Толстая Софья Андреевна - Дневники (1897-1909)

чительно скучно. Льва Николаевича я почти не вижу, он все один в своем кабинете, пишет без конца письма во все стороны и ткет усердно паутину своей будущей славы, так как эти письма будут составлять огромные тома. - Я на днях читала его письмо к сектанту и ужаснулась _ф_а_л_ь_ш_и тона этого письма. Дневник он уже неохотно пишет, он знает, что я могу его прочесть, а письма разлетаются по всему миру, а дома копируются дочерями.

   Он очень осунулся, похудел и присмирел.

   Он нашел, что доктор Вестерлунд и мужик немецкий, и буржуазен, и туп, и отстал на 30 лет в медицине; а не видел он доброты этого доктора, его самоотверженную жизнь на пользу человечества, его желание помочь каждой бабе, каждому встречному; его заботу о жене, о дочери, его бескорыстность.

  

   29 июня

   Льву Николаевичу равномерно, потихоньку - но лучше. Сегодня он гулял, принес букет васильков. Пишет все письма целыми днями.

  

   1 июля

   Приехала Анненкова, были сегодня в Овсянникове. Там сидели у Марьи Александровны и потом у Горбуновых. У Марьи Александровны над ее постелью висит большой портрет Льва Николаевича. Она фанатичка его мыслей и по-женски все-таки в него влюблена, и потому может выносить такую суровую рабочую жизнь. Без этого она давно бы умерла, так слаб ее организм, так она худа. Я ее люблю за ее пылкую природу. Анненкова спокойная и добрая по природе.

   Своей жизнью я очень недовольна: проходят дни в болтовне (в сущности для меня скучной), в мелких делах раздачи лекарств, денег, забот о еде, хозяйстве, дел по книгам и имениям, - без мысли, без чтения, без искусства, без настоящего дела, которое могло бы иметь благотворные последствия...

   Приехали к Мише Бобринский Лев и Бутенев, в коляске, тройкой: один как-будто много выпил, другой курил толстые сигары, и Льву Николаевичу это было и жалко и смешно.

   Приехал несимпатичный еврей Левенфельд, написавший и продолжающий писать вторую часть биографии Льва Николаевича.

   Видеть очень хотела бы сына Сережу; Таня на время от нас ушла сердцем, но и она вернется. Мои двое старших детей - мои любимые. Они друзья моей всей почти замужней жизни и моей молодости.

  

   2 июля

   Читали драму Тани: очень _у_м_н_о, но безжизненно, - ни в кого не веришь и никого в этой драме не любишь.

   Вечером разговоры с Левенфельдом. Он мне рассказывал об "Этическом обществе" в Берлине. Полный атеизм, забота о материальном благосостоянии людей. Забота эта хороша бы была, если б она получила широкое, всемирное распространение, но почему при этом им помешала вера в бога? Без мысли о боге я бы утратила всякую способность что-либо понять и что-либо любить. Мне нужна эта идея бога и вечности.

  

   4 июля

   Третьего дня просидела до трех часов ночи и писала с удовольствием свою повесть: "Песня без слов". Вчера часа три играла на фортепиано, сегодня тоже. Вспомнила сегодня о романсах Танеева, потому что Саша по дороге в купальню их все напевала, я взяла их разбирать.

   Непростительно тоскую и везде слышу запах трупа, и это мучительно. Только музыка меня спасает от тоски и от запаха этого.

  

   5 июля

   Прекрасная прогулка с Л. Н., Дунаевым, Анненковой и тремя барышнями чужими, по Горелой Поляне, Засекой, под мост на шоссе, опять Засекой, Козловкой и домой. Ясный, красивый вечер. Все больна Таня, и все сердце болит, пойдешь, сидишь с ней и думаешь: "Неужели скоро мы расстанемся навсегда?"

  

   6 июля

   Дождь, холод; Таня все лежит от болей в животе. Прошлась по саду, нарвала для Тани чудесный букет. Поиграла часа два с половиной, но плохо. Весь день поправляла корректуры. Много мне беготни и мелких, скучных дел: документы надо посылать в Управу; жалованье людям, грибы, малину покупать; больных лечить; нищим подавать; обед и ужин заказывать; с Дорой и внуком посидеть; работы девушкам раздать; переписать бы следовало эти дни Льву Николаевичу, а тут пропасть корректур. За Таней походить, а она упрямится лекарство принимать.

  

   12 июля

   Уехала из дому по гостям. Первое - заехала к дочери Маше, и измучилось душой, глядя на нее. Сгорбленная, слабая, худая, как скелет, нервная, с всегда готовыми слезами. Жизнь крайне бедная, еда отвратительная.

  

   13 июля

   Рано утром приехала в Селище, к Масловым. Федор Иванович меня встретил на станции, вся семья была вставши и встречала меня, и С. И. тоже. Прелестные места, Брянские леса, ключи, речка Навля, все это широко, красиво, особенно сосновые с дубом леса. Ходили всюду с Анной Ивановной. Вечером читали "О голоде", прекрасную статью Льва Николаевича, всем очень понравившуюся. С. И. исполнил мою мечту, сыграл мне As-dur-ый полонез Шопена, и еще два раза. Два же раза он сыграл Шуберта "Morgenstandchen" и что-то Генделя. Какое было наслаждение его слушать! - Сам он у Масловых мне не понравился: какая-то и внешняя и внутренняя распущенность в привычной с детства обстановке людей, уже состарившихся, и природы приглядевшейся. - На другой день, 14-го, ездили все в лес, фотографировали меня в дупле одной из вековых лип, вечером занимались с Анной Ивановной фотографией и рано разошлись.

  

   15 июля

   С утра рано все встали, Анна Ивановна проводила меня в карете до станции Навля, и вечером поздно меня встретила в Киеве сестра Таня. Ночевали с ней в городе, утром на извозчике приехали в Китаев.

  

   16 июля

   Ласковый прием у Кузминских: хорошенькая, благоустроенная дачка, милые мальчики, радушный хозяин Саша и любимая, горячо, глубоко любимая сестра Таня. При виде Митички сердце больно перевернулось: это был друг, ровесник и первый товарищ детства покойного Ванички. И Митя уже большой, десятилетний мальчик, а Ванички нет!

   Ходили гулять в Китаевский лес: вековые сосны, дубы старые, горы, монастыри... Ходили с Сашей, Верой и Митей и Володька мальчик. Купались в пруду монастырском, пили чай, лазили по горам. Хорошо быть в гостях, все ново, забот никаких...

  

   17, 18, 19, 20 июля

   Жила все дни у Кузминских. Был пикник с дачниками на остров Днепра; ходили все в народный театр в Китаеве. Купались в Днепре. 20-го были с сестрой Таней в самом Киеве, смотрели Владимирский собор. Лучшая там картина "Воскрешение Лазаря" Сведомского. Картины Васнецова - особенно крещение Владимира и крещение народа - ниже всякой критики. Вообще отсутствие изящества форм поражает всюду. Например, ноги Евы в раю, когда ее соблазняет змий, - это что-то ужасное.

   Прелестно место, где стоит памятник Владимиру, и вид на Днепр вниз очень хорош. Вообще памятники древние, например, Богдану Хмельницкому в Киеве же, насколько лучше новых, как, например, безобразный памятник Пирогову на Девичьем поле.

   Еще ходили в пещеры. Я на этот раз решилась, и как вдруг заробела, когда мы прошли несколько этого безвоздушного, темного, подземельного пространства, откуда не было уже возможности поворота, и которое освещалось только теми свечами, которые были в наших руках. И пришло мне в голову, что дьявол мне заграждает путь, а монах, водивший нас, в то же время мне сказал: "Чего вы, матушка, заробели, тут жили люди, а вы пройти боитесь. Вот церковь, молитесь". И я стала машинально креститься и стала твердить слова молитвы, и действительно страх вдруг совсем прошел и я уже шла с интересом. Поразительны круглые окошечки в замуравленные пещерные комнатки, куда добровольно замуравливали себя святые люди, которым пищу подавали в эти окошечки раз в день и которые и умерли в этих затворах - живых могилах.

   Семья сестры моей, Кузминской, произвела на меня самое отрадное впечатление. Позавидовала я одному, что отец так заботится о сыновьях и вместе с тем так с ними дружен. Вот уж исполняют поговорку: служба службой, дружба дружбой. Кроме того, обоюдная заботливость у супругов тоже очень трогательна.

   Из Киева я уговорила сестру Таню ехать со мной в Ясную, и это была мне огромная радость.

  

   22, 23, 24, 25 июля

   Утром рано приехали с сестрой Таней в Тулу 22-го: дождь шел, свежо, лошади не высланы. Взяли извозчика, приехали - и тут начались неприятности: целый ряд неприятностей от Л. Н., что я заехала к Масловым и видела там С. И. А между тем, уезжая, я спросила Л. Н.: если ему неприятно, то я не заеду. Я, прощаясь, нагнулась к нему, сонному, поцеловала его и просто, откровенно сделала ему этот вопрос. А он не просто, зло и не откровенно в первый еще раз сказал: "Отчего же, разумеется, заезжай", а второй раз сказал: "Это твое дело".

   У преддверья пещер в Киеве, на стене написана огромная картина, изображающая сорок мытарств, через которые перешла душа умершей святой Феодоры. Изображены вперемежку: группа двух ангелов с душой Феодоры в виде девочки в белом одеянии, с группой дьяволов во всех возможных безобразных позах. И дьяволы эти - все сорок групп - изображают сорок грехов, подписанных по-славянски под этими группами чертей.

   Так вот Л. Н. все эти сорок грехов, наверно, приписал мне да эти три-четыре дня, которые он меня бранил.

   Наверху этой картины изображена уже одни душа, т. е. одна девочка в белом одеяниям, упавшая ниц на ступенях возвышения, на котором изображен Христос, сидящий с апостолами. Далее врата рая - и, наконец, сам рай в виде сада. Целая поэма, очень интересная, воображаю, для народа особенно.

   Потом стало у нас тише. Я старалась, чтоб не отравить сестре ее пребывание в Ясной. Мы с ней много разговаривали, и она меня осуждала за мое пристрастие и к С. И., и к музыке, и за то, что огорчаю мужа.

   Трудно мне покорить свою душу требованиям мужа, но надо стараться.

  

   28 июля

   Свезла в Ясенки сестру Таню. Она уехала в Киев, кажется, довольная своим пребыванием в Ясной. Мы, если можно, стали еще дружней. Я осиротела - а прильнуть не к кому.

   Ходила одна по лесу, купалась и плакала. К ночи опять начались разговоры о ревности и опять крик, брань, упреки. Нервы не вынесли, какой-то, держащий в мозгу равновесие, клапан соскочил, и я потеряла самообладание. Со мной сделался страшный нервный припадок, я вся тряслась, рыдала, заговаривалась, пугалась. Не помню хорошенько, что со мной было, но кончилось какой-то окоченелостью.

  

   29, 30 июля

   Пролежала полтора суток в постели, без еды, без света в темной комнате, без мысли, без чувства, без любви и ненависти, и испытала могильную тишину, безжизненность и мрачность. Ко мне заходили все, но я никого не любила, ни о чем не жалела, ничего не желала, кроме смерти.

   Сейчас толкнула стол, и на пол упал портрет Льва Николаевича. Так-то я этим дневником свергаю его с пьедестала, который он всю жизнь старательно себе воздвигал.

  

   31 июля

   Лев Николаевич уехал верхом за 35 верст в Пирогово к брату Сергею Николаевичу.

  

   1, 2 августа

   Чувствую радость одиночества и комфорта жизни с каким-то небывалым еще во мне ощущением.

  

   3 августа

   Вчера и третьего дня усиленно переписывала повесть Л. Н. "Отец Сергий", высокого стиля художественное произведение, еще не оконченное, но хорошо задуманное. Тут есть мысль из "Жития святых", как один святой искал бога и нашел его в самоотверженной в труде и работе, самой заурядной, но смиренной женщине. Так я здесь, отец Сергий, гордый, прошедший все перипетии жизни, монах, нашел бога в Пашеньке, уже старой женщине, знакомой еще в детстве и ведущей трудовую для семьи жизнь на старости лет.

   Есть и фальшь в этой повести: это конец - в Сибири. Надеюсь, что так не останется. Очень уж все хорошо задумано и построено.

   Писала вчера с половины второго до пяти часов утра, ночь всю пропереписывала, стало светло и голова кружилась, но я все кончила и Л. Н., приехав, может работать над этой повестью.

   Он хочет сразу написать и напечатать три повести: "Хаджи-Мурат", "Воскресение" и "Отец Сергий", и все это как можно дороже продать в России и за границей, и весь сбор денежный отдать на переселение духоборов.

   Это обидно для нас, для его семьи, лучше бы Илюше сыну и Маше помог; они очень бедствуют. Кстати, два духобора сюда приехали, и я их должна скрывать в павильоне, и мне это крайне неприятно.

   Ветер, сухо, ясно и красиво.

   Сидела у Доры, вникала в маленького Льва, внука. Пропало во мне это непосредственное, животное почти, страстное чувство к маленьким детям, и в внуках я только люблю _м_е_ч_т_у_ будущего и продолжение нашей жизни.

  

   5 августа

   Вчера переписывала статью Л. Н. Все то же _о_т_р_и_ц_а_н_и_е_ всего на свете, и под предлогом христианских чувств - полный социализм.

   Сегодня с утра была в Туле: столько было дела в чертежной, у нотариуса, искала учителя Мише, покупки, дела в банке и управе. Я так устала, что шаталась на ногах. Мечтала дома отдохнуть, и вдруг толпы гостей: Сергеенко, две барышни Дидрихс, сестра Лиза с дочерью и гувернанткой, Зветинцева с дочерью Волхонской и князем Черкасским, мальчики, - ужинали неожиданно все, и я заробела. Еще приехал Гольденвейзер и играл вечером Шопена, я поднялись во мне опять все музыкальные чувства, то прекрасное настроение и возбуждение, которым я жила эти два года.

   Шум, крик, безумие молодого веселья. Очень устала. А Л. Н. весел, тоже возбужден и радуется и гостям, и балалайке Миши Кузминского, и болтовне княгини Волхонской, и всему, что составляет развлечение жизни.

  

   11 августа

   Третий день больна: и все члены ломит, и голова болит, и желудок, и грудь заложило. Не сплю совсем и не ем ничего.

   Вчера среди дня встала с постели, мне совестно было валяться больной без дела, и через силу почти переписала всю статью Льву Николаевичу. Он же работает над "Воскресением" - ненавистной мне повестью. Может быть, он ее исправит.

   Тут Горбунов, Гольденвейзер, приехал Орлов-Давыдов, которого Л. Н. ждал; я сидела на балконе, хотела воздухом подышать, но страшно слаба; а Л. Н. вдруг уходит спать и мне оставляет на полтора часа гостя.

   Я сказала, что пойду лягу, а графа пусть Л. Н. проводит к молодежи. И действительно у меня сил нет болтать с гостями, которых я вижу в первый раз и которые приезжают не ко мне, а к писателю Льву Толстому.

   Неприятное известие о том, что цензура арестовала последний, только что напечатанный мною том дорогого издания. Без хлопот не обойдется. Написала в Петербург Соловьеву, главному цензору.

  

   19 августа

   Пролежала в постели больная до вчерашнего дня, и то едва встала. Был сильный жар, боли в животе, расстройство кишечное с кровью. Все это время смутно пролетело в памяти. Очень все ласково за мной ходили, постоянно были со мной, предупреждали все мои желания, жалели меня. Был день, когда и думала, что я умираю, но я этому была рада. Но вот встала и опять в водовороте жизни с ее требованиями, заботами, горем и трудностью разрешения неразрешимых вопросов.

   Читаю интересную книгу "Le Reveil de l'Ame". Прочла еще книгу Anatole France: "La Buche" и "La fille de Clementine". Я не скучала болезнью, хорошо было сосредоточенное одиночество, много мыслей и отсутствие забот материальных.

   Чудесная, ясная погода, лунные ночи, пропасть цветов; вообще хорошо бы, если б не люди и их злоба, пороки, соблазны, ревность, лень и т. д.

   До умиления радовалась сегодня красоте природы и погоды и жалела, что слаба и не могу ни купаться, ни гулять, ни радоваться активно. Приехал М. О. Меншиков. Миша увлечен фотографией, чему я очень рада. Андрюша писал отказ выдуманной кавказской невесте и очень этим озабочен. Таня у Олсуфьевых и в Москве. Л. Н. ездил верхом в Засеку и хотел узнать о мясоедовских погорелых, но его не пропустили через полотно железной дороги по случаю проезда государя, бывшего ib Москве на открытии памятника Александру II.

   Играла с Сашей в четыре руки симфонию Гайдна, очень плохо она разбирает. Поправляла статью немецкую Левенфельда о его вторичной поездке в Ясную Поляну и копировала Мишины фотографии. Болит под ложкой.

  

   21 августа

   Стараюсь после болезни войти в жизнь, но ничто не интересует. Готовимся к 28-му, не знаю, сколько будет гостей, и это хуже всего. Поиграла сегодня немного на фортепиано, и знакомое, столь любимое мною успокоение нерв и души так хорошо вспомнилось, и вспомнилось все то, что дала мне музыка эти года. - Красота лета, лунных ночей, цветов - все это грустно действует своим неудержимо-быстрым течением и несомненным ходом к осени, холоду и зиме. Гулять еще не в силах, купаться нельзя. Лев Николаевич ездил далеко верхом, в Мясоедово, вчера его не пропустили через железную дорогу, ждали проезда царя.

   Маленький внук Лев захворал свинкой, был Руднев. Андрюша гриппом болен. Миша увлечен фотографией.

   Меншиков прожил несколько дней, но разговоров мало от него было интересных на этот раз. Сегодня он Маше говорил, что не одобряет того, что Л. Н. начал усиленно выпрашивать у богачей деньги для помощи духоборам. А я вообще никогда не могла понять, как можно жить, писать и говорить всегда так противоречиво, как это делает Л. Н.

   Третьего дня ему лошадь наступила на ногу. Как он испугался вечером боли, как охал, не спал, растирал, клал компрессы, смотрел температуру - видно, очень испугался, а вышло ровно ничего, он уже опять бодро бегает и ездит верхом.

  

   22 августа

   Мое рождение, мне 54 года. Таня, Маша и Саша сделали мне подарки: Таня и Саша свои работы, что приятно, а Маша купила столик, что неприятно, я знаю, что у ней денег нет, и мне жаль, что она их тратит на ненужные мне вещи. Но, может быть, чувства ее были хорошие. Она плоха все: то голова, то под ложечкой болит, то матка, то еще что... Прислушивается к своему телу, просто _н_е_в_р_а_с_т_е_н_и_я.

   Тут Зося и Маня Стахович, милые, живые девушки. Приехала утром Вера Кузминская, потом к вечеру моя золовка, Марья Николаевна. Обедали у нас Дора и Лева, и рождение вышло довольно торжественно. Когда все ушли гулять к Ферре в Судаково, я пошла подстричь молодые плодовые деревья, потом часа два поиграла, одна, в мастерской. Л. Н. вечером был очень оживлен и блестящ, рассказывая всем, как бы задавая всякому темы для повестей: Мать, Купон, Кузмич-Александр I, и другие. - Тепло, ясно. Миша нас фотографировал, и меня с большим букетом.

  

   24 августа

   Ветер, дождь, холод, все дома, много было разговоров. Всех интересует объявленное русским царем желание всемирного разоружения и мира. Л. Н. даже получил из Америки от "World" запрос о его мнении, и он отвечал, что это пока _с_л_о_в_а, а что прежде надо уничтожить подати, воинскую повинность и многое другое. А я думаю, что надо воспитать несколько поколений с отвращением к войне, чтоб она исчезла.

   Приезжал мюнхенский профессор, румяный, коренастый немец. Приехал от духоборов Суллержицкий и едет в Англию за сведениями, а те, т.-е. духоборы, 7000 человек, ждут в Батуме на берегу моря решения, от кого же? От Черткова - куда им ехать. Все это легкомысленно, страшно и нехорошо.

   Л. Н. много беседовал с немцем. Он пишет свое "Воскресение", и ему переписывает очень кстати явившийся Александр Петрович.

   Я очень озабочена приближающимся днем рожденья Льва Николаевича, боюсь множества народа и хлопот. Волнует меня и мой переезд в Москву: мне жаль нарушать жизнь тихую в Ясной, и страшно за Т[анеевс]кие истории.

  

   26, 27 августа

   В Туле с золовкой Марьей Николаевной весь день. Покупки провизии, сенников, посуды и т. д. для приезда.

   Приехали опять духоборы; все чего-то ждут извне, каких-то милостей царя по их прошению, а вместе с тем помощи от Льва Николаевича. Выходит все это очень странно и бессмысленно, ибо помощь одного исключает помощь, участие другого.

  

   Как прошел день 28 августа 1898 г.

   Льву Николаевичу минуло 70 лет. С утра, еще в постели я поздравила его, и он имел вид имениннике. Собралась вся семья с женами и детьми, отсутствовала только жена Сережи - Маня с сыном, да меньшие мальчики Ильи - Андрюша и Илюша. Приехали в гости: Потапенко, Сергеенко, князь Волховский. Мих. Стахович, Миташа Оболенский, князь Ухтомский, Муромцева с Гольденвейзером и пр., и пр. Обедали около сорока человек; П. В. Преображенский начал, было, пить белым вином за здоровье Льва Николаевича и говорил неловкую речь, которую все замолчали умышленно. П_и_т_ь за Л. Н. нельзя, он проповедует общество трезвости. Потом кто-то предложил тост за меня. И вдруг веселое, единодушное, даже ласковое и шумное питье за мое здоровье привело меня в такое волнение, что даже сердце забилось. Обед был веселый и сохранил вполне _с_е_м_е_й_н_ы_й_ характер, чего мы я желали. Утром Л. Н. писал "Воскресение" и был очень доволен своей работой того дня. "Знаешь, - сказал он мне, когда я к нему вошла, - ведь он на ней не женится, и я сегодня все кончил, т. е. решил, и так хорошо!" - Я ему сказала: "Разумеется, не женится. Я тебе это давно говорила; если б он женился, это была бы _ф_а_л_ь_ш_ь".

   Получено было около ста телеграмм от самых разнообразных лиц. Вечером взошло солнце, и мы все, с детьми, внуками и гостями, пошли гулять. Потом Муромцева много пела, но была неприятно возбуждена. Гольденвейзер играл очень плохо. К ужину еще подъехали гости, но продолжало быть семейно, просто и благодушно.

   Очень умен, прост и приятен был князь Ухтомский. Говорил, что статья "О голоде" Льва Николаевича очень понравилась молодому государю, но когда Ухтомский спросил, можно ли ее напечатать в "Петербургских Ведомостях", то государь сказал: "Нет, лучше не печатать, а то нам с тобой достанется".

   Странно, что декларация государя о мире связана в понятиях иностранцев с именем Льва Николаевича, и приписывают влияние его мыслей на государя. А вместе с тем это несправедливо, вряд ли государь думал или читал что-либо Льва Николаевича о войне; а просто совпадение.

   День 28-го кончили опять с пением хора и поодиночке. Устали все очень, и хлопот о ночлеге и еде было немало...

  

   29 августа

   Все люди перепились и перессорились. Погода дождливая; здесь еще сыновья, внуки, Ухтомский и еще кое-кто. Миша поехал в Москву на переэкзаменовку.

  

   30 августа

   Получила утром умное и милое письмо от С. И., показала его Льву Николаевичу, который нашел то же. С. И. писал, что можно не быть последователем Л. Н., но, прочтя его сочинения, приходишь в тревожное состояние, и мысли Л. Н. постепенно, незаметно входят в человека и уже остаются в нем. - Через час после письма приехал и сам С. И. Гости почти все уехали накануне, сыновья и Соня тоже. - Вечером, поспав немного, С. И. сыграл партию в шахматы с Л. H., a потом сел играть на фортепиано. И играл же он в этот вечер! Лучше, содержательнее, умнее, серьезнее, полнее - играть невозможно. И Л. Н., и Машенька (не говорю про себя) пришли тоже в восторг. Играл С. И. Шумана ""David's Bundler" (кажется), сонату Бетховена ор. 30, потом Шопена мазурку, потом баркароллу и "Pres d'un Ruiseau" Рубинштейна, арию Аренского... Я на другой день, 31-го, заболела и слегла в жару.

  

   1 сентября

   Мне лучше. Чудесный, теплый день; богатство садовых цветов, ярких, душистых... Опять я жизнерадостна сегодня, опять люблю природу, солнце. Умиляюсь душой перед той нежной любовью, которую мне выказали, радуюсь моему выздоровлению.

   Взяла фотографический аппарат и бегала всюду, снимая и природу, и внуков, и Л. Н. с сестрой, и лес, и купальную дорогу - и всю милую яснополянскую природу...

   Вечером живо уложилась, набрала поручений, взяла Сашины букеты и поехала в Москву. Л. Н. и Саша проводили меня в катках на Козловку. Я нервна до слез и устала. Простилась трогательно с Левочкой и уехала с няней. Ночью в наше купе случайно зашел Сережа. Он вернулся в Ясную переговорить с отцом и едет в Англию по делам духоборов, так как по переписке дело их переселения не двигается, и мы не знаем, насколько Чертков серьезно и умело ведет дело; да и денег мало. Кстати, о деньгах. Левочка тихонько от меня вел переговоры с Марксом (издателем "Нивы") о своей повести, Маркс предложил по нотариальному условию, чтоб __и_с_к_л_ю_ч_и_т_е_л_ь_н_о_ иметь право на повесть, 1600 р. за лист. Когда я это услыхала, я сказала, что Льву Николаевичу нельзя это делать, раз он напечатал, что отказывается от всяких прав. Но это продается в пользу духоборов, и потому Л. Н. думает, что это хорошо, а я говорила, что дурно. И вот теперь, вдруг, в день моего отъезда, Л. Н. согласился, и Маркс давал без условий ограничения его прав 500 р. за лист, на что Л. Н., кажется, и согласится.

  

   2 сентября

   Приехала с няней утром в Москву. Дома темно, мрачно, дождь шел, уныние на душе... Разобралась, наняла извозчика, поехала по покупкам. Тряслась, тряслась... ох!

   Но вечером осветили дом, везде цветы у меня, все чисто убрала, пианино взяла. Пришел Миша - переэкзаменовка кончилась успешно, он ходит в седьмой класс, но о чем-то умалчивает. Вечером стало веселей. Пришел Саша Берс, Данилевский, дядя Костя, Юша Померанцев, Сергей Иванович, - стало совсем весело.

   Поразил меня С. И. одной вещью. Говорит мне, что когда я была летом у Масловых, я его глубоко обидела, посмеявшись, что у него обувь на велосипеде некрасивая, в белых чулках, и я сказала, что он шута из себя изображает.

  

   3 сентября

   Опять покупки, дела... Был Сережа, уехал в Англию... Все дождь перепадает. Никого не было. И Миша, и я - мы ездили в баню.

  

   4 сентября

   Весь день провела в халате, со счетами, с артельщиком, проверяя продажу книг и вписывая все по разным счетным книгам; даже не гуляла. Но пришел дядя Костя обедать и помешал кончить, что очень досадно, так как я от этого не уеду завтра, вероятно, в Ясную, еще выехать надо будет кое-куда.

   Вечером пришли скучнейшие, чуждые совсем супруги Накашидзе, было досадно, потому что пришел С. И. и благодаря этим чужим, да крикливому Дунаеву - нам с С. И. не пришлось даже поговорить, и мы перекинулись несколькими фразами, нам одним понятными, и кроме того он указал мне в арии Баха, которую я теперь разучиваю, затрудняющие меня трудности. Эту арию Баха очень любит Л. Н., и я хотела бы ее выучить, чтоб ему ее получше сыграть. Раскинула сегодня карты, гадая на себя. И мне вышла смерть трефового короля. Я ужаснулась, и мне вдруг так захотелось к Левочке, опять быть с ним, не терять ни минуты жизни с ним, дать ему побольше счастья, - а между тем, когда ушел С. И., мне стало грустно, что я долго его не увяжу. И вот, измученная внутренним разладом, мне захотелось немедленно бежать куда-нибудь, чтоб лишить себя жизни. Я долго стояла в своей комнате с страшной борьбой... Если б кто мог в такие минуты заглянуть и _п_о_н_я_т_ь, что делается в душе человека... Но постепенно страдание перешло в молитву, я долго молилась упорно, вызывая в себе лучшие мысли - и стало легче. Из дому нет писем, и мне грустно.

  

   5 сентября

   Была у тетеньки; у Веры Мещериновой умирает пятилетний ребенок от дизентерии. Вера Северцова шьет приданое и выходит замуж за Истомина. Опять дела весь день и покупки. Миша уехал к Грузинским. Вечером пришла Маруся Маклакова, умная, живая. Мы вместе весело делали запись продажи книг, спешили безумно, потом я поехала на поезд и - опоздала. Ночью вернулась, холод, ветер, насилу дозвонилась и легла.

  

   6 сентября

   Утром кое-что исправила в вчерашних ошибках расчета с артельщиком и уехала скорым. Дома хорошо, ласково, спокойно душой, привычно, - и я счастлива быть дома. Заставляю себя постоянно молиться, надеюсь в слабостях моих на помощь божью.

   Приезжало много Оболенских: Лиза и ее трое детей.

  

   7 сентября

   Лев Николаевич здоров, бодр, и, кажется, спокоен. Я очень, его люблю, мне хорошо с ним, и я охотно не поехала бы совсем в Москву. Там тревожно, и нет сил на эту тревогу.

  

   11 сентября

   Вот уже сколько дней прошло, и очень было хорошо эти дни: семейно, весело, хотя бездельно. Стахович оживляет всех: все девочки от него в восторге.

   Сестра Марья Николаевна очень приятна, дружественна, участлива и весела. Я очень ее люблю. Третьего дня вечером они вдвоем с Л. Н. вспоминали детство, и так весело. Машенька рассказывала, как раз они ехали все в Пирогово, а Левочка - тогда мальчик лет 15 - бежал, чтоб всех _у_д_и_в_и_т_ь, пять верст за каретой; лошади бежали рысью, и Левочка не отставал. Когда остановили карету, то он так дышал, что Машенька расплакалась.

   В другой раз он хотел _у_д_и_в_и_т_ь_ барышень: в Казанской губерния в с. Панове, именье дяди Юшкова, бросился одетый в пруд, но, не доплыв до берега, попробовал дно, дна не оказалось, он стал тонуть, бабы убирали сено и граблями его спасли.

   А то его заперли на Плющихе, в Щербачевом доме, за наказанье. Ему было двенадцать лет, и он выпрыгнул в окно со второго этажа. Прислуга снизу увидала, его подняли, положили в постель, и он сутки проспал.

   Да, _у_д_и_в_и_т_ь, _у_д_и_в_и_т_ь_ всех... и всю жизнь так было. И _у_д_и_в_и_л_ весь мир так, как никто!

   Уехали Оболенские; у Л. Н. грипп, по ночам лихорадит. Была Марья Александровна Шмидт и священник тюремный из Тулы. Ветер, сыро. Стахович всякий день возит конфекты, груши, персики, сливы. Это неприятно, но молодежи вкусно. Эти дни занимались фотографией, и слишком упорно. Живу жизнью семьи, а на дне сердца что-то гложет: сожаление о чем-то, желание музыки, безумное, болезненное.

  

   12 сентября

   В доме совершенный разгром. Лакей влюбился в портниху Сашу и женится на ней; Верочка, шестнадцатилетний младенец, выходит замуж 18-го числа за приказчика. Повар уходит, кухарку свезли в больницу, Илья и няня в Москве. Никогда так не было. А гости без перерыва все приезжают и гостят. Сегодня приехал еще Ф. И. Маслов и Дунаев.

   Л. Н. читал вечером ту повесть, над которой он теперь работает: "Воскресение". Я раньше ее слышала, он говорил, что переделал ее, но все то же. Он читал нам ее три года тому назад, в лето после смерти Ванички. И тогда, как теперь, меня поразила красота побочных эпизодов, деталей, и фальшь самого романа, отношения Нехлюдова к сидящей в остроте проститутке, отношение автора к ней; какая-то сентиментальная игра в натянутые, неестественные чувства, которых не бывает.

  

   13 сентября

   Дождь весь день и гости. Приезжал англичанин Mr. Right, кажется, и И., глупая старая дева, верящая в спиритизм. Эти гости - страшная повинность и тяжесть, налагаемая на семью, особенно на меня. Интересно мне было только одно, что они были в Англии у Черткова и всей этой сосланной колонии русских и нашли, что жизнь их страшно тяжелая, что с ними оставаться долго невозможно, так тяжела нравственная атмосфера их отношений между собой и их жизни вообще. Л. Н. это от меня тщательно скрывал, но я это всегда чувствовала...

   Уехал Маслов; гуляли по дождю, который безнадежно льет и льет. Пошла было поиграть, но страшный стук в окно меня испугал: это Лев Николаевич пришел меня звать слушать чтение конца его повести. Мне жаль было оставлять игру, жаль было расстаться с арией Баха, которую я изучала и в красоту которой вникала, но я пошла.

   Странное влияние музыки, даже когда я сама играю: вдруг начинает мне все уясняться, находит на меня, тишина счастливая, делается спокойное, ясное отношение ко всем тревогам жизни.

   Совсем не то впечатление производит на меня чтение повести Л. Н. Меня все тревожит, все дергает, со всем приводит в разлад... Я мучаюсь и тем, что Л. Н., семидесятилетний старик, с особенным вкусом, смакуя, как гастроном вкусную еду, описывает сцены прелюбодеяния горничной с офицером. Я знаю, он сам подробно мне о том рассказывал, что Л. Н. в этой сцене описывает свою связь с горничной своей сестры в Пирогове. Я видела потом эту Гашу, теперь уже почти семидесятилетнюю старуху, он сам мне ее указал, к моему глубокому отчаянию и отвращению. Мучаюсь я и тем, что герой, Нехлюдов, описан как переходящий от падения к подъему нравственному, и вижу в нем самого Льва Николаевича, который собственно сам про себя это думает, но который все эти подъемы очень хорошо описывал в книгах, но никогда не проводил в жизни. И описывая и рассказывая людям эти свои прекрасные чувства, он сам над собой расчувствовался, а жил по-старому, любя сладкую пищу, и велосипед, и верховую лошадь, и плотскую любовь...

   Вообще в повести этой, - как я и прежде думала, - гениальные описания и подробности, и крайне фальшивое, кисло-фальшивое положение героя и героини.

   Повесть эта привела меня в тяжелое настроение. Я вдруг решила, что уеду в Москву, что _л_ю_б_и_т_ь_ и это дело моего мужа я не могу; что между нами все меньше и меньше общего... Он заметил мое настроение и начал мне упрекать, что я ничего не люблю того, что он любит, чем он занят. - Я ему на это ответила, что я люблю его искусство, что повесть его "Отец Сергий" меня привела в восторг, что я интересовалась и "Хаджи-Муратом", высоко ценила "Хозяина и работника", плакала всякий раз над "Детством", но что "Воскресение" мне противно.

   - Да вот и дело мое духоборов ты не любишь... - упрекал он мне.

   - Я не могу найти в своем сердце сожаление к людям, которые, отказываясь от воинской повинности, этим заставляют на их место итти в солдаты обедневших мужиков, да еще требуют миллиона денег для перевоза их из России...

   Делу помощи _г_о_л_о_д_а_ю_щ_и_м_ в 1891 и 1892 ходу, да и теперь, я сочувствовала, помогала, работала сама и давала деньги. И теперь, если кому помогать деньгами, то только своим смиренным, умирающим с голоду мужикам, а не гордым революционерам-духоборам.

   - Мне очень грустно, что мы во всем не вместе, - говорил Л. Н.

   А мне-то! Я исстрадалась от этого разъединения. Но _в_с_я_ жизнь Льва Николаевича - для чуждых мне людей и целей, а _в_с_я_ моя жизнь - для семьи. Не могу я вместить в свою голову и сердце, что эту повесть, после того как Л. Н. отказался от авторских прав, напечатав об этом в газете, теперь почему-то надо за огромную цену продать в "Ниву" Марксу и отдать эти деньги не внукам, у которых белого хлеба нет, и не бедствующим детям, а совершенно чуждым духоборам, которых я никак не могу полюбить больше своих детей. Но зато всему миру будет известно участие Толстого в помощи духоборам, и газеты, и история будут об этом писать. А внуки и дети черного хлеба поедят!

  

   15 сентября

   Вчера мне стало так грустно, что у нас с Л. Н. нехорошие отношения были накануне, и так он на этот раз кротко перенес мои суждения о повести и мои упреки о продаже ее, что я по какому-то внутреннему, сердечному толчку пошла к нему вниз, в кабинет, и выразила ему сожаление о резких словах моих и желание быть _в_м_е_с_т_е, быть дружными. И мы оба расплакались, и оба почувствовали, что, несмотря ни на какие _в_н_е_ш_н_и_е_ разъединения, _в_н_у_т_р_е_н_н_е_ мы были вое эти тридцать шесть лет связаны _л_ю_б_о_в_ь_ю, а это дороже всего.

   Сегодня укладывалась, собираюсь завтра в Москву. Пробегала сегодня часа три по лесу, собирала мелкие рыжички в еловой посадке, рвала цветы, умилялась красотой природы, неба, солнца. Погода прояснилась.

  

   Москва, 17 сентября

   Вчера вечером приехала в Москву.

   Сегодня ездила утром купить провизии, потом по визитам, а вечером собрались мальчики, Мишины товарищи, а ко мне Наташа Ден, мисс Вельш, Гольденвейзер, Дунаев с женой, Маклаковы, дядя Костя и Сергей Иванович. Юша Померанцев мне говорил, что он играл сегодня часа три, чтоб мне вечером играть. Маруся его просила, он долго отказывался, но потом сыграл "David's Bundler" Шумана. Но мальчики рядом играла в карты, их крик раздражал С. И., и он это выразил с досадой. "Я приду к вам как-нибудь и поиграю вам одной", - сказал он мне. - Мне это приятней.

   Я поблагодарила его, и теперь жду этого счастья.

  

   18 сентября

   Весь день покупки, исполнение поручений, вечером была Елена Павловна Раевская.

  

   19 сентября

   Сидела в трех банках, платила за Илью, выручала деньги, которые положила пять лет тому назад на имя Ванички. Милый, ему не нужны теперь ни деньги и ничего земного! Когда-то я перейду в это блаженное состояние!

   Письмо от Машеньки: она пишет, что Левочка был грустен в день моих именин. Это потому, что он знал, что С. И. будет играть, и опять он ревновал меня. А что же может быть невиннее, чище этого эстетического наслаждения - слышать такую удивительную музыку.

   Сама играла сегодня до трех часов ночи. Миша уехал в Ясную Поляну. Разговор три часа под ряд с Сергеенко. Раскаиваюсь в лишних словах.

  

   20 сентября

   Была с утра в Петровско-Разумовском у Мани и восхищалась сыном Сережи - тоже Сережей. Что за симпатичный, милый ребенок; деликатный, здоровый, веселый, умный. Я для него чужая, а он обошелся со мной, точно давно знал и любил меня, а ему только год. Лаская мать, он сейчас же так же ручками ласкал меня, чтоб не обидеть. Давая яблоко няне в рот, он сейчас же пихал это яблоко и мне в рот. Совсем как Ваничка, который, разнося конфекты, никогда не обносил лакеев и вообще прислугу, а всех угощал под ряд. И всех ровно ласкал и любил.

   Вернувшись, узнала, что приходил С. И., и мне было жаль, что я его не видала. Вечером заходил Гольденвейзер. Играла три часа.

  

   22 сентября

   Приезжали Илья и Андрюша приготовить меня к приему Ольги Дитермхс, которой Андрюша сделал предложение.

   Взяла сегодня гувернантку Саше, пожилую даму, мать трех дочерей. Возилась с практическими делами, часа три поиграла.

   Сделала ошибку: сама завезла книги С. И. Очень раскаиваюсь, но эти дни я опять ошалела: не сплю до четырех часов ночи, запах трупа, тоска одиночества душевного, суета жизни, искание за что-нибудь уцепиться, как спасение от этой тоски. Писала письмо Тане и плакала. Разговаривала с Андрюшей - и плакала. Говорила с Мишей об упадке его духа, поощряла его - и опять мне было тяжело. И захотелось откуда-нибудь участия, совета, мнения. Я передала книги в руки С. И., сообщила ему о свадьбе Андрюши, и по этому поводу услыхала от него столько спокойной мудрости, что сразу стало легче.

   С Андрюшей проболтали до трех часов ночи.

  

   23 сентября

   Свадебный день, тридцать шесть лет я замужем за Львом Николаевичем, и мы сегодня врознь.

   Грустно, что вообще мы не настолько вместе, как бы я того желала. И сколько с моей стороны было попыток этого душевного единения! Связь между нами прочная, но не на том основана, на чем бы я того хотела. Я не жалуюсь, хорошо и то, что он так заботлив обо мне, так ревниво меня охраняет, так боится потерять меня. И напрасно. Кого бы и как бы я ни любила, никого на свете я не могла бы даже _с_р_а_в_н_и_т_ь_ с моим мужем. Слишком большое место он всю мою жизнь занимал в моем сердце.

  

   27 сентября

   Живу в Москве. Пришел дядя Костя, Маруся, Дьяков и Мещерский, Сергей Иванович. Мы с ним прошлись по саду, и я его спрашивала во многом совета. Дорогой друг он! Серьезно, обдуманно относился он к моим вопросам и сомнениям, говорил, что советует делать, утешал меня. После завтрака он играл сонату Бетховена, Andante из концерта Чайковского. Играл безумно хорошо, особенно последнее. И его посещение с советами, участием и музыкой дало мне надолго силу жить, бодрость духа и спокойствие души.

   Вечером я была на свадьбе Веры Северцовой и испытала дурное чувство тщеславия. Все меня ставили и сажали на первое место, все хвалили мой наряд и мою моложавую наружность. Венчали Веру в