boul, с которым я обедал
в 1838 году в Париже у Тургеневых. Он уверял меня, что признал во мне
знакомое лицо. Чрезвычайно милый человек, пленительное добродушие,
какая-то сонность с ложными вспышками поэта и умного человека. Он оставил
свою пекарню, но живет в ней с сестрой своей. Он также был болен
ипохондрией, как я, - и мы во многом сошлись с ним. Он легитимист не только
политический, или не столько политический, сколько нравственными и
религиозными убеждениями своими. Доказательством тому служат последние
его стихотворения. Он водил меня в cercle читать журналы. Он очень любил и
любит Ламартина, но видно, что жалеет о падении его и последнем
христорадничестве. Послание его к нему после книги Les Girondistes
("Жирондисты") благородно и замечательно.
3 июня. Осматривал город. Был с письмом Ребуля у археолога, который
воссоздал из пробки все древности Нимские-римские. Он дал мне два свои
сочинения. Надобно мне из Петербурга выслать ему что-нибудь из русских
трудов и предложить его в члены нашей Академии.
4-е. Выехал по железной дороге из Нима в Монпелье. Жена осталась в
Ниме. Осматривал город, музей Фабра. Фабр был сам живописен и женился на
вдове Алфьери, коего бюст и портрет тут находятся. Ecole du Medicin. Музей
всех уродливостей, наростов и язв человеческого тела. Слушал лекцию
ботаники, кажется, профессора Martin. Говорил об опиуме; но ничего нового не
сказал, по крайней мере для меня. После моего лечения парижского могу
сказать: Nourri dans l'opium, j'en connais les detours. (Вспоенный опиумом, я ни
перед чем не уступаю.)
Около 500 студентов. Прежде бывало гораздо более. Вечером Cafe
chantant. Я очень люблю таскаться по демократическим сборищам: крик, свист.
Где жил здесь Фон-Визин? Теперь не узнаешь. Из бумаг отца моего знаю, что
жило здесь в старину семейство Плещеевых.
5-е. Утром возвратился в Ним. Здесь виноградники не так живописно
раскинуты, как в Италии: точно веники, посаженные в землю. Вероятно, это для
винограда здоровье, потому что во Франции вино лучше, нежели в Италии.
В Монпелье обратил внимание мое барин своей походкой на пружинах и
киваниями головы направо и налево, перед головами, перед ним
обнажающимися с низкими поклонами. Это был префект, кажется, Гавиньи. Ни
дать, ни взять наш любой губернатор. Как поживешь на белом свете, придешь к
заключению, что за некоторыми оттенками: tutto il mondo, e tutto come la nostra
famiglia (везде в мире - то же что и дома, в семье).
Reboul читал мне неизданную еще свою поэму в роде L'art poetique, но не
дидактическую, а более нравоучительную и философическую. Много удачных
стихов и очень метких на главнейшие недостатки и злоупотребления нынешней
французской литературы. Мы расстались с Reboul как старые друзья.
В 4 часа в арене course de taureaux род карикатуры тех, которые бывают в
Испании. Верховых пикадоров нет. Нет кровопролития, все миролюбиво. Но
арена, наполненная народом, покрывшим все ступени или седалища, крики,
рукоплескания, шикания и свисты, когда оплошает бык или боец, - все это
сливалось в картину живописную и не чуждую поэзии. В числе зрителей
обратила на себя внимание наша красавица - зрительница m-lle Maroger, дочь
богатого виноторговца, которая, кажется, с живой внимательностью следила за
эволюциями быков и бойцов, более или менее ловко избегающих рогатые
удары, на них направленные. Забавно было также в антрактах смотреть на
перестрелку грошей, кидаемых со ступеней народом в арену, и на ловкость
продавца апельсинов, который кидал их на самые высшие ступени прямо в руки
требователя.
Вечером принесли известие о победе Pont de Magenta. Кофейные были
освещены, по улицам мальчики пускали шутихи. Впрочем, нимское население
не очень наполеонидно. В Avignon, в нашей гостинице, видел я комнату, в
которой был убит маршал Брюн, в стене осталась впадина от первой пули, не
попавшей в маршала. Об этом происшествии подробные сведения у Дюма,
герцогини Абрантес, и в истории Реставрации, кажется Вобеля.
6-е. Выехали мы из Нима и приехали в Лион. С нами сидела в купе
английская чета, очень вежливая и простодушная. Перед тем, чтобы что-нибудь
сказать, советовались они друг с другом и с французским лексиконом и наконец
разражались фразой, которую понять было невозможно, а надобно было
угадать. Что Гоголь сказал о наслаждении русского простолюдина, не в чтении
книги, а в самом процессе чтения, можно применить к англичанам, когда они
говорят по-французски. Интерес их не в разговоре, не в мысли, которую они
выразить хотят, а в издании французских звуков, в сочетании на Божию волю
articles, родов, прилагательных с существительными именами. Вечером был в
театре. Давали мелодраму Наполеон I. Актер Dorsay имеет что-то
наполеоновское в лице и во всем сложении. Он умирает на сцене, погребают его
на сцене. Пьеса, разумеется, плоха, может быть, и неприлична; впрочем,
представляется все это в картинах, почему же не представить и в лицах и
изустно? Прадеды были же религиознее правнуков, а между тем в мистериях
своих разыгрывали на сцене священные события из Ветхого и Нового Завета.
Лион. 7. Был я a la Croix Rousse, на этом поприще шелковых изделий и
возмущений. Впрочем, один работник говорил мне, что зачинщиками
возмущений бывали не лионцы, а итальянские выходцы. Тут нет больших
фабрик как в других городах, а все отдельные рабочие по два, три станка; в
самой большой, кажется, 9. Работа все ручная: купцы дают им шелк и рисунки и
платят за работу. Платы различные от 50 сантимов до 3 франков в день, смотря
по количеству сработанного урока, иные зарабатывают по 8 франков, когда ткут
картины, портреты. По улицам из всех домов в 6 и 8 этажей слышится мерный
стук челноков. Напомнило мне Бейрут, где везде слышишь сучение (так ли?)
шелка в шелковичных садах.
Мало женщин видишь за работой. При мне женщина сидела за станком и
ткала белое платье с букетами цветов для английской королевы. Для иных
сложных рисунков на обои и картины идет до 30 тысяч и более картонов, на
которых проткнуты узоры. Рабочие живут в этих домах по тесным и грязным
конурам. Вот вам и le travail libre (свободный труд) - от 6 часов утра до 8
вечера в летнее время. Женщина говорила мне, что при этой работе нужно ей
непременно выпить литр вина, а то и еда в горло не пойдет. В нашей гостинице
нашел я молодого Сапожникова, фабриканта шелковых изделий в Москве.
Работа здесь еще не убавилась, но боятся, что с продолжением войны она
убавится, потому что сбыт в торговле уже падает.
Roghe-Gardon гулянье. Ж.Ж. Руссо любил это место, тут сад. Place
Bellecour - большая и прекрасная площадь с большими фонтанами. Le lion de
Lion, маршал Кастеллан, седой старец, испещренный звездами, тут гуляет.
Толпа, которая его видит ежедневно, бегает за ним. Все то же, что у нас.
Любезничает с дамами, которые, кажется, очень довольны, когда он на
несколько минут присядает к ним, а он очень доволен эффектом, который
производит на публику. Кончится музыка, и он с трудом садится на белого коня
и в сопровождении двух ординарцев возвращается домой. Впрочем, он, говорят,
очень строг и нелюбим солдатами, которых утомляет частыми учениями. В
Avignon я видел, как обучали рекрут. Офицер поминутно вскрикивал: "О
звери!" - Опять то же, что у нас, - или правду молвить, можем здесь сказать:
дома лучше.
Вечером был au Palais de 1'Alcazar, род зимнего сада. Было
представление итальянского цирка. Великолепное газовое освещение. Труппа
волтижеров очень хороша и красивые, ловкие и смелые волтижерки. Кончилось
розыгрышем приза. Австрийцам досталось, таскали их за волосы, солдаты были
настоящие солдаты, в числе коих были и переодетые австрийцами. После
представления один из мнимых австрийцев жаловался товарищу французу, что
он его не щадил и бил заправски.
Лион. 8 июня. Был в Hotel Dien. 1800 с чем-то кроватей для больных,
которых принимают бесплатно и без разбора сословия, состояния, народности и
исповедания. Имеет дохода 4 миллиона франков. В больнице перебывает
круглым счетом 18000 больных; смертность десятый процент, разумеется, из
простолюдинов. Входят в больницу или безнадежные, или уже изнуренные
болезнью. Красный Крест снабжает больницу около трети больных и большей
частью чахоточных. Вот опять le travail libre. Больной обходится заведению в
полтора франка. Желающие могут платить за свою кровать. Есть особые
комнаты, где платят по 12 франков в день за все содержание и лечение. Залы
обширные и кровати железные просторно расположены. Два придела, в которых
обедня совершается ежедневно. За больными ходят сестры милосердия.
Есть и в других местах города богоугодные заведения. Недавно умер в
Лионе знаменитый хирург Бонне, тот самый, кажется, который взял с Казаковой
12 тысяч франков за операцию, сделанную дочери ее. В народе идет молва, что
его отравила собратия в Турине, куда приглашен он был королем для операции
в семействе его.
Кончил вечер до полуночи в театре. Давали мелодраму "Картуш".
Характер его довольно удачно выдержан. Я сидел в креслах и со мной было
приключение вроде маскарадного, за мной сидела довольно приятной
наружности дама с маленьким мальчиком. Я вообще в публичных местах не
задираю разговора; но тут попросил я у нее программы, которой не мог достать
в театре. Разговор слегка завязался. Она сказала мне, что, как только вошел я в
театр, признала меня за русского. "Благодарить ли мне, или обижаться?" -
спросил я. "Конечно, благодарить, - отвечала она, - потому что я очень
люблю русских". Говорила она мне о графине Бобринской-польке, которую
знала во Флоренции и с которой она в переписке. Про себя сказала она, что она
смесь разных народностей: английской, итальянской и французской. Дал я ей
свою карточку. Она спросила: "Да вы, однако же, не муж Вяземской,
урожденной Столыпиной?" - "Нет, - отвечал я, - муж ее моложе и он мой
сын". - "Ваше имя знаю теперь, а своего сказать не могу". Как так? Я ничего
не мог понять в этой таинственности.
Тут пошел разговор совершенно маскарадный. Я был налицо, а
собеседница моя под маской и в домино. Вдруг блеснула во мне догадка, что эта
женщина, с которой Монго Столыпин был в связи во Флоренции и на руках
которой он умер.
Я сказал ей, что угадал ее. "Если меня вы и угадали, то все-таки в том не
признаюсь". Спросил я ее, знает ли она сенатора Халанского? Отвечала: "Знаю".
Это разрешило весь вопрос. Халанский был во Флоренции при смерти
Столыпина и говорил мне в Марселе много хорошего о ней - как она ходила за
больным, и о ее бескорыстии. После сказала она мне, что приехала в Лион для
детей своих, кажется, сошлась она опять с мужем и с тещей своей - по крайней
мере, дозволено ей видеть детей, - старшего отдает в College etc. etc. etc.
Может быть, приедет она в Россию с графиней Бобринской, которая приглашает
ее с собой месяца на два или на три. Она принадлежит хорошей фамилии, муж
ее le comte de Vogue (граф Вог), имеет поместье недалеко от Лиона. В ней много
приветного и простодушного. Красавицей она мне не показалась. Это одна из
тех женских натур, которая мягкостью и восприимчивостью своей способна
увлекаться и падать. Предопределенная добыча сердечного романа. Можно
сожалеть о подобных женщинах, но осуждать их совестно. Я уверен, что в связи
с нею Монго отдыхал от долгой, поработительной и тревожной связи своей с
***.
9-е. Оставляем сегодня Лион и едем в Женеву.
31 мая (12 июня). Женева. Троицын день. Был у обедни. Церковь полна
русскими.
1-го июня, старого стиля. Вчера был в театре. Ездили вечером к месту,
называемому la Jonction, где сливается Рон и Арва, но сохраняют свой цвет. Вот
что должно быть с Польшей и Россией. Не требовать, чтобы Польша
уничтожалась перед Россией, а довольствоваться тем, чтобы она слилась с нею
и рядом текла. Прелестное местоположение.
2-е. Ездили в Ферней. Великолепная радуга.
3-е. Утром писал статью о Фернее. Вечером ездили по берегу озера в
савойскую сторону. Заходил в игрецкий дом Фази. Очень хорошее помещение.
Из учтивости проиграл 10 франков в красное и черное, не зная, что черное и что
красное.
4-й. Вечером был в театре. Давали драму или мелодраму Don de Bazan.
Все то же направление. Don Cezar - промотавшийся дворянин, пустившийся в
разврат. На поверку выходит, что он торжествует над королем Карлом II,
унижает его, вступается за него, убивая первого министра и любимца его,
который короля обманывал, и проч. и проч.
5-е. Был в Cathedrale de St. Pierre. Эти римские храмы, обнаженные и
ободранные реформой, представляют грустное зрелище. Памятник Рогана, о
котором говорит Карамзин. Я садился в кресло Кальвина.
11-е. Наконец видел я Mont-Blanc при захождении солнца. Весь снег, вся
гора были алые.
12-е. Ездил на гору Grand Saleve - в коляске до селения Monnertier, а тут
пересел на ослицу, именуемую Amazone, и взобрался до шале на вершине горы.
Вид, разумеется, обширный; но Mont-Blanc был обернут в непромокаемые, или
непроницаемые облака. На обратном пути, около деревни Mornex, показался он
мне. Мой кучер толковал мне, что вершины горы изображают Наполеона, по
вскрытии гроба его на острове Св. Елены; и в самом деле есть что-то похожее на
то (анекдот Пушкина о лицейском Яковлеве). Кругом Женевы удивительная
зелень и растительность.
13-е. Великолепное захождение солнца на Белой горе, то она розовая, то
счеканена, или вылита в золото. Шляпа, лоб, нос Наполеона. Точно апофеоза
его, в каком-то необыкновенном сиянии.
15-е. Встреча с Лионской красавицей.
17-е. Собирался ехать в Шамуни, помешал дождь. Неожиданно явился
Плетнев.
Книжка 26. (1859-1860)
Царское Село, 19 ноября 1859
Приехали в Петербург 10-го числа вечером. Остановился в гостинице
Демута. Еще в Германии простудил я себя, дорогой еще более достудил и
решился просидеть несколько дней дома. Вчера приехал сюда, по приглашению,
на несколько дней. В день приезда обедал у императрицы. Были князь Горчаков
и министр Муравьев. Как приезжего гостя государыня посадила меня возле
себя за столом. Вечером читали новую повесть Жорж Занда. Сегодня вечером
19-го рассматривали живописные снимки Мартынова с Софийского собора и
всех его принадлежностей. Князь Григорий Гагарин.
24-е. Ездил в город. Обедал у Мещерских. Вечером спектакль и бал у
Елены Павловны.
25-е. Возвратился в Царское. Вечером был у их величеств. Читали начало
Степной Цветок на могилу Пушкина - сочинение Кохановской. Ум за разум
заходит, и ум не русский, а наряженный в немца. В Пушкине преследуют
какой-то предначертанный идеал и ломают его, и растягивают по этому
Прокрустову образцу. А Пушкин был всегда дитя вдохновения, дитя
мимотекущей минуты. И оттого все создания его так живы и убедительны. Это
Эолова арфа, которая трепетала под налетом всех четырех ветров с неба и
отзывалась на них песней. Рассекать эти песни и анатомизировать их - и
вообще создание всякого поэта - и искать в них организированную систему со
своей строгой и неуклончивой системой - значит не понимать Пушкина в
особенности, ни вообще поэта и поэзии.
27-е. Читал императрице отрывки из воспоминаний Пущина о Пушкине.
28-е. Играли в Secretaire.
29-е. Французский спектакль. "Une distraction" и "Les femmes terribles".
Говорили, что некоторые осуждают появление в печати 6-го тома Устрялова о
смерти царевича Алексея. "Конечно, жаль, - сказал я, - что такие дела
делаются на свете; как жаль, что, так сказать, на другой день создания мира
Каин убил Авеля, что позднее Бог казнил землю потопом, чтобы вразумить
людей, и много тому подобное; но что же делать, если оно так было: нельзя же
исключать это из совершившихся событий".
1 декабря. Обедали у императрицы Мальцева и я.
2-е. Обедал у их величеств. Были министры: князь Горчаков и
Ковалевский, князь Василий Долгорукий, княжна Долгорукова, княгиня София
Гагарина. Разговор о 6-м томе Устрялова.
3-е. Утром был у императрицы. Говорили о Титове, о новом цензурном
положении etc. Обедал у их величеств. Катенин из Оренбурга, Чевкин,
Александр Адлерберг, молодой Дурново. Вечером разговор и чтение.
4-е. Обедал у их величеств. Были великая княгиня Екатерина
Михайловна с герцогом, Мальцева, барон Мейендорф, Долгорукий, Александр
Адлерберг. После обеда разговор с государем о Записках Екатерины и временах
ее.
5-е. Выехали из Царского Села. Обедал у Тютчевых.
8-е. Обедал у их величеств - с Marie Вяземской, Рибопьером и
Горчаковым.
9-е. Обедал у императрицы с четой Мейендорф, Мальцовой. Обедала и
великая княгиня Александра Иосифовна. Императрица пригласила Мальцеву и
меня в ложу свою Александрийского театра. Давали Грозу Островского. Драма
производит сильное впечатление. Мастерски разыграна.
10-е. Обедал у племянника Ковалевского. Мало ученого люда, не то что
бывало у Норова. Статья Безобразова, напечатанная в Русском Вестнике,
"Аристократия и интересы дворянства" наделала много шума в высшем
правительственном кругу - и служила темой прений в Совете Министров.
Окончательное обсуждение ее отложено до следующего заседания. Вечер у
великой княгини Елены Павловны под псевдонимом княжны Львовой. Были их
величества. Пели итальянцы.
11-е. Был в общем собрании Сената.
1860. Январь. В конце минувшего года был два раза у обедни в
Казанском соборе. Ездил каждый день в Сенат. Несколько раз обедал во дворце
и два раза был с императрицей в театре. Стихи никак не шли, так что не мог
кончить стихотворения, начатые в дороге. "Господи и Владыко живота моего,
дух праздности, уныния, не даждь ми". Или вернее: отыми, отжени от меня,
потому что я их имею.
5-е. Вот и сегодня заседание Сената продолжалось несколько минут и в
рассмотрении было всего два пустые дела, требующие только подтверждения
присутственным местам. Как же не предоставить первоприсутствующему право
созывать сенаторов когда нужно - и в одном заседании вершить дела,
распределенные на несколько заседаний. Таким образом вообще более трех раз
не приходилось бы ездить в Сенат. А то выгоняют нас каждый день на барщину,
есть ли работа, нет ли работы. Везде стеснительные обряды.
27-е. Мне с некоторых пор сдается, что со мной играют комедию, а я
комедию не хочу и не умею отвечать комедией. Оттого мне очень неловко и
тяжело. Имею внутреннее сознание, что в отношениях со мной нет прежнего,
сердечного благорасположения, а соблюдаются одни внешние формальности.
Что причиной этой перемены, придумать не могу. Может быть, просто
опостылел, как то часто бывает с женщинами и при дворе. А может быть, и
оговорили меня добрые люди. Как и за что - неизвестно. На совести ничего не
имею; а положение мое, кажется, так для всех должно быть безобидно, что
никому я ничего не заслоняю. Как бы то ни было, вся поэзия моих прежних
отношений полиняла и поблекла. При дворе я не двор любил и меня вовсе не
тешило, что и я имею место между придворными скороходами и придворными
скороползами всех чинов и всех орденов. Мне дорого и нужно было сочувствие;
а без сочувствия мне там и делать нечего, о чем и следует при удобном случае
крепко и окончательно подумать.
NB. Пишу это после обеда третьего дня и вечера вчера. Стало быть,
обижаюсь не тем, что меня забывают, или что для публики я будто в опале.
***
6 февраля. Княгиня София Григорьевна Волконская сказала мне на днях,
слышанное ею от императрицы Елисаветы Алексеевны в Таганроге, после
смерти Александра государь имел в руках своих все нити заговора,
вспыхнувшего 14 декабря, но не решался обратить на заговорщиков строгость
закона, пока действия их не угрожали безопасности государства. Он говорил
также, что, может быть, и сам завлек некоторых, выражая либеральные понятия
и возбуждая либеральные упования.
***
Великая княгиня Ольга Николаевна говорила, что императрица Мария
Федоровна сказала однажды: сын мой Александр не мог наказывать
заговорщиков против жизни отца своего; но сын мой Николай обязан был
наказать заговорщиков против жизни Александра.
***
Граф Блудов уверял, что император Александр хотел расстрелять
Сперанского; но не допущен был к преданью Сперанского военному суду по
настойчивым убеждениям Парота, который тогда пользовался особенным
доверием императора и которого будто с той поры государь уже не принимал к
себе, не отвечая на письма его. Признаюсь, это по мне невероятно. Если
император имел бы намерение предать Сперанского суду, то он заключил бы
его в Петропавловскую крепость, а не начал бы с того, что тотчас отправил его в
Нижний Новгород.
***
Граф Блудов полагает, что Сперанский знал о замыслах в царствование
Александра и приготовивших 14 Декабря. Он, кажется, был злопамятен и не
прощал государю опалы своей...
Книжка 27. (1859-1861)
9 июля нового стиля 1859 года. Стуттгардт. Вечер провели на вилле у
великой княгини. Императрица Мария Александровна спрашивала через
телеграф, где я нахожусь.
10-е. Выехал из Стуттгардта в одном поезде с великой княгиней Ольгой
Николаевной и Верой Горчаковой.
Баден-Баден, 19 июля. Вчера приехал сюда.
***
25 июля. Приехал в Карлсбад сегодня. Здесь Мещерские и Лиза
Карамзина, Брок, граф Лев Потоцкий, сенатор Щербинин и пр.
6 августа. Нашел здесь варшавского приятеля генерала и поэта
Моравского. Не узнал бы я его, так он постарел; впрочем, ему 77 лет. И он меня
не узнал.
9-е. Ладыженская, урожденная Сушкова, читала мне свою статью о
Растопчиной. Много хорошего.
18-е. Бал в честь австрийского императора. День рождения его.
Познакомился с князем Paul Esterhasy.
29-е. Выехали из Карлсбада.
1 сентября. Приехали в Баден-Баден.
4-е. Выехали с Титовым в Интерлакен.
6-е. Вчера вечером у императрицы. Обедал у императрицы. Титов уехал
после обеда. Вечер у императрицы.
7-е. Читал стихи свои на вечере императрицы.
8-е. Поехали в 10 часов утра с императрицей на пароходе по озеру Brienz.
9-е. Были с императрицей на развалинах замка. По некоторым
преданиям, замок Рауля - синей бороды.
13-е. Думал ехать. Императрица приказала телеграфировать жене, что
удержала меня.
14-е. Телеграмма от государя о покорении Дагестана и взятии Шамиля,
которого везут в Петербург.
15-е. Вчера выехал на пароходе.
16-е. Баден-Баден.
17-е. Утром был у принца Прусского, вечером у принцессы, которая не
принимает меня всерьез и отделывается со мной общими вежливостями.
Сегодня писал Анне Тютчевой.
19-е. Приехал сюда Бунсен.
20-е. Целый день слоняюсь без мысли, цели и желанья. Баден-Баден
имеет удивительную одуряющую силу.
25-е. Выехали из Баден-Бадена.
27-е. Приехал в Дюркгейм. Дня три разнемогался я сильной простудой.
Здесь Мещерские и Карамзины.
2 октября. Писал Икорникову со стихами.
6-е. Писал Анне Тютчевой.
9-е. Выезжаем из Дюркгейма.
10-е. Приехали в Гейдельберг. Вечером были у Бунсена.
15-е. У Бунсена видел немецкого поэта Майера, бывшего секретарем при
Альберте, муже английской королевы.
20-е. Был у профессора греческого языка Гофмана, высланного из
Московского университета в 1848-1849 гг. за либерализм, а по словам жены -
за участие, которое он письменно принимал в устройстве германского флота.
Кажется, если так, либерализм очень невинный.
23-е. Выехали из Гейдельберга.
24-е. Приехал в Баден-Баден. Отца Янышева не застал. Он в Париже.
Кончил в курзале. Музыка, игры, журналы и Никита Всеволожский.
29-е. Приехал в Баден-Баден.
1 ноября. Выехал из Бадена в Стуттгардт. Видел Титова. Разговор о
Петербурге.
6-е. Отдал Ольге Николаевне стихи императрице. Сегодня выехали из
Стуттгардта.
12-е. Приехал в Берлин. Обедал у Будберга с Моренгеймами и молодым
Мейендорфом. Вечером был у князя Вильгельма Радзивила.
14-е. Кенигсберг.
22 июня 1860 года. С.-Петербург. Был приглашен в Царское Село к
обеду и оставался до 25-го. Возвратился на Лесную дачу.
4 июля. Пробыл по приглашению два дня в Петергофе.
21-е. Приехал в Петергоф вечером. Был у великой княгини Екатерины
Михайловны в Ораниенбауме.
22-е. Императрица нездорова, но принимала меня.
15 августа. Писал Потаповой о газете Павлова.
***
Возвратился из Москвы 10 октября.
Книжка 28. (1863-1864)
Из речи Ламартина к депутации глухонемых во время Февральской
революции: "Прошу передать мои чувства тем, кто меня не слышит".
Нельзя не удивляться, до какой степени нелепости может возвыситься
умный народ, как французы, когда они выходят из битой колеи порядка и
приличий, с которыми они срослись. И в политике, и в литературе нужны им
узда и хомут. Как скоро свергли они с себя оковы "искусства поэзии" Буало и
помочи, которые возложили на них Racine, Voltaire, Fenelon и другие их
классики, они понесли такую чушь, что ужас. В гражданском и политическом
отношении нужна им железная рука Людовика IX и Наполеона I, а за
неимением ее - рука фокусника как Наполеона III.
***
ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ ОЛЬГЕ НИКОЛАЕВНЕ
Венеция, 3 декабря 1863
Позвольте мне почтительнейше поднести вашему императорскому
высочеству фотографию моего рукоделия. Когда меня спрашивают: как могу я в
такое смутное и грозное время заниматься подобными пустяк