Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной

мешно и стыдно бы... а - как дорога ты мне! Оль, так глубоко... - ни-когда..! В ужас прихожу от мысли... если бы вдруг... утратил... тебя не стало бы... - и - тут же - и меня не стало бы. Да. - Мамочка чем больна? Надеюсь, мне разрешат, этим и живу. И не стану вплотную работать, пока не увижу тебя. Оль, а после - ты..? да? Здесь найдем "светил" - проверят и без операции, не мучая, помогут. За тебя жизнь отдам, Олёк. Как хочу радовать тебя! Жду подлинника "Под горами". Что-то ты решишь о "Солнце мертвых"? О "Лике"... писать от "мужчины"¹²³ ты совладала бы, да... но пиши _с_о_б_о_й! свободней, _в_с_я_ откройся, этим - захватишь, _д_ы_ш_и=живи в работе. Вот, ты привыкла к длинным письмам моим, но пишу тебе - _в_е_с_ь_ с тобой, _ж_и_в_у... - а _п_о_с_л_е_ - письма... не гожусь для _м_о_е_й_ работы, трудно перестроиться, отрешиться, "охладиться", да и отдача нервной силы, - ведь это некая растрата. В работе, я буду писать короче, но ты-то не лишай меня - себя. Ты моя Муза, мой свет, солнце мое! _Д_а_н_н_а_я, воистину - Дар. Люблю тебя не _ж_а_д_н_о, не алчно, - люблю светло, нежно - ведь ты моя детка-Оля, мой Оль, Олюна. Господь с тобой.

   [На полях:] Ребенком сажал подсолнушки, горошинки, лимонные и апельсиновые косточки, финички, "рожки". Лю-блю и по сию пору сажать, ростИть. А ты? Да, знаю.

   Знаешь, еще в 5 классе гимназии я в комнате, в горшке выращивал огромные огурцы, назывались Рытовские, сам опылял.

   Гимназистом - я _с_в_о_и_ огурцы Оле привозил. Какие тыквы!

   Оль, я тоже люблю огород. Особенно - начало июля... огурцы когда, укроп, - к сентябрю морковь, репа, баклажаны, томаты...

   1 сент. - 19 авг. Донской Божией Матери Крестный ход у нас. Пришлю тебе его.

   О нервах я не понял: "я от vagus'a... a ты?"¹²⁴ Объясни глупому. Vagus - блуждающий нерв, знаю. Ты пишешь "betont - ударяемый"? Не пойму.

   Сколько для тебя в сердце! Завтра еще тебе _п_и_ш_у. Только бы здорова! Тебя бе-р-еч-ь надо!!!

   Я пишу, Оль... на этой неделе закончу "Именины"¹²⁵. Куличи, пирог. Суприз-подарок Горкина - папашеньке, и ночью - соловей, в октябре! Поет соловей в октябре!

   Милая пучеглазочка!

   О "набросках" И. А. напишу, и о моем плане, но _м_о_и_х_ "мелочей"совсем иной был бы подход, прием.

   Тут духи "Жасмин". Но какой же это "Jasmin"?! {Письмо надушено.}

   Отель?.. Ну, тебе видней. Почему мне тесновато у Сережи? Простор..? Нет, ты мой простор, ты, Оль! Я люблю простоту, на любителей. Но ты сама решай. Мне тесно, что я должен быть _т_в_о_и_м_ гостем... смущает. Я всегда _с_а_м. Правда, Оль. Ливень с грозой помешал бежать на почту, оставалось 10 мин. Завтра пошлю. Твой, детка милая, Вань, Ванёк, Ваня

  

  

   Милуша мой, Ваньчик!

   Пишу тебе еще... Все думаю, думаю... сердцем как-то думаю о тебе. Ты, Ваньчик, только сожги эти письма, а то я бояться буду, что свою болезнь тебе еще передам. Но мне самой-то совсем хорошо: t° - вечером 35,8°. Это у меня всегда так после жара. Что было - не знаю. Как скучно лежать. Если бы встать завтра!

   А знаешь о чем я думаю?.. Я вспоминаю год назад. Это был чудный, ясный день, тепло, как летом. Я писала тебе письмо. Я помню _к_а_к_ я тебе писала. Найди от 21-го. Наверное я не ошибаюсь. И во время моего писанья, кажется, принесли твое... Ах, как красиво расцветало чувство любви нашей, Ванечка! Мне так хорошо - тихо сейчас... Я лежу в своей "келейке", маленькой, но такой уютной... Хочешь, схему дам? {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} Она миленькая. Большое окно с желтым стеклом наверху, и оттого кажется всегда, будто солнце. На стенах немного, но милое сердцу - фото, картинки. Летом всегда цветы. Она светленькая, цвета - крем. А над диваном мягкий ковер, уютно. Мягкий свет лампы. Я только и стремилась к своему уголку. Мне радостно работать в ней. Тебе бы понравилось. Иконки - мои самые заветные. Лампадочку я тоже добыла. Твои пасхалики радость вносят. Как войду, - их и увижу сразу, в красном углу. Я люблю уйти в этот, хоть только маленький твой, но все же и твой уют. Тут ты в книгах, тут письма твои, твои розы сухие, твои конфеты, ты - сам.

   А, если бы к тебе перелететь чудом! Я часто себе это рисую. И вот осенью опять иначе: я приезжаю вечером в Париж... еще не совсем темно, а сумерки, тоскливые, дождь, ветер, сыро, стальное небо... Трепетно шумит отливающая листва, трепетно стучит сердце. Мне страшновато, как перед экзаменом. Сдаю багаж, бегу налегке. Не зная улиц, кручусь-кручусь. Вечностью кажется мне это искание тебя. И вот: rue Boileau. И тут уже только дом... О, как бьется сердце! И вот нашла. Дома ли? А если нет? И этот дом, и безнадежный ветер, и темнота... И я звоню. Я не угадываю за затемненными окнами, есть ли у тебя свет. Я звоню в темноту... И вот - шаги. Молнией несется: м. б. не один? м. б. гости? М. б. даже выйдет открыть дверь услужливый посетитель? Но это миги... Дверь открыта, и я ничего не вижу, не понимаю, я вся волнение... И... это - ты передо мной. Я в миг тебя узнала... не могу идти мыслью дальше... Как тепло, как уютно, как чудесно-родно у тебя... И как это чувствуешь еще в сто раз ярче с дождя и ветра, и исканий, и волнений.... Ты, конечно, суетишься, ты взбит весь, ты хлопочешь. Мы хватаемся то за одну тему, то за другую. Потом бросаем и ту и другую - просто смотрим друг на друга, смеемся, плачем. И наконец с грехом пополам устраиваем чай и сидим уютно у твоей лампы. И я уж знаю твое кресло, я в нем тону, блаженно отдыхая и от пути и от волнений. Шумит сентябрь (?) октябрь (?) дождем и ветром, а у нас так дивно тихо, тепло, уютно, радостно и... светло-светло в сердце. Ах, я так все вижу, так ярко, что у меня сердце и вправду бьется. Потом ты помогаешь мне устроиться где-то, и мы прощаемся до завтра... А ночь так длинна... не спится, город спит, все тихо, а не спится, кипят думы, все нервы по-своему проснулись. И утро... какое ясное, умытое какое-то, и тихо... Ни следа дождя и ветра. Холодновато, золотятся клены. Как радует меня все это. И Париж своей новизной мне, и этот холодок осенний, все радостно гармонизует с... этой давно желанной встречей. И я бегу, не позавтракав (не глоталось) к... rue Boileau... Не доходя еще... вижу... ты... Ты тоже не спал, конечно (плохо это, Ваня!) и тоже не мог один кушать. Мы смеемся. Мы всему рады. У тебя столько света, как чудесно, как радостно... какое счастье мне!

