Крашенинников Степан Петрович - Описание земли Камчатки. Том второй, Страница 8 - Книги

Излишнее бы дело было, естьли бы как о сем, так и о курильском народе писать пространно, ибо род жития их весьма сходствует с камчадалами; все вообще они язычники, все крайние невежды, и от других животных одним токмо видом человеческим почти разнствуют, как уже выше показано; чего ради довольно будет и того, когда мы о каждом народе обьявим кратко, выключая такие обстоятельства, в чем они несходны с камчадалами.

Сидячие коряки жилища свои имеют по берегу Восточного моря от реки Уки почти до Анадыря, а по берегу Пенжинского моря от усть-Тигиля до Пенжины, и от Пенжины вкруг Пенжинской губы до хребта Нукчанунин, из которого течет в море Нукчан речка, и по тем рекам имеют они особливые названия, по которым между собою разделяются, как например: укинские коряки по реке Уке, карагинские по Караге, олюторские по Олютору, акланские по Аклану и прочая; а оленные с табунами своими кочуют по всему пространству земли, которое с востоку окианом, с западу вершинами Пенжины и Омолона, с северу Анадырем рекою, а с югу Лесною и Карагою реками заключается. Иногда прикочевывают они и ближе к Чамчатке, особливо когда есть опасность от чукоч, бедственных их неприятелей, однакож редко. И так в соседстве имеют они с одну сторону камчадалов, с другую чукоч, с третью юкагирей, а с четвертую тунгусов или ламуток.

Естьли чукоцкой народ причислить к корякам, как то учинить должно по самой справедливости, ибо и чукчи сущие коряки, то коряцкие пределы гораздо дале распространятся; потому что чукчи не токмо живут дале Анадыря к северу в так называемом Чукоцком носу, но и по островам около лежащим. В сем случае Анадырь река как граница между коряками подданными российскими и немирными чукчами {Русскому самодержавию так и не удалось покорить и объясачить "немирных чукоч". Военные стычки русских с чукчами на реке Анадыре происходили очень часто в XVIII веке. Чукчи приходили на реку Анадырь не столько для рыбного промысла, как говорит Крашенинников, сколько для промысла диких оленей, большими стадами переправлявшихся через реку Анадырь осенью, когда они двигались с севера на юг. Встречи русских с чукчами обычно и происходили у места так называемых "плавей". (А. И. Андреев. Заметки по исторической географии. Географическое описание р. Анадыря... и о чукчах..., составленное Яковом Линденау в 1742 г. Изв. Геогр. Общ., 1940).- И. В.}; для того что наши коряки не живут дале Анадыря к северу, а чукчи к югу: однако чукчи часто переходят сию границу, и раззоряют наших коряк, убивая, отводя в плен, и табуны оленьи отгоняя. В летнее время промышляют они рыбу и по самой реке Анадырю не токмо близ устья, но и вверх по ней на знатное расстояние от моря, так что нашим анадырским жителям часто съежжаться с ними случается не без опасения.

Коряцкой народ по разности жития разнствует и телесным видом. Оленные коряки, сколько мне случалось видеть, росту малого, сухощавы; головы у них посредственные, волосы черные, которые ежедневно бреют; лица продолговаты и несколько клином; глаза узкие и малые, брови навислые; носы короткие, однако не столь плоски, как у камчадалов, рот большой; бороды клином черные, которые выщипывают часто. Напротив того сидячие коряки хотя и не великорослы, однако толсты и присадисты, особливо которые живут дале к северу, в чем чукчи пред другими имеют преимущество, чего ради и больше сходны с камчадалами.

Есть же между ими разность и в рассуждении склонностей и обычаев. Оленные коряки пребезмерно ревнивы, так что может убить жену за одно только подозрение, а когда приличится в прелюбодеянии, то лишаются живота оба прелюбодейцы; чего ради коряцкие женщины всеми мерами стараются придать себе безобразия: не моют ни лица, ни рук: волосов, которые плетут в две косы, и по вискам распускают, никогда не чешут; на верху носят платье гнусное, ветхое и залосклое, а под исподом хорошее; ибо и в том у них подозрение, когда женщина ведет себя почище, а особливо когда надевает сверху новое и незагаженое платье. На чтоб, говорят коряки, им краситься, когда б не желали они другим казаться хорошими: ибо мужья и без того их любят? Напротив того у сидячих коряк, а наипаче у чукоч вящшая дружба состоит в том, когда взаимно приежжая друг к другу, гости спят с женами или дочерями хозяйскими, на которое время хозяин, нарочно отлучается, или отъежжает к жене своего гостя. Несносная обида хозяину, когда гость с женою его не пребудет: ибо в таком случае может он убит быть, как гнушающейся приязнью хозяина, что с нашими анадырскими казаками, которые оных обрядов их не знали, случалось, как сказывают, неоднократно. Чего ради и женщины их по своему обыкновению щеголять стараются: белятся и румянятся, носят хорошее платье; а чукоцкие сперх того расшивают узорами не токмо лица, но лядвеи и руки {Здесь автор имеет в виду широко распространенный обычаи среди чукотских и эскимосских женщин татуировать лицо и руки. - И. В.}; ибо они дома сидят нагие, хотя бы притом случились и сторонние люди.

Все вообще прегрубые, сердитые, несклонные, злопамятные{В рукописи зачеркнуто: отважные (л. 261 об.).- Ред.}и немилосердые люди. А оленные притом горды и хвастливы, так что они никому в том не верят, что есть в свете благополучнейшее житие человеческого состояния, и почитают таких за сущих лжецов и обманщиков, что случалось часто с нашими купцами в проезде из Якуцка на Камчатку чрез Анадырск, которым они вместо улики делали язвительные возражения. "Естьли бы, говорили коряки, жить у вас было лучше нашего, то бы де вы так далеко к нам не ездили, как нам нет нужды к вам ездить, для того что у нас всего довольно; а то де можно видеть, что вы приежжаете к нам для одной жирной оленины, которой де аам во всю жизнь вашу нигде инде и видать не случается".

Немалой повод к спеси дается им и от коряк сидячих, которые их боятся и почитают{В рукописи зачеркнуто: как и россиян опасаются (л. 262). - Ред.}, так что, хотя бы пастух к ним приехал, все выбегают вон из юрты, встречают, довольствуют, провожают, и сносят всякую обиду, какую бы ни показал коряка. Не слыхал я таких примеров, чтоб сидячие убили когда оленного коряка, чего ради ясашные наши зборщики к олюторам никогда без них, как без надежной обороны не ездят; в противном же случае нередко от несовершенно покоренных бывают убиваемы; и сие тем наипаче удивительно, что сидячие коряки гораздо сильнее оленных и отважнее. Но сего почтения и опасности кажутся мне две причины: 1) застарелой обычай почитать и служить богатым, которой они, может быть, имели, будучи сами оленными, так как и ныне убогие оленные коряки; 2) что они, получая от оленных коряк все свое одеяние, раздражить их опасаются, чтоб не претерпеть холоду.

Оленные коряки всех их называют своими холопами, а особливо олюторов: ибо олюторы испорченное имя из коряцкого алютоклаул, что значит холопа. Да и сами сидячие коряки почти от того не отрекаются. Одни чукчи их не почитают, но вместо того столь им ужасны, что двадцати человекам чукоч пятьдесят оленных коряк противиться не отважутся, и ежели бы не было им защищения из Анадырска, то бы чукчи раззорили их до основания, и из господ всех бы претворили в холопей, лиша табунов их, принудя жить в земляных юртах, и питаться кореньем и рыбою, по примеру сидячих коряк, как то в 1738 и 1739 годах учинили они с катыркинскими и апукинскими коряками. Впрочем как всякой народ имеет пред другим в чем нибудь преимущество, так и у коряк сии особливые от камчадалов добродетели, что они правдивы и трудолюбивы, знают стыд, и от блудодеяния удаляются, хотя может быть и поневоле.

Живут по таким местам, где моху довольно, которым питаются олени их, не взирая на то, что водою и лесом скудно, а наипаче в зимнее время: ибо они снег тогда вместо воды употребляют, а варят мохом или сырым сланцом, которого везде довольно. Я могу сказать, что зимнее их житье в рассуждении камчатского гнусно и беспокойно. В юртах, с которыми они часто кочуют, от сырых дров, и от того, что земля от огня тает, до самого полу такой дым, что человека на другой стороне не можно видеть, а притом столь едкой, что непривычной глаза потеряет в один день. Я не мог пробыть у них ни пяти часов; и хотя между тем от дыму часто выходил вон из юрты, однако без глазной болезни не обошелся.

Юрты у них подобны юртам других кочевных народов, каковы например калмыцкие, токмо гораздо меньше. Зимою покрывают их оленьими новыми кожами для тепла; а летом старыми ровдугами, которые юртоные крышки чумами называются. Внутри юрт их нет никаких полов, ни перегородок, токмо по средине четыре колышка с поперечинами вколочены, между которыми огнище {Здесь, очевидно, описка, так как внутри коряцкой юрты обязательно имелся полог - спальное помещение, сделанное из шкур оленей.- И. В.}. К колышкам обыкновенно привязываются собаки, которые во время стряпанья и из котлов мясо таскают, и с лотков, когда оное вынимается, несмотря на то, что хозяйки бьют их уполовником и отнимают. Причем сие можно утвердить за истинну, что крайней голод человеку надобен, чтоб есть мясо их варения. Котел и лотки у них вместо мытья собаки лижут; бабы и собак бьт уполовником и в котле мешают; мясо немытое в шерсти как в коже, а о чисто стряпающих и упоминать нечего.

Чукоцкие зимние юрты в рассуждении копоти не лучше коряцких, однако в том имеют преимущество, что весьма теплы. Делаются наподобие камчатских в земле, но несравненно больше: ибо живут в них по множеству народа. Каждая семья имеет особливой свой полог из оленьих кож, в которых пологах и сидят и спят {Здесь Крашенинников допускает ошибку, утверждая, что в чукотских зимних "земляных юртах" имеются полога. Такие полога были только в наземных юстах "ярангах", сделанных из шкур оленей. - И. В.}. Во всяком пологу денно и ночно огонь горит в поставленной среди полога плошке. Жгут жир различных морских зверей, а вместо светильни мох употребляют. И хотя для выходу копоти оставляется наверху продушина, однако такой же дым бывает, как в коряцких юртах, но притом столь тепло, что в холодных оных и самых северных местах бабы сидят всегда нагие, как выше показано, прикрыв токмо срам свой пятою, красуясь узорами на теле, как бы богатым или покойным платьем.

Питаются оленьим мясом, которых у богатых коряк тысяч по десяти, по тридцати и больше, а у тойона Этеля Соплякова сына до 100 000 считают; однако при всем том они столь скупы, что оленя для себя убить жалеют, а довольствуются звероядиною и мертвечиною, чего в таком великом множестве случается со излишеством. Расхожим гостям не стыдятся они говорить, что у них подчивать нечем, для того что по их нешастию олени у них не падут и от волков не давятся. Для других убивают оленей, и в то только время сами досыта наедаются. Впрочем они не доят своих оленей, и молоком пользоваться не знают.

Едят наибольше вареное мясо, а за излишеством сушат и коптят в юртах. Лучшая у них пища ямгаю, которая следующим образом приуготовляется. Когда убивают оленя, тогда кровь из него вливают в желудок с калом, и положа оленьего жиру сбивают вместе и несколько времени квасят, после того коптят, и едят вместо колбас копченых. Казаки называют оную пищу манялом, и многие едят похваляя. Едят же коряки и других зверей, каких ни промыслят, кроме собаки да лисицы.

Трав, коренья и коры с дерев не употребляют в пищу, разве бедные, и то в случае голоду; рыбу также одни пастухи ловят, и то весьма мало. Ягод в зиму не запасают же, но токмо едят в летнее время. Большей сладости в пище понять не могут, как голубица толченая с оленьим жиром и сараною. Мне самому случилось видеть, как знатной коряцкой князец, которой приежжал в Большерецкой острог по случаю, дивился, когда дали ему сахару. Сперва назвал он его солью, но как ему прикушать велели, то он изумился от такой чрезвычайной сладости, и хотел отвезти его несколько жене своей для опыту, однако не имел столько терпеливости, чтоб не истратить его в дороге; жене своей хотя он и клялся, что ему в российском остроге дана такая сладкая соль, которой он ни к чему применить не может, однако она ему в том не поверила, утверждая, что ничего на свете не может быть слаще объявленной толкуши.

Ездят на оленях токмо в зимнее время, а летом по примеру тунгусов верхами, как сказывают, не умеют ездить. Сани называются по их чаучу-уетик. Длиною делаются они около сажени. Полозья под саньми шириною вершка в полтретья, токмо у головашек, где загибается, несколько уже. Копылье из одного дерева гнутое прямо ставится, выключая передней, которой несколько назад наклоняется. При каждом копылье пришивается поперег брусочек, на брусочки кладутся во все сани широкие дощечки вместо нащепов, которые к головашкам полозья прикрепляются. На каждом бруске по две дырочки, сквозь которые во все ж сани батожки продеваются. Как сии батожки так и доски назади изогнуты кверху, и покрыты особливым нащепом; и таким образом бывают они будто с козырем, в котором месте сидят обыкновенно женщины.

Впрягают в сани по два оленя. Лямки, которыми они тянут, подобны собачьим алакам; надеваются обоим оленям на правую лопатку. Правого оленя потяг или ремень к лямке привязанной прикрепляется к санной решетке близ правой стороны, а после привязывается к левому нащепу, а левого к левой токмо, а за правой нащеп не утверждается. Потяг правого оленя доле левого, чего ради правой олень немного впереди ходит, а оба по левую сторону саней.

Узды оленьи подобны обратям конским. У узды правого оленя бывает на лбу по три и по четыре косточки наподобие коренных зубов с четырьмя шипами, а накладываются на узду для того, чтоб оленя на бегу остановить скорее; ибо в таком случае коряка крепко за узду тянет, а шипами оленя в лоб колет и удерживает от бегу. У узды левого оленя нет таких зубов, ибо в нем нет большей силы, ибо когда правой остановится, то не побежит и левой.

Коряка сидит на санях близ головашек, и правит их уздою; когда вправо поворотить надобно, то узду токмо дергает, а когда влево, то хлешет его оленя по всему боку. Погоняют их тонкою палкою длиною аршина в полтора или и доле, у которого на одном конце костяная головочка, а на другом крючок. Головочкою оленей бьют, а крючком отдевают потяги, когда оленю заступить случается. Такие палочки по тамошнему ключками называются.

Оленей к езде приучают как коней. Самцов ежжалых кладут перекусывая сквозь ровдугу жилы на ядрах, а их не вынимают. Олени все вместе пасутся, и неежжалые и ежжалые Когда коряке надобно одних от других отделить, то сгоняет он весь табун вместе, и крича изо всею горля кусая ключу свою, от которого крику олени с возможною скоростью на двое разделяются. Ежели которые не в свою стаю замешаются, тех бьют немилосердно.

Есть олени и у сидячих коряк, токмо у редких и не по многу, а употребляют они их токмо для выезду. У чукоч их табуны превеликие, однако они не взирая на то больше морскими зверями питаются. Естьли коряка лишится своих оленей, то беднее камчадала бывает. Нет ему другого способу к пропитанию, как задаться в пастухи к богатому, ибо рыбы он промышлять не умеет, а хотя бы и мог по нужде, то нельзя лодками, сетьми и собаками завестися в скорости, а в пастухах пища ему и платье готовое; притом естьли у него малое число своих оленей, то может он пасти их с хозяйскими и, не употребляя себя на пищу, расплодить со временем нарочитое стадо.

Жертву приносить уреченного времени не имеют, но когда им вздумается, тогда убивают оленя или собаку, которую совсем на кол втыкают, и оборачивают лицом к востоку, а от оленя одну голову да часть языка. Но кому сию жертву приносят, сами не знают, токмо приговаривают: "Ваио коинг якнилалу гангева", то есть: "на тебе, да и нам что нибудь пошли". Которого оленя или собаку отсулят бесам, тех убив повергают совсем на землю.

При жертвоприношении шаманы или волхвы их бьют в бубны, которые подобны якутским и других тамошних языческих народов. Но платья особливого не имеют шаманы, как у прочих язычников. Есть же шаманы и у коряк сидячих, которые почитаются и за лекарей; ибо они бьют в бубны и в случае болезней, чем оные по их суеверию отгоняются. Впрочем сие весьма удивительно, что нет такого дикого народа, в котором бы шаман не лукавее других был. 1739 году случилось мне видеть в Нижнем Камчатском остроге славного укинского шамана, именем Карымляча, которого не токмо тамошние язычники, но и казаки за великого знатока почитают, наипаче для того, что он колет себя ножем в брюхо и пьет кровь свою; однако все оное было толь грубой обман, что всякому бы можно было приметить, естьли кто не был ослеплен суеверием {В рукописи зачеркнуто: Наши ташеншпилеры в рассуждении сего шамана великими волхвами назваться могут (л. 265). - Ред.}. Сперва бил он несколько времени в бубен на коленях стоя, после того ножем колол себя в брюхо, и выманивал рукою кровь из раны, коей не было; наконец таскал из под шубы по целой горсти крови, и ел облизывая персты. Я между тем довольно смеялся, что он свое дело так худо знает, что к нашим ташеншпилерам не годится и в школу. Нож, которым он колоть себя притворялся, спускал он вниз по брюху, а кровь вынимал из пузыря, которой был под пазухою. По окончании шаманства надеялся он нас привесть в удивление, чего ради поднял свою куклянку, и показал кровью вымараное брюхо, уверяя нас, что кровь оная, которая была из нерпы, текла из его брюха, а рану исцелил он своим шаманством. При том сказывал нам, что дьяволы приходят к нему из различных мест и в различном виде: иные из моря, иные из горелой сопки, иные большие, а иные малые, иные безрукие, иные обгорелые, а другие о полубоке. Морские прочих богатее и в платье из травы шелковника зделанном, которая по рекам ростет; а он их как во сне видит, для того что, когда они приходят к нему тогда мучат его столь жестоко, что он бывает почти вне ума.

Оленные корики не имеют праздников, а сидячие празднуют в одно время с камчадалами, но кому и для чего, столь же мало ведают, как и камчадалы. Вся причина состоит в том, что предки их так поступали. Праздник недели по четыре продолжается, между тем они ни к себе никого не пускают, ни сами не ездят, и никакой работы не делают, но едят довольно, и веселятся, бросая в огонь от всякой ествы помалу в дар горелой сопке.

В других политических делах такие ж они невежды, как и в законе. Разделение времени на годы и месяцы им неизвестно, токмо знают четыре времена в году, и лето называют алаалу, зиму лакалянг, весну кчткетик, а осень гетига {Это утверждение ошибочно: у коряков, помимо деления года на времена, существует и существовало и деление на месяцы, как и у других соседних народов. - И. В.}. Ветрам не более как четырем имеют названия: восточной ветр по их конгекат, западной геипевкыг, северной гычигольионоа, южной еутельионоа. Из звезд знают Большого медведя, которого называют диким оленем, на их языке Елуе-кыинг; Плеады или утячье гнездо Атага; Орион Юлтаут, криво уронил; Юпитер Ичиваламак, красная стрела; Млечный путь Чигей-ваем, дресвяная река.

Расстояние мест счисляют по дням, так как якуты по днищам, то есть, в сколько дней от одного до другого места перекочевать можно, а на каждой день можно положить от тритцати верст до пятидесяти. У богатых расстояние одного дня больше, нежели у бедных: для того что они надеются тем доказать, что у них лошади или олени хорошие, когда они со всеми своими тяжестьми и с домом столько могут переехать, сколько бедные налегке, по причине худых лошадей или оленей.

Владельцов до покорения российскому скипетру у них не было, но тот власть некоторую имел, которой был оленьми богатее; чего ради и не знали они до тех пор, что есть присяга. Казаки приводят их к присяге вместо креста и евангелия к ружейному дулу с таким объявлением, что тому не миновать пули, кто присягает неискренно. Таким же образом и сумнительные дела решатся; ибо виноватой будучи уверен, что заряженое ружье убьет за неправду, охотнее признавается, нежели предается в чаемую опасность жизни. В других случаях клятвы у них нет больше, как "Инмокон кеим метынметик", то есть "правда, что я тебе не солгу".

Учтивства в словах и поздравления не знают; гостей, кто к кому приедет, не встречают, но поступают с ними, как большие господа с подчиненными. Гость, выпрягши своих оленей сидит на санях ожидая хозяйского повеления войти в его юрту как на аудиенцию, олнакож соизволение хозяйское не от самого хозяина объявляется, но от жены его такими словами: "елхо", то есть "в юрте", или "хозяин дома". Как гость таким образом встреченный войдет, то хозяин сидя на своем месте говорит ему: "койон" (сюды); потом указывает место, где сесть, с таким учтивством, "котвоган", садись.

В подчиванье гостей наблюдают токмо то, чтоб их удовольствовать, а по камчатскому обычаю не поступают, чтоб гостей принуждать к объядению. Лучшее кушанье жирное мясо и маняло: и сие не недостойно примечания, что все дикие и кочевные народы жир почитают за приятнейшее кушанье. Якут даст себе глаз выколоть за жирную кобылятину, а чукча за жирную собаку. Якут хотя ведает, что лишится всего имения, ежели украдет скотину, однако не взирая на то не удержится от жирной кобылы, и в случае нещастия тем утешается, что он едал жирную кобылятину.

Сидячие коряки по странному своему суеверию имеют вместо жен простые камни: одевают их в платье, кладут спать вместе, и временем шутят с ними, и забавляют, как бы чувствующих забавы. Таких два камня получил я от укинского жителя Окерача, один из них, которой называл он женою, был больше; а другой, которой сыном, был меньше. Большему имя яйтель-камак (целительной камень), а другому калкак. А каким случаем и по какой причине понял он такую достойную жену, рассказывал он мне следующее обстоятельство. Лет за десять был он в огноище немалое время; между тем будучи на реке Адке, которая течет в Уук с южно-западной стороны от устья Уки в 10 верстах, нашел он помянутой большой камень токмо один, и как взял в руки, то камень на него будто человек дунул. Он испужавшись бросил камень в воду, от чего болезнь его так усилилась, что он лежал все то лето и зиму. На другой год принужден он был искать с великим трудом объявленного камня, и нашел его не в том уже месте, где бросил, но далеко оттуда лежащей на плите купно с кэлкаком или с малым камнем, которые он взяв с радостью принес в острог свой, и зделав им платье от болезни избавился, и с того времени держит он их у себя, и любит каменную жену паче настоящей, а калкака всегда берет с собою в дорогу и на промыслы. Правда ли то, что каменная жена милее ему настоящей, утверждать нельзя; впрочем то могу сказать, что он камни отдал мне не с охотою, не взирая на мои подарки: ибо говорил он, что он лишаяся их лишается купно и здравия, которое от них зависело.

Младенцам дают имена старые бабы с следующим колдованием. Ставят две палочки, и перевязывают ниткою, на средине вешают на нитке ж камень обшитой в кожу каменного барана, а притом неведомо что шепчут, и спрашивают у камня, как звать младенца, напоминая имена его сродников, и на котором имени покачается камень, то бывает младенцу и имя.

ИМЕНА МУЖЕСКИЕ	ИМЕНА ЖЕНСКИЕ
Айга	Якыи, головки у саней.
Ляктеле, возвращен.	Ямга, моровое поветрие.
Кыяугынген, пробужден.	Юимачь.
Гейчале.	Экыч.
Велля, ворона.	Вагал.
Уммевы.	Кепнон.
Якаяк, чайка.	Каляян.

Умерших тела сожигают с нижеписанными обрядами. Сперва наряжают их во все их лучшее платье, и отвозят на место сожжения на тех оленях, кои по суеверию их умершим любы, кладут с ними на великой костер дров всю збрую их военную и домашную, то есть, копья, сайдаки, стрелы, ножи, топоры, котлы и прочая и зажигают. Между тем, как костер горит, колют они оленей, на которых привозят мертвых, и съедают, а остатки в огонь бросают.

Поминовение усопшим бывает токмо однажды, спустя год по смерти их. Сродники их берут с собою двух каргин, то есть неежжалых оленей и великое множество оленьих рогов, которые во весь год нарочно копят, и пришед на место сожжения, или на другое какое высокое место, когда место сожжения в дальнем расстоянии, закаляют каргины и съедают, а рога втыкают в землю, которые шаман во образ табуна отсылает к умершему. При возвращении в домы проходят между двумя прутами, которые ставятся нарочно для очищения, и шаман стоя при них бьет проходящих прутом же отговаривая, чтоб умершие их к себе не брали.

Что касается до других обстоятельств и жития сего народа, то нет между ими и камчадалами разности. Военное их ополчение, збруя, труды мужеские и женские во всем сходствуют: ибо и коряки по большей части нечаянно нападают на своих неприятелей, и военное их оружие состоит в луках, стрелах и копьях, которые прежде сего из костей же и из камней делали; и женщины их в таких же трудах упражняются как камчадалки: ибо на них лежит вся кожевная, портная и сапожная работа, токмо коряцкие бабы и есть варят, чего камчадалки не делают. Кожи выделывают они лучше и мягче камчатского, а вместо икры намазывают их оленьим калом. Шьют оленьими становыми жилами.

Оленьим кожам как от россиян, так и от коряк разные названия. Рослые кожи россиане постелями, а коряки наман называют. Кожи больших оленей осенние по российски недоросьти, а по киряцки гаин-гай-наглаи; кожи телячьи, то есть, молодых оленей по российски пыжики, а по коряцки хаюйналгам. Кожи выпоротых оленей из брюха по нашему выпоротки, а по их килкаююналган, замша по российски ровдуга, а по коряцки нэчеиган.

Главная разность сего народа от камчадалов состоит в языке, в котором по счислению господина Стеллера три диалекта. Первым диалектом или коренным языком говорят сидячие коряки у Пенжинского моря и оленные, и сей язык выговаривается мужественно и крепко. Другой диалект, которой употребляется у олюторов, и от россиян вторым морским коряцким языком называется, весьма крепче помянутого. Третей чукоцкой, которой выговаривается легче, мягче и с свистом. Впрочем между всеми диалектами такое сходство, что коряки, чукчи и олюторы без труда друг друга разуметь могут.

Но естьли олюторской диалект почесть за особливой, то столько почти будет диалектов в коряцком языке, сколько острожков; ибо нет такого осторожка, в котором бы не было против других знатной отмены; таким образом укинской, карагинской, островной карагинской и чендонской могут назваться особливыми диалектами. Я за коренной коряцкой язык почитаю тот, которым говорят оленные коряки {Замечание С. П. Крашенинникова о том, что он считает "за коренной коряцкой язык.... которым говорят оленные коряки", совершенно справедливо, как справедливо и его замечание о проникновении в южные диалекты корякского языка "камчатских слов" - т. е. камчадальских (ительменских). Диалект оленных коряков, или как теперь принято его называть - чавчувенский - положен в основу корякского (нымыланского) литературного письменного языка. В настоящее время корякский язык имеет следующие диалекты: чавчувенский (оленных коряк) - на нем говорит 50% всех коряков (3500 человек); паренский (с. Парень); ишканский (с. Ишкана); каменский (селения Каменскос, Микино, Тчловка и др.); апукннский (селения Апука, Пахача, Ватынь); палланский (селения Паллана, Кинкиль, Лесная); укинский (селения Ука, Ивашка и др.); карагинский (селения Карага, Дранка); алюторский (селения Алюторка, Култушное, Теличики, Вынак, Хаилино, Ветвей, Кичига, Тымлат, Рекгшники) (С. Н. Стебницкий. Языки и письменность народов Севера. Т. III, Л., 1934, стр. 47-51). - И. В.}, для того что в нем нигде нет большой разности, как можно видеть в собрании коряцких слов под литерами А и Б. О прочих можно вообще сказать, что сидячие коряки чем дале живут к северу, тем чище говорят по коряцки, а чем дале к югу, тем больше камчатских слов употребляют, и больше имеют разности в окончаниях.

Для удовольствия любопытных читателей прилагается собрание слов разных коряцких наречий. Под литерою А содержатся слова оленных коряк, которые живут в севере. Под литерою Б слова оленных же коряк, которые не в данные годы лишась табунов своих поселились на реке Аваче. Под литерою В слова сидячих коряк, которые живут на Уке реке, а под литерою Г слова островных карагинцов. Причем надлежит ведать: 1) где пишется глаголь с палочкою на верху (г^-), там оной произносить должно как g латинское, 2) где против слов столба А в столбе Б, или против слов столба В в столбе Г ничего не писано, но токмо точки поставлены, там сходство в словах разумеется.