Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том первый

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Крашенинников приехал на Камчатку пять лет спустя после крупного восстания ительменов и сорок лет спустя после появления на Камчатке отряда Атласова.

   На Камчатке к этому времени сохранились еще следы первых русских поселений.

   На реке Канучь, прозванной русскими Крестовой, Крашенинников видел крест, поставленный еще Атласовым, с надписью. На речке Никул он видел развалины первых русских зимовий.

   Сохранились ко времени Крашенинникова и предания о первых русских походах на Камчатку и первых ее поселенцах, предания о прежней казачьей жизни с ее вольностью и безнаказанностью и вместе с суровостью и опасностью в постоянных военных походах. Недаром в результате этой жизни сложилась и соответствующая пословица: "На Камчатке можно прожить семь лет, что ни сделаешь, а семь де лет прожить, кому бог велит". Немало таких преданий и рассказов о прошлой жизни Крашенинников запечатлел в своем труде. Некоторые из них Крашенинников записал от ительменов.

   Рисуя картины прошлой жизни на Камчатке, Крашенинников зачастую комбинировал данные преданий, ходивших как среди русского, так и среди ительменского населения. Такова, например, превосходная зарисовка казачьих сходбищ в ясачной избе: "Прежде сего лучшее сходбище у них было в ясашной избе; там были суды, советы, споры и зерновое место; а когда завелись кабаки, тогда все помянутое в них происходить начало. Игроки приходили туда с соболями или лисицами; а когда того не доставало, приводили холопей. Лучшее у них место на палатях; игрывали в великую сумму по тех пор, пока оба оставались наги, ибо соболи и лисицы расходились на вино, на картеное и на световое; а кто в выигрыше оставался, тот доволен бывал мнимою прибылью, что бирал письмо в долгу, которой они кабалой называли. Почти поверить тому нельзя, какое при том бедные их холопи терпели мучение, часто случалось, что в один день доставалось им иметь по двадцати хозяев, о чем и поныне многие с горестию воспоминают" {"Описание Земли Камчатки", наст. изд., стр. 506.}.

   Более близки по времени пребывания Крашенинникова на Камчатке были события, связанные с крупным фактом в политической жизни Камчатки - с восстанием ительменов 1731 г. Историю этого восстания Крашенинников в основном писал по документальным материалам. Однако и здесь камчатские старожилы дали ему такой дополнительный материал, какой невозможно было бы найти в официальных сообщениях и реляциях. Такова характеристика одного из вождей восстания - Федора Харчина, набросанная со слов казаков и его брата: "Харчин, видя, что ему в остроге не защититься, одевшись в женское платье, ушел из острога, и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать; ибо он так резво бегал, что мог постигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал в живе" {Там же, стр. 495}}. Таков эпизод с "попом поганым". Федор Харчин после захвата Нижнего Камчатского острога, "как новокрещеной, призвав новокрещена и умеющего грамоте, приказал ему петь молебен в священном одеянии, и за тот молебен велел выдать ему 30 лисиц, записав в книге таким образом: "По приказу комисара Федора Харчина выдано за молебен Савину, ибо так оной новокрещеной назывался, 30 лисиц красных, чего ради после до самого выезду моего называли его попом поганым" {Там же, стр. 495.}. По рассказам старожилов, несомненно, написана и картина поведения восставших ительменов на пытках и казни. "Безстрашие, с каким тамошней народ к смерти ходит, можно всякому разсудить по одному сему примеру, что при помянутой казни один смеючись жаловался на свое нещастие, что ему на виселице последнему быть надлежало. Подобно безстрашию жестокосердие их в терпении телесного наказания. Как их ни мучь, более не услышишь, как ни, ни, и то от первого удара, а потом как безчувственные молчат закуся язык, и более того допытаться у них пристрастием не можно, как токмо что в допросе добровольно сказали" {Там же, стр. 498.}.

   Записывая предания и рассказы о прошлой жизни и событиях на Камчатке и восстанавливая таким образом историю Камчатки со времени первых походов до восстания 1731 г. включительно, Крашенинников основное внимание в своем труде уделяет Камчатке его времени, ее природе и богатствам, животному и растительному миру, наконец населению, его обычаям и нравам. Труд Крашенинникова с исключительной полнотой охватывает различные стороны Камчатки.

   Крашенинников отчетливо осознавал значение своего труда как первого фундаментального труда о Камчатке.

   "О Камчатской земле издавна были известия, однако по большой части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое ее положение, какое состояние, какие жители и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось", писал он на первых страницах своего труда {Там же. стр. 97.}. Труд Крашенинникова с исключительной полнотой осветил и положение и состояние Камчатки и ее население и все "прочая". Нельзя не подчеркнуть в этом отношении исключительную продуманность плана, по которому написано "Описание Земли Камчатки". Последовательно даются география Камчатки, описание богатств, находящихся в недрах Камчатки, описание растительного и животного мира, описание населения, их занятий, обычаев и верований и, наконец, исторический очерк Камчатки.

   Крашенинников был горячим сторонником дальнейшего освоения Камчатки, прекрасно понимал ее значение для Русского государства: "О состоянии Камчатки трудно вообще сказать, недостатки ли ее больше, или важнее преимущества. Что она безхлебное место и нескотное, что великим опасностям от частых земли трясений и наводнений подвержено, что большая часть времени проходит там в неспокойных погодах, и что на последок одно почти там увеселение смотреть на превысокие и нетающие снегом покрытые горы, или живучи при море слушать шуму морского волнения и, глядя на разных морских животных примечать нравы их и взаимную вражду и дружбу; то кажется, что оная страна больше к обитанию зверей, нежели людей способна. Но ежели напротив того взять в рассуждение, что там здоровой воздух и воды, что нет неспокойства от летнего жару и зимнего холоду, нет никаких опасных болезней, как например моровой язвы, горячки, лихорадки, воспы и им подобных; нет страху от грома и молнии, и нет опасности от ядовитых животных, то должно признаться, что она к житию человеческому не меньше удобна, как и страны всем изобильные, которые по большей части объявленным болезням или опасностям подвержены, особливо же, что некоторые недостатки ее со временем награждены быть могут" {"Описание Земли Камчатки", наст. изд., стр. 193.}.

   Приветствуя первые мероприятия Елизаветы по устройству земледелия и скотоводства на Камчатке, Крашенинников писал, что "о скором размножении скота по удобности и довольному корму тамошних мест нет никакого сумнения". Он же подчеркивал большие перспективы Камчатки в области торговли благодаря близости ее с Америкой, Японией и Китаем. "Лесу на строение судов как на Камчатке, так и в Охоцке довольно; мяхкой рухляди, тюленьих кож, гарна, то есть оленьих кож, деланых и неделаных, рыбы сушеной, китового и нерпичья жиру, похожих у тамошних народов товаров, достанет к отправлению купечества. Пристаней, где стоять судам немало, в том числе Петропавловская такого состояния, что в рассуждении пространства ее, глубины, натурального укрепления и прикрытия от всех ветров трудно сыскать подобную ей в свете" {Там же, стр. 194-195.}.

   Крашенинников дал первые сведения о ряде ископаемых Камчатки (железо, охра и др.), подробно описал растительный мир полуострова и сообщил пути использования полезных растений, подчеркнул богатые перспективы Камчатки в области организации морского промысла и т. д.

   Обрисовывая, перспективы освоения богатств Камчатки, Крашенинников делал общий вывод что Камчатка "во всем, что принадлежит к довольному человеческому содержанию, не будет иметь оскудения" {Там же, стр. 194.}.

   Тщательно и подробно описывает Крашенинников занятия, быт и верования коренного населения Камчатки - ительменов - в третьей части своего труда. Необычный и своеобразный мир открылся для русского исследователя на далекой окраине Русского государства.

   Общая оценка материалов, собранных Крашенинниковым на Камчатке об ительменах, неоднократно давалась в литературе XIX-XX веков. Л. Я. Штернберг указывал, что "старый русский путешественник XVIII века" Крашенинников, "столкнувшись впервые с первобытным народом - камчадалами, прекрасно описал их в своей книге". При этом Л. Я. Штернберг подчеркивал, что Крашенинников, "как человек, живший в XVIII веке, не имел никаких предвзятых теорий, не знал никакой этнографии, и потому его выводы являются особенно ценными, как выводы непосредственные, без всяких предубеждений" {Л. Штернберг. Первобытная религия в свете этнографии, Л., 1936, стр. 263.}. В эту оценку Л. Я. Штернберга необходимо внести лишь ту оговорку, что если, действительно, Крашенинников "не знал никакой этнографии", так как этнографии в его время как особой научной дисциплины не существовало, и к наблюдаемым им явлениям он подходил, не имея "никаких предвзятых теорий" этнографического порядка, то, с другой стороны, мировоззрение Крашенинникова наложило свой отпечаток на его характеристику занятий, быта и верований изучавшегося им населения.

   С точки зрения рационалиста многое в быте и верованиях камчатского населения представлялось Крашенинникову нелепым и смешным. "Все мнения их о богах и о дияволах беспорядочны, глупы и столь смешны, что, не зная камчатских фантазий, не можно сперва и поверить, чтоб они за истинну утверждали такую нескладицу", писал Крашенинников {"Описание земли Камчатки", наст. изд., стр. 409.}. Шаманские обряды для Крашенинникова лишь "грубый обман", и это "всякому бы можно было приметить, есть ли бы кто не был ослеплен суеверием". Самих шаманов Крашенинников последовательно называет "ташеншпилерами" {Там же, стр. 455-456.}.

   Уровень науки XVIII века и указанный подход к описываемым им явлениям не позволили Крашенинникову глубже заглянуть в корни и истоки этих явлений. Надо подчеркнуть, однако, что, оценивая многое как "смешные вымыслы" и "нелепые суеверия", Крашенинников тщательно и добросовестно описывал их, сохранив их, таким образом, для науки XIX-XX веков, которая смогла уже дать и иное объяснение явлениям, зафиксированным исследователем XVIII века.

   Не все, однако, можно было объяснить в быту и занятиях народностей Камчатки "смешными вымыслами" и "суевериями". Примитивная материальная культура ительменов при всей своей примитивности обеспечивала жизнь и дальнейшее развитие этого народа. Наблюдая ее, Крашенинников подходил к материалистическим выводам.

   Подробно, не обходя малейших деталей, рассказывает Крашенинников о занятиях ительменов и других народов, о их каменных орудиях, деревянной посуде, изготовлении орудий. "Но как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть, варить, и что им служило вместо металлов, о том, как о деле не всякому знаемом, упомянуть здесь не непристойно, тем наипаче, что сии средства не разумной или ученой народ вымыслил, но дикой, грубой и трех перечесть неумеющий. Столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни!" {Там же, стр. 378, 380.} Некоторые изделия прямо поразили Крашенинникова своей искусной работой: "Из всей работы сих диких народов, которую они каменными ножами и топорами весьма чисто делают, ничто мне так не было удивительно, как цепь из моржовой кости... Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным и из одного зуба была зделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина. Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почел оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точеную подлинно" {Там же, стр. 382.}.

   При всем своем отрицательном отношении к "смешным вымыслам" и "суевериям" народностей Камчатки, Крашенинников и в них зачастую открывал рациональное зерно. "Басни камчадальские сколь ни глупы, однако их, по моему мнению, вовсе презирать нельзя", писал Степан Петрович. В них он находил рациональные зерна, дающие материал для объяснения ряда явлений. Так, в "басне" о происхождении озер Кайначь и Кульхколянгын, которые "по камчатскому суеверию зделались от ступени горы Шевелича", Крашенинников видел "некоторое известие о древней перемене сих мест, которая по причине многих огнедышущих гор и частых преужасных трясений земли и наводнений и поныне нередко примечается" {"Описание Земли Камчатки", наст. изд., стр. 106-107.}. Многое, Крашенинников угадывал чутьем. Так, описав празднество "очищения грехов", Крашенинников делает следующее заключение: "О сем действии, так как и о китовом... хотя сами камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однакож мне кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали" {Там же, стр. 420.}. В этом заключении Крашенинников совершенно правильно подчеркнул магическое значение церемоний на празднике.

   Крашенинников понимал значение собираемых им материалов по этнографии ительменов для науки. Под возд