Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том первый

то многие впадают в болезнь и умирают, понеже пресные хлебы есть принуждены бывают: а квас из помянутой наквасы могут они всегда делать в скорости, ибо к тому одна вода потребна, чем бы наквасу развести жидко.

   Сверх сего берут они и огненное ружье, однако немного, а употребляют его токмо осенью, когда в зимовьях живут, о чем ниже упомянется. А как на промыслы пойдут, то оное в зимовье оставляют за тягостью.

   На вышеписанных каючках ходят они бечевою вверх по Витиму, и из Витима в Маны реки, или по Витиму до озера Орона, как выше показано. Пришедши гаа назначенное место, рубят они зимовье, ежели нет готового, и во оное со всем собираются, и живут в нем по тех пор, пока реки не станут.

   Между тем выбирают они из всей артели одного в передовщики, которой больше бывал на промысле, и обещают ему во всем быть послушными. Передовщик разделяет артель на чуницы, то есть на части, и выбирает к каждой чунице по передовщику кроме своей собственной, которою он сам управляет, и назначивает им места, в которые по начатии зимы каждому с своею чуницею следовать. И сие разделение в чуницы бывает у них непременно, хотя бы вся артель не больше как из шести человек состояла, ибо они в одну сторону никогда все не ходят.

   По принятии от передовщика приказа, всякая чуница копает по назначенной себе дороге ямы, в которые кладут провианту на всяких двух человек по 3 мешка, чтоб им ближе по него ходить с промыслу, когда запас их весь на дороге изойдет. А которой артеле можно в зимовье провиант оставить, та хоронит оной около зимовья в ямы ж, чтоб не украли его неверные народы, ежели им в небытность промышленых на зимовье найти случится.

   До начатия зимы главный передовщик рассылает всех промышленных для ловли зверей или рыбы на пищу. Больших зверей, каковы лоси, олени и маралы, ловят они ямами, которые нарочно для того копают, а от тех ям делают огороды по состоянию мест, чтоб пришедшей в те места зверь не имел другой дороги, кроме той, которая приводит к яме. Ежели например яма выкопана на горе, то делают от ямы вдоль по обе стороны огороды, иногда дале, а иногда ближе, а с боков ямы делают огороды ж поперешные, которые у промышленых костылями называются, и ведут их смотря по положению ж мест, иногда дале, а иногда ближе. Яму покрывают мелким еловым или иным прутьем и мохом. Но чтоб оное прутье и мох не провалились в яму, то кладут под испод жерди, и оную крышку так уравнивают, чтоб то место около лежащим местам было, сколько возможно, подобно, и зверь бы того места не испужался. Средних зверей, лисиц, рысей, волков и прочих ловят слопцами, а малых зверей и птиц плашками и петлями: также стреляют они всяких зверей из ружья и из луков, как прилучится. И ежели сперва убьют медведя или белку, то почитают за щастливое прознаменование в промысле; ежели же тетерю или горностая, то признавают за нещастие.

   Когда снег выпадет, а реки еще не станут, тогда все промышленые, кроме передовщиков, ходят в близости от зимовья для соболиного промыслу с собаками и с обметами; а сам передовщик с чунишными передовщиками в зимовье остается, и делает всякой на свою чуницу нарты, лыжи и уледи.

   Нарта делается наподобие рыбачьих санок, длиною около двух сажен, шириною в шесть и в семь вершков; полозье у нее толщиною на полвершка, шириною напереди в 2 вершка, а назади поуже; на всякой стороне у нарты по 4 копыла вышиною в 7 вершков, которые для большей крепости привязываются к полозкам ремнями, а по названию промышленых кыпарами. В трех вершках выше полозков продалбливаются в копыльях дирочки, и вкладываются во оные вместо обыкновенных вязков палочки, которые по их вязками ж называются. На оных вязках кладется вдоль во всю нарту доска, а сверху ее копылье ремнями, а по названию промышленых поясками, связывается. К верхним концам копыльев привязываются вместо нащепок вардины, то есть тоненькие шестики, которые от переднего копыла приводятся к передним концам полозков, и привязываются ремнями, а от помянутой доски, которая лежит на вязках, переплетаются к оным шестикам кутоги, или тоненькие веревочки, чтоб нельзя было выпасть положенному на нарту скарбу. Напереди нарты привязывается обыкновенным вязком и ремнями баран, то есть вострая душка, которой концы прикрепляются ремнями к передним копыльям. За оную душку промышленой тянет нарту с собакою. По левую сторону нарты привязывается к передним копыльям и к душке тоненькая оглобля, длиною в полпята аршина, которую держит промышленой идучи в нарте левою рукою, и правит оною, а с горы спускаясь поддерживает, чтоб на него не накаталась.

   Лыжи делаются еловые наподобие обыкновенных лыж, длиною в 2 аршина, а шириною напереди в 5, а назади в 6 вершков; спереди они кругловатые с сухоносами, то есть вострыми и узкими кончиками, а назади востры: с исподи подклеивают их камасами или кожею с лосиных или оленьих ног, чтоб лыжы были катчее, а при всходе на гору назад не отдавались. На верхней стороне по средине лыж выделываются из того ж дерева падласы, то есть места, где ногам стоять, вышиною в полвершка, и покрываются берестою, чтоб к ним не приставал снег. Напереди оных падласов продеваются кухтоны, или деревянные путла, и привязываются к падласам ремнями, а по их названию оттугами, чтоб они крепко стояли. Да напереди ж у падласов продеваются иные ремни называемые юксы, которые на пяты надеваются. От сухоносов к падласам притягиваются ремни ж, а по их подъемы, которыми передние концы у лыж кверху подъимаются.

   Уледи есть обувь, у которой носки с крючками, а переды и подошвы из одной кожи. В том месте, где пальцам быть, нашиваются сверх кожи много кожиц толщиною на полвершка, чтоб ног не гнело путлом, а крючки у них делаются для того, чтоб нега из путла не выходила.

   Как реки станут, и наступит время к соболиному промыслу способное, то главной передовщик собирает всю артель в зимовье, и помолясь богу отряжает каждую чунину с чунишным передовщиком в назначенную ей прежде дорогу. А чунишные передовщики ходят за день наперед по тем дорогам, и приготовляют станы, где быть промыслу, чтоб по приходе чуннц станы им были в готовности, и чтоб передовщикам для приготовления новых станов вперед следовать. А станы приготовлять называется у промышленых станы рубить.

   Когда главной передовщик чуницы из зимовья отпускает, то отдает он чунишным передовщикам разные приказы: в начале, чтоб самой первой стан рубили они во имя церкьвей, которые он сказывает всякому, а в следующие дни рубили бы станы на имя тех святых, которых образа с собою имеют {В рукописи зачеркнуто: Ибо у промышленых есть обычай, что всяк на промысел берет свою икону (л. 99 об.). - Ред.}. И первые бы соболи, которые попадут в церьковных станах, метили, чтоб отдать их по возвращении в церькви; а такие соболи называются у них божьими или приходскими. Которые соболи сперва попадут в станах рубленых на имя святых, те достаются тем промышленым, которые оных святых образа при себе имеют.

   Потом приказывает он каждому чунишному передовщику смотреть за своею чуницею накрепко, чтоб промышляли правдою, ничего бы про себя не таили, и тайно бы ничего не ели, также чтоб по обычаю предков своих ворона, змею и кошку прямыми именами не называли, а называли б верховым, худою и запеченкой. Промышленые сказывают, что в прежние годы на промыслах гораздо больше вещей странными именами называли, например: церьковь островерхою {В рукописи зачеркнуто: старца гологузым (л. 100).- Ред.}, бабу шелухою или белоголовкою, девку простыною, коня долгохвостым, корову рыкушею, овцу тонконогою, свинью низкоглядою, петуха голоногим и прочая; но ныне все кроме вышеобъявленных слов оставили.

   Они ж сказывают, что соболь зверь умной; и ежели кто против вышеписанных приказов что зделает, то соболь по их декуется, то есть вшедши в кулему, о которой ниже упомянуто будет, портит что можно, или наживу съедает, а тем они соболю не только ум, но и прозорливость причитают, будто бы соболь знал и в небытность свою, что промышленые против приказов погрешили, и будто б в отмщение их преступления так над ними ругался не попадая в кулемы. В сем суеверии так они тверды, что не токмо не принимают никаких здравых советов для отведения их от той глупости, но и великое оказывают неудовольствие, предлагая упорно в противность тому, что от сего так как и от воровства в промыслу бывает порча. А что промышленые сему подлинно верят, оное из того видно, что передовщик всякого, кто что назовет запрещенным от него именем, не меньше наказывает как и за другие преступления.

   Наказания никому прежде не бывает, пока промышленые с промыслу в зимовье не возвратятся; и для того приказывает главной передовщик чунишным, чтоб возвратись с промыслу все ему объявляли {В рукописи зачеркнуто: без всякой утайки (л. 100 об.). - Ред.}, что кто из их чуницы зделал противного его приказу. Напротив того, приказывает и промышленым, чтоб они и над самими передовщиками того ж смотрели.

   По принятии приказа отходят все передовщики и промышленые из зимовья по назначенным дорогам на лыжах, и в вышеписанном платье. Всякой из них тянет за собою марту, иной один, а иной с собакою. На нарте обыкновенная кладь спереди котел, в котором есть варят, а в нем чашка с рукояткою, в которой на промыслу колобы валяют, из которой пьют, и которую вместо уполовника употребляют; а чтоб оной котел с нарты долой не свалился, то обогнута напереди нарты тоненькая дощечка. За котлом лежит мешок муки весом в 4 пуда, за мешком бурня с наквасою, за бурнею наживы, мяса или рыбы четверть пуда, за наживою квашня с печеными хлебами, за квашнею тул или сайдак с стрелами, подле тула лук, а наверху постеля да мешечик с мелким борошнем. Все сие увязывается сверху веревками или ремнями, которые от промышленых называются поворами. Нарту тянут лямкою, а на собаку надевают шлею, по их названию алак.

   Идучи, подпираются они лыпою, то есть деревянным посохом, длиною в полсажени и больше, у которого на нижнем конце надет конец коровьего рогу, чтоб оной конец от льду не кололся, а близ конца привязано и ремнями оплетено деревянное колечко, называемое шонба, чтоб конец посоха не уходил в снег; верхней конец у лыпы широк наподобие лопаты, токмо кругол, и кверху загнут, для того чтоб им у ставки кулем сгребать и убивать снег можно было, или в котел класть для варения, ибо им ходя по горам ни речной, ни ключевой воды во всю зиму видать не случается.

   Отпустя чуницы главной передовщик и сам из зимовья с своею чуницею подъимается. По прибытии на стан промышленые делают себе шалаш, и обсыпают снегом, а передовщик отходит вперед по дороге без нарты, и выбирает место, где быть другому стану, что он {В рукописи зачеркнуто: таким же образом (л. 101). - Ред.} в все время промыслу ежедневно делает.

   Дорогою затесывают промышленые деревья, чтоб им по тем затесам {В рукописи зачеркнуто: не блудя, прямо (л. 101). - Ред.} можно было в зимовье вытти прямою дорогою.

   Переночевавши на стану, расходятся по утру все промышленые в разные стороны, и в пристойных местах по падям и по речкам около стану ставят по два и по три ухожья, которым именем называются у них те места, где они на соболей кулемы, то есть пасти, ставят, а полное ухожье состоит из 80 кулем. Идучи в помянутые места от стану затесывают они деревья, так же как и идучи от стану до стану.

   Кулема делается следующим образом: к какому нибудь дереву пригораживаются по обе стороны спицы вышиною четверти по три аршина, а в длину тот огородец немного меньше полуаршина. Сверху покрывается оной дощечками, чтоб снег не насыпался, а внизу того огородца вместо порогу кладется поперег дощечка шириною вершка в три. В воротца его вложено одним концом средней толщины бревно, которого конец поднят под самую кровлю огородца шестиком с боку сквозь огородец продетым, а другой его конец положен на подпорке прямо воротец вдоль по длине бревна. Помянутой шестик, которым сего бревна вложенной в вороты конец подъимается, вложен одним концом в расщепнутой колышек, которого вышина против вышины огородца, а расстояние от огородца против длины вложенного шестика. Другой его конец лежит на маленьком шестике ж, которой одним концом под вышеписанное бревно вкось подложен, срединою лежит на конце палочки, положенной на стоячем колышке, а другим концом подложен под конец продетого сквозь огородец шеста. К другому концу сей палочки привязана тоненькая веревочка, а на веревочке маленькая дощечка, которая с одной стороны сверху на низ стесана, и так верхней ее конец пошире, а исподней поуже. Оною дощечкою конец вышеписанной палочки держится тако: верхней конец той дощечки подставливается под продетой сквозь огородец шестик стесаною стороною, а нижней конец нетесаною стороною вкладывается в зарубочку тоненькой дощечки, которая сверх порогу кулемы положена. И понеже вышеписанная стесаная дощечка так зделана, чтоб она нижним концом до порогу не доходила, то положенная сверх порогу дощечка тем концом, на котором зарубочка вырезана (оной конец гораздо уже другого) и в которую зарубочку нижней конец стесаной дощечки вкладывается, от порогу вверх поднимается. В кулеме близ дерева, к которому она пригорожена, воткнута коротенькая палочка, а в ней ущемлена нажива, мясо или рыба, которую буде станет соболь доставать, то его вложенным в воротцы кулемы бревном придавит, понеже ему того не миновать, чтоб на лежащую сверх порогу дошечку не ступить, а буде ступит, то зарубочка ее скользнет с нижнего конца стесаной дощечки, а верхней оной дощечки конец выскочит из под продетого сквозь огородец шестика, потом выскочит и палочка, к которой та дощечка привязана; за нею упадет маленькой шестик, которого средина на конце той палочки лежала, а с ним и конец продетого сквозь огородец с боку шестика с вложенным в воротцы бревном, которое держится на помянутом шестике.

   Кулема бывает у дерева не всегда одна; но иногда и по две, а пригораживается другая кулема с другой стороны к дереву таким же образом, как выше объявлено.

   Промышленые живут на стану по тех пор, пока надлежащее число кулем поставят; а всякому промышленому уставлено у них рубить по 20 кулем на день, и так они на всяком стану делают, где соболиные места, а где соболей нет, те места проходят они мимо.

   Прошедши десять станов, всякой передовщик из своей чуницы посылает половину людей по завоз, то есть по оставленной на дороге или в зимовье запас, и одного из них передовщиком назначивает, а сам с достальными людьми вперед идет, и вышеписанным образом станы и кулемы рубит.

   Посланные по завоз, понеже с простыми почти нартами идут, станов по пяти и по шести в день проходят, а пришедши к тому месту, где их запас спрятан, берет оттуда всякой к себе по 6 пуд муки, да по четверти пуда наживы мяса или рыбы, а взявши должны они достичь передовщика своего.

   Идучи с запасом, становятся они по тем же станам, по которым идучи вперед становились и осматривают все около их имеющиеся кулемы. И ежели их снегом занесло, то обметают, ежели же они несколько в них соболей найдут, то в том же стану, около которого достанут, кожу с них снимают; а во всякой чунице и у посланных по завоз кроме передовщика никто не снимает.

   Буде соболи мерзлы, и для того с них кожи снять нельзя, то их иначе не тают, как положа с собою под одеяло, и пока с них кожи не снимут, по тех пор не ценят их, и на них не дуют; а когда кожу снимать станут, тогда все промышленые, сколько б их при том ни было, сидят, молчат, и ничего не делают: при том же смотрят они накрепко, чтоб в ту пору ничего на спицах не висело. По снятии кожи курингу, то есть мясо соболье, кладут на сухое прутье, которое потом выняв зажигают и окуривают курингу, обнося огонь вкруг ее тря раза, а окуривши загребают в снег или в землю. Впрочем курингою называется не одно мясо соболье, но и всяких мелких зверей.

   Буде идучи по станам много соболей найдут, то относят их к передовщику, а буде чают себе встречи с тунгусами, или с иными какими иноземческимн народами, понеже часто у них тунгусы соболей отбивают, то прячут их в сырой расколотой и выдолбленой отрубок, у которого концы снегом облепляют, снег водою намоча замораживают, и бросают тот отрубок близ стану в снег. А когда вся чуница назад с промыслу в зимовье воротится, то оные отрубки собирают.

   Как помянутые промышленые с завозом придут, то передовщик посылает вскоре по завоз же другую половину промышленых, которые в пути то же исполнять должны, что и сперва посыланные, а сам передовщик все вперед идет, и кулемы ставит.

   Ежели в кулемы мало соболей попадает, то их взятыми с собою обметами промышляют. При оном промыслу состоит наибольшая нужда в собольих следах, которых промышленой всячески ищет, а нашед свежей след идет по нем до тех пор, пока до коица того следу дойдет, и будет случится, что помянутого следу не станет у оранца, то промышленой по всем норам около того следу находящимся делает дымники, то есть зажигает гнилое дерево, и кладет в устье помянутых нор, чтоб дым внутрь нор шел. И ежели соболь в норе так далеко спрятался, что дым до него не доходит, то промышленой обметывает обметом около того места, где след его окончался, а повыше того сам сидит с собакою расклавши небольшой огонь дня по 2 и по 3. Ежели случится, что соболь из норы вышедши вниз побежит, то он конечно запутается в обмете; что промышленой узнавает по звуку одного или двух колокольчиков, привязанных к веревочке, которая от обмету по двум колышкам к тому месту протянута, где промышленой сидит: понеже соболь из обмета так рваться станет, что помянутая веревочка замотается и колокольчики зазвенят. Тогда промышленой гонит собаку к запутавшемуся в обмете соболю, чтоб его задавила, а иногда и без собаки сам соболя руками ловит. Буде же соболь вверх на самого промышленного побежит, то редко случается, чтоб не ушел, понеже нечаянно выскочивши легко пробегает мимо промышленого, а собака не имеет такой резвости, чтоб его настичь могла. В таких норах, которые только один выход имеют, дыму они не кладут, для того что соболь на дым не идет, но в норе от него умирает, а достать его оттуда невозможно; понеже разметывать камни, которые иногда велики бывают, силы не достает, а рука в нору хотя инде и проходит, но за глубиною норы соболя достать не можно.

   Буде же соболей след под коренье уходит, то обметывают они сеть вкруг всего дерева, под которого коренье соболь ушел, а обметавши разрывают то место, и выкапывают его. А сеть в ту пору для того обметывают, чтоб соболя можно было поймать, хотя б он и из рук выскочил.

   Ежели же след идет к какому дереву, на котором можно соболя видеть, то стреляют в него из луков стрелами, томары называемыми. И буде томары все исстреляют, а соболя не убьют, то стреляют и самими малыми площадками, а по нужде и большими, какими больших зверей бьют. Буде же на дереве его усмотреть не можно, то подрубают они дерево; и в том месте, где оно вершиною упадет, обмет раскидывают. Знак у них, где дерево упадет вершиною, то, когда отошед от дерева в сторону, с которую подрубается, загнув голову назад самой вершины его не увидят: и тогда саженях в двух от того места, подале обмет раскидывают, а сами становятся у пня срубленого дерева. Как дерево упадет, то соболь видя людей прочь от дерева отбегает, и так в обмет попадает. Случается временем, что хотя дерево и упадет, однакож соболь с него не бежит. В таком случае смотрят они по всему дереву дуплей, и в них соболя находят.

   Которой соболь бывал в обмете, а не изловлен, или в кулеме не задавлен, тот соболь уже не даст изловиться.

   Ежели во время соболиного промыслу случится промышленым кроме соболя иного какого зверя из лука убить, то они около кулем и на других зверей плашки и петли ставят.

   По возвращении других промышленых по завоз посыланных, отряжает передовщик бывшую с ним половину промышленых по размет, то есть чтоб они, взяв из зимовья провианту и следуя к нему в пристойных местах, оставляли оного по нескольку, дабы им при возвращении с промыслу не терпеть голоду.

   Вышеобъявленные промышленые, так же как и прежде посыланные, идучи с запасом назад, осматривают около всякого стану имеющиеся кулемы, а взятого провианту оставляют на всяком десятом стану по своему рассмотрению; и так они приходят к передовщику без запасу.

   А по возвращении их и сами передовщики с промыслу назад возвращаются, идучи же осматривают они все кулемы, которые шедши вперед рубили, и закалачивают их, чтоб летом во оные не попали соболи. Так же собирают они и те отрубки, в которые посыланные позавоз и по размет промышленые собольи кожи прятали, и тем они всю свою должность исполняют.

   Будучи на промыслу, когда надобно им хлебы печь, разгребают они снег до земли, и делают под четвероугольной, по сажени и больше во все стороны, положа четыре бревна и насыпав на них земли. А по всем четырем углам того поду колотят они низенькие столбики по названию их подъюрлошники. На поду раскладывают огонь, чтоб под нагорел, а как под нагорит, то они головни все снимают, уголья вон выгребают, и выметши помелом под сажают на нем хлебы, а на вышеписанные подъюрлошники кладут по обе стороны поду вдоль юрлоки, то есть перекладины, а на юрлоки поперег кладут они горящие головни, которые по их называются мохнатками, чтоб хлебы сверху поджарились.

   Промышленые же ежедневно бывают на работе и на промыслу, но в праздничные дни останавливаются, и никакой работы не работают и не промышляют; выключая тех, которые по завозы и по размет посылаются, ибо они никогда не останавливаются, но идут дорогою не мешкотно.

   Пришедши в зимовье, промышленые живут в нем по тех пор, пока вся артель соберется.

   Как главной передовщик и вся артель сойдется, то чунишные передовщики предъявляют ему соболей и прочих зверей, сколько которая чуница промыслила; а притом сказывают ему, кто что в которой чунице против его приказу погрешил, которых оной передовщик по рассмотрению наказывает: иных к столбу ставит, и как другие есть станут, велит всякому кланяться, и объявляя вину свою говорить: "простите молодиож", иных гущею кормить прикажет; а тех, которые в воровстве приличились, жестоко бьют, не токмо им на делу ничего не дают, но и собственной их скарб обирают, и по себе деляг, понеже они рассуждают, что от плутовства их много в промыслу убытку учинилось, и ежели б они не воровали, то б больше соболей промыслили.

   В зимовье живут они по тех пор, пока реки вскроются, а между тем выделывают они своего промыслу собольи кожи.

   А как реки вскроются, то они убравшись в те ж каючки, в которых пришли, возвращаются назад в свои домы, и отдают приходских или божьих соболей полуженщикам и покрученикам для раздачи по церьквам, а прочих соболей отдают в казну или продают на сторону, и деньги делят между собою по равному числу, а иных зверей, как например белок, горностаев, медведей, лисиц, которые есть в промыслу, вольно им делить и прежде, по тому как они согласятся.

   Соболиной промысел у иноземческих народов от промыслу русских людей малым чем отменен, токмо что не столько приуготовления требует, но суеверия многие ж присовокуплены к оному.

   Оленные тунгусы ходят на соболиной промысел со всеми семьями, а у якутов ходят токмо одни мущины, а женщины с детьми остаются в юртах. Их в одной артеле редко ходит больше четырех или шести человек, и в той артеле выбирают они себе такого человека, которому во всем обязываются быть послушными.

   Которые якуты богаты, те сами на промысл не ходят, но вместо себя посылают наемщиков, которым они должны дать на дорогу платье, корм и лошадей, ясак за них заплатить, и жен их без них содержать.

   Когда они на промысл наряжаются, тогда приносят однолетнего, или двулетнего теленка обыкновенным своим шаманством в жертву. При чем шаман на ближнем дереве внизу вырезывает человеческой грудной образ, в подобие знатного у них идола Байбаяная, владеющего зверями и лесом, и убивши помянутого теленка мажет шаман кровью его образ идола Байбаяная, с таким желанием, чтоб промышленым на промыслу по всякой день видеть кровь, так как у него лице тогда кроваво будет.

   При сем же приношении жертвы призывает шаман и иных идолов, которые по их суеверию людей защищают, и чтоб они промышленых и оставшихся домашних их в своем охранении содержали. Призывает же шаман и того дьявола, которой малых ребят похищает, чтоб он оставшихся после них детей не погубил. Но чтоб прошение их лучше принято было, то представляют они как идолам, так и дьяволу, каждому по кусочку мяса помянутого теленка.

   А дабы им наперед знать, какое будет на промыслу щастие, то бросают они перед образом идола Байбаяная вверх большую ложку, называемую хамьях, какими они едят, и ежели оная ложка упадет выделаною стороною вверх, то признавают себе за будущее шастие, а ежели вниз, то почитают за нещастие.

   По сих приуготовлениях отправляются все артели на промысл на лошадях, и каждая артель берет заводных по две и по три лошади с запасом, которой состоит в мясе говяжьем и коровьем масле.

   В первой день своего путешествия всячески стараются, чтоб какого зверя или птицу убить. И ежели по их желанию в тот день зделается, то оное за великое щастие в будущем соболином промыслу признавают.

   Едучи дорогою оставляют они в разных местах запас, по неделе или по 10 дней ходу от места до места, чтоб им идучи назад было чем пропитаться.

   Приехавши на уреченное место, где соболей промышлять, что бывает уже в ноябре месяце, понеже они дорогою промышляя себе на пищу зверей тихо едут, всех лошадей бьют на пропитание в промыслу.

   На стану разделяются они по 2 человека, и вкруг стана ставят пастник и луки самострельные, которые завсегда осматривают. И буде случится, что соболь или иной какой зверь от пастнику и луков в сторону отойдет, то они переносят их с прежнего места на звериной след, а пастник, какой якуты на промыслу употребляют, от кулем российских промышленых весьма мало разнствует {В рукописи зачеркнуто: что у оного продетой сквозь огородец шестик лежит одним концом в расщепнутом колышке, а другим на конце шестика, подпертого палочкою, которая держится на привязанной тоненькой дощечке, привязанной за ниточку, а концом подставленного под бревно, вложенное в воротца, в которых оный шестик оным концом также утвержден в расщепнутом колышке, а другим концом держится на привязанной на ниточке дощечке. А оной шестик, которой срединою своею в вышеписанных кулемах лежал на конце палочки, к которой привязана означенная тоненькая дощечка, в пастнике концом лежит на конце оной палочки, а другой его конец утвержден в расщепнутом колышке вместе с концом продетого сквозь огородец шестика (лл. 107-107 об.). - Ред.}.

   Кроме пастнику и самострельных луков, якуты по примеру российских промышлеников употребляют томары и стрелы, которыми бьют соболей на деревах, или когда они из оранцов выходят.

   Обметов у них нет, чего ради как они конец собольего следу увидят у какой норы в оранце, то окуривают устья ближних нор дымом, и тем соболя оттуда вон выгоняют, а потом застреливают из лука, или затравливают собаками.

   Будучи на промыслу, живут они около стану {В рукописи зачеркнуто: на промыслу, разделясь по разным дорогам (л. 107 об.). - Ред.} в разных сторонах месяца по 3, а потом паки на оной стан собираются, и поднявшись марта в первых числах все вместе, домой возвращаются пеши или в лодках; а приходят назад в апреле месяце и тогда все, что ими промышлено, вместе складывают, и между собою делят поровну.

  

   ¹ О зверях морских см. новейшие данные: Морские млекопитающие Дальнего Востока, под ред. С. В. Дорофеева и С. Ю. Фреймана. Труды Инст. рыбн. хоз. я океаногр., III, M., 1936, 276 стр. - Л. Б.

   В рукописи: О (зачеркнуто: водяных) зверях морских (л. 108). - Ред.

  

   Под именем водяных зверей заключаются здесь те животные, которые на латинском языке амфибия называются, для того, что оные хотя по большей части и в воде живут, однако и плодятся около земли, и не редко на берега выходят. Чего ради киты, свинки морские и подобные им, которые никогда не выходят на берег, а от многих причисляются к зверям, не принадлежат к сей главе, но к следующей, в которой о рыбах писано будет: ибо все нынешние писатели о рыбах в том согласны, что кит не зверь, но сущая рыба {По поводу того, что кит не зверь, а сущая рыба, акад. А. Севастьянов в издании 1818 г. (стр. 367) пишет; "никто нынче китов к рыбам не относит, ибо всем естествоиспытателям со времен Райя известно, что китовые самки кормят детенышей своих молоком". Рай или Рэй (Ray) - английский натуралист (1628-1705).}.

   Водяные звери могут разделены быть на три статьи; к первой принадлежат те, кои живут токмо в пресной воде, то есть в реках, как например выдра {Выдра - Lutra lutra (L.) широко распространена на Камчатке. Русский перевод Стеллерова описания морской выдры, из De bestiis marinis, 1751 (Novi Comment. Petropol., II), дан в статье В. М. Житкова: Морская выдра в описании Стеллера. Научно-методические записи Главного Управления по заповедникам, IV, М., 1939, стр. 166-188 (с введением и комментариями).- Л. Б.}, к другой, которые живут и в реках и в море, как тюлени, а к третьей, которые не заходят в реки, как морские бобры, коты, сивучи и прочая.

   Выдр на Камчатке хотя и великое множество, однако кожи их покупаются не дешево; ибо в рубль выдра посредственной доброты. Ловят их по большей части собаками во время вьюги, когда оные далеко от рек отходят и в лесах заблужаются.

   Кожи их употребляются на опушку тамошнего платья, но более для збережения соболей, чтоб не оцветали, ибо примечено, что в кожах их соболи хранятся доле.

   Тюленей {О тюленях из новейшей литературы см. С. Ю. Фрейман. Распределение ластоногих в морях Дальнего Востока. Труды Инст. рыбн. хоз., III, М., 1936, стр. 157-160. См. также там же: С. П. Наумов и Н. А. Смирнов, стр. 161-184; С. Ю. Фрейма и и др., стр. 188-237.- Л. Б.} в тамошних морях неописанное множество, особливо в то время, когда рыба из моря вверх по рекам идет, за которою они не токмо в устья, но и далеко вверх по рекам заходят такими стадами, что нет такого близкого к морю островка, которого бы пески не покрыты ими были, как чурбаньями. Чего ради в тамошних лодках около таких мест плавают с опасением: ибо тюлени, завидев судно в реку устремляются, и подъимают страшное волнение, так что судну нельзя не опрокинуться. Нет ничего противнее человеку необычайному, как странной рев их, которой должно слушать почти безпрестанно.

   Их {В рукописи зачеркнуто: Стеллером (л. 108 об.).- Ред.} примечено четыре рода: самой большей называется там лахтаками {Тюлень лахтак - это так называемый морской заяц, или лахтак, Erignathiis barbatus nauticus (Pallas), свойственный как Берингову, так и Охотскому морям. - Л. Б.}, и промышляется от 56 до 64 градусов ширины, как в Пенжинском, так и в Восточном море. Разность сего рода от прочих состоит в одной величине, которою они большого быка превосходят.

   Другой род {Другой род тюленей - обыкновенный, или пятнистый тюлень, Phoca vitulina L., и именно его тихоокеанский подвид ларга Ph. vitulina largha Pallav. Ларга встречается как в Беринговом, так и в Охотском морях. На берегах Камчатки встречается не часто; сравнительно больше ее в районе Карагинского острова. - Л. Б.} величиною с годовалого быка, шерстью различен, однако в том сходство у всего сего рода, что шерстью они подобны барсам: ибо по спине у них круглые равной величины пятна, но брюхо у них белое в прожелть, а молодые бывают все как снег белы.

   Третей род {Третий род тюленей - по указанию проф. Б. С. Виноградова, эте полосатый тюлень, или крылатка, Phoca (Histiriophoca) fasciata Zimmermann. Он встречается у берегов Камчатки, как в Беринговом, так и в Охотском морях, не часто. - Л. Б.} меньше вышеписанных: шерстью желтоват с превеликим вишневым кругом {В рукописи зачеркнуто: на боках (л. 108 об.). - Ред.}, которой занимает почти половину кожи. Сей род водится на окиане, а в Пенжинском море не примечен поныне.

   Четвертой род {Четвертый род - берингова кольчатая нерпа, Phoca hispida krascheninnikow, N. Smirnov; в Охотском море она представлена охотской нерпой ("акиба"), Ph. hispida ochotensis Pallas. Этот вид, самый распространенный из дальневосточных тюленей, действительно близок к байкальской нерпе, Phoca sibiric Gmelin (однако в озере Орон, насколько известно, не встречающейся). - Л. Б.} водится в великих озерах Байкале и Ороне, величиною архангельским подобен, шерстью беловатой.

   Все сии звери весьма живущи: я сам видел, что тюлень, которого крюком поймали на устье Большей реки, с преужасною свирепостью бросался на людей, когда череп его раздроблен уже был на мелкие части; причем и сие приметил, что сперва, как его из воды вытянули на берег, покушался он токмо убежать в реку; потом видя, что ему учинить того не можно, начал плакать, а напоследок как его бить стали, то он остервился помянутым образом.

   Тюлени {В рукописи зачеркнуто: Господин Стеллер, пишет, что тюлени...(л. 109). - Ред.} не отдаляются от берегу в море больше тритцати миль, и следовательно мореплаватели могут чрез них о близости земли совершенно быть уверены. На Камчатке найден тюлень, которой, по объявлению Стеллера, на Беринговом острову ранен, почему расстояние между Камчаткою и помянутым островом учинилось известно.

   В море водятся они около самых больших и рыбных рек и губ. Вверх по рекам ходят до 80 верст за рыбою. Ходятся весною в апреле месяце на льду. Сходятся на земле и на море в тихую погоду, как люди, а не по примеру собак вяжутся, как объявляют многие писатели. Носят обыкновенно по одному щенку, и кормят двемя титьками. Тунгусы молоко их детям своим дают вместо лекарства. Старые тюлени ревут так, как бы кого рвало, а молодые охают как от побой люди. В убылую воду лежат они по обсохлым каменьям, и играют сталкивая друг друга в воду. В сердцах больно между собою кусаются. Впрочем они лукавы, боязливы и поспешны в рассуждении пропорции членов. Спят весьма крепко, а будучи разбужены приближением человека в безмерную приходят робость, и бегучи вперед себя плюют водою, чтоб дорога была им глаже и сколсчае, а не сывороткою, как другие объявляют, и предписывают в лекарство. Они на земле не инако как вперед двигаться могут, ухватясь передними ногами за землю, а тело изгибая кругом; таким же образом взлазят они и на каменья.

   Их ловят разными образы: 1) в реках и озерах стреляют из винтовок, причем должно смотреть, чтоб попасть их в голову, ибо в другом месте не вредят им и двадцать пуль, для того что пуля в жиру застаивается; однако мне удивительно объявление некоторых, будто тюлени будучи поранены в жирное место чувствуют некоторую приятность; 2) ищут их по берегам морским и по островам сонных, и бьют палками; 3) колют на льду носками {Носок, спица - тип гарпуна. - В. А.}, когда они из воды выходят, или в воде спят, приложа рыло ко льду, которой в таком случае насквозь протаивает; в сии отдушины бьют их промышленики носками, и держат на ремнях, пока прорубят пролубь, чтоб было можно вытянуть; 5) курилы бьют их из байдар сонных же на море, а выбирают для того тихую погоду; 6) камчадалы бьют их носками ж подкравшись из под ветру в тюленьей коже; колют же их и плавающих близко берега; 7) когда они на льду детей выведут, то промышленики развеся плат на малых саласках и двигая их перед собою, отхватывают от полыньи, чтоб им уходу туда не было, и наскоча на них вдруг убивают; 8) около реки Камчатки, которая верстах в 60 далее устья Большей реки к северу, течет в Пенжинское море, ловят их тамошние жители особливым и искусным образом: собравшись человек до 50 или более, и приметив, что много тюленей ушло вверх реки, протягивают чрез реку местах в двух, в трех и четырех крепкие сети; при каждой сети становятся по нескольку человек в лодках с копьями и дубинами, а прочие плавая по реке с великим криком пужают их, и к сетям гонят; как скоро тюлени заплывут в сети, то иные их бьют, а иные вытаскивают на берег; и таким образом иногда достают они по сту тюленей в один раз {Многие из способов ловли тюленей, характерные для 30-х годов XVIII в., в основном сохранились и до начала XX в. Так, Н. В. Тюшов отмечает у ительменов западного побережья в конце XIX в. подобные же способы охоты на тюленей, "гоньбой" или подкрадыванием, но уже без специальной одежды, ружьем в море с лодки, ставными сетями и гарпуном у берега (Н. В. Тюшов. По западному побережью Камчатки. Зап. Геогр. общ. по обшей географии, т. XXXVII, No 2, СПб., 1906, стр. 347-349; 412-413; 417-418; М. А. Сергеев. Народное хозяйство Камчатского края, М.-Л., 1936, стр. 327-328).- В. А.}, которых после делят по себе на равные части. От жителей помянутой реки ежегодно довольствуется тюленьим жиром весь Большерецкой острог, как на свет, так и на другие потребы. При сем надлежит объявить, что третей и седьмой способ тюленья промыслу употребляется токмо на Байкале озере, а не на Камчатке {Заключение Крашенинникова о том, что ловля тюленей на льду носками через отдушины производилась только на Байкале, ошибочно. У чукоч до XX в. сохранился подобный способ охоты на тюленей. (W. Bogoras. The Chukchee maierial culture. Memoir of the American Museum of Nat. History. v. VII, p. 1, Leiden - New York, 1904, стр. 118-119).- В. A.}.

   Тюлени на Камчатке не столько дороги, сколько нужны к употреблению по обстоятельствам тамошнего места. Кожи больших тюленей или лахтаков, которые весьма толсты, обыкновенно на подошвы изходят: из них же делают коряки, олюторы и чукчи, лодки и байдары разной величины, в том числе и такие, которые человек до 30 подъимают. Оные лодки имеют перед деревянными сие преимущество, чтэ они легче и в ходу скорее.

   Тюленей жир - обыкновенные свечи по всей Камчатке как у россиан, так и у камчадалов. Сверх того почитается оной за толь деликатное кушанье, что камчадалы на пирах своих обойтись без него не могут. Мясо тюленье едят вареное и вяленое, иногда за излишеством и паровят как жир, так и мясо, следующим образом: сперва копают ямы смотря по количеству мяса и жиру, в которых пол устилают каменьем. Потом накладывают полну яму дров, и зажегши снизу по тех пор топят, пока она как печь накалится. Когда яма готова будет, то золу сгребают в одно место, пол устилают свежим ольховником, а на ольховник кладут сало особливо, а мясо особливо, и каждой слой перекладывают ольховником: напоследок как яма наполнится, то заметывают ее травою и засыпают землею так, чтоб пару вытти не можно было.

   Спустя несколько часов помянутое мясо и жир вынимают и хранят в зиму. От сего приуготовления мясо и жир бывают гораздо приятнее нежели вареные, а притом и чрез целой год не испортятся.

   Головы тюленьи, обобрав с них мясо, подчивают, и провожают как бы приятных гостей своих с следующими обрядами, которые мне случилось видеть в 1740 году в острожке Какеиче, которой стоит над речкою того ж имени, впадающею в Восточное море. С самого начала принесены на лодочке нерпичьи челюсти, обвязанные тоншичем и сладкою травою, и положены на пол. После того вошел в юрту камчадал с травяным мешком, в котором находились тоншичь, сладкая трава и немного бересты, и положил подле челюстей. Межлу тем два камчадала привалили большой камень к стене против лестницы, и осыпали его мелким каменьем, а другие два камчадала принесенную в помянутом мешке сладкую траву рвали в куски, и в узолки вязали. Большой камень значил у них морской берег, мелкие камни - волны морские, а сладкая трава в узолки связанная - тюленей. Потом поставлены были в трех посудах толкуши из рыбьей икры, кипрея и брусницы с нерпичьим жиром, которые камчадалы жали комьями, а в средину их клали травяные нерпы. Из объявленной бересты зделали они лодочку, и нагрузя толкушей покрыли травяным мешком.

   Спустя несколько времени камчадалы, которые травяных тюленей зажимали в толкуши, взяв посуду с комьями по мелкому каменью волочили, будто б по морю, для того, чтоб тюлени в море думали, что им гостить у камчадалов весьма приятно, особливо что в юртах у них и море есть, а сие б самое побуждало их и в большем числе попадаться в камчатские руки.

   Поволоча несколько минут травяных нерп своих по мнимому морю, поставили на прежнее место, и вышли вон из юрты, а за нимл вынес старик небольшую посуду с толкушею, и оставя оную на дворе возвратился в юрту, а прочие кричали изо всей силы раза четыре лигнульх, а что сие слово значит, и для чего они кричат, тому не мог добиться толку, кроме того, что сие у них изстари в употреблении.

   После того вошли они в юрту и вторично таскали тюленей своих по каменному морю под тем видом, будто их бьет волнами, а по окончании вышед из юрты кричали кунеушит алулаик, погода прижимная, для того чтоб ветр восстал с моря, и нажал бы льду к берегу, при чем обыкновенно бывает лучшей промысел морских зверей. По возвращении в юрту таскали они нерп своих третей раз по сухому морю, а потом нерпичьи челюсти склали в мешок, и каждой из бывших в юрте промышлеников клал на них понемногу сладкой травы с объявлением своего имени и с приговором, для чего их пришло немного, у них приемы таким гостям богатые и провожанье с подарками.

   Снабдя по своему мнению съестными припасами гостей дорожных принесли их к лестнице, где старик клал им в мешок еще толкуши, и просил, чтоб они отнесли утопшим в море его сродникам, которых поимянно рассказывал. После того два камчадала, которые наибольше в подчиванье трудились, комья толкушные с травяными нерпами, делить начали, и давали каждому промышленику по два, а они взяв комье выходили за юрту, и прокричав уение (ты) как они кличут друг друга на тюленьем промысле, приходили обратно, и вынув травяных тюленей из толкушных комьев в огонь побросали, а комья съели, приговаривая, чтоб тюлени ходили к ним чаще, потому что без них им скучно. Между тем принесли и чашку с толкушек", которая на дворе была поставлена, и разделя по себе съели загася огонь.

   Напоследок камчадал, взяв мешок с челюстьми, с которыми положена была берестеная лодка и горячей уголь, вынес вон и бросил, а обратно принес один токмо уголь: для того, что оной значит светоч, с которым гости в ночное время провожаются, и которой обратно в юрту приносится.

   После проводин ели они рыбу, толкуши и ягоды как бы остатки от прямых гостей.

   Моржей {Тихоокеанский морж принадлежит к подвиду Odobaenus rosmarus divergens (Illiger) или (частью) areticus (Pallas). В настоящее время моржа много на берегах Чукотского полуострова (П. Г. Никулин. Чукотский морж. Изв. Тихо-океан. инст. рыбн. хоз., XX, 1940, стр. 21-59), но на восточном берегу Камчатки он больше не встречается. Однако летом 1852 г. К. Дитмар (Поездки и пребывание на Камчатке в 1851-1855 гг., СПб., 1901, стр. 285) видел множество моржей к северу от мыса Кроноцкого севернее 55° с. ш. На карте, приложенной к книге Дитмара (см. также в тексте, стр. 289), южный предел распространения моржей у берегов Камчатки обозначен близ мыса Кроноцкого (его широта 54°44' с. ш.). Однако несколько севернее мыса Шипунского (его широта 53°5') есть остров Моржовый и бухТаморжовая, где, по словам Никулина (стр. 22), еще в 1909 году встречались моржи. Во времена Дитмара (стр. 333, 573) существовал моржовый промысел на о. Карагинском. По словам И. И. Барабаш-Никифорова (Труды Инст. рыбн. хоз., III, М., 1936, стр. 237), последний случай добычи моржа на о. Беринга относится к началу 1900 г. Стеллер (стр. 106) сообщает, что в его времена к югу от Карагинского острова не было промысла моржей, однако, в 1742 г., "как большое чудо", случилось, что морж был добыт на мысе Лопатка. Н. В. Слюнин (Охот.-камч. край, I, 1900. стр. 329) говорит, что около 1890 г. видели молодого моржа в Охотском море около Ямска. Известны остатки моржа из четвертичных отложений с берегов Охотского моря. - Л. Б.} около Камчатки видают редко, и то в местах далее к северу лежащих. Лучшая их ловля около Чукотского носу: ибо и звери там велики, и в большем против других стран числе водятся. Моржовое зубье называется рыбьею костью. Цена их от величины и весу зависит. Самые дорогие те, коих два в пуд, но такие весьма бывают редко: по три в пуд не часто ж случаются, обыкновенные зубья по 5, по 6 и по 8 в пуд, а мельче того немного вывозятся. Впрочем по числу ж зубов, сколько их в пуд походит, сей товар и разделяется, и под именем осмерной, пятерной, четверной кости и прочая продается. Верхней слой моржовых зубов болонь, а сердце шадра по сибирскому наречию.

   Моржовые кожи, мясо и жир в таком же употреблении, как и тюленьи. Коряки делают из кож и куяки, каков выслан от меня был в императорскую кунсткамеру, а каким образом, о том писано в главе о военном ополчении.

   Сивучи и коты морские от моржей и тюленей по внешнему виду мало разнствуют: чего ради и того ж роду быть кажутся.

   Сивучи {Leo maiinus Stell. Comm. nov. Ас. Sc. Tom II.} {Сивучи - Jumetopiae jubatus Schreber из семейства ушастых тюленей (Oiariidae), куда относится и котик. О сивуче ("морском льве") подробно сообщил Стеллер (1751), равно как о котике, о морской выдре (калане), о морской корове. Сивуч в настоящее время распространен по берегам Берингова, Охотского и Японского ыорей. Еще недавно доходил на юг до Шипунского мыса; попадается в Охотском море - в Пенжинской губе, на Ямских островах, на о. Ионы (Н. В. Слюнин. 1900, стр. 329; Фрейман, 1936, стр. 160). В Беринговом море встречается в районе Карагинского о., у Усть-Камчатска, у Командорских островов. Есть в Татарском проливе, в заливе Петра Великого. На севере сивуч изредка посещает Берингов пролив (Фрейман, 1936, стр. 160). О сивуче см. С. И. Огнев. Звери СССР, т. III. 1935, стр. 360-376.- Л. Б.}