   Ну, писать ли дальше?! Я не могу. Мне так тоскливо, что ты далёко! И все это так возможно... и _т_а_а_к_ невозможно! Я иногда так воображу, что будто и впрямь у тебя побывала... Вот и сейчас. И как грустно расстаться с этой мечтой, с этим свиданием на бумаге. Сколько бы сказали мы всего друг другу, Ваня! Как ты быстро предаешься тоске, отчаянию. Нельзя так! Береги себя. Помни, что такие провалы массу уносят сил. Ты же так много должен сделать! Я не смотрю как ты, не говорю "завершить", - нет, ты должен и завершить, но и новое творить. Ты же призван на это! Ты должен это перед тебя призвавшим! Мне очень хочется писать. Окрепну, Бог даст и буду. Поуправиться с делами надо. Ну, не ворчи.

   Я не утопаю в хозяйстве, но есть дела неотложные. Осенью их много. И для почки моей тоже надо. О витаминах подумать было надо. Не ворчи. Я не могу заматывать маму, а посторонние руки не сделают. Это не те времена. Всюду самим надо. Не ворчи. Я надеюсь, что выберу себе время. У меня много тем. Еще есть одна "из народа". Ну, хоть не героиня на манер Яйюшки, но тоже - мать удивительная. Молодая баба-вдова, с кучей ребят. За 12 верст на себе (на закорках) {В оригинале: на зарошках.} носила мальчонку в школу, т.к. у того воспаление колена было. Нога срослась, не сгибалась, его дразнили. И что только эта женщина не делала, чтобы Пашутку в люди вывести. Вывела таки. Первый стал сапожник. А дразнить бросили, "уважали даже очень, особливо за то, что на гармоньи умел складно". Она ему и "тальянку" купила. Ходил баринком, парень хоть куда. Пашутке 12 лет было, а мать его все на себе таскала. Мой дед взял его к себе жить на все время школы. Красавица была баба, чистой русской красоты: круглолица, черноброва, румяная "что яблоко", как говорили про нее. Глаза - искры мечут, а голос певучий, но бисерком. Ходила, как пава. Несчастье с ней случилось, на большой дороге кто-то поймал ее... Руки наложить хотела, старший сынишка 14 лет Мишутка прибегал к нашим сказать, что "мамонька дурное в голову взяла". Отговорила ее бабушка, "со всяким, де, может попритчится несчастье такое, а она не гулящая какая, все знают, не корят ее, а коли руки наложить, так знала бы, что себе заготовить..." Ну утешилась, ей главное было, чтобы у батюшки-то ее не оттолкнули. И родила Машутку. Вся жизнь их тоже шла на глазах. Дочки работали у наших, а одна, Катя была моей няней, самой последней, собственно, горничной даже. Вышла замуж за очень интересного типа, в... Казани. Тоже достойно писания. Все, поездка матери ("Сашоны") к Кате в Казань, все очень интересно. Завяла только Катя. Не знаю, что с ней, жива ли? Не по такому она мужу. Сын родился, какой-то "гнилой" весь. А Катя-то - кровь с молоком была. А другого... не родившегося, спьяна "вытоптал" ей супруг. А как увидел, чтО сделал (не знали они, что ждать бы надо), весь хмель соскочил, ревел, как баба. Неплохой был мужик, делец, самородок своего рода. На все руки. А вот случалось. Много бы можно написать. Катя барыней ходила в шляпках. Иван Иванович так хотел. Но была ли счастлива?

   [На полях:] Ну, будет про разных няней! Скучно тебе? Иван Иванович - стоит, чтобы мы такой тип запечатали. Кабы да такому образование. Сам мыло варил. Научился, дошел. Барин был. Нас подкармливал в голод. Ну, целую тебя, солнышко. Вся в думах о тебе. Оля

   Нет, 21-го/8-го Куликовская битва?!

   22.IX Сегодня снилось, будто я в пустом партере "Малого" (что ли?) и кто-то объясняет постановку, я смотрю - это ты. Ты ставишь что-то из своего. Я вся взметнулась к тебе, а передо мной ряды стульев, а ты вот-вот уйдешь. И я кричу: "Иван...", не договариваю Сергеевич, зная, что это тебя "захолодит". Ты узнаешь меня, но на протянутые руки, не отвечаешь, а в проходе упрекаешь: "Нельзя же так, надо чуть больше творческой идеи, чутья искусства... культуры... нельзя же кричать... да еще "Иван"". И я отхлестана. Проснулась. Сегодня встала, t° - 36,0°. Целую.

   Сережин teleфoн: 21367 (Arnhem). На всякий случай - вдруг приедешь [нежданно].

  

  

   26.Х.42   11 ч. утра

   Светлая моя Олюночка, пишу в постели, не хочется вставать. Сейчас твое письмо, от 18.Х, заказное (в субботу получил простое, от 17-го¹²⁶). О, благодарю, - я задумал: получу сегодня - добрый знак. 15-го в открытке¹²⁷, писал о диагнозе Antoine'a. Страшного нет, верно. Но вот, после 16 дней без - почти! - тошнот (когда мне делали впрыскивания женатропина) 23-го и вчера в желудке набралось чуть ли не 2 литра кислой жидкости - и меня выхлестало. Вчера я терпел тошноту до 12 ч. ночи, наконец непроизвольно выкинуло! Я поразился: чуть ли не 2 литра! Первую половину дня я чувствую большой аппетит, утром ем овсянку, яйцо, жидкое кофе. Через 3 ч. - завтрак - все пропущено через машинку, пюре картофельное, телячьи котлетки (через машинку!), тыквенную кашу. Это - часа в 2-3. Вторую половину дня уже ничего не хочу. В 6-м начинается тошнота. Терплю, страдаю. Что делать?! Болей от язвы нет, или почти нет. Теперь мне делают впрыскивания "histropa" - это 1 раз в 3 дня. 12 впрыскиваний. Этот состав "Hisbs" - atropine, histidine, scopolamine et l'ion brome. Сделано пока 3. Тошноты с последствиями меня ослабляют. Остатков пищи нет, одна очень кислая жидкость, даже обжигает гортань! Я, кажется, опять худею. На ноги страшно смотреть. И при всем этом - очень хочу писать! Да, тяжелый висмут мне достанут. Но, думаю, он мне не так уж нужен. Только бы избыть эти тошноты-рвоты! Желудок очень расширен и вял. Сейчас написал Елизавете Семеновне, чтобы запросила доктора: я должен быть у него только через месяц! Еще 9 впрыскиваний по 3 дня = 27 дней. М. б. опять назначит женатропин? - Все о себе я. Милая Олюночка, опять больна! Господи, помоги ей - светику моему! Помоги, Пречистая! Олюна, зачем ты к знахарке хочешь? Я верю, что есть особенные люди, которые могут влиять на кровотечение (Гр. Распутин¹²⁸), но у тебя не постоянное это, - влияние [может] сказываться во время кровотечения - какое-то воздействие на сосуды. Не утомляй себя хозяйством. Возобновление болезни - от усиленных хозяйственных хлопот, уверен. Олюша, когда ты мне поверишь, что я люблю тебя всей силой моих чувств? что ты _в_с_е_ для меня? Предельным счастьем было бы - увидеть тебя. Если бы ты приехала - вот награда за все, за все. И если я "с ужасом" - как ты пишешь, - "отмахиваюсь", так это от страха за тебя: вдруг ты заболеешь!? Что, что я могу сделать, _т_а_к_о_й, сам больной?! Сердце разорвется. - Мои писанья _н_и_к_о_г_д_а_ не закрывали тебя. Напротив: ты даешь мне душевные силы, я хочу как бы для тебя писать. Никто, никогда не закроет тебя для меня. До - конца жизни! Пусть я не видел тебя... но я _з_н_а_ю_ тебя, я чувствую тебя, - ты мне самая родная душа в мире. - А я испугался: 14 дней нет письма! Или больна, или - отвернулась, негодуя, что я согласился печатать свои статьи¹²⁹. Ах, я все сам знаю, газета не блещет выдержкой, но вдумайся: читают _т_а_м, до дыр... оголодавшие 2-3 миллиона! Это _м_о_и_ читатели! Вот это меня _в_з_я_л_о_. Я попытаюсь сказать доброе и нужное, сколько в силах. Но ты не укоришь меня? Видишь, как я ценю твое - ко мне. Я все хотел бы делать в полном с тобой согласии. И знаю - мы ни в чем не расходимся. Разве с разных точек смотрим. На происходящее в мире я смотрю ныне, как на выполняющийся Божий План. Тогда ничто не удручит. Погоди, я м. б. выскажусь с полнотой, возможной. Лишь бы быть здоровым. Сто-лько надо сказать! И сто-лько изобразить! Я - переполнен, несмотря на недуг мой. Олюша, я просил в письме 29-го IX - выбери сама главы из "Солнца мертвых". Я пока взял и вчера переписывал (сокращая) главу "Чудесное ожерелье"¹³⁰. Берлинское издательство (немецкое) хочет новую книгу - "Чертов балаган" (* и русское издательство просит еще.), - а я не в силах приготовить ее к переводу. Как на грех. Мне надо бы в 4 руки работать. Вот, мое онемение-то... я весь год этот как бы ожидал чего-то... болезни? Твой сон в канун решения Antoine'a... - Покров Пресвятой Богородицы! Может быть это ко мне имеет отношение? Через _л_ю_б_и_м_у_ю, через _с_в_я_т_о_е_ для меня. Дай же, Господи, немного _п_о_с_л_е_д_н_е_й_ Милости нам обоим! Олюша, я пошлю тебе твой рассказ чудесный "Яйюшку" отдельно. Доктору скажу - написать тебе. Он - бедняга, умучен жизнью. Как он постарел за этот год! Не томи себя: твой Ванёк почти здоров, - надо лишь на нервы повлиять, чтобы как-то стянули желудок. Конечно, у меня высокая кислотность, пилор не пропускает кислую жидкость дальше, она скопляется и... сама выбрасывается. Есть же средства против нее? Я читал, что один германский врач нашел лучшее средство, излечивающее hyper aciditi в неделю. Это сок молодого картофеля, розовых его сортов, главным образом. Но м. б. впрыскивания "histropa" помогут. D-r Antoine очень большой доктор, лауреат медицинской академии, мне очень приятен, мой читатель. "Солнце мертвых" его покорило. Я посылаю к нему Ивика, - не может спать. Переутомление от усиленных занятий. Светлая девочка моя, будь же здорова!! - потерпи, лежи - лежи. Я все готов перенести, только бы ты _б_ы_л_а! Как хочу видеть тебя! Хоть миг один! И как боюсь - поехала бы и заболела! Верь, Олёк, возможностью своего выздоровления клянусь, - начаты и оставлены два рассказа для газет (парижской и берлинской). Один очень страшный - и я не доволен заглавием¹³¹ - изменю! - "Гадёныш". В основе действительный случай, как сын Троцкого¹³² - мальчишка 14 лет - доказывал деревенским мальчишкам, что нет Бога: топил икону Божьей Матери в пруду, а она _в_ы_п_л_ы_л_а! Это мне рассказал в Москве, в 22 г. писатель Вересаев¹³³, свойственник которого Петр Гермогенович Смидович¹³⁴ (правая рука Ленина) был в селе Ильинском, где это случилось. После _ч_у_д_а_ была драка, избил один мальчишка "пархатого гаденыша". А потом создалась легенда... - ночью один старик _п_р_и_н_я_л икону, взял ее с поверхности пруда и - спрятали ее, до времени. Я написал 2 страницы только, - Серов восторгался. Правда, мягко выходило. Но я задумался... - о последствиях - _т_а_м. Я страшусь... я не могу, чтобы мое искусство стало поводом к пролитию крови. Ведь виновники-то всегда в недосягаемости. А - гаденыш - умер уже. И я - при всей моей страстности, при всем моем сознании, сколько страданий России причинено еврейством, - я не могу "бить лежачего"¹³⁵. Это-то и удерживает меня от печатания "Восточного мотива". Только это. Я слишком повидал..! Другой очерк - из серии "Крымских былей" - "Читатель". Как твой Ваня был сохранен Господом - _ч_е_р_е_з_ одного читателя¹³⁶. Н_а_д_о_ было Ване написать _в_с_е. А гибель была неминуема: от смерти меня отделяло лишь время на проход от Алушты до Ялты. Я был уже приговорен к расстрелу, это делалось автоматически. - Как странно, теперь у меня, кажется все возможности писать: Анна Васильевна бывает каждый день, средства у меня есть на все, жажда писать, - и - болен. Я достаточно силен, я могу писать у стола, болей нет, но... этот страх надвигающейся тошноты! - Нет, Олюнка моя, никто-никто-никто не может закрыть тебя! И не хочет, - я для "дам" - лишь чтимый писатель, любимый: меня жалеют. И мои отношения ко всем - самые светлые, к чутким читательницам. А ты... - ты _в_с_я, как читательница, как _д_р_у_ж_к_а, как _ж_е_н_щ_и_н_а_ - но в каком-то очень высоком значении! - безгранично дорога, _н_у_ж_н_а мне. Ты _д_а_р_о_в_а_н_а_ мне, как чудесная замена отшедшей. Пусть даже заочно. Ты оживила меня, усыпавшего. Ты вернула меня к работе. - Сейчас письмо из Берлина. Какой-то д-р Аксенов¹³⁷, - пишет мне Милочка Земмеринг - мой восторженный читатель, даст лекарство от - кислотности. Его перешлют мне. Была на бегах?¹³⁸ Почему - неприятно? Азарт - азартом, но _б_е_г_ красив, и можно, с билетом, любоваться. Хотя... бег хорош зимой... ах, в Москве..! Какие лошади были! Преломленно я дал в "Путях Небесных", в "Мери"... Рассказал бы тебе и об азарте... Азарт - всегда в состязании, скверно только, что при азарте - часто обман - сговор наездников, - обманывают самих лошадей! И это - _в_и_д_и_ш_ь. Твоя интуиция - частое явление в играх. "Младенцам - всегда везет". Сам не раз видал. И - в рулетке. - Ты писала: будто я не отозвался на твои письма, в которых всю душу отдавала. Нет, Олёк: я все принял в сердце, и все сохранил, но пойми же: меня таскали по исследованиям, я был умучен и - подавлен. Я ждал _к_о_н_ц_а... Я думаю, что я буду знать о _к_о_н_ц_е. Оля покойная это _с_к_а_ж_е_т. Она явится мне - _о_с_о_б_е_н_н_о_й_ и скажет. Пока - я ее не видел. К выздоровлению она является в светлом одеянии, - и этого не видел. - Бегония красива, но не _п_р_а_з_д_н_и_ч_н_о_е_ это. Не смущайся. У меня не было праздника - Дня ангела. День рождения - да, я твою фуфайку надел, - и был бодрый! И розы твои, чудесные, уже увядшие - были для меня _ж_и_в_ы_м_ приветом. Олюночка, не хлопочи о висмуте, он мне м. б. и не нужен. Болей нет. В больших дозах он хорош, как laxative {Слабительное (фр.).}. Как ты чудесно описала тишину осеннего склоняющегося дня - эту вечернюю зорю в яблоневых садах! И _к_а_к_ я хотел бы быть возле тебя! Оля, я так хочу любоваться красотой творенья Его - с тобой! Мы вместе нашли бы, находили бы _в_с_е, чего одному и не приметить. Ты чудесно чутка. Оля, пиши, что и как хочешь. Лежа _п_и_ш_и_ хоть. И не надрывайся в хозяйстве. Да, и в хозяйстве есть красота... ах, когда рубят капусту! снимают яблоки! мочат антоновку!! когда хлеб пекут! когда веют! - все, все дал бы во 2 ч. "Путей". - Оля, снова возобновляются монастыри _т_а_м! Какой это _с_в_е_т! Оля, мне скоро пришлют "Под горами". Я тебе пошлю как-нибудь найду путь. О, милая, нежная, ласковая... Не забывай своего Ваника. Жив - тобой. Целую мою девочку родную. Господь с тобой, Он вернет тебе здоровье. Молюсь. Благословляю тебя. Твой всегда-всегда Ваня

   [На полях:] Как я люблю тебя, Олюночка! Как это сильно во мне и светло.

   Умоляю тебя, не вздумай принимать, если знахарка что даст!

   6 ч. вечера должен встать и идти на почту.

  

  

   10.XI.42   8-30 вечера

   Олюночка-золотая, только из твоего сердца могла родиться эта открытка¹³⁹,- вот она, - ласточка залетная, целую ее, - _ж_и_в_о_е_ сердце твое в ней. В_с_е_ в ней: и великая любовь твоя, и мучительная тоска-тревога. Так мне понятно все это, - это же и во мне, _м_о_е. Оля, мне лучше - и _б_у_д_е_т_ лучше. Я - спокойней. Вчера немного гулял. Дни - золотые, крепкие, но мороза еще не было. В такие-то вот дни - быть бы у тебя, дышать в садах, пить крепкий настой осенний, - легкое, холодящее вино! Оно всегда бодрит меня, влечет к работе. Болей нет, но к вечеру чувствуется кислотность. Уколы "histropa" кажется, полезны, но они "о двух концах": если делать их близко - по времени - от приемов пищи, можно остановить пищеварение - и тогда - тошнота с последствиями. Это я точно установил, и велел сестре милосердия брать не 3/4 centimètrecube {Кубический сантиметр (фр.).}, a 1/2 - для последних 4-х уколов. Аппетит хороший - утром и в 2 ч. - к вечеру - я довольствуюсь горячей водой с молоком и 2 сухарями с маслом. Думаю, что вес мой - во всяком случае, не падает - м. б. даже "обрастаю"... Самочувствие лучше. Крепко возьму себя в руки, буду соблюдать диету, - м. б. от мяса на время откажусь. Надо дать отдохнуть estomac {Желудок (фр.).} и проч.! - Пишу тебе в постели, поленился - не вставал сегодня. Мне покойней так. Родная моя, в целом мире - единственная! Кляну себя, что писал 29-го X¹⁴⁰, - встревожил тебя своей "панихидой"... Но, Оля, не могу и таить от тебя - открываюсь тебе в тоске, - будто ищу у тебя защиты, _с_в_е_т_а... Прости, голубка. Я целовал, глазами-ресницами ласкал письмецо твое. Ско-лько в нем..! - слышу я за этими строчками..! И как понятно это горькое - быть на чужом веселье со своим горестным сердцем¹⁴¹. Олюночка, пойми же меня! Дождись меня - я _д_о_л_ж_е_н_ к тебе приехать! И, Бог поможет, - приеду. Что мне говорить - о счастье _н_е_с_б_ы_т_о_ч_н_о_м - увидеть тебя здесь? Но не жалким хотел бы встретить тебя... - и - о, как страшусь! - если ты заболеешь здесь, это будет ударом мне, - боюсь и думать, - _к_а_к_и_м! Я всегда мог бы лечь в клинику-лечебницу, хорошую, _ч_а_с_т_н_у_ю, - боюсь госпиталей! - но не хочу, это меня придавит. Ведь _в_с_е_ в моей болезни - кажется, определилось, - надо: терпение - и волю. Моя "Арина Родионовна" приходит в 8 ч. утра, уходит - часа в 3. Все мне сготовит, подаст. Стучит, возится в другой комнате, (на зиму моя огромная - "студия"? - разделена, мой "заломчик-альков" вместе с кабинетом) - и мне не так одиноко, если нет захожих. Я не умею совсем рисовать (бездарен!), но попробую дать тебе некоторое представление о моей квартире. Вот как (окна на Boileau) на запад-юго-запад {В письме рисунок И. С. Шмелева.}. Нет, как бездарно нацарапал. Будут топить, а пока - малый радиатор, есть и еще два, в запасе, на случай морозов.

   Олечек, в сердце схоронил твой порыв - приехать и все мне устроить, меня устроить! Как я _с_л_ы_ш_у_ твое сердце! Как _в_и_ж_у_ - знаю _в_с_ю_ тебя, несравненная! Знаю: ты можешь сделать, и как же ценно!! Как _п_ь_ю_ нежность-любовь твою! Она меня исцелит, - только одно твое _д_в_и_ж_е_н_и_е! На коленях перед тобой, целую твои ножки. Но, Олечек, не делай этого... за тебя в тревоге! И все равно, _н_и_ч_е_г_о_ нельзя провезти, _в_с_е_ отбирает или голландская, или французская таможня. Анна Семеновна не раз убедилась. Ну, что ты можешь мне привезти, чего я - при известных усилиях, - не мог бы найти здесь? И даю тебе слово: если бы мне стало вдруг хуже - я сам попросился бы в клинику. Теперь я хоть за тебя спокоен: ты _д_о_м_а, всегда возле тебя дорогое твое - мамочка, Сережа, и будут приняты все меры.

   Глухая осень, - холода, пойдет непогодь, - ив такую пору, в современных условиях, - тебе, - всегда под угрозой болезни! - быть в трудной дороге (в поездах битком, нельзя тебе!!), на-юру, в чужом Париже, (пусть и в удобном отеле). Когда твой Ванёк "скрипит". Ну, случись с тобой... - я... _ч_т_о_ я-то буду... ?! Изведусь. А ты - будешь беспомощна. Знаю, о тебе будут заботиться, да, - и как еще! Юля _в_с_е_ сделает, по моим указаниям... в_с_е!! Но мы с тобой - источим последние силы - в тревогах смертных. Не надо делать такого _с_и_л_ь_н_о_г_о_ опыта. Светик мой, - о, чудесная-призрачная моя! - в иные миги мне так представится... - будто сон мне снится, _с_о_н_ _о_ _т_е_б_е! - так для меня это несбыточно - щедрая Милость Господня..! - Ты, _я_в_л_е_н_н_а_я_ мне! Я молю Господа - ущедрить Милость - дать мне увидеть тебя, поклониться тебе, душа родная, моей дружка.

   На днях А. С. Будо едет по делам в Голландию, возьмет мою книгу для тебя. Это - забытый мною! - II-й том моих сочинений, выпущенный Петербургским союзом писателей в 1912 г.¹⁴² (после был переиздан, причем я исключил рассказ "Иван Кузьмич"¹⁴³. Почему - не знаю). Перечитал теперь и вижу - для _т_о_г_о_ Ив. Шмелева - рассказ приличный, психологически выписан удовлетворительно - и - по характеру - _м_о_й! - Не знаю, дам ли еще что газете. Печально, что не пришлось изложить мои взгляды на жизнь и мир... а без повода (если негде печатать!) я теряю "толчки" к писанью. А как я горел! И как бы мно-гое выперло из души! - В ночь на понедельник - 9-го XI - видел покойную матушку! Не помню, ко-гда еще видал! Она, похудевшая, в белесом платьице, хочет, словно, меня увидеть... и вот, кто-то слева, м. б. Оля покойная, _п_о_к_а_з_ы_в_а_е_т_ на меня, а я где-то на 3-м - заднем плане {В письме рисунок И. С. Шмелева.}.

   Матушка, кажется ничего не сказала, смотрела, как бы жалея меня. А я что-то сказал, - я не помню. Просил..? или - приветствовал... Мне было радостно - увидеть старенькую, и я почувствовал, что она - _р_о_д_н_а_я_ моя, и я люблю ее, и мне жалко ее... почему? Теперь мне больно, как мало был я с ней ласков, как не умел быть ласковым с ней! Надо было хотя бы переломить, для нее, перестроить что-то в душе. Она не умела - или очень редко умела, и так неуклюже! - ласкать детей. Что же, она не виновата, не умели воспитать в ней ласковость, суровая семья была у ней, училась и жила в институте (Елизаветинский институт в Москве)¹⁴⁴, очень хорошо училась, с наградами, почти из института - замуж, не по любви, но жили с отцом хорошо, у него был такой _я_с_н_ы_й_ характер, _м_и_р_н_ы_й, - чуткий душевно был он, даже (в то-то время!) служащих _н_е_ _м_о_г_ обидеть или прижать... Да вот: иной раз воротится домой часам к 11 вечера. Кухарка спит. Все спят. Осторожно разбудит - "Татьянушка, сделай-ка яишенку... прости уж... есть хочу..." - не любил ресторанничать или по трактирам, - она на таганке, на лучине, изготовит - в 5 шт. глазунью... - подаст тихо в столовую, (снизу из кухни) - валенки всегда, чтобы не стучать. Отец - помню! - калач так вкусно над яичницей разломит, (крупные золотые запонки сверкнут на чистых крутых манжетах, - он без жилетки, _н_о_ч_н_о_й...) - "Погоди-ка, - скажет шепотком, на-ка... не серчай, что побудил..." - и - двугривенный. Та - "да что вы, Сергей Иванович... да я всегда рада... как же так голодным спать..." Всегда любил наградить. А если кого обидел... погорячился... весь день сам не свой... О, _к_а_к_ это ценил народ! И как я, я, маленький, _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л... до слез!! Я всегда страдал, и ка-ак! - если кого увольняли. И очень не любил увольнять. Как любили его, и как ходили за ним, когда он заболел смертно... и как же страдал! Вот мне и жутко писать последние очерки "Лета Господня". Но надо. Дал бы Господь войти в силу. Одиннадцатый час. Тошноты нет, но небольшая renvoi {Отрыжка (фр.).}. Завтра заставлю себя пойти пройтись. Почти бросил курить: два раза в день по 1/3 папироски.

   [На полях:] 11.XI - Утром твое письмо 5.Х1^144а. Целую. Да, сердцем страшусь за тебя - пойми! И хочу видеть тебя в Париже, но разум говорит: _н_е_л_ь_з_я, нет. Страшусь за тебя - пойми!

   Я - старовер, - больница для меня - ужас, не верю во французское лечение, и - французским сестрам.

   Процесс моего пищеварения, - вполне хороший, только вот отрыжка дрожжами - очевидно, залеживается.

   Желудок очень расширен и опущен.

   Не заметил - как кончил 2 лист. Целую, деточка, Оля моя. Пиши. Твой Ванёк

  

  

   Милое мое солнышко, родной Ванюша!

   Письмо твое сегодня, - и как я счастлива, что тебе получше. Видишь мой дорогой, - ты, как я и думала, перепринимал лекарств. Господи, что же мне сделать, чтобы попитать тебя?! Анна Семеновна _д_о_л_ж_н_а_ (!) обязательно взять от меня все, что я ей соберу. Я сама стесняюсь многим ее отяготить, но хоть немного-то!

   Я ей на Rusell пишу, чтобы заранее мне она сообщила, а не в день отъезда, а письмо пришло 2 дня после ее отбытия. Я хлопочу о своей поездке в Париж, но из-за вчерашних событий м. б. еще новые затруднения встретятся. Мой друг, могущий мне помочь, уехал как назло до сегодня или завтра в Париж, а без него нечего и пробовать. Мне доктор мой сказал, что, если van Capellen мне не мог помочь в болезни, то в Голландии не к кому обращаться больше, что помощь парижского врача можно только приветствовать. Дал и бумажку. Напиши же еще и адрес и имя urolog'a, знаменитого у вас. Есть же!? Пока что я собираюсь только к Марининому и твоему Antoine. Посмотрю, что выйдет из моей просьбы. Я только и живу этой мечтой. Я извожусь думами о тебе, Ванёк, ночи не сплю, воображая тебя одиноким в болезни. И этот холод! Эту ночь у нас был о. Д[ионисий], - ночью страдал желудком - язва, операция была уже у него. А я, слыша его муки, о тебе думала. Господи, что же мне для тебя сделать. Я грешу досадой на то, что вот Анна Семеновна, Елизавета Семеновна, "Юля" и прочие тебе помочь могут, а я только бессмысленно развожу руками...

   О статьях... чего же мне добавить? Я этого ждала, ...если Ваня со мной одинаково чувствует. Иначе же не могло и быть. Я их слишком хорошо знаю. Не год и не два, а целый большой отрезок сознательной жизни. Правда только хронологически, не внутренне. Не горюй, - значит так надо. Но каковы они-то, видишь? Ну, будет. Ты обо мне не волнуйся, я здорова, хотя эти дни простужена была адски. Прошло. Крови нет пока что. Берегусь, конечно. Боли в груди было начинались вчера ночью, но я приняла твое против спазм. Помогло. Спала плохо, т.к. о. Д[ионисий] страдал, а я слышала, - он с голодовки-то попал (как он выразился) в "землю обетования". Молоко не снятое и прочее его и "угробили". Но ему помогла моя микстура, которую мне дал 4 года тому проф. Руднев^144б в Берлине. Магнезия. Утром бледный встал, но говорит все прошло. Я виновата, - заугощала его. Уху сварила, чудную, жирную, щуку ему дала, с соусом из масла с желтком стертыми, потом еще старых времен была у меня такая индийская "история" для вегетерианцев - котлетку ему сделала из нее, груши вареные, теплые, яблочный мусс, а на ночь простокваши, вот после нее-то и взяло его. Хлеб ему пекла сама из своей муки, чтобы не было суррогатов. С хлебом будет трудно, в этом году у нас плохая пшеница, прибило дождем ее. Дают строго по пайку, тоже что и на карточки, только как премию за поднятие целины под злаки, дали немного добавочного. Молотьба еще была эти недели. Было 14-15 человек рабочих около молотилки, контролер (бывший сыщик полиции), чтобы мужики не утянули чего сверх пайка. А над этим контролером еще 2 контролера, чтобы он не вошел в стачку.

   Одного засадили в тюрьму, что плохо глядел. Мне надо было 11 человек кормить по 5 раз в день! Подумай, сколько работы. Под конец они сказали, что такого приема они ни в одном доме не встречали и долго будут помнить mevronw {Госпожа (голл.).}, о которой их предупреждали, что "она вероятно и слова одного по-голландски сказать не сможет, т.к. ее слышат говор на каком-то странном языке". Я выслушала массу комплиментов и моему голландскому языку, и хозяйственным заботам, и гостеприимству. На все сие я только сказала: "...Ничего нет особенного, это тот minimum, который вы встретите в каждой русской семье. Гостеприимство - наш приятный долг". Из неприятной процедуры молотьбы сделался праздник, несмотря на всю возню, работу и грязь. А кончилось еще и романом: моя миленькая служанка (не трамбовка, ту я отпустила) приглянулась одному мотористу, тоже редко очаровательному, - обаятельная какая красота и симпатичность. Мне радостно было на них смотреть. Мило, просто, чисто. Я ее посылала подавать к столу, а она малиной заливалась и глаза опускала. Хорошенькая девочка, кокетливая кошечка от природы. Ну, Бог с ними. Ванечек, золотко, поправляйся, не томи себя мыслями. Может быть лучше тебя в больницу направить? Попытайся же, м. б. и не так там плохо. Тепло там будет. Мне очень хочется приехать в Париж. А тебе? Нет... не совсем... Чую. И иногда боюсь, что оказалась бы "татарином" или хуже. Ведь правда? Голубочек, прости, что я не переписала до сих пор "Яйюшку", я ужасно заверчена в хозяйстве. Теперь надо все убрать: маис сушить, а то гниет, курам есть нечего, капусту рубить. Еще здешнюю травку - андивию солить и массу всего другого. Яблоки и груши чистить для сушки... Ящиками. Вот бы тебе привезла. У меня мозоль на пальце от чистки. Дней не хватает. И все - это несчастное, презренное и такое нужное "едово". Кур старых колоть надо, стерилизовать. Вот тебе бы! Корнеплоды приводить в порядок... А еще целая куча других дел. Шить надо: платья зимние пересмотреть, пижаму фланелевую, кофточку верхнюю сшить - начато - не кончено. Еще кое-что. Платья все мне узки... особенно парадные. Взять хоть одно с собой, если поеду? Или только то, в чем поеду? А в чем? Трудно остановиться. Что тебе лучше всего приглянется? Не нарядное хочется, а свое, что лучше гармонирует. Но что? Я никогда не знаю. На свадьбе у соседей я королевски выглядела... до... 5 часов, до письма твоего¹⁴⁵, а потом... жалкая была, с опухшими глазами. Не смогу тебе такой показаться... вся прелесть была в камнях - золотых топазах - старинное колье из топазов и жемчугов, на открытой шее, платье - черный бархат без всяких прикрас, только золотой поясок. Короной волосы. Колье - бабушки, прабабушки. Но его в дорогу не возьмешь. Осталась одна только серьга, длинная, веткой, чудно мне идет, дивно. Но второй, увы, нет. Мне дарит мама имитацию к рождеству, тоже хороши. Мне нравятся эти побрякушки. Негритянка? Для торжества, мама мне еще приколола очень красивые кружева, широкие, настоящие... Был вид, как со старинной картины. Оригинально. Мне идут такие "воротники", как крылья. Одно вечернее, еще девичье, платье: узкое до полу, черное, атласное, только в самом низу клеш, ничего, никаких "штук", а у декольте огромный белый тафтовый, как крылья "воротник", особенно сработанный. Декольте: спереди не большое, а спина до пояса остроконечно открыта. И кончалось бриллиантовой пряжкой (имитация, конечно, но эффектно). Такого 2-го ни у кого не было. А все мама. Какая дура, все о тряпках. Но я тебя нарочно хочу вырвать из твоих дум. Вот изволь слушать, как твой Олёк бывает тут! Вот твоя "умница"-то! Я люблю "стройные" платья. Но не строгие. Я женственное люблю и в туалетах. Бантики, кружева, цветы, камни... очень люблю. Кольца, серьги. Не люблю полумужественных мод, английских костюмов. У меня были, - гадко. Не по себе. Амазонка - другое было. В костюме наездницы (имею в виду модный, с галифе) много может быть шарма. Ты согласен? На свадьбе у мужиков была такая масса бриллиантов, золота... и каких! Сами то часто бегемоты, а грудь и руки и уши... горят, горят. Чудно! Я глаз не могла оторвать от одной старушки 85 лет, всю увешанную драгоценностями и какой работы! Игра какая! Только бы хоть раз примерить! Таких вещей, смело уверяю, не снилось ни одной фильмовой диве. Богаты крестьяне здесь, что и говорить. Но скучно все это. Ах, много бы можно написать, да не хватит времени. Ванечек, душенька, я все время с тобой, все, все время.

   Крещу тебя. Молюсь, целую. Будь здоров, солнышко.

   [На полях:] Целую нежно и обнимаю. Твоя О.

   Стыжусь такого глупого письма... Простишь? Так счастлива, что лучше тебе. Так мечтаю о свидании и потому о женской ерунде пишу, как бы уже выбирая для тебя туалет. Но это мне не важно. Это все - совсем, совсем между прочим. Ванечка, если бы удалось встретиться!! Будь здоров!

   Это птичка грызла, летать ее пустила! {Бумага повреждена.}

  

  

   Милая, нежная моя Олюночка, как успокоительны, как хороши, как ласковы твои письма! Это мне такое укрепление! И знаешь, твои хозяйственные заботы так почему-то и мне близки, - да потому, что _т_ы_ здесь, вся в них, и в них страстная, пылкая, вся - _р_у_с_с_к_а_я. Ну, как же чужакам и еще голландцам, привыкшим копить копейку, не удивляться на гостеприимство твое! Но ведь это же какой труд и какая же брешь в хозяйстве - кормить несколько дней целую ораву и каких едоков - молотильщиков! Что же это у вас, с подвижными молотилками - артели? Это в богатой-то стране. От хозяйства - к хозяйству? Да сколько же у вас запашки-посева, если надо чуть ли не неделю молотить? Или у тебя - русское имение? Яблочные сады - на километр? И ты - владетельная особа?.. имение - маркиза Фортинбраса? (помнишь - "Кот в сапогах"?¹⁴⁶) Ах, много красоты в жизни помещика, хотя бы и голландского. Я люблю хозяйство, всегда мечтал... - Тоника помнишь? Какая чистая, какая _н_у_ж_н_а_я, какая справедливая жизнь - _з_е_м_л_е_ю! Ах, потому-то я и кинул мою Дариню к Мценску, и вот, жду не дождусь, когда окунусь в хозяйство, в эти чудесные мелочи повседневщины... - в захват красотой труда. Я вижу поля хлебов, огороды в расцвете, сады... - их цветение и налив, их созревание... парники, грунтовые сараи... скотный двор, птичник, - эти смены времен года, - и во всем этом жизненном ходе, под небом, в Боге... - даже холодный, мрачный, в полудожде-полуснегу октябрь... - все дар Божий, все красота. Холодные месяцы - декабрь - январь, когда в разгаре отел коров, - ночью телятся! - таинственные огоньки скотников, наблюдающих... - у нас кухарка Татьяна, бывало, в первой половине декабря радовала нас известием, что "телочка у нас", - и я не мог дождаться морозного, часто метельного утра, бежал в кухню, где за печкой, в огороже, сохла, - уже на ногах стояла! - телочка. У нас так подгадывали отел, чтобы к Рождеству и длинному мясоеду было хорошее и обильное молоко. Ах, какие сливки... и как я любил, когда заливали ими клюквенный кисель! Это такой чудесный "мусс"... когда смешается, и какой же удивительный вкус! Эйнем выпускал такую карамель, похожую... Ах, Олюночка! как прекрасна жизнь, _в_о_ _в_с_е_м... когда она идет в ладу с природой. Сказывается во мне от предков, от крестьян - государственных - Гуслицкой волости, Богородского уезда, Московской губернии... - эта страсть к земле. Редко приходилось мне живать в больших хозяйствах. Перед войной, когда я уже получил "имя", начинались приглашения гостить... помню, один витебский русский помещик¹⁴⁷, - и сам малость писатель, - как звал..! Все предлагалось: верховые лошади, охота, рыбная ловля, - и какая! Я большой рыболов... - обилие ягод и грибов, кормление до-отвалу... - тогда я мог все есть! - полное хозяйство, богатейшее гощенье, - хоть целый год! - и чудесное же имение, по рассказам Бунина, - и я собирался в конце июля, война помешала. Как я мечтал о яблочных садах!.. - ах, какие сады видел я в Малоярославце у Ильи Львовича Толстого¹⁴⁸, - и опять - за два-три дня до объявления войны! Олюночка, не судил Бог мне насладиться тем, что мне так дорого, в чем я вижу высокий смысл жизни... - трудами от земли, на земле... - под Господним небом! Город всегда был мне невыносим... с детских лет. Это - "на дачу!" - в этих двух словах - ско-лько для меня было... _в_с_е_г_о... еще неясного! Оля... как любил я сойти на маленькой станции... за вокзальчиком ждет тарантас, уже вечер... знакомый кучерок... и мы катим небыстро проселками, в хлебах... - в этом духе полей ржаных... - с последними песенками птиц по перелескам... - с девочкой на опушке, разбирающей кузовок с грибами... (у меня сушатся белые грибы на радиаторе! хочу пирожка с грибами... мо-жно? - ) - или - в июне, только-только спеет земляника... - и белоголовая девчушка протягивает букетик земляничек... - ягодок-огоньков... - какая красота, душистость сладостная... - какое... дыхание Господне - во всем! Дали, деревни в рябинах... а вон и усадебка... - матушкино именьице, маленькое... и какие же яблоки там, клубника, малина.., как жирно трещат дрозды... - Господи, как хорошо было, _п_о_л_н_о_ удивительно ясной простоты и - чистоты! Помню, как я, студент уже, устроил сам разборный улей... и как трепетно следил за первой работой пчел! Как я люблю все живое: цыплят, птичьи голоса-гомоны... конный завод... охоту... тихие заводинки, где берут лещи... - но особенно почему-то - омуточки, где ерши и окуни! Днями просиживал, вставал до солнца, любовался, как пруд дымится - парит от него... и в этом - каком-то первозданном "куреньи" вод... - всплески рыбьи... - лещи, что ли, купаются? И как таинственна глубина там... - куда забросишь удочку. Первый сбор ранних яблок... - и к осени глубокой - последний добор крепких... - и как, бывало, ищешь по верхушкам - золотистое, антоновское... с наклёвом - сла-дкое! Все это, кусочками, раскидано у меня по книгам, в "Лете Господнем", в "На пеньках", - но главное - кратко! - в "Росстанях"! Ты чувствуешь, как во всем этом - чуть и твой Ванюрка... Я всегда влюблялся в заброшенные уголки, в глухие поместья... - и так хотел бы остаться совсем..! Я так люблю следить, как все растет, меняется, зреет, _д_а_е_т_с_я_ человеку! Я поездил по России... - и все же мало! Я не посетил больших рыбных промыслов в разгаре труда, не видал большого сплава леса, не знаю, как снетков ловят. Ах, снетки эти..! Я часто теперь их вспоминаю... а был на Белом озере, где самые лучшие, белозерские... - помнишь - "Марево"?¹⁴⁹ Я люблю этот рассказ... Ах, как было жарко в Белозерске, в августе 13 года! Тогда я - осенью - написал рассказ "Волчий перекат"¹⁵⁰... - по Северной Двине ездил. Снетки... - их запах, их вкус... на сковородке... - это неповторимое... - сколько же Господь дал людям, и сколько же - русскому человеку, который умеет _в_и_д_е_т_ь, принять!

   Ну, я увлекся. А теперь - к грустному текущему...

   Вчера А[нна] В[асильевна] отнесла посылочку Елизавете Семеновне. После я сам зашел и застал ее ломающей голову, как это все навязать сестре. Через полчаса она должна была ехать к ней, помочь уложиться. Сказала мне: боюсь - не возьмет всего, при всем желании - а я еще письмо написал просительное А[нне] С[еменовне], суля по книге ей и дочке Ниночке. Духи будто бы отбирают, таможенники. Носильщиков нет, она - дама сырая, тучная, везет много торговых всяких бумаг для своих отделений модных вещей в Бельгии и Голландии. Я сказал - ну, что можно. Так что, Олюша, прости, если перечисленное мною в прежнем письме не все доставят тебе (* Как бы хотел исправить непринятое тобою, горькое мое прошлогоднее Рождество! Я от всего сердца тогда сам посылал тебе, как горел!). Тройку акулек клюквенных, конфетки... и антигриппал, жасмин, книгу, золотистую медовую карамель, душистый горошек... - что получишь? Если бы ты с ней повидалась! - ты бы ее очаровала. Она очень приятная, "мягкая", - и у-мная! - красивы голубые глаза. Но полнота... Елизавета Семеновна - совсем миньятюрка, как бы не доразвилась в женщину, совершенно резко-другой тип! Ну, да ты умница, сделаешь, как нужным найдешь. Уповаю - что-нибудь дойдет, м. б. Ваня - кисти Калиниченко, - помнишь, художник - небольшой! - его картина - "Перед обыском" - студент жжет в печке нелегальщину, Румянцевский музей.

   Сейчас был Ивик, принес от Юли... Кстати, почему ты всегда берешь Юлю в кавычки?! Так звала ее О. А., я, все. Это - Юлия, почему же кавычки, - не ирония же тут?.. Она этого никак не заслуживает. Она так чутко старается меня беречь. Был Ивик и принес горестное письмо. Боже мой... Мой родной племянник, сын старшей сестры, сверстник Сережечки моего, не мог оставить семью в Москве в 18 г. - офицер вел войны, и остался - со всеми последствиями. Он чистый человек, а семья недавно осталась без кормильца, мой зять помер. И вот, прошло 25 лет. Недавно я получил письмо от неизвестной дамы, спрашивает - "Сергеевич" ли я по отчеству, и есть ли у меня племянник Любимов¹⁵¹. После ответа она переслала мне письмо... племянника! помеченное 30.Х.41 г.!! Оказывается, ее муж был переводчиком в одном из лагерей советских пленных, - кажется, в Эстонии. Ему-то, разговорившись, Норя - Никанор - и передал письмо - доставить мне. Тот м. б. не решился тотчас переслать, - запрещено сноситься о пленных, - заболел тифом и умер. Его жена - дама-то! - нашла в бумагах и переслала мне, - очевидно, переписала на машинке?? Письмо не рукописное, даже и подпись. Вот оно:

   Пари, Ивану Сергеевичу Шмелеву, - латинский шрифт. Дальше - русский. "Милый, родной дядя Ваня. Примите мой сердечный привет", -