Толстая Софья Андреевна - Дневники (1897-1909)

сной Поляне, к воспоминаниям молодости, да и последних годов, и с молитвенным настроением.

   Последнее время я слаба духом, не готова ни к какому горю, ни к какому несчастью. В душе размягченность и жалость ко всем и всякому, виноватость и неспособность к протесту, к терпению, к спокойствию, и, главное, отсутствие религиозного настроения. Слишком переполнена душа чем-то другим.

   Таня, Лева, Саша и Соня Колокольцова ходили кататься на коньках. Весь пруд замерз без снега, и я жалею, что не взяла из Москвы свои коньки.

  

   25 декабря. Рождество. Ясная Поляна.

   С утра все были в праздничном настроении: готовили подарки, раскладывали привезенные из Москвы угощения. Лучший момент дня был - моя прогулка по лесам, особенно хорошо в молодой елочной посадке. Три градуса мороза, тишина, и минутами выглядывало, наконец, пропавшее за всю осень солнце. Все покрыто выпавшим за ночь свежим, чистым снежком, молодые елочки, зеленые и тоже слегка запушенные снегом, на горизонте черная, широкая полоса замерзшего на зиму старого леса Засеки, и все тихо, строго, неподвижно, серьезно. Я глубоко наслаждалась; лучше всего - в природе и в искусстве. Как хорошо это знает С. И. - А в семье, на людях, столько ненужного раздражении, столько наболелого, злого...

   Обедали семейно, хорошо, весело. М. А. Шмидт приехала. К пяти часам у Доры и Левы была елка, чай, угощение. Бедная Дора устала, но ей, девятнадцатилетней, почти девочке, необходим п_р_а_з_д_н_и_к, и ей было все удачно и весело. Маленький внук Левушка пугался и удивлялся. Славный, симпатичный ребенок.

   К восьми часам стало грустно: у Л. Н. поднялась температура до 38, и это всякий вечер было раньше, но только до 37 и 7, а сегодня хуже. Я советовала ему очистить желудок, так как у него запор, но он ревень не принял, а промывательное не подействовало. Все приуныли.

  

   26 декабря

   Всю ночь у Л. Н. был жар. Он так вскрикивал, стонал и возился, что я ни одного часа не могла спать. Дуняшка говорит: "Ведь они очень уж нежны, не то что вы". Действительно, трудно встретить более нетерпеливого и эгоистичного больного. А главное - упрямого. Вчера ревень не принял, сегодня принял в 11 часов. Теперь хинин от его лихорадки на полный желудок принимать нельзя, и вот опять на сутки затянется - и все из упрямства, нежелания послушаться меня и вовремя принять слабительное. Ох, как надоело, как скучно и трудно поднимать всю энергию, чтоб опять _у_б_е_ж_д_а_т_ь, _н_а_с_т_а_и_в_а_т_ь, сердиться, все с той же целью - спасти его же и помочь ему же, брюзжащему, сердящемуся, упрямому человеку, которому отдаешь всю свою жизнь, убивая в себе все личное - хотя бы простые потребности спокойствия, досуга для чтения, для музыки, не говоря уже о том, что я никогда нигде не была, ни за границей, ни по России.

   Пришел какой-то тульский мастеровой, принес удивительною картину крестьянина-иконописца. Картина аршина в полтора, карандашом, изображает сидящего в середине Льва Николаевича; налево школа, дети; за ним ангел, выше - Христос на облаках, ангелы и дальше еще мудрецы: Сократ, Конфуций, Будда и пр. Направо церковь и перед ней виселица с повешенными. На первом плане архиереи, священники, камертер, тут же дальше на заднем плане военные пешком и верхом. Типы разных народностей, читающих книги, на самом первом плане почему-то турок в чалме читает большую книгу. Л. Н. непохож лицом, но похож общим типом. Сидит, поджав ногу.

   Тяжелые рассказы о яснополянских мужиках: брат обокрал брата, вдова убила незаконного своего ребенка, отец просовал в тесную щель клети своего малолетнего сына и велел ему красть и подавать себе вещи; в нашей библиотеке разбили рамы и ребята таскали книги. Все досадно, все больно. О, власть, тьмы!

   Слегка морозит. Тихо, спокойно, если б не люди и их пороки. Как я стала любить тишину, тихих людей, тихие отношения с ними!

   Читаю чудесную книгу о буддизме под заглавием "The soul of a people". Какие прекрасные истины и простые встречаются в буддизме. Их как-будто и сам знаешь, но напоминание о них, лаконизм в выражении - все это восхищает душу.

   Я только что писала, что люблю _т_и_ш_и_н_у, и вспомнила подчеркнутые в этой книге слова: "... the greatest good for your heart is to learn that beyond all this turmoil and fret is the great Peaсe" {Величайшее благо для вашего сердца состоит в знании того, что выше всей этой суеты и обмана _е_с_т_ь_ _в_е_л_и_к_и_й_ _п_о_к_о_й.}.

   Письмо от Сережи, прекрасно описывающее отъезд духоборов из Батума с Суллержицким. 2000 человек уехали, и Сережа теперь тоже отъехал (была телеграмма) с 2000 духоборами, все в Канаду. Страшно мне за Сережу, но хорошо его дело, - красиво, достойно, интересно. Какое безумное это дело правительства - выпустить такое прекрасное население с окраин России! И прекрасный, нравственно воспитанный народ, без ругани, без преступлений. Отъезд их имел характер чего-то страшного и торжественного, как пишет Сережа. Запели гимны, пароход отчалил - и что ожидает это семитысячное население, поехавшее на двадцатипятисуточный переезд в неизвестные места, без языка, без лишних денег... Удивительная стойкость. Но вера ли это, в смысле религии?

   Много, много гуляла; тишина и неподвижность в природе поразительные; легкий мороз, мало снегу, так что везде пройти по лесу можно, не только по полям. Прекрасно!

   Приезжали вечером гости: Стаховичи Зося и Павлик, и С. Н. Глебова. Льву Николаевичу лучше, стало всем веселее.

  

   27 декабря

   Утром гуляла, сидела с внуком Левушкой, немного переписывала дневники Л. Н.. Выехали в пять в Гриневку к Илье: Таня, Саша, Соня Колокольцова и я. В Гриневке Миша худой, какой-то неспокойный и неясный. С Соней и Ильей хорошо, благодушно. Дети, кроме Анночки, спали.

  

   28 декабря

   С утра все устраивали елку, дарили подарки, три внука здоровые, белокурые малыши - весело пока на них смотреть. Но внуки не то, что дети. Это все повторенье пережитых детских жизней, без непосредственной любви, заботы, _м_е_ч_т_ы, искания своего и любимого мужа сходства. Мечты о будущем детей не сбываются, а пока они есть - хорошо.

   Ходила много гулять, снег молодой, ночью выпавший, блестел по бесконечным полям на ярком солнце; тихо, чисто, хорошо. Ушла далеко одна и думала о всем том, что и кого люблю. На душе тоже чисто, спокойно и хорошо.

   Вечером гости, великолепная елка (я все привезла из Москвы), соседи, дворовые, крестьяне. Песни, пляски, ряженые; нелепое представление "Царя Максимилиана и непокорного сына Адольфа". Саша и Анночка нарядились и под масками плясали. Саша толста, неграциозна, скучно на нее смотреть. Хорошо у Ильи то, что пускают в дом _в_с_е_х, веселись, кто хочет. Еды нанесли пропасть - ешь целый день и пей все гости. На ночлег принесли сена в контору и полушубков на пол, и все полегли спать. Гостеприимно, беспорядочно, добродушно и широко живут, но я бы так не могла.

  

   29 декабря

   Чудный день, густо покрыты все деревья и вся природа инеем, все бело, небо и земля слились в одно белое царство. - Много гуляла одна, дети на салазках катались с гор. Уехали в шесть часов, увезли Анночку внучку. В Ясную ехать было жутко от Ясенков; я отвыкла от зимней деревенской дороги; а из Гриневки до станции немного плутали и приехали опять к дому. - В Ясной хорошо, Л. Н. здоров и страстен.

  

   30 декабря

   Метель с утра. Маша бедненькая бледна, худа и тиха; такая на вид нежная, и я в душе умилялась на нее и любила ее очень, глядя на нее. - Булыгин кричит о чем-то с Количкой Ге, что надо детей увезти воспитывать в Швейцарию; они народили незаконных детей, не крестили их, обоим около сорока лет, теперь не знают, как быть с детьми.

  

   31 декабря

   Последний День года. Какой-то будет этот Новый год? С утра у Маши схватки. Ждем мучительно разрешения ее мертвым ребенком или выкидыша. Десятый час вечера; тут акушерка, и ждем доктора Руднева. В доме тихо и все в мучительном ожидании.

   Без пяти минут двенадцать Маша разрешилась недоношенным, четырехмесячным сыном.

   Вес повеселели, встретили Новый год всей семьей, которая налицо, благодушно, спокойно. Прощай, старый год, давший мне много горя, но и радостей не мало. Привет тем, кто мне их дал.

  

  

   1 января

   Недовольна я началом года. Встали поздно; поехала с детьми: Сашей, Соней Колокольцовой и внуками Анночкой и Мишей на розвальнях в лес с фотографией. Очень было хорошо в лесу, и весело с детьми. Снимались, смеялись; сломалась оглобля, сильная Саша ее привязывала. Вернулись к обеду. Вечером пошли к Доре и Леве чай пить, там елку опять зажгли. Дома дети и прислуга обоих домов нарядились и плясали, сначала под плясовую на рояли, потом под две гармонии. Я ушла посидеть к Маше, потом проявляла фотографии. Шила блузу Льву Николаевичу.

   К ужину собрались все; после играли в рублик, и Лев Николаевич, и все до одного принимали участие. Все это весело, но душа иного просит и по другом тоскует - и это больно и жаль.

   Опять оттепель, два градуса тепла, вода, лужи и ветер.

   Был Волхонский, женатый на Звегинцевой, Маша благополучна, слава богу. Лев Николаевич плох работает, говорит, что потому, что запор и желудок плохо работает. Он всю жизнь, всякое духовное настроение объясняет физическими причинами, и в себе, и во мне, и во всех.

  

   4 января

   Вечером опять гости: Черкасских трое, Волхонских двое, Болдыревы - Мэри бесконечно мила. Гармонии, пляска, хор песен неудачный... Скука! В мои года и с моими требованиями духовными - все это тяжело. Жаждешь серьезных отношений с людьми, серьезной музыки - а уж никак не гармоний, которые я всегда ненавидела. - Противная старая княгиня Ч., старая грешница, не хотящая стариться. Разбудили с ней Машу, и у ней сделалась истерика. Ужасно досадно и жалко, я косвенно виновата, зашумела вместе с этой старой.

  

   5 января

   Днем фотографией занималась, написала длинное письмо Сереже, о котором скучаю. Он теперь должен быть в Атлантическом океане.

  

   6 января

   Уехала с Соней Колокольцовой в Москву.

  

   7 января

   Весь день делала покупки и дела в Москве. В ночь уехала в Тулу. Читала вечером. "Начала жизни" Меншикова, о значении детских жизней.

  

   8 января

   С утра в Туле одна, в номере Петербургской гостиницы. Уныло, и волновалась грустно о женитьбе Андрюши. Читала присланную Льву Николаевичу французскую брошюру об Авт. Конте - письмо к Э. Зола. Проповедь мира, братства, социологии.

   Приехали сыновья! худенький Лева, напыщенно веселый Илья, взволнованный Андрюша и совершенно дикий Миша, не получивший мундира, ищущий фрака, бестолковой, шумный и эгоистичный.

   Благословляли мы с Ильей тут же в номере. Андрюша как во сне, растроганный, но не понимающий сам, почему он женится и как будет потом. Ольгу не пойму еще. Свадьба всегда страшна, таинственна и трогательна. Мне хотелось все время плакать.

   Обед у Кунов, проводы на вокзале, все подпившие. Лев Николаевич в полушубке приехал верхом на тульский вокзал. Публика окружила нас: Толстой и свадьба. Очень любопытно для всякого. Провожали до Ясенок; ехали оттуда с Таней в пролетке. Немного мело, снегу мало, лунно. Дома у Маши головная боль, уныло. Милая Дора, худой и любимый мною Лева, вялый Коля, Количка Ге, смелая Маруся. Но ничего, хорошо. Приехали с нами Дитерихсы. Лев Николаевич стал любить свою знаменитость. На вокзале он смотрел на публику с удовольствием, я это заметила. Он здоров, но что-то холодно с ним.

  

   9 января. Ясная Поляна.

   Весь день укладка в Ясной Поляне, уборка дома. Сидела с Левушкой во флигеле, очень люблю я эту крошку. - Тепло, тает и дождь. Снег почти сошел. У Льва Николаевича болит поясница, растирала ему вечером усиленно. Все идет та же работа над "Воскресением". Маше лучше, пробовала вставать.

  

   10 января

   Приехали скорым в Москву. Опять теснота в вагонах. Ехали: Лев Николаевич, я, Саша, Таня, Маруся Маклакова. Села к нам миленькая Мэри Болдырева (рожд. Черкасская). Очень дружно с Львом Николаевичем, просто, как я это люблю, без страха с моей стороны, без всяких придирок и задних мыслей с его стороны. Если б всегда так было! В Москву он поехал по-видимому легко и даже охотно.

   Читала дорогой комедию Зудермана "Тихий уголок". Нездоровится все время. Утомила меня дорога, укладка, раскладка, уборка дома, забота обо всех, - да и вообще вся ж_и_з_н_ь_ последнего времени была лихорадочная и утомительная.

  

   11 января

   Совсем расхворалась. Грипп, грудь все жжет, голова болит. У Льва Николаевича все болит поясница. Мы все так же дружны и спокойны.

  

   12 января

   Именины Тани. С 12 часов дня все гости, скучные, неинтересные. Шоколад, болтовня, бесконечное количество мальчиков - студентов, товарищей Миши и т. д. Здоровье все хуже. Ждала весь день С. И. - он не был; говорят, что он в Клину, занят с М. И. Чайковским постановкой балета П. И. Чайковского "Спящая красавица". Вечером Маша Колокольцева, Лиза Оболенская и пианист Игумнов, приехавший из Тифлиса. Он играл "Тарантеллу" и "Ноктюрн" Шопена, балладу Рубинштейна, Andante из сонаты Шуберта, Мендельсона что-то, но так вяло, что я не узнала его игры. Или я так была нездорова, что не могла слушать.

   Льва Николаевича мало видела сегодня. Он много писал писем и занимался своим писанием. Все жалуется на поясницу и я опять растирала его.

  

   13 января

   Миша приехал, рассказывал, как вчера в Эрмитаже и у Яра пьяные студенты, судейские, старики - и всякий народ, празднующий Татьянин день (праздник университета), плясали двести человек трепака. Как не совестно! Половину дня пролежала.

  

   14 января

   Льву Николаевичу хорошо и он пишет с утра, пьет чай и спокоен. Явился Александр Петрович и опять переписывает ему. Я рада, а то мне было бы слишком теперь трудно.

   Прекрасно провели вечер: Лев Николаевич читал нам вслух два рассказа Чехова: "Душечка" и другой, забыла заглавие - о самоубийце, очерк скорей. Пришел Игумнов (пианист) и отлично играл, все больше Шопена: баркароллу, балладу, ноктюрн, мазурку. Лучше всего исполнена была им прекрасная баркаролла.

  

   15 января

   Вечером пришли: М. И. Чайковский, две англичанки, Накашидзе, Гольденвейзер, Померанцев, Танеев. Он долго о чем-то говорил с Львом Николаевичем, так и не знаю о чем. Потом Лев Николаевич опять прочел отлично всем "Душечку" Чехова, и все очень смеялись. С С. И. не пришлось говорить, да и не то, когда много народу. Лев Николаевич относился к нему хорошо, слава богу.

  

   16 января

   Телеграмма от Суллержицкого, что он с духоборами благополучно прибыл в Канаду, что страна им понравилась и что их очень хорошо там приняли. Теперь Сережа наш должен прибыть туда через шесть дней. Жду его телеграммы с нетерпением, постоянно о нем думаю и даже гадаю.

   Была сегодня с Чайковским на репетиции балета Чайковского "Спящая красавица". Премилая музыка, великолепно поставлено, но я устарела для балета и мне стало скучно, и я уехала.

  

   17 января

   У Льва Николаевича был Мясоедов и смотритель тюремного замка в Бутырках, который дал ему очень много указаний по технической части тюремного дела, заключенных, их жизни и пр. - все это для "Воскресения".

  

   18 января

   Вчера написала число, сегодня не стоит писать дневник. Вечером гости: Болдыревы, Гольденвейзер, Накашидзе и один интересный - Б. Н. Чичерин. Он нам читал свою статью о напрасно обвиненных двух стариках-хлыстах в его местности, и на суде из многочисленных свидетелей отклонили его одного, хотя не имели права, и старик обвиненный был на службе лесником у Б. Н. Чичерина. К Льву Николаевичу приходил массажист в 8 часов вечера, и Л. Н. совестно как-будто.

   Опять приходил тюремный смотритель для сведений по тюрьме, пересыльных и пр.

  

   19 января

   С утра дела: вносила за Илью деньги в банк, уплатила кое-что. Лев Николаевич бодр и разговаривает с тюремным надзирателем. Голова болит.

  

   20 января

   Всю ночь не спала. Утром радостное известие - телеграмма от Сережи из Канады, что он благополучно прибыл с духоборами в Канаду, что умерло трое на корабле, один родился, и появилась оспа, вследствие чего карантин.

   Была на периодической выставке картин: Трубецкого скульптурные вещи очень талантливы. Премии за декадентские картины меня возмутили. Прекрасные есть пейзажи, и два женских портрета хороши: Морозовой и Муромцевой. Еще цветы полевые - прелестны.

   У Льва Николаевича были темные: Никифоров, Кутелева, акушерка, бывшая на голоде, какой-то Зонов, Ушаков...

  

   21 января

   Была на бельгийской выставке. Все как-то холодно, ничего не забирает, мало чувства, мало красок, мало страсти. Я стала любить пейзажи. Люблю иностранные выставки потому, что я точно съезжу в ту страну, откуда картины: видишь костюмы, дома, нравы, работы, игры - не говорю уже о видах. Сегодня меня поразил _з_а_м_о_к_ _В_а_л_ь_з_е_н_ на скале.

   Вечером был Танеев и играл. Это для меня высшее счастье теперь. Превосходно он сыграл фугу Баха, полонез Шопена: потом Rondo Бетховена, два вальса Шопена, Impromtu.

   Лев Николаевич ездил сегодня до обеда верхом, я очень беспокоилась, что он долго не возвращался. Вечером третий раз приходит массажист и делает ему массаж поясницы.

  

   22 января

   Сделала сегодня семь визитов, а вечером опять гости и гости. Страшно утомлена. Заходила к С. И. поблагодарить за вчерашнее удовольствие и узнать о его пальцах, которые он вчера сильно повредил, играя нам.

   Анненковы, молчаливый Ростовцев, милый Давыдов, жалкая Баратынская, студент Сухотин, Бутенев-реге, - а вообще висок болит невыносимо, и потому скучно, и я вяла, и тоска страшная на душе.

   От Андрюши доброе письмо, и Ольга приписывает. Пока они тихо счастливы. Что-то будет дальше!

   С Львом Николаевичем весь день не приходится общаться. С утра он пишет, потом гуляет, вечером уходил к Мише в лицей, потом гости, как стена, нас вечно разъединяют, и это скучно. Миша скучает, не спит в лицее, и я боюсь, что он там не удержится.

  

   23 января

   Тихо, уединенно проведенный день. И все успела: и почитать "Смерть и бессмертие в представлении греков", и поработать, и часа четыре на фортепиано поиграть, и с Львом Николаевичем посидеть, даже переписать ему немного с корректур поправленных. Весь вечер ни души не было, прелесть как хорошо! Таня возила Сашу на вечер танцовальный, и Миша ездил, - Миша Мамонов, трогательный, умный мальчик; я люблю детей, сама никогда не доросла до взрослых, и дети благодарные, незлобивые и любопытно-участливо смотрят на мир божий. Соня Мамонова гостит у нас, ее прекрасный характер и воспитание очень приятны в общении с ней.

  

   24 января

   10 градусов мороза, ясно. Утром неудачные визиты, вечером толпа гостей: Нарышкины, Ермолова, кн. Голицына, гр. Соллогуб, Стахович, Олсуфьев, мальчики, Свербеева и пр. - 30 человек всего. Я лежала от невралгии, и Таня меня подняла и позвала к гостям. Как-то, как-будто нечаянно, но очевидно Таня и устроила этот вечер с Соней Мамоновой. Лев Николаевич все время присутствовал, читал дамам вслух Чехова "Душечку", разговаривал оживленно со всеми. Патом Гольденвейзер играл сонату Моцарта и кое-что Шопена. Легли поздно, Миша меня позвал разговаривать о том, в силах ли он будет выдержать жизнь в лицейском пансионе. Я уверена, что он уйдет.

  

   25 января

   Весь день просидела дома. Но все посетители мешали делать что-либо. Пришли братья Олсуфьевы, читали "Воскресение", пили чай. Потом обедал Стахович. Он что-то мрачен. Таня ездила с Треповой смотреть "Чайку" Чехова.

   Болтала с девочками Толстыми, играла днем одна, вечером с Сашей, потом с Таней с фисгармонией. Был Б. Н. Чичерин и Страхов. Льву Николаевичу опять делали массаж; заехал доктор Усов его навестить. Пояснице легче, сам Л. Н. суетился очень, чтоб послать к своему "Воскресению" эпиграфы из Евангелия и просил меня написать об этом Марксу, в редакцию "Нивы".

   Ветер, мороз, костры на улице. Сегодня, сидя за обедом, упрекала себя, что не умею быть вполне счастлива. Был сегодня горячий разговор. Лев Николаевич говорил, что дорого иметь принципы и совершенствоваться духовно, а что поступки при этом могут быть слабые, вытекающие из страстей людских. А я говорила, что если можно при принципах грешить и падать нравственно, то на что мне их ставить вперед. Лучше без принципов иметь правильное внутреннее чувство, направляющее всегда волю в сторону того, что хорошо.

   Лев Николаевич говорил, что совершенствование духовное само приведет человека к хорошей жизни. А я говорила, что пока он себя совершенствует, он двадцать раз и больше поступит дурно. Лучше сразу значь, что хорошо, что дурно, и не грешить, не дожидаясь какого-то особенного совершенствования. Только очень порочным людям нужен этот долгий путь, а кто не порочен, тому легче, проще просто не падать и не грешить.

   Второй час ночи. Лев Николаевич зачем-то сейчас посылал к Маклакову и велел разогреть себе поесть. Сколько он всегда суеты вносит в жизнь, и сам того не замечает.

  

   26 января

   Переписывала поправленные корректуры "Воскресения" для Льва Николаевича, и мне был противен умышленный цинизм в описании православной службы. Например, что "священник протянул народу золоченое изображение креста, на котором _в_м_е_с_т_о_ _в_и_с_е_л_и_ц_ы_ был казнен Иисус Христос". Причастие он называет _о_к_р_о_ш_к_о_й_ в чашке. Все это задор, цинизм, грубое дразнение тех, кто в это верит, и мне это противно.

  

   29 января

   Те дни не помню: делали визиты с Таней, немного играла, тоска и забота о всех отсутствующих детях. Сегодня кроила, шила, очень устала. Думала о Сереже сыне и вспомнила, как он сочинил и мне играл свой романс "Мы встретились вновь после долгой разлуки..." и кончается строфа: "мы жали друг другу холодные руки, и плакали, плакали мы..." Знаю я, что он свое душевное состояние выразил и выплакал в этом романсе. Он _н_е_л_о_в_о_к, но глубок в своих чувствах, да и во всех своих способностях. Он не умел _в_о_с_п_о_л_ь_з_о_в_а_т_ь_с_я_ своими качествами. Мы, женщины, любим иногда и с мужьями играть в _р_о_м_а_н. Сентиментально погулять, пойти куда-нибудь, просто даже быть ласкаемыми духовно. Но этого от Толстых не дождешься. Сколько раз, когда сама чувствуешь прилив душевной нежности к мужу,- если, сохрани бог, ему это выразить, то он даст такой брезгливый отпор, что и стыдно и грустно станет за свое чувство. И сам ласкает только тогда, когда в _н_е_м_ проснется нежность,- но не та, увы!

   Утром была на репетиции, нашла удовольствие в пении Лавровской Баха. Она поет хорошо, и так мне по настроению было ее серьезное, немного мрачное пение, в пустой зале, никто и ничто не нарушало моего молчаливого одиночества.

   Вечером Лев Николаевич пошел с Дунаевым в баню, а я пошла к Масловым и часок посидела с Варварой Ивановной и Юлией Афанасьевной. Это мои две любимицы в их семье, участливые, добрые и умные.

  

   30 января

   С утра все шила: сначала кушак кучеру, потом себе юбку шелковую на машине. У Льва Николаевича был старик Солдатенков, привез ему денег 5 000 рублей серебром для духоборов. Мне очень не нравится это выпрашивание денег у богатых людей после того, как Л. Н. написал отрицательную статью о _д_е_н_ь_г_а_х, считая их _з_л_о_м_ и отрекаясь от них. Это все равно, что теперь, из духа противоречия, он бранит музыку, а М. И. Чайковский говорил мне, что есть письмо Льва Николаевича к Петру Ильичу Чайковскому, в котором он пишет, что признает музыку высшим искусством и дает ей в мире искусства _п_е_р_в_о_е_ место.

   Я часто про себя думаю: как не _с_т_ы_д_н_о_ Льву Николаевичу всю жизнь проводить в крайних противоречиях. [...] Все _и_д_е_й_н_о_ и все с целью. Главная же цель все _о_п_и_с_а_т_ь, как и летом, статья о голоде, превосходная. И, может быть, он и прав, всякому свой путь и свое дело.

   Была на днях в лицее, говорила с директором. Этот прекрасный человек (Георгиевский) относится к Мише лучше отца. Миша в хорошем настроении, но из пансиона опять вышел, приходящим, но принялся учиться. 12 градусов мороза, ясно, красиво, иней в саду на деревьях.

   Вечером завезла Мишу Мамонова в лицей и довольно неохотно поехала в симфонический концерт. Впечатление же и удовольствие от него было неожиданно очень большое. Это было пятисотое симфоническое собрание, играли то же, что в первом, при открытии этих симфонических концертов, под управлением Н. Рубинштейна. Четвертая симфония Бетховена и кантата Баха меня всю охватили и привели в восторг. С радостью я почувствовала, что, помимо всяких соображений, всяких человеческих влияний и отношений, музыка сама по себе, девственно и чисто, доставляет мне духовное наслаждение.

  

   31 января

   С утра гости. Савва Морозов с женой приезжал, Лев Николаевич продолжает, к моему неудовольствию, выпрашивать деньги духоборам у богатых купцов.

  

   1 февраля

   Лев Николаевич жалуется на поясницу, он, вопреки приказанию доктора, ездил опять верхом к Русанову и повредил больному органу. Обедал Юнге, дядя Костя. Вечером пришли Дунаев, Алмазов, студент Струменский, и опять все разговоры: о разоружении, о том, что искренен ли был государь, говоря о мире, о марксизме, о музыке. Я не скучала, говорили интересно и без раздражения. Е. Ф. Юнге - умная, талантливая, всем интересующаяся женщина.

  

   2 февраля

   Днем каталась на коньках с Сашей, Марусей и знакомыми. Как мне было легко и весело кататься! Обедали без Льва Николаевича, он теперь всегда опаздывает и обедает один. После обеда я села шить, позвала Льва Николаевича со мной посидеть, он сказал, что пойдет к себе читать. Мне почему-то стало ужасно грустно, и я заплакала. В сущности никто так не одинок, как я. С утра одна, обедаю одна, вечер одна. Поневоле будешь уходить в концерт и общаться с людьми, которые хоть поговорят серьезно и участливо со мной.

   Почувствовал ли Л. Н. мое огорченное сердце, не знаю, но он скоро сошел ко мне, но у меня сидела Анненкова.

   Чудесный концерт чехов.

  

   3 февраля

   Много ходила без толку, с тревогой в душе. К обеду радость - получено письмо от Сережи из Канады. У них на пароходе оказалась оспа; духоборов с Сережей ссадили на 19 дней на маленький остров и карантин теперь. О себе мало он пишет; но видно устал, утомлен от роли переводчика, от морской болезни, заботы и пр.

   Вечером экстренное симфоническое, знаменитый и крайне противный пианист Падеревский. Был С. И. Прочла Микулич (Веселитской) "Встреча с знаменитостью", воспоминания ее о Достоевском, и очень хорошо.

  

   4 февраля

   С утра суета: заехала милая Маня Стахович, потом пришла с фотографией А. И. Маслова, снимала картинки евангельского содержания, которые нам принес Бутенев, какого-то князя Гагарина иллюстрация Евангелия, очень хорошая. Потом долго возилась с испорченным аппаратом, снимала Анну Ивановну; тепло, вода, 4 градуса тепла, мы снимали в саду, на воздухе.

   Пришла Маруся, переписывала Льву Николаевичу. Миша дома, говорил о тошноте, в лицей не пошел. Обедали Анненкова и Сергеенко. Поехала вечером опять чехов слушать. Прекрасно играли, но хорош был только квартет Бетховена. Встретились с С. И., где шубы снимают. Неприятный разговор о том, что вчера вечером он шел, потом ехал с M. H. Муромцевой, и рассказ об этом с каким-то глупым смехом. Меня взорвало: какое мне до этого дело! Я очень была строга и брезглива к ним, и он это понял, сконфузился и ушел. А что-то екнуло в сердце, и это досадно, досадно на себя.

   Дома застала Льва Николаевича стоящим у стола чайного, длинного, в зале накрытого, и вдруг приехавших из Самарской губернии молокам. Дунаев, Анненкова, Горбунов, Накашидзе, еще крестьянин какой-то, все пили чай, и Лев Николаевич что-то толковал им об Евангелии Иоанна, и до меня шла беседа религиозная.

   Не понимаю религиозных разговоров; они нарушают мое высокое, не выразимое никакими словами отношение к богу. Как нет определенного понятия о вечности, о беспредельности, о будущей жизни,- этого не расскажешь никакими словами, так нет и слов для выражения моего отношения, моих чувств к отвлеченному, неопределимому, беспредельному божеству и вечной моей жизни в боге.

   А церковь, а обряды, образа - все это мне не мешает; это то, среди чего я с детства привычна вращаться, когда душа моя настроена к богу, и мне бывает хорошо и в церкви, и во время говенья, и я люблю маленький образок Иверской божьей матери, который всегда висит над моей кроватью и которым тетенька Татьяна Александровна благословила Льва Николаевича, когда он ехал на войну.

   Молокане ночуют у нас, и мне неприятно.

  

   5 февраля

   Скучнейший концерт Падеревского, утром визиты, фотография Анны Ивановны Масловой. Разговор интересный с Сафоновым и Скрябиным о музыке. Мучительная тоска весь день; не могу примириться с тем разрывом, который я сама устроила с С. И. Не спала всю ночь.

  

   7-27 февраля

   Двадцать дней я не писала дневника, и как всегда это бывает, тут-то и было много событий, впечатлений и значительных минут. 7-го утром получила из Киева от Веры Кузминской телеграмму: "Воспаление легких, мама плоха". В понедельник утром я уехала в Киев. А в воскресенье Гольденвейзер, Алмазов и Сац играли 3-е трио Бетховена, сонату Грига, молодая Вера Алмазова пела, была Л. И. Веселитская, Анненкова и вообще гости, что было крайне тяжело. В Киеве застала сестру Таню с ползучим воспалением обоих легких, слабую, с воспаленным лицом, красивую, страдающую и обрадованную мне. Описывать ее болезнь, мое влияние духовное на нее, мои чувства ужаса потерять лучшего друга и мое _о_т_к_р_ы_т_и_е_ неожиданное, _ч_т_о_ _т_а_к_о_е_ _с_м_е_р_т_ь? Все это я не буду. Верно описать свои чувства и мысли - можно только непосредственно, и это написано в моих письмах.

   Вернулась я в Москву 19-го. Заезжала в Ясную Поляну заглянуть в Левино симпатичное мне гнездышко с Дорой и Левушкой, и взглянуть на Ясную Поляну, всегда мне дорогую и красивую.

   В Москве застала всех здоровыми. Лев Николаевич сейчас же до слез огорчил меня, сказав: "Вот хорошо, ты приехала, я теперь поеду к Олсуфьевым". Усталая и измученная киевской поездкой, я не удержалась и расплакалась. - "А я-то радовалась пожить с тобой теперь спокойно!" Он испугался моим слезам и стал говорить, что ему, разумеется, тоже радостно быть со мной, что он не уедет, и пока не уехал. Таня дочь жалка мне до боли. Все спринцует свой нос через пробитое отверстие выдернутых зубов. Это угнетает ее дух. От Сережи интересные письма о жизни с духоборами в карантине. Еще их не пустили в Канаду.

   Живет у нас художник, ничтожный французик, совершенно бесполезный; пустили его жить без меня. Фамилия его m-r Sinet.

   Видела С. И. у Масловых случайно. С ним опять дружно и хорошо.

  

   10 марта

   И опять давно не писала. 28 февраля я заболела инфлуэнцой, слегла в постель и пролежала восемь дней. Болезнь осложнилась воспалением верхушки левого легкого.

   Что было интересного - кажется, ничего. В три часа ночи раз Левочка побежал сам за доктором П. С. Усовым. У меня был очень сильный жар, и я задыхалась. И мне приятно было, что Левочка испугался и дорожит мною. - Саша была неловко заботлива и нежна. Маруся Маклакова ловко, решительно и самоотверженно ходила за мной и ночевала две ночи.

   Лев Николаевич ежедневно ездит на Мясницкую в мастерскую Трубецкого, который одновременно лепит его и верхом на чужой лошади и маленькую статуэтку. Это утомительно, и я удивляюсь, что он соглашается позировать.- По утрам все пишет свое "Воскресение". Он здоров и бодр; все так же упрямо и молча ест свой завтрак один, в два часа, и обед тоже один, около 6 ¥ часов и даже в 7. Мы его никогда не видим, повар улавливает моменты, когда г_р_а_ф_у кушать подать, и люди никогда не знают покоя и досуга.

   Приходили сегодня три барышни, желающие ехать помогать лично голодающим в Самарской губернии, и Лев Николаевич им дал письмо к Пругавину. Была из Винипега телеграмма от Сережи, просящего денег для духоборов в Канаде. А Лев Николаевич деньги пожертвованные послал уже Черткову для переселения кипрских духоборов, тоже в Канаду. Мои все симпатии на стороне голодных русских и казанских татар, умирающих от цинги, голода, пухнущих и страдающих; им бы надо побольше помощи, а не духоборам, которые _с_а_м_и_ себе сделали трудной жизнь.

  

   11 марта - по 21 июня

   11 марта обморок в симфоническом концерте. Слегла до 8 апреля. И потом все ложилась и была долго слаба. Собственно здорова я и не была с самого приезда из Киева. 27 февраля совсем свалилась инфлуэнцой, потом через силу ходила и опять слегла.

  

   21 июня

   Три почти месяца не писала дневника. Я не жила это время, я болела и душой и телом. Доктора говорили про _о_с_л_а_б_л_е_н_и_е_ _д_е_я_т_е_л_ь_н_о_с_т_и_ _с_е_р_д_ц_а; пульс иногда был в минуту 48, я угасала и чувствовала тихую радость от этого медленного ухождения из жизни. Много было любви, участия ко мне всей семьи и друзей, и знакомых во время моей болезни. Но я не умерла: бог велел еще жить. Для чего?.. Посмотрим.

   Вспоминаю, что было значительного во все эти три месяца? Да ничего особенного. Сережа благополучно вернулся из Канады, и это была радость. Было чудесных три концерта под управлением Никиша, [дирижера] филармонического берлинского концерта - и это было огромное удовольствие.

   14 мая Лев Николаевич переехал в деревню, то есть поехал с Таней в Пирогово, а 19-го в Ясную. Я с Сашей переехала в Ясную Поляну 18 мая. 20 мая уехала в Вену бедная Таня с Марусей; в Вене Hajek ей делал операцию, она очень страдала, а я о ней вдвое.

   30 мая уехал Лева с Дорой и Левушкой в Швецию. Живем в Ясной с Андрюшей и его женой Ольгой; с Сашей и мисс Вельш; Ник. Ник. Ге, который непрерывно переписывает для Льва Николаевича "Воскресение", и Мишей с его учителем, студентом-мальчиком, по фамилии Архангельский.

   Заезжал из Москвы С. И. и Лавровская. С. И. играл мою любимую сонату Бетховена, D-moll, и ноктюрн Шопена с шестью диэзами - все подобрал мое любимое,- и еще кое-что; а на другой день свой новый квартет, и интересно его растолковывал сыну моему Сереже. Только и было радости.

   А потом заболел Лев Николаевич желудком, очень страдал целый день, 14 июня, и до сих пор не справится.

   Холодное, дождливое лето.

   Лев Николаевич очень однообразно живет, работая по утрам над "Воскресением", посылая готовое к Марксу в "Ниву", поправляя то корректуры, то рукопись. Он пьет Эмс, худ, тих и постарел в нынешнем году.

   Отношения наши очень хорошие: тихие, участливые друг к другу, без упреков, без придирок,- если б всегда они были таковы! Хотя иногда мне грустна некоторая чуждость и безучастие.

   Вчера было мне тяжелое впечатление от следующего события: Лев Николаевич отдал одному самоучке крестьянину переплетать книги. В одной из них оказалось забытое письмо. Смотрю, на конверте синем рукою Л. Н. написано что-то, а конверт запечатан. Читаю и ужасаюсь: он пишет на конверте ко мне, что он решил лишить себя жизни, потому что видит, что я его не люблю, что я люблю другого, что он этого пережить не может... Я хотела открыть конверт и прочесть письмо, он его силой вырвал у мена из рук и разорвал в мелкие куски.

   Оказалось, что он ревновал меня к Т... до такого безумия, что хотел убить себя. Бедный, милый! Разве я могла любить кого-нибудь больше его? И сколько я пережила этой безумной ревности в своей жизни! Сколького я лишилась из-за нее! И отношений с лучшими людьми, и путешествий, и развития, и всего, что интересно, дорого и содержательно.

   Третьего дня опять был обморок. Жду и приветствую тебя, смерть,- не чувствую в ней никакого предела. Жду ее, как смену одного момента (наша земная жизнь) вечности на другой; и этот другой _л_ю_б_о_п_ы_т_е_н, как сказал мне мой друг.

   Душа моя изболела от раздвоения. В ней столько накопилось тоски, раскаяния и желания любви и жизни другой, что выдержать долго такое напряжение трудно.

   "Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне".

   Жарко, сегодня купалась в первый раз.

  

   26 июня

   Еще одно предостережение. Вчера несколько раз меня душило, и к вечеру и ночи такой сделался припадок задушения, что с трудом выносила страдания. Главное, жутко и независимо от себя бурные явления икоты, зевоты, давишься, хватаешь воздух, - а дыханья нет и нет. Потом прошло. Причин было довольно: письмо о самоубийстве Льва Николаевича, Миша третьего дня вечером излил целый поток упреков за _н_е_с_о_ч_у_в_с_т_в_и_е_ ему и _н_е_п_о_н_и_м_а_н_и_е_ его.

   Все, что у меня было любви материнской, энергии, уменья - все я употребила, и ничего не сделала. Видно, я _н_е_ _с_у_м_е_л_а, а не _н_е_ _х_о_т_е_л_а.

   И то, что я не умела воспитать детей (вышедшей замуж девочкой и запертая на 18 лет в деревне), меня часто мучает.

   Вчера, играя "Вариации" Бетховена, я вспомнила, как Андрюша на днях полушутя сказал: "Мама, поучи меня музыке, опять подзатыльнички будешь давать"... И вспомнив это, мне стало невыносимо грустно. Теперь, если б у меня были дети, я не могла бы их пальцем тронуть, так я умиляюсь детьми; а молодая я преследовала _ц_е_л_ь, дети были и ленивы и упрямы, с ними трудно было, а так хотелось всему и побольше их научить, а дела всякого много, время идет даром, все это волновало, и я теряла терпенье я хлопала их, хоть слегка - мать вреда и боли большой никогда не причинит, - но все же они это только и помнят, и мне захотелось вдруг сказать: "Простите меня, мои дети, я жалею, что хлопала вас по вашим нежным детским затылочкам; теперь я не могла бы этого делать, да поздно!"

   Собираюсь сегодня к старшим сыновьям и к внукам. Если в дороге умру - опять приветствую тебя, смерть, я совсем готова к ней. А что-то меня заткнуло, дыханья нет совсем и жутко только физически.

   Лев Николаевич запнулся на месте суда в Сенате в своем "Воскресении" и очень желал бы кого-нибудь расспросить о заседаниях в Сенате, и шутя всем говорит: "найдите мне сенатора". Льва Николаевича точно нет: он живет один, весь в своем деле. Гуляет один, сидит один, приходит в половине обеда или ужина только поесть и опять исчезает. Видно все время, что работает мысль; и это его стало очень утомлять. Он переработал, и я ему советовала сделать перерыв. Хотя его желудочное здоровье лучше, но он очень похудел, одряхлел и ослаб за эту болезнь. Пьет Эмс и все трет себе живот, помешался на массаже; и, действительно, это вызывает отделение огромного скопления газов. Вчера он в первый раз купался.

  

   4 октября

   Рожденье Тани, она поехала вчера в Москву, куда проехал и Сухотин, и опять она хочет решить окончательно: выйти или не выйти за него замуж. Бедная! прожила до 35 лет, блестящая, умная, любимая всеми, талантливая, веселая - и не нашла счастья. Очень она стала жалка: худа, бледна, нервна. В Вене лечение ее не принесло, по-моему, никаких результатов. Все опять приходится промывать через зубное отверстие в нос и лоб, и общее состояние плохо.

   Живут у нас уже более двух недель внуки Ильичи, и мы на них радуемся и умиляемся. Да, внуки милы,- но это не _с_в_о_и_ дети! Не поднимается уже в сердце та материнская, _б_о_л_ь_н_а_я_ любов