Главная » Книги

Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том первый, Страница 16

Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том первый


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

ености кроме того, что им на ясак и на оплату долгу потребно, ловить не стараются. За славного промышленика почитается, которой пять или шесть соболей в зиму изловит, а многие и ясаку достать не могут, но во время ясачного збору принуждены бывают занимать оной у своих тойонов или у казаков и работать за то целое лето. Знатные промышленики не ходят на промысел по недели и по две, ежели целой день проходя не изловят зверя.
   Обыкновенной снаряд, с которым камчадалы на соболиной промысел ходят, обмет, лук со стрелами и огниво. Обметом окидывают они те места, где соболей найдут схоронившихся, чтоб им из нор или из под колод уйти невозможно было. Из луков стреляют их, когда на дереве увидят; огниво употребляют, когда надобно соболей из нор дымом выкуривать {Подобные способы ловли соболей распространены почти повсеместно в Сибири. На Камчатке они, повидимому, заимствованы у русских. На это указывает замечание Крашенинникова, что до прихода русских соболей было "невероятное множество" и они имели значение лишь как мясо. Отсюда можно сделать вывод, что вряд ли имелась потребность в таких трудных способах охоты, как ловля обметом и выкуривание дымом. - В. А.}.
   Корму берут с собою, чем бы день только пробавиться, а к вечеру домой возвращаются. Лучшие промышленики для меньшего труда, чтоб ближе ходить на промыслища, отъежжают к становому хребту на несколько верст от своих острожков, и зделав небольшие юрточки, живут там во всю зиму со всеми домашними, для того что в тех местах соболей больше.
   При промысле соболей нет у них никаких суеверных обрядов, кроме того, что они изловленных соболей сами не вносят в юрту, но прямо сверху бросают. Напротив того у промышлеников, которые по Витиму и Олекме их ловят, тем более забобон, чем труднее промысел, как о том в следующей главе о якутском соболином промысле объявлено будет.
   Песцов {Isatis Gmel.} {Песцы - Alopex Lapnpus (L.) распространен по всему полуострову вплоть до южной оконечности. - Л. Б.} и зайцов {На Камчатке встречается гижигинский заяц-беляк Lepus timidus gichiganus J. Allen (С. И. Огнев. Звери СССР, IV, 1940, стр. 248), свойственный также бассейнам Гижиги, Пенжины и Анадыря.- Л. Б.}, хотя на Камчатке и много, однако ловить их нарочно никто не старается. Может быть, что кожи их недороги; а когда попадаются на лисьи клепцы, то кожи их на одеяла употребляют.
   Камчатские песцы немного лучше туруханских зайцов; зайцы же весьма плохи, мехи из них не крепки и скоро вытираются. О туруханских зайцах у Слеллера написано: что обманщики, пришивая к ним песцовые хвосты, часто продают их за прямых песцов, которой обман по пышности зверя и толщине мездры и от самых знатоков не скоро примечается.
   Еврашек {Marmota minor eiusd.} или пищух {Еврашки или пищухи (Marmotta minor) - это камчатский суслик Citellus panyi stejnegeri Allen; по мнению Б. С. Виноградова (Определитель грызунов. Фауна СССР, Млекоп., No 29, Л., 1941, стр. 117-118), повидимому, это название есть синоним С. р. leucostictus (Brandt) 1843; последний суслик свойствен Колыме, Анадырю, Гижиге и Пенжине. Согласно С. И. Огневу (Звери СССР, V, Грызуны, М., 1947, стр. 185), название Citellus undulatus (Pallas) 1778 (долина реки Селенги) имеет приоритет перед С. parryi (Richardson) 1827 и С. eversmanni Brandt 1841. Камчатского длиннохвостого суслика С. И. Огнев (стр. 215) называет Citellus undulatus stejnegeri natio buxtoni Allen 1903. (C. kuxtoni описан с Гижиги). Spermophilus leucostictus Brandt описан из долин рек Охоты и Уды.- Л. Б.} везде по Камчатке довольно. Коряки кожи их употребляют на платье, которое не за подлое почитается; для того что оно и тепло и легко и красиво. Еврашечей хребтовой мех уподобляет Стеллер пестрому птичьему перью, особливо когда кто на оной смотрит издали. Притом пишет он, что сей зверок примечен им на матерой земле и на островах американских. Когда оной что ест, то стоит как кречет или белка на задних лапках, а пищу в передних держит. А питается объявленной зверок кореньями, ягодами и кедровыми орехами. Вид их весьма веселой, и свист громкой в рассуждении малости.
   Горностаев {Ermineum maius Gmel.} {Горностай. Имеется в виду аляскинский горностай Mustela ermine. arctica Merr., которого указывают для Камчатки. Для острова Карагинского приводят М. е. karagiensis Jurgenson.- Л. Б.}, ластиц {Ermineum minus einsd.} {Ластицы - ласка, Mustela nivalis pygmaea J. Allen. Этот подвид указывается А. В. Самородовым для Олюторского района (Сборн. труд. Зоол. муз. Моск. унив., V, 1939, стр. 17). - Л. Б.} и тарбаганов {Marmotta vulgaris eiuscl.} {Тарбаганы (Marmotta vulgaris) - это черношапочный сурок, свойственный Восточной Сибири и Камчатке, Marmota camtschatica (Pallas). О нем см. С. И. Огнев, там же, стр. 293-303. - Л. Б.} никто не ловит, разве кому невзначай убить случится; чего ради горностаи не могут считаться в числе камчатской мяхкой рухляди. Ласточки или ластицы живут по анбарам, и переводят мышей как кошки.
   Россамак {Mustela rufo-fusca, medio dorsi nigro Linn. Fann. Svec.} {Россамаки - росомахи, Gulo gulo (L.).- Л. Б.} на Камчатке весьма довольно, и от камчадалов за лучших зверей почитаются, так что кого они богато убранным описывают, то всегда представляют его в россамачьем платье. Камчадалки белые россамачьи пежины как рога на волосах носят и почитают за великую прикрасу. За всем тем столь мало их ловят, что не токмо оного зверя с Камчатки не выходит, но еще и из Якутска на Камчатку привозят, как любимой товар тамошнего народа.
   Белые россамачьи мехи с прожелтью, которые по описанию господина Стеллера, за самые плохие от европейцов почитаются, камчадалам кажутся самыми хорошими, так что, по их мнению, и самой небесной бог носит куклянки только из таких мехов. Камчадалы женам своим и наложницам ничем больше угодить не могут, как покупкою россамаки, за которую прежде сего можно было взять 30 или 60 рублей: ибо за два белые лоскута, которые бабы на голове носят, давали по морскому бобру, а иногда и по два. Разумные камчадалки умыслили подражать тем натуре, которая черных морских птиц, мычагатка называемых, двумя белыми хохлами одарила.
   Больше россамак {В рукописи зачеркнуто: продолжает г-н Стеллер (л. 87 об.).- Ред.} около Караги, Анадырека и Колымы примечается, где они славны своею хитростью в ловлении и убивании оленей. Они взбегают на деревья, берут с собою несколько моху, которым олени питаются, и бросают с дерева. Ежели олень под дерево придет, и мох есть начнет, то россамака кидается к нему на спину, дерет ему глаза, пока олень о дерево убьется от нетерпеливости. Потом россамака закапывает мясо по разным местам весьма осторожно, чтобы другие россамаки не приметили, и по тех пор досыта не наедается, пока всего не ухоронит. Таким же образом губят они и лошадей по реке Лене. Ручными их зделать весьма не трудно: и в таком случае сей зверь может служить к великой забаве. Впрочем сие неправда, будто россамака так прожорлива, что для облегчения принуждена бывает выдавливать пожранное между развилинами деревьев; ибо примечено, что ручные столько едят, сколько потребно для их сытости. Разве есть прожорчивых зверей особливой род.
   Особливо же много на Камчатке медведей и волков, из которых первые летом, а последние зимою, как скот по тундрам ходят.
   Камчатские медведи {Медведи. Камчатский бурый медведь отличается громадной величиной и принадлежит к особому подвиду Ursus arctos beringianus Middenrlorff, 1851 С. И. Огнев (Звери вост. Европы, т. II, 1931, стр. 86) считает камчатского медведя за особый вид, называя Ursus piscator Puch. 1855.- Л. Б.} не велики и не сердиты, на людей никогда не нападают, разве кто найдет на сонного: ибо в таком случае дерут они людей, но до смерти не заедают. Никто из камчадалов не запомнит, чтоб медведь умертвил кого. Обыкновенно здирают они у камчадалов с затылка кожу, и, закрыв глаза, оставляют, а в великой ярости выдирают и мягкие места, однакож не едят их. Таких изувеченных от медведей по Камчатке довольно, а называют их обыкновенно дранками.
   Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды, и ходят около их как дворовой скот, одна им от медведей, но и то не всегдашняя обида, что отнимают они у баб набранные ими ягоды.
   Когда на устьях рек появится рыба, то медведи с гор стадами к морю устремляются, и в пристойных местах сами промышляют рыбу; при которой чрезвычайном множестве бывают они столь приморчивы, что один токмо мозг из голов сосут, а тело бросают за негодное. Напротив того, когда рыба в реках перемежится {В рукописи зачеркнуто: и тундры замерзнут (л. 88).- Ред.}, и на тундрах корму не станет, то не брезгуют они и валяющимися по берегам костьми их; а часто случается, что и к казакам в приморские балаганы воровать приходят, несмотря на то, что в каждом балагане бывает оставлена для караулу старуха. Но воровство их тем особливо сносно {В рукописи зачеркнуто: При том в них сие похвалы достоойно (л. 88). - Ред.}, что они насытившись рыбою отходят без вреда караульщице.
   Промышляют их камчадалы двояким образом: 1) стреляют из луков; 2) бьют их в берлогах. Последней способ промыслу замысловатее первого: ибо камчадалы, обыскав берлогу, сперва натаскивают туда множество дров, а потом бревно за бревном, и отрубок за отрубком кладут в устье берлоги, что все медведь убирает, чтоб выход закладен не был; и сие делает он по тех пор, пока нельзя ему будет поворотиться: тогда камчадалы докапываются к нему сверху и убивают его копьями {Таким способом охотятся на медведей и некоторые другие народы Сибири.- В. А.}.
   Коряки и олюторы для промыслу медведей сыскивают такие деревья, у которых верхушки кривы: на излучине привешивают они крепкую петлю, а за петлею какую-нибудь упадь, которую медведь доставая попадает в петлю или головою или передними лапами.
   По Сибири промышляют медведей следующими образы: 1) стреляют из винтовок; 2) давят их бревнами, которые одно на другое так легко кладут, что оные скатываются на медведя от самого легкого его движения; 3) ямами, в которые вколачивают вострую обожженную и гладко выскобленную сваю, так чтоб верх ее на фут был выше земной поверхности. Покрышка к яме делается из хвороста и травы и подъимаегся как крышка у западни веревочкою, которой другой конец относится на медвежью тропу, и кладется поперег оной в некотором от ямы расстоянии. Когда медведю по тропе итти случится, и зацепится за веревочку, то покрышка на яму опускается, а сие самое приводит медведя в такую робость, что он принужден бывает бежать скорее, и набежав на яму провалиться, и брюхом упасть на сваю. 4) Досками, в которые наколотя зубцов железных кладут их на медвежей след. Перед доскою ставят такую ж западню, как уже выше показано. Когда медведь испужавшись западни скорее в бег устремится, то необходимо на доске будет, в котором случае бывает и смешное и жалостное позорище: ибо медведь увязя на зубец одну лапу, другою бьет по доске, чтоб свободить первую; но как и другая увязнет, то становится он на дыбы держа доску перед собою, которая сверх болезни передним лапам тропу от него закрывает; чего ради принужден он бывает стоять и думать. Напоследок начинает сердиться и задними лапами отбивать доску: но как и те увязнут, то падает он на спину, и с жалостным ревом ожидает своей кончины. 5) Ленские и илимские крестьяне ловят их смешнее еще прежнего: они привязывают превеликой чурбан на веревку, которой другой конец с петлею на тропу ставят близ высокого дерева. Как медведь попадет в петлю, и несколько подавшись приметит, что чурбан итти ему мешает, то он с ярости ухватя его взносит на гору, и на низ бросает с превеликою силою, а им и сам сдергивается и пад стремглав убивается. Ежели же в один раз не убьется до смерти, то по тех пор продолжает сию работу, пока издохнет {В рукописи зачеркнуто: Все сии способы от г-на Стеллера описаны (л. 89). - Ред.}.
   На объявленной последней сибирской способ много походит и тот, которой в России, а особливо при пчельниках, употребляется. На деревах, где борти, привязывается к оцепу превеликой чурбан, чтоб оной медведю на дерево лесть препятствовал; медведь хотя от того избавиться, отводит его в сторону сперва помалу, но как чурбан ударит его по боку, то он с ярости дале его бросает, но оттого большей удар почувствовав, отбрасывает его всею силою к большему вреду своему, сие продолжать не престает он, пока или убивается или утомившись стремглав на землю падает.
   Что медведей опаивают вином сыченым, или промышляют собаками, о том всякому известно; чего ради и писать о том нет нужды. Об одном еще способе упомянуть надобно, которой несколько достоин примечания: сказывали мне достоверные люди, будто некоторой промышленик без всякой помощи убивал таких медведей, на которых страшно было напускать многолюдством и с собаками. Снаряд его, с которым он ходил на промысел, состоял в ноже и железной спице к долгому ремню привязанной. Ремнем увивал он правую руку по локоть и, взяв в оную спицу, а в левую нож, делал на медведя нападение. Медведь сошедшись с промышлеником обыкновенно на дыбы становится, и с ревом на него устремляется. Между тем объявленной человек столько имел проворства и смелости, что мог в пасть ему засунуть руку, и спицу поперег поставить, что зверю и пасти затворить не давало, и причиняло такую болезнь, что он не имел силы к сопротивлению, хотя и видел настоящую погибель: ибо промышленик водя его куда надобно, мог колоть ножем из другой руки по своей воле.
   У камчадалов медведя убить так важно, что промышленик должен звать для того гостей и подчивать медвежьим мясом, а головную кость и лядвеи вешают они для чести под своими балаганами.
   Из медвежьей кожи делают они постели, одеяла, шапки, рукавицы и собакам ошейники. Жир его и мясо почитается за лучшую пищу. Топленой жир по Стеллерову опыту жидок, и так приятен, что можно его употреблять в салат вместо деревянного масла. Кишками в вешнее время закрывают камчадалки лице свое, чтоб не загорало, а казаки делают, из них окончины. Которые камчадалы промышляют зимою тюленей, те медвежью кожу на подошвы употребляют, чтоб на льду не поскользнуться. Из лопаток их обыкновенно делают косы, которыми косят траву на покрытие юрт, балаганов, на делание тоншича и на другие потребности.
   Медведи с июня месяца до осени весьма жирны, а весною сухи бывают. В желудках битых весною примечена одна пенистая влажность; чего ради и камчатские жители утверждают, что медведи зимою одним сосанием лапы без всякой пищи пробавляются. Сверх того, пишет господин Стеллер, что в берлоге редко находится больше одного медведя, и что камчадалы вместо брани кереном, то есть медведем, называют ленивых собак своих.
   Волков {Камчатский волк - это Canis lupus dybowskii Domaniewski. Плохо известная форма (С. И. Огнев, там же, II, стр. 184).- Л. Б.} на Камчатке хотя и много, как уже выше объявлено, и хотя кожи их в немалой чести, для того что платье из них шитое почитается не токмо за теплое и прочное, но и за богатое, однако камчадалы промышляют их мало. Они ни в чем от европейских не разнствуют и по хищности своей больше причиняют Камчатке вреда, нежели пользы: ибо не токмо диких оленей губят, но и табунных, невзирая на караулы. Лучшее их кушанье оленей язык, которой отъедают они и у китов выбрасывающихся из моря. Также и сие правда, что они крадут лисиц и зайцов, которые на клелцы попадают, к великому убытку и огорчению камчадалов. Белые волки {Белые волки - это, очевидно, белый или тундряной, или туруханский волк, Canis lupus albus Kerr, иногда забегающим на Камчатку.- Л. Б.} бывают гостем, чего ради и в тех местах выше серых почитаются. Камчадалы хотя всеядцами и называются, однако не едят волчьего и лисьего мяса.
   Оленей {}Олени. На Камчатке водится охотский северный олень, Rangifer. tarandus phylarchus Hollister.- Л. Б. и диких каменных баранов можно почесть за нужных зверей на Камчатке: ибо кожи их наибольше на платье употребляют. Сих зверей, хотя там и великое множество, однако тамошние жители мало их промышляют от неискусства и нерадения.
   Олени живут по моховым местам, а дикие бараны по высоким горам; чего ради те, кои за промыслом их ходят, с начала осени оставляют свои жилища, и забрав с собою всю фамилию, живут на горах по декабрь месяц, упражняясь в ловле их.
   Дикие бараны {Дикие бараны. На Камчатке распространен снежный баран, Ovis nivicola Eschscholz, свойственный также горам Сибири от Чукотского полуострова до низовьев Енисея. О каменных баранах, или мусимонах, Крашенинников говорит еще на стр. 168 и 174, где сообщается, что они водятся на Алаиде и на Кунашире. По сведениям, полученным Стеллером (1774, стр. 26), каменный баран встречается на Алаиде и на всех Курильских островах вплоть до Кунашира и даже) до Матмая (т. е. Хоккайдо; стр. 127). Какой это вид, неизвестно; вероятно,: тот же, что на Камчатке, где каменный, или снежный баран распространен на юг до мыса Лопатки (о диких баранах на Камчатке см. у Н. В. Насонова. Географическое распространение диких баранов Старого света. Пгр., 1923, стр. 125-129). Прибавим еще, что, согласно Стеллеру (стр. 127), каменные бараны, или мусимоны, в его время встречались у Красноярска.
   Некогда дикие бараны были распространены еще западнее. В. И. Громова (Доклады Акад. Наук СССР, LVII, No 5, 1947, стр. 493) описала рога этого вида из четвертичных отложений Кузнецкого бассейна, с берегов речки Барзас (бассейн реки Томи) под 56° с. ш.
   О камчатском баране см. еще: В. Т. Гаврилов. Заметка по биологии снежного барана в Кроноцком заповеднике. Зоол. журн., 1947, No 6, стр. 561-562. - Л. Б.} видом и походкою козе подобны, а шерстью оленю. Рогов имеют по два, которые извиты так же, как и у ордынских баранов, токмо величиною больше: ибо у взрослых баранов каждой рог бывает от 25 и до 30 фунтов. Бегают они так скоро как серны, закинув рога на спину. Скачут по страшным утесам с камня на камень весьма далеко, и на самых вострых кекурах могут стоять всеми ногами.
   Платье из их кож за самое теплое почитается, а жир их, которой у них на спинах так же толсто нарастает, как у оленей, и мясо за лучшее кушанье. Из рогов их делают ковши, лошки и другие мелочи, а наибольше целые рога носят на поясах, вместо дорожной посуды.
   Еще осталось описать мышей и собак, из которых мышей за камчатских крестьян, а собак за дворовой их скот почитать можно {В рукописи зачеркнуто: Сообщаемые здесь известия и многие удивительные обстоятельства собраны по большей части гд-ном Стеллером, который старался о том с отменным прележанисм (л. 90). - Ред.}.
   Мышей примечено там три рода, первой называется на Большей реке наусчичь, а на Камчатке тегульчичь {Мыши тегульчик. Имеется в виду полевка-экономка, Microtus kamtschaliius (Pallas), свойственная Камчатке, Анадырю и Чукотскому полуострову.- Л. Б.}; другой челагачичь {Мыши челагачичь. Какой это грызун, сказать затруднительно. - Л. Б.}; третей четанаусчу, то есть красные мыши {Красные мыши. Сибирская красная полевка, Clethrionomys rutilus jochelsoni I. Allen, свойственна бассейнам Колымы, Индигирки, Анадыря, Камчатке и острову Медному. Раньше этот род называли Evoioruys.- Л. Б.}. Первой род шерстью красноват, и имеет хвост весьма короткой: величиною почти таков, каковы большие европейские дворовые мыши, но писком совсем отменен: ибо оной больше на визг поросячий походит, впрочем от наших хомяков почти не имеет разности. Другой род весьма мал, и водится в домах обывательских, бегает без всякого страха, и кормится кражею. Третей род такое имеет сродство, как трутень между пчелами: ибо оной больше на визг поросячей походит, впрочем от наших хомяков есть тегулчичей, которые живут по тундрам, лесам и высоким горам в превеликом множестве. Норы у тегулчичей весьма пространны, чисты, травою высланы, и разделены на разные камеры, из которых в иной чистая сарана, в иной нечищеная, а в иных иные коренья находятся, кои собирают они летом для зимнего употребления с отменным трудолюбием, и в ясные дни, вытаскивая вон, просушивают на солнце. Летом питаются ягодами и всем, что на полях получить могут не касаясь до зимнего запасу. Нор их другим образом сыскать не можно как токмо по земле, которая над норами их обыкновенно трясется.
   Из коренья и других вещей примечены в норах {Здесь упоминается ряд растений, которыми полевка-экономка питается: 1) о саране сказано выше;
   2) скрыпун-трава (Anacampseros vulgo faba crassa), об этой траве упоминает и Стеллер (стр. 91; anacampseros flore purpureo, на реке Камчатке чикуачич, халопка); - это - Serhiru tclophium L., и именно форма purpureum L. с пурпурными цветами, свойственная Камчатке, где этот очиток, обладающий толстыми редькообразными корнями, растет в лесах (В. Л. Комаров. Флора Камчатки, т. II, стр. 201-202). Название скрипун для этого вида приводится Н. Анненковым (Ботан. словарь. М., 1859, стр. 143) по данным И. Г. Гмелина (Flora sib., IV, 1769, p. 171);
   3) корень завязной (Bistorta) - это корневище горца Polygonum viviparum L., "макаршино коренье". Это растение имеет клубневидное, съедобное корневище;
   4) о шеламайнике см. выше.
   5) лютик (Aconitum Fischeri), его шишковатое, почти коническое корневище сильно ядовито. Поэтому удивительно, что мыши заготовляют его на зиму. Стеллер (стр. 92), упоминая об аконите под именем Napellus, сообщает легенду камчадалов, согласно которой мыши во время своих праздников употребляют этот "корень" для опьянения, подобно тому как камчадалы - мухомор, а казаки - водку. Но Крашенинников (стр. 253) передает другую легенду о значении корневищ "лютика" для мышей;
   6) сангвисорбин корень. На Камчатке два вида рода Snnguisorba: S. offirinalis F. и S. tenuifolia Fisch.- Л. Б.} их сарана, корень скрыпуна {Ariacampseros vulgo faba crassa.} травы, завязной {Bistorta.}, шеламайной, сангвисорбин, лютиков и кедровые орехи, которые камчадалки вынимают у них осенью с радостию и великими обрядами.
   Помянутые мыши сие имеют свойство достойное (буде правда) примечания, что с места на место как татары кочуют {Мыши с места на место кочуют. Массовые передвижения, в связи с усиленным размножением, особенно характерны для леммингов (род Lemmus), из которых на Камчатке, по указанию Б. С. Виноградова, встречается желтобрюхий лемминг, Lemmus chrysoirnsier J. Allen, распространенный от низовьев Колымы до Чукотского полуострова, о. Врангеля и Камчатки. Но и другие мышевидные грызуны сопершают миграции. К. Дитмар (1901, стр. 662-663, близ устья реки Жупановой), и Н. В. Тюшов (1906, стр. 401, Ковранский острожек на западном берегу) передают камчатские рассказы о периодических нашествиях мышей (полевок) из-за моря. - Л. Б.}, и в известные времена из всей Камчатки на несколько лет в другие места без остатку отлучаются, выключая дворовых, которые там неизходно бывают. Выход их с Камчатки тамошним жителям весьма чувствителен: ибо оным, по мнению камчадалов, предвозвещаются влажные летние погоды и худой звериной промысел. Напротив того, когда мыши на Камчатку возвращаются, то жители хорошего году и промыслу не сумненно надеются, и для того рассылают всюду известия мышьем приходе, как о деле великой важности.
   С Камчатки отлучаются мыши всегда весною, собравшись чрезвычайно великими стадами, путь продолжают прямо к западу, не обходя ни рек, ни озер, ни морских заливов, но переплывают их хотя с великим трудом и гибелью, ибо многие утомившись тонут. Переплыв за реку или озеро лежат на берегу как мертвые, пока отдохнут и обсохнут, а потом продолжают путь свой далее. Вящшая им опасность на воде случается, для того что глотают их крохали и мыкыз {Род лосося с красными полосами по бокам, смотри в главе о рыбах.} рыба {Мыкыз рыба, см. ниже. - Л. Б.}; а на сухом пути никто их вредить не будет: ибо камчадалы, хотя их и находят в помянутом утомлении, однако не бьют, но наипаче стараются всеми мерами о их сохранении. От реки Пенжины ходят они в южную сторону, и в половине июля бывают около Охоты и Юдомы. Иногда стада их так многочисленны примечаются, что целые два часа дожидаться надобно, пока оные пройдут. На Камчатку возвращаются они обыкновенно в октябре месяце, так что довольно надивиться нельзя прохождению малых оных животных в одно лето чрез толь дальнее расстояние, так же согласию их в пути и предведеиию погод, которыми к странствованию побуждаются.
   Камчадалы рассуждают, что когда мышей на Камчатке не видно, тогда они за море для ловли зверей отъежжают, а за суда их почитаются раковины, которые видом походят на ухо, и по берегам в великом множестве находятся; чего ради и называют их байдарами мышьими.
   Еще и сие о мышах сказано было мне от камчадалов, будто они, отлучаясь из нор своих, собранной корм покрывают ядовитым кореньем, для окармливания других мышей корм их похищающих. И будто мыши по вынятии из нор их зимнего запасу без остатку от сожаления и горести давятся, ущемя шею в развилину какого нибудь кустика; чего ради камчадалы и никогда всего запасу у них не вынимают, но оставляют по нескольку, а сверх того кладут им в норы сухую икру в знак попечения о их целости. Но хотя все означенные обстоятельства самовидцы утверждали за истинну, однако оно оставляется в сумнении до достовернейшего свидетельства: ибо на камчатских скасках утверждаться опасно.
   Собаки1 у камчадалов за такой же нужной скот почитаются, как у коряк оленьи табуны, а в других местах бараны, лошади и рогатой скот: ибо они не токмо ездят на них как на лошадях, но и платье по большей части из их кож носят.
   1 Камчатские собаки, о которых говорится здесь, это типичные ездовые лайки. Они, действительно, отличаются длинной шерстью (Н. А. Смирнов). О значении собаководства на Камчатке можно судить по цифрам количества собак, приводимым И. И. Соколовым (Собаководство на севере СССР. Тр. Инст. полярн. землед., сер. промысл, хоз., вып. 9, Л., 1939, стр. 47), согласно переписи 1926/27 года:

Районы

Собак ездовых

Взрослых охотничьих

Прочих

Щенков до 1 г.

Всего собак

   Карагинский

3321

148

7

1196

4672

   Большерецкий

5805

139

6

1846

7886

   Петропавловский

3709

141

2

774

4626

   Тигильский

5268

434

-

1634

1634

   Усть-Камчатский

3264

310

-

640

4214

   Итого свыше 29 тысяч собак. - О современном состоянии собаководства на Камчатке см. также М. А. Сергеев. Народное хозяйство Камчатского края. М., стр. 612-628. - Л. Б.
  
   Камчатские собаки от крестьянских собак ни чем не разнствуют {В рукописи зачеркнуто: включая нравы, о которых ниже объявлено буде (л. 92 об.). - Ред.}. Шерстью бывают они наибольше белые, черные, чернопестрые и как волк серые, а красных и других шерстей примечено меньше. Впрочем почитают их за самых резвых и долговечных в рассуждении собак других мест, для того что они питаются легким кормом, то есть рыбою.
   С весны, когда на них ездить больше не можно, всяк своих собак отпускает на волю, и никто за ними смотреть не старается; чего ради ходят они, куда угодно, и кормятся тем, что попадется. По тундрам копают мышей, а по рекам, так же как медведи, промышляют рыбу.
   В октябре месяце каждой збирает собак своих, привязывает у балаганов, и выдерживает до тех пор, пока лишней жир оронят, чтоб легче были в дороге. Труд их с первым снегом начинается, и тогда вой их слышать должно денно и нощно.
   Зимою кормят их опаною {В рукописи зачеркнуто: кислою рыбою, которая в ямах квасится (л. 91 об.). - Ред.} и рыбьими костями, которые нарочно для того летом запасаются. Опана варится для них следующим образом: в большее деревянное корыто наливается вода смотря по числу собак, подбалтывается вместо муки кислою рыбою, которая в ямах квасится, и черпается как ил ковшами. Потом кладется несколько костей или юколы и варится каленым каменьем, пока кости или рыба упреют. Сия опана лучшая и собакам самая приятная пища. Иногда делается опана и без кислой рыбы, которая однакож не столько сытна, сколько прежняя. Но опаною кормят собак токмо к ночи, чтоб спали крепче и покойнее, а днем, когда на них едут, отнюдь не дают ее: ибо в противном случае собаки бывают весьма, тяжелы и слабы. Хлеба они не едят, каковы б голодны ни были. Охотнее в таком случае жрут они ремни, узды свои и всякой санной прибор и запас хозяйской, ежели им можно похитить.
   Камчатские собаки, каковы бы ласковы к хозяевам своим ни были, во время езды весьма опасны: 1) Ежели хозяин с саней упадет, и санки из рук опустит, то ни словами, ни криком их не остановить, но принужден бывает итти пеш, пока санки его или опрокинутся или за что нибудь зацепятся, так что собакам стянуть их не можно будет, чего ради в таком случае должно за санки ухватясь тащиться на брюхе, пока собаки обессилеют: 2) На крутых и опасных спусках с гор, особливо же на реки, по большей части половина собак выпрягается, а в противном случае никак с ними совладеть нельзя: ибо и у самых присталых появляется тогда удивительная сила, и чем место опаснее, тем они более на низ стремятся. То ж делается, когда собаки ощущают оленей дух, или слышат собачей вой будучи от жилья не в дальнем расстоянии.
   За всем тем собаки на Камчатке необходимо потребны будут и тогда, когда лошадей там довольно будет: ибо на лошадях в рассуждении глубоких снегов, частых рек и гористых мест нельзя ездить в зимнее время, да и в летнее не везде их употреблять можно, потому что есть много мест, где ради частых озер и болот нет проходу и пешему.
   Собаки в рассуждении лошадей сие имеют преимущество, что они в самую жестокую бурю, когда не токмо дороги видеть, но и глаз открыть не можно, с пути редко збиваются, в противном же случае бросаясь во все стороны по духу оной находят. Когда ехать никак бывает нельзя, как то часто случается, то собаки греют и хранят своего хозяина лежа подле его весьма спокойно {В рукописи зачеркнуто: При чем того токмо наблюдать должно, чтоб чаще отрясаться, дабы так (л. 92). - Ред.}. Сверх того подают они о наступающей буре и надежное известие: ибо когда собаки, отдыхая на пути, в снег загребаются, то должно стараться, чтоб до жилья скорее доехать или сыскать стан безопасной, ежели нет жилья в близости.
   Служат же там собаки и вместо овец: ибо кожи их на всякое платье употребляются, как уже выше показано. Кожи белых собак, на которых шерсть долгая, в превеликой чести доныне ибо ими куклянки и парки пушатся, из чего бы шиты ни были.
   Поскольку собак запрягают в сани, и как их учат, и миого ли клади на них обыкновенно возят, о том при описании езды на собаках объявлено будет.
   Собак, которых учат за зверем ходить, как например за оленьми, каменными баранами, соболями, лисицами и прочая, кормят почасту галками, отчего оные по камчатскому примечанию получают большее обоняние, и бывают способнее к ловле не токмо зверя, но и ленных птиц.
   Кроме собак, заводятся на Камчатке коровы и лошади, а более никакого там скота и птиц {Птица. Свиньи. И те, и другие теперь разводятся на Камчатке. О животноводстве см. выше. - Л. Б.} дворовых не находится. По Стеллерову мнению, можно бы там было свиней развесть без всякой трудности: потому что оные и скоро плодятся и корму для них на Камчатке больше, нежели в других местах Сибири. Равным образом и для коз там корму довольно; чего ради нельзя сумневаться, чтоб и они там не развелися.
   Для овечьих заводов нет удобного места ни у Пенжинского, ни у Восточного моря: ибо они от сырой погоды и от сочной травы скоро зачахнуть и перепропасть могут. Около Верхнего острога и по реке Козыревской для заводу их места не неудобны: ибо и погода там суше, и трава не так водяна, только на зиму запасать (надобно сена довольно; потому что зимою ради глубоких снегов скоту по полям ходить и кормиться не можно. Сие ж самое есть причиною, что от усть-Илги до Якутска овец инде мало, а инде совсем нет, как пишет господин Стеллер.
  

ГЛАВА 7

О ВИТИМСКОМ СОБОЛИНОМ ПРОМЫСЛЕ1

   1 В рукописи: О (зачеркн.: витимском) соболином промысле (л. 93). - Ред.
  
   Хотя витимской соболиной промысел до описания Камчатки не касается, однако по пристойности может иметь здесь место: для того, чтоб в ловлении соболей по разным местам, как разность способов, так и разность трудностей, которые промышленые претерпевают, были видимы. Камчадалы, как выше объявлено, недели по две и боле не ходят на промысел от одного негодования, когда им день втуне проходить случится, напротив того витимские промышленики препроводя почти целой год в несносных трудах и нуждах, почитают за щастие, ежели им по 10 соболей или и меньше на человека достанется. Правда, что десять витимских соболей из посредственных больше стоят камчатского сорока; однако и то правда, что витимские промышленики не белее соболей с промыслов возвращаются: напротив того, камчадалы достают соболей почти без всякого труда и нужды, так что ежели бы кто из них хотя в сотую долю против витимских промышлеников потрудиться не обленился, то б без сумнения получил несравненно большую прибыль: ибо на Камчатке соболей не меньше, как по Лене белок. Впрочем витимской соболиной промысел тем достойнее примечания, чем большему подвержен затруднению, особливо же что оное подало и промышленым причину к вымышлению разных обрядов и суеверий, которые хранят они строже всякого закона для одного мнимого себе облегчения и большего в ловле соболей щастия, как ниже объявлено {В рукописи зачеркнуто: Известия о помянутом промысле собраны от большей части моими трудами, а дополнены и в порядок приведены г-ном доктором Гмелнным по отбытию моему на Камчатку (л. 93 об.). - Ред.}.
   Когда Сибирское государство под Российскую державу приведено еще не было, но состояло под владением неверных народов, тогда по всей Сибири соболей было множество, особливо по Лене реке в бору, которой начинается от устья реки Олекмы, и продолжается вниз по реке Лене до речки Агари верст на 30, с начала покорения Сибири соболиная ловля была толь богатая, что оное место богатым наволоком прозвано. Но ныне не токмо там, но и в других местах, где есть российские поселения, нет никакого соболиного промыслу: для того, что соболи близ жилья не водятся, но по пустым лесам и по высоким горам в отдалении. Чего ради и обстоятельно описать сего промысла никак невозможно: ибо надлежит в том полагаться на промышленых, которые и не охотно сказывают про свои суеверные обряды, и всего достопамятного объявить для грубости своей не в состоянии: потому что важность им безделицею кажется, а безделица важностью. По одной токмо Лене случилось нам найти людей повидимому верных, которые объявили о всем без утайки и чего не могли изъяснить словами, оное показывали на деле, по которым известиям сочинено и следующее описание. Известия собраны по большей части моими трудами, а окончаны покойным переводчиком Яхонтовым под смотрением господина доктора Гмелина после моего на Камчатку отъезда.
   Промышленые люди ходят для соболиного промыслу вверх по Витиму и по впадающим во оную с левой стороны двум Мамам рекам до озера Орона, которое по правую сторону реки Витима находится, и до большого порогу и выше, где кто лучшего промыслу надеется. Самые лучшие соболи бывают на Кутомале речке, впадающей в Витим с правой стороны выше большого порогу, да по впадающей в нижную Ману с правой стороны Пегровой речке, а ниже помянутых мест по Витиму и по Мане рекам соболей ловят гораздо хуже, и промышленые в том согласны, что ближе к вершинам живут лучшие соболи, а худшие к устьям: самые же худые по Койкодере речке, которая течет в нижную Ману с левой стороны.
   Еще и сие от промышленых утверждается, что во всех тех местах худые соболи, в которых ростет кедровник, пихтовник и ельник, а хорошие соболи бывают, где листвяк ростет. Однакож бывают хорошие соболи и в таких местах, в которых между листвяком ельник и березник находится, ежели правда что объявляют промышленые, которые на соболином промысле по впадающей в Удь Мане речке неоднократно бывали.
   Соболи живут в норах так же как и иные сего роду звери, как например куницы, хорьки, горностаи и прочие. Норы их бывают или в дуплах, или под кореньями дерев, или под колодами, которые уже обросли мохом, или в аранцах. Аранцы называются голые рассыпные каменные горы, которых на всех впадающих в Лену реках множество: а оное звание от того произошло, что промышленые сии горы к избранным полям применяют. Впрочем оные горы кажутся, как бы нарочно каменьем обсыпаны. Вышеписанные удские промышленые еще и то сказывали, что соболи гнезда себе делают и на деревьях из моху, прутьев и из травы, в которых они временем так как в норах лежат.
   Как в летнее, так и в зимнее время лежат они в норах или в гнездах по половине суток, а в другую половину выходят для промыслу пищи.
   Летом, пока ягоды не поспеют, питаются они хорьками, пищухами, горностаями и белками, наипаче же зайцами: а как ягоды созреют, то едят они голубицу, брусницу, а больше всего рябину, которые великой род промышленым весьма печален: ибо соболям от ней чесотка случается, от которой они принуждены бывают о деревья тереться, и збивать шерсть с боков. В таком случае промышленые часто живут втуне по половине зимы, ожидая пока у соболей шерсть отростет и исправится.
   Зимою соболи хватают птиц, рябчиков и тетерь, когда они в снег садятся, и может соболь самого большого глухаря осилить без трудности. Сверх того и вышепомянутых зверьков, когда попадут, ловят же.
   Когда зимою все места снегом покрываются, тогда соболи лежат в норах недели по две или и по три безвыходно, а по выходе из нор ходятся, и сие бывает в генваре месяце обыкновенно, а ходятся они недели по три и по четыре. Когда случится притти двум самцам к одной самке, тогда бывает между ими ревность, и происходят великие сражения до тех пор, пока один другого не осилеет, и прочь не отгонит. По окончании того лежат они в норах еще по одной или по две недели.
   Родят соболи в последних числах марта месяца и в начале апреля в норах, или в гнездах на деревах зделанных; приносят от 3 до 5 щенков, а вскармливают в четыре и в шесть недель.
   Никогда соболиного промыслу не бывает кроме зимнего времени, потому что весною соболи линяют, летом у них шерсть низка, а зимою {В рукописи осенью (л. 95 об.). - Ред.} еще недошлая, чего ради они тогда и недособольми называются, которых ныне не промышляют, для того что недособоли ценою низки.
   Промышленые люди как русские так и язычники збираются на соболиной промысел августа в последних числах. Русские промышленые иные сами на промыслы ходят, а иные отправляют наемщиков. Наемщики иные у них называются покрученики, а иные полуженщики. Покрученикам дают хозяева на дорогу платье, запас и все к промыслу принадлежащие припасы. По возвращении с промыслу берут у них треть добычи, а остальные две трети им оставляются, причем покрученики должны возвратить хозяевам все к промыслу надлежащие припасы, кроме съестного.
   Ужина называется у промышленых часть добычи, которая по окончании промыслу каждому на делу достается, а полуженщики делят добычу с хозяевами пополам. Они нанимаются по 5 и по 8 рублев, а провиант и все припасы сами заготовляют.
   Прежде всего собираются промышленые артелью, которая числом бывает от шести и до сорока человек, а в прежние годы бывала по пятидесять и по шестидесять. А чтоб им без большого иждивения до тех мест дойти, от которых в близости соболей промышлять можно, то строят всякие три или четыре человека небольшой каючек или крытую лодку, и все собравшиеся на соболиной промысел приискивают себе таких людей, которые бы знали язык живущих в тех местах неверных народов, также и места, в которых соболи промышляются. Таких людей содержат они на своем коште, и из добычи дают им равную с собою ужину; а взять с собою человека на промысел для вышепоказанных причин называется у промышленых на суровой взять.
   В вышеобъявленные каючки каждой промышленой грузит ржаного запасу по 30 пуд, пшеничного и соли по пуду, да крупы по четверти пуда. А из принадлежащих к промыслу припасов всякому надобен лузан, налокотники, накочегники, и вместо шапок суконные сермяжные малахаи; сверх того каждые два челозека берут обмет, собаку, да провианту на собаку 7 пуд, постелю с одеялом, квашню, в чем хлебы творить, и бурню с наквасою; а прочие припасы, то есть нарты, лыжи, уледи и прочая, о которых ниже сего упомянуто будет, живучи в зимовьях заготовляют.
   Лузан называется суконной наплечник, по бокам не сшитой и без рукав, у которого зад длиною до пояса, а перед гораздо короче. Надевают его с головы воротом по рубашечному прорезанным. Перед у лузана оторочен кожею, а в оторочку продет ремень, которым промышленые подтягивают его под брюхо, а надевают их для того, чтоб снег за кафтан не засыпался.
   Налокотники называются овчинные нарукавники, которые надеваются во время промыслу под кафтан, ибо промышленые не беруг шубы на промыслы.
   Накочетники называются овчинные опушки вверх шерстью, которые на рукава надеваются, чтоб за рукавицы снег не засыпался.
   Обмет называется сеть, длиною сажен 13 и больше, а шириною в 2 аршина, которою соболей ловят.
   Бурня называется берестяное судно, широкое, невысокое, двудонное; на верхнем дне близ уторов выдолблено у ней горлышко как у ендовки, которое затыкается деревянною втулкою: в бурню кладется гуща для печения хлебов, а на гущу наливается накваса.
   Наквасу делают следующим образом: всыпавши муки в котел и разведши водою густо, греют на огне, пока мука рассолодеет, потом варят оную, чтоб ключем кипела; а как уварится, то вливают в бурню на гущу, как выше показано. Сию наквасу и гущу почитают промышленые выше всех съестных припасов; чего ради и паче всего берегут ее и стараются, чтоб не перевелась до возвращения с промыслу, потому что лучшей их харч состоит в хлебе и квасе. А когда накваса и гуща переводится,

Другие авторы
  • Петрищев Афанасий Борисович
  • Перовский Василий Алексеевич
  • Крандиевская Анастасия Романовна
  • Корсаков Петр Александрович
  • Зонтаг Анна Петровна
  • Григорович Дмитрий Васильевич
  • Сырокомля Владислав
  • Глинка Сергей Николаевич
  • Красницкий Александр Иванович
  • Дмитриев Михаил Александрович
  • Другие произведения
  • Полевой Николай Алексеевич - Эмма
  • Гейер Борис Федорович - Эволюция театра
  • Маяковский Владимир Владимирович - Коллективное (1924-1925)
  • Клычков Сергей Антонович - Стихотворения
  • Салиас Евгений Андреевич - Оборотни
  • Львов-Рогачевский Василий Львович - История литературы и методы ее изучения
  • Лонгфелло Генри Уодсворт - Г. У. Лонгфелло: Биографическая справка
  • Лондон Джек - Сын волка
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Грамматика языка русского. Часть I. Познание слов. Сочинение Калайдовича
  • Чарская Лидия Алексеевна - Большая душа
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 455 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа