущенном имении порядок.

   В начале мая дядя взял кратковременный отпуск в Москву, чтобы поработать в местном архиве Министерства иностранных дел и позабыть, хоть на несколько времени, неприятности, которые на этот раз не счел нужным сообщить сестре. В этот период времени, как она догадывалась, началась уже подпольная против ее брата интрига.

   В Москву, почти в одно время с дядей, уехал и Сергей Львович, а Наталья Николаевна с сестрами поселилась на даче Каменного острова.

   Ольга Сергеевна посещала невестку довольно часто, но не по вечерам, причем брала с собой и меня.

   Дядя воротился 23 мая, спустя несколько часов по разрешении жены от бремени дочерью*, что и дало повод Ольге Сергеевне подшутить: "Всегда, Александр, на несколько часов опаздываешь! В прошлом мае прозевал Гришу, а в этом мае Наташу".

   ______________________

   * Натальи Александровны, по первому браку Дубельт, а по второму - графини Меренберг.

   ______________________

  

   По возвращении Александра Сергеевича Николай Иванович выехал из Петербурга в Михайловское 10 июня, предварительно исходатайствовав у фельдмаршала трехмесячный отпуск. Ольга же Сергеевна выехала туда же в конце июня, прогостив последние две недели со мною у дяди.

   Тут дядя высказывал ей свои мрачные предчувствия, недовольство жизнию, одолевающую его тоску, которую не могли подавить ни ласки жены и сестры, ни внимание окружавших. Не могли подавить это чувство и его усиленные занятия. Переписываться с Николаем Ивановичем, которого Александр Сергеевич называл "прозой ходячей", Пушкин считал очень скучным и писал вообще о делах a corps defendant (неохотно (фр.)), а Льву Сергеевичу послал одно лишь короткое "деловое послание" 3 июня, по поводу предполагаемого раздела*.

   ______________________

   * Напечатано в суворинском издании (см. т. VIII, стр. 147 - 148).

   ______________________

  

   Ольга Сергеевна, уехав в Михайловское, рассталась с братом очень грустно. Оба рыдали и разлучились навеки. Провожал он сестру до Подгорного Пулкова, как и четыре года тому назад. Слова Пушкина при расставаньи приведены мной уже в главе II "Хроники", а здесь прибавлю только, что дядя ласкал меня всю дорогу, крестил несколько раз, а благословляя, положил руку мне на голову и повторял: "Живи, и будь с ч ас т л и в, будь счастлив..."

   Мои родители провели в Михайловском целое лето...

   Привожу следующие выдержки из двух русских писем отца к Луизе Матвеевне. Одно из них, от 8 июня, писано накануне отъезда из Петербурга, второе - по возвращении в Варшаву, от 15 октября.

   "...Я не получил здесь ожидаемого мною денежного сикурса и с трудом нашел денег, чтобы добраться отсюда за пятьсот верст в псковскую деревню, принадлежавшую моей теще, а теперь поступающую в раздел между Ольгою и ее двумя братьями. Наследство не велико - всего 80 душ. В деревне проживем до половины сентября, пока Александр Сергеевич успеет достать нам денег для продолжения нашего пути в Варшаву. Завтра надеюсь выехать один. Жена хочет еще побыть у брата недели с две с Левкой. Здоровье Ольги очень расстроено. С нетерпением желаю добраться до деревни. Поездка сюда принесла мне только ту пользу, что я сам привезу жену и сына в Варшаву".

   "...Возвратились мы недели три тому назад благополучно, - пишет отец во втором письме, - а в дороге побаивался за здоровье Ольги и Левки. Если бы не кончина тещи, конечно, я побывал бы у вас, оставив Ольгу у родителей; но все мои планы разрушились. По крайней мере видел деревню, которой часть достается Ольге; вместо 8000 р. жена получит 10 000 из этого наследства. Я завел там совсем другие порядки, и говорю, не хвастая, дело сделал. Плута управляющего обличил в подвигах очень неблаговидных и отправил к чертям, поставив на его место другого, чем значительно улучшил хозяйство и добился того, что увеличил не мало поземельный доход. Вел переписку и с шурином, Александром Сергеевичем, и с тестем. Оба, надеюсь, будут мне за это петь хвалебные песни. А потрудился я порядком, да иначе нельзя: надо браться за дело всякое не с верхушки, а с корня. Тесть, наконец, обещает выслать из Москвы дарственную запись на полтораста душ в нижегородском имении. Все это еще впереди, а пока... едва с чем нашлось сюда приехать. Можете себе представить, что стоила мне дорога, в двух экипажах, под каретой шесть, а под коляской четыре лошади, со всем почти домом. Хорошо, что давали во все это время жалованье, а то бы мне несдобровать. К счастию, еще успел продать хлеб и на эти-то деньги сюда приехать".

   Тотчас после приезда в Михайловское моя мать заболела серьезно - острым воспалением в легких, простудясь в дороге, и уже 27 июня слегла. Ждали в Михайловское Александра Сергеевича, но он не приехал. К августу Ольга Сергеевна поправилась и стала видеться часто с соседями - П.А. Осиповой, дочерьми ее баронессою Е.Н. Вревской и А.Н. Вульф, а также и с Вениамином Петровичем Ганнибалом, соседством которого, как опытного агронома, Николай Иванович и воспользовался.

   ......................................................

  

   Убийца моего дяди, барон Георг Дантес-Гекерен, главным образом выступил на сцену летом того же года, на злополучной Каменноостровской даче; впрочем, Ольга Сергеевна встретила его раза два или три в доме своего брата уже в первых месяцах 1836 года.

   Само собою разумеется, не могу передать с буквальною точностью рассказы и мысли моей матери о насильственной смерти ее брата, но передаю их добросовестно.

   "В этой кончине, - говорила мне она, - гораздо менее виновен ничтожный Дантес, нежели добрые люди (!), наметившие его палачом, - люди, в числе которых, кроме немца Бенкендорфа, оказались между прочими - к вящему их стыду и посрамлению, носившие русские, украшенные княжескими титулами фамилии - иезуит Гагарин и автор не одного памфлета против России - кривоногий (le bancal)* Долгоруков Петр. Оба они, в сущности, ненавидели Россию, в которой родились, воспитывались, хлеб которой они ели не один десяток лет... оба виновны, и нельзя придавать значения их сшитым белыми нитками уверткам. Один из них соображал, сочинял и писал пасквили, другой адресовал, запечатывал, отправлял". Так полагает по крайней мере Ольга Сергеевна...

   ______________________

   * Этим прозвищем его называла не одна моя мать, а все петербургское общество.

   ______________________

  

   "Дантес обладал безукоризненно правильными, красивыми чертами лица, но ничего не выражавшими, что называется, стеклянными глазами. Ростом он был выше среднего, к которому очень шла полурыцарская, парадная кавалергардская форма. К счастливой внешности следует прибавить неистощимый запас хвастовства, самодовольства, пустейшей болтовни, забавные выходки шалуна лет семнадцати* (tout un arsenal de jactance, de suffisance, et de jargon, au surplus un petit ton d'un polisson de dix sept ans), и вот - противник Александра Сергеевича.

   ______________________

   * Дантесу было в 1836 г., по словам Ольги Сергеевны, не более двадцати трех лет.

   ______________________

  

   Дантесом увлекались женщины не особенно серьезные и разборчивые, готовые хохотать всякому излагаемому в модных салонах вздору да считать рассказчика очень остроумным и, по их логике, чуть ли не гениальным человеком.

   Если бы во время самого разгара гнусной подпольной войны против брата я находилась в Петербурге, - сказала моя мать, - то не посмотрела бы ни на каких Бенкендорфов и не поколебалась открыть все самолично Государю, одно мощное слово которого заставило бы низких заговорщиков снять маски, и они понесли бы должную кару по закону. Но меня не было, а брат не пожелал написать о своем горе, иначе я немедленно поехала бы в Петербург. В довершение несчастья, в Петербурге не было тоже ничего не подозревавшего брата Льва: тот не допустил бы Александра до поединка, да и сам бы на дуэль не вышел, доказав уже храбрость в дюжине кровопролитных сражений, а без всякой дуэли сумел бы преподать Дантесу щеголю (а се mirliflore) более действительный урок и отбить у него навсегда охоту финтить да тарантить*. Впрочем, "мирлифлёр" и сам не рассуждал, с кем дерзнул играть, а так как в его голове логика работала не с особенным усердием, то где же и было ему сообразить, что сам играет роль пешки, проводимой в дамки поражаемыми Александром врагам и?"

   ______________________

   * Буквальные русские слова Ольги Сергеевны.

   ______________________

  

   Не повторяя в моей "Семейной хронике" того, что напечатано в России и за границей о кровавой катастрофе, ограничиваюсь кратким обозрением фактов в хронологическом порядке, руководствуясь сообщенными мне моей матерью рассказами ее ближайших родных - отца Сергея Львовича, сестры его Сонцовой, ее мужа Матвея Михайловича, безвинно пострадавшей Натальи Николаевны, а также и моими личными беседами с остававшимися в живых друзьями дяди.

   При последнем свидании с сестрою в июне 1836 года Александр Сергеевич сказал ей, что он еще в прошлом году принял к сердцу "учительский" тон Уварова, укорившего его за эпиграмму "В Академии наук заседает" и проч., и отомстил ему комплиментом* еще более злым - комплиментом, появившимся в печати и переведенным на французский язык одним французским профессором. Этот француз, обиженный Уваровым, препроводил к обидчику свой перевод и пригрозил напечатать его за границей. Уваров поскакал к Бенкендорфу, вследствие чего Пушкин и получил от последнего выговор. Вот все, что рассказал моей матери дядя. Ольга Сергеевна заметила ему, что Уваров, и без того недолюбливавший брата, человек в высшей степени самолюбивый, мстительный и во всяком случае сила, с которой нельзя не считаться.

   ______________________

   * "На выздоровление Лукулла".

   ______________________

  

   Этим разговор между ними и кончился.

   Родители мои ожидали дядю в Михайловском, особенно Нико