Тугендхольд Яков Александрович - Французское искусство и его представители

орое должно двигать само по себѣ (il existe savoir, qui doit mouvoir en soi)".

   Но познан³я, какъ самоцѣли, для подлиннаго искусства еще недостаточно, ибо оно пр³емлетъ жизнь сущую не для утвержден³я, а для отрицан³я ея - во имя иной жизни, преображенной красотой. Подлинное искусство - революц³онно по самому своему существу, и такимъ поэтомъ-трибуномъ, поэтомъ-пророкомъ является Эмиль Верхарнъ.

   Правда, по своему происхожден³ю Верхарнъ бельг³ецъ, но все же мы считаемъ возможнымъ говорить о немъ въ этой статьѣ, посвященной французскимъ поэтамъ. Ибо, какъ художникъ слова, онъ во многомъ связанъ съ техническими завоеван³ями французской поэз³и, со "свободнымъ стихомъ" и "словесной инструментац³ей" Ренэ Гиля. (На это вл³ян³е указываютъ весьма сочувственныя Гилю статьи, помѣщенныя Верхарномъ въ 1886 и 1887 гг. въ брюссельскомъ журналѣ "L'Art Moderne".) Что же касается до верхарновскихъ сюжетовъ, то ихъ можно раздѣлить на двѣ категор³и. Верхарнъ, написавш³й "Flamandes", "Campagnes Hallucinées" и "Villages Illusoires", Верхарнъ, воспѣвш³й рубенсовское плодород³е старой Фландр³и и томительную агон³ю современной бельг³йской деревни, - принадлежитъ "черной" Бельг³и, странѣ, гдѣ процессъ разложен³я деревни идетъ болѣе быстрымъ темпомъ, чѣмъ въ другихъ странахъ Европы Но Верхарнъ, какъ поэтъ и трибунъ города, въ такой же мѣрѣ принадлежитъ своей родинѣ, какъ и всему м³ру. Болѣе того: въ этомъ смыслѣ онъ даже болѣе интернац³оналенъ, чѣмъ нац³оналенъ, ибо его городъ это - не Брюссель и не мертвый Брюггэ; это - синтезъ Парижа, Лондона и Нью-²орка, это - космополитическ³й и капиталистическ³й городъ современности. Вотъ почему мы въ правѣ включить поэз³ю Верхарна въ нашъ обзоръ, но не станемъ говорить о Роденбахѣ, который хотя и провелъ всю жизнь въ Парижѣ, но вдохновлялся тихой и поэтической провинц³ей Фландр³и.

   Верхарнъ не появился, какъ deux ex machina: намъ уже приходилось указывать на цѣлый рядъ поэтовъ, отдавшихъ дань городу: Барбье, Дюпонъ, Бодлэръ, Дюкампъ, Ренэ Гиль {Здѣсь необходимо упомянуть еще объ одномъ предшественникѣ Верхарна - Жанѣ Ломбарѣ, поэтѣ пролетар³и, болѣе извѣстномъ въ качествѣ романиста, который еще въ 1888 году написалъ большую поэму "Adel" ("La révolte future"), явившуюся страстнымъ протестомъ противъ желѣзнаго города. Чисто-художественныя достоинства этой поэмы не высоки, и этимъ объясняется то, что она прошла почти незамѣченной, но историкъ литературы долженъ по справедливости отмѣтить ее, какъ первую картину современнаго фабричнаго города, предварившую хронологически Гиля и Верхарна. Болѣе того: въ ней есть чисто-верхарновск³е мотивы. Такъ, рабоч³е, увлекающ³е поэта въ городъ, говорятъ ему: "Слѣдуй за нами! Мы - лошади, привязанныя къ жернову города, живое мясо въ его безпощадныхъ пальцахъ - онъ взялъ наши мозги, онъ раздробилъ наши кости, онъ сдѣлалъ насъ рабами". Это - эмбр³онъ верхарновскаго Города-Спрута.}, но ни одинъ изъ нихъ не слился съ городомъ въ такой степени, какъ Верхарнъ. Его большая и мятежная душа облетѣла всѣ вершины м³ра, рѣяла надъ плодородными пастбищами старой Фландр³и, ночевала въ мрачныхъ монастыряхъ средневѣковья, плакала среди "обезумѣвшихъ полей" современности и, наконецъ, нашла свой пр³ютъ подъ каменной сѣнью большихъ городовъ. Но не сразу примирилась она, мятежная, съ новымъ пр³ютомъ...

   Верхарнъ родился и выросъ среди тихой природы, и первое впечатлѣн³е, произведенное на него большимъ городомъ, было - черное отчаян³е. Не надо забывать того (какъ это дѣлается многими б³ографами Верхарна), что мрачная трилог³я: "Soirs", "Débâcles." и "Flambeaux Noirs", знаменующая собою полосу траура и страдан³я въ жизни Верхарна, была написана имъ въ Лондонѣ. Правда, въ Лондонѣ были и Верлэнъ, и Маллармэ, но они не замѣтили того, что увидѣлъ проникновенный и жадный Верхарнъ: они не видѣли лондонской нищеты и лондонскаго машинизма. Это вл³ян³е города на настроен³е Верхарна не отрицаетъ и б³ографъ его Бажальцетъ: "Мрачный видъ желѣза и смолы, полная копоти атмосфера города, черезъ который проходитъ вся м³ровая торговля, внушали ему какую-то сладострастную горечь... Въ этомъ черномъ и жестокомъ Лондонѣ Верхарнъ насытился той тоской, которую выдѣляютъ изъ себя сѣверные города съ ихъ заводами, шахтами, верфями, растравилъ свое страдан³е, опустошилъ свое сердце... Одинок³й, въ толпѣ, со своей мечтой, сколько разъ бродилъ онъ вокругъ доковъ, бассейновъ и вокзаловъ, вдоль набережныхъ и бѣдныхъ кварталовъ, или безъ всякой видимой цѣли спускался въ метрополитэнъ для того, чтобы цѣлыми часами кружиться въ глубинѣ тунелей, замазанныхъ сажей, или среди двойной изгороди чудовищныхъ афишъ". Этотъ неизгладимый слѣдъ чернаго Лондона остался на всей трилог³и Верхарна.

  

   О, mon âme du soir, ce Londres noir qui traîne en toi! -

  

   говорить Верхарнъ, и какъ характерно это минорное соотвѣтств³е его души съ душою города, напоминающее то созвуч³е, которое мы слышали у Верлэна. Въ стихотворен³и "Les Villes" ("Les Flambeaux Noirs"), въ звукахъ, торжественно мрачныхъ, рождается передъ нами кошмарный образъ чернаго города, сверкающаго золотомъ банковъ и биржъ. Здѣсь не "милые лондонск³е туманы", согрѣвавш³е душу Маллармэ, сидѣвшаго за окномъ, - здѣсь "запахъ сажи, отбросы кожъ, лужи асфальта". Здѣсь, въ пивныхъ туманахъ, бродятъ лихорадочные сны и красные кошмары, здѣсь черныя мостовыя и подвалы-гробницы, вѣчно-дымящ³еся заводы и дребезжащ³е желѣзомъ поѣзда, съѣдаемые глубинами улицъ и вновь изрыгаемые ими "О, душа моя, обезумѣвшая отъ блуждающаго вѣтра и чудовищно вышедшая изъ своей орбиты, запачкайся здѣсь и замри въ яростномъ презрѣн³и...". Такими словами заканчиваетъ Верхарнъ свое первое стихотворен³е, посвященное городамъ. И дѣйствительно, на время сердце Верхарна замерло въ холодномъ ужасѣ городскихъ видѣн³й - и эта тоска едва не довела его до монастыря, подобно Бодлэру, искавшему спасен³я отъ дѣйствительности въ католицизмѣ...

   Но вскорѣ поэтъ преодолѣлъ этотъ душевный кризисъ, и снова новая, горячая и алая волна крови широкими и буйными ударами прилила къ его, казалось, умершему сердцу.

   Правда, и въ этомъ сборникѣ, какъ показываетъ самое заглав³е его: "Города-Спруты", Верхарнъ широкими и могучими штрихами рисуетъ передъ нами картины городскихъ золъ и уродствъ, созданныхъ капитализмомъ. Золото, "несытое, жестокое и мстящее", - вотъ божество этого города, къ которому протянуты милл³оны рукъ, которому возносятся милл³оны молитвъ. Шумная биржа, окруженная черными банками и ревущей жадной толпою, биржа изъ желѣза и камня, гдѣ люди губятъ себя и готовятъ гибель другимъ, вотъ храмъ этого божества. Всесильный и угрюмый банкиръ - вотъ его ставленникъ земной. Безпощадный полководецъ, чья статуя высится на перекресткѣ казармъ, взявш³й тысячи жизней приманкою золота въ дальнихъ краяхъ, - вотъ его священнослужитель. "Женщина въ черномъ", отдающая любовь за нѣсколько монетъ, - вотъ его жертва вечерняя, сжигаемая "при яркомъ свѣтѣ похоронъ"...

   А вотъ и фабрики въ черныхъ и бѣдныхъ кварталахъ, конкуррирующ³я съ биржей своимъ шумомъ и безум³емъ:

  

   Вперивъ другъ въ друга мертвый взглядъ

   Разбитыхъ оконъ симметричныхъ.

   И день и ночь дымятъ, хрипятъ

   Въ предмѣстьяхъ скопища громадъ фабричныхъ.

   (Въ пер. Чернова.)

  

   Здѣсь друг³е шумы и другое безум³е - глух³е шумы молотовъ и маховыхъ колесъ, - черное безум³е автоматическаго труда, безмолвной нищеты и животнаго существован³я. А еще дальше, на грязныхъ окраинахъ города, - "les gares folles de tintamarres", вокзалы съ ихъ вѣчнымъ грохотомъ, грязные чаны керосина и смолы и, наконецъ, чахлая пригородная природа, отдавшая городу свои зеленые соки. Такъ въ безумномъ водоворотѣ, въ грохотѣ, стонахъ и свистахъ, въ золотѣ, крови и сажѣ развертывается передъ нами калейдоскопъ городскихъ уродствъ и страдан³й, вращаемый бѣшеной рукою Верхарна...

   Но не одни лишь кровавые щупальцы спрута увидѣлъ Верхарнъ на гигантскомъ тѣлѣ капиталистическаго города: въ этомъ двуликомъ Янусѣ современности поэтъ сумѣлъ прозрѣть и иныя, потенц³альныя начала - красныя крылья творческихъ устремлен³й къ будущему...

   Еще г. Львовъ-Рогачевск³й въ своей статьѣ о Верхарнѣ ("Совр. М³ръ", 1909, IX) указалъ на ту огромную роль, которую сыграло въ духовной эволюц³и поэта побѣдоносное выступлен³е на арену города бельг³йскаго пролетар³ата въ началѣ 90-хъ годовъ. Дѣйствительно, эта бурная эпоха ознаменовала собой переломъ въ отношен³и Верхарна къ городу Поэтъ почувствовалъ, что онъ не одинъ; одинок³й прохож³й города, только что испытывавш³й мистическ³й ужасъ передъ этимъ безстрастнымъ чудовищемъ, почувствовалъ себя единицей великаго цѣлаго, - той самой толпы, "позоръ и преступлен³я" которой онъ воспѣвалъ, той самой толпы, которая всегда эгоистична у Ренэ Гиля. И отнынѣ все творчество Верхарна становится гимномъ толпѣ городовъ, чья

  

   Ярость великая, съ пламеннымъ ликомъ,

   Съ радостнымъ крикомъ

   (Въ пер. В. Брюсова.)

  

   преображаетъ города-спруты въ города-факелы... "Какъ волна, затерявшаяся въ потокѣ, какъ крыло, рѣющее въ глубинахъ пространствъ, растворись, мое сердце, въ этихъ толпахъ, терроризирующихъ столицы своимъ побѣдоноснымъ гнѣвомъ", - говоритъ поэтъ. Какъ характерна эта жажда растворен³я въ гущѣ городской толпы, смѣнившая собой мечту другихъ поэтовъ о растворен³и въ безмѣрности космоса! Для городского поэта безликая толпа стала живымъ символомъ вѣчности. Какъ характеренъ въ этомъ смыслѣ путь, пройденный Верхарномъ и обратный эволюц³и Ренэ Гиля: послѣдн³й началъ съ объективной эпопеи вселенной и впослѣдств³и постепенно переходилъ къ описан³ю современности; Верхарнъ, страстный пѣвецъ "ici-bàs", началъ съ картинъ городской повседневности и лишь въ послѣдн³е годы, окрыленный вѣрой въ коллективнаго человѣка, переходитъ въ своемъ "Multiple Splendeur" къ возсоздан³ю космической жизни. Человѣкъ Верхарна не растворяется въ космосѣ; наоборотъ, онъ претворяетъ въ себѣ м³ръ и преображаетъ его по своему идеалу. Отъ города къ вселенной, отъ правды-справедливости къ правдѣ-истинѣ, - таковъ путь Верхарна. Но этотъ "субъективизмъ" верхарновской поэз³и покоится на прочномъ фундаментѣ объективноустановленной соц³альной эволюц³и. Верхарнъ не грезитъ о воскресен³и Версаля, этой "Cité des Eeaux", какъ Анри де-Ренье, или Мертваго Брюггэ, какъ Роденбахъ, - нѣтъ, опьяненный богатствомъ и трагизмомъ современной жизни, онъ остается въ городѣ современномъ и восклицаетъ: "Въ этихъ городахъ, внезапно потрясенныхъ пиршествомъ кровавымъ и ужасомъ ночнымъ, замкнись, моя душа, чтобъ стать великой и могучей"...

   Итакъ, на примѣрѣ Верхарна мы снова видимъ яркое подтвержден³е не разъ указанной нами зависимости между городской лирикой и объективнымъ ликомъ города. Бодлэръ, превозносивш³й воинствующую поэз³ю Дюпона въ 40-хъ годахъ, кончилъ католицизмомъ при Второй Импер³и. Мрачный пѣвецъ городовъ, Верхарнъ, въ 90-хъ годахъ сумѣлъ прозрѣть сквозь черную ночь городского быта занимающ³яся свѣтлыя "Зори" новаго городского быт³я. Въ его лицѣ логически завершается циклъ развит³я, начатый Мерсье. Но если для послѣдняго творческая потенц³альность города воплощалась лишь въ прогрессѣ техники, то Верхарнъ увидѣлъ "незримыя идеи, царящ³я надъ городомъ" ("Les Idées"), новую мечту, рожденную этимъ прогрессомъ. Въ городѣ Ренэ Гиля, этомъ "городѣ великихъ несчаст³й", въ этомъ городѣ 80-хъ годовъ, еще "старые зовы въ чувствахъ людей", въ городѣ Верхарна

  

   Le rêve ancien est mort et le nouveau se forge,

   Il est fumant dans la pensée et la sueur

   Des bras fiers de travail, des fronts fiers de lueurs,

   Et la ville l'entend monter du fond des gorges

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   De ceux qui le portent en eux

   Et le veulent crier et sangloter aux cieux

   Le rêve! il est plus haut que les fumées

   Qu'elle renvoie envenimé es

   Autour d'elle, vers l'horizon

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Et qu'importent les maux et les heures démentes

   Et les cuves de vice où la cité fermente.

   Si quelque jour, du fond des brouillards et des voiles

   Surgit un nouveau Christ, en lumière sculpté.

   Qui soulève vers lui l'humanité

   Et la baptise au feu de nouvelles étoiles^l.

   ¹ "L'Ame de la Ville": Старая греза мертва и новая греза куется: она дымится въ потѣ рукъ, гордыхъ трудомъ, въ мысляхъ умовъ, гордыхъ сознан³емъ. И городъ слышитъ ея восхожден³е изъ глубинъ тѣхъ грудей, что носятъ ее въ себѣ и хотятъ прокричать, прорыдать ее передъ небомъ... Греза! Она выше тѣхъ отравленныхъ дымовъ, которые рѣютъ вокругъ города и выбрасываются имъ къ горизонту... И что значатъ всѣ бѣды и часы безчест³я и чаны пороковъ, въ которыхъ бродитъ городъ, если когда-нибудь изъ глубины тумановъ и дымныхъ завѣсъ возстанетъ новый Христосъ, высѣченный изъ свѣта, который подниметъ къ себѣ человѣчество и окреститъ его огнемъ новыхъ звѣздъ...

  

   Одинъ изъ б³ографовъ Верхарна, Жоржъ Бюиссере, не симпатизирующiй верхарновскимъ идеаламъ, по-своему вполнѣ правъ, когда обвиняетъ поэта въ томъ, что его "Villes Tentaculaires" "очень ясно свидѣтельствуютъ о соц³алистическихъ стремлен³яхъ автора". Но чрезвычайно характерно, что этотъ же самый критикъ, обвиняющ³й Верхарна въ тенденц³озности, долженъ сдѣлать слѣдующее признан³е: "Чтен³е "Villes Tentaculaires" представляетъ большую опасность увлечен³я соц³ализмомъ Верхарна - эту книгу надо читать съ осторожностью и держаться тѣмъ болѣе насторожѣ, что наиболѣе соц³алистическ³я поэмы здѣсь наиболѣе прекрасны, и ихъ вдохновленность, ихъ ритмъ, чаруя прежде всего ухо, могутъ вызвать одобрен³е и со стороны черезчуръ довѣрчиваго интеллекта" (Georges Buisseret, "L'évolution Idéologique d'Emilie Verhaeren", 1910).

   Почтенный критикъ, столь опасающ³йся дурного вл³ян³я Верхарна, совершенно правъ. Дѣйствительно, въ этихъ "соц³алистическихъ" поэмахъ музыка верхарновскаго стиха достигаетъ своего высшаго паѳоса. Правда, не Верхарнъ является иниц³аторомъ "свободнаго стиха" и имитативной оркестрац³и словъ - въ этомъ отношен³и онъ, несомнѣнно, обязанъ техническимъ открыт³ямъ Г. Кана и Р. Гиля. Но ни у кого еще "эволюц³онирующ³й ритмъ", пользован³е аллитерац³ями и ассонансами не дали такихъ изумительныхъ достижен³й, какъ у него. Казалось, Верхарнъ, съ его буйнымъ и неистовымъ темпераментомъ, былъ созданъ Провидѣн³емъ для того, чтобы воплотить въ книгѣ мятущуюся и буйную душу города. Ибо нигдѣ еще такъ ярко не выявлялось чисто городское происхожден³е свободнаго стиха, ген³ально предсказаннаго и объясненнаго Бодлэромъ, какъ именно въ поэз³и Верхарна. Никто еще не воспѣвалъ съ такой неукротимой силой всю трагическую стих³ю города, всю пеструю динамику улицы, какъ Верхарнъ. Его стиль такъ же стремителенъ и разноголосенъ, какъ клокочущ³й водоворотъ города съ его несозвучнымъ топотомъ и грохотомъ милл³оновъ ногъ и колесъ...

   Но часто этотъ судорожный хаосъ звуковъ претворяется въ торжественный ритмъ дружнаго марша, гдѣ воющ³й вѣтеръ народной грозы и громовая дробь барабановъ сливаются въ одну патетическую мелод³ю, какъ, напр., въ "Возстан³и", столь прекрасно переведенномъ В. Брюсовымъ:

  

   Улица, быстрымъ потокомъ шаговъ,

   Плечъ, и рукъ, и головъ,

   Катится, въ яростномъ шумѣ,

   Къ мигу безум³й,

   Но вмѣстѣ

   Къ свершеньямъ, къ надеждамъ и къ мести!

  

   Стиль Верхарна - продуктъ пароксизма современной эпохи, но вмѣстѣ съ тѣмъ это - тотъ стиль, въ громахъ и молн³яхъ котораго рушится власть современнаго города и набатными звуками возвѣщаются "Зори" Грядущаго Града.

  

  

   Верхарнъ увидѣлъ "Новую Грезу", рѣющую надъ дымами современнаго города, но онъ не явилъ намъ картины этого преображеннаго города. Въ его "Зоряхъ" занавѣсъ опускается въ тотъ самый предутренн³й часъ, когда разрушительная борьба мятежныхъ силъ приходитъ къ концу и зачинается длительный день положительнаго строительства. Вопросъ о преображен³и освобожденнаго города, о его отношен³и къ деревнѣ - остается открытымъ...

   Скажемъ же теперь въ заключен³е нашей статьи о тѣхъ рѣшен³яхъ этого вопроса, которыя намѣтились во французской утопической литературѣ XIX вѣка. Въ общемъ и цѣломъ, всѣхъ мечтателей о будущемъ городѣ можно раздѣлить на двѣ категор³и. Одни, чуждые идейныхъ крыльевъ, на которыхъ они могли бы подняться надъ современнымъ имъ городомъ, во всѣхъ своихъ построен³яхъ принимаютъ его за вѣчную форму соц³альнаго строя, которую стараются урегулировать или доводятъ до крайняго логическаго предѣла. Друг³е, умѣющ³е читать между строкъ соц³альной эволюц³и, закладываютъ здан³е будущаго города на новомъ фундаментѣ...

   Къ первой группѣ нужно отнести прежде всего Мерсье, произведен³е котораго: "L'An deux mille quatre cents quarante" (Amsterdam, 1770) - чрезвычайно любопытно въ томъ смыслѣ, что въ немъ впервые мечта о городѣ будущаго сплетается съ проблемой движен³я. Ему, человѣку XVIII вѣка, приходилось много страдать отъ тѣсноты маленькихъ уличекъ и нагроможден³я экипажей. Вотъ почему описан³е воображеннаго города, въ которомъ онъ просыпается черезъ 700 лѣтъ, почти начинается съ главы "Voitures", т. е. съ урегулирован³я уличнаго движен³я. Мерсье съ восхищен³емъ указываетъ на то, что въ новомъ Парижѣ царитъ порядокъ, что "здѣсь улица проникнута уважен³емъ къ жизни самаго маленькаго гражданина", ибо экипажи, столь часто давивш³е людей, оставлены только старикамъ и торговцамъ... Такъ, не задумываясь надъ причиной лихорадочности городской жизни, Мерсье думалъ урегулировать городское движен³е...

   Черезъ 100 лѣтъ послѣ Мерсье появилась книга Тони-Муалена (разстрѣляннаго во время Коммуны): "Paris en l'an 2000", въ которой авторъ, опять-таки не касаясь вопроса объ экономической сущности новаго города, возводитъ Новый Парижъ съ такимъ расчетомъ, чтобы первый этажъ представлялъ собою сквозную крытую галлерею, параллельную улицѣ и соединенную крытыми мостами. Это - rues-salons, улицы-салоны, въ которыхъ отнынѣ должна развертываться вся публичная жизнь; старыя же улицы оставлены лишь для перевозки товаровъ. "Какъ только парижане испробовали новыя галлереи, они больше уже не хотѣли ступить ногой на прежн³я улицы, которыя, какъ они стали утверждать, хороши только для собакъ; когда имъ предлагали выйти наружу, они находили, что тамъ или слишкомъ жарко, или слишкомъ холодно, пыльно или вѣтрено, и предпочитали оставаться подъ прикрыт³емъ потолка", говоритъ Тони-Муаленъ (Toni-Moilen, "Paris en l'an 2000", Paris, 1869). Въ этомъ идеальномъ городѣ зелень сосредоточена лишь въ центрѣ, въ паркѣ Международнаго Дворца, этой станц³и м³рового воздушнаго сообщен³я. Такимъ образомъ, Муаленъ мечталъ въ сущности о томъ, чтобы превратить весь городъ въ одну сплошную каменную улицу, всѣ дома - въ одинъ проходной пассажъ. Его Новый Парижъ былъ современнымъ городомъ, доведеннымъ до своего чудовищнаго предѣла...

   Еще кошмарнѣе городъ желѣза и электричества, со стальными дворцами и металлической листвой, который мерещится Камиллу Моклеру въ его новеллѣ "La Mort Mécanique". Ему чудится Островъ Благосостоян³я (Ile du Bien Être), гдѣ человѣческ³й разумъ побѣдилъ природу и преодолѣлъ самую смерть. Но обезумѣвш³е отъ бездѣлья и довольства люди, охваченные ненавистью къ своимъ стальнымъ рабамъ-машинамъ, разрушаютъ всю механическую культуру... Менѣе трагиченъ, но не менѣе страшенъ по существу городъ "Минерва", рисующ³йся Поль Адану въ его романѣ "La Qté Prochaine" ("Lettres de Malaisie"), - городъ съ автоматической музыкой и воздушной эскадрой, посылающей смерть старому свѣту, съ химическимъ питан³емъ и почти механической любовью, гдѣ женщины отдаются изъ простой любезности, гдѣ жизнь утратила всяк³й интересъ {Мы не упоминаемъ о фантаз³и Г. Тарда: "Fragment d'histoire uture", такъ какъ въ ней идетъ рѣчь не o земномъ, a o подземномъ, пещерномъ городѣ, куда спасаются отъ угасающаго солнца люди, ставш³е троглодитами. Фантаз³я Тарда не лишена поэз³и, о которой, однако, здѣсь не мѣсто говорить.}...

   Но еще въ 40-хъ годахъ прозвучалъ новый кличъ: "Allons en Icarie", этотъ призывъ къ городу-коммунѣ, утопающему въ садахъ, къ городу "Гармон³и", гдѣ есть воздушное сообщен³е и чудеса техники, но нѣтъ ни коммерческихъ улицъ, ни десятиэтажныхъ домовъ. Отъ Кабэ и Фурье эта мечта о сл³ян³и промышленности съ земледѣл³емъ, города съ деревней перешла и въ современную литературу. Городъ А. Франса ("На бѣломъ камнѣ"), вобравш³й въ себя всѣ техническ³я завоеван³я человѣчества, купается въ зеленомъ морѣ садовъ. Таковъ же, еще въ большей степени, городъ Зола въ романѣ "Трудъ", - городъ, выросш³й изъ кооперативнаго поселка, городъ съ обширными садами и небольшими домами, гдѣ ни одинъ дымъ не омрачаетъ неба, "ибо электричество вытѣснило уголь и дрова", гдѣ "струятся свѣж³я воды, омывая каменныя плиты и унося малѣйшую пыль", городъ здороваго труда и красиваго отдыха. Въ романѣ Зола много сантиментализма и общихъ мѣстъ, но все же его мечта о цвѣтущемъ городѣ-поселкѣ нисколько не противорѣчитъ соц³альной эволюц³и, приводящей къ децентрализац³и городскихъ массъ и вынесен³ю промышленной жизни за стѣны города. Электричество - то самое электричество, которое рисуется современному художеству символомъ городской искусственности, - устраняя каменный уголь, д³алектически приводитъ промышленность къ горнымъ потокамъ и уничтожаетъ старый водораздѣлъ между городомъ и деревней. "Города-Спруты" начинаютъ отдавать равнинамъ то, что они взяли, и уже близится зеленое воскресен³е обезумѣвшихъ полей...

   Съ другой стороны, чаемое уничтожен³е современной промышленной анарх³и совершенно преобразитъ внѣшн³й ликъ улицы, лишитъ ее судорожной торопливости, излѣчитъ ее отъ вѣчной лихорадки, создастъ болѣе благодатную почву для монументальныхъ памятниковъ, нынѣ лишь препятствующихъ уличному движен³ю и кажущихся анахронизмомъ среди уличной суетливости, и смететъ ту психологическую почву, на которой расцвѣтаютъ крайности "футуризма". Капиталистическ³й городъ превратилъ античный форумъ въ проѣзжую улицу; городъ будущаго, городъ урегулированной жизни преобразитъ проѣзжую улицу въ монументальную аллею. Недаромъ всевидящ³й Бодлэръ мечталъ въ своемъ "Rêve Parisien" о городѣ изъ мрамора, желѣза и водъ, съ величественными колоннадами и дворцами среди "водопадовъ искрометныхъ" и "мирно дремлющихъ прудовъ"...

   Городъ будущаго, созданный "улицей грозной, улицей красной и властной", будетъ свободенъ отъ власти улицы, - такова д³алектика истор³и.

   Въ свѣтѣ этого соц³ологическаго предвидѣн³я долженъ разсѣяться и тотъ темный страхъ передъ городомъ будущаго, которымъ отравлена современная русская литература, посылающая городу всѣ проклят³я человѣка и звѣря. Эти полумистическ³е страхи должны быть преодолены сознан³емъ того, что власть Города Желтаго Дьявола - не имманентна, не безконечна. Ибо не капиталистическ³й городъ - "будущ³й царь вселенной" (Брюсовъ) и не "подъ вл³ян³емъ улицы" сложится городъ будущаго, какъ полагалъ М. Волошинъ, которому мерещился чудовищный фантомъ Города-Земли. Нѣтъ, не "рабство скорости", не "рабство путей", а освобожден³е отъ духа улицы, побѣда надъ скоростью опредѣлитъ собой ликъ будущаго города. Не въ современныхъ американскихъ центрахъ лежитъ зародышъ грядущаго города, а въ англ³йскихъ Garden-City...

   Честь и слава русскому художеству, которое не замкнулось къ кабинетѣ Маллармэ, въ теплицѣ парнассцевъ, но вышло на улицу и отдалось обнажен³ю ужасовъ городской современности. Имена Андреева, Брюсова, Добужинскаго будутъ занесены на скрижали м³ровой истор³и, - истор³и возстан³я противъ города, рядомъ съ ихъ французскими собрат³ями по оруж³ю.

   Но, проклиная эту городскую современность, русское художество не должно забывать того, что ликъ города мѣняется въ зависимости отъ прилива и отлива его "мятежныхъ силъ", что какъ ни высоко вздымаются черные дымы города, - еще выше рѣетъ свѣтлая "Новая Греза", рожденная имъ. Ибо городъ, часто являвш³йся Ропсу въ видѣ Сатаны, можетъ, подобно Мефистофелю, назвать себя: