Толстая Софья Андреевна - Дневники (1897-1909)

"Скит" работать.

  

   27 декабря

   Была в симфоническом, играли все новые вещи для меня: Франка симфонию, Делиба "Le roi s'amuse", Глазунова в первый раз "Стеньку Разина" - поэму и пр. Новые вещи меня интересуют, но не радуют. Льву Николаевичу лучше, сегодня он выходил в сад и охотно ел. Трудно его, вегетарианца, кормить больного. Придумываешь усиленно кушанья. Сегодня дала ему на грибном бульоне суп с рисом, спаржу и артишок, кашку на миндальном молоке манную с рублеными орехами и грушу вареную.

   Был у нас Давыдов Николай Васильевич; я ему говорила об анонимном письме, и он один посмотрел на это довольно серьезно. Принимала разные светские визиты: Голицыну, Самарину, Ховриных и т. д. Вечером приятно разговаривала с молодой девушкой, С. Н. Кашкиной. Приходили: Анненкова, Дунаев, Сергеенко, Цингер, Попов; сидели с Л. Н., пока я была в концерте.

   Л. Н. сегодня рассказывал, что в день, когда ему заболеть, он шел по Пречистенке и на него вскочила вдруг неожиданно серая кошка и, пробежав по пальто, села на плечо. Л. Н., по-видимому, видит в этом дурное предзнаменование.

  

   29 декабря

   С утра занималась фотографией. Немного играла, упражнялась. После обеда играли с Львом Николаевичем в четыре руки Шуберта "Трагическую симфонию". Сначала он говорил, что это глупости, мертвое дело - музыка. Потом играл с увлечением, но скоро устал. Он слаб после болезни, все под ложечкой болит и запор, и похудел он, так мне нынче больно было на него смотреть. Вечером часа на два уезжала в концерт пианиста Габриловича. Играл он, конечно, хорошо, удивительно piano выделывает. Но я все время вижу его старание и умысел и потому он меня не увлекал. - Никого нет лучше Гофмана и Танеева.

   Вчера мы с Л. Н. ездили к брату Саше: Л. Н. играл в винт, а я слушала, как мне играла одна пианистка. Сыграла она и тот полонез Шопена, который нам играл летом С. И. - Так меня всю и перевернуло от воспоминаний его чудесной игры и его милого общества. И все это кончено - и навсегда!

   Была вчера у Столыпина старика. У него молодежь разная собирается и поют "Норму". Живой старик, а ему 76 лет!

   Думала о том, что Л. Н., .находя в церкви много лишнего, суеверного, даже вредного, отверг _в_с_ю_ церковь. - Так же в музыке, слушая разную чепуху, встречающуюся в последнее время у новых музыкантов, он отверг _в_с_ю_ музыку. Это большая ошибка.

   Как десятками лет отбросили все лишнее, весь музыкальный сор, и остались настоящие таланты, так и из теперешней музыки новой отбросят все лишнее и останутся единицы; в числе их будет, наверное, Танеев.

   1 января

   Вчера встретили Новый год Лев Николаевич, Андрюша, Миша, Митя Дьяков, два мальчика Данилевские и я. Случилось, что Данилевская заболела, и вместо того, чтоб у них была встреча Нового года, пришлось мальчикам быть у нас. Очень было приятно, дружно, тихо и хорошо. Мы пили русское донское шампанское, Лев Николаевич - чай с миндальным молоком.

   Сегодня с утра играла и стерегла Мишу, чтоб он учился. Потом ездила к старой тетеньке Вере Александровне Шидловской, болтала с ней и кузинами своими; еще была у Истоминых. Обедали вдвоем с Львом Николаевичем. Он все не может справиться здоровьем, мало ел, только суп грибной с рисом и манную кашку на миндальном молоке и пил кофе. Он вял и скучен, потому что не привык быть болен и слаб. Как ему трудна будет дальнейшая слабость и потеря сил! Как ему хочется еще и жизни и бодрости. А скоро 70 лет, в нынешнем уже году в августе, т.е. через полгода. Он все читает один, в своем кабинете наверху, пишет немного писем; сегодня ходил к больному, обожающему его Русанову. На диване, в его кабинете, лежит черный пудель, недавно полученный Таней в подарок от графини Зубовой. Этого пуделя он и гулять брал.

  

   3 января

   Вчера с утра приехали: Стасов, Гинсбург скульптор, молодой художник и Верещагин (плохой писатель). Стасов, пользуясь своими 74 годами, бросился меня целовать, приговаривая: "какая вы розовая и какая стройная!" Я сконфузилась и не знала, как от него отделаться. Пошли наверх, в гостиную, разговаривали о статье Льва Николаевича "Об искусстве". Стасов говорил, что Л. Н. все вверх дном поставил. Я это и без него знала, ведь он на то и бил!

   Была неприятная короткая стычка у нас с Л. Н. по поводу моего упрека, что публика должна записаться на "Журнал Философии и Психологии" на _д_в_а_ года, чтоб прочесть статью Л. Н., помещаемую в книге ноябрь-декабрь и в книге февраль-март; а что если б его вещи печатала я при его "Полном собрании сочинений", то я бы продавала за 50 коп. и все могли бы читать. Л. Н. начал при всех кричать, что "Я не даю! Я всем даю!"... "Мне упрекают с тех пор, как я все даром отдаю!"

   А ничего он мне не дает: "Хозяина и работника" тайком от меня послал в "Северный Вестник"; тоже тайком теперь послал свое "Введение", которое вернул; и статью об искусстве старательно охранял от меня, - бог с ним! Он прав, _е_г_о_ произведения - _е_г_о_ неотъемлемая собственность; но не кричи уж на меня.

   Приехала вчера вечером Маша с Колей. Она всецело отдалась мужу, и для нее мы уже мало существуем; да и она для нас не очень много. Я рада была ее видеть; жаль, что она так худа; рада, что она живет любовью, это большое счастье! Я тоже жила долго этой простой, без рассуждений и критики - любовью. Мне жаль, что я прозрела и разочаровалась во многом. Лучше я бы осталась слепа и глупо-любяща до конца моей жизни. То, что я старалась принимать от мужа за любовь - была чувственность, которая то падала, обращаясь в суровую, брюзгливую строгость, то поднималась с требованиями, ревностью, но и нежностью. Теперь мне хотелось бы тихой, доброй дружбы; хотелось бы путешествия с тихим, ласковым другом, участия, спокойствия...

   Вечером была в опере "Садко". Красивая, занимательная опера, музыка местами хорошая, талантливая. Автора безумно вызывали, овации были большие. Мне было приятно, но опять-таки лучше бы и музыку слушать, если б рядом со мной, как у многих, был тихий, добрый друг-муж.

   Езжу и принимаю визиты без конца, и очень этим тягощусь...

   Вечер. Обедали у нас Стасов, Касаткин, Гинсбург и Матэ, один скульптор и другой гравер. После обеда приехала Муромцева в желтом атласном платье и цветах, но в нетрезвом виде, и на меня навела ужас, как всегда, когда я вижу людей не в своем виде. Позднее приехали Римский-Корсаков с женой, а Муромцева уехала. - Были разговоры об искусстве очень горячие и громкие. Стасов молчал, Л. Н. кричал, а Римский-Корсаков горячился, отстаивая _к_р_а_с_о_т_у_ в искусстве и развитие для понимания его. Все это написано в его статье. Мы никто не соглашались с Л. Н. в том, что он отрицал и красоту и известное развитие для понимания искусства. Корсаковы несколько раз поминали С. И. и с таким же уважением и любовью, как и все к нему относятся, кроме моего свирепого мужа. Как он сегодня шумел в разговоре! Я всегда боюсь, что он кого-нибудь оскорбит резкостью.

   Устала от целого дня общения с людьми... Мальчики танцуют у Лугининых.

  

   5 января

   Вчера была на танцевальном утре в доме Щербатова, где собралось все так называемое _о_б_щ_е_с_т_в_о_ Москвы. Поехала для Саши, которая утром вернулась с Таней от братьев из деревни, и посмотреть, как танцуют мои сыновья. Очень было веселое утро и такое стройное, ничего не оскорбляло.

   Вечером поздно поехала на вечер к Муромцевой, чтоб ее не обидеть, и там меня очень почетно принимали; было пенье, музыка, и это было приятно. Но в этом хаосе общественной жизни я совсем одуреваю. Кроме того больны все три дочери: у Маши головная страшная боль с истерическими припадками, у Саши нарыв в ухе был, очень болел и лопнул, у Тани флюс, лихорадочное состояние и мысли о Сухотине, который завтра приезжает.

   Лев Николаевич опять здоров, гуляет и со мной ласков. Сегодня ходила пешком на ученическую выставку, ужасно плоха и только некоторые пейзажи не дурны и хорошо напоминают лето, лес и воду. Обедал у нас сегодня Репин и провел весь день до вечера. И кроме него было много гостей.

  

   6 января

   Ездила на Патриаршие пруды кататься на коньках и много каталась с Маклаковыми и Наташей Колокольцевой. Оттепель и шел дождь. Очень весело и здорово это катанье на коньках. Вечером читала, сидела с Сашей и слушала музыку неизвестного юноши Поля из Киева, который играл Льву Николаевичу и нам свои сочинения и очень талантливо. Л. Н. невесел, потому что ему овсе еще не работается. Он тоже катался на коньках в каком-то приюте малолетних бесприютных детей; это уже не в первый раз. С утра плакала, вспомнив живо Ваничку, а к вечеру опять взяла тоска по многому, чего хочется в жизни и чего нет и никогда не будет...

   Л. Н. все читает материалы кавказской жизни, природы, всего, что касается Кавказа.

  

   8 января

   Вчера обедал у нас Репин, все просил Льва Николаевича задать ему тему для картины. Он говорил, что хотел бы свои последние силы в жизни употребить на хорошее произведение искусства, чтоб стоило того работать. Лев Николаевич еще ничего ему не посоветовал, но думает. Самому ему не работается. Погода ужасная: ветер страшнейший, везде вода, больше чем весной бывает в Москве; 3 градуса тепла и темнота.

   Вчера прочла отзыв хвалебный Кашкина об опере "Садко", которая мне страшно нравится, и так захотелось поехать. Л. Н. меня уговаривал с добротой такой, чтоб я ехала, что я еще больше почувствовала себя виноватой от своего легкомыслия.

   Я... очутилась там, где могла видеть С. И. Когда мы искали свои шубы, он со мной сказал два слова, что кончил симфонию свою для оркестра и что на днях придет.

   Вернувшись домой, я хотела сказать Л. Н., что я видела С. И., и никак не могла. Когда я вошла к нему, мне показалось лицо Л. Н. такое худое, грустное; мне хотелось броситься к нему и сказать, что я не могу никого любить больше его, что я все на свете готова сделать, чтоб он был спокоен и счастлив; но это было бы дико, и потом, кто поручился бы, что он, как Маша, думал бы дурное про меня, подумал бы, что я что-нибудь знала, подстроила, сговорилась...

   Больна Саша; у ней нарыв в ухе, и очень мне жаль свою юную подружку моей теперешней жизни. Таню по-старому горячо люблю, жалею и слежу с болью за ее сердечной борьбой. Андрюша уехал ib Тверь, Миша в лицее. Л. Н. сейчас хотел проехаться верхом, но лошадь хромает, и он ушел пешком.

  

   10 января

   Была с Марусей Маклаковой на Периодической выставке картин, и хотя мало хороших, но я люблю искусство. Кстати об искусстве: вчера А. Стахович, адъютант вел. кн. Сергея Александровича, говорил, что читали у великого князя статью Льва Николаевича "Об искусстве" и говорили с соболезнованием, что "жаль, что это вышло из-под гениального пера Льва Толстого". - Еще говорили о нашей семье, и великий князь, встретивший меня у Глебовой в среду, сказал Стаховичу, что был поражен моей необыкновенной моложавостью. Я так к этому привыкла, и так дешева эта похвала, что я уж ей не придаю никакой цены. Если б я хоть ч_т_о-н_и_б_у_д_ь была больше, чем _м_о_л_о_ж_а_в_а_я_ _ж_е_н_а_ Льва Толстого, как я была бы рада! Я говорю в смысле духовных качеств.

   Л. Н. спокоен, здоров, но все не может работать. Мы дружны, и просты наши отношения, как давно не были. Я так рада! Но надолго ли?

  

   13 января

   Вчера именины Тани. Готовили с утра _в_е_ч_е_р. Таня начала звать к себе гостей, я продолжала. Это _д_о_л_г_ светским отношениям. Днем разбираю картон, в утренней кофточке, растрепанная, ничего не слышу, вдруг предо мной С. И. и Юша Померанцев. Я так взволновалась, вся вспыхнула и ничего не могла сказать. Не велела никого принимать, а их пустили почему-то. Сидели почти час, говорили о "Садко", о Римском-Корсакове и др. Когда ушел С. И., какое-то мучительно тоскливое чувство, что я, чтоб успокоить Л. Н., должна ненавидеть этого человека и, по крайней мере, относиться к нему, как к чужому совсем - а это невозможно. - Вечер был с пением Муромцевой-Климентовой, Стаховича, с игрой Игумнова и Гольденвейзера, с освещением, угощением, ужином, генералом, княгинями, барышнями, и было не весело, но и не скучно. Трудно было. Л. Н. играл в винт с Столыпиным, братом Сашей и др.

   Сегодня уехали Маша и Коля.

  

   14 января. Среда

   Лев Николаевич стал бодрей эти два дня.

   Саша, слава богу, выздоровела и начала ученье. Миша сегодня тоже занимался и уехал в Малый театр смотреть "Борцы" М. Чайковского.

   Живу _с_т_а_р_а_т_е_л_ь_н_о, но часто с глубоким отчаянием в душе... Помоги, господи!

  

   16 января

   Таня собирается в Петербург. Я намекнула, было, что мне хотелось бы съездить на представления опер Вагнера в Петербург, но на меня Лев Николаевич за это излил такой злобный поток упреков, так язвительно говорил о моем сумасшествии касательно моей любви к музыке, о моей неспособности, глупости и т. д., что мне теперь и охоту отбило что-либо желать.

   Весь день провела за счетами с артельщиком, очень внимательно привела в порядок свои книжные, детские и домашние дела, но очень устала и голова болит. Вечером поздно пошла прогуляться с Львом Николаевичем, проводили домой Марусю Маклакову, и с нами был Степа брат и Дунаев.

   Сегодня наша Таня и Маруся Маклакова пересматривали фотографии разных мужчин и переговаривались, за кого бы они пошли замуж. Когда дошли до портрета Льва Николаевича - обе закричали: "ни за что, ни за что!" - Да, трудно очень жить под деспотизмом вообще, а под ревнивым - ужасно!

  

   17 января

   До поздней ночи меня пилил Л. Н., говоря, что он просит о_т_п_у_с_т_и_т_ь_ его в деревню, что он мне не нужен, что жизнь в Москве для него убийство, и вое в этом роде. Слово _о_т_п_у_с_т_и_т_ь_ не имеет значения, я его _д_е_р_ж_а_т_ь_ не могу. Если я желала, чтоб он приехал в Москву, то потому, что мне естественно и радостно жить с мужем, которого я привыкла любить, о котором привыкла заботиться. Чтоб он не мучился ревностью - и все сделала и все-таки не заслужила его доверия. Если б он уехал в деревню, он еще больше бы мучился; уехать, всем нам - как же быть с Мишей и Сашей, не учить их? Думаешь, думаешь... А равнодушие и бездействие Льва Николаевича в воспитании своих детей всегда мне тяжело, и я ему ставлю это в упрек. Сколько отцов не только воспитывают сами детей, но еще и кормят их своим трудом, как мой отец. А Л. Н. считает, что даже _ж_и_т_ь_ с семьей для него убийство.

   Ходила утром по делам в банк и за покупками. Ветер страшный, 6 градусов мороза. Приехал Илюша на собачью выставку и за деньгами; тут Сережа. Степа брат уехал, приехала к нам Соня Мамонова.

   Сегодня в банке, дожидаясь, читала газету, и до слез меня огорчает дело убийства рабочих взрывом газа на Макеевских шахтах в Харьковской губернии. Описание похорон, горе родных, убитые лошади, искалеченные люди - все это ужасно! Убиты те, которые без света, без радости, в вечной работе несли тяжелую трудовую жизнь под землей! А рядом пишут и кричат о деле Дрейфуса в Париже. Как оно мне показалось ничтожно в сравнении с русской катастрофой.

  

   18 января

   Лев Николаевич чистил снег и поливал каток в саду, и написал много писем. Он очень молчалив, необщителен и, верно, обидев меня, в письмах жалуется друзьям на меня же.

  

   20 января

   Вчера Саша утром собирала складчину для маленького сына отошедшего от нас лакея Ивана. Этого мальчика Леню обварили самоваром, и он лежит в больнице. Эта доброта Саши и ее бескорыстность странно вяжутся с ее дурным характером.

   Как вышло удивительно третьего дня. Сыновья мои ушли в театр, Сережа смотрел "Садко" в театре Солодовникова. Напал на меня страх, что сгорит театр, и я говорю Льву Николаевичу, что я предчувствую пожар театра. И действительно, в ту ночь, когда разошлась публика, сгорел театр и обрушилась крыша.

   Сегодня ездила с Сашей покупать ей башмаки и корсет. Потом разметала снег в саду на катке; Лев Николаевич присоединился ко мне и мы вместе мели снег, а потом он стал кататься на коньках, а я села играть и упражнялась часа полтора.

   Вечером было большое удовольствие. Мария Николаевна Муромцева привезла нам молодого пианиста Габриловича, и он нам играл целый вечер превосходно: балладу Шопена, ноктюрн его же, Impromptu Шуберта, Rondo Бетховена. Пришел Миша Олсуфьев, Маруся Маклакова. Лев Николаевич очень наслаждался музыкой и благодарил этого веселого, добродушного и талантливого двадцатилетнего мальчика.

   Прочли с Соней Мамоновой, которая гостит у нас, разбор статьи Л. Н. "Об искусстве". Все критики сдержанно отзываются об этой статье.

  

   21 января

   Хотела и начала читать корректуру нового издания "Детства и отрочества", и оказалось, что не тем шрифтом набрано, и я отослала в типографию и велела набирать вновь.

   Вечером разучивала усердно сонату Бетховена. Потом устала, пошла наверх к Льву Николаевичу, а у него фабричный, солдат и еще какой-то темный. Скууу-чно мне стало от этой вечной стены различных посетителей (да еще таких) между, мной и мужем.

   Весь день идут у нас с Соней Мамоновой и Львом Николаевичем разговоры о деревенской газете для народа. Цель газеты - дать _и_н_т_е_р_е_с_н_о_е_ чтение народу. Событии в роде крушения поездов, столкновения пароходов, несчастий в шахтах, приезд китайских, абиссинских и других заморских гостей; описания метеорологические, агрономические, исторические, потом сведении о своем царе и царской фамилии, краткое описание праздников, и фельетон - легкое чтение. Лев Николаевич так увлекся этой мыслью, что выписал Сытина (издателя народных книг и картин), чтоб поговорить о материальной стороне дела. - Главное, Л. Н. _м_е_н_я_ хочет вовлечь в эту газету. Я очень сочувствую мысли, но с _н_и_м_ я бы не могла вести дело, мы слишком разных направлений, а своей непрактичностью Л. Н. испортил бы мне все дело. Не как редактора, а только как сотрудника по беллетристике я взяла бы себе Льва Николаевича.

   Устала, тоскливо, иду спать и жить душою и мыслями, той жизнью, которой не живу в действительности. Я сплю мало, но зато думаю, думаю, вспоминаю, даже еще о будущем думаю и чего-то жду от него.

   Сегодня Миша выдержал греческий экзамен полугодовой.

  

   22 января

   Играла на фортепиано целое утро, нервна до последней крайности, не спала всю прошлую ночь и лежала с открытыми глазами в темноте, боясь разбудить и потревожишь мужа. Сижу я сегодня за фортепиано и вдруг подумала, что Л. Н. может умереть, что его обещали убить, и вдруг расплакалась... Как ни строг он со мной, как еще много у меня в сердце любви к нему.

   Вечером была в концерте - квартет венских профессоров консерватории.

   Л. Н. утром гулял с Таниным черным пуделем по саду: каток его растаял. Потом он получил письмо от дамы из Воронежской губ., что там голод, и она просит помощи и совета. Л. Н. написал письмо в "Русские Ведомости" о голоде, но вряд ли напечатают. Вечером он был у больного Русанова. Приходил Попов, он едет к Бирюкову и везет ему кое-что от Л. Н. Бирюков из Бауска едет в Англию. Туда же вчера уехала Винер, бывшая сожительница князя Хилкова, тоже сосланного.

  

   26 января

   Все эти дни я была больна. Сначала была сильная невралгия в правой стороне головы, потом сильный жар, потом горло. Ездил доктор, молодой Усов, боялся дифтерита, но, по исследовавшим, его не оказалось. Удивительные эти молодые доктора: Малютин лечил Сашу - денет не взял, и Усов не взял. Я им послала сочинения Л. Н. с его подписью. Таня все в Петербурге, и Л. Н. очень трогательно мне смазывал горло, так старательно и неловко. Он испугался моей болезни и вдруг стал такой унылый и старенький эти дни. Как мы все странно любим! Вот он, например, спокоен, счастлив, когда я тупо, тихо, скучливо сижу дома и работаю или читаю. Если же я оживлена, предпринимаю что-нибудь, общаюсь с кем-нибудь - он приходит в беспокойство, а потом сердится и начинает ко мне дурно относиться. А мне иногда так трудно вечно подавлять все горячие порывы моего живого, впечатлительного характера!

   Вчера я лежала в постели, а к Л. Н. приехали опять три молоканина самарских просить писем рекомендательных в Петербург. Едут хлопотать опять об отнятых у них правительством детях, которых отдали в монастыри. Бедные дети и матери! И что за варварское средство для обращения в православную веру! Это уж никого не убедит, а напротив.

   Сегодня приехала моя сестра Лиза из Петербурга, привозила и читала свои статьи о тарифе, о финансах, о крестьянской общине. Ведь придет же в голову женщине заниматься такими вопросами! А она вся ушла душой в финансы России и постоянно общается с министром Витте. Л. Н. и Дунаев нашли многое очень умно, особенно о тарифе, недавно введенном в России и уже оказавшемся совершенно негодным.

   Сегодня меня звали на музыкальный вечер к Муромцевой, и я не могла ехать. Пропустила симфонический в субботу, жалею об увертюре "Эгмонт" Бетховена. Уступила билет Сереже, и рада, что ему было приятно.

   Вчера в постели, и сегодня читала корректуру "Детства", которое меня всякий раз приводит в умиление. Спина болит, ослабела и внутренняя тоска сосет, не переставая.

   Сейчас Л. Н. пришел и говорит: "пришел посидеть с тобой". Он мне показал две семифунтовые гири, которыми хочет делать гимнастику и которые купил сегодня. Он очень вял и все повторяет: "точно мне 70 лет". А ему и так в августе, т е. через полгода, будет 70 лет. Днем он катался на коньках, разметал снег. Но ему умственно не работается, а это его больше всего огорчает.

  

   27 января

   День читала корректуру, вечером гости: Цуриков, Боборыкин старик, бывший орловский губернатор, профессор Грот, Суллержицкий, Горбунов и пр. Очень я утомилась, еще больная, и не могла участвовать ни в разговорах и ни в чем. Л. Н. катался немного на коньках я поправлял корректуры "Искусства".

  

   28 января

   Насилу встала, так дурно себя чувствую: и тошно, и все тело ломит, и голова болит. Все-таки много работала над корректурами и делами детей: и вчера и сегодня делала выписки из общей расходной книги в каждую отдельную книгу: Андрюши, Миши и Левы. Была у меня милая M. E. Леонтьева, и мы с ней близко и откровенно разговаривали об очень серьезных жизненных вопросах.

   С. И. присылал узнать о моем здоровье свою милую старушку няню, Пелагею Васильевну.

   Л. Н. опять слишком усиленно разметал снег на катке и катался на коньках. Упражнения гирями тоже начались. Все вместе это сделало то, что опять заболела у него печень, он наелся чечевицы и овсянки не вовремя, а совсем потом не обедал. Сейчас я посылала за Эмсом и дала ему выпить, что он охотно исполнил. Сидит, читает; я теперь читаю "Desastre" Paul Margueritte и его брата. Кажется, эго времен франко-прусской войны.

   Приходила к Льву Николаевичу дама, Коган, и шел разговор о высоких вопросах человеческого назначения и счастия, и о путях к нему.

   Переписку и поправку работ (пока незначительных) производит теперь Суллержицкий, умный, способный и свободный юноша, когда-то учившийся живописи с Таней в школе на Мясницкой. Л. Н. очень доволен его работой.

  

   29 января

   Вернулась Таня из Петербурга. Она ездила для своих изданий картин и очень приятно провела время. Была она у Победоносцева по поводу отнятых у молокан Самарской губ. детей. Победоносцев сказал, что местный архиерей перестарался, и прибавил, что он напишет об этом самарскому губернатору, и _н_а_д_е_е_т_с_я, _ч_т_о_ _д_е_л_о_ _э_т_о_ _у_л_а_д_и_т_с_я. Какая хитрость! Он притворился, что не знал, что Таня дочь Льва Николаевича и когда она уже сошла с лестницы, то он ее спросил: "вы дочь Льва Николаевича?" Она говорит: "да". - "Так вы знаменитая Татьяна Львовна?" Таня ему на это сказала: "вот то, что я знаменитая, я не знала".

   Приехал опять брат Степа с больной, глухой и жалкой женой. Их дело покупки именья в Минской губ. с Сережей свершилось. Вопрос, выгодно ли? Обедал у нас М. Стахович. Лев Николаевич весь день поправлял корректуру статьи "Что такое искусство?". Сейчас вечер, он ходил с черным пуделем гулять, а теперь ест овсянку на воде и пьет чай.

   Весь день метель, три градуса мороза до пяти. Мне все нездоровится, спина болит. Часа два играла на фортепиано, только разбирала. Разобрала много вальсов, ноктюрнов и прелюдий Шопена. Но как плохо! Сколько надо труда, чтоб хоть порядочно играть, а я так плохо играю и так тихо двигаюсь.

  

   30 января

   Сегодня я должна себе признаться, что влияние, воздействие на меня С. И.- несомненно. Сегодня он был у меня, мы мало сидели одни, тут был брат Степа и сын мой Сережа; но когда ушел С. И., я почувствовала такое успокоение нерв, такую тихую радость, которые давно не испытывала. Дурно ли это? Ведь мы говорили только о музыке, о его сочинениях, о ключах альта, сопрано и тенора. Он толковал мне и Сереже различие этих ключей. Потом мы говорили об успокоении совести, когда строго относишься к своим поступкам; о том, как особенно тяжело бывает после смерти близкого человека все то, в чем был виноват перед ним. Его ласковые, участливые расспросы о моей недавней болезни, о детях, о том, чем я была занята все это время - все это было так просто, так спокойно и ласково, что прямо дало мне лишнее счастье. Как жаль, что ревность Льва Николаевича не допускает нашей дружбы, дружбы от Л. Н., и всей семьи с этим прекрасным, идеальным человеком. Сережа был очень мил с С. И., дружелюбен и прост. Сережа его хвалит и любил бы, если б не отец. О себе он рассказывал, что поправляет оперу, задумал новый квартет, послал симфонию в Петербург, где ее будут играть 18 или 20 марта. Как бы я поехала!

   Была жена Степы; ее глухота очень тяжела. Переписывала для Льва Николаевича новые поправки в статью "Об искусстве", это заняло часа три. Потом обедала у нас Маруся Маклакова, читала мне корректуру "Детства". Получили "Родник" с статьей Левы "Яша Поляков" ("Воспоминания детства"). - Мне очень трогательно читать их воспоминания с точки зрения детей моих; мне напоминает многое в его сочинении из той моей святой, трудовой жизни среди детей н служения мужу, которой я жила всю молодость. Но _в_е_р_н_у_т_ь_ своей молодости я бы не хотела. Как много _г_р_у_с_т_и_ в ней, как много _т_р_а_г_и_з_м_а_ в той самоотверженной, безличной жизни, полной напряжения, усилия и любви, с полным отсутствием чьей-нибудь заботы о _м_о_е_й_ личной жизни, о моих молодых радостях, об _о_т_д_ы_х_е_ хоть каком-нибудь... Не говорю уже о духовном развитии или эстетических радостях...

  

   31 января

   Л. Н. поправлял все утро корректуры "Искусства", потом усиленно чистил навалившийся снег с катка и, надев коньки, катался. Вечером он теперь охотно сидит с гостями, иногда уходит к себе почитать и отдохнуть.

  

   1 февраля

   Дурно спала, поздно встала, поправляла корректуру и вписывала в счетные книги вчерашние дела. Преодолела свою лень и поехала на каток, где каталась Саша моя и Андрюша с Мишей, на Патриаршие пруды. Застала там всех и много знакомых. Потом приехали и мои старшие: Сережа и Таня. С большим удовольствием катались на коньках. Лучше всего было кататься с Юшей Померанцевым. Какой хороший, веселый, открытый и талантливый этот Юша Померанцев. Я очень его люблю и вижу в нем хорошие свойства для будущего его.

   Дети мои сначала конфузились, что я на коньках, особенно мальчики; но видя, как я незаметно и легко катаюсь, кажется, успокоились и Андрюша даже прошелся со мной один круг.

   Катанье меня все-таки утомило, и я спала после обеда, чего никогда не делаю. Проснувшись, застала гостей: Бутенева, Маслова, художника Касаткина, Баратынскую. Очень хорошо беседовали о славянофилах, об искусстве, о сектантах и Таниной поездке в Петербург. У Льва Николаевича опять болел желудок и печень, он думает - от яблок, а я уверена, что от вчерашней слишком усиленной работы - чистки снега. Он даже не обедал. Вижу с страданием, что он худеет; когда он спит, лежит такой весь маленький на постели, и кости выдаются резко на плечах и спине. Лицо у него эти дни свежее и он бодр и силен в движениях, но худ. Очень стараюсь его питать получше, но трудно: вчера заказывала ему и спаржу и суп легкий пюре, а все-таки сегодня ему нехорошо. Душевно я стараюсь ничем его не расстроить, ни в чем ему не противоречу и никуда не хожу.

   Говоря об искусстве, Л. Н. сегодня вспоминал разные произведения, которые он считает настоящими, например: "Наймичка" Шевченко, романы Виктора Гюго, рисунки: Крамского, как проходит полк, и молодая женщина, ребенок и кормилица смотрят в окно; потом Сурикова рисунок, как спят в Сибири каторжники, а старик сидит - к рассказу Л. Н. "Бог правду видит". Еще вспоминал, не помню чей рассказ (тоже Гюго), о том, как жена рыбака родила двойню и умерла, а другая рыбачка, у которой 5 человек детей, взяла этих детей, а когда ее муж вернулся, она с робостью рассказывает о смерти матери и рождении двойни, а муж говорит: "что ж, надо взять". И жена отдергивает занавес и показывает ему детей, уже взятых ею.- И многое еще было упомянуто и пересужено.

   Несмотря на нездоровье, Л. Н. все-таки покатался в саду на коньках и погулял немного с Дунаевым.

   Мне скучно без музыки, но что делать!

  

   2 февраля

   Вчера поздно легли, и я не спала почти всю ночь. Давно не была я так высоко религиозно настроена. В душе моей пробудилось и какой-то широкой полосой прошло то чувство, которое было после смерти Ванички. Как будто приподняла занавес и заглянула серьезно на тот свет, т. е. на то бестелесное, чисто духовное состояние, при котором все земное делается ничтожно. И это настроение привело меня к молитве, а молитва к успокоению.

   Утром читала корректуру, потом пошла навестить Офросимову (Столыпину) и узнала, что она благополучно родила сына еще 31 января. Потом пошла к своей старой тетеньке, Шидловской, и с ней посидела. Обедали молодые Маклаковы. Вечером Таня, Саша и Маруся поехали в "Садко". Я, было, села поиграть, но приехал Андрюша, мне стало жаль его, и мы вдвоем посидели и хорошо побеседовали. Позднее, когда он, бедный, опять уехал в Тверь, в полк, я все-таки часа полтора поиграла. Л. Н. днем занимался, вечером читал письма духоборов и книгу о Мэри Урусовой, написанную ее матерью. Потом он писал письма и очень радовался одиночеству.

   Получила письмо от Маши и Левы. Холодно, ветер, 12 градусов мороза.

  

   3 февраля

   Сегодня именины няни, и мы с ней избегали встречаться, чтоб не расплакаться, как прошлые два года, при воспоминании о Ваничке который так горячо старался _с_п_р_а_в_и_т_ь, как он выражался, нянины именины, просил купить ей чашку, платочек, сладостей. Весь день крепилась я от горя, душившего меня, и ни с кем об этом не говорила, только вечером села _з_а_и_г_р_а_т_ь_ свою душевную боль теми музыкальными пьесами, которыми заиграл и усыпил мне горе дорогой за все это мне человек.

   Ко Льву Николаевичу вечером собралась его компания: Горбунов, Попов, Меншиков из Петербурга и еще какие-то два новые: один друг Буланже, другой - не знаю. Молчаливые совершенно люди. Разговоров интересных не было; говорили об искусстве, вспоминали разные содержательные картины. У Л. Н. насморк. Он спохватился утром в корректурах "Искусства", что ему что-то там пропустили; он пошел сначала к Гроту, потом в редакцию "Журнала Философии и Психологии" и восстановил пропуск.

  

   5 февраля

   Я поехала в концерт консерваторских учеников. Опоздала, к сожалению, не зная, что начало в 8 часов. Просидела весь концерт рядом с Сергеем Ивановичем, и я люблю его разъяснения и комментарии на всякую почти музыкальную вещь. Подвезла его, и он веселился наивно, что лошадь шибко бежит.

   Дома вдруг стало страшно, точно я скрываю что-то преступное. А мне так жаль стало С. И., в плохом пальто, ветер, холод, и так естественно было его подвезти. Притом он с палочкой, хромой от ноги.

   Завтра он с Гольденвейзером будет нам играть в четыре руки свою симфонию и "Орестею".

  

   6 февраля

   Натянутый и довольно тяжелый вечер. С. И. и Гольденвейзер играли в четыре руки симфоническую увертюру "Орестеи", сочинение Танеева. Слушали все наши с снисходительным равнодушием. Было неловко, никто не похвалил; спасибо Льву Николаевичу, что он с своей обычной благовоспитанностью подошел и сказал, что _т_е_м_а_ ему нравится. Взволнованы и довольны были только Анна Ивановна Маслова и я. Мы слышали "Орестею" и слышали увертюру в оркестре. Фортепиано нам было только напоминанием.

   Л. Н. видела сегодня мало. Он читал, ходил к Гроту, носил корректуры "Искусства", писал много писем, а вечер провел с нами. Он бодр опять, но что-то есть в нем сдержанное и скрытое. Не знаю, куда он девал тетрадь своего последнего дневника, и боюсь, что отослал Черткову. Боюсь и спросить его. - Боже мой! Боже мой! Прожили всю жизнь вместе; всю любовь, всю молодость, - все я отдала Л. Н. Результат нашей жизни, что я _б_о_ю_с_ь_ его! Боюсь - не быв ни в чем перед ним виноватой! И когда я стараюсь анализировать это чувство боязни, то я поскорей прекращаю этот анализ. С годами и развитием я слишком хорошо поняла многое.

   Уже то, что он в дневниках своих последовательно и умно чернил меня, короткими ехидными штрихами очерчивая одни только мои слабые стороны, доказывает, как _у_м_н_о_ он себе делает венец мученика, а мне бич Ксантиппы.

   Господи! Ты нас один рассудишь!

  

   8 февраля

   Опять Л. Н. жалуется на нездоровье. У него от самой шеи болит спина и тошнит его весь день. Какую он пищу употребляет - это ужасно! Сегодня ел грибы соленые, грибы маринованные, два раза вареные фрукты сухие - все это производит брожение в желудке, а питанья никакого, и он худеет. Вечером попросил мяты и немного выпил. При этом уныние на него находит. Сегодня он говорил, что жизнь его приходит к концу, что машина испортилась, что пора; а вместе с тем я вижу, что отношение его к смерти очень враждебное; он мне сегодня напомнил немного свою тетку, Пелагею Ильиничну Юшкову, умершую у нас в доме. Она тоже не хотела умирать и враждебно, ожесточенно отнеслась к смерти, когда поняла, что она пришла. Л. Н. это не высказывал, но уныние, отсутствие интереса ко всему и ко всем показывают, что мысль о смерти и ему мрачна. Весь день он не выходил, спал днем у себя в кабинете, поправлял корректуры, читал. Сейчас вечер, у него сидит Грот, профессор, принес опять корректуры "Искусства". Л. Н. все мечтал поиграть в винт, и вот его все тошнит, и он так и не мог играть еще.

   Заглянула ко Л. Н. сегодня вечером; сидят совсем чуждые мне люди: крестьянин, фабричный, еще какой-то темный. Это та стена, которая стала последние годы между мной и мужем. Послушала их разговоры. Один фабричный наивно спрашивает: "А что, Л. Н., вы примерно думаете о втором пришествии господа нашего Иисуса Христа?"

   Миша мой исчез на весь день, и я очень недовольна его отлучками от дома. Но ему, восемнадцатилетнему малому, скучно с фабричными, с стариками и без молодежи.

  

   9 февраля

   Сегодня Степа брат разговаривал с Львом Николаевичем и Сережей. Я вошла - они замолчали. Я спрашиваю: о чем говорили? Они замялись, потом Л. Н. говорит: "Мы говорили о том, что лучшие (половые) отношения с женщинами - это с простыми крестьянками, но, разумеется, без брака. Как только женятся на крестьянке, так добра не будет".

   Я просто ушам не верила. Да, если я не пошла за мужем: в его учениях, то потому, что он никогда не был искренен. Вот и выскочит порой тот настоящий Л. Н., который высказывает свои настоящие мысли.

   Да, бедная, бедная я! Ему всегда мешало во мне именно то, что любила все изящное, любила _ч_и_с_т_о_т_у_ во всем - и внешнем, и внутреннем. Все это ему было не нужно. Ему нужна была _ж_е_н_щ_и_н_а_ пассивная, здоровая, бессловесная и без воли. И теперь моя музыка его мучит, мои цветы в комнате он осуждает, мою любовь к всякому искусству, к чтению биографии Бетховена или философии Сенеки - он осмеивает... Ну, прожила жизнь, нечего поднимать в сердце все наболелое.

  

   12 февраля

   Два дня не писала. Много трудилась эти дни над корректурами статьи "Что такое искусство?". Вписывала переводы и поправки; кончила совсем корректуры "Детства и отрочества". Третьего дня вечером Л. Н. ходил к Русановым, а ко мне пришли его племянницы Лиза Оболенская и Варя Нагорнова, а художник Касаткин принес великолепные рисунки: иллюстрации Евангелия французского художника Тиссо. Мы все и Таня разглядывали эти интересные рисунки, очень оригинальные, замечательные в этнографическом отношении и полные фантазии.

   Вчера ходила пешком на Кузнецкий Мост, вернувшись, вижу, что Л. Н. катается в саду на коньках. Я поскорей надела коньки и пошла с ним кататься. Но после Патриарших прудов в нашем саду все-таки тесно и невесело кататься. Л. Н. катается очень уверенно и хорошо; он стал опять бодрей и веселей дня три. Еду я вчера в концерт и ясно, ясно стала себе представлять то бедствие народное от неурожаев и бесхлебицы, о котором со всех сторон уже говорят усиленно. Все мне ярко представилось, точно я видела только что все это - детей, просящих есть, а есть нечего, матерей, страдающих от вида голодных детей, а самих тоже голодных, - и ужас на меня напал, какое-то бессильное отчаяние... Ничего не заставляет меня так страдать, как мысль о голоде детей. Вероятно оттого, что когда я кормила грудью детей своих, то эта мысль, что ребенок голоден, у меня наболела и мне теперь жалко не своих уж детей, а всех детей на свете.

   Сегодня с утра большая неприятность с Мишей. Он не ночевал дома, я ему выговаривала, он стал отвечать, я рассердилась; потом он вышел, стал свистать что-то. Я совсем расстроилась, расплакалась, говорю ему: "Мать плачет, а ты свистишь, где ж твое сердце?" Он смутился и раскаялся. Чтоб успокоить нервы и сердце - села играть "Патетическую сонату" Бетховена. Проиграла часа полтора, учила другую сонату; вошел Л. Н., я ему стала о Мише говорить, но его это не интересовало, а он принес мне работу - вносить поправки в статье "Что такое искусство?" из одного экземпляра в другой.

   Это взяло часа два. Он пошел снести в типографию эти корректурные листы, а я стала с Верочкой устраивать комнату Доре и Леве.

   После обеда немного поиграла; приехали Лева и Дора. Разговаривали, сидели вместе, приходил Грот, говорили о статье; она никому не нравится. Меня возмутило сегодня в этой статье осуждение Бетховена. Я недавно, читая его биографию, еще выше поставила и полюбила этого гениального Бетховена. Но моя любовь всегда немедленно будила ненависть в Льве Николаевиче, даже к умершим. Я помню, что когда я читала и восхищалась Сенекой, он сейчас же сказал, что это был напыщенный, глупый римлянин, любивший красивые фразы. Надо скрывать все свои чувства.

   Бедная Таня что-то невесела; ездила с Сашей кататься на коньках, но не ободрилась. Сережа уехал к Олсуфьевым, и мне без него скучно, я очень его люблю.

   Получила ласковое письмо от Андрюши. Написала Маше вчера; сегодня ее рождение, ей 27 лет. И она у меня _п_я_т_а_я! Никак не могу чувствовать себя старой. Все осталось молодо: и впечатлительность, и рвение к труду, и способность любви, огорчения, и страстность к музыке, и веселье катанья на коньках или вечера. И так же легка моя походка и здорово мое тело, только лицо постарело...

  

   13 февраля

   Вечер весь занималась корректурами и вносила поправки и переводы в статью "Искусство". Вчера я разрешила Л. Н. послать Гуревич в "Северный Вестник" его предисловие к переводу Сережи Карпентера о значении науки. Разрешила я потому, что хочу после "Искусства" в 15-й том напечатать это рассуждение о науке; оно как раз по смыслу будет продолжением статьи. Л. Н. очень обрадовался моему согласию.

   Вечером Л. Н. писал много, много писем. Второй вечер он пьет соду, наевшись сухих блинов. Бедный! по принципу он не ест ни масла, ни икры. Это очень красиво - его воздержание, но если есть соблазн - то это хуже.

  

   14 февраля

   Суета масленицы. Ездила покупать все к вечеру, потом ездили кататься на коньках: Таня, Саша, Лева, я, и Дора - только присутствовать, так как она беременна. Обедали в семье своей, все в таком хорошем, добродушном настроении, что было приятно. Л. Н. все работает над корректурами статьи "Искусство". Вечером он пошел навестить купца, старого семидесятидвухлетнего своего последователя, который болен раком в печени. Купец этот жаловался Л. Н., что скучно жить с своими домашними, что и жена и сын _д_о_с_к_а_м_ (т. е. образам) молятся.

   Вечером собралось очень много детей и мальчиков; сначала все были вялы, потом играли в разные игры, шарады, пели хором, делали разные штуки гимнастические; некоторые мальчики сели играть в винт. Среди вечера приехали в домино и масках неизвестные люди (потом узнали, что это незнакомые нам Калачевы и Устиновы). Ничего из этого, как всегда, не вышло. - Очень жалею, что не могу доставить какое-нибудь, удовольствие Леве и Доре.

   Мое настроение и моя _в_н_у_т_р_е_н_н_я_я_ жизнь все та же: все то же всплывающее, вечное горе о Ваничке; еду вчера Новинским бульваром, и вдруг предстал в моем воспоминании тот страшный день, когда мы вдвоем с Л. Н. везли гробик Вани по этой же дороге... И всегда при этом я молюсь, чтоб бог мне помог очистить и возвысить свою душу до моей кончины, чтоб соединиться с моими умершими младенцами в боге...

   И все та же любовь во мне к музыке, которая одна поддерживает во мне душевное равновесие и помогает жить. - И все те же сердечные привязанности к некоторым людям,