| Главная » Книги |
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 3, Страница 4
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 3 3 крейцера платит подрядчику.
Днем ест он только хлеб и выпивает рюмку водки, а возвратившись домой,
ужинает молочным или водяным супом с картофелем и другими овощами.
Редко, редко, когда зимой ест он немного свинины. Наши работники не
довольствуются такой скудной пищей.
Вечер был прекрасный. Ярко и разноцветно оттенялась зелень по
уступам гор и зелень лесов. Ничто так не украшает и не одушевляет сельской
картины, как речка, которая с шумом перекидывается через камни. Тогда
сценическое представление в полном совершенстве: кругом обстановка
декораций, а речка-оркестр разыгрывает свои свежие мелодии. Актер -
каждый из нас, и молча разыгрывается в душе таинственная драма, веселая или
грустная, смотря по содержанию и по минутному вдохновению...
17-е. Ходил с княгиней Репниной к D-r Carro. Он все и всех обращает к
своему Карлсбаду и в нем сосредотачивает весь мир. Такие люди и нужны,
чтобы ничто не пропадало на свете.
18-е. Писали к Павлу. В 4 часа отправились с князем Шенбургом к
Neuberg в Giesshtubel, за час от Карлсбада, по Пражской дороге, мимо развалин
замка Engelhaus. Все горы, и очень живописные. Источник Giesshtubel за час от
помещичьего дома. Ничего не могли видеть, потому что пошел дождь и
поднялась гроза. Neuberg продал прошлого года 140000 кувшинов этой воды,
которая, после прошлогоднего посещения греческим королем, названа die
Koenig Otto-Quelle. Neuberg получил от короля за это посвящение орден
Спасителя. И можно поручиться, что во всем греческом королевстве нет ни
одного верноподданного, более преданного королю, чем Neuberg.
Вечером узнал из газет о смерти Шихматова. Вероятно, истомило и
уморило его министерство. Канкрин также жаловался на огненный стул
министерства финансов. Впрочем, Шихматова, вероятно, заели более бумаги,
нежели дела. Неужели после него будет министерствовать Норов? А почему же
нет? Была пословица: что город, то норов. Теперь можно сказать: что
министерство, то Норов. Не говорю о министерствах, которые хотя и без
Норовых, а с норовом.
19-е. Вечером полил потопный дождь и расшумелась страшная гроза.
Гром, многократно повторяемый эхами гор, не умолкал. Я однако же немножко
гулял под этими батарейными огнями. Жители Карлсбада и лавочники были
ночью встревожены и боялись наводнения (что здесь дело нешуточное, потому
что воды не раз доходили до первого этажа), но, впрочем, все обошлось
благополучно.
20-е. Сегодня боялись повторения вчерашней грозы, но весь день
обошелся довольно хорошо. Вечером ходил я к храму и обелиску Финдлатер
(der Mylordstempel). Искал Schiessaal, прославленный Петром I, попал на
Jagersaal, Klein-Versailles, а не нашел того, чего искал.
Приехал граф Кушелев с женой. Ничего особенного из Петербурга нет.
Холера гораздо уменьшилась. В последнее время молоко было любимым и
употребительнейшим питьем выздоравливающих.
23-е. Граф Кушелев говорил о междоусобной войне Греча и Булгарина в
Северной Пчеле. Слепцы спорят о красках. Замечательно, что в нашем высшем
обществе многие, может быть, никогда ничего не читали Державина,
Жуковского, Пушкина и сосредоточивают всю русскую литературу в лице
братьев сиамцев, которые показываются в Северной Пчеле. Вот что значит
постоянное действие ежедневной газеты. Попадись она в другие, чистые руки, и
влияние ее на русскую литературу и на русскую публику было бы весьма
благодетельно.
24-е. Я полагал, что наши альманачники совершенно перевелись. Но, нет,
на беду еще живы курилки. Третьего дня получил я письмо из Москвы от
Сушкова, который просит стихов в свой Раут. Вчера из Петербурга от
воскресшего Владиславлева, который того же просит в Утреннюю Зарю.
25-е. J. de Debats, кажется, начинает склоняться на нашу сторону в
восточном вопросе. Зато La Press врет и беснуется. Журналы не имеют никакого
понятия о России и Турции, а расправляются ими, как своей собственностью.
26-е. Писал в Страсбург книгопродавцу Шмиду, который публиковал
каталог русских книг. Вообще старые.
Приехал князь Анатолий Барятинский с женой. В дипломатических
переговорах с Турцией мы будем всегда один против трех, если не более, т.е.
будем иметь противниками турков, англичан и французов. Между тем Австрия
и Пруссия, как с нами ни дружны, но будут нам исподтишка перечить, и вся
мелкотравчатая европейская дипломатия и все революционные бродяги,
которые гнездятся в Пере, будут подбивать Порту нам не поддаваться. В случае
войны - дело другое, и предстоит еще вопрос: будут ли французы и англичане
сильно помогать туркам войсками и кораблями. Весьма ошибочно мнение, что
мы можем озадачить турков словесными требованиями. На словах они ничего
нам не уступят, и наши попытки будут всегда безуспешны. Нам нужно
негоциировать не с пером в руках, а с дубинкой Петра Великого. Если не
пришло время вытащить ее из кунсткамеры, то лучше молчать и выжидать
удобного случая.
Мне сказывали, что в 1812 г., при Ртищеве, Кавказское наше войско
состояло из 25000 человек, а теперь простирается оно до 180000. Если не
Меншиков, то Веригин при нем удачно покончил свой восточный вопрос.
Говорят, что он обыграл молодого Нессельроде на 150000 р. Наши сановники не
слишком разборчивы и совестливы в выборе людей, коими они себя окружают.
Приехал князь Николай Васильевич Долгорукий. Он сказывал, что граф
Воронцов переехал в подмосковную и приезжает в Петербург по
понедельникам, чтобы заседать в Совете. Мог ли Петр I предвидеть такие
чудеса. Молодой Адлерберг издал путешествие свое в Иерусалим.
28-е. Сегодня наш праздник Вознесения. Вечером взлез я по крутой и
узкой тропинке на Бельведерзиц. Дикая и живописная природа! С вершины
горы видны развалины замка Engelhaus, т.е. говорят, что видны, а я их своими
глазами не видал. Высота горы 274 венских Klafter над морем и 86 над Spradel.
Назад возвратились по другой дороге, более удобной, мимо Friedrich
Wilhelmsplatz. С этого места прекрасный вид на город.
Во французских газетах 7 июня напечатали взятые из Times две ноты
Меншикова на имя Рейс-Ефенди и проект договора. В них решительно нет
никаких особенных притязаний со стороны русского правительства на
господство в Турции, а только требования, чтобы права, уже дарованные
грекам, были снова утверждены султаном для предупреждения недоразумений и
злоупотреблений турецких местных властей. Дело совершенно чистое, а между
тем те же журналы, которые печатают эти официальные документы, все еще
вопиют и беснуются против так называемых самовластных и неслыханных
требований России. Дура политика не обращает внимания на официальные
документы и увлекается криками журнальных крикунов.
31-е. Приехали Мещерские и Лиза Карамзина. Я был у Бибеско.
Говорили о турецких делах. И он того же мнения, что напрасно затянулись в
длинные переговоры. Надобно было с приезда Меншикова дать дней 8 или 10
сроку туркам на ответ изложенным требованиям. Если есть возможность с
успехом действовать на турков, то разве внезапно и решительно, чтобы не дать
им времени опомниться и обнюхаться с другими.
Про одного губернатора с губернаторшей говорили, что это круговая
порука: муж берет, а жена дает. Тютчев говорил о молодой княгине Т., которая
очень манерилась, не имея, впрочем, поклонников: "Она кокетничает перед
пустотой".
1 июня. Водил Николая Мещерского на Hirschensprung. Вечером водил
Лизу Карамзину на Drie Kreutze и на Otto's Hohe, что прежде было
Orientirungs-Hohe. Это высший пункт близ города: 304 Wiener Klafter (сажень)
над морем и 107 над Спруделем.
2-е. Сегодня день рождения Павла. Празднует ли он его вместе с женой?
3-е. Праздновали вчерашний день рождения обедом в Posthof с
Мещерскими. Журналы уморительны своей нелепостью. В Presse 13 июня
сказано, впрочем, взято из какой-то немецкой газеты, что великий князь
Константин Николаевич так обременен занятиями, что вместо его
председательствовал в географическом обществе генерал Муравьев и что это
служит доказательством, как деятельны военные приготовления России
против Турции.
4-е. Князь Мещерский отправился в Виши. Сегодня узнал я о смерти
Льва Пушкина. С ним, можно сказать, погребены многие неизданные
стихотворения брата его, которые он один знал наизусть.
5-е. Журналы начинают немного утихать, хотя все еще врут. Приезд
графа Панина в Париж, вероятно, за женой, связывается ими также с восточным
вопросом.
7-е. Наш Троицын день. Первый день совершенно летний. Приехал князь
Алексей Трубецкой с увечной головой. На дороге опрокинулась коляска его.
Приехали граф Петр Пален с братом его Николаем.
В первом приказе по армиям, писанном Шишковым 13-го июня 1812 г.,
между прочим, сказано: в них издревле течет громкая победами кровь славян.
Что за ералаш? Громкая кровь течет победами. Но в рескрипте фельдмаршалу
Салтыкову бессмертные слова: "Я не положу оружия, доколе ни единого
неприятельского воина не останется в царстве моем". Эти слова тем прекраснее,
что они оправданы были на деле.
9-е. Представлялся эрцгерцогу Карлу-Фердинанду, сыну знаменитого
эрцгерцога Карла и шефу нашего уланского Белогородского полка. Продолжаю
читать записки Шишкова, которые привез сюда Завадовский. Добрый Шишков
удивительно забавен своим простодушием, чтобы не сказать простоумием. Он
рассказывает, что на дороге от Твери в Петербург видел он на небе два облака,
из которых одно имело вид рака, а другое - дракона, и что рак победил
дракона. "Сидя один в коляске, - говорит он, - долго размышлял я: кто в эту
войну будет рак и кто дракон?" Другому пришло бы в голову, что рак означает
Россию, потому что армия наша все ретируется; но добрый Шишков чистый
израильтянин, в нем нет лести, и ему пришло, что рак означает Россию,
поскольку оба эти слова начинаются буквой Р. И эта мысль, заключает он,
утешала меня во всю дорогу.
10-е. Утром был у баронессы Stolzenberg, морганатической супруги
принца Wilhelm von Angalt-Dessau.
Я очень люблю в прогулках отыскивать безымянные тропинки, удаляясь
от больших трактов, из которых каждый носит здесь свой ярлык zum- или zur-
что-нибудь. Познакомился с австрийским генералом Кудрявским, братом
нашего старика Кудрявского. Он долго служил на Востоке.
Это что-то не к добру: Булгарин в Северной Пчеле, 30 мая, ужасно меня
расхваливает по поводу моей "Масляницы". Неизвестно, кто прислал мне этот
листок из Петербурга.
12-14-е. Приехала Пашкова со своей крылатой дружиной, со своим
мужем и сыном. Они из Парижа, а сын из Петербурга. Она сказывала, что там
холера сильно и скоро действует. Недавно умерла от нее Шереметева,
урожденная княжна Горчакова.
Недаром я говорил, что Булгарин хвалил меня не перед добром. Я
получил известие, что в Банке случилась неприятность: раскрали около 2000
старых дел, Бог знает, для какой цели.
Были у нас князь Лобковиц, граф Путбус и Пехлин, которого знавали мы
во Франкфурте, где он был датским посланником. Он переводчик "Лалла-Рук"
на немецкий язык, издал недавно том своих стихотворений и занимается теперь
историей эпической поэзии. Из Бадена получено известие о смерти кн.
Горчаковой. Можно ли было думать, что две развалины, отец и мать ее,
переживут свою дочь.
15-е. Вчера узнал я о другой печальной смерти. Бедная княгиня Вера
Голицына скончалась в Берлине. Когда я из Дрездена послал к ней, перед
Светлым Воскресением, свой портрет со стихами, я имел какое-то минутное
чувство, что все это дойдет до нее не вовремя. И в самом деле, все это пришло в
Берлин, когда она была уже отчаянно больна, и, кажется, она ни портрета, ни
стихов моих не видала. Давно ли была она в Константинополе в полном цвете
здоровья, силы и красоты? Умер в Берлине и наш русский священник, и к
княгине Голицыной приезжал священник из Парижа.
16-е. Человеческое тщеславие всюду прокрадывается: я заметил, что
многие, которые пьют Sprudel, гордятся пред нами, смиренно пьющими
Schlossbrunn.
17-е. Восточный вопрос все еще всех занимает. Все ждут на него ответа.
Журналы кричат и шумят, а ничего не объясняют. Циркуляр графа Нессельроде,
по-моему, очень хорошо и дельно изложен. Я уверен, что все сказанное в нем
сущая правда, но правда ничего не проучит там, где действуют страсти; а
против нас в Европе враждуют страсти: зависти, ненависти и страха.
Иногда самые, по-видимому, маловажные приметы убедительнее
значительнейших явлений. Когда я думаю об участи Наполеона III и о
продолжительности настоящего порядка дел во Франции, две приметы
удостоверяют меня, что все это ненадежно и непрочно. Нельзя веровать в
положение, в котором негодяй Дантес-Гекерен - сенатор, а негодяйка
Матильда Демидова разыгрывает роль императорской принцессы. Случай часто
проказит, но проказы его непродолжительны. Рано или поздно Промысел берет
свое и приводит дела и лица в надлежащий порядок. Вечером ездили с
Трубецкими в Elbogen.
Сегодня здешнее Петра и Павла. По дороге встречали богомольцев и
перед селениями кукольные изображения святых именинников с распущенными
хоругвями и проч.
Местоположение Эльбогена очень живописно: цепной мост, древний
рыцарский замок, обращенный ныне в тюремный замок. О времена! О нравы!
Впрочем, вероятно, и прежние жильцы, благородные рыцари, были такие же
разбойники, как и нынешние жильцы.
18-е. Писали к Павлу. Вечером на Wiese музыка праздновала приезд
князя Эстергази, бывшего посла в Лондоне. Приехал также граф Красинский,
варшавская развалина, и рыжий Голицын, тоже обломок прежнего варшавского
житья.
19-е. Приехала из Петербурга маркизша Castelbajac. Заходил к нам граф
Красинский. Он очень слаб и плох.
20-е. Вчера получил я письмо от Валуева, он назначен Курляндским
губернатором, и письмо от Брока, который извещает меня, что я переименован в
члена совета министерства финансов, вероятно, вследствие беспорядка,
случившегося в Банке, хотя он о том ничего и не говорит. Я и не воображал, что
я такой бдительный начальник, и что без меня дела пойдут хуже. А шутки в
сторону - особенное счастье, что я в разные управления свои имел на руках и в
руках многие миллионы таможенные и банковские, и что все обошлось
исправно.
21-е. Старик Радзивил, помещик славной Аркадии, когда пеняли ему, что
мало дает он денег сыновьям своим на прожиток, отвечал, что довольно и того,
что дает он им свое имя, которое им не следует. В глубокой старости своей
потерял он память и часто спрашивает жену свою: "А кто бишь отец Валентина,
я никак не могу вспомнить?" Один из Радзивилов был сын нашего варшавского
посла Стакельберга, другой - сын герцога Lauzun и т.д.
Государь Павел Петрович обещал однажды быть на бале у князя
Куракина, вероятно, Алексея Борисовича. Перед самым балом за что-то
прогневался он на князя, раздумал к нему ехать и отправил вместо себя
Константина Павловича с поручением к хозяину. Тот к нему явился и говорит:
"Государь император приказал мне сказать вашему сиятельству, что вы, сударь,
ж.., ж... и ж..." С этими словами поворотился он направо кругом и уехал.
***
ПИСЬМО ТОЛСТОМУ
Карлсбад, 4 июля 1853 г.
Здесь не до чтения. Здесь надобно жить жизнью животного, а не
умственно. Со всем тем Цареградские дела и нас озабочивают, и ждем с
нетерпением развязки крупного вопроса. В самом начале мало надеялся на
успех. Когда все радовались блестящему и торжественному приему Меншикова
на Босфоре, я кому-то писал: "Хорошо он приехал, посмотрим, каково он
уедет".
Я имел случай несколько ознакомиться с Востоком и с некоторыми в нем
действующими лицами и убедился, что там с переговорами нам делать нечего.
Мы всегда будем одни против трех, т.е. против нас будет одна глупая нация и
две шельмы нации, как вы говорите, не говоря уже о тех, которые будут, хотя и
скрытно, но все-таки нам недоброжелательствовать и исподтишка подбивать
турков нам не поддаваться. И сами единоверцы, за которых мы хлопочем, из
трусости и подлости будут показывать, что боятся и не хотят нашего
покровительства.
Все это так ясно и достоверно, что не понимаю, как те, которым ведать о
том надлежит, того не ведают. Наше дело до поры и до времени сидеть у моря и
ждать погоды. Погода, рано или поздно, придет непременно и пригонит, как
древле, наши ладьи к Цареградским стенам; но самим преждевременно погоды
поднимать нам не следует. Впрочем, и я скажу с вами: "Увидим".
А пока мы здесь читаем кузину вашу "La dame aux perles". Автор ее
успел одним разом сделать и подлый поступок, и пошлую книгу.
В бытность мою в Париже, я видел в канцелярии посольства маленькую
французскую брошюру о Святых Местах, писанную, помнится, духовным
лицом в нашу пользу. Нельзя ли мне прислать ее? У меня также чешется рука
написать что-нибудь об этом, в ответ на брошюрку Пужула. Скоро кончу свой
водопой и тогда принялся бы я за работу. Слышу также о какой-то брошюрке
или статье нашего иезуита Гагарина о восточном вопросе. Нельзя ли и ею
одолжить меня? Здесь бывший ваш посол граф Пален, и брат его космополит, и
много других русских. Погода не очень нас балует, но мы не унываем и пьем да
гуляем во всю Ивановскую.
***
22-е. Вечером в курзале концерт Rudolph Willmers, скандинавского
пианиста. Игра бойкая и приятная, но великие пианисты так размножились, что
и высшее превосходство в этом искусстве сделалось почти ремеслом и
пошлостью. Он, между прочим, играл Nordische National-Hymn aus den
Scandinavischen Liedern, есть что-то похожее и на английский гимн, и на Боже
Царя храни. Willmers собирается в Россию. Нам обещают сюда и Листа, или по
крайней мере княгиню Wittgenstein. Перед концертом ходил я с Ленским в
Hammer и припоминали наше варшавское и петербургское житье-бытье. На
днях заходил я к Lady Гренвиль.
23-е. Меня и случайная бессонница пугает как начало и возобновление
прежних бессонниц. Тогда минувшие мои страдальческие ночи и ночи будущие
колоссально восстают и каменеют передо мною, и кажется мне, не пробью
никогда этой ужасной громады. Утром девица Лазарева-Станищева начала
писать портрет мой карандашом. Она несколько лет училась живописи в Италии
и пожалована в члены нашей Академии Художеств, под этим титулом и
поименована она здесь. Приехала из Варшавы m-me Сухозанет со своей
красавицей племянницей.
24-е. Может быть, я уже перепил. Костя Булгаков, заболев, говорил о
себе: я уже не человек, а перепел.
Третьего дня, иди правильнее, третьей ночи, во время бессонницы
принялся я за записки Шишкова. Что за дичь в манифестах своих заставлял он
подписывать бедного императора Александра. Особенно замечателен манифест
1-го января 1816 года. Что-то похожее на китайские манифесты. Добрый
Шишков не силен был в натуральной истории. В книге своей о Старом и Новом
слове говорил он: "Чай, китайская трава". В Записках своих говорит он:
"Находил на меня в этой пустоте комнат, в этой тишине, прерываемой одним
только криком сих насекомых, некий ужас и уныние". Что это за насекомые?
Лягушки!
Вечером ходил по берегу Эгера через деревню Drachowitz мимо
Modens-Hof на панораму. Дорога очень приятная, полями и огородами, и
совершенно сельская. Хотя бы в Остафьеве с той только разницей, что
Остафьевские картины не окаймлены горами подобно здешним.
25-е. Опять тревожная ночь со всеми припадками и взрывами прежних
бессонниц. Опять принялся я за ночного товарища своего Шишкова. Несмотря
на тоску свою, мне почти забавно было видеть, как бедный моряк с трудом
уживался с военными тревогами главной квартиры. То объезжает он большие
дороги, чтобы не попасться в плен французам, то по проселочным дорогам
боится, чтобы не опрокинули его с коляской. И все это рассказывает он с
каким-то ребяческим простосердечием. Вообще все его путевые впечатления и
замечания совершенно детские. А между тем на досуге сочиняет он манифесты
не только по заказу императора, но иногда и для своего собственного
удовольствия на всякий случай. Как государь ни безразлично и слепо
подписывал подобные его бумаги, но случалось, что и он догадывался иногда о
неприличии и невозможности говорить то, что заставлял его говорить Шишков.
Один из таких несостоявшихся манифестов, после Лейпцигского сражения,
Шишков кончает следующими словами: Сего ради повелеваем: да отворятся во
всем пространстве области нашей все Божественные храмы, etc.etc, да
прольются от всего народа горячие слезы благодарности и проч. и проч.
Довольно забавно заставлять государя говорить: повелеваем плакать.
26-е. Здесь получен русский манифест. Он очень хорошо принят здешней
нашей колонией и шевелит струнами русского сердца. Я подумал бы, что он
писан Блудовым, но одно выражение меня сбивает: юрист Блудов не позволил
бы себе сказать: вручить престол. Вручается то, что принимаешь в руки.
Вечером ездил я в коляске с Трубецким в Schlackenwert - первую
станцию от Карлсбада, и поместье герцога Тосканского, которое дает ему до
35000 франков доходов. Все в упадке и запущении, но старинный сад прекрасен
и очень тенист. Писали к Павлу.
Давно не принимался я за свой дневник. Постараюсь хотя наскоро
собрать свои воспоминания.
Немножко от жаров, немножко от бессонниц, которые начинали меня
тревожить, немножко от Карлсбада, который начинал мне надоедать, немножко
от именин своих, чтобы не разыгрывать здесь торжественную и праздничную
роль именинника (Алексей Лобанов говорил о племяннике своем графе
Воронцове, что он похож на вечного именинника), решился я съездить в
Мариенбад.
28 числа, около 5-ти часов после обеда, сели мы с женой в свою коляску,
запряженную четверкой почтовых лошадей, и пустились в путь. Только успели
мы доехать до Гамера, как погода переменилась, воздух охладел и полил дождь.
Можно сказать, что дорога слишком живописна для проезжающих. Все горы да
горы. Шагом или въезжаешь на гору или с горы съезжаешь. Тормоз наш был в
таком употреблении, что скоро прорвался, надели запасный крючок, да и он
протер колесо до дерева, и хорошо еще что без беды доехали. Мы проехали
станцию Petschau с замком, принадлежащим герцогу Бофору и купленным у
Кауница.
Нам говорили, что до Мариенбада не более пяти часов езды, но надобно
всегда придать несколько часов к сказанному, и доехали мы не ранее полуночи.
Разумеется, весь Мариенбад давно уже спал. Долго стучались мы в дверях
нескольких гостиниц, но никуда нас не впускали и говорили, что все занято.
Наконец нашли мы гостеприимную гостиницу zur Stadt Weimar, где и
приютились в трех хороших комнатах.
Ночь провел я очень хорошо. Мариенбад мне очень понравился своей
красивостью, миловидностью и опрятностью. Тут все свежо. Все с иголки: дома,
галереи, прогулки, источники с красивыми навесами и пр. Вообще более
простору и дышишь свободнее. Природа не так грандиозна, как в Карлсбаде, но
зато более удобна для ежедневного употребления. В Карлсбаде все ущелья, все
взбираешься или слезаешь по длинным коридорам с некоторыми отверстиями
для зрения на живописную даль.
29-е. Ходил я по городу и близким окрестностям. Видел Kreuzbrunn,
который более всех употребляют, Karolinenbrunnen и пр. Ездили мы на
Flaschenhuette, где выделываются глиняные кувшины для отправления воды в
разные края. Выделка очень легка и скоро изготовляется. Работник кладет на
маленький станок кусок глины и в две минуты ручной работы кувшин готов.
Тут их выделывают до 700000 в год.
Мариенбад, собственность духовенства, в медицинском отношении
слывет холодным Карлсбадом (das kalte Karlsbad). Тут я нашел из русских
московского Боде с петербургской дочерью, которой удаление из Петербурга
толкуют различным образом, Ивана Фундуклея, которого знал губернатором в
Киеве и который ныне сенатор в Варшаве, Ломоносова с женой, урожденной
Щербатовой (он оправляется от своего паралича, начал ходить, двигать рукой и
говорить довольно внятно), Абрамовых, которых мы знали в Дрездене, и сестру
ее, молоденькую и хорошенькую вдову. Есть и другие русские, но я их не знаю;
между прочими сибирский генерал-губернатор Муравьев.
30-е. Часу в 3-м, после обеда, оставили мы Мариенбад и отправились в
Koenigswart, замок и летнее пребывание князя Меттерниха. Довольно красивое
и лесистое местоположение. Парк и дом очень хорошо содержаны. В доме
много картин, фамильных и царских портретов, мраморная статуя Каковы,
изображающая историю. При замке Museum с разными древностями,
редкостями естественными и современными знаменитостями, как то:
рукомойник Наполеона на острове Эльба и другие принадлежавшие ему вещи и
разные другие принадлежности и памятники многих знаменитых лиц. Также
показывают тут две египетские мумии в их гробах. И сам бедный хозяин не
такая ли же политическая мумия, заживо пережившая свою деятельность, свою
славу и свою эпоху. Самого его в замке не было, а были два сына его, которых,
впрочем, я не видал.
Из Koenigswart отправились мы в Эгер через Sandau, где угостили нас
по-русски, т.е. продержали на станции более 3-х часов, хотя на глазах наших
отправлялись дилижансы, и не знаю, каким образом, но верно с грехом
пополам, дали пару лошадей графу Стадиону, который приехал после нас. Граф
Стадион говорил мне, что ни к чему не поведет жаловаться на неисправность
почты, потому что держит ее князь Меттерних. Это также по-русски.
Переменили лошадей в Эгере, поехали ночевать в Franzensbad на
квартиру Абрамовых, которые нам ее предложили. Приехали туда к полночи и
кое-как улеглись спать, и я спал хорошо.
1 июля. Утром походил я немножко по городу и по проулкам около
источников и отведал Salzquelle, которую я пил в Петербурге, и довольно
безуспешно, при начале болезни моей. О Franzensbad нечего сказать
особенного: довольно опрятно, площадки, обсаженные деревьями, где гуляют и
пьют кофе, укрываются от зноя солнца.
В Эгер приехали мы в полдень. Пошел я смотреть в доме бургомистра
комнату, в которой Wallenstein был убит. Тут сохраняется оружие, которым он
был убит, и некоторые резные шкафы, ему принадлежавшие. Теперь комната
завалена канцелярскими бумагами. Осмотрел я развалины старого замка, в
котором церковь с красивыми мраморными колоннами и одно окно, также с
маленькими мраморными колоннами, хорошо сохранились.
Чрез Schiessgaus возвратились мы к почтовому двору и отправились
обратно в Карлсбад чрез Elbogen, где мы обедали на террасе, любуясь
прелестями окрестной картины.
Жаль мне, что я поздно узнал в Карлсбаде от графа Палена о
существовании в Эгере знаменитого палача, который, оставив ремесло свое,
посвятил себя собранию различных древних и новых орудий казни и вообще
всяких древностей, как то: монет и проч. Сказывают, что он участвовал в
приведении в порядок и устройстве Koenigswart-Museum.
При въезде нашем в Карлсбад торжественно проехали мы по Wiese
шагом при музыке и сквозь толпу гуляющего народа. Вообще я очень доволен
своей поездкой и ночами своими, которые пришли в порядок.
2-е. Обедал я в Posthof с русской колонией: с Паленами, Пашковыми,
Кушелевыми, Барятинскими и проч.
Во все эти дни, т.е. до нынешнего числа, ничего особенного не было,
кроме приезда Лизы Валуевой с отцом. Пробыв с нами двое суток, отправился
он обратно в свое Митавское воеводство. Много чувств и грустных
воспоминаний возбудило во мне свидание с ними, но, впрочем, вынес я их без
большого волнения. Дорогой в Мариенбад кончил я свою песню Русского
Ратника, которой начало было уже наброшено в голове моей еще в Карлсбаде,
и дописал я другую песню, которая уже давно была мной начата:
Ножкой чудной, легкокрылой
К башмачку прильнула ты, и проч.
На этих днях писал я к Павлу.
После обеда подходили мы к благословению сербского патриарха
Иосифа. Старик почтенной и привлекательной наружности и, кажется,
| |
| Просмотров: 488 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры