Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том первый

ередкий острог, сочинил я имеющимся в здешних местах зверям, птицам, и рыбам и растущим около здешнего места деревам и травам реестры с русскими и камчатскими названиями", пишет Крашенинников в своем первом рапорте. Работа эта падает на октябрь - ноябрь 1737 г.

   В январе 1738 г., будучи в одной из своих поездок, Крашенинников написал описание горячих ключей на реке Баане и сделал план ("Будучи у горячих ключей, сочинил я описание оным ключам на латынском языке и сделал план..."). Сделаны были такое же описание и план "горячей речке" у острожка Мыхшу на Большой реке в том же январе 1738 г. В марте 1738 г. Крашенинников составил описание и планы горячим ключам на реке Озерной.

   Летом 1738 г. Крашенинников начал работу по описанию рыб ("как рыба в реке появилась, то всех родов описывал рыб"). Летом 1738 г. начались работы и по описанию птиц и трав ("также описывал птиц", "летом... описывал травы"). 3 июля 1738 г., пользуясь сведениями, полученными от курилов, привезенных Плишкиным, Крашенинников сочинил особый "реестр зверям, птицам и рыбам около островов находящимся".

   Наряду с этими работами по составлению "реестров" зверям, птицам, рыбам и травам, "описаний" горячих ключей Крашенинников непрерывно ведет работу и по "метеорологическим обсервациям". "С ноября 15 дня прошедшего 1737 году продолжаю метеорологические обсервации", пишет он в одном из рапортов в 1738 г. С 1 ноября 1738 г. к составлению "метеорологических обсерваций" определен был и служивый Плишкин, обученный для этого Крашенинниковым. С января 1739 г. "метеорологические обсервации" начаты были и в Нижнем Камчатском остроге. Составлять их были определены обученные Крашенинниковым служивый Василий Мохнаткин и казачий сын Егор Иконников. Обучение их продолжалось в январе и феврале 1739 г., с марта 1739 г. Крашенинников смог поручить им самостоятельную работу. "Марта по первое число обучал я определенных для чинения метеорологических обсерваций служивого Мохнаткина и казачья сыта Иконникова, с марта с первого числа велел им начать метеорологические обсервации".

   "Метеорологические обсервации" велись и в последующие годы как самим Крашенинниковым, так и обученными им служивыми. Круг их был расширен.

   Систематически в последующие годы велась работа и по описанию трав, птиц и рыб, а также работа по описанию "горячих ключей". Ко всем этим работам прибавилась работа по наблюдению "прилива и отлива морской воды", итоги которой заносились в особый журнал.

   Результаты всех этих наблюдений и специального изучения и исследования вылились в "журналы", "реестры", "обсервации" и "описания", из которых не все, видимо, дошли до нас. Весь этот материал явился основой для второй части "Описания Земли Камчатки".

  

  

   Теперь, когда нам известны камчатские материалы Крашенинникова, можно внести полную ясность в тот спор, который завязался еще в XVIII веке вокруг двух книг, написанных на одну и ту же тему: "Описание Земли Камчатки" Крашенинникова (1750) и "Beschreibung von dem Lande Kamtschatka" Стеллера (1774).

   Обвинения издателя книги Стеллера - Шерера, выдвинутые против Крашенинникова, уже тогда были признаны неосновательными. Виднейшие ученые XVIII века - Бюшинг, Паллас и др. - справедливо опровергли недобросовестные нападки Шерера. Один из них писал: "...Шерер не постыдился презрительно отзываться о Крашенинникове и его "Описании", называя его учеником Стеллера и обвиняя, что он воспользовался собранием последнего, заимствовал его карты, рисунки и т. п. Что тут постыдного, что Крашенинников, в звании студента, признан был способным к выполнению возложенных на него поручений? Он не был ни учеником, ни подчиненным Стеллера: каждый из них имел свою собственную инструкцию. Крашенинников скоро возвысился благодаря своей учености, а в Камчатке не мог пользоваться собраниями и рисунками Стеллера, потому что был там гораздо прежде, чем Стеллер, который провел только зиму на Камчатке, а следующим летом отправился в морское путешествие для отыскания американских берегов".

   Бюшинг справедливо отметил, сравнивая обе книги: "Крашенинников не искажал и не сокращал сочинения Стеллера, но составил исследование из своих собственных и стеллеровских наблюдений, которое вышло на русском языке в 757 страниц в большую четверку, тогда как стеллеровское напечатано на 384 страницах в восьмую долю листа. Крашенинников выбрал из стеллеровской рукописи, что он находил хорошего, и часто ссылается на него, сообщая притом свои собственные наблюдения и примечания" {П. Пекарский, История Академии Наук, т. I, 1870, стр. 608-609.}.

   К тому, что было установлено еще в XVIII веке, в настоящее время можно добавить следующее. Располагая камчатскими материалами Крашенинникова, легко сейчас сопоставить соответствующие места "Описания Земли Камчатки" с этими камчатскими материалами. Для всех четырех частей своего труда Крашенинников располагал достаточным материалом. Обязанный по постановлению Академии Наук использовать материалы покойного Стеллера, Крашенинников сделал это исключительно добросовестно, всюду ссылаясь на него, чего нельзя сказать о Стеллере.

   Стеллер прибыл на Камчатку 20 сентября 1740 г., и уже 27 октября Крашенинников получил от него "ордер" следующего содержания: "Господин студент Крашенинников! Понеже по силе 37 пункта данной мне от господ профессоров Гмелина и Миллера инструкции велено по приезде моем в Большерецкий острог принять вас в мою комманду и пересмотреть у вас всякие вами с приезду вашего на Камчатку по сих пор чиненные наблюдения и исследования по данной вам от оных господ профессоров инструкции и посменным наставлениям; которые мне сомнительны покажутся ваши наблюдения те исправить, чтоб никакого сомнения не осталось. Чего ради по получении сего быть вам у меня в комманде и чиненные вами наблюдения с приезду вашего сюды на Камчатку по сих пор мне при репорте объявить, а при том какие у вас имеются казенные книги и материалы и сколько при вас имеется служивых реестр объявить" {ААН, р. I. оп. 13, No 11, л. 153.}.

   Проработав четыре года на Камчатке, Крашенинников вынужден был, таким образом, передать свои материалы Стеллеру. По существу, это была настоящая трагедия исследователя, лишавшегося результатов своего неустанного, напряженного труда в столь тяжелых условиях. Характер переписки между участниками Второй Камчатской экспедиции не дает нам возможности выяснить, как воспринял этот приказ Крашенинников. Некоторые интимные моменты взаимоотношений между Крашенинниковым и Миллером вскрылись только значительно позже. Они доказывают, что Миллер в ряде случаев препятствовал научной работе Крашенинникова. О взаимоотношениях Крашенинникова и Стеллера таких материалов пока не обнаружено. Нам известно лишь, что Крашенинников после приезда Стеллера совершил только одну научную поездку. 24 ноября 1740 г. он отправился из Большерецкого острога для изучения коряков, а 8 марта вернулся обратно, не осуществив основной задачи поездки, так как пробраться к ним не удалось ("утколоцкие и поднагирные коряки изменили, и несколько казаков и служивых побили"). Крашенинников все же "собрал некоторые известия о оленных коряках", 10 марта он подал рапорт Стеллеру и в тот же день получил от него "ордер", согласно которому он должен был выехать с Камчатки летом того же года.

   Какие материалы передал Крашенинников Стеллеру, нам точно не известно, но то, что они были переданы, доказывается наличием в бумагах Стеллера, переданных после его смерти в Академию Наук, бумаг Крашенинникова. В этих бумагах фигурируют "Латынские обсервации до истории натуральной касающиеся, чиненные студентом Крашенинниковым, на 24 листах" и "Русское географическое описание Камчатки и других мест, сочиненное студентом Крашенинниковым на 33 листах" {П. Пекарский, История Академии Наук, т. I, 1870, стр. 613.}.

   Только ли эти материалы переданы были Крашенинниковым Стеллеру, или же это только часть переданных материалов, сказать трудно, так как никаких других данных нет.

   То, что Стеллер использовал материалы Крашенинникова при написании "Beschreibung von dem Lande Kamtschatka", уже отмечено в современной литературе академиком Л. С. Бергом {Л. С. Берг, Очерки по истории русских географических открытий. М.-Л., 1946, стр. 324.}. Следует подчеркнуть, что, используя материалы Крашенинникова, Стеллер не ссылается на них. Лишь в одном месте своего труда Стеллер указывает на работы Крашенинникова, а также Горланова: "Что касается, в частности, рек, то из них крупнейшие, начиная от их истоков, со всеми в них впадающими речками и ручьями, и кончая их впадением в море, равно как и свойства их берегов, названия этих рек и причины их наименований, поскольку это оказалось возможным исследовать, пространно описаны, особенно на русском языке, и обследованы обоими студентами". Внимательный сравнительный анализ работы Стеллера и камчатских материалов Крашенинникова может выявить вое те места в работе Стеллера, в которых он опирался на материалы Крашенинникова.

  

  

   12 июня 1741 г. Крашенинников уехал с Камчатки и в конце 1742 г. был в Петербурге. Уехав из Петербурга в 1733 г. скромным студентом, Крашенинников возвращался через десять лет опытным исследователем, зарекомендовавшим себя в различных областях науки.

   Только через два года, однако, в положении Крашенинникова в Академии Наук произошла перемена, и в 1745 г. он был произведен в адъюнкты. В 1750 г. Крашенинников был утвержден профессором натуральной истории и ботаники и назначен членом Академического и Исторического собраний Академии Наук.

   Важнейшим фактом научной биографии Крашенинникова нового, петербургского периода в его жизни является подготовка к печати "Описания Земли Камчатки".

   Опытный полевой работник и исследователь, выросший в зрелого ученого с твердо установившимися взглядами не только в области своей специальности, ной в других областях знания, Крашенинников становится одним из крупнейших русских ученых, ближайшим сподвижником великого Ломоносова как в его академической деятельности, так и в его борьбе за процветание отечественной науки.

   А. И. Андреевым прекрасно выяснен факт совместного выступления Ломоносова и Крашенинникова по важнейшим научным вопросам, стоявшим в Академии Наук в это время. Совместно выступают они против диссертации Миллера, совместно дают отзывы о работах Тредиаковского, Гришова, ряде переводных работ и т. д.

   "Насколько можно судить по отрывочным известиям источников, настоящие дружеские отношения существовали у Ломоносова только с Крашенинниковым", пишет А. И. Андреев {А. И. Андреев, Ломоносов и Крашенинников. Сборник "М. В. Ломоносов". М.-Л., 1940, стр. 293.}. В основе этой дружбы двух крупнейших русских ученых середины XVIII века, бесспорно, лежала общность идейных позиций в вопросах развития русской науки и культуры.

   Идейное лицо Крашенинникова - зрелого ученого - ярко отражают несколько его работ этого периода и в первую очередь (если не говорить об "Описании Земли Камчатки", которой коснемся особо) "Речь о пользе наук и художеств в государстве", замечания на диссертацию Миллера и незаконченное предисловие к "Описанию Земли Камчатки".

   "Речь о пользе наук и художеств в государстве" (1750) {Напечатана в сборнике "Торжество Академии Наук... празднованное сентября 6 дня в Санкт-Петербурге", 1750, стр. 53-98.} перекликается по идеям, выраженным в ней, с многочисленными высказываниями Ломоносова о роли и значении науки. Напоминает она и более ранний документ - "Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ" - известного деятеля и ученого В. Н. Татищева.

   Общей темой и для Татищева, и для Ломоносова, и для Крашенинникова является, прежде всего, тема о преобразованиях в России в первой четверти XVIII века.

   Время Петра I рассматривается как эпоха коренных изменений во всех областях жизни в России.

   Крашенинников указывает на победы, одержанные "над страшными Европе неприятелями", на возвращение "наследственных земель российских, бывших у нас многие годы во владении", на "учреждение комерции, способствующее к удовольствию и жизни", "великолепное здание городов" и т. д. О силе и величии России "свидетельствует слава российского народа, наполняющая вселенную, ужасная неприятелям и полезная союзникам морская и сухопутная сила, военные и гражданские права, хранящие целость государства" {"Торжество Академии Наук...", стр. 57.}.

   Выступая сторонником преобразовательных реформ Петра, Крашенинников, также как и Ломоносов, не мирился, однако, с тем засилием иностранцев в правящих кругах русского общества, какое создалось после Петра.

   Крашенинников выступил союзником Ломоносова в борьбе последнего против немецкого засилья в Академии Наук, его союзником в борьбе за русскую национальную науку и культуру.

   Роднит Ломоносова и Крашенинникова и то, что оба они выступают просветителями, защитниками просвещения и культуры.

   Взгляды Крашенинникова на философию типичны для того периода развития философии, когда философия являлась "наукой над другими науками", когда философия "претендовала на универсальное объяснение мира".

   У Крашенинникова философия, по существу, сливается с научным знанием, каких-либо границ, в понимании Крашенинникова, между наукой и философией не существует. Показательно в этом отношении само определение философии и разделение ее на отдельные части, как это дает Крашенинников: "Филозофия определяется от некоторых познанием всего возможного, по колику оно збыться может и разделяется на две главные части, на теоретическую и практическую. Первая показывает во всех телах чувствительных бытность, качество, количество, движение и все происходящие из того явления, и называется физикою, основание же имеет на математике. Вторая руководствует к познанию сил разума нашего, пределов его, должности нашей... к монарху и ближнему, обязательство к самому себе, к дому своему, к сродникам и прочая, и называется филозофиею нравоучительною, которой так как и всему разумению преддверие логика" {"Торжество Академии Наук...", стр. 71.}.

   Крашенинников подробно доказывает на отдельных примерах, сколь философия "полезна в государстве". Для этого он берет отдельные отрасли знания, которые рассматривает как часть философии, и показывает их роль и значение в практической жизни человека. Приведем его рассуждение об астрономии: "Из физических наук астрономия, которая упражняется в наблюдении течения светил небесных первою почитается. Смотреть в трубы на небо мажется не великая прибыль; кажется, что солнце, луну и звезды видят и не астрономы; кажется, что в них нет другой пользы, как токмо что солнце есть светило дня, а прочие нощи, от всего же того едино бывает человеческое утешение, а богатства с неба не падает. Но ежели обстоятельнее о том рассудим, то совсем отменится сие мнение. Всякому довольно известно, сколь нужно есть разделение времени на годы, месяцы и проч., однакож сей недостаток принуждены мы были терпеть, ежели б астрономия трудами своими не наградила. Сколько же она способствовала полезнейшей в свете навигации показанием способов, коим образом узнавать долготу и широту места. Кто бы без того мог отважиться предать себя открытому морю не ведая, как узнать, когда и где он находится? Сие можно видеть из различного состояния прежнего мореплавания с нынешним, которое по мере приращения астрономии переменялось. Прежде сего океан почитался пределом света, но потом целая часть света изобретена, да и поныне многие неведаные земли открываются. Какое же тем приобретено человеческому роду благополучие, свидетельствует все привозимое оттуда сокровище, и все до удовольствия в жизни касающиеся потребности, которыми пользуется весь свет чрез коммерцию. Чего ради не без причины можно сказать, что сие сокровище получено с неба посредством астрономии; и что есть иная польза в телах небесных, кроме той, которую мы знаем" {Там же, стр. 72-74.}.

   Все науки связаны между собой как части единой философии, и взаимно обогащают друг друга. "Но как астрономия иным наукам способствует, так и без вспоможения других обойтиться не может. Ибо все они поелику части одной филозофии, подобной членам человеческого тела союз имеют и равное участие в действиях по взаимной близости или отдалению. Так, например, астрономия, как выше показано, служит к исправности географии, напротив того, оптика к ее совершенству, все же до самых вышних и нижних частей математики простираются: медицине нельзя миновать без механики, химии и натуральной истории; политическая география натуральной же истории необходимо должна касаться, и таким образом все толь твердо соединяются, что одна без другой не может быть в настоящей своей силе и исправности, так что ежели их разделить порознь, то сколько ж они бесполезны будут, сколько в соединении плода приносят. Возьмем от астрономии оптику, лишится зрительных труб, которыми она приобрела вящшее свое совершенство; отъимем другие части математики, на которых она основана, останется только то, чтоб глядеть на небо простыми глазами и утешаться одним зрением без всякой пользы. То ж разумеется и о других науках. Чего ради и надобность всех наук к совершенству филозофии столь же велика, как и всех членов и составов к совершенству человеческого тела" {Там же, стр. 76-78.}.

   Крашенинников подчеркивает принцип развития науки. Все "мастерства" и "художества" имеют исток "от простых и самых бедных начал". Источником же первых культурных приобретений человечества является нужда, материальные потребности. Эти элементы материалистического понимания находят у Крашенинникова обоснование в столь хорошо знакомом ему камчатском материале.

   "Не можно сумневагься, чтоб между потребностьми жития человеческого ничего ие нашлось, чтоб не от наук вымышлено было. Нужда делает остроумными. Известно, что самые дикие народы имеют по обстоятельству состояния своего потребное к содержанию. Кто бы подумал, что без железа обойтись можно? Однакож есть примеры, что камень и кость вместо того служит на топоры, копья, стрелы, панцыри и прочая. Камчадалы, не учась физики, знают, что можно огонь достать, когда дерево о дерево трется; и для того будучи лишены железа, деревянные огнива употребляют. Искусство же показало им, что есть варить можно и в берестеной и в деревянной посуде. Чего ради все мастерства и художества по большой части от простых и самых бедных начал имеют происхождение. Так например строение кораблей без сумнения от лодок: архитектура от шалашей и прочая; а потом разумными людьми час от часу приводилось в лучшее состояние, пока напоследок пришли в совершенство нынешнего времени" {"Торжество Академии Наук...", стр. 83-84.}.

   Крашенинников подчеркивает непрерывность развития науки, преемственность, научных открытий и изобретений. "Не всякое же дело от того приводится к окончанию, от которого начинается, но один следуя стопам другого всегда в нем поступает дале. И ежели бы никто не предпринимал таких дел, которых совершить не надеялся, то б род человеческой лишен был большей части всего своего нынешнего удовольствия. Что начато, тому совершиться почти завсегда можно, хотя не в один век, так во многие; а что отлагается, оное всегда еще начинать должно" {Там же, стр. 87-88.}.

   В особый раздел "филозофии нравоучительной" Крашенинников выделяет науки об обществе. "Филозофня нравоучительная ничто иное есть как руководство и к временному нашему благополучию и к вечному блаженству... Она показывает силы и пределы разума и все права должности нашей, как уже выше показано: изъясняет начала пороков и добродетелей, и всему что или полезно или вредно предлагает как некоторое родословие. Первое основание сей науки, так как и всей филозофии, есть логика, которая показывает средство, каким образом правильно рассуждать и познавать истинну" {Там же, стр. 91.}.

   Крашенинников решающее значение в "филозофии нравоучительной" придает законодательству.

   Мудрое законодательство, мудрые правители играют решающую роль и в развитии "наук и художеств".

   "Усмотрено сие мудрыми государями, и для того заведены везде Академии, чтоб им об одном приращении наук стараться, от которых исправности зависят и во всем исправности". Примером мудрого государя для Крашенинникова является Петр I. "Не могла утаиться польза сия наук и художеств от прозорливости государя императора Петра Великого. Ведал он совершенно, что кроме их не может никакое государство быть славно, довольно и безопасно; и для того неусыпное имел старание о просвещении учением своего отечества; восприял намерение учредить в самом посвященном имени своему городе селение наукам и художествам; показал истинной знак монаршего своего о них благоволения, не отринув члена Парижской Академии Наук имени; и таким образом возбудил в подданных своих ревность к ним и охоту, которая с толь великим успехом поныне продолжается, что уже и простой народ за недостаток почитает не иметь в науках участия" {"Торжество Академии Наук..." стр. 84-85, 95.}.

   Выступив, подобно дворянину Татищеву, как идеолог "просвещенного абсолютизма", солдатский сын Крашенинников не может, однако, обойти "простой народ". Если учитывать, что речь была произнесена в торжественном собрании Академии Наук в день тезоименитства Елизаветы Петровны и перед этим цензуровалась, то станет понятным, что Крашенинников столь щекотливому сюжету, как "участие простого народа в науках", вряд ли мог уделить большее внимание. Показательно, однако, что Крашенинников не обошел этот вопрос и, подобно Ломоносову, выступил сторонником широкого приобщения народа к "наукам и художествам".

   Крашенинников в своей речи подчеркивает преемственность и непрерывность научного знания. С этой точки зрения он подходит и к своему времени, указывая, что наука его времени продолжает научные начинания при Петре I, и вместе с тем пролагает пути для последующего развития науки.

   При Петре сделано много, "но можно ли думать, что все ныне в таком состоянии, что не требуется к тому поправления? Есть еще во всем такой недостаток, что для награждения его не жизнь человеческая, но многие века потребны". "Сколько ж бы времена наши заслужили пороку, естьли бы мы наслаждаясь трудами предков наших, ничего вновь потомству не оставили? Из чего довольно рассудить можно, какая надобность и польза в способах к новым изобретениям, хотя они и не всегда бывают удачными" {Там же, стр. 84, 88-89.}.

   Таково содержание "речи о пользе наук и художеств" - этого примечательного документа середины XVIII века, недостаточно оцененного до настоящего времени ни историками русской общественной мысли, ни историками русской философии.

   Горячий сторонник развития науки и просвещения, Крашеминников отнюдь не был сторонником развития всякой науки. Развитие науки и просвещения у Крашенинникова было неразрывно связано с развитием России, ее укреплением, с интересами народа. "Науку", оторванную от интересов русского общества, "науку", умалявшую достоинство русского народа и унижавшую русское государство,- такую "науку" Крашенинников отнюдь не признавал наукой и готов был выступить против ее представителей. Интересно в этом плане его выступление против диссертации Миллера.

   Бесспорно, Крашенинников не был специалистом по истории России, и его отзывы на диссертацию Миллера не опираются на самостоятельные изыскания в области ранней истории восточного славянства. Однако Крашенинников без колебаний примкнул к резкой и справедливой критике Ломоносовым норманистских позиций Миллера. Отзыв Крашенинникова не столь подробен, как отзыв Ломоносова. По существу, Крашенинников берет только один вопрос - о названии "Русь", возражая против производства его из шведского языка. В своем отзыве Крашенинников писал: "Означенную господина профессора Миллера речь по возможности рассматривал, и мне кажется, что самое его изъяснение происхождения российского имени всякому россиянину досадно будет, особливо же для того что без всякого вероятного следствия и с принуждения производится оное от финского слова россоленн, которым они называют шведов; а именно будто бы новогородские славяне, услыша имя россов от финов, всех пришелцев из северных стран оным нарицали и будто потому и варяги от славян россиянами названы, а потом и сами славяне будучи под ведением варягов имя россиян приняли, подобным почти образом как геллы франками и британцы англичанами именованы" {ААН. р. I, оп. 13, No 12.}. Крашенинников выдвигает четыре аргумента против теории Миллера. В своей аргументации Крашенинников не является оригинальным, повторяя в значительной мере Ломоносова. Важно, однако, в данном случае не это. Важно то, что Крашенинников в научном споре, имевшем принципиальную политическую основу, безоговорочно примкнул к критикам вредной научной концепции Миллера.

   Развитие науки Крашенинников мыслил не в отрыве от интересов родной страны, а тесно связанным с ними. Развитие науки должно содействовать развитию производительных сил России, содействовать ее безопасности и процветанию. В этом плане Крашенинников осмысливал и свою работу и в этом плане зрелым ученым обрабатывал свои камчатские материалы.

   Ярко это понимание своих задач как ученого, своего рода научное кредо Крашенинникова, раскрывает незаконченное им предисловие к "Описанию Земли Камчатки" {ААН, ф. 3, оп. 1, No 838.}.

   Крашенинников начинает его с призыва изучать родную страну. "Знать свое отечество во всех его пределах, знать изобилие и недостатки каждого места, знать промыслы граждан и подвластных народов, знать обычаи их, веру, содержание и в чем состоит богатство их, также места, в каких они живут, с кем пограничны, что у них произростит земля и воды и какими местами к ним путь лежит всякому, уповаю, небесполезно, а наипаче нужно великим людям, которые по высочайшей власти имеют попечение о благополучном правлении государства и о приращении государственной пользы, ибо, когда известно состояние по всем вышеписанным обстоятельствам, то всякого звания люди имеют желаемую пользу".

   На отдельных примерах Крашенинников поясняет важность изучения родной страны: "бергмейстер например знает, где способнее и прибыльнее заводить заводы; медик откуда брать лекарственные травы и минералы, купец где отправлять купечество, и самой бедной крестьянин знает, где ему скорее и как можно выработать оброк свой".

   Крашенинников подчеркивает государственное значение изучения страны и ее богатств: "Но всему тому глава вышшее правление, которое знает употреблять в государственную пользу все, чем которое место ни изобильно, и тем исправно вести государственную экономию; знает по состоянию мест снабдевать граждан и тем способствовать всеобщему благополучию; и знает где и коликим числом войска прикрыть государство от соседственных народов, чем содержать оное без народной тяжести, и тем сохранить целость, безопасность и благосостояние отечества".

   Большое значение имеет изучение соседних стран, но в первую очередь изучать нужно свою страну.

   "В начале обучить знанию своего отечества и его состоянию, а потом уже простираться к знанию окрестных государств и всего света, ибо стараться знать состояние других государств своего не ведая, не разнствует от того, кто, не выуча азбуки, филозофские книги читать учился, чему в противном случае часто быть должно".

   Крашенинников пишет колкие строки по адресу дворян, которые отказываются от науки и просвещения, и напоминает им политику Петра I.

   "Однако есть такие, которые и тем славятся, что они не знают, на чем хлеб ростет, хотя показать честную природу и нежное свое воспитание, не памятуя или может быть не ведая, что блаженные и вечные памяти достойный великий монарх наш и воскреситель России государь император Петр Великий всеми образы старался получить во всем искусство, не выключая и мнимых подлых художеств".

   Крашенинников перечисляет мероприятия Петра I, направленные к изучению и исследованию России, и касается в этом плане и Камчатской экспедиции.

   Петр I "и во время ужасной войны не оставил пещися о обстоятельном описании своего владения, чего ради изволил отправить во всю Россию геодезистов для сочинения карт, бергмейстеров для изыскания руд и строения заводов, докторов для исследования лекарственных снадобей из произрастающих и других вещей, также где какие водятся звери, птицы и рыбы и прочая... Таким образом описана еще при жизни его величества Волга река по Астрахань... знатная часть Сибири... места по Дону... его величество не оставил отправить и в самые отдаленные пределы своего владения знатной экспедиции, которая известна под именем Камчатской экспедиции".

   Изучение и исследование России включает и изучение населяющих ее народов. "Все европейские государства вообще не более как треть России". "Российское государство сколь есть обширно, сколь изобильно всем, что касается до человеческого удовольствия, столь и многими народами обитаемо, которые хотя по большей части житием, языком, законом и нравом между собою разнствуют, однако поныне не токмо точное состояние каждого порознь, но и имена их не всякому известны, выключая ближайших, каковы, например, татары, чуваши, мордва, черемиса, вотяки, пермяки, остяки, вогуличи и прочая".

   Крашенинников не закончил своего предисловия, но из того, что им было написано, нам известно, как он предполагал его завершить. Начав с Первой Камчатской экспедиции, Крашенинников предполагал перейти от нее ко Второй Камчатской экспедиции, рассказать "кто во оную были отправлены", "что в котором вояже достойного примечания зделалось и когда оная кончилась", с тем чтобы читатель "Описания Земли Камчатки" знал, "при каком случае сочинено сие описание" и "чьими трудами пользовался" автор "в сочинении оного".

   Так Крашенинников осмысливал свой труд как одно из звеньев в цепи научных экспедиций, направленных на изучение и исследование родной страны. "Какая от того прибыль, когда кто знает, что делается в Индии и Америке, а о своем отечестве столько имеет понятия, что едва известно ему то место, где он живет и где его поместье".

   Как ученый-патриот, Крашенинников подходил к задачам научного исследования и мыслил их тесно связанными с развитием производительных сил, с развитием в целом просвещения в России, с укреплением государственности и безопасности своего отечества.

   В дворянской империи середины XVIII века круг ученых, подобных Крашенинникову, был немногочислен. Лишь немногие, подобно Ломоносову и Крашенинникову, подымались над уровнем своих цеховых интересов и так широко понимали задачи развития науки в России.

   Руководители судеб дворянской империи XVIII века не могли в должной мере оценить ученых-просветителей, ученых-патриотов. Ломоносов всю свою жизнь боролся в Академии Наук за процветание русской науки, наталкиваясь на равнодушие и косность, зачастую из прямое сопротивление.

   Не были оценены в должной мере и заслуги Крашенинникова. Характерный штрих. Семейство Крашенинникова после его смерти осталось в крайней бедности и без всякой помощи, труды и лишения отца их не были уважены. Ярко это подчеркнул в одной из своих комедий А. П. Сумароков. Чужехват в комедии "Тресотиниус" произносит следующий монолог, который явно имеет в виду Крашенинникова:

   "Намнясь видел я, как честной, то по вашему и бесчестной, а по моему разумной и безумной принималися. Бесчестной - ат, по вашему, приехал, так ему стул, да еще в хорошеньком доме: все ли в добром здоровьи? какова твоя хозяюшка? детки? что так запал? ни к нам не жалуешь, ни к себе не зовешь? а все ведают, то, что он чужим и неправедным разжился. А честнова-то человека детки пришли милостыни просить, которых отец ездил до Китайчетова царства и был в Камчатном государстве, и об этом государстве написал повесть; однако, сказку-то ево читают, а детки-то ево ходят по миру; а у дочек то ево крашенинные бастроки, да и те в заплатах, - даром то, что отец их был в Камчатном государстве; и для того-то что они в крашенинном толкаются платьи, называют их крашенинкиными" {Н. С. Тихонравов, Сочинения, т. III, ч. 2, М., 1898, стр. 313.}.

   Так дворянская империя XVIII века вознаградила труды одного из наиболее передовых русских ученых своего времени - ученого-патриота, ученого-просветителя Степана Петровича Крашенинникова.

  

  

   Вплотную к обработке своих материалов о Камчатке Крашенинников, видимо, приступил не ранее конца 1748 г. - начала 1749 г.

   В архивных материалах о деятельности Крашенинникова в Академии Наук за предшествующие годы нет никаких указаний на такого рода работу. Возможно, что, выполняя ряд поручений по Академии Наук, в которых он формально отчитывался, Крашенинников, так сказать, для себя, исподволь вел обработку и своих камчатских материалов, не считая необходимым отчитываться и в этой работе, поскольку он не был связан с ней каким-либо официальным поручением. Последнее является вероятным, если учесть быстрые темпы работы Крашенинникова над своим основным трудом в 1749 г. В середине 1749 г. он уже почти закончил первые три части. Столь скорые результаты наводят, естественно, на мысль о кропотливой работе предшествующих лет, не отраженной, однако, в академических документах того времени.

   Официально Крашенинникову Академией Наук была поручена обработка его камчатских материалов в сентябре 1748 г. Причиной, которая заставила Академию Наук поставить вопрос о скорейшей подготовке к печати материалов Крашенинникова, а также и других участников Второй Камчатской экспедиции 1733-1743 гг., явилось дело профессора Гмелина. Будучи участником этой экспедиции И. Гмелин, уехав с разрешения Академии Наук временно за границу и захватив с собой некоторые материалы экспедиции, отказался вернуться в Россию и не вернул взятые материалы. 9 сентября 1748 г. Академией Наук было вынесено следующее решение: "Понеже примечено, многие камчатские известия разным людям в руки попались, и потому небезопасно, чтобы оные от иностранных прежде нежели здесь, в печать изданы были, от чего Академия Наук лишится пользы и чести; того ради в Канцелярии Академии Наук определено: помянутые известия поштучно на русском и латинском языках, так, как авторы их прислали, немедленно напечатаны бы быти могли, и со временем зделать из них порядочную книгу, и для того к профессорам, адъюнктам и студентам Камчатской экспедиции послать указ, чтобы они привезенные свои дела, прилежно рассмотревши, в такое состояние привели, чтоб их печатать можно было". Данное решение передано было в числе других участников Второй Камчатской экспедиции и Крашенинникову, которому было поручено приведение в порядок как "собственных дел", так и материалов другого исследователя Камчатки, к тому времени покойного, Стеллера {"Материалы для истории Академии Наук", т. IX. СПб., 1897, стр. 405.}.

   23 июня 1749 г. Крашенинников в рапорте в Академию Наук сообщил о первых итогах порученной ему работы. "По указу ее императорского величества из Канцелярии Академии Наук велено мне Стеллеровы и собственные мои камчатские дела приводить в порядок, в чем я поныне и упражняюсь и из Стеллеровых обсерваций привел к окончанию ихфиологию, а собственные мои только до половины", пишет Крашенинников. Здесь же Крашенинников сообщает и план своей работы, "чтоб Канцелярии Академии Наук известно было, каким образом я в делах моих поступаю". "Все мои обсервации, - пишет он, - по-русски ли они прежде, или по-латыни писаны были, имеют быть на русском языке и разделены на шесть частей, а что в которой части писано будет, тому приобщается оглавление". Оглавление представляет развернутый план первых трех частей и краткие указания о содержании четвертой, пятой и шестой.

   Как первоначальный план "Описания Земли Камчатки", как самый ранний замысел его автора, оглавление представляет значительный интерес и имеет существенное значение для истории труда Крашенинникова. Привожу его полностью.

  

   Гл. 1 - О географическом положении Камчатки

   2 - О внешнем виде Земли Камчатки

   3 - О знаменитейших реках вообще

   4 - О Большей реке

   5 - О Аваче

   6 - О Камчатке

   7 - О Тигиле

   8 - О реках, впадающих в Пенжинское море, между Большею рекою и Тигилем

   9 - О реках, впадающих в Пенжинское море, между Тигилем и Подкагирною

   10 - О реках, впадающих в Восточное море, между Анапкоем и Камчаткою рекою

   11 - О реках, текущих в то же море между Камчаткой и Авачей

   12 - О реках, которые от усть-Авачи до Курильской лопатки в Восточное и от Лопатки на север до устья Большей реки в Пенжинское море впадают

   13 - О Курильских островах

   14 - О приливе и отливе Пенжинского моря.

  

   Гл. 1 - О недостатках Камчатки в рассуждении других мест, которые тамошним жителям нечувствительны

   2 - О натуральных ее недостатках

   3 - О климате оной страны

   4 - О огнедышущих горах

   5 - О горячих ключах

   6 - О рыбах

   7 - О зверях

   8 - О птицах

   9 - О некоторых травах и кореньях, в пищу употребляемых.

  

   Гл. 1 - О камчатских народах вообще

   2 - О начале камчатского народа и отчего название камчадал происходит

   3 - О прежнем состоянии камчатского народа. О внешнем виде и их грубости

   4 - О камчатских острожках

   5 - О мужской и женской работе

   6 - О домовой посуде и других потребностях

   7 - О платье

   8 - О езде на собаках и равных к шой принадлежащих приборах

   9 - О военном оружии, хитростях и признаках измены

   10 - О боге и сотворении земли

   11 - О шаманах

   12 - О праздниках и бывающих при том церемониях

   13 - О пирах и забавах

   14 - О сведении дружбы

   15 - О сватаньи и свадьбах

   16 - О плодородии камчадалов, родах жен их и именах мужских и женских

   17 - О болезнях и лечении

   18 - О погребении умерших

   19 - О разных наречиях камчатского народа с приобщением краткого вокабулярия.

   Часть четвертая содержать имеет описание коряк и курилов.

   Часть пятая будет о завоевании Камчатки и о бывших в разное время бунтах и изменах.

   Часть шестая: о нынешнем состоянии камчатских острогов, о содержании служивых и о подсудных к каждому острогу камчатских или коряцких острожках".

   Свое сообщение, при котором приложен был план, Крашенинников заканчивает указанием на то, что "первые три части вскоре окончатся", а последние "замедлятся", так как летом он должен будет "трудиться в ботанике" {"Материалы для истории Академии Наук", т. IX. СПб., 1897, стр. 746-748.}. В тот же день (23 июня), когда Крашенинников подал свой рапорт, состоялось постановление Канцелярии Академии Наук: "Оные обсервации, которые состоят в шести частях, рассмотреть профессору и ректору гимназии господину Фишеру и, что им усмотрено будет за непристойное, поправить и, по рассмотрении, оные взнесть в Канцелярию при репорте" {Там же, стр. 746-748.}. Рассматривал ли Фишер "обсервации" Крашенинникова, неизвестно, а всего скорее, что нет, так как никаких следов этот просмотр не оставил в документах того времени. Ни звука о просмотре Фишера не говорит и Крашенинников в своих отчетах за 1749-1750 гг. В отчете за "майскую треть" 1749 г. он указывает: "упражняюсь в приведении в порядок камчатских дел", в отчете за "сентябрьскую треть" 1750 г. - "приводил в порядок известия, принадлежащие до камчатской истории" {"Материалы для истории Академии Наук", т. X. СПб., 1900, стр. 23.}.

   Камчатские "обсервации" Крашенинникова 1748-1750 гг. не дошли до нас, и о них мы можем судить только по приведенному выше плану. Исходя из содержания плана, весьма близкого к плану будущего "Описания Земли Камчатки", "обсервации" 1748-1750 гг. нужно рассматривать как первую редакцию труда Крашенинникова.

   Новое решение Академии Наук существенно изменило весь дальнейший ход работы Крашенинникова. Проводился ли просмотр "обсерваций" Крашенинникова кем-либо из состава Академии Наук, неизвестно, но 1 марта 1751 г. состоялось специальное решение о его труде: "Понеже профессор Крашенинников был в самой Камчатке и прислал описание оной в Академию, которое ему ныне надлежит пересмотреть вновь, и те места, о которых покойной адъюнкт Штеллер в Описании своем упоминает, а оного нет в Описании оного Крашенинникова, то их внесть либо в самой текст или сообщить оные в примечаниях с прописанием авторова имени" {ААН, ф. 3, оп. I, No 151, л. 13.}.

   Крашенинников, начиная с 1748 г., работал над материалами Стеллера. Отметим, что он был не единственным, кто работал над материалами покойных участников Второй Камчатской экспедиции. Профессору Винцгейму поручено было Академией в том же 1748 г. "пересмотреть дела покойного Кроера и из того сделать, что надлежит" {Астроном Людовик Делиль-де-ла-Кройер.}.

   Работая с 1748 г. над приведением в порядок материалов Стеллера и уже закончив в 1749 г. обработку той части, которая касалась "ихфиологии", Крашенинников мог в сравнительно короткий срок выполнить новое решение Академии Наук.

   В августе 1751 г. он сообщил о завершении работы над первыми двумя частями в новом плане: "Велено мне камчатское мое описание снесть с описанием покойного адъюнкта Стеллера, и чего в моем описании не найдется, то взять мне из помянутого Стеллерова описания и внесть в текст или в примечания с объявлением авторова имени. И во исполнение объявленного ордера приведено мною к окончанию две части камчатского описания с прибавлением Стеллеровых примечаний и с объявлением его имени, которые при сем прилагаю и покорнейше прошу, чтоб оные, кому надлежит, посланы были для рассмотрения" {ААН, ф. 3, оп. 1, No 151, л. 16.}.

   В апреле 1752 г. Крашенинников представил третью часть "Описания Земли Камчатки", законченную в соответствии с решением Академии Наук от 1 марта 1751 г., а в марте 1753 г. в Канцелярию Академии Наук поступила и четвертая, последняя часть. Весь материал, который Крашенинников первоначально предполагал разбить на шесть частей, был уложен автором в четыре части без коренной, однако, ломки первоначального плана. План 1748 г. в основном был выдержан; в большинстве случаев сохранилась даже последовательность намечавшихся глав.

   При подготовке четвертой части Крашенинников встретился с трудностями, связанными с задержкой Миллером нужных для работы Крашенинникова материалов якутского архива. Миллер задерживал их и, видимо, не хотел передать Крашенинникову. В сентябре 1752 г. последний вынужден был обратиться с особым рапортом в Академию Наук, в котором он излагал все обстоятельства дела и просил оказать давление на Миллера. "К четвертой части камчатского описания, - писал Крашенинников, - потребны мне некоторые документы из якутской архивы, зачем оная часть поныне не приведена к окончанию, о чем я и прежде предлагал Канцелярии, по которому моему представлению истребовано от профессора гд-на Миллера оной архива, а за чем по сие время не сообщена от него, не ведаю; а понеже обьявленное писание печатать уже начали, и последнею частию необходимо ускорять должно, чтоб в печатании не учинилось препятствия, того ради Канцелярию Академии Наук покорно прошу, чтоб повелено было давать мне якуцкой архив по одной книге на краткое время купно с оглавлением содержащихся в каждой книге дел; таким образом может быть я недели в две со всею архивою исправлюсь. А ежели без потребных доказательств отдать печатать четвертую часть так, как она сочинена по словесным